Россия и Франция: национальные стереотипы и их метафорическая репрезентация

Страница 4

L’économie russe est «noyée sous les pétrodollars» (L., 21 11.01). [Российская экономика «утонула в нефтедолларах»]; La Bourse de Moscou connaissait, lundi 27 octobre, sa plus grande bourrasque depuis la crise financière de 1998, deux jours après l'arrestation en Sibérie de l'oligarque Mikhaïl Khodorkovski (M., 29.10.03). [Известие об аресте в Сибири олигарха Михаила Ходорковского в понедельник 27 октября стало таким потрясением (досл. шквалом) для Московской биржи, какого она не знала со времён финансового кризиса 1998 года]; En Russie l’intégration économique régionale faitl’embouteillage(H., 30.10.04). [Экономическое интеграция России с бывшими республиками Советского Союза стоит на месте (досл. застряла в пробке)].

Метафора движения не относится к числу доминантных при характеристике экономики России в отечественных газетах, уступая место модели ЭКОНОМИКА РОССИИ – это БОЛЬНОЙ ОРГАНИЗМ. Ср.:

Ведь осенью мы были на грани паралича всей платежной системы страны (Э., 19.04.99); Серия соглашений о реструктуризации 1996 – 97 годов позволила отодвинуть «горб» возрастающих платежей по советским долгам (Э., 05.06.99).

Различия в доминантных моделях, функционирующих в российском и французском дискурсах масс-медиа, объясняются неодинаковым состоянием российской экономики в периоды правления Б.Н. Ельцина и В.В. Путина. Если в конце XX в. российская экономическая действительность не может восприниматься иначе, как больной организм, то активное развитие отечественной экономики в начале нового века «вызывает к жизни» систему метафор с иными концептуальными векторами.

Для оценки российской культурной реальности французские газеты используют разнообразную палитру метафор, разнородность и отсутствие системности которых не позволяет объединить их в метафорические модели. Регулярно встречаются лишь метафорические номинации с исходной понятийной сферой «Война». Модель КУЛЬТУРНАЯ ЖИЗНЬ РОССИИ – это ВОЙНА (включает фреймы «Война», «Военные действия», «Участники войны», «Ход войны») обладает неоднородным прагматическим потенциалом: в модели выделяются как слоты с ярко выраженной положительной эмотивной нагрузкой («Победа», «Союзники»), так и с отрицательной экспрессивностью («Война», «Враги»). Большое количество «стёртых» военных метафор, используемых французскими СМИ при описании культурной действительности России, актуализируют внутренние смыслы за счет контекстологических средств. Ср.:

Maïa Plissetskaïa, rebelle du Bolchoï (M., 12.10.99). [Майя Плисецкая, мятежница в Большом театре]; On mène un combat pour garder la culture russe (H., 03.10.00). [В России ведётся бой за сохранение культуры]; Guerre aux «mal-pensants» dans la littérature russe? (H., 23.12.02). [Война «инакомыслящим» в русской литературе?]; La défaite de la science russe (M., 03.03.04). [Поражение российской науки]; Le cinéma russe aux prises avec la censure politique et économique (M., 06.02.05). [Российское кино борется с политической и экономической цензурой].

Использование данной модели во французском дискурсе масс-медиа объясняется постоянным взаимодействием двух тенденций: с одной стороны, французские газеты, обсуждая российскую культурную действительность, «заимствуют» многие языковые факты из российских СМИ, а те, в свою очередь, отображают на языковом уровне милитаризованность российского общественного сознания. Ср.:

А какие враги у театра? Оказывается, есть, да еще чуть ли не внутренняя «пятая колонна» (АИФ, 10.09.03); Культуру войны сменит культура мира (АИФ, 03.12.03).

С другой стороны, осмысление французскими периодическими изданиями культуры в базовых терминах войны отражает милитаризованность человеческого сознания вообще, что связано с богатым военным опытом человечества.

Метафорическая картина экономической и культурной действительности России не активизирует в сознании адресата представлений о принадлежности России к кругу «своих», социально и культурно близких народов. Концептуальные метафоры, используемые во французских газетах при описании экономики и культуры России, преимущественно апеллируют к представлениям о людях и событиях, которые воспринимаются как «чужие», малоизвестные, слабо связанные с французской цивилизацией.

Третья глава «Метафорическое моделирование российских политических процессов во французских масс-медиа (в сопоставлении с российскими)» посвящена описанию наиболее продуктивных метафорических моделей, использующихся для характеристики внутренней и внешней политики России.

Французские газеты, претендуя на независимость и объективность, избегают напрямую выражать оценку представленной в дискурсе масс-медиа Франции российской политики. Вариативность языкового представления российской политической действительности во французской прессе достигается за счет использования различных когнитивных метафор.

При концептуализации личности политического лидера РФ СМИ Франции, используя монархическую и криминальную метафоры, стереотипизируют образ главы российского государства, редуцируя его качества до когнитивно значимого минимума. Способность метафорической модели ПРЕЗИДЕНТ РОССИИ – это МОНАРХ к детальному развёртыванию (в состав модели входят фреймы «Передача власти», «Носитель верховной власти», «Правление царя», «Окружение царя») свидетельствует о её востребованности французским адресантом, который осознанно или злонамеренно благоприятствует укоренению сложившихся во французском обществе стереотипов, представляющих гаранта конституции России в образе абсолютного, всевластного монарха, что не ведёт к формированию позитивного образа российского президента в ККМ представителей французской лингвокультуры. Ср.:

Il a au même moment intronisé son premier ministre, Vladimir Poutine, comme son successeur (H., 16.11.99). [В тоже время Ельцин возвёл на трон своего преемника, премьер-министра Владимира Путина]; Poutine propulsé à la tête du pays à la faveur du conflit tchétchène et de l’abdication d’un tsar finissant (M., 11.02.00). [Путин, выдвинутый во главу страны благодаря чеченскому конфликту и отречению уходящего царя]; Poutine super-tsar? (H., 13.12.03). [Путин – суперцарь?].

Вместе с тем, отдельные фреймы отражают концептуальное представление французами монарха как заботливого и рачительного хозяина, деятельность которого противопоставляется бездействию предыдущих российских лидеров. Ср.:

Le chef de l’État, fidèle à son image de travailleur acharné, s’est immédiatement attelé à la constitution d’un nouveau cabinet de ministres (H., 08.05.00). [Новый глава государства, верный своему имиджу «трудяги», впрягся в создание нового кабинета министров]; La Russie a la chance, depuis que Vladimir Poutine s'est rangé du côté des Etats-Unis, d'être dirigée par un "Stolz" (M., 01.12.01). [После того, как Путин встал на сторону США, можно сказать, России повезло, что ею управляет такой “Штольц”]; Quel est le pouvoir réel de M. Poutine? L'ancien agent du KGB devenu président est-il le maître en son Kremlin? (M., 28.07.03). [Какова реальная власть г-на Путина? Бывший агент КГБ, ставший президентом, – хозяин ли он своей страны? (досл. в своём Кремле)].

Анализ иной продуктивной в дискурсе масс-медиа Франции модели ПРЕЗИДЕНТ РОССИИ – это ЧЛЕН ПРЕСТУПНОГО СООБЩЕСТВА (модель представлена фреймами «Личность преступника», «Преступники и их специализация», «Профессиональная деятельность преступника», «Преступное сообщество», «Жертвы преступления»)показывает, что типовое прагматическое наполнение этой модели интернационально (основная часть рассматриваемых метафор несёт ярко выраженную отрицательную оценку), так как с концептом «criminel» (преступник) у человека независимо от национальной принадлежности ассоциируется представление о чем-то опасном, противозаконном, антиобщественном. Применительно к президенту РФ эти негативно оцениваемые качества приобретают ещё большую отрицательную коннотативную нагруженность, поскольку Франция – государство близкое России по политическому устройству, и в когнитивных структурах представителя французской лингвокультуры закрепилось представление о президенте, как о защитнике прав и свобод граждан своей страны теми методами, которые прописаны в конституции. Ср.: