Лингвокультурные концепты прецедентных текстов

Страница 3

Реминисценции, основанные на апелляции к концептам прецедентных текстов, должны отвечать следующим условиям:

1) осознанность адресантом факта совершаемой им реминисценции на определенный текст;

2) знакомство адресата с исходным текстом и его способность распознать отсылку к этому тексту;

3) наличие у адресанта прагматической пресуппозиции знания адресатом данного текста.

При нарушении первого условия, т.е. если адресант, используя в своей речи элементы ранее усвоенных текстов, делает это неосознанно, мы имеем дело не с прецедентным текстом, а с речевым стереотипом. У отправителя речи в подобных случаях отсутствует интенция использования ранее усвоенного текста для достижения своих коммуникативных целей. В цепи ассоциаций “ситуация ® ранее усвоенный текст ® вербальная реакция на ситуацию” отсутствует второй элемент, а, следовательно, нельзя говорить о ценностной значимости исходного текста для коммуниканта. К этой же группе будут относиться все случаи использования слов и выражений, первоначально связанных с прецедентными текстами, но затем в результате частого употребления получивших статус самостоятельных единиц языка.

При нарушении второго условия, когда адресат ошибочно оценивает определенный текст как прецедентный, происходит срыв коммуникации, так как часть сообщения, основанная на апелляции к тексту, не воспринимается адресатом, вызывая у него чувство раздражения, или воспринимается неверно.

Случаи нарушения третьего условия, т.е. отсутствие у адресанта пресуппозиции знания адресатом исходного текста, являются обычными текстовыми реминисценциями, основанными на воспроизведении непрецедентных текстов, и могут быть разделены на три основные группы в зависимости от того, оговаривается ли отправителем речи факт использования им чужого текста:

а) текстовая реминисценция, сопровождающаяся указанием на исходный текст;

б) текстовая реминисценция, рассчитанная на свойственное коммуникативно компетентному индивиду умение распознать в речи собеседника элементы иных текстов. Это чувство аллюзии выражается, как правило, вопросом “Откуда это?”;

в) плагиат, как особый вид текстовой реминисценции.

За каждым прецедентным текстом стоит своя уникальная система ассоциаций, вызываемых им в сознании носителей языка. Именно эта включенность в ассоциативные связи с другими языковыми концептами обусловливает регулярную актуализацию прецедентных текстов в различных видах дискурса. Эти ассоциативные связи обозначаются в работе как аспекты прецедентности. Таковыми могут быть личность автора, принадлежность к исторической эпохе, сюжет, наиболее впечатляющие отрывки, величина текста, особенности авторской стилистики, история написания и т. д. В структуре концепта прецедентного текста могут быть выделены внутритекстовые (e.g. название, отдельные отрывки, имена персонажей) и внетекстовые (e.g. время и ситуация создания, отношение к тексту со стороны социальных институтов) аспекты прецедентности.

Для адекватного изучения концептов национальных прецедентных текстов необходима методологическая основа, дающая возможность выявления, во-первых, состава национального корпуса прецедентных текстов, во-вторых, аспектов прецедентности отдельных текстов. В работе предлагается в качестве основного метода выделения национальных прецедентных текстов из общей текстовой массы использовать анализ произведений смехового жанра, рассчитанных на массовое потребление (анекдоты, пародии, юмористические теле- и радиопередачи и т. п.), на предмет встречающихся в них текстовых реминисценций. Иными словами, утверждается, что прецедентные тексты — это пародируемые и высмеиваемые тексты.

Для обоснования этого утверждения необходимо подтвердить два положения:

1. Основные прецедентные тексты данного общества непременно отражаются в популярных в этом обществе смеховых произведениях.

2. Тексты, воспроизводимые в реминисценциях в пределах смехового жанра, непременно являются прецедентными.

Для доказательства первого положения следует отметить, что произведения смехового жанра являются одним из немногочисленных сохранившихся до наших дней воплощений карнавального сознания, характеризующегося стремлением к фамильяризации, снижению, приземлению всего, что воспринимается как значимое и серьезное во внекарнавальной жизни, всех официальных ценностей и фетишей. Отражая систему ценностей культурной группы и чутко реагируя на изменения в ней, карнавальная картина мира не может не уделять большого внимания такой значимой ценностной сфере как прецедентные тексты. Чем большую роль играет тот или иной текст в повседневном (то есть не карнавальном) дискурсе, чем более он важен (а иногда сакрален), тем сильнее будет компенсаторное стремление сделать его объектом пародии и подвергнуть карнавальному осмеянию, причем именно в наиболее актуальных для современной жизненной идеологии моментах, т.е. в том, что мы называем аспектами прецедентности. Поэтому можно утверждать, что концепты основных прецедентных текстов будут непременно актуализироваться в смеховых произведениях и частотность основанных на них реминисценций будет прямо пропорциональна степени их прецедентности.

Доказательством второго положения служит тот факт, что в силу специфики жанра смеховые произведения не могут сопровождаться каким-либо справочным аппаратом (сносками, ссылками, примечаниями). Избегается даже возможность запроса адресатом любых дополнительных объяснений. Смеховые тексты предназначены для мгновенного восприятия. Все, что в них пародируется или даже просто упоминается, должно входить в фоновые знания аудитории и быть для нее актуальным. Бессмысленно высмеивать никому не известный текст и также бессмысленно использовать его в качестве средства осмеяния.

Смеховые произведения предоставляют широкие возможности для определения аспектов прецедентности того или иного текста. Например, прецедентность авторства и названия (— Что унаследовала Германия от Маркса? — Восточная — коммунистический манифест, Западная — капитал), прецедентность величины (— Можно ли завернуть автобус в газету? — Можно, если в ней напечатана речь Хрущева), прецедентность конкретного отрывка (— Какую поэзию любит Андропов? — Пушкина за его слова "Души прекрасные порывы!"), историческая ситуация создания (Как проходит расследование покушения на Брежнева, совершенного Ильиным? — Теперь КГБ разыскивает его брата, который, согласно оперативным сведениям, сказал: "Мы пойдем другим путем!").

Очень часто аспектом прецедентности может быть не характеристика самого текста, а общественное отношение к нему, его социальный статус, связь с официальными институтами:

Женщина приносит машинистке для перепечатки “Войну и мир” Толстого.

— Зачем? — удивляется машинистка, — Ведь можно же купить в магазине!

— Так я хочу, чтобы дети прочли!

Соль анекдота понятна: детей интересует только самиздат, несущий в себе элемент недозволенности, бунта против власти. Роман же Толстого выступает в данном произведении как олицетворение литературы разрешенной, рекомендуемой, пропагандируемой властью, сама мысль о подпольном распространении которой представляется абсурдной и создает комический эффект. Аспектом прецедентности здесь является официальная причисленность к классике.

Коль скоро какое-либо смеховое произведение становится прецедентным для данной культуры, оно, в свою очередь, непременно подвергается пародированию в том или ином жанре (вспомним, например, пародии на “Алису в стране чудес” или на “Двенадцать стульев”). Карнавальное сознание реагирует на все застывшее, стереотипизировавшееся, обретшее устойчивую ментальную форму. Поэтому как только смеховое произведение приобретает в данной культуре статус концепта, оно тут же превращается из субъекта карнавализации в ее объект.

Быстрота реагирования на изменения в тезаурусе культурной грамотности, неподверженность целенаправленному влиянию властных институтов, способность к рефлексии любой прецедентности, включая свою собственную, делают смеховые произведения идеальным методологическим полем исследования единиц текстовой концептосферы.