РОЛЬ НАБЛЮДАТЕЛЯ В КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ НАЧАЛА И КОНЦА В СОВРЕМЕННОМ АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ
Страница 5
Предельные точки или отрезки некоторых предметов действительности репрезентируются только как конечные. Точкой отсчета (началом) в подобных выражениях часто является само тело человека – hair ends, the end of the finger. Вероятно, в данных случаях мы имеем дело со взаимоотношениями между понятием конца и другими понятиями по природе вещей.
А.В. Кравченко считает, что наблюдатель при восприятии часто определяет некую ось симметрии, которая может быть вертикальной или горизонтальной [Кравченко 2004: 43-45]. Очевидно, что подобное симметричное восприятие восходит к геометризованной модели мира, когда при концептуализации границ объекта, характеризующегося симметричностью, наблюдатель не нуждается в репрезентации начальной грани: each end <of a chest> [Austen: 173]; one end of his lips [Chandler: 290]; the broken end of the arch [Lawrence2: 79]; the ends of the whiskers [Rowling: 44]. Поскольку такие предметы, как «сундук, губы, арка, усы» представляются наблюдателю симметричными, часто бывает невозможно определить начало предмета, в то время как концы (части предмета, ограничивающие его в пространстве) очевидны.
Некоторые предметы действительности могут вести себя и как симметричные объекты, и как идеальные линии. Если наблюдатель смотрит на объект либо сверху, либо прямо, то он концептуализирует два конца объекта: I reached it … sweating as if I was lifting one end of the Golden Gate Bridge [Chandler: 184]. Если он движется вдоль объекта или находится у одной из его граней, то выделяется начало и конец объекта: The end of the bridge was clearly visible as it grew out of the far bank, and needed only a couple of rafts to make it complete [BNC12/www]. Таким образом, при выборе точки отсчета для ориентации объекта учитывается положение наблюдателя.
Важным фактором при выборе лексемы, концептуализирующей конечный предел объекта, может являться его способность выполнять значимую для наблюдателя функцию. Например, лексема end репрезентирует конец волшебной палочки. Можно предположить, что начало палочки ассоциируется с телом человека, держащего ее. В таком случае, когда палочкой не пользуются, она должна иметь два равноценных конца по принципу симметрии. Однако пример He … pulled out a very battered-looking wand. … something white was glinting at the end [Rowling: 43] показывает, что конец волшебной палочки представляет собой ту ее часть, которая имеет функциональное значение и выполняет определенные задачи (творит чудеса). В выражении the end of the train [Rowling: 39] пространственная ориентация строится на оппозиции ‘голова-хвост’, в связи с чем в данном случае возможна замена лексической единицы end единицей tail: the tail of the train. Голова или начало поезда (электровоз, паровоз) всегда функционально значимы, так как именно они управляют его движением. В подобных примерах точка отсчета всегда совпадает с управляющим вагоном в железнодорожном составе: the head of the train [King: 350].
В связи с тем, что жизнь человека, существование предметов действительности и явлений имеют временную локализацию, одной из сфер употребления концептов «начало» и «конец» является сфера абстрактного временного значения. Начальность или конечность временному промежутку придает его граница, которая одновременно отделяет его от других отрезков времени и связывает его с ними.
В абстракции начало и конец воспринимаются как исчезающие мгновения – точки, но реальные начало и конец представляют собой фазы, периоды жизни. Таким образом, начало и конец могут пониматься: 1) как крайние точки интервала (At the beginning of the story there was an indistinct library stamp [BNC13/www]); 2) как прилегающие к этим точкам отрезки (The beginning of the story read, “Dr. Steven Patterson is to be married …” [Sheldon: 347]); 3) как та часть содержания ситуации, которая реализуется на этих отрезках (Their deep affection is shown at the beginning of the story [BNC14/www]) [Кустова 2002: 69].
В.И. Карасик [1997] выделяет три интерпретации времени: хронологическое, релятивное и эгоцентрическое. Наиболее объективным является хронологическое время, так как оно выражается в датах и фиксации временных интервалов на некоторой принятой в обществе шкале. Для изучения роли наблюдателя в концептуализации начала и конца наибольший интерес представляет эгоцентрическое время, индексальный характер которого зависит от избираемой точки отсчета.
Начало или конец временного промежутка часто легко определимы, особенно когда в качестве некоторого уточняющего момента используются единицы, близкие к хронологическим. Так, если наблюдатель имеет фоновые знания о рамках, в пределах которых происходит определенное событие, то он и вне контекста сможет определить точку отсчета (начало) и конечный предел данного временного промежутка и события: the end of Wimbledon fortnight [Archer: 108]. Однако во многих случаях существует тесная связь между общепринятой системой отсчета времени и личной системой отсчета наблюдателя. Например, точку отсчета в словосочетании the beginning of the day определить вне контекста сложно. Она может быть обусловлена как естественными факторами (the beginning of the day = early hours of the morning), так и личной системой отсчета говорящего (the beginning of the day = the beginning of the working day).
Поскольку событие протекает во времени, начало этого промежутка времени является первой стадией его существования, а конец – его завершающей стадией. Таким образом, ограничиваются пределы того временного континуума, в котором существует событие, заполняющее его. При этом точка отсчета действия и явления часто совпадает с началом определенного временного промежутка: The first things he did, in his start of discovery, were really beautiful [Lawrence2: 299].
Поскольку чувства и эмоции человека протекают во времени и имеют событийный характер, они также обладают характеристиками начальности и конечности, которые объясняются как приобретение или потеря какого-либо эмоционального состояния или чувства: the beginning of her distress [Austen: 215] (начальная стадия переживаний); the end of desire [Lawrence2: 21] (реализация самых сокровенных желаний, следовательно, потеря предыдущего эмоционального состояния).
Рассмотрение концептов «начало» и «конец» в лингвистике подтверждает взаимодействие пространственных и временных категорий. Будучи неразрывно связаны, они образуют четырехмерный континуум, называемый «пространство-время», в котором взаимодействия элементов могут развертываться в любых направлениях.
Наиболее ярким проявлением единства времени и пространства является репрезентация общечеловеческих концептов «рождение» и «смерть» посредством лексем, вербализующих концепты «начало» и «конец». Действительно, начало и конец бытия некоторой сущности мыслятся как путь, проходящий в пространственно-временном континууме, они имеют некую исходную и конечную точку бытия. В.А. Матвеенко [2002: 102] видит основу такого переосмысления в том, что начало всегда таит в себе выход, а у конца будущего нет, следовательно, в отношении бытия конец становится синонимом к лексеме смерть, а начало – к лексеме рождение. На наш взгляд, метафоричность также обусловлена и особым синкретизмом и семантической сопряженностью оппозиций ‘рождение – смерть’ и ‘начало – конец’.
Конец и начало бытия могут рассматриваться как в рамках жизни одного человека, так и в рамках истории страны или человечества. Интересно, что начало и конец могут представлять биологическое, духовное, материальное рождение и смерть. Как правило, определить, какая именно характеристика рождения или смерти репрезентирована данной лексемой, можно только в контексте.
Между понятиями начала и конца и понятием целого прослеживается тесная связь. Целое не предполагает всеохватности, оно апеллирует к существу явления, исключая несущественные детали и нежелательных членов некой совокупности [Арутюнова 2002: 12]. Концепты «начало» и «конец» могут восприниматься как единое целое, в котором нейтрализуется бинарная оппозиция. Часто в таком контексте предполагается теологическое понимание сущностей. Одной из таких сущностей предстает бог как первоисточник или причина бытия: he … entered the twilight of both darknesses … where the beginning and the endwere one [Lawrence2: 169].