ПРИНЦИП КООПЕРАЦИИ В СВЯЗИ С ИНТЕРПРЕТИРУЕМОСТЬЮ ТЕКСТА

Страница 3

В связи со всем вышесказанным становятся очевидными достоинства рассматриваемой модели. Она позволяет рассматривать текст в его динамике, в процессе взаимодействия между участниками общения. В рамках этой модели мы получаем возможность проследить процессы порождения, трансляции и восприятия высказывания, можем выделить в тексте то, что обусловлено в нем как фактором адресанта, так и фактором адресата. Это свойство модели, которое мы условно в нашей работе обозначим как транзитивность, безусловно, расширяет наши представления о динамике коммуникации. И, тем не менее, нам эта модель кажется недостаточной.

По-видимому, недостатки модели «ГОВОРЯЩИЙ — ТЕКСТ — СЛУШАЮЩИЙ» следует искать прежде всего в ее достоинствах. Мы отмечали как несомненное достоинство модели ее транзитивность, т. е. то свойство, которое подчеркивает несамостоятельный, текучий характер текста. Текст порождается не для собственного бытия, а для достижения вне его лежащей цели. Мы попробуем более строго показать, что текст куда менее «транзитивен», чем это может показаться из модели. Попробуем вести доказательство от противного.

1. Если текст «забывается» непосредственно после извлечения из него содержания, то теряет всякий смысл понятие языкового материала, предложенное академиком Щербой. Совершенно невозможно предположить, что то знание системы языка, о котором он говорит как о производной от этого материала, может произрастать из однократного анализа любого речевого произведения, которое сейчас же по анализировании уходит в небытие. Для анализа необходим корпус — и никто не скажет, что в этом корпусе тот или иной элемент лучше, более ценен, чем другой: любой текст должен пройти тест на «текстуальность» — приемлемость, соответствие образцам, эффективность и т. д., что может быть проведено только на уже имеющемся материале.

2. При том же допущении мы вынуждены будем признать бессмысленным понятие интертекстуальности. Если нет текста вне «рамочной конструкции» из говорящего и слушающего, то нет и возможности связать текст актуальный с текстом бывшим. Транзитивность текста не дает такой возможности, выводя текст из общего контекста культуры и превращая его во всего лишь форму человеческого поведения. По сути, здесь можно говорить только лишь о том, что мы несколько выше определили как высказывание.

Мы полагаем, что из всего вышеперечисленного можно заключить, что модель «ГОВОРЯЩИЙ — ТЕКСТ — СЛУШАЮЩИЙ» в большей степени ориентирована на актуальные аспекты текста, а не на те, которые хотя бы в малой степени включают ретроспекцию и рефлексию. Более того, некоторые виды текстов вообще плохо объясняются этой моделью. Так, если мы говорим о прецедентном тексте, имеющем высокую культурную значимость, то для него очень сложно подыскать подходящий эквивалент для замещения позиции говорящего. Безусловно, человек, прибегающий к такому тексту, является говорящим, но нельзя сказать, что он — говорящий в том же смысле, что и человек, который создает свой собственный текст. Такие же тексты, как литературные произведения, вообще стремятся «освободиться» от «говорящего», и лишь в очень специфическом смысле чтение «Евгения Онегина» можно охарактеризовать как «диалог с Пушкиным».

Более обобщенная модель «КОММУНИКАНТ — ТЕКСТ — КОММУНИКАНТ» обладает, как мы полагаем, рядом преимуществ. Во-первых, она не требует спецификации авторской, получательской или пользовательской (если речь идет о прецедентном тексте) позиции, при этом непременно указывая на коммуникативный характер текста. Во-вторых, как следствие, она позволяет абстрагировать текст от непосредственной ситуации текстоупотребления. В ней гораздо естественнее выглядит такое свойство, как цитирование, поскольку цитата предполагает, что некий текст (фрагмент текста) отторгается от ситуации своего первичного употребления, при этом не теряя полностью связи с нею. Употребление этого текста в новой ситуации, однако, не может не внести своих нюансов, следовательно, текст оказывается как бы одновременно существующим и в текущей ситуации, и в предыдущей, которая каким-то образом «воскрешается» к новой жизни.

Воспроизводимость текста дает нам возможность рассматривать его как знак особого рода. Эта особость состоит в том, что знаковость текста предстает перед нами как некий континуум, на одном полюсе которого находятся высокостандартизированные тексты, такие как, к примеру, загадки, поговорки, на другом — уникальные тексты. Мы полагаем, что знаковость текста качественно схожа со знаковостью языковых единиц, принадлежащих к традиционно выделяемым языковым уровням, но отличается от нее своей градуальностью.

Трактовка текста как знака дает нам то преимущество, что мы можем применить к тексту семиотические представления о функционировании знака в коммуникативной среде.

Далее мы рассматриваем проблему интерпретируемости текста, которая, как нам кажется, до сих пор не получила должного рассмотрения в рамках прагмалингвистики, хотя она широко разрабатывалась более традиционными направлениями филологической мысли, прежде всего стилистикой. Дело здесь, как мы уже говорили, скорее всего в том, что в современной коммуникативной парадигме основной упор делается на факторе коммуниканта, и именно «от коммуниканта» ведется анализ вербальной составляющей коммуникации. Соответственно, и речь идет в основном об интерпретации текста. Вне зависимости от того, понимаем ли мы интерпретацию как процесс или как результат, интерпретация так или иначе остается функцией коммуниканта.

Понимание текста — это не свободное конструирование, зависимое только лишь от коммуниканта, но и функция самого текста, множество возможных интерпретаций задается самим текстом. Как справедливо заметил И. Р. Гальперин, «именно наблюдаемое . дает импульс вскрыть ненаблюдаемое». Это множество, естественно, может уточняться в различных интертекстуальных связях, но именно уточняться, а не изначально задаваться. Точно так же личность интерпретатора определяет качество, глубину, если угодно, количество интерпретаций, но она не способна проинтерпретировать текст так, как его проинтерпретировать нельзя, не нанося непоправимого урона самому тексту.

Итак, основания для всякой интерпретации текста следует искать прежде всего в самом тексте. Мы не хотим при этом утверждать, что их следует искать только там, но мы считаем, что именно на свойстве текста допускать множество интерпретаций и основывается всякая интерпретирующая деятельность. Как утверждает С. А. Кузнецов, «для того чтобы анализировать … тексты, необходим строгий и последовательный контроль процедуры выявления связей формально выраженных языковых значений с совокупными условиями их реализации. Определение таких контекстных связей и есть интерпретация текста. Основу лингвистической интерпретации текста должны составлять материально выраженные единицы языка. Такой подход к анализу текста должен способствовать верификации экспертных выводов. Он сделает затруднительным использование таких интерпретаций текста, которые порождают собственные смыслы».

В общем и целом интерпретируемость текста выражается в том, что всякий текст может быть понят более чем одним способом за счет реализации скрытых значений. Следовательно, интерпретируемость текста есть функция его имплицитности. Лингвистическая же природа имплицитности носит выраженный комплексный характер и способна проявляться на самых разных уровнях. По мнению О. С. Сыщикова, «имплицитность как способность содержать невыраженную явно информацию является категорией текста, носит сложный, интегральный характер и имеет различные способы проявления: импликационал — применительно к слову, эллипсис — к словосочетанию, лексический конверсив и пропозиционная установка с различных позиций — к высказыванию, импликация — к предложению или тексту, пресуппозиция — к ситуации общения и жанру, импликатура — к дискурсу».

Этот список хорошо иллюстрирует те аспекты текста, которые способны обеспечить его интерпретируемость. Впрочем, список не является исчерпывающим: к нему можно добавить те фрагменты текста, которые обеспечивают его интертекстуальность, в частности, те, что представляют собой «чужую речь» (цитаты, аллюзии). При этом речь идет не о тех формах интертекстуальности, которые способен заметить лишь высококвалифицированный профессионал-интерпретатор, поскольку либо а) такие формы будут тщательно скрыты от непосвященного (фактор адресанта), либо б) такие формы будут по сути не найдены в тексте, а вписаны в текст заинтересованным интерпретатором. Приведем некоторые примеры, иллюстрирующие сказанное: (1) Вспомнила стихи. Увы, не мои. Вы знаете, чьи они. В них ответы на многие вопросы, которые живут во мне постоянно: «Я жду, исполненный укоров, но не веселую жену для задушевных разговоров о том, что было в старину. И не любовницу: мне скучен прерывный шепот, томный взгляд, и к упоеньям я приучен, и к мукам горше во сто крат. Я жду товарища, от Бога в веках дарованного мне за то, что я томился долго по вышине и тишине. И как преступен он, суровый, коль вечность променял на час, принявший дерзко за оковы мечты, связующие нас .» (Ю. Семенов)