Концепт «кочевье» в калмыцкой, русской и американской лингвокультурах

Страница 5

Основные характеристики кочевья, выраженные в русском паремиологическом фонде, могут быть сведены к следующим определениям: 1) кочевье – это взгляд на жизнь со стороны; 2) кочевье – это оторванность от привычного мира; 3) кочевье – это опасность, смерть; 4) кочевье – попадание в другую жизнь; 5) кочевье – это поиск самовыражения, духовной свободы.

Перемещение для американцев было важно как форма поисков личной и национальной идентичности. Люди отправлялись в путь в поисках новых поселений; их влекло любопытство и жажда познания мира. Для американского народа движение есть своего рода возможность реализовать свои желания, амбиции, не знающие ни трудностей, ни преград. Так американцы выражали свою волю к завоеваниям: Ambition has no rest; Ambition knows no obstacles; Ambition is not the voice of little people; They conquer who believe they can; Earnest effort leads to success; He conquers who endures.

Американцы хорошо реагируют на призывы к немедленному действию. Ради достижения успеха и продвижения по социальной лестнице американцы охотно меняют свою жизнь, сферу деятельности. Зачастую новая работа предполагает переезд в другую часть страны. Новая деятельность ставит новые задачи, цели, дает новые знания и знакомства. Таким образом, американское кочевье – это вечные поиски лучших возможностей и огромное стремление к преуспеянию.

В русских и американских пословицах и поговорках на первый план выходит важность спутника. В калмыцких паремиях более четко определена идея коллективизма, выражена высокая степень зависимости человека от группы, коллектива. Это связано с тем, что трудности, связанные с повседневными обязанности номада (например, выпас или перегон скота с одного пастбище на другое, установка или разбор кибитки) можно было вынести только общими усилиями.

Калмыцкий фольклор богат и разнообразен, не уступает фольклору многих других восточных народов. А. Бадмаев отмечает, что калмыцкий фольклор – явление очень сложное и своеобразное, вобравшее культуру многих народов Центральной и Юго-Восточной Азии (Бадмаев 1984: 11). Во время повседневного тяжелого труда номадной жизни нередко к фольклору обращались за утешением и вдохновением.

Смена кочевки у калмыков считалось важным событием. С нею были связаны обрядовые действия. В первую очередь, как мы уже говорили, калмыки-скотоводы проводили обряд очищения, которое обычно происходил в месяц змеи (моhа сар), т. е. в марте по калмыцкому календарю. Этот обряд носил название «шүр тәвх», назначение которого сводилось к следующему: защитить людей, дом. домашний скот от стихийных бедствий, тяжелых болезней человека и домашнего скота. Обряд «шүр» (букв. цедилка) состоял из нескольких этапов: очищение огнем, сжигание старых вещей, окуривание домашних животных курительной травой (cаңгин идән). Вот как это описывается в романе А. М. Амур-Санана «Мудрешкин сын»:

Весеннее кочевье

Кончалась надоевшая зима. Надо выезжать на новое кочевье. Кибитка наша собрана, и весь немудрый скарб уложен в телегу, которую мы выпросили по случаю кочевья у богатых родичей. Мы трогаемся и, отъехав с полверсты, останавливаемся, потому что нужно устроить шюр. Впереди по краям дороги, в нескольких саженях друг от друга, мать раскладывает два костра. Когда они разгораются, бросается в них по горсточке соли. Между кострами прогоняется весь скот. Некоторые коровы не хотят идти со всеми и норовят отойти в сторону. Их приходится загонять силой. Наконец прошли все. После стада между кострами медленно проходит наша кибитка, и мы гурьбой плетемся за ней. Огонь у калмыков – самое чистое, что есть на свете; огонь очищает нас. Отсюда родился обычай при всяком начинании, переселении устраивать шюр. За зиму завелось немало всякой нечисти; через огонь эта нечистая сила не пройдет, и таким образом можно освободится от нее. «Сгинь, пропади, нечистая сила!» - говорят калмыки в таких случаях. Мы все прошли огонь. Теперь перед нами вольная степь, весь мир.

Таким образом, данный обряд носил неслучайный характер. Он предполагал расставание с прошлым, избавление от старых переживаний, бед и символизировал новый период жизни номада.

Ситуация ухода артикулировалась русской традицией как необычная, а точнее кризисная. Выход из общества, «отход» в русской традиционной культуре связан с возможностью изменения своей доли, созданием новой судьбы, возможно при выборе не связанной с земледелием ремесленной профессии (строительной, гончарной, приисковой и т.п.). Перемена доли-судьбы в последнем случае включала в себя элемент негатива. Она означала выход из первоначального состояния, социально-природной целостности, воспринималась как своего рода потеря себя, уход из прежней доли. Кризисная реакция отражена в разных по жанру фольклорных текстах. С мотивом поиска новой судьбы мы встречаемся в былинном сюжете «Витязь на распутье».

Кочевье в русском языковом сознании существует в двух ипостасях: в буквальном смысле это – жизнь странствующих пастухов, торговцев, актеров, проповедников, в переносном же смысле – это достижение желанной свободы, разрыв рутинных связей, слияние с первозданной природой. Эти смыслы в оценочном плане могут пересекаться.

Сравним следующие примеры из произведений А.С.Пушкина:

Цыганы шумною толпой

По Бессарабии кочуют.

Они сегодня над рекой

В шатрах изодранных ночуют.

Как вольность, весел их ночлег

И мирный сон под небесами.

(А.С.Пушкин, Цыгане).

Им овладело беспокойство,

Охота к перемене мест,

(Весьма мучительное свойство,

Немногих добровольный крест).

(А.С.Пушкин, Евгений Онегин).

В первом примере кочевье ассоциируется с вольностью, главной ценностью поэта, умиротворенностью и близостью к природе (при этом объективно показана бедность цыган, их шатры изодраны). Обратим внимание на веселый цыганский быт, каким его представляют русские дворяне. Реальности кочевой жизни, забота о пропитании, труд и лишения, связанные с постоянными переездами, остаются вне поля зрения сторонних наблюдателей. Во втором примере А.С.Пушкин прямым текстом показывает свое отношение к перемене мест («весьма мучительное свойство»). Отрицательное отношение к перемене мест – естественная позиция оседлых народов, у которых странствие без возврата в свой дом ассоциируется с мучением.

Странствие без возвращения домой воспринимается как блуждание:

И понял, что я заблудился навеки

В слепых переходах пространств и времен,

А где-то струятся родимые реки,

К которым мне путь навсегда запрещен.

(Н.Гумилев, Стокгольм).

Странничество, вечное кочевье в русской поэтической традиции воспринимается как знак избранных:

Бездомный долгий путь назначен мне судьбой…

Пускай другим он чужд… я не зову с собой –

Я странник и поэт, мечтатель и прохожий.

Любимое со мной. Минувшего не жаль.

(М.Волошин, «Как некий юноша…»).

Таким образом, в русском языковом сознании концепт «кочевье» имеет амбивалентную оценку. На бытовом, обыденном уровне он осознается как характеристика чужого образа жизни и вызывает отторжение, этот концепт тесно связан с ключевым для русского сознания концептом «дом» (бездомность воспринимается как наказание, ср. Верещагин, Костомаров, 2005, с.898-946), вместе с тем для людей оседлых кочевая жизнь выглядит как утраченная первозданная свобода. На бытийном уровне «кочевье» воспринимается как беспечная вольность, слияние с природой, умиротворенность и удел избранных – мечтателей и поэтов. Вместе с тем идея вечного странствия ассоциируется с мучительным блужданием и отверженностью, такой ассоциативный ряд заложен в религиозных сюжетах и мифах, определяющих культурные доминанты русской ментальности.

Формирование американского фольклора отличалось поэтапностью и многоплановостью; «открывание» отдельных ее составляющих происходило постепенно; вместе с тем, очевидно, что важный рубеж в этом смысле происходит на первую половину XIX века. Именно тогда возникли первые попытки записи и осмысления аборигенного фольклора, роль фронтира, как среды формирования национального творчества, проявился национально-исторический феномен реализма, стал обретать лицо американский юмор.