ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ КОНЦЕПТ «СТРАХ» В АНГЛИЙСКОЙ И РУССКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРАХ

Страница 4

В значениях лексем испуг и fright в равной степени актуализируются семантические признаки «неожиданность возникновения», «непродолжительность», «реакция на реальную, пережитую опасность», «неинтенсивное чувство», «внешнее проявление», «трудноконтролируемое»: «…сказал я, и мгновенный испуг окатил меня холодной волной, когда я представил себе Позднякова мертвым» (Вайнеры), «…his direct gaze gave her such a fright that she smothered a cry» (Maugham).

В сопоставляемых языках лексемы жуть, кошмар, страх, ужас, fright, terror, horror могут обозначать объект внушения страха: to look a real fright, here comes this terror; она настоящий ужас, страхотище, а не человек.

Дефиниционный анализ основных номинантов концепта «страх» дополнен в нашей работе анализом их деривационного потенциала.

В числе характеристик общих для сопоставляемых языков установлена возможность разделения глаголов и прилагательных-номинантов страха/fear на лексемы, номинирующие переживание страха (бояться, боязливый, to be afraid/scared, awe-struck, dismayed), и лексемы, объективирующие страх как средство воздействия на человека (напугать, застращать, ужасный, frighten smb., awe-inspiring, fearsome), с заметным количественным преобладанием в английском языке (14 из 19 прилагательных описывают наведение страха, а в русском – 7 из 18 единиц). С помощью постпозитивных элементов от первичных глаголов образуются дериваты с дополнительно приобретенными лексическими значениями. Глаголы to frighten away/into, to scare away/off включают в свое значение сему «манипуляция», поскольку теперь их значения трактуются как: «you make others do something that they don’t want to do by making them afraid not to do it» [CEED].

Для обозначения действия также используются различные первичные глаголы, не имеющие значения «бояться, запугивать» + существительное из синонимического ряда страха: to give smb. a fright, to put fear into smb. Значения глаголов, являющихся ядерными в данных сочетаниях (to give, to put), также содержат сему направленности действия на другого человека, переадресации отрицательного импульса, что является дополнительным свидетельством возможности использования страха в качестве средства манипуляции.

В английском и русском языке присутствуют единицы, в значении которых зафиксирован семантический признак «испытывать страх за другого»: бояться за детей, to fear for the children.

Среди лексических единиц, номинирующих страх в сопоставляемых языках, мало существительных, обозначающих деятеля/продуцента страха. Этот факт позволяет говорить о том, что при вербализации страха особую значимость приобретают процессы номинирования и дескрипции состояния получателя (адресата), а не отправителя (адресанта) исследуемой эмоции: испугаться, ужаснуться, to be afraid, to get scared. Подобная специфика языкового воплощения ЭК «страх» связана с его психологическими характеристиками: исследуемая эмоция может выступать в роли средства управления поступками человека, ее можно переадресовывать, направлять на другого, с целью подчинить человека, продемонстрировать свою власть над ним. Сам по себе человек не может продуцировать страх, в том смысле, как он может порождать, например, ложь.

В процессе выделения семантических признаков страха/fear на основе анализа значений из лексикографических источников было обнаружено, что самым частотным в сопоставляемых языках является семантический признак «отвращение», «неприглядный вид», что отражается в языках соответствующими единицами (9 из 19 английских, 7 из 18 русских прилагательных): страховидный, страхолюдный, awful, horrid, terrible, fearsome etc.

Существенными для английского языкового сознания выступает такой признак ЭК «fear» как «шок», что зафиксировано в значениях прилагательных horrific, horrendous (данный признак не представлен в значении имен концепта). При осмыслении ЭК «страх» русским языковым сознанием актуализируется сема: «легко поддающийся страху» (7 из 18 прилагательных): робкий, боязливый.

В сознании представителя русской культуры переживание страха сопровождается более тяжелыми, мрачными переживаниями по сравнению с восприятием данного концепта английским языковым сознанием.

В речи и в произведениях художественной литературы, наречия и прилагательные часто употребляются в составе междометных и вводно-парентетических конструкций, где выражают значение «emphasizing the degree or the extent of something» [CEED] и приобретают эмотивную функцию: Awful!, Terribly interesting, Ужасно интересно!, Страшно жарко!.

В результате анализа 500 примеров контекстуального употребления номинантов исследуемого концепта в сопоставляемых языках (234 английских и 266 русских единиц), установлено, что для объективации ЭК «страх» в английском и русском языках наиболее продуктивны следующие модели малого синтаксиса: глагольно-субъектные и атрибутивные.

В глагольных конструкциях слово-номинант страх (и его синонимы) может выступать и в качестве зависимого, обозначая объект, (внушать страх, лишиться чувств от ужаса, to begin to fear, to freeze with fear), и в качестве главного слова, обозначая субъект действия, (страх проникает, поселился, the terror catches one’s breath, the fear doesn’t leave) в свободном словосочетании.

Сочетание прилагательного и наречия больше свойственно английскому языку (37 примеров), и в ходе анализа их контекстуального употребления была замечена следующая особенность: несмотря на то, что наречия, выражающие/называющие страх, содержат в своем значении отрицательный коннотативный аспект («отвратительный», «неприятный», «вызывающий беспокойство» и т.д.), они могут сочетаться с прилагательными с различным оценочным знаком: horribly painful, terribly attractive, frightfully handsome.

В результате проведенного анализа сочетаемости номинантов ЭК «страх» на материале англо- и русскоязычной художественной литературы выявлены наиболее часто эксплицирующиеся семантические признаки исследуемого ЭК, среди которых релевантными для сопоставляемых языков является: 1) «продолжительность» переживания страха – актуализируется либо его кратковременность (внезапный испуг, a sudden fright), либо продолжительный характер (вечный страх, long-life fear); 2) «неожиданность», «внезапность» возникновения страха: вбить в испуг, to give smb. a sudden fright. Однако оба языка указывают на возможные исключения, из которых становится ясно, что иногда страх можно ослабить, притушить, заглушить, to fight down.

В обоих языках страх воспринимается как деятель: страх связывает руки, прожигает насквозь, catches one’s breath, blots out memory; описывается через актуализацию физиологических проявлений эмоции: побледнеть, посинеть от страха, хрипеть от ужаса, to go white with fear, to tremble, to shake with fear.

Обеими культурами страх рассматривается в виде некой субстанции, заполняющей субъекта: страх наполнил его до краев, to be filled with wild fear.

Русским языковым сознанием отмечаются такие аспекты исследуемого концепта, как расплывчатость страха, его ненормальный (патологический) характер, что актуализируется в семантическом признаке «искренность»: неподдельный, форменный ужас.

Анализ контекстуального употребления номинативных единиц ЭК «fear» позволил выявить такой его признак, как социальную зависимость, что не было отмечено лексикографическими источниками: the fear of public scandal, the dread of looking foolish. Данный семантический признак актуализируется в обоих языках, но приоритетным (в количественном отношении) является для английской лингвокультуры.

Следующим этапом нашего сопоставительного исследования явился анализ лексических средств вторичной номинации, обращение к которым объясняется тем фактом, что в их основе лежит какое-либо сравнение, определенное формальное или функциональное сходство между различными фрагментами действительности, в этом случае исследование и выявление ассоциаций, положенных в основу «переименования», позволяет раскрыть новые грани исследуемого концепта.

Мы рассматриваем метафору с позиций когнитивного подхода (Buchowski 1996, Cameron 1993, Lakoff 1993, Ortony 1993 и др.).