Эстетика древнерусского города

Страница 2

В детинце как бы сжимался, концентри­ровался образ города. В принципе, он мог стягиваться в точку, представая в виде од­ного лишь архитектурного знака, в виде башни — вежи (донжона). С особой на­глядностью это стягивание, свертывание образа города (как и отдельного здания) представлено в декоративно-прикладном и изобразительном искусстве Средневековья. От архитектурного знака существовал пря­мой переход к знаку чисто символическому, воплощаемому в богослужебной утвари, предметах княжеского обихода, ювелирных изделиях, а то и в простых бытовых вещах.

Особенности древнерусского города

Образ города мог и растягиваться, разворачиваться, распространяясь на все большую и большую территорию. Его про­порции при этом менялись до неузнаваемо­сти. Стены окольных городов бывали совсем лёгкими, в XVI — XVII вв. их чаще называли острогами, а не городами. Однако образ города, редуцируясь, не исчезал все же полностью никогда в пределах человечес­ких поселений, где каждая жилая ячейка имела свою «городьбу». И разве известный обряд «опахивания селения», совершавший­ся с целью защиты от нападения злых ду­хов, не делал это село умозрительно соот­носимым с городом? Понятие города было связано не только с образом горы, но и с идеей преграды, что, может быть, еще важ­нее, хотя и то и другое — неразрывно свя­занные по своей этимологии термины. Вы­деление преград, границ даже очень боль­ших территорий наделяло их важнейшим признаком определенности, измеримости, а отсюда и освоенности, и уже давало намек на зарождение в них градостроительного образа. Идея города растворялась в природе и в то же время, вычленяясь из природы, она как бы обращалась к человеку, посто­янно сопровождая и «обрамляя» всевозмож­ные проявления его жизнедеятельности.

Можно сказать, что основополагающей функцией архитектуры и градостроительства было создание необходимых барьеров, пре­град между разными пространствами — «своим» и «чужим», освоенным человеком и служащим ему, и внешним — неизвестным, опасным и враждебным. Понятно почему в таком случае столь большое внимание уде­лялось точкам входов, воротам и дверям. Древние римляне, например, ставили у го­родских ворот статуи двуликого Януса — посредника между мирами. В средневековой Руси над воротами всегда или сооружались церкви, или устанавливались в киотах ико­ны. Часто также ставились церкви и часовни рядом с воротами — для их духовной защиты.

Проходя через городские ворота, человек попадал в разные по своей значимости про­странства. Вполне закономерно, что про­странство внутри детинца являлось самым значимым и самым священным. Оно было очень неоднородным и в пределах одной крупной городской зоны, поскольку в этой зоне располагались разные по значимости объекты. Доминирующее положение детин­ца оказывалось все же неабсолютным, ткань города имела полицентрическую структуру со сложной многоступенчатой системой су­бординации. Особенно это касалось круп­ных городов, которые и возникали на базе целых гнездовий поселений, и в дальнейшем, в пору своего расцвета, включали в себя сра­зу много притягательных в градостроитель­ном отношении точек: храмов, княжеских дворов, позже, в централизованном государ­стве, — административных учреждений, приказов, различного рода подворий и ко­нечно же торгов, которые возникали и в центре города, и у ворот, и у пристаней, и на верхних посадах.

Исключительно большое значение приоб­рели с течением времени монастыри, распо­лагавшиеся как вдали от городов, так и в их центрах, и среди посадов, и на ближних и дальних подступах к городам, где они иногда становились «сторожами» — передовыми форпостами, говоря языком другой эпохи. Стены монастырей могли приобретать кре­постной характер. В XVI — XVII вв. та­кие монастыри получили весьма заметное, если не ведущее положение в ансамблях го­родов. По сути дела, это были города в го­родах, о чем прямо писал, например, барон Герберштейн, посещавший Московию в пер­вой половине XVI в. Превращаясь в круп­ных феодальных собственников, монастыри становились в определенном смысле конку­рентами городов, в ряде случаев они оказы­вались на положении градообразующего ядра, то есть начинали играть роль детин­ца или кремля нового города, посады кото­рого формировались из монастырских сло­бод. Так возник город Троице-Сергиев Посад. А в Ярославле, например,

Стены и башни Спасо-Ефимиева монастыря в Суздале.

Спасо-Преображенский монастырь, примкнувший непосредственно к валам Земляного горо­да — основной посадской территории, — принял на себя значение кремля, тогда как древнее крепостное ядро — детинец, назы­вавшийся здесь «Рубленый город», в XVI — XVII вв. это своё исконное значение потерял. Хорошо укрепленный камен­ными стенами монастырь стал фактической цитаделью всего города, которую сами го­рожане прозвали кремлем.

Традиционная социальная иерархия про­низывала собой структуру каждого посада, где выделялись отдельные «концы», слобо­ды и сотни, отдельные улицы, тоже пред­ставлявшие собой определенную общину (известны «уличанские сходы»). Причем каждая община отнюдь не была однородным целым — в ней была своя внутренняя су­бординация. Приоритеты везде, естествен­но, принадлежали родовой знати. «Лучшие люди» города составляли особую группу, из которой выбирались старейшины, тысяцкие, посадники. Вторая категория горожан так и называлась: «середние», ниже стояли «молодшие» и «худые». В самом низу социаль­ной лестницы находились смерды и холопы. При этом определенного социального зонирования территории города практически не существовало, коль скоро в каждой общи­не были представлены одновременно все или почти все категории жителей, которых объе­диняли родственные узы, соседская круго­вая порука или отношения личной зависи­мости. Социальное и имущественное нера­венство горожан с естественной непосред­ственностью должно было сказываться на характере застройки посадов, где между бо­гатыми многообъемными теремами знати и приземистыми полуземлянками смердов не­сомненно существовал резкий контраст, но существовали также и многие переходные, промежуточные по своему иерархическому положению звенья, смягчавшие этот кон­траст и превращавшие его в иную систему композиционных отношений.

Важно отметить, что не простое наличие тех или иных реальных экономических воз­можностей владельца определяло назначе­ние величины и степени архитектурно-худо­жественного богатства его постройки. Оп­ределяющим было истинное, признанное по­ложение этого владельца на ступенях социальной иерархии. Гораздо важнее были престижные соображения, соблюдение эти-кетности, нежели прямое отражение прехо­дящего материального состояния человека. Впрочем, материальное состояние человека не могло быть слишком переменчивым, оно непременно должно было быть соответству­ющим статусу этого человека. Обычай тре­бовал от боярина строить богатые хоромы, потому что ему не пристало жить в халупе. Но сколько бы ни старался холоп скопить средств, тот же могущественный обычай ни в коем случае не позволил бы ему зажить по-боярски. И только в канун перехода к Новому времени, заметнее всего в XVII в., началось разрушение устоев такой иерархи­ческой предустановленности.

Естественно, что и сами города в соот­ветствии со своим положением в общей иерархической системе имели разные вели­чины, разные степени богатства и компози­ционной сложности. Малые городки часто имелиукрепленным один лишь детинец, тогда как более крупные города получали по нескольку предградий и гораздо большее число архитектурных доминант. По своей территории в пределах стен такие города, как Киев, Чернигов, Новгород, в XII — XIII вв. достигли более 200 га, Владимир-на-Клязьме — 80 га, Переяславль-Залес-ский — 30 га. а такие, как Юрьев-Польской или Дмитров, —менее 10 га. «Подудельный» по отношению к Черниго­ву Вщиж, состоявший из детинца и пред-градья, по общей площади равнялся одно­му лишь черниговскому детинцу.