Личная жизнь Екатерины II

Страница 2

Не следует забывать, что жизнь “молодого двора” протекала на глазах слуг, которых назна­чала сама Елизаве­та. К великой княгине, в частности, в 1746 г. в качестве ее обер-гофмейсте­рины была приставлена особо преданная императрице статс-дама Мария Семеновна Чоглокова. Эта злая и капризная женщина, по словам Екатерины, шпиони­ла за ней и обо всем докладывала Елизавете. У Петра Федоровича гофмаршала Крюммера императрица тоже за­менила князем Ва­силием Аникитичем Репниным, а потом, в 1747 г.,- камергером Николаем Наумовичем Чоглоко­вым, мужем Марии Семеновны. В силу своей ограниченно­сти чета Чоглоковых не могла способ­ствовать сближению великой княгини с императрицей, напротив, вносила в их отношения из­лишнюю настороженность и недоверие. И по-видимому, у Екатерины Алексеевны были основа­ния писать: “ .мне казалось, что она (Елизавета .Дег.) всегда была мною недовольна, так как бывало очень ред­ко, что она делала мне честь вступать в разговор; впро­чем, хоть и жили мы в одном доме, и наши покои соприкаса­лись как в Зимнем, так и в Летнем дворце, но мы не видели ее по целым месяцам, а часто и более. Мы не смели без зова явиться в ее покои, а нас почти ни­когда не звали. Нас часто бранили от имени Её Величества за такие пустяки, относи­тельно ко­торых нельзя было и подозревать, что они могут рассердить императрицу. Она для этого посы­лала к нам не одних Чоглоковых, но часто бывало, что она гоняла к нам горничную, выездного или кого-нибудь в этом роде пере­дать нам не только чрезвычайно неприятные вещи, но даже резкости, равносильные грубейшим оскорблениям. В то же время невозможно было быть более осторожной, нежели я была в глубине души, чтобы не нарушить должное Её Величеству почте­ние и послушание” *.

В свои 18 лет Екатерина развилась в красивую и физи­чески крепкую женщину. Лесть мно­гих окружающих начала приятно кружить ей голову. Чтобы дать выход молодой энергии, она много времени проводила на охоте, каталась на лодке и лихо ездила верхом на лошади. Для нее не составляло особого труда целый день провести в седле, при этом она одинаково красиво и крепко сидела в нем и по-английски *(как подобает знатной аристократке), и по-татарски (как принято у настоящих кавалеристов). Орга­низм ее хорошо привык к климату Петербурга, и вся она излучала теперь здоровье и женское достоинство, глубоко скрывая при этом свое оскорб­ленное самолюбие и свои тайные помыслы.

А великий князь продолжал играть в куклы и занимать­ся с отрядом голштинских солдат, ко­торых он специально вызвал в Россию, чем восстановил против себя всех рус­ских. Этих гол­штинцев в прусской форме он разместил в Ораниенбауме специальным лагерем, где часто про­падал сам, без конца и особой надобности производя построения и развод караулов. Семейная жизнь по-прежнему мало интересовала его. И потому французский атташе граф д'Аллион док­ладывал в Версаль: “Великий князь все еще никак не может доказать супруге, что он является мужчи­ной”.

Елизавете Петровне надоело ждать, когда великий князь станет дееспособным мужем, и она нашла возмож­ным решить проблему наследника без его участия. В этих целях ко двору великой княгини были приставлены два молодых человека - Сергей Салтыков и Лев Нарышкин. Салты­кову было26 лет, он уже два года состоял в законном браке с одной из придворных фрейлин. По словам Екатери­ны Алексеевны, “он был прекрасен, как день, и, конечно, никто не мог с ним сравняться . при дворе. У него, не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приемов, какой дают большой свет и двор . вообще и по рождению, и по многим другим качест­вам это был кавалер выдающийся; свои недостатки он умел скрывать; самыми большими из них были склонность к интриге и отсутствие строгих правил .”. Позже Екатерина Алексеевна не столь восторженно отзывалась о своем фаворите. Но тогда не­достатки Салтыкова, в частности “отсутствие строгих правил”, сиречь его слабость к прекрасному полу, “еще не развернулись на ее глазах”. Лев Нарышкин был в моло­дой компании всего лишь добрым и веселые балагуром. В задуманной “операции” ему отводилась роль прикры­тия.

После пасхи 1752 г. Сергей Салтыков начал упорно добиваться у великой княгини особого к себе внимания. На первых порах Екатерина Алексеевна чувствовала себя не совсем уверенно. Ей, безусловно, нравился этот настойчи­вый поклонник, однако она не могла не бояться гнева импе­ратрицы. Очень скоро ее выручила Чоглокова. Не стесняясь, эта всегда строгая и безупречная дама откро­венно заявила Екатерине, что “в интересах престолонасле­дия” ей дозволено выбирать для себя любого из при­ставленных кавалеров. Бывшая девица Фикс не стала задавать глупых во­просов. Она сразу поняла, чего от нее ждут, и с открытым сердцем пошла навстречу своей пер­вой любви.

Двор Елизаветы в очередной раз переезжал из Пе­тербурга в Москву 14 декабря 1752 г. В свите императрицы вместе с великим князем находилась и Екатерина Алексе­евна. Потом она вспоминала, что отправилась в путь “с кое-какими легкими признаками беременности”, что “ехали быстро и днем и ночью” и что “на последней станции эти признаки исчезли при сильных резях”. Это был ее первый выкидыш.

В начале 1753 г. в Москву приехал Сергей Салтыков. Теперь он уже реже встречался со своей возлюбленной и в оправдание жаловался ей, что у него много врагов, имея при этом в виду сто­ронников канцлера Бестужева. Тогда Екатерина Алексеевна решила, что их любовь не утратит своих прелестей, если к ней добавить еще и политику. С этой целью через одного из придворных чиновников она обратилась к Бестужеву с просьбой считать ее в числе его верных союзников.

До этого отношения между великой княгиней и канцле­ром были недружественными. По­следний испытывал враж­дебные чувства к Петру Федоровичу и заодно переносил свою непри­язнь на его супругу. Екатерина Алексеевна тоже считала Бестужева главным виновником всех непри­ятностей и затруднений, которые ей приходилось встречать при дворе. Однако со време­нем обе стороны поняли, что она обоюдно заинтересованы в дружбе. Проницательный Бестужев давно заметил, насколько осторожно и умно ведет себя великая княгиня в ее непростых взаимо­отношениях с мужем и императрицей. Поэтому он охотно принял ее предложение, и скоро дей­ствительно они стали союзни­ками.

После этого встречи молодых влюбленных продолжа­лись. Но великой княгине опять не по­везло. Летом 1753 г. во время пребывания двора в Москве она много танцевала на именинах мужа, в результате произошел второй выкидыш. Разумеется, это не могло понравиться императ­рице. Поэтому, когда следующей весной Елизавете сообщили о новой беременности великой княгини, она посадила ее на карантин.

Екатерина Алексеевна родила 20 сентября 1754 г. сына. Его назвали Павлом и навсегда за­брали от матери в покои императрицы. На шестой день младенца окрестили, а вели­кая княгиня была высочайше удостоена вознаграждения в 100 тыс. руб. Интересно, что сначала Петр Федо­рович не был отмечен вниманием императрицы, поскольку в дей­ствительности не имел ника­кого отношения к рождению ребенка. Однако это ставило его в смешное положение при дворе и давало ему формальный повод высказать свое резкое неудовольствие. Елизавета очень скоро по­няла свою ошибку и задним числом приказала выдать племяннику тоже 100 тыс. руб. Что каса­ется Сергея Салтыкова, дей­ствительного отца новорожденного, то его присутствие при дворе стало не только излишним, но и весьма нежелатель­ным. Поэтому через 17 дней после появления на свет младенца его послали сначала в Швецию, а потом в Дрез­ден, где он проводил время в обществе представительниц прекрасного пола, не делая из своих похождений секрета для окру­жающих.

Младенца Павла показали матери только через 15 дней после рождения. Потом императрица снова забрала его в свои апартаменты, где лично заботилась о нем и где, по словам Екатерины, “вокруг него было множество старых дамушек, которые бестолковым уходом, вовсе лишенным здравого смысла, приносили ему несравненно больше телесных и нравственных страданий, не­жели пользы”. А са­ла княгиня, благополучно разрешившаяся от бремени, Жила теперь оставлена в одиночестве, без какого-либо участия и внимания. Ей нездоровилось, она “не могла и не хо­тела никого видеть, потому что была в горе”. И очень много читала.