Страница 6
Это явилось последней каплей, переполнившей терпение русских моряков. Дума о побеге, владевшая ими с первых дней заточения, окончательно созрела. Было решено незаметно уйти из тюрьмы, добраться до берега, захватить парусник или шлюпку и идти к Камчатке.
Готовясь к бегству, пленники втайне запаслись кое-каким продовольствием, сшили из рубах два паруса, сплели веревки. Удалось раздобыть чайник, огниво, два кухонных ножа. Орудуя ими, храбрецы ночью 23 апреля 1812 г. прорыли под стеной тюрьмы узкий лаз и выбрались на свободу. При этом Головнин ушиб ногу, но боль почувствовал позже. Беглецы знали, что остров покрыт горами и заселена только его прибрежная часть. Учтя это, моряки пошли на север не берегом, а через горы. Но не зная как
следует ни гор, ни тропинок, они шли наугад, спотыкаясь и падая в темноте. К тому же у капитана при подъеме на гору сильно разболелась нога, он выбился из сил и нужно было беспрестанно останавливаться, чтобы дать ему отдохнуть. А надо было затемно достигнуть лесистых гор и укрыться от погони.
После блужданий беглецы выбрались на горную равнину, но она оказалась покрытой снегом. Путая след, делали зигзаги, выбирали бесснежные места. Вдруг матрос Васильев, оглянувшись, шепнул на ухо командиру: «За нами гонятся на лошадях с фонарями», и прыгнул с дороги в лощину, за ним последовали остальные. Все обошлось благополучно. Осмотревшись, увидели в утесе пещеру, по дереву добрались до нее, день отдыхали. С наступлением сумерек двинулись к северу. Девять дней моряки укрывались в оврагах, лощинах и на покрытых лесом возвышенностях. Все были голодными и изнуренными. «Без ужаса не могу помыслить, на какие страшные утесы мы иногда поднимались и в какие пропасти часто принуждены были спускаться»,— вспоминал Головнин. В конце концов, беглецов выследили, схватили и возвратили в тюрьму. Японцы усилили охрану.
Пленников отправили снова в Матсмай под сильным конвоем. В городе беглецов поджидало множество японцев, которые с сочувствием смотрели на русских, не выражая никакой враждебности к ним. Моряков ввели в замок губернатора — судебный зал. Вскоре вошел губернатор Аррао-Тадзимано, он стал расспрашивать Головнина о причинах побега. Василий Михайлович ответил, что безнадежность положения пленников заставила предпринять попытку к побегу, что в этом только он один виноват и что японцы могут его убить, но они не должны причинять вреда остальным, которые лишь выполняли его повеление. После этого стали допрашивать Хлебникова и Мура. Пленников вновь заточили в тюрьму, она ничем не отличалась от прежней. Командир и Хлебников были помещены в особых маленьких клетушках, а остальные в одну большую камеру. Допрос следовал за допросом. Головнин и все его спутники, за исключением Мура, вели себя с достоинством.
29 июня в Матсмай прибыл новый губернатор Огасавар Исеноками, сменивший своего предшественника. Оба бунио посоветовали терпеливо ждать решения из столицы, не делать больше попыток к бегству, пообещали улучшить условия жизни пленников.
Прощаясь с русскими, старый губернатор заверил их, что теперь нужно надеяться на лучшее.
14 июля он вместе с Теске отправился в столицу. Теске обещал писать своим русским друзьям. Однако о скором ответе не приходилось думать, ибо только губернатору на проезд в столицу необходимо было затратить не менее 23—25 дней.
Медленно тянулось время. Моряки читали и перечитывали старые книги, заучивали японские слова, а «сверх того вздумал я записать на мелких лоскутках бумаги все случившиеся с нами происшествия и мои замечания», замечает Головнин. Морякам разрешались прогулки. По приказанию Огасавара, который, как и его предшественник, благожелательно относился к русским морякам, им стали давать фрукты, а в один детский праздник губернатор угостил русских ужином из своей кухни.
18 марта 1813 г. в Матсмай прибыл новый губернатор. Его сопровождала многочисленная свита, в том числе чиновники, переводчик Теске, математик и астроном Адати Санай, а также переводчик с голландского языка Баба Садзюро.
Как объяснили Головнину помощники губернатора, у японского правительства был свой план: по прибытии каких-либо русских кораблей к японским берегам передать на корабли письмо (несколько позже с ним познакомили узников). В нем содержалась просьба к начальникам русских дальневосточных областей объяснить поступки Хвостова, а также были изложены претензии японских властей. Головнин поблагодарил чиновников за их добрые намерения, которые помогут избавить Японию и Россию от бесполезного кровопролития.
27 марта Головнина и его товарищей представили губернатору. Новый губернатор заверил русских моряков, что все кончится хорошо и их скоро освободят. Спросив о здоровье пленников, губернатор вышел.
Японский ученый Адати Санай (русские называли его академиком) с переводчиком Баба-Садзюро стал ежедневно навещать пленников, проводя с ними помногу часов. У переводчика были словари русского, французского и голландского языков. Зная грамматику голландского языка, он очень «скоро успевал в нашем, что заставило меня написать для него русскую грамматику, сколько я оной мог припомнить, т. е. наизусть»,— замечает Головнин.
Четыре месяца напряженного труда затратил Василий Михайлович на эту работу. Примечательна гуманистическая направленность этой рукописи. «Примеры же в ней,— писал Головнин,— я помещал приличные нашим обстоятельствам, клонящиеся к сближению и дружбе двух империй». Например, грамматика русского языка заключала в себе идеи, осуждающие войну. «Война много препятствует купечеству»,— гласит одна из фраз.
Все содержание учебника импонировало прогрессивным взглядам японских ученых. Поэтому они, как отмечает Василий Михайлович, с величайшей охотой переводили его тетради на свой язык и скоро кончили их, хотя они составили все вместе добрую книгу.
Тем временем «академик» занимался переводом сокращенной арифметики, изданной в Петербурге на русском языке для народных училищ. (Эта книга попала в Японию в 1792 г. через посольство Лаксмана.) Японский ученый обнаружил обширные познания в математике и астрономии, но многое он не знал. Ему, например, не было известно о некоторых планетах, открытых в 1801—1804гг.
Шли дни, недели. Моряки с нетерпением ждали прибытия «Дианы» и других кораблей. По совету японского начальства была составлена записка в пяти экземплярах на русском языке следующего содержания: «Мы все, как офицеры, так и матросы, и курилец Алексей, живы и находимся в Матсмае. Мая 10-го дня 1813 г.». Эта записка, утвержденная японским правительством, была разослана в пять портов для вручения командиру «Дианы».
И вот 20 июня получили официальное сообщение о прибытии в Кунаширский залив «Дианы». На следующий день переводчики от имени своего начальства спросили Головнина, кого из матросов он хотел бы послать на пришедший корабль. Не желая отдавать кому-либо предпочтения, чтобы никого не огорчать этим, он предложил бросить жребий. Счастливый жребий достался матросу Симанову, вместе с ним должен был поехать курилец Алексей. Сампей сказал Головнину, что он сам поедет на Кунашир для переговоров с Рикордом, чтобы способствовать их успешному завершению.
22 июня Головнина и Мура пригласили к начальнику крепости, где им были показаны два письма Рикорда: одно — адресованное кунаширскому начальнику, другое —Головнину. В первом из них Рикорд сообщал, что он прибыл в Японию с миролюбивыми предложениями и что Такатай-Кахи и два японских матроса находятся на судне, а два других матроса и курилец умерли на Камчатке от болезни.
Во втором письме Рикорд просил Головнина сообщить ему о своем и его товарищей здоровье. С обоих писем были сняты копии, а затем переводчики перевели их на японский язык и переводы отправили в японскую столицу.
24 июня Сампей и Кумаджеро отправились в Кунашир, захватив с собой Симанова и Алексея. Головнин дал обстоятельные инструкции Симанову о том, что он должен рассказать Рикорду, особенно на тот случай, если японцы начнут боевые действия.
|