К вопросу об особой публично-властной природе суда

К вопросу об особой публично-властной природе суда

С.А. Голубок, студент юрфака СПбГУ

Судебная власть еще со времен Ш.Л. Монтескье традиционно считается одной из ветвей государственной власти[1]. Обычно (в т.ч. в действующей российской Конституции, Уставе Санкт-Петербурга) она называется третьей, уступая пальму первенства законодательной и исполнительной. Однако, например, Л. Фридмэн открывает свой знаменитый учебник по американскому праву[2] именно рассказом о судебной власти.

Более того, в литературе можно встретить вполне обоснованные утверждения об исторической первичности суда по сравнению с законодательной и исполнительной ветвями государственной власти[3]. Утверждается, что суд как важнейший социальный институт существовал и в догосударственный (потестарный) период развития человеческого общества[4].

Государство не является единственной публичной властью. В средневековье определенными публично-властными функциями обладала церковь, сейчас во многих странах (в т.ч. в России), помимо государства, существует самостоятельное местное самоуправление.

Признаками публичной власти являются, прежде всего, территориальная организация, общеобязательность принимаемых решений, суверенитет, наличие специального аппарата (включая аппарат принуждения)[5]. Как и государство, суд обладает этими свойствами. Действительно, самостоятельный суд, обладающий собственным аппаратом, принимает общеобязательные решения в отношении споров, возникших на подсудной территории.

На наш взгляд, на современном этапе развития общественных отношений, в условиях укрепления самостоятельности суда, следует говорить о нем как об отдельной публично-властной структуре, не входящей в состав государственного аппарата. В литературе встречаются суждения, близкие к этому, в частности, суд называется "властью особого рода (sui generis)"[6], однако решительный вывод о необходимости размежевания таких публичных властей как государство и суд не делается.

Практическая реализация принципов самостоятельности судебной власти и независимости судей является общепризнанным критерием правового государства и демократического политико-правового режима. Б.Н. Топорнин пишет по этому поводу: "Уровень правосудия давно уже стал фирменным знаком, лакмусовой бумажкой демократии и законности"[7].

Основными задачами суда (осуществляемыми, прежде всего, посредством отправления правосудия путем как уголовного, гражданского и административного, так и конституционного судопроизводства) называются "защита права"[8], "утверждение законности и справедливости"[9]. Другими словами, суд разрешает споры о праве, восстанавливая нарушенные субъективные права, способствуя таким образом установлению правопорядка в обществе, торжеству справедливости. Суд выступает последней инстанцией, когда ни сам обязанный субъект не подчиняется правомерным требованиям управомоченных лиц, ни исполнительные органы государственной власти не могут исправить ситуацию. Таким образом суд выполняет важнейшую общесоциальную задачу, а именно разрешение общественного конфликта в любой из его возможных форм[10].

Одной из теоретических проблем, важных для уяснения действительного места суда в обществе, является определение правовой природы судебного решения, его нормативного характера. По-видимому, в условиях российской правовой системы судебные решения (кроме тех решений конституционных (уставных) судов, которые обладают отрицательно-нормативной силой) не являются источниками норм права, однако они безусловно обязательны для участников спора, иных субъектов, не исключая и государство, и местное самоуправление. В связи с этим выделяется такое свойство судебного решения как неопровержимость, т.е. возможность его пересмотра после вступления в законную силу только судебным органом и только в порядке надзора и по вновь открывшимся обстоятельствам[11] (решения конституционных (уставных) судов в России обладают абсолютной неопровержимостью). Неопровержимость и общеобязательность решения, принятого судом как публично-властным органом, являются воплощением судебного суверенитета, т.е. верховенства суда в конституционно определенной для него сфере – разрешения споров о праве. Судебные решения обязательны для всех, в т.ч. для государственных органов и органов местного самоуправления, поэтому не существует и не может существовать механизма внесудебного (административного) пересмотра приговоров и иных судебных решений.

При этом надо отметить, что правосудие является не единственной функцией суда[12], в частности, судьи дают разрешение на производство отдельных следственных действий и пр. Вместе с тем, правосудие является центральной и исключительно судебной функцией, на осуществление которой направлена вся остальная деятельность органов судебной власти.

Особым направлением деятельности конституционных (уставных) и иных судов является нормоконтроль, высшим выражением которого выступает деятельность органов конституционной юстиции, направленная на "устранение неконституционного закона из системы правовых актов"[13]. Данная деятельность соответствует общей публично-властной природе судебной власти, которая и в данной своей ипостаси также занимается разрешением правовых коллизий, таким образом в значительной степени ограничивая своей суверенной властью государство и местное самоуправление. Именно с получением права контроля за правовым содержанием нормативных актов, издаваемых органами законодательной и исполнительной власти, В.М. Лебедев связывает наиболее резкое усиление роли судебной власти в механизме властвования[14]. Особенно ярко особый публично-правовой статус суда выявляется при анализе деятельности органов судебного конституционного контроля. Так, Конституционный Суд РФ, толкуя конституционные положения или делая вывод о неконституционности закона, выступает выразителем воли отнюдь не государства[15], а многонационального народа, выразившего свой суверенитет посредством принятия Конституции РФ и учреждения государства, суда и местного самоуправления.

В свете законодательных изменений последних лет автором отстаивается точка зрения, что органами судебной власти являются не только суды, но также органы судейского сообщества (в особенности квалификационные коллегии судей) и органы, осуществляющие организационное обеспечение деятельности судов (например, для российских судов общей юрисдикции - Судебный департамент при Верховном Суде РФ), в перспективе также судебные приставы.

Специфическим для судебной власти является отсутствие внутреннего организационного единства и соподчиненности судов. Речь идет не только о существовании в ряде стран нескольких изолированных подсистем судов (в России – суды общей юрисдикции и арбитражные суды, во Франции, например, также административные суды), но и об отсутствии строгого соблюдения принципа подчиненности и подотчетности нижестоящих судов вышестоящим (характерного для большинства государственных органов), указанное состояние дел наличествует и в квалификационных коллегиях судей. Естественно, вышестоящий суд вправе в соответствии с установленными процессуальными процедурами пересмотреть (изменить) решение, принятое нижестоящим, однако давать обязательные указания нижестоящим судам по разрешению конкретных дел он не вправе. Также и любые государственные органы, органы местного самоуправления, общественные объединения и иные лица не могут каким бы то ни было образом вмешиваться в деятельность судов и отдельных судей. По этому поводу в литературе отмечается "в основном внутренний характер"[16] системы правового контроля за законностью судебных решений и соблюдением судами процедуры их принятия. Правом контроля за профессиональной деятельностью судей обладают лишь органы судейского сообщества ("судейское самоуправление"[17]).

Другими словами, суд уже сейчас можно считать самодостаточной (вполне автаркичной) системой в том, что касается выработки окончательных решений в соответствии с нормами материального и процессуального закона.