ЯЗЫЧЕСКАЯ МИФОЛОГИЯ СЛАВЯН

ЯЗЫЧЕСКАЯМИФОЛОГИЯСЛАВЯН

ПЛАН

Введение Глава 1

1.1. Корни язычества

1.2. Религиозные мировоззрения древних славян

1.3. Язычество на Руси. Самобытность древнерусской религии Глава 2

2.1. Языческие боги древних славян

2.2. Древнерусские святилища

2.3. Богослужения

2.4. Жрецы и их роль Глава 3

3.1. От язычества к христианству Заключение ,

Список использованной литературы

ВВЕДЕНИЕ

Последние десятилетия характеризуются повышенным вниманием к вопросам истории России. Одним из важнейших вопросов является вопрос о дохристианском периоде жизни древних славян, о том времени, когда славяне верили в языческих богов.

К сожалению, в настоящее время существует очень мало достоверных источников о жизни древних славян до принятия христианства. Письменные источники, повествующие о временах становления русской государственности и событиях, предшествующих этому, представлены крайне скудно, в основном в изложении византийских летописцев, которые порой описывали события тенденциозно и противоречиво. Конечно, византийцев славяне занимали главным образом как беспокойные, воинственные соседи, и они не особо интересовались их культурой, бытом и нравами. Наши источники также не отличаются объективностью. В «Повести временных лет», на которую в своей работе опираются многие историки, существует упоминание о язычестве, но не стоит забывать о том, что она была написана православным монахом. Однако, несмотря на это, «Слово о полку Игореве», также написанное во времена христианской культуры, содержит намного больше информации о язычестве.

Введение христианства нанесло огромный урон дохристианской культуре, так как процесс принятия христианства протекал не так «плавно», как об этом принято думать. Вера в Христа насаждалась «огнем и мечом». Идолы и святилища разрушались, язычники, не желавшие принять «истинную» веру, сжигались. Именно поэтому для изучения истории древних славян и язычества как ее неотъемлемой части используются в основном археологические и этнографические исследования.

При написании данного реферата мною использовались не только общепризнанные исторические труды (например, труд С. М. Соловьева «История России с древнейших времен»), но и появившиеся в последнее время в нашей стране работы русских эмигрантов, прежде всего это работа С. Лесного «Откуда ты, Русь?». Кроме того, мною использован материал книги Марии Семеновой «Славяне».

ГЛАВА 1

1.1. Корни язычества

Само слово «язычество», как известно, неопределенный термин, созданный христианскими служителями церкви для обозначения всего нехристианского. Этим термином они обозначали самые разнонародные религиозные проявления, будь то мифы и религия Древней Греции, домусульманская религия татар, древние верования племен и многое-многое другое.

Существует много теорий развития религии. Древний человек, не знающий законов природы, в зависимости от рода занятий по-разному оценивал ее сущность. Взять охотника и земледельца: охотника волнует дичь, ветер, звезды, а земледельца — солнце и дождь. Не зная, что в природе существует круговорот воды и что земля, испаряя воду, производит облака, древний человек думает, что на небе существует бесконечный запас воды или что воду, упавшую с края земли, боги носят наверх. Так, у людей с разного рода занятиями стали появляться разные божества, оберегающие их.

Но язычники в отличие от христиан были намного терпимей к другим верованиям. Потому что они твердо знали, что каждой стихией или происшествием что-то руководит, и верили во всех богов. Так, образовавшиеся государства, с людьми, занимающимися разными родами занятий, появились целые пантеоны богов.

Главным богом считался не всегда тот, которому служат другие боги (как в Греции и Риме), у многих язычников главного бога вообще не было, но такой существовал для каждого отдельного человека. Так, в Скандинавии считался главным богом Один — бог войны, мудрец одноглазый. Но он, восседая на троне в Валгалле, не держал в полном подчинении других богов, и те могли свободно делать то, что сами захотят. А богиня природы и земледелия Фрэйя считалась главной у земледельцев.

Так и у славян пантеон богов представляет собой хранителей разных стихий.

1.2. Религиозные мировоззрения древних славян

Основные категории мировоззрения древних славян С. Лесной характеризует следующим образом:

«Древние русы принимали три основные субстанции мира: Явь, Навь и Правь. «Явь» — это видимый, материальный, реальный мир. «Навь» — мир нематериальный, потусторонний, мир мертвецов. «Правь» — это истина или законы Сварога, управляющие всем миром, т. е. в первую очередь Явью. После смерти душа человека, покидая Явь, переходила в мир невидимый — Навь. Некоторое время она странствовала, пока не достигала Ирия, или Рая, где жил Сварог, сварожичи и предки русов. Душа может явиться из Нави, где она пребывает в некотором состоянии сна, опять в Явь, но лишь по тому пути, по которому она вышла из Яви в Навь. Этим объясняется древний обычай, согласно которому тело покойника выносилось из дому не через двери, а через пролом в стене, затем его немедленно заделывали. Душа не могла вернуться в дом и беспокоить живых людей, ибо через стену проникнуть не могла, а через двери и окна был уже не тот путь, каким она вышла. Вера эта настолько была сильна, что тело Владимира Великого, несмотря на то что он был христианин и окружение его крещено, все же было вынесено через пролом в стене.

Понятия ада не существовало. Понятие Нави дожило до современности, хотя и утратило черты ясности. Мы знаем «Навий день», т.е. день покойников, который отмечался еще в минувшем столетии в крестьянстве. Знаем «навьи чары», т. е. наваждение. Но теперь это лишь пустая оболочка слов без содержания (оно утратилось)».

С понятиями Правь, Явь и Навь непосредственно связано представление древних славян о душе человека и загробной жизни. Ю. П. Миролюбов считает, что «учение же: о Прави, Яви и Нави резко отличает наивное веропред-ставление древних греков от стройного представления славян, родственного ведическому и параллельного позднейшему браманическому».

Славяне верили в «тот свет» приблизительно как ,в рай, ад и чистилище, но в то же время понятие об аде у них было более расплывчатым, так как Бог, по их пониманию, был добрым и за грехи не наказывал, а наказание шло от самого греха, как огонь идет от искры, а свет идет от костра. Таким образом, «тот свет» был не только рай, где Лазурное Царство принимало праведных людей, но был и Сер-Свет, а за ними Черный Свет, где Черное Солнце. Морило и Могила посылают в Белый свет, т. е. в Явь, где живут люди, своих детей — Морилок (Морлоди), которые морят людей болезнями, а дочь их Мара (Морена, или Мора), умерщвляя их, бросает их в Мертвое Царство, в Навь, Невь, ив этой Нави «живут» все, кто стал Навьем. Навь-Человек — мертвый человек.

Грешные люди шли не в ад, где мучения, а в Навь, где особых мучений не было, но не было и настоящего существования. Итак, язычество не страшило людей наказанием. Вот откуда и боязнь представителей христианской церкви затрагивать языческие темы. Сравнение оказалось бы в этом вопросе загробия для христианства невыгодным.

Уход умерших «на Тот Свет», «откуда не приходят вена венить», не был уходом в ад, а в Навь, и все, бывшее в Нави, именовалось Навье.

Явь, или жизнь, текла по законам Кола Коляды. В Нави такого течения не было. Там жизнь стояла. Движением она становилась лишь в Ирии-Рае, где «души горят Солнцами» («Риг-Веда»).

Для древнерусской духовной культуры не характерно учение о равнознач ности добра и зла. • • • • • --

Наши предки считали, что они на стороне добра и что их Боги — добрые Боги. О наказанье Божьем нигде, ни в кащйз^цггенде или обряде не говорится. Говорится лишь, что «Бог отступился от него». Этого достаточно. Это самое большое несчастье, которое может постигнуть Язычника, у которого Бог — Исварог, Пращур. Перун, или Даждьбог, является в образе простого человека на Тризне или на Колядино Свято. У славян нет слепого рабского преклонения божествам. Они к ним обращаются как к друзьям. Также и ведийцы считают, что Индра — их сильный друг в Небе. Он их Небесный Защитник, которого они призывают в беде и несчастье.

Мовление-таинство в бане есть та магическая операция, при помощи которой человек входит в общение с Богом Исварогом через посредство Ку-палы. Жизнь по Божеству, общение с Богом — вот главная цель славянина, любующегося природой и ее красками. Описание наказаний Божьих отсутствует полностью в Ведах, и если временами и случается, то лишь мимоходом и не как система. В семитическом вероучении Библии наказание — одна из главных тем. Но сумма наказаний — греховность человека, а затем его духовная гибель, и, следовательно, необходимость спасения. В ведизме спасения не надо. Оно в общении с Богом, который является их Родоначальником; Чуром и Пращуром. Человек спасен уже тем, что он происходит от Бога. Он — Даждьбожий внук.

Добро в древнеславянской традиции персонифицируется Белобогом, зло — Чернобогом. Анализируя этот вопрос, Ю. П. Миролюбов использует широкие параллели с древнеарийской религией: «Тьма отступает перед светом.

Чернобог уступает в борьбе Белобогу. Победа всегда на стороне Добра. В Зенд-Авесте ни добро, ни зло до конца не побеждают». В этом отличие славянского язычества от религии персов.

У славян Белобог не убивает Чернобога, он его лишь осиливает. Затем Чернобог, отдохнув от поражения, при помощи Тамо-Лихо, Тьмы и злых воинств снова коварно нападает сзади на Белобога, но Перун, Белее, Даждьбог, Стрибог, Вышний, Коляда, Ярило, Хорос летят ему на помощь, и Зима, время Сивого, уходит, и наступает Весна. Таким Колом (циклом) течет Явь по Прави, и Чернобог не может увлечь Белобога-Святовида в Навь. Над ним есть Сварог, Дед Вселенной, который этого не допускает. Таким образом Сварог регулирует смену Времен Языческого Кола и является той точкой, вокруг которой оно вращается.

Рай-Дуга, Радуга, Перунов Мост в Сварге, возникает после победы Бе-лобога-Святовида над Чернобогом. По нему, по Мосту, сходят все Боги на землю, и тогда начинается тепло, и приходит Яро. Тогда «родичи в могилках просыпаются и потягиваются от долгого сна».

В мире, где идет постоянная борьба этих двух полюсов, религиозная идея чужда пассивности, она требует от человека действия, действия, увеличивающего силу Добра. Анализируя проблему понимания добра и зла у славян, Ю. П. Миролюбов приводит южнорусскую легенду о Беляке и Черняке: «Человек, живя на свете, находился под непрерывным и неусыпным наблюдением двух братьев-близнецов: Черняка и Беляка. Один из них во всем черном, с белыми заплатами на одежде. Другой во всем белом, с черными заплатами. Оба они идут неотступно за человеком. Куда он, — туда и братья. Вся жизнь человека проходит на их глазах. И так как человек склонен к чрезмерности как в добре, так и во зле, то и наблюдение братьев сводится к регистрации поступков человека. Идут они, каждый со своей книгой, записывая в нее все поступки, независимо от того, покаялся ли человек в своих грехах или нет. Еоли покаялся, запись выцветает, она еле видна, но и в. этом случае она вее же сохраняется, чтобы Бог «мог видеть правду», иначе покаявшийся, но живший преступно на земле человек мог бы явиться как праведник. Последний живет, не делая зла, а кающийся живет, это зло делая. Между тем если бы тень записи его поступков не была сохранена, то они были бы оба на одном уровне.

Итак, человек живет под наблюдением братьев-близнецов, и в один день, который будет последним в его жизни, оба они одновременно направятся к нему со словами: «Ну, человече добрый, пора. Иди за нами!» И человек, скорбя о конце своей жизни, грустно идет за ними. Жизнь его кончена. Он скорбит, если не успел покаяться или не успел сделать какого-либо дела. Тогда Беляк говорит: «Делать нечего. Сын твой докончит дело!» А Черняк добавляет: «И ему тоже не все удается доделать!» Они идут все трое к Синей Меже, что на краю земли, к горизонту, «за которым — Рай». Там человек является впервые и, если его не примут, идет назад и тогда идет в своего рода чистилище, или ад, сообразно своей жизни. Но братья-близнецы и здесь не оставляют его: если он в чистилище, они ему непрерывно читают свои записи. Один читает все добрые поступки, другой — все злые. Один говорит: «В день Покрова ты пошел в церковь». А другой: «Но слушал службу Божью плохо, думал о домашних делах!» Другой скажет: «Но когда служба кончилась, ты перекрестился и подошел к кресту». А Черняк скажет: «И, выходя из церкви, в ту же минуту забыл, что был перед Богом, и пошел водку пить с друзьями!» Беляк скажет: «Но, даже выпив, никакого другого зла не сделал». А Черняк возразит: «Но и добра тоже никакого не сделал». И так, день за днем, всю жизнь прочтут. И тогда человек сам увидит, куда ему идти: в рай или в ад, или ни туда, ни сюда. И Суд Божий будет только санкцией того, что человек сам увидел. Таким образом, Бог только подтверждает то, что человек сам о себе решил.

В этой легенде сказано еще, что иногда Бог, если человек себя слишком строго осудил сам, может сказать, что милует его!»

Белобог и Чернобог, некогда чрезвычайно могущественные, дожили, смешавшись с христианской традицией, до начала XX в. в качестве свидетелей, которым известно все. Анализируя легенду, Миролюбов делает вывод о ее дохристианском происхождении: « .она несколько расходится с чисто христианским взглядом на Суд Божий. Христианин оставляет все на Волю Бога, тогда как в этом мифе, в котором дуалистичность выступает вполне ясно, роль Судьи выполняет сам человек. Тем не менее Бог следит за правильностью решения и может вмешаться, милуя грешника».

Двойственность этого мифа приводит нас к языческому верованию в Бе-лобога и Чернобога. Вне всякого сомнения, Беляк и Черняк — именно они. Однако понятие об этих божествах древности сильно изменилось. В мифе отводится большая роль совести, которая понимается почти как христианская. Ибо если в христианстве роль судьи оставляется Богу, то роль совести почти идентична с гласом Бога. Ведически это «искра Индры-Агни-Варуны-Со-мы» в человеке. Христиански это весы добра и зла, на которых человек сам взвешивает свои поступки и наделен, таким образом, свободной волей.

С другой стороны, если в язычестве божества видят жизнь человека, они ему не ставят в упрек его поведение, ибо достаточно очищения, омовения и самопокаяния, чтобы боги простили и забыли плохие поступки человека. В анновской легенде-мифе прощение есть, но забвения поступков нет. Таким образом, близнецы ничего не забывают. Они регистрируют все. И человеку тоже ничего не остается другого, как принимать все свои грехи, даже прощенные, за один общий грех, могущий перетянуть чашку весов в ту или другую сторону. Люди же, не попавшие ни тудщ ни сюда, остаются между раем и адом так долго, пока бог, испытав их временем, не решает сам, куда им идти.

.

1.3. Язычество на Руси.

Самобытность древнерусской религии

Язычники смотрели на жизнь человека с чисто материальной стороны: при господстве физической силы человек слабый был существом самым несчастным, и опять жизнь у такого человека считалась подвигом сострадания. Религия восточных славян поразительно сходна с первоначальной религией арийских племен: она состояла в поклонении физическим божествам, явлениям природы и душам усопших, родовым домашним гениям. Но следов героического элемента, так сильно развивающего антропоморфизм, мы не замечаем у славян, а это может означать, что между ними не образовались завоевательные дружины под начальством вождей-героев и что переселение их совершалось в родовой, а не в дружинной форме.

Восточнославянское язычество накануне создания Киевской Руси и в его дальнейшем сосуществовании с христианством отражено в большом количестве материалов, являющихся источниками для его изучения. Это прежде всего подлинные и точно датируемые археологические материалы, раскрывающие самую суть языческого культа: идолы богов, святилища, кладбища без внешних наземных признаков («поля погребений», «поля погребальных урн»), а также и с Сохранившимися насыпями древних Курганов. Кроме того, это находимые в курганах, в кладах и просто в культурных слоях городов многообразные изделия прикладного искусства, насыщенные архиальной языческой символикой. Из них наибольшую ценность представляют женские украшения, часто являющиеся в погребальных комплексах свадебными гар нитурами и в силу этого особенно насыщенные магическими заклинатель- ными сюжетами и амулетами-оберегами. '

Своеобразными, но очень плохо изученными остатками языческой стороны являются многочисленные названия урочищ: «Святая гора», «Лысая гора» (местопребывание ведьм), «Святое озеро», «Святая роща», «Перынь», «Воло-сово» и т. п.

Очень важным источником являются свидетельства современников, занесенные в летописи или в специально записанные научения против язычества.

Около полутора столетий Киевская Русь была государством с языческой системой, нередко противостоящей проникновению христианства. В Киевской Руси IX—X вв. сложилось влиятельное сословие жрецов («волхвов»), руководивших обрядами, сохранявших давнюю мифологию и разрабатывавших продуманную аграрно-заклинательную символику.

В эпоху Святослава в связи с войнами с Византией христианство стало гонимой религией, а язычество было реформировано и противопоставлено проникновению на Русь христианству: так называемый «Пантеон Владимира» был, с одной стороны, ответом христианству, а с другой — утверждением княжеской власти и господства класса воинов-феодалов.

Выполнение общеплеменных ритуальных действий («соборы», «события»), организация ритуальных действий, святилищ и грандиозных княжеских курганов, соблюдение календарных сроков годичного обрядного цикла, хранение, исполнение и творческое пополнение фонда мифологических и этических сказаний требовало специального жреческого сословия («волхвы», «чародеи», «облакопроганители», «ведуны», «потворы» и др.). Через столетие после крещения Руси волхвы могли в некоторых случаях привлечь на свою сторону целый город для противодействия князю или епископу (Новгород). Греческое христианство застало в 980-е гг. на Руси не простое деревенское знахарство, а значительно развитую языческую культуру со своей мифологией, пантеоном главных божеств, жрецами, по всей вероятности, со своим языческим летописанием 912—980 гг.

Прочность языческих представлений в русских феодальных городах Средневековья явствует, во-первых, из многочисленных церковных поучений, направленных против языческих верований и проводимых в городах языческих обрядов и празднеств, а во-вторых, из языческой символики прикладного искусства, общежелавшего не только простых людей городского посада, но и высшие, княжеские круги (клады 1230-х гг.). Во второй половине XII в. языческий элемент сказывался еще в полной мере.

Каждый из нас сравнительно неплохо представляет себе античную мифологию. Существует масса литературы — от детской до серьезной научной, античная мифология изучается в школе. На этом фоне наше знание собственной мифологии, дохристианской культуры вообще выглядит сплошным «белым пятном».

В общественном сознании в отношении дохристианской духовной культуры Руси бытует масса сказок и нелепостей — последствий как сознательного, так и неосознанного исторического мифотворчества. Наше знание этого отрезка истории, как правило, является смутной иллюстрацией к поэме А. С. Пушкина «Песнь о вещем Олеге». В среднестатистическом сознании живут идолы, волхвы и кровавые человеческие жертвы.

Одной из иллюстраций к тезису об историческом мифотворчестве является сам термин «язычник», «язычество». Русское, дохристианское понимание этого слова аналогично по своему смыслу античному «варвар», т. е. представитель другого народа («языка»), не русский. В этой смысловой нагрузке слово «язычник» употребляется в тексте «Велесовой книги», такое же значение слова проступает и в тексте русских летописей. Для крестителей Руси, византийцев, русские зачастую были действительно представителями другого народа, «варварами», в русском переводе — «язычниками». Так произошла некоторая подмена понятий. Настоящими русскими стали считаться крещеные, христиане, все остальные не получили права считаться русскими и стали «язычниками». Этот подход веками позднее зафиксировали славянофилы и Ф. М. Достоевский, сказавший: «Православный — значит русский». Исходя из вышесказанного применять термин «язычество» к русской духовной культуре, религии дохристианского периода, некорректно. Более правильным будет употребление терминов «русская вера», «русская культура», русский религиозный уклад и т. д. (православие — вера не русская, а обрусевшая).

Наиболее одиозным положением исторического мифа, до сих пор имеющим хождение в умах, является мнение о «варварском» характере древне-славянской религии, который, в частности, заключался в таких фактах, как человеческие жертвы богам. Удивительно, как такие «варвары» впоследствии могли обнаружить высокие образцы христианской духовности.

В тексте «Велесовой книги» явно указывается на недопустимость человеческих жертвоприношений. Наши предки знали о существовании такого обычая у других народов (в том числе у западных славян), но считали его недопустимым применительно к своим богам. Анализ русских летописей, выполненный С. Лесным, также опровергает сложившееся мнение о наличии в религии восточных славян практики человеческих жертвоприношений.

Считают, что восточные русы практиковали человеческие жертвоприношения, и ссылаются на свидетельство летописи об убиении варяга-христианина, отказавшегося принести сына в жертву.

Наткнувшись на свидетельство «Велесовой книги», что человеческие жертвы у древних русов не совершались, что это « л о ж ь («лужева ренщ»), что подобные жертвоприношения существуют у западных славян, — историки обратились к летописям. К их изумлению, оказадась, что «Велесова книга» права: нет ни малейших данных, что до Владимира Великого на Руси были кумиры, человеческие жертвоприношения и т. д. Это было новшество, завезенное Владимиром от западных славян в угоду дружине, на которую он опирался, и, как говорилось выше, это противопоставлялось христианству. Просуществовало это не более 10 лет и поэтому никак не может быть приписано нашим предкам.

Археологическими данными сложившееся мнение о человеческих жертвоприношениях также не подтверждается. Первым летописцам было выгодно сформировать и закрепить в письменной традиции негативное впечатление об исконной русской религии. Этот факт был замечен еще С. М. Соловьевым, который отмечал, что « .на иностранных писателей нравы славян производили благоприятное впечатление, они отзываются о них с похвалою; вовсе не так снисходителен к древним славянским нравам и обычаям наш начальный летописец, духовный христианский, который потому с омерзением смотрел на все, что напоминало о древнем язычестве».

Миф, созданный летописцами, историками, церковными и светскими идеологами, достаточно прочно укоренился в общественном сознании, несмотря на то что он противоречил фактам, которыми располагала историческая наука еще в прошлом веке. Учитывая бытующее мнение об отсутствии у славян письменности до принятия христианства, многие делали вывод, что корни русской духовности — христианские, византийские. На мой взгляд, этот вывод ошибочен. Русский народ очень плохо воспринимает нововведения, идущие вразрез с традицией, но если все же таковые удается утвердить, он переделывает их на свой лад, иногда изменяя до неузнаваемости, восстанавливая таким образом традицию. Ничего, как известно, не берется ниоткуда и не исчезает в никуда. Традиции русской духовности христианского периода не могли вырасти на пустом месте или быть заимствованы из античной, греческой христианской, героической скандинавской или любой другой культуры. Они выросли здесь, на нашей русской почве, их несомненные истоки в дохристианской русской духовной культуре.

По мнению С. Лесного, у нас нет оснований стыдиться веры наших предков. «Это была сильная, внутренне крепко скроенная религия.'высокая, красивая, а потому представлявшая для христианства страшного противника. Прежде всего в ее основных положениях было много сходства с христианством: единобожие (а не политеизм, как принято думать!), вера в бессмертие души, в загробную жизнь и так далее».

ГЛАВА 2

2.1. Языческие боги древних славян

В данном разделе я просто перечислю тех богов, упоминание о которых существует в летописях:

Баба (Мать) — название женского предка (?), богиня плодородия — урожая, одно из имен Лады.

Баян — бог песен, славословий, музыки и музыкальных инструментов. Внук Велеса, сын Тура.

Божич — божество нового года, младенец.

Бука (Бубилас (лит.)) — бог пчеловодства, бортничества. Он же дух страшных снов. Внук Велеса.

Буря — богиня ветра, супруга Стрибога.

Белее (Волос, Велняс / Вел не / Велинас / Вельняс (лит., латыш.)) — бог скота, пастушества, богатства, облаков, мудрости, хитрости, книжности, обе-регания, жита, воли, торговли, колдовства, гаданий, хозяин бесов, проводник умерших душ. Брат'С$пе|эник Перуна, сын Сварога, муж Макоши.

Волх (Волхов, Волховец, Волк, Вольга, Огненный Вук (серб.)) — бог чародейства, оборотничества, войны, удальства. Сын Интры.

Даждьбог (Дажбог, Дайбог, Дажбо, Даже, Дацбог, Дажба, Дашуба, Дабог (серб.), Даба, Да]бог (серб.), Белобог, Белбог, Белун (белорус.)) — бог солнца, света, добра, благ, дождя, покровитель свадеб, природы, богатства, даяния, помощи. Сын Сварога. Супруг Живы. Отец Орея — прародителя белых людей. Покровитель насекомых. Противостоит Чернобогу.

Дива (Дзевана, Зевония (польск.), Dziwica, Devana (чеш.)) — богиня охоты, заповедных лесов, зверей, девиц (женские тайные охотничьи общины). Дочь Додолы и Перуна. Жена Волха (?).

Додола (Дзидзилиа (польск.), Циця, Циза, Дидилия, Дзифилия, Додоле / Дудуле (болг.), Додилаш / Дудулейка (хорв.), Пеперуда (серб.), Ziziila, Перы-ня, Молонья, Маланьица, Летеница (чеш.)) — богиня грозы, молнии, дождя, весны, кормления детей. Супруга Перуна.

Доля (Cpeha (серб.), Лайма (лит.)) — богиня счастливой судьбы, удачи. Сестра Макоши и Недоли.

Дрема — богиня дремоты, сонных мечтаний, сонливости, лени. Супруга Сна.

Дунай — бог рек и рыболовства. Сын Кощея (?). Отец русалок, супруг Даны. Брат Святогора и Святибора.

Дый — верховное божество.

Желя (Журба, Zeion (чеш.), Zeiu (польск.)) - богиня похоронного плача, провожающая на погребальный костер. Отсюда «жальник» — могила. Сестра Карны. Дочь Мары и Кощея.

Жива (Seewa (лит.), Zywye (польск.)) - богиня жизни, весны, плодородия, рождения, жита-зерна. Дочь Лады, супруга Даждьбога. Мать Орея.

Заря — богиня зари, рассвета, очищения, здоровья, детей, любви, зрения. Мать Усеня. Дочь Даждьбога.

Земун (Жемина (лит.), Ziemne (латыш.), Замунь) - богиня-корова. Кормилица Велеса. Богиня скота, облаков-туч, земли. Земун питает своим молоком молочные реки Небесного Ирия. Исполнительница желаний. Личина Лады.

Интра - бог войны, погоды, тучеводитель, бог дождя, отец зверей, нив, урожая, змей, плодородия, защитник народа. Брат-противник Перуна. Отец Волха (?).

Карна (Кручина) - богиня скорби, похоронного обряда, горя. Дочь Мары, сестра Жели.

Квасура — бог таинства хмелеварения. Лада научила Квасуру готовить питный мед (сурью).

Коляда (Каледа, Колодий (серб.), Calenda (лат.), Календа) - бог пиршеств, еды, календаря, веселья, жертвоприношений. Личина Хорса.

Кощей (Кош, Кощеище, Кащей, Вий, Вим, Шелудивый Буняка (на Волыни), Солодивый Бунио (Подолия)) - бог подземного царства, подземного солнца. Противник Даждьбога. Супруг Мары. Порождение Чернобога.

Кривда (Ложь) - богиня лжи, обмана, неправды. Дочь Суда и Недоли.

Крышень — бог звезд. Сын Перуна и Додолы.

Купало (Купалец, Купалич, Кулебозе, Купайло (укр.), Купалищ (бе-лор.)) - бог очищения, вожделения, любви, брачных пар; связан с водой и огнем. Личина Даждьбога. Брат Усеня, Радогоща, Коляды.

Купальница (Купава) - супруга Купалы.

Лада (мать-сыра-земля (русск.), Alado (польск.)) - богородица, мать богов, старшая рожаница, покровительница родов, женщин, детей, брака, любви, женских дел, пар, урожая, плодородия. Женское воплощение рода. Супруга Сварога. Богиня Земли.

Леля (Ляля (белор.)) - богиня девичьей любви, младшая рожаница, покровительница влюбленных, богатства, красоты, счастья. Дочь Лады. Супруга Семаргла.

Лют (Лед, Ляд, Lyada (польск.), Ladon (чеш.)) - бог боя, войны. Сын Семаргла и Лели.

Мара (Марена, Коровья Смерть, Кикимора; Марцана, Маржана, Марже-на (польск:.), Муриена / Мармуриена (словац.), Маря (латыш.), Smrtonoska (чеш.), Марыся (белор.)) - богиня смерти, болезней, холода, зимы, зла, ночи, тьмы, черного колдовства, гнева. Дочь Сварога, супруга Кощея, Велеса. Мать Обиды, Меты, Карны,,Жели, Угомона, Сна, Мора, Мороза, Лени.

Мокошь (Макошь, Могошь, Макоша, Пугэс (хант.), Велесыня, Могущ, Мокошка (словен.), Верпея (лит.), Карта (латыш.)) - богиня судьбы, счастья, несчастья, женской доли, гаданий, рукоделия, покровительница источников и святых колодцев, охранительница коров. Связана с загробным миром. Жена Велеса. Сестра Доли и Недоли.

Мор - бог смерти, холода, болезней. Сын Мары.

Мороз (Морозко, Трескун, Студенец, Зюзя (белор.), Морок) - бог зимы, снега, холода. Сын Велеса и Мары.

Мета - богиня мести, кары, войны, разрушений. Дочь Мары и Кощея. Воплощение - черная ворона.

Одно из имен (древнейшее) Сварога. Вернее, Сварог — одно из имен Дыя.

Недоля (Hecpeha (серб.), Лихо, Горе, Нужда, Злосчастье, Бессчастье, Дек-ла (лит.)) — богиня несчастливой судьбы, неудач, несчастья. Сестра Моко-ши и Доли.

Непра (Водица) — богиня воды. Дочь Переплута. Жена Дуная. В соответствии с местным обычаем ей дается имя реки данного края.

Обида — богиня обиды, беды. Дочь Мары. Сестра-близнец Меты. Воплощение — черная лебедь.

Орей — прародитель белых людей, племени ариев (арийцев). Первочело-век (Первопредок). Сын Даждьбога и Живы.

Пелен (Покров, Оберег) — бог оберегания, защиты. Сын Сварога. Отец Чура.

Переплут — бог моря, мореходства. Отец Даны. Господин водяных.

Перун (Гром, Перен, Пярун (белор.), Перон, Паром (словац.), Пераун (чеш.), Пиорун (польск.), Перкунас (лит.), Перконс (латыш.)) — бог грозы, плодородия, войны, покровитель воинов, огня, силы, власти, закона, жита, оружия, боевого искусства, покровитель урожая, податель благ, дождя. Сын Сварога. Брат-соперник Велеса. Супруг Додолы. Отец Дивы, Крышня, Си-тиврата. Погода (Догода, Нот (греч.)) — бог южного летнего ветра, хорошей погоды. Сын Стрибога. Треба сродни Стрибоговой.

Подага (Эвр (греч.)) — бог восточного весеннего ветра. Сын Стрибога. Треба с родни Стрибоговой.

Полель (Лель, Люль, Кама (инд.), Амур (лат.), Эрос (грёч.)) — бог страсти, любви. Брат-близнец Лели. Треба сродни Купале.

Порвата (Юмале (лит.)) — богиня плодородия. Супруга Поревита.

Поревит (Порович, Спорыш (белор.), Юмис (латыш.)) — бог плодородия, начал, изобилия, успеха, богатства, удачи, жизненной силы, благополучия, союзов и договоров.

Посвист •— бог северного зимнего ветра — сын Стрибога.

Правда — богиня правдй, истины, честности, верности клятве. Дочь Суда. Сестра Кривды.

Провей — бог западного осеннего ветра. Сын Стрибога.

Род — верховное божество (Deo Deorum), Творец вселенной. Исток всему. Отец Сварога и Лады.

Родогощь (Радегаст, Радогоиц, Radichost (балт.)) — бог гостеприимства, торговли, урожая. Личина Световита.

Рус (Рос) — прародитель племени русов. Сын Орея.

Сварог — мужское воплощение рода, бог-творец, бог Неба, мудрости, покровитель брака и кузнечного дела, ремесел. Бог, установивший закон Прави. Отец богов. Супруг Лады.

Световит — бог света, плодородия, урожая, осеннего солнца, зерна, боя. Сын Сварога.

Святобор (Светобор, Гай, Лес, Бор, Дубыня, Ажуолрович (лит.), Сильван (лат.)) — бог лесов, боров, господин леших.

Святогор (Светогор, Горыня, Калнавертис (лит.), Вертигор) — бог гор, холмов, круч. Брат Святобора.

Семаргл — бог огня, огненных жертвоприношений, тепла, кузнечного дела, покровитель жертвенников. Бог-посредник между миром людей и миром Богов.

Ситиврат — бог дождя, плодородия (?). Сын Додолы и Перуна.

Сон — бог сна. Супруг Дремы. Отец Угомона (Покоя). Сын Велеса и Ма ры. . .

Стрибог (Ветер, Ветрыла (белор.), Стриба, Саркис (арм.)) — бог ветра, воздушного пространства. Отец Посвиста, Провея, Погоды и Подаги. Супруг Немизы.

Суд (Усуд (хорв.)) — бог правосудия, справедливости, истины, законов. Отец Правды, Кривды и Родомысла (?).

Сурица — солнечная богиня радости, света (напиток сурья (мед питный)). Супруга Хмеля. "Дочь Даждьбога.

Торка — супруга бога Войны.

Триглава (Тригла) — супруга Трояна.

Троян (Траян, Триглав (балт.), Трояк (укр), Trzy (польск.), Эскулап (лат.)) — бог здоровья, целебных трав, знахарства. Связан с огнем и водою. Сын трех богов (Сварога, Перуна, Белеса). Супруг Триглы. Покровитель времени и пространства.

Тур (Вол, Торк (болг.), Tunipit (балт.)) — бог-покровитель скота, игрищ, веселья, пляса, буйности, страсти. Сын Белеса и Макоши.

Турица — супруга Тура.

Усень (Овсень, Авсень, Таусень, Усиньш (латыш.), Jesen (балт.)) — бог весны, труда, покровитель коней, мостов, пахоты. Сын Зари и Утробога.

Утробог (Заребог, Ютрабог (польск.), Иотербог (зап. слав.), Uniwit (балт.)) — бог утра, зари, суток. Супруг Зари/

Хмель — бог хмеля. Супруг Сурицы.

Хоре (Хере, Хрс, ХрсГовик (серб.), Хорус (чеш.)) — бог зимнего солнца, зерна, озимых, холодов, покровитель скота (особенно коней). Бог грома, хозяин чертей и волков.

Чернобог (Царнибу (балт.), Tiarnaglof, Церноглов (балт.)) — бог зла, лжи, ненависти, ночи. Противник Белобога и вышних богов.

Числобог — бог времени, букв, чисел, календаря.

Чур — бог охраны права собственности, защиты, покровитель границ, целости, оберегания, домашнего очага.

Яже (Yesza (польск.), Jassa (польск.)) — змей, держащий землю. Брат Инт-ры и Кощея.

Ярило (Ярила, Яр, Ерыло (белор.)) — бог весеннего солнца, страсти, люб ви, деторождения, плодородия, скота, пивоварения, земледелия, ярости, вой ны, зверей. . . . - ; , . ,

Ярица (Ярилиха) — супруга Ярилы.

2.2. Древнерусские святилища

Внешне святилище выглядело как настоящая крепость на высоком берегу Десны: глубокий ров, высокий подковообразный вал и деревянные стены (ограда?) ло верхнему краю площадки. Диаметр округлой (ныне треугольной) площадки был примерно около 60 м, т. е. равнялся диаметру болотных городищ среднего размера.

Внутреннее устройство двора святилища-крепости было таково: вдоль всего вала, вплотную к нему было выстроено в западной части площадки длинное, изогнутое по форме вала сооружение шириной 6 м. Протяжение его (считая и рухнувшую часть) должно было быть около 60 м.

На расстоянии 5 — 6 м от длинного дома были врыты в материк на глубину более метра вертикальные столбы, расположенные, как и дом, полукругом. Это — идолы.

На противоположном от дома и идолов восточном конце площадки находилось некое сооружение, от которого (или от которых, если одно заменялось другим) остались вертикальные столбы, угли, зола, прокаленная земля. У южной стены площадки — зола, угли, кости животных и обилие так называемых «рогатых кирпичей» — подставок для вертелов. Свободная от сооружений середина двора была примерно 20—25 м в диаметре. Вход на городище был со стороны плато. Фортификация имела внушительный вид,

но являлась чисто символической, так как ров был перекрыт земляной «греблей», а вал разрезан посередине. Единственной реальной защитой здесь могли быть лишь ворота, от которых уцелел только один массивный столб, давший нам упомянутую линию симметрии. Сооружение на восточном краю городища, расположенное на противоположном от входа конце, могло быть помостом-жертвенником, на котором часто и помногу горел огонь и происходила разделка жертвенных туш. Обильные следы костров у южной стены свидетельствуют о прджаривании мяса на многочисленных вертелах. Все это происходило перед лицом полукруга идолов, окаймлявших пустую середину двора святилища.

Идолы, вероятно, были высокими, так как их основания б, ыли очень глубоко врыты в ямы, тщательно вырытые в плотном материале. В уцелевшей части городища сохранились ямы-гнезда всего лишь 5 идолов; всего их могло быть 10—12.

Около идолов, у самого подножия, найдены небольшие глиняные сосудики, а у идолов, расположенных в центре, у входа обнаружены бронзовые гривны, отлитые, но незачищенные, с литейными заусенцами.

Живая женщина физически не смогла бы носить такую гривну. Очевидно, они или украшали деревянных идолиц, или подносились им ex voto. Около этих женских идолов, близ входа, была сделана самая замечательная находка Благовещенской горы — горловина огромного толстостенного сосуда в виде головы медведя с широко разверстой пастью.

Серединное положение сосуда на городище на линии вход — жертвенник, у одного из центральных идолов богини с бронзовой гривной на шее, раскрывает нам содержание всего святилища. Богиня с медведем хорошо известна нам по античной мифологии — это Артемида, или Диана, сестра солнечного подателя благ Аполлона, дочь богини Лето, известной еще с крито-микен-ских времен. В честь Артемиды Бравронии жрицы богини исполняли священные пляски, одевшись в медвежьи шкуры. А с Артемидой связано создание созвездия Большой медведицы. Артемиде был посвящен месяц артемизион — март, время, когда медведи пробуждались от зимней спячки. По солнечным фазам это совпадало с весенним равноденствием около 25 марта. Медвежьи праздники именовались у греков comoedia, что послужило основой позднейшей комедии. .

Медвежьи праздники с точно таким же названием, сохранившим древнюю индоевропейскую форму «комоедицы», известны у славян. В Белоруссии комоедицы проводилась 24 марта, накануне православного благовещения. Хозяйки пекли специальные «комы» из гороховой муки; устраивались пляски в вывернутых мехом вверх одеждах в честь весеннего пробуждения медведя. Древняя масленица оказалась сдвинутой со своего календарного срока христианским Великим постом, несовместимым с масленичным разгулом. А так как пост подчинялся подвижному пасхальному календарю, то языческая масленица хоть и уцелела после крещения Руси и дожила до наших дней (хотя бы в виде блинов), но сроки ее изменчивы. Первоначальный же срок непотревоженной масленицы — весеннее равноденствие. Непременной маской на масленичном карнавале являлся «медведь», человек, ряженный в медвежью шубу или вывороченный тулуп.

Внутри было вырыто продольное, с плоским дном углубление во всю длину каждой половины «дома», и по обе стороны его сделаны в материке сплошные скамьи-лежанки тоже во всю длину. На плоском полу в трех местах (в сохранившейся половине) проложены костры без специальных очагов. Всего на четырех земляных скамьях обеих половин здания могли усесться 200—250 человек.

Это построенное помещение предназначалось, очевидно, для тех пиров и братчин, которые были неотъемлемой частью языческого ритуала. Совершив жертвоприношение, заколов на дальнем помосте жертву, одарив и вознеся хвалу полукругу идолов, приготовив на рогатых кирпичах жертвенное мясо, участники обряда завершали его «беседою», «столованьицем, почестным пиром» в закрытом помещении, сидя на скамьях у небольших (очевидно, осветительных) костров.

Весь вещевой материал Благовещенской горы резко отличается от материала обычных юхновских поселений. Здесь нет обычных жилищ, нет очагов, нет рыболовных грузил, пряслиц для веретен. Все найденное здесь предназначено именно для пиров: большие сосуды (для пива?), небольшие кубки, ножи, кости животных, подставки для вертелов.

Вход в святилище был устроен так, что сначала входивший проходил на мост через ров («греблю»), затем попадал в узкое пространство ворот, приходившееся на середину вала и на середину длинного дома. Возможно, здесь происходила какая-то церемония «причащения» содержимым сосуда-медведя. Из этого серединного помещения два пологих спуска вели налево, в северную половину здания, и направо — в южную половину. Прямо от входа был весь внутренний двор святилища. Возможно, что четкое деление по мещения на две половины связано с фратриальным делением племени. Наличие закрытого помещения, выгодно отличавшегося от тебищ под открытым небом, подтверждает предположение о Ладе как главной хозяйке этого уникального капища: песни в честь Лады пели под Новый год и затемвесною, начиная с 9 марта по 29 июня, — половина праздников, связанных с именем Лады (в том числе и благовещение), падает на холодный зим ний и ранне,вёсенний сезон, когда предпочтительнее праздновать не на мо розе. Впрочем, нельзя исключать того, что наиболее массовые действия могли происходить на всем плато высокого берега Десны и за пределами собственно святилища. -; .

•' : ; Ч > •

2.3. Богослужения

Итак, сейчас известно, что древние славяне* ^^это' язычники, обожествлявшие силы природы. Их основными богами являлись: бог Род — бог неба и земли; Перун — бог грома и молнии, а также войны и оружия; Волос или Велес — бог богатства и скотоводства; Даждьбог (или Ярило) — солнечное божество света, тепла и расцветающей природы. Очень важны были божества, связанные с теми силами природы, влияющими на земледелие.

Также древние славяне очень почитали души предков, думая, что они находятся где-то в среднем небе «аере» — «Ирье» и, очевидно, содействуют всем небесным операциям (дождь, туман, снег) на благо оставшимся потомкам. Когда в дни поминовения предков их приглашали на праздничную трапезу, то «деды» представлялись летающими по Воздуху.

Готовые же продукты — каша и хлеб — испокон веков были ритуальной пищей и обязательной частью жертвоприношения таким божествам плодородия, как рожаницы. Существовали специальные виды каши, имевшие только ритуальное назначение: «кутья», «коливо» (из пшеничных зерен). Варилась кутья в горшке и в горшке же или в миске подавалась на праздничный стол или относилась на кладбище в «домовину» при поминовении умерших. Имелись дома мертвых как место общения с благожелательными предками.

Во многих обрядах жители поселка покидали свои семейные хоромины и участвовали в общесельском ритуальном действии. Часть этих обрядов проводилась внутри поселка, но большинство их, по всей вероятности, устраивалась за околицей на холмах, у «кладазей» многочестных или между

несколькими поселками («игрища межю сель»). Нельзя исключить и длительного бытования древних, возникших еще в скифо-сколотское время, общеплеменных святилищ на священных горах.

Примером, зарубенецкого культового места внутри поселка может служить селище (грудок) близь Почепа в бассейне Средней Десны, куда впервые века нашей эры направилась славянская колонизация из Среднего Поднепро-вья в середине раскопанного пространства, среди большого количества прямоугольных жилищ со следами мощных печных столбов обнаружена круглая в плане постройка Там обнаружена интересная посуда с магическими знаками «Горшки для освещенного варева», там же найдена миска со знаком плодородия и горшок с четырьмя знаками, которые обозначают разновидность знаков плодородия, идеограммы вспаханного или засеянного поля. По горловине сосуда идет кругом орнамент из каплеобразных круглых вдав-лений, от пояска этих капель вниз спускаются треугольники из трех капель. В целом орнамент на этом горшке очень красноречив: «небесная влага орошает нивЫ», т. е. содержит главную идею аграрно-магических заклинаний. В этом маленьком доме, по всей вероятности, только хранилась священная посуда, а сама церемония варки первых плодов производилась, судя по данным раскопок, в соседнем круглом помещении, в середине которого находился большой очаг — жертвенник. У жертвенника, ближе ко входу, следы столбов и массивные остатки обгорелого дерева, что естественно расценивать как остатки главного идола, занимавшего главное положение во всем святилище. В глубине ротонды, слева и справа жертвенника-очага и центрального идола были устроены две большие ниши, около которых на окружности здания стояли столбы, очевидно, являвшиеся идолами меньшего значения. Естественно предполагать при круглой постройке храма и при центральном положении очага-жертвенника широкое дымовое отверстие в центре конической кровли. Оно давало выход пламени и дыму к небу и одновременно освещало весь храм сверху естественным дневным светом.

В славянских вышивках очень част мотив богини в храме, но храм бывает представлен в трех видах: во-первых, в виде дома с двускатной крышей (в этом случае богине-рожанице); во-вторых, как постройка в виде овины с подвешенной средней частью и пышно украшенной замкнутой кровлей. На таких вышивках в середине на всю высоту показанного как бы в разрезе здания изображался огромный идол Макоши с опущенными к земле руками; календарно это поза богини может быть приурочена к купальской обрядности (23—29 июня), ко времени начального созревания колосьев и появления первых плодов этого года (горох, бобы). Макошь указывает на землю, уже произрастившую растение, тогда как в вышивках, связанных с весенними обрядами, Макошь воздевает руки к небу, к верховному божеству с мольбой о солнце и дожде для только что посеянных семян.

Большой центральный идол Макоши сопровожден двумя идолами рожаниц — Лады и Лели, стоящими по сторонам «Матери Урожая» — Макоши. Совпадение с почепским храмом полное — один идол в середине и два по бокам. Вышивка дает то, что археология редко может дать, — все три идола — женские.

Но есть в русских вышивках еще третий вид храмовых построек, внутри которых тоже помещен идол Макоши, но крыша над головой богини не сомкнута и оставляет значительный проем. Идол Макоши помещен в середине под проемом крыши. По сторонам огромной Макоши находятся не идолы рожаниц, а изображения всадников (или всадниц?). Верхняя часть здания на вышивке обычно занята изображениями птиц и звездообразных знаков (не будет особой

натяжкой признание этих вышивок изображением небесного свода). Однако возможно и иное предположение, что вышитый храм Макоши со срезанной крышей представляет собой как бы разрез святилища почепского типа. Небесные знаки этому не противоречат, так как небо было хорошо видно из колибы. Наличие всадников по сторонам главного идола противоречит такому предположению, но, учитывая сезон («макушка лета»), можно допустить, что святилище не было закрытым помещением, а представляло собой навес со столбами, шедшими по кругу (сохранились следы девяти столбов), внутри которого находились три идола и жертвенник. В этом случае все внутренние элементы храмы были видимы всему поселку извне. Возможно, что конников не следует воспринимать слишком реально — весенние богини Лада и Леля на обрядовых полотенцах, предназначенных для празднеств встречи весны, изображались верхом, с сохами За седлом, наличие верховых вокруг Макоши могло быть всего лишь изображением привычного символа, а не подтверждением реальных всадниц внутри храма. Периметр такой землянки мог служить круговой земляной скамьей, своего рода «синтроном» вокруг главного идола и очага, на котором в горшке со знаками плодородия варилось священное варево из /первых плодов. На «синтроне» окружностью в 15 м могло усесться примерно 30—35 человек.

П. Бессоновым записан интереснейший цикл купальских обрядовых песен. Песни на Купалу (ночь с 23 на 24 июня, солнцеворот) составляют особый, четко выделяющий и очень архаичный цикл, они сопровождаются припевом «то-то!» или «ту-ту-ту» (свойственно только купальским песням) и обязательным притопыванием и стуком в это время. Очевидно, это остатки ритуального танца. «Праздник Купалы, — пишет Бессонов, — высший летний пункт древнейших священных обрядов, сказаний и песен. .Как бы истощившись в разгуле Купалы, песнетворчество отселе надолго умолкает .»

Купалу называют «соботкбй», т. е. «событием», совместным сбором. Сюжеты купальских песен связаны с традиционной эротикой на игрищах, с обязательным купанием и с отголосками жертвоприношений девушек божеству реки, «Дунаю», со сбором целебных зелий и пр. Одна из песен повествует о приготовлении ритуального зелья (дягиля) в горшке; каким-то образом это связано со смертью женщины («дяголю о горшок, дядину у пясок»). Ритуальная еда на празднике — растительно-молочная. Главным в купальской обрядности был, как известно, костер, через который прыгали попарно. Отголоском обрядности является игра в горелки («гори, гори ясно, чтобы не погасло .»). Сооружение костра поручалось женщине («молодая молодица разложи купальницу»). Основой будущего костра был столб или кол, вбитый в землю: «как Купала сама изображалась столбом, а голова у нее в золоте или же вся она в зелени, так по образу ее в обряде делается кол, втыкается в землю, обвивается соломой, вымолоченными колосьями, конопляником, а наверху пук соломы, который и называется Купалой и который зажигают в купальскую ночь. На этот знак сбегается народ, разгорается известный купальский костер». Важную роль в песнях играет дуб; дубовые сучья идут в крстер.

Связь купальских обрядов с аграрной магией «макушки лета» несомненна. Анализ русской вышивки показал, что к этому сезону относятся ритуальные полотенца с изображением Макоши-Купалы, где богиня окружена солнечными знаками и всегда показана с опущенными к плодоносящей земле руками; голова Купалы нередко увита колосьями, колосья изображались и у ног богини. Если в весеннем цикле по сторонам богини изображались женщины-всадницы с сохами за спиной, то на полотенцах купальского цикла вышивали всадников-мужчин.

Макошь, богиня земного плодородия, была посредницей между нёбом и землей (в весеннем цикле она всегда Изображалась с воздетыми к небу

руками). С.этой двойственностью можно сопоставить любопытную деталь купальской одежды женщин: «В убранстве празднующих главное внимание обращено на женскую голову и обувь». Девушки, кроме венков и зелени, надевали на голову «войник» из ткани обязательно голубого, небесного цвета; на ногах разукрашивались чулки и подвязки. Налицо внимание к символике неба (голубой войник) и земли (обувь, чулки), ритуальная архаичная песня о нечистой Купале-Макоши очень полно соотносится с данными раскопок. И там и здесь святилище расположено «сяред сяла»; и там и здесь культовое место представляло собой подобие небольшой постройки с навесом.

Сяред сяла Воучковского

То-то! (припев с пристукиванием и притопом)

Ту-ту стояла лзня дубовая (сени с навесом, открытая часовня)

Ту-ту-ту!

А ходили детющки (парни, молодцы) богу помолиться:

То-то!

Столб обнимали, печь цаловали

Ту-ту-ту!

Перяд Сопухой (Купалой) крыжом ляжали

То-то!

Яны думали — прячистая,

Ту-ту-ту!

А нож Сопуха (Купала) — нячистая!

То-то!

Главным объектом культа по фольклорным данным был столб, которые молящиеся обнимали, и печь, которую они целовали, И печь, и столб в центре постройки обнаружены при раскопках. Вышивки передают образ Макоши как центр трехфигурной композиции с тремя предстоящими божествами. Раскопки позволяют говорить тоже о трехфигурной композиции: в центре столб у печи (Макошь-Купало), а по сторонам — предстоящие в боковых нишах.

В сочетании с посудой, помеченной магическими знаками плодородия, найденной в соседнем со святилищем доме, весь ритуальный комплекс за-рубинецкого поселка «Грудка» (Почепское селище) может быть истолкован как капище Макоши, называемой к купальской обрядности 23—29 июня Ку-палой, что является обычной в фольклоре персонификацией праздника. Так, от зимних колядок оформился к XVII в. бог колядок, а от летнего праздника Купалы произошло божество Купалы.

Также найдено сельское святилище, предназначенное для зимних новогодних гаданий о судьбе в предстоящем году. В нем найдены места для жертвоприношений и общесельских пиров — братчин, опять-таки три каменных идола. Особый интерес представляет первый идол четырехгранный, он оформлен в верхней части в виде круглой головы с четырьмя лицами в каждой грани. В этом отношении он напоминает збручского Святовита-Рода. Лики, смотрящие «на все четыре стороны», — апотропей, оберегающий от зла, находящегося впереди и сзади, справа и слева. Недаром так укоренилось в русском языке выражение «со всех четырех сторон». «Все» — это четыре указанных направления, которые иногда могли обозначать и географические координаты: с севера и юга, с запада и востока. Поскольку носителями зла считались «злые ветры», то географическое понятие вполне уместно в представлении о повсеместности. Исход зла расценивался не только по отношению к индивидууму (сзади, слева), но и по отношению к природе в целом — по странам света или, говоря современными терми-18

нами, по географическим координатам. Такие идолы, не раз найденные в раскопках, должны были охранять село со всех четырех сторон.

Из многообразного годового цикла языческих обрядов, зафиксированного этнографами, лишь небольшая часть проводилась внутри села и в домах. Это зимние святки с их колядой, Новым годом и «велесовым днем».

Но уже масленица с ее катанием огненного колеса, ездой с бубенцами, сожжением чучела зимы, ряжеными, заклинанием весны, кулачными боями и т. п., она выходила за рамки поселка и превращалась в «игрища межю се-лы». Весь весенний цикл и летний, купальский, связаны с природой, с полями, с «красными горками», берегами рек, березовыми рощами.

Календарное приурочив обрядов, сохраненное как деревянными резными календарями русской деревни, так и сельскохозяйственными приметами, приуроченными впоследствии к святцам, возникли задолго до крещения Руси, о чем свидетельствуют интереснейшие календари нашей эры.

Подавляющее большинство древнеславянских языческих празднеств и молений проводилось общественно, являлось «событием», совместным заклинанием природы и проводилось не в доме или в поселке, а за пределами житейского бытового круга. Древнему земледельцу нужно было прежде всего воздействовать на природу, воззвать к ее вегетационной мощи, обратиться к различным «рощениям», священным деревьям, к водным источникам — родникам, кладезям, студеницам, к полям в процессе вспашки, сева и во время вызревания драгоценного урожая. Помимо этих вполне конкретных разделов природы, где семимильная магия просматривается очень легко, существовало еще почитание гор и холмов, связанное с обобщением природы, с теми рожаницами и Родом, которые управляли природой в целом, управляли ею с неба, на котором находились. Общечеловеческим является почитание гор и проведение на них молений особых, обращенных к тому или иному верховному божеству.

2.4. Жрецы и их роль

Для того чтобы воссоздать общую картину славянского первобытного язычества, нам мало одних только деревенских волхвов. Ведь мы знаем, что еще в I тысячелетии до н. э. существовали «события», «соборы», «толпы» — многолюдные общеплеменные сборища со сложным сценарием языческого ритуала, с разработанным комплексом обрядов, сопровождающихся заранее изготовленным реквизитом.

В составе племенной знати должны были быть люди, разрабатывающие систему обрядов, знавшие (или создавшие вновь) тексты молений и песнопений, мелодии напевов, формулы обращения к богам. Вековая традиция неизбежно должна была переплетаться с творчеством и расширением репертуара. Жрецы были неотъемлемой частью любого первобытного общества, и чем больше усложнялась его социальная структура, чем ближе оно было к верхней грани доклассовой первобытности, тем яснее и многообразнее выступала роль общеплеменных жрецов, жриц и князей, выполнявших часть жреческих функций.

Для воспроизведения состава жреческого сословия древних славян, кроме универсальных волхвов, — «облакоганителей», руководителей языческих обрядов и жертвоприношений, мы непременно должны включить в общий перечень волшебников также и кузнецов, изготавливавших не только орудия труда и оружие (что уже придавало им значительный вес), но и «женскую кузнь», «кузнь многоценную», проявляя «хытрость» и «художество кузньческб».

От древнего глагола «ковать», изготавливать нечто из металла, происходит слово «коварство», которое нами употребляется только в переносном

смысле, а в свое время означало: мудрость, умение, замысловатость. «Корень премудрости, кому открылся, и коварство (премудрости), кто уразуме».

Эти «коварные» здатокузнецы в совершенстве знали языческую символику и широко применяли свои знания как для изготовления деревенских амулетов и украшений с оберегами, так и для «гривной утвари» самых знатных женщин страны вплоть до великих княгинь.

Из сведений XI—XIV вв. имеются данные о следующем разряде людей, причастных к языческому культу: мужчины; женщины; волхвы; харанильни-ки; волхвы (волхва); волшебники; потворники; ведьмы; облакопрогонители; кощунники; чародейки; жрецы; баяны; чаровницы; ведуны; кудесники; обав-ницы; чародеи; кобники; наузницы; чаровники; патворы; патворницы. Прямых сведений о волхвах и их роли в общественной жизни молодого государства Руси в IX—X вв. очень мало. Лишь к XI столетию относятся записи о действиях волхвов в медвежьих углах северо-восточной окраины — в Суздале и в Пошехонье, Быть может, поэтому такая исторически интересная тема, как жреческое сословие, и не ставилась в нашей литературе даже как проблема, подлежащая рассмотрению. Не редок взгляд на волхвов лишь как на деревенских колдунов, знахарей мелкого масштаба. Такими стали далекие потомки древних волхвов в XVI—XVII вв., по традиции все еще называвшиеся волхвами. Но даже отрывочные сведения о волхвах XI в., действующих на самом краю подвластных Руси земле, рисуют их нам как могущественных деятелей, поднимавших руку и на местную знать («старую чадь»), и на знатного киевского боярина, прибывшего с целой дружиной. В момент введения христианства волхвы возглавляли народ и в открытую вели бои с правительственными войсками. Спустя столетие в том же Новгороде «вълхв въстал при Глебе (Святославе, внуке Ярослава Мудрого) . Глаголашёть бо людьм, творяся акы бог и мъного прельсти — мало не вьсего града . И басть мятежь в граде и вьси яша ему веру и хотяху побити епископа . И раздели-шася надъвое: кънязь бо Глеб и дружина его сташа у епископа, а людие вьси идоша за вълхва, ».

Этот общеизвестный эпизод свидетельствует о силе влияния языческих жрецов не только в деревенской глуши, но и в городе, где давно была учреждена епископская кафедра и построен величественный Софийский собор.

У славян, пишет Гильфердинг, «жрецы имели значение особого, строго отдаленного от народа сословия . они совершали в святилищах всенародные моления и те гадания, которыми узнавалась воля богов. Они пророчествовали и говорили народу от имени богов . Они пользовались особенным почетом и богатством, распоряжались доходами с поместий, принадлежавших храмам, и обильными приношениями поклонников».

Наиболее прославленными у балтийских славян был знаменитый храм Святовита (соответствовавшего русскому Роду) в Арконе на берегу Балтийского моря.

Управление религиозной жизнью было непростым делом даже на уровне единичного поселка; оно было сложным на уровне племени с общеплеменным святилищем, и оно стало весьма усложненным и многообразным на уровне государства, объедившего около полусотни племен.

Простой сельский волхв должен был знать и помнить все обряды, заговоры, ритуальные песни, уметь вычислять календарные сроки всех магических действий, знать целебные свойства трав. По сумме знаний он должен был приближаться к современному профессору этнографии с той лишь разницей, что этнограф должен долго выискивать полузабытые пережитки. А древний колдун, вероятно, получал многое от своих учителей-предшественников. Без непрерывной

преемственности поколений нельзя представ лять себе тысячелетнюю традиционность всех разновидностей восточнославянского фольклора.

Важным разделом деятельности волхов-волшебнйков было создание и передача по наследству многообразного обрядного фольклора. Его истоки шли из далеких глубин первобытности, и благодаря бережному сохранению традиций отголоски словесного творчества дошли в глухих углах России до XIX в., до встречи с исследователями-этнографами. Переводы с греческого позволяют нам определить, как переводились на русский язык некоторые Слова,например «кощюны», «басни». ,

Кощуны и басни — близкие понятия, но не тождественные: «Инии гу-дуть (играют на смычковых инструментах), инии бають ему и кощюнять». Баять и кощевать, очевидно, относятся к разным видам устной словесности, и первое действие подвергается значительно меньшим нападкам церковников, чем второе . В кощунах, от которых произведено и наше современное слово кощунствовать, надругаться над святыней, больше языческого мифологического, того, что казалось особенно кощунственным и отцам церкви IV—VII вв., и русскому духовенству XI—XIV вв.

Кощуны семантически связывались с волхвами и волшебником: «Ни че-ров внемли, ни кощюньных вълшеб».

Кощуны-мифы четко противопоставляются правдивым эпико-историче^ ским повествованиям. Церковные писатели того времени считали, что следует «в кощюн место преславных делес повести сказывати», т. е. предпочитали эпос мифам. Существовали специальные «баяны» и сказатели мифов — «ко-щюнники», к которым народ стекался, несмотря на запрещения:

«Да начнеши мощи кощюнником въспрещати — видиши многы събираю-щеся к кощюньникомь».

В какой-то мере кощуны связаны с погребальным обрядом:

«Мнозии убо тщеславия ради плачют (о покойнике), а отшедше кощю-няють и упиваются».

Из этой фразы видно, что кощуны исполнялись во время поминок по умершему. Причем исполнялись они «тщеславия ради», т.е. особо торжественным поминательным пирогом считался тот, на котором пелись какие-то мифологические сказания.

При определении первоначальной этимологии слова «кощуна», очевидно, следует принять допущение двойственной основы его; первая половина (кош) прямо сказана с понятием судьбы, жребия* а вторая — более многообразным набором значений.

Русские переводчики XI—XII вв. устойчиво переводили греческое слово «кощюны», объединяя в нем понятия судьбы и доброго начала. Исполнялись мифы-кощуны старцами: «старьчьскыи баси», «старьча кощуны». «Кощюно-словие» иногда объединяется в одной фразе с «кобением», очевидно, исполнение сказаний могло сопровождаться теми или иными ритуальными жестами и телодвижениями.

В «Материалах» Срезневского (включающих и переводные произведения, по которым можно точнее представить себе значение русских слов) С фольклором связаны следующие термины:

Баян, обаятель (incantator) — «производящий или поющий заклинания».

Съказ, съказание.

Кощюна — миф.

Кощюнословие — рассказывание мифов.

Кощюнить — колдовать, рассказывать.

Кощюньник — волшебник, сказатель кощун.

Кощунство (позднее) — надругательство над христианской святыней.

Кощьное — «сиречь тьма кромешная», «преисподняя». ' Кощей, Кощуй Бессмертный, Корчун — сказочный персонаж.

Ключом для проникновения в полузабытый мир древнеславянской мифологии может послужить широко распространенный и устойчивый образ Кощея Бессмертного, в самом имени которого содержится указание на мифологическую архаику «кощун» и на связь с инфернальной сущностью «кощьного», потустороннего царства. Восточнославянская волшебно-фантастическая сказка долгое время именовалась исследователями мифологической, пока известный украинский этнограф Н. Ф. Сумцов не высказал серьезных сомнений в возможности научного познания славянской мифологии: «Границы мифологии висят в воздухе; ничего прочного и устойчивого здесь никогда не было, и ныне, при современном состоянии фольклора, мифология не имеет определенного содержания».

Однако по мере дальнейшего изучения фольклора выясняется, что измельчавшими потомками древних мифов действительно являются сказки, и именно волшебные (мифологические) сказки: «Происхождение сказки из мифа не вызывает сомнения». А в дальнейшем в связи с ростом племенных дружин и военных столкновений в мифологические повествования вплетается все в большей степени героический эпос.

Таким образом, восточнославянская волшебно-богатырская сказка является хранительницей перемешанных между собой отголосков архаических мифов и фрагментов богатырского эпоса, рождавшегося еще в I тысячелетие до н. э.

Волшебное начало заключает так называемые пережиточные моменты, и прежде всего религиозно-мифологические воззрения первобытного человека . Сказка полна мотивов, содержащих в себе веру в существование «потустороннего мира» и возможность возвращения оттуда.

Враждебное человеку пространство — «иное» царство, морское царство, царство Змея, Кощея, Яги . Проникая в этот мир, разрушая его, герой утверждает единый мир человеческой справедливости и гуманизма.

ГЛАВА 3

3.1. От язычества к христианству

Приспособление язычества к нуждам рождающегося государства происходило в условиях соперничества с такими мировыми религиями, как христианство и мусульманство, что нашло свое отражение в легенде «о выборе веры».

В христианизации молодой, но могучей державы Руси была прямо заинтересована Византийская империя, считавшая, что каждый народ, принявший христианскую веру из рук императора и константинопольского патриарха, уже тем самым становился вассалом православной империи.

Естественно, что при таком устойчивом контакте с христианскими землями христианство могло проникать в русскую среду, что видно по ряду документов IX в., особенно с 860-х гг.

Возникает миссионерская деятельность греческой православной церкви: на Русь был послан митрополит Михаил (болгарин), крестивший киевского князя Осколда.

Одним из путей проникновения христиан в Киев известный историк русской церкви Е. Е. Голубинский справедливо считает приход на службу к киевскому князю варягов из состава константинопольской норманнской общины, крещеных скандинавов. У варягов-скандинавов был свой, хорошо наезженный этими мореходами, морской путь в Константинополь, который почему-то уже два столетия в нашей научной и популярной литературе смешивается с путем через Восточную Европу. Нестор в своем тексте ведет читателя от Черного моря вверх по Днепру и далее в Балтийское море, указывая, что из варяжской Балтики можно морем, без всяких волоков доплыть до Рима и Царьграда. Историков до-сих пор путает общий заголовок этого параграфа; так как вопрос о варягах имеет прямое отношение к нашей теме, приведу текст Нестора:

«Бе путь из Варяг в Грькы и из Грьк По Дънепру и вьер Дънепра волок до Ловоти и по Ловоти вънити в Ильмерь езеро великое, из него же езера потечеть Вълхов и вътечеть в езеро великое Нево (Ладожское) и того езера вънидеть устие в море Варяжьское (Балтийское и Северное)».

Путь из варяг в греки обозначен как хорошо известный путь скандинавских флотилий по единому водному пространству (по тому же морю) от Балтики и Северного моря через Ламанш, мимо Нормандии, через Гибралтар в Средиземноморье к норманнским владениям в Италии и в Константинополь, где норманны служили в императорской дворцовой гвардии. Эти варяги византийской службы естественным путем принимали христианство, знали в какой-то мере греческий язык. Можно вполне согласиться с Е. Е. Го-лубинским, что именно из этих константинопольских варягов вербовались наемные дружины киевских князей: «Варяги в весьма большом числе переходили из Константинополя в Киев».

Первым языческим действием, описанным летописью, было принесение в жертву Перуну христианского юноши-варяга. «Бе же варяг тъ (отец юноши) прйшьл из Грьк и дьржаше вътайне веру хрьстияньскую». Варяг был, как видим, из тех константинопольских норманнов, о которых писал Голу-бинский.

Религиозный вопрос был поднят на уровень международной политики. Особенно четко это проявилось после похода Игоря на Византию в 943 г. и заключения договора в 944 г., уже в правление вдовы Игоря Ольги (с 945 г.), В летописных текстах ни слова не говорится о жреческом сословии, о языческих волхвах на Руси и об их действиях в это время, но без учета этого общественного элемента, столь хорошо описанного у западных славян, нам будет трудно осмыслить многие события.

Конфликт Святослава и его языческой дружины с Ольгой начался в тот момент,* когда регентство княгини кончалось. Очевидно, Святослав запретил публичное проведение христианского культа (молебнов, крестных походов, водосвятия и пр.), отдав главное место «норовам поганьским».

Ольга стала, очевидно, наполовину христианкой, исповедуя, но не демонстрируя свое православие. При таком понимании событий мы не должны будем упрекать Иакова Мниха в использовании неточной даты крещения Ольги (955) — он добросовестно сказал о том, что княгиня 15 лет после крещения угождала Богу добрыми делами. Об отречении от христианства или о запрете обрядов оратор XI в., естественно, умолчал.

Завершая рассмотрение последнего периода расцвета язычества Киевской Руси, когда древней религии приходилось совершенствоваться не только в государственных интересах, но и в противоборстве с проникновением на Русь христианством, следует остановиться на интереснейшем произведении, отразившем в своеобразной эпической форме это противоборство, — на былине о Михаиле Потоке.

Былина о Михаиле Потоке — широко распространенное и самое значительное по своему объему произведение русского богатырского эпоса: оно насчитывает свыше 1 100 строк, состоит оно из двух частей, и каждая часть равновелика среднему размеру песен Илиадьь Литература, посвященная этой былине, очень обширна; ею занимались В. И. Стасов, А. Н. Веселовский,

0. Миллер, В. Ф. Миллер, Г. Н. Потанин, Б. И. Ярхо, Б. М, Соколов, В. Я. Пропп и др. И все же в исторической интерпретации былины многое осталось не^ завершенным и должно быть изучено в комплексе с русскими и византийскими историческими свидетельствами и археологическими данными, которые дают убедительную датировку основному сюжету былины.

Летописцы и церковные писатели со временем стали называть князя киевского Владимира Святославовича (980—1015 гг.) святым и равноапостольным, ставя ему в заслугу крещение Руси, но в народном былинном эпосе он остался архаичным мифологическим эпитетом, как «Володимер-Солнце». Этот солнечный признак роднил его с далеким мифическим соколотским (православным) царем Кола-ксаем, «Царем-Солнцем». Владимир был последним языческим князем Руси, и только за ним удержалось это поэтическое, идущее из больших хронологических глубин прозвище.

Почти два столетия Киевская Русь была языческой державой, которой требовалось религиозно-идеологическое подкрепление государственности и власти киевских князей.

Христианство, ставшее государственной религией в Византии уже шесть веков тому назад и в родственной Болгарии уже более столетия, стало к этому времени уже не упованием гонимого плебса, а хорошо разработанной религией классового общества с главным тезисом: «Рабы да повинуются господам своим». Принятие христианства должно было содействовать укреплению государственности, но в таком акте таилась большая опасность: византийцы считали, что каждый народ, получивший новую веру из рук греческого духовенства, тем самым становился вассалом византийского цесаря, возглавлявшего и светскую, и высшую духовную власть.

В конце 980-х гг. Русь приняла христианство как общественную государственную религию. После осады и взятия столицы византийских владений — Херсонеса-Корсуни — киевское боярство и князь Владимир могли уже не опасаться того, что империя будет расценивать принятие веры из рук цесаря и патриарха как знак признания вассальной зависимости Руси от греков. Условия диктовал победитель, который хотел закрепить мир женитьбой на византийской царевне; «еже и сбыстася».

Принятие христианства сразу поставило Русь в один уровень с передовыми государствами того времени, облегчило дипломатические связи, так как люди Средневековья придавали очень большое значение религии, а христианство охватило к этому времени, примерно Три четверти Европы, Закавказья и значительную часть Ближнего Востока. Одним из политических результатов крещения было то, что сын Владимира по договоренности с цесарем Византийской империи получил высочайший в Европе титул «цесаря», т. е. императора. А сын, внуки и внучки Владимира породнились с крупнейшими королевскими домами континента. Дело было, разумеется, не в одной религии, а и в объективном политическом могуществе Руси, но христианство оформило эту новую силу, и в Европе стало три монарха самого высшего ранга: цесарь Византии, император «Священной Римской империи» (Германия) и цесарь (царь) Руси, великий князь киевский.

На Руси христианство появилось не в том первородном виде, в каком оно было в первые века своего существования; оно давно уже перестало быть религией бесправных и угнетенных, ожидавших компенсации лишь в потустороннем мире.

Со времен Константина Великого (306—337), крестившего Византию, христианство стало государственной религией и все дальше и дальше отходило от принципов «нового завета», опираясь все в большей степени на полный коварства, жестокости и автократизма «ветхий завет» (Библию).

Силу такого государственного христианства составило сочетание принципа незыблемости и безграничности власти, взятого из Библии, с принципом .покорности и смирения, взятым из евангельского учения. Вся последующая христианская литература шла по этому пути; христианское духовенство принимало активное участие в разработке государственного законодательства.

Тысячелетие язычество очень медленно отступало под настойчивым натиском православного духовенства. Деревня по существу стала христианской едва ли ранее XIII в., а пережитки языческих трупосожжений в виде огромных костров над могилой («дымы» по житию Константина Муромского) дожили кое-где до конца XIX в. В городах Киевской Руси строились церкви; они снабжались богослужебными книгами, утварью, обслуживались причтом; вокруг городов, сразу за крепостными стенами, возникали монастыри, являвшиеся «узлами прочности» церковной организации; духовенство устраивало в городах торжественные молебны, крестные походы, читало проповеди; но язычество продолжало быть сильным не только «по украином», но и в больших городах. Для характеристики соотношения в русских городах христианского начала и языческого достаточно привести известное «Слово о твари .», составленное русским книжником XII в. Автор укрепляет предшествующие поколения русских людей в том, что они создали языческую религию: «Во лжю створиша отци наши, идолом кланяхуться во образ человечь и послужиша твари». Автор «Слова .» бичует и своих современников за поклонение изображениям языческих богов («написавше свет болваном кланяються ему»); эти изображения света (Святовича?) являются «тварью», т.е. творением человеческих рук «написаней во образ человечь на прелесть малоразумн,ым».

Язычество сохранялось в первое время существования древнерусского государства и христианства, сосуществуя с христианством, а пережитки язычества сохраняются и до сих пор: Масленица, Ивана Купала, провожание зимы и многое другое.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя итог данному реферату, можно сделать вывод о том, что дохристианская славянская религия (язычество) не была примитивным идолопоклонничеством, каким его представляли летописцы Византии и ряда европейских государств, а затем, на их основании, и российские историки. Вопреки сложившемуся мнению религия древних славян была по своей сути монотеис-тична. Языческий пантеон древних славян — это персонификация функций Бога, его ипостасей.

В вопросе изучения дохристианской древнеславянской религии, как правило, широко используется этонографический материал христианской эпохи. Изучение язычества в настоящее время — это почти всегда реставрация, поскольку традиции прервались, живых славяН-язычников в России нет (хотя и имеются данные, что в нашей стране существуют русские языческие обт щины, сохранившие культурную преемственность с древнейших времен).

Изучив вопрос о принятии христианства на Руси, можно сказать, что введенное князем Владимиром христианство полностью не заменило первоначальную языческую религию древних славян, а долгое время существовало в форме двоеверия. Другими словами, христианство приспособилось к русской духовной культуре, к ее суевериям и верованиям.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Белов А. К. Изначалие. М.: изд. НКДР, 1993.

Калугин В. Идеалы русского эпоса // Русь многоликая. М.: Советский писатель, 1990.

••

Лесной С. Откуда ты, Русь? Ростов-на-Дону: Донское слово, Квадрат, 1995. Миролюбив Ю. П. Сакральное Руси: Собрание сочинений: В 2т. М.: изд. АДЕ «Золотой век», 1997.

Русские Веды. осточны НК^те-Ж вв. М.: Наука, 1982.

Соловьев С. М. Сочинения. В 18 кн. Кн I. Т. 1-2 История России с древнейших времен. М.: Голос, 1993.

Шишкина В. И., Пурынычева Г. М. История русской философии (XI—начало XX вв.): Учебник. Йошкар-Ола: изд. МарГТУ, 1997.