ИНДИВИДУАЦИЯ ИНТЕНЦИОНАЛЬНОГО НАЧАЛА БЕЛЛЕТРИСТИЧЕСКОГО ТЕКСТА

Реферируемая диссертация посвящена проблеме описаниясхем и форматов индивидуации реципиентом опредмеченного интенционального начала (содержательной функции) беллетристического текста и, в первую очередь, поэтической (художественной в собственном смысле) функции языка при опоре на понятийный аппарат современной лингвистики и филологической герменевтики. Индивидуация есть выделение особенного из всеобщего и видового в пределах родового. Применительно к определяющей художественное качество текста поэтической функции индивидуация имеет место в динамическом целом языка, а значит – в социально разделенной деятельности писателя и читающего (слушающего).

Актуальность работы определяется необходимостью совершенствования динамической теории языкового высказывания и текста, в частности недостаточной разработанностью вопроса о научно обоснованных форматах интерпретации беллетристических текстов и схемах распознавания соответствующих типов интенциональной установки текста читателем непосредственно в процессе чтения.

В качестве объекта исследования выступают языковые тексты культуры. Под текстом культуры понимается многогранное и многоуровневое образование, включающее в себя: a) объективно зафиксированную в пространстве (и времени) линейную последовательность языковых знаков (например, в виде печатных знаков в книге), б) опредмеченную модель мира, в) заданную набором особых (текстовых) средств отправную площадку смыслопостроения (систему площадок). Текст в целом является пространством смыслопостроения. Деятельностное начало в текстопроизводстве и текстовосприятии вводит текст в орбиту наук о языке, общении и культуре. В этой связи можно утверждать, что в более широком приближении объектом исследования является художественная коммуникация с языковым текстом.

Предметом исследования послужили схемы усмотрения средств текстовой организации, в смысловую нагрузку которых входит указание на тип интенции целого текста. Схемы такого рода соотносятся с нетождественными форматами интерпретации теста и понимания его смысла. Под форматом понимается задающая пределы толкования рамка смыслообразования при коммуникации с текстом. В качестве приоритетного среди рассматриваемых в исследовании интерпретационных форматов выступает формат индивидуации художественного начала в текстообразовании и текстовосприятии как вершинный в универсуме беллетристических текстов интерпретационный формат.

Языковой текст рассматривается не как побочный продукт (часть произведения), а как языковой след опредмеченной коммуникативной деятельности продуцента. Он выступает полновесной отправной площадкой для деятельности читателя по распредмечивающему пониманию, или языковым пространством смыслопостроения. Художественность текста объясняется его родовой принадлежностью поэтическому функциональному началу в языке, лежащему в основе и делающему возможным всякое собственно художественное текстопроизводство.

Индивидуация поэтического начала связана с обособлением его от смежных и также требующих индивидуации функциональных начал в языке и текстах, в первую очередь, беллетристических. Качественное неравенство эстетически обработанных текстов послужило основанием для обособления в термине «художественный» собственно эстетического текстопроизводства на фоне расширенного родового понятия о «красивом» (французское belle) письме (французское lettres) – беллетристического текстопроизводства. Общественный резонанс беллетристического текста может рассматриваться как производный от определенных «чистых» схем той или иной языковой игры (поэтической либо риторической). Источником улучшения ситуации с описанием поэтической функции языка в тексте видится диалог с широкой европейской эстетической традицией и предложение новых (не единственно возможных) гипотез при опоре на расширенную методологическую базу исследования.

Целью данного исследования является разработка понятийно-терминологической системы описания схем и форматов индивидуации нетождественных типов интенции беллетристического текста. Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:

* уточнить особенности поэтической функции языка относительно всего универсума функций языка, в том числе относительно его риторической функции;

* уточнить объем понятия языкового художественного текста относительно понятий беллетристического текста и языкового текста культуры;

* выявить отношения понятия индивидуации в комплексе понятий «интерпретация», «понимание», «текстообразование», «содержательная форма» и «рефлексия»;

* охарактеризовать художественное текстопроизводство Нового времени в свете соответствующей ему эстетической теории и литературной практики с точки зрения принципов описания художественного текста как актуализованной поэтической функции языка;

* проанализировать возможности объяснения поэтического качества текста в свете бытующих нетождественных лингвистических подходов;

* выделить при опоре на данные европейской классической эстетики, теологии и культурологии основные формальные и содержательные детерминанты европейской (христианской) культурной традиции в индивидуации идейно-художественной установки текста;

* уточнить понятия остранения и этимологической фигуры и разработать связанное с ними понятие о художественной катахрезе;

* привести обоснование «снятому» характеру эмоционального начала в художественном текстообразовании;

* построить типологическое пространство, которое одновременно является пространством различения по схемам нетождественных текстовых риторических структур и пространством различения нетождественных типов смыслообразования;

* продемонстрировать на конкретных текстах отечественной и зарубежной художественной культуры взаимосвязь схем и форматов индивидуации интенции целого текста в свете его герменевтических и риторических потенций.

Поставленные задачи определили использование соответствующих методов исследования, принадлежащих деятельностному представлению опроцессах текстопостроения и текстовосприятия. Работа выполнена в русле функционально-структурного подхода на основе гипотетико-дедуктивного метода, универсального филологического метода герменевтического круга, контрастивного метода, элементов трансформационного и субститутивного методов, метода «внимательного чтения» (Л. Шпитцер 1928), элементов метода «взаимного освещения» (О. Вальцель 1928), метода фронтальной интерпретации, предполагающего максимальную вербализацию читательских усмотрений применительно к текстовой дроби (Г.И. Богин 1993). Исходным пунктом в разработке теории художественности послужило основанное на классическом (И. Кант, Г. Гегель) и романтическом (Новалис, Ф. Шлегель и др.) учении о художественной идее положение об идейности художественного (в узком смысле) текста.

Традиционные положения классической лингвистической поэтики, связанной прежде всего с именем Романа Якобсона, рассматриваются не только в стилистическом, но и в прагматическом измерении. Настоящее исследование основывается на методологических предпосылках теории деятельности А.Н. Леонтьева, учения о языковой личности Г.И. Богина, тверской научной школы лингвистической семантики и прагматики, возглавляемой И.П. Сусовым.

Основная гипотеза исследования состоит в том, что индивидуация поэтической функции языка в условиях текстопроизводства Нового времени осуществляется прежде всего при опоре на допускающие рациональное описание и инвентаризацию схемы содержательной формы художественной идеи. Представление о преемственности организации языковых текстов европейской художественной культуры по отношению к схемам понятия о художественной идее разрабатывается в аспекте герменевтических потенций ряда взаимосвязанных схем индивидуации текстовой установки на трансляцию художественной идеи.

Материалом исследования послужили оригинальные беллетристические тексты на русском, английском и немецком языках, а в ряде случаев соответствующие им тексты переводов на английском, испанском, итальянском, латинском, немецком, русском, французском и чешском языках. Всего проанализировано более 6 000 текстовых фрагментов.

На защиту выносятся следующие теоретические положения.

Индивидуация представляет собой усмотрение целесообразной закономерности в предмете. Такое усмотрение осуществляется по схемам. Применительно к риторико-герменевтической организации беллетристического текста адекватному конструированию продуцентом текста горизонтов читательских смысловых ожиданий относительно авторской программы тексто- и смыслопостроения служат схемы индивидуации родового содержательного начала.

Поэтическая функция языка логически не выводится в качестве видовой из прочих функций языка. Она служит трансляции ценностей культуры, именуемых художественными идеями. Целью художественного в собственном смысле текстообразования является пробуждение рефлексии реципиента текста над предельными субъективно-ценностными основаниями бытия в мире, совпадающими с такими конечными целями культуры, как Истина, Добро, Красота и сродственные им. Культурообразующая значимость поэтической речи объясняет ее специфическую подготовленность («построенность») и закрепленность поэтического высказывания для многократного вторичного обращения на материальном носителе в виде текста.

Адекватная интерпретация беллетристических текстов требует от читателя последовательного различения интенциональных установок текста на трансляцию: а) моральных понятий, б) художественных идей, в) эмоциональных импульсов. В качестве основополагающего опорного понятия при трактовке смысловых эффектов текста может выступать понятие направленности луча рефлексии реципиента на ту или иную область предметных усмотрений в диапазоне от оценочного понятия до идеи. Помещение луча читательской рефлексии в адекватную авторской программе текстопостроения стихию смыслообразования соответствует понятию вторичной индивидуации интенции целого текста.

Процесс нормоцентричной индивидуации смысловой установки беллетристических текстов может контролироваться при опоре на рациональное описание основных схем смыслообразования и текстообразования. Интерпретация одного и того же текста по эмотивной, понятийной и идейной риторико-герменевтическим программам порождает нетождественные, а иногда противоположные смыслы в пространстве читательских усмотрений.

Типовые интенциональные установки беллетристического текста познаваемы синтактически. Для понятийно-познавательной текстовой установки в динамическом аспекте текстообразования характерно суммирование граней понятия. Для эмотивной текстовой установки характерно выдвижение оценочного понятия в начало текста или текстовой дроби при деградации эвристически ценных форм выражения по вектору от начала к концу текста. С точки зрения критерия концептуальной насыщенности, в основе процессуально развертывающейся риторики понятийного текста может быть усмотрен герменевтический принцип единства в многообразии; в основе риторики эмотивного текста может быть усмотрен принцип единства в однообразии; в основе риторики идейного текста может быть усмотрен принцип единства, несмотря на разнообразие.

Текстовая установка на идейность может отслеживаться читателем при опоре на схемы универсализации и интервализации. Под универсализацией имеется в виду совокупность текстовых риторико-герменевтических схем указания на «всечеловечность» транслируемой реальности. Под интервализацией имеется в виду устойчивая текстовая установка на конфликтное столкновение нетождественных горизонтов смыслопостроения для интерпретируемого текста, обусловленное актуализацией текстовыми средствами смыслового интервала, т.е. явленной читательскому усмотрению конфликтной противоположности ориентиров смыслообразования при опоре на единые данные текста. Различаются два основных вида интервализации – поляризация и сгущение.

7. Лингвистическими маркерами текстовой установки на художественную идейность являются широко трактуемая этимологическая фигура удвоения и художественная катахреза. Под этимологической фигурой удвоения понимается повтор корневых морфем в грамматически связанных словах предложения, а также многочисленные случаи удвоения понятия в рядах лексем с нетождественным корнем, включая случаи развертывающейся в тексте по синтаксической оси регрессии видового начала к родовому. Понятие художественной катахрезы определяется как подчеркнуто неточное именование художественной идеи, которая по своему определению не обладает точным именем в силу сосредоточения в ней выходящей за пределы опыта бесконечной перевыраженности многих предельно широких понятий. Художественная катахреза и этимологическая фигура удвоения в художественном типе текстов предполагают расщепление интенционального начала текста в актах читательского усмотрения на противоположности.

Новизна проведенного исследования заключается в следующем:

* прагматическое измерение в текстообразовании исследовано как обладающий формальными риторическими коррелятами источник индивидуации поэтической функции языка;

* уточнены понятия остранения и этимологической фигуры и разработано как связанное с ними понятие о художественной катахрезе;

· разработано понятие вторичной индивидуации интенции текста;

· представление о художественности как форме идейного разработано как одно из возможных представлений о поэтической функции языка;

· продемонстрирована зависимость горизонтов понимания и интерпретации текстов культуры от опредмеченной средствами косвенной номинации установки текста на трансляцию понятийного, идейно-художественного, а также эмоционального начала;

· выделены наборы из ряда риторико-герменевтических схем тексто- и смыслообразования, соответствующие определенным типам интенции беллетристического текста и обусловленным ими форматам интерпретации;

· предложена понятийно-терминологическая система, трактующая вопросы индивидуации по схемам основных типов интенции беллетристического текста – понятийного, идейного и эмотивного.

Теоретическая значимость работы обусловлена разработкой теоретических основ исследования ориентированного на культурную норму процесса индивидуации реципиентом основных типов интенциональной установки беллетристического текста. В свете современных представлений о деятельности, тексте и языке обосновано и определено понятие вторичной индивидуации интенции текста читателем. При опоре на достижения современного филологического знания уточнено понятие остранения в качестве ключевого индивидуационного понятия в системе описания качества беллетристического текстопроизводства.

В диссертации разработана типология беллетристических текстов с точки зрения функциональной стратификации языка вообще и с точки зрения риторико-герменевтических ориентиров для интерпретации текста читателем. Построена система описания базирующихся на учете конфигурации ряда выявленных в диссертации схем тексто- и смыслообразования индивидуационных целостностей, соответствующих идейно-художественному, понятийному и эмотивному типам интенциональной установки и форматам интерпретации беллетристического текста.

Практическая ценность. Результаты проведенного исследования могут быть использованы в направленных на универсум беллетристических текстов европейской языковой культуры вузовских учебных курсах аналитического чтения на родном и иностранных европейских языках, а также спецкурсах по ряду филологических дисциплин, в том числе по лингвистической поэтике, теории текста, интерпретации текста, стилистике, лингводидактике. Результаты исследования могут найти применение в литературной критике. Определение читателем цельного набора из состава описанных в работе схем текстообразования для конкретного текста позволяет оптимизировать деятельность по пониманию, интерпретации, реферированию и переводу на другие национальные языки.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации изложены в монографиях «Элементы неявного смыслообразования в художественном тексте» (1998) и «Схемы и форматы индивидуации интенционального начала беллетристического текста» (2001) и 29 публикациях. Результаты исследования апробированы в докладах по теме диссертации на III Всесоюзном совещании по герменевтике в Пятигорске (ноябрь 1993), на II, III, V, VI VII международных герменевтических конференциях в Твери (январь 1992, апрель1993, 1996, май 1998, май 2000), на секции «Филологическая герменевтика» I конференции филологов Поволжского региона (Тверь, май 1994), республиканской конференции в Ростове-на-Дону (1994), на конференции «Философия гуманитарного знания» (Санкт-Петербург 1997), на VII международной конференции «Язык и культура» в Киеве (1998), а также на заседаниях кафедры общего и классического языкознания Тверского государственного университета.

Структура и объем диссертации. Цели и задачи исследования определили его структуру и объем. Диссертация состоит из введения, трех глав («Понятие о поэтической функции языка», «Принципы текстового анализа», «Индивидуация интенции беллетристического текста»), заключения и списка использованной литературы, включающего 500 наименований, в том числе 120 работ на иностранных языках. В содержательном плане последовательность глав организована в соответствии с двумя проблемами: 1) проблемой определения поэтической функции языка в сети многих координат лингвистического, прагматического, эстетического и герменевтического планов и 2) проблемой описания идейно-художественной программы текстопостроения и текстовосприятия как основания для индивидуации читателем поэтической функции языка в процессе чтения беллетристического текста.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обосновывается актуальность темы, научная новизна, теоретическое и практическое значение работы, цели, задачи и методы исследования.

В главе первой«Понятие о поэтической функции языка» ставится проблема индивидуации поэтического начала, а также трактуются вопросы содержательного и формального определения понятия о поэтической функции языка как таковой и в системе отношений с альтернативными социальными и языкотворческими функциями в совмещенном пространстве языка и коммуникации. Данная проблематика разрабатывается в русле лингвистической поэтики как науки об основных функциях языка и соответствующих им типах речи (дискурса).

Можно утверждать, что в предмет лингвистической поэтики входят как вопросы исчисления типов текстов, так и вопросы индивидуации (различения) основных функций языка в тексте. Индивидуация в широком смысле представляет собой установление уникальной для данного отдельного предмета или для данной отдельной разновидности предметов целесообразной закономерности (логоса). К предметам индивидуации можно отнести и беллетристические тексты культуры. Каждому типу текстов соответствует своя определенная стихия смыслообразования. Индивидуация вносит в пространство смыслопостроения элементы предсказуемости и нормативности, связанные с выводимостью многих черт предмета из его сущности. С точки зрения лингвистической поэтики наибольшего внимания заслуживает индивидуация функций языка, в том числе поэтической функции. Функция языка при этом берется как универсалия для множества существующих в действительности наделенных ею текстов культуры, а также таких, которые существуют только в потенции.

В исследовании теории поэтической функции предпосылается в качестве исходного разработанное Л.В. Щербой (1974) антиредукционистское представление о трояком динамическом целом языка, аспектами которого выступают языковая система (язык-система), языковая (речевая) деятельность (язык-деятельность) и языковой материал. И языковая система, и языковой материал мыслятся как разные аспекты единственно данной в опыте речевой деятельности.

Категория опытного освоения языка индивидом апеллирует к понятию о человеческой рефлексии как источнике нового опыта, развивающего деятельную способность личности. Опыт определяется в теории деятельности как арсенал продуктивных накоплений и свернутая деятельность(ср.: В.П. Иванов 1977). Рефлексия в наиболее широком определении является интенциональной связкой между образом осваиваемой ситуации (в данном случае текстовой) и языковым и социальным опытом реципиента (ср.: Г.И. Богин 1989). Особую значимость в индивидуационной ситуации приобретает рефлексия как деятельность активного осознания и рациональной интерпретации, направленной на выявление родового функционально-структурного начала в текстоообразовании. Рациональное описание процесса рефлективной индивидуации может рассматриваться как предпосылка обучения языковой способности применительно к родному и иностранному языку.

Поэтическая деятельность рассматривается в работе как развертывающаяся в пространстве коммуникации читателя с художественным текстом деятельность понимания. «Подготовленность» поэтического высказывания, его «построенность» традиционно трактуется в качестве отличительной черты «поэтической речи» (В.Б. Шкловский 1914). Художественное высказывание трактуется как речь в той мере, в какой тщательно эстетически обработанное высказывание может быть в целом отнесено к категории речи в противоположность узко понимаемой системе языка. В свете дистинкции речь / текст поэтическое высказывание подпадает под категорию текста. Исторически сложившееся закрепление эпитета «поэтический» за языковой функцией и эпитета «художественный» за текстом не отменяет их сущностного единства. Текстовая деятельность, как художественная, так и нехудожественная, может быть включена на правах ориентированного на письменный источник (текстовый материал) вида в родовое понятие речевой деятельности. Поскольку специфика собственно поэтического (также художественного, эстетического в узком смысле) дискурса предполагает подготовленную речь, зафиксированную для многократного вторичного обращения на материальном носителе в виде текста, изучение данного типа речевой деятельности оптимально разрабатывается в свете выявления соответствующих ему организационных принципов текстопостроения.

Подход к поэтическому тексту со стороны реципиента – подход герменевтический, основанный на ценностях раскрытия смысловых потенций текстовых структур. В европейской эстетике со времен греческой античности поэзия рассматривается как явление божественной милости, покрытое тайной, недоступное толпе и рассчитанное на деликатную интерпретацию. Следование традиции обязывает при описании поэтической коммуникации значительное внимание уделять текстовым источникам неявного смыслообразования, которые находят рассмотрение в главах второй и третьей реферируемой диссертации. Всякая интерпретация как выявление скрытого и «овнешнение внутреннего» нуждается в отчете в собственных предпосылках. Поэтому непосредственно в первой главе обсуждается само направление в исчислении смысловых горизонтов текста с точки зрения его поэтической (художественной в узком смысле) и непоэтической целевой установки. Заметим, что лингвистическая поэтика ведает одновременно вопросами воздействия языковых текстов нетождественных типов и вопросами их структурной организации на родовом уровне. В этой связи потребовалось реконструировать проходящие через историю европейской эстетики типические представления о предельно близких на уровне поверхностной организации языковых средств риторической и

поэтической функциях языка. Воссоздание поэтической и риторической коммуникативной ситуации потребовало учета категоризованных прагматических установок говорящего.

Цели и способы взаимодействия с аудиторией поэта и ритора не совпадают, как не совпадают между собой и организационные принципы собственно поэтического и собственно риторического текстопостроения. Деятельность поэта направлена на «растягивание души» аудитории до масштаба мировой идеи посредством пробуждения рефлексии над самими ценностными основами человеческого бытия в культуре и истории, такими как Истина, Добро, Красота и сродственные им. Деятельность ритора направлена на пробуждение симпатии аудитории к высказываемому личному мнению. Писатель, который «предлагает читателю свое понимание окружающего мира и его процессов», следует риторической, а не поэтической модели коммуникации.

Риторическое в собственном смысле текстообразование направлено на стимулирование «ослепленного», некритичного и в значительной мере автоматизированного восприятия высказывания оратора. Поэтическое в собственном смысле направлено на пробуждение рефлексии читателя над художественной идеей, трактуемой как предельное ценностное основание человеческого бытия в мире. Утилитарная заинтересованность ритора-оратора порождает схемообразование, нацеленное на педалирование слабых мест в составе души слушающего. Поэтому в сократическом диалоге «Федр» не случайно и при широкой опоре на всю античную традицию говорится о поиске коротких путей к душе слушающего, а не прямых к истине («Phaedrus» 272с), а частью общей риторики навсегда стали такие «утонченные» средства доказательства истины, как argumentum baculinum – довод к длинной дубинке.

Поскольку европейская и отечественная филологическая традиция используют атрибут «риторический» как равно отсылающий к области поэтики и риторики, потребовалось ввести в пространство исследования конструкты риторичный и риторичность. Первый употребляется в значении ‘следующий античному представлению об утилитарно ангажированной речи ритора-оратора’, а второй – в значении ‘следование установке на достижение утилитарных целей путем разработки слабых мест в душах аудитории’. Художественное в собственном смысле текстопостроение не риторично: масштаб художественной содержательности далеко превышает масштаб мнения говорящего. Риторическим фундаментом поэтического высказывания служит не тезис, а вопрос к душам и умам (Г. Гегель 1968).

Вторичная (реконструктивная) индивидуация читателем текста как художественного (поэтического) зависит от успешной первичной индивидуации поэтического начала автором текста и от собственного овладения схемами индивидуации художественной установки текста. Художественное текстопостроение Нового времени отличается широким разнообразием риторико-стилистических решений. Социально разделенное восстановление прагматического прототипа опредмеченной коммуникативной ситуации отделенного от читателя во времени и пространстве говорящего (пишущего) возможно при опоре на формальные признаки. Характерно, что в условиях современного филологического знания в качестве индивидуационных признаков поэтического текстообразования послеканонического периода развития национальных европейских литератур уже не могут выступать списки поэтических слов и выражений и «поэтические» темы.

В качестве основополагающего понятия при трактовке смысловых эффектов, а также индивидуации типа текста может выступать понятие о направленности луча рефлексии реципиента на ту или иную область предметных усмотрений в диапазоне от оценочного понятия до идеи. Помещение луча читательской рефлексии в адекватную тексту стихию смыслообразования соответствует понятию вторичной индивидуации интенции целого текста. Знание о поэтическом текстообразовании предполагает рациональное описание художественных риторико-герменевтических схем, выступающих в качестве конструктивных схем художественного тексто- и смыслопостроения.

Имя «схема» восходит к греческому schema – «наружный вид». В отличие от формульного, словесно-логического в основе своей (бытующего в интеллекте) понятия, лежащая в основе чувственных представлений схема, даже самая обобщенная в основе своей эмпирична, «интуитивно-чувственна». И. Кант определяет схему прежде всего как «чувственное понятие», посредника между категориями и чувственностью. В противоположность схеме как чувственному понятию понятие в собственном смысле мыслится как итог познания предмета, явления. Схемы, основанные на преемственности человеческого опыта, существуют в человеческой практике как род всеобщего уже до построения понятия, как «осадок опыта», «эмпирическая аналогия» (Н. Гартман 1959). В силу опытной природы своего становления схема обладает свойством опытного усовершенствования с помощью или без помощи построения индивидом понятия о схемах в целом или о содержании конкретных схем. Существенными признаками схемы является также наличие в ней постоянного каркаса, заполняемого переменными, и возможность одной схемы опираться на другие схемы (или подсхемы) (H. Lenk 1993).

Схемы усмотрения художественного начала тяготеют к вершинному, распредмечивающему уровню развития языковой личности. Распредмечивание текстовых средств, указывающих на ценностное начало в коммуникации, в уровневой модели языковой личности Г.И. Богина (1986) противопоставляется уровню семантизации лексических единиц и уровню восстановления внешних событийных контуров осваиваемой текстовой ситуации (когнитивному). Для лингвистической поэтики в течение всего ХХ века характерен разрыв с философской эстетической традицией XIX века и связанное с этим разрывом стремление дать беспредпосылочное позитивное описание поэтического письма. Основным результатом такого «формального» подхода послужило положение об аномальном характере художественного текстообразования.

Поэтическая функция языка в большинстве научных работ ХХ века (Ж. Дюбуа, Ф. Пир, А. Тринон и др., 1986; М. Риффатер 1980; В.Б. Шкловский 1990; Tz. Todorov 1965 и др.) трактуется как аномальная, дефектная, совершенно иррациональная форма языковой практики и с точки зрения системы языка и с точки зрения психологической, в результате чего вопрос об индивидуации как закономерной целесообразности предмета рассматривается в рамках теории отклонений. Теория отклонений в конечном итоге отрицает допускающее рациональное описание конструктивное начало в поэтическом текстопостроении и выводит поэтическую коммуникацию за пределы учения о языке как целесообразном органоне человеческого духа. Диссимиляция художественного и нехудожественного типов коммуникации в теории отклонений трактуется как стихийная, спонтанная, иррациональная. Аномалистская трактовка вульгарно мистифицирует процесс художественного общения и отрицает существование рационально познаваемых закономерностей в организации поэтического текста и текстовой деятельности как со стороны продуцента текста, так и в плане рецепции текста читателем. Бытующая в современной филологии теория креативности художественного общения (Н. Гартман 1959; R. de Beaugrande 1979), которая призывает искать источник художественности в абсолютно уникальной структуре поэтического текста, является лишь вариацией теории спонтанных отклонений. Эта теория также не дает положительного ответа на вопрос об универсальном или, по крайней мере, достаточно широком принципе индивидуации поэтической функции текста.

В сложившейся научной ситуации особенную актуальность приобретают лингвистические исследования, направленные на выявление конструктивных принципов текстовой организации в области художественной коммуникации. Принципы такого рода затрагивают сразу ряд взаимосвязанных проблем научного описания текстовой коммуникации на языке. К этому ряду относятся: исчисление неявных смыслов высказывания и текста, описание авторской риторико-герменевтической программы текстопостроения, объяснение механизмов когеренции в сфере беллетристического текстообразования, индивидуация интенциональной установки текста, прогнозирование социального резонанса текста у читателей, выявление оптимальных границ интерпретации для основных типов языковых текстов культуры и другие проблемы.

Для индивидуации поэтической функции языка в тексте Нового времени необходимо располагать представлением о схемах более высокого порядка, чем античный список тропов и фигур – о схемах-конфигураторах для идейно-художественного смыслообразования. Такого рода системообразующей схемой может выступать художественная идея в модусе остранения. Введенное в пространство филологического знания немецкими романтиками представление об остранении как превращении эстетической идеи в предмет активного размышления (Ф. Шлегель, Новалис) в ХХ веке было истолковано иным образом и сведено к представлению о выведении из автоматизма восприятия отдельного слова или понятия (В.Б. Шкловский, западноевропейская неориторика)

Существенным условием развития знания о беллетристическом тексте представляется различение между такими феноменами сознания и предметами широко понимаемого «остранения» (т.е. помещения в фокус читательского сознания), как моральное понятие, художественная идея и эмоциональный аффект. Предполагается, что названные сущности обладают каждая особенным способом остранения в текстах культуры, что определенно способствует жанровому многообразию последних. Неполнота современного знания о закрытом списке вариаций в пределах каждого способа остранения не рассматривается в качестве препятствия для разработки доктрины принципиальных различий в текстовой организации каждого из намеченных коммуникативных жанров.

Понятие индивидуации тесно связано с понятием содержательной формы как формы самого содержания (forma substantialis – Фома Аквинский, Г. Гегель). Со времен Дунса Скота (1270-1308), провозгласившего принцип тождества сущего и сущности, индивидуация понимается как формальная операция по разделению всеобщего на особенное, наделенное уникальной и целостной совокупностью качеств и отличительных черт. Индивидуация осуществляется по имеющимся в составе текста формальным основаниям. Общеэстетическая методологическая схема понятия об остранении нуждается в обеспечении схемами стилистического анализа. Языковые средства организации поэтического и риторического текста и способы их формализации со времен античности изучаются теорией фигур.

Ситуация в теории фигур по состоянию на период ХХ века характеризуется совершенной размытостью границ между фигурами поэтическими и фигурами риторичными. В этой связи возникла необходимость связать понятие риторического средства с понятием риторической цели. Риторическая цель ритора заключается в привлечении симпатии аудитории к мнению и отношению говорящего, к его понятиям и эмоциям. Риторическая цель поэта заключается в пробуждении рефлексии реципиента текста над художественной идеей, затрагивающей вопросы предельных субъективно-ценностных оснований человеческого бытия в мировом, всечеловеческом масштабе. Поэтическая функция языка в этой связи не может быть представлена ни в качестве видового, ни в качестве родового начала по отношению к функции риторической (ораторской). Следовательно, различие в целях поэта и оратора с неизбежностью указывает на требующее научного описания различие в риторических средствах.

Такой подход потребовал известной формализации риторических целей и интерпретации языковых средств как единства языкового материала и его назначения, а не механического суммирования «красивых мест», как это имело место в текстовом анализе на базе традиционной риторики фигур. Познание поэтического начала в текстообразовании опосредовано овладением схемами художественного смыслообразования и текстообразования. Поскольку метатекстовый смысл "идейности" и соответствующий ему интерпретационный формат обладают широким спектром конкретных языковых форм предметных воплощений в текстах культуры, в описании идейно-художественной программы текстопостроения потребовалось идти от смысла к форме и лишь затем, при демонстрационном анализе предметных образцов, от формы к смыслу. В условиях беллетристического текстопроизводства Нового времени основная нагрузка источника индивидуации падает на еще не получившие достаточного научного описания схемы содержательной формы интенционального начала текста. В качестве продуктивных понятий риторики фигур для построения стилистической теории собственно художественного текстообразования в работе были привлечены и переосмыслены понятия о катахрезе и об этимологической фигуре. Эти понятия интерпретируются в качестве манифестаций глубинных свойств художественной идеи в родовом приближении к последней.

Катахреза со времен Квинтилиана трактуется как косвенное номинативное средство, используемое говорящим в ситуации отсутствия в языке прямого названия для обозначаемого предмета. Художественная идея в классической немецкой философии определяется именно как нечто, чему нет точного названия, буквально как то в художественном тексте, что «… дает повод много думать, причем, однако, никакая определенная мысль, то есть никакое понятие, не может быть адекватным ему» (Кант 1966, т.5: 330). Художественная катахреза мотивирована идейностью текста, т.е. текстовой установкой на трансляцию художественной идеи.

В аспекте читательских усмотрений художественная катахреза выступает как номинативное средство текста, служащее для выбора, акцентирования и связывания в систему признаков, важных для раскрытия смысловой сферы художественной идеи. Характерной чертой художественной катахрезы служит связанная с всеобщностью идеи «нереферентность» в области предметов внешней действительности, выражающая свойство текста разрывать круг наглядных представлений и обращать рефлексию читателя на усмотрение идеального, т.е. превосходящего всякое наглядное представление идейно-художественного начала в тексте.

Этимологическая фигура как средство поэтического текстообразования укоренена в содержательной форме разработанного европейской эстетикой представления об идее. Со времен Платона образование тавтологичных пар понятий («идея идей» и т.п.) рассматривается как средство прорыва к сущностному пониманию. Этимологическая фигура удвоения в силу лингвистически маркированной нетождественности концепта самому себе создает идеальные знаковые условия для образования в поле читательских усмотрений дополнительных смыслов. Данная риторическая фигура определяет поэтический способ вопрошания как возведение глубинных смыслов культуры в степень всеобщности универсального.

Как и катахреза, этимологическая фигура является содержательной формой пробужденной рефлексии над сущностными началами (идеей) бытия. Функциональный потенциал художественной катахрезы и этимологической фигуры следует учитывать не только на уровне рассмотрения лексической сочетаемости в тексте, но и на уровне смысловых повторов. В качестве предметного образца столь широко понимаемой расширенной трактовки этимологической фигуры приведем встречающееся в текстах всех европейских языковых культур высказывание «И показал мне чистую реку воды жизни .» (Откровение XXII: 1). Здесь интересна также показательная регрессия видового понятия реки к родовому понятию воды. Скачок к усмотрению идеальных сущностей провоцируется также отсылкой к контрастным, полярным метафорическим концептам, например, к парадоксально упоминаемым «рекам огня» в данном случае. Этимологическая фигура выступает средством умножения и поляризации смысловых потоков, или, по-другому, средством пробуждения рефлексии. Показательно и другое – за определением «чистый» в той же строке из Апокалипсиса следует «светлый как кристалл». Здесь жидкое уподобляется твердому. Идеальная реальность трактуется как в принципе невыразимая в виде предметных наглядных представлений, иными словами, чуждая изобразительности. Этимологическая фигура по своим герменевтическим потенциям граничит с катахрезой, определявшейся в традиционной стилистике как «смелая» метафора.

В главе второй «Принципы текстового анализа» трактуются вопросы соотношения понятия индивидуации с понятиями языкового текста и произведения, содержательности текста, смысла, значения, содержания, когеренции, интерпретации, в том числе интерпретации идейного и понятийного начала в авторской программе текстопостроения. В качестве методологических схем индивидуации идейно-художественной программы текстопостроения выдвигаются понятия о метатекстовых смыслах-средствах «интервальность» и «всечеловечность».

Значения определяются как устоявшиеся в системе языка связи между словами и предметами. Местонахождением смыслов выступает деятельность человека, в том числе деятельность по пониманию текста. Первоисточником деятельности, согласно европейской идеалистической традиции, является дух. Переход деятельности в продукт называется «опредмечиванием» (термин Карла Маркса). Процесс освоения человеком опредмеченной в продукте деятельности (посредством применения духовных сил и способностей) называется «распредмечиванием». Распредмечиванию подлежат и смыслы и идеи текстов культуры.

Смысл целого текста может быть определен как смысл многих текстовых смыслов – устойчивых в читательском усмотрении при опоре на данные текста интенциональных образований (в терминах гуссерлианской феноменологии сознания – ноэм). От смысла текста и значений языковых единиц отличается содержание текста. Содержание текста соответствует сумме текстовых предикаций. Предикация предполагает отнесение пропозитивных имен событий к действительности. Сюда включаются как прямо номинированные в тексте в рамках пропозициональных структур (таково понятие «содержания» в трактовке Г.И. Богина – 1993) предикации, так и импликативные, т.е. извлекаемые читателем на базе эксплицитных текстовых данных при обращении к механизму логического вывода. К плану содержания относится тема как исходное, данное в структуре предложения-высказывания и получающее свою разработку в реме – том новом, что сообщается о теме. Смысл текста как всеобщая взаимосвязь всего со всем покрывает все виды источников смыслообразования, как входящие в состав содержания текста, так и не входящие, но играющие формами знаковой организации текста, в том числе передающими и содержание.

Художественная идея содержательно превосходит весь многоплановый массив текстовой содержательности от значений лексических единиц до смысла как последней конфигурации и конечного горизонта всех источников смыслообразования в тексте. Бесконечная форма идеи представляется в конечной форме текста косвенным образом. При этом не всякое неявное по способу данности в тексте содержательное начало будет соответствовать идее, а лишь такое, неявность которого входит в его содержательную форму. Идея не выводится логически, а усматривается на растяжке между противоположностями.

Схемам идейно-художественного смыслообразования принадлежит существенная роль в объяснении оснований когеренции художественного текста. Когеренция представляет собой целостностное (не цельное), т.е. трактуемое исходя из принципа дополнительности единство всех средств формальной связности (когезии) и собственно смысловой преемственности между частями текста (ср.: W. Dressler 1970; van T. van Dijk 1977; М.Л. Макаров 1998). Средства и способы формальной связанности могут трактоваться как источники индивидуации содержательного единства текста. Пониженная мера когезии сама по себе не является абсолютным атрибутом художественного высказывания. В то же время учет типовых схем идейно-художественного смыслообразования способен служить объяснению смысловой преемственности поэтического высказывания как в условиях «нарушенной» когезии, так и в случае «обычной» формальной связности высказывания.

«Отступление» от тривиальной тема-рематической прогрессии характерно для полихромной формы текстообразования: « . И зацветет миндаль; и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс» (Экклезиаст XII: 5). Здесь имеет место обоснованная уже в философии Платона и Плотина ступень от понятия к идее. Ритм идейно-художественного смысло- и текстообразования не объединяет сходное в различном и не обнаруживает различное в сходном, а обозначает поступь развивающейся идеи «Времени жизни в руке божьей», провозвещающей не (свойственное понятию) единство в многообразии, а единство, несмотря на разнообразие.

Эстетическая (в современной филологической терминологии – художественная) идея может выступать в качестве предельного горизонта филологической обработки текстов художественной культуры и, как идея о художественной идее, критерием (не-) отнесения тех или иных беллетристических текстов к художественному типу. Ведущим критерием применительно к постканоническому текстопроизводству выступает не жанровый канон, а художественная способность отдельно взятого текста пробуждать читательскую рефлексию над предельными субъективно-ценностными основаниями человеческого бытия, совпадающими с конечными целями культуры. В европейской эстетике идейного к таким целям традиционно относятся христианские ценности. Идея выступает основополагающим организационным принципом художественного текстообразования вообще и риторико-герменевтической программы конкретного художественного текста в частности.

Специфическая трудность индивидуации поэтической функции языка связана с необходимостью выделения последней из стихии равновеликих ей функций на основании ее инакости, часто проистекающей из наличия иных, недоступных другим функциям измерений и не сводимой к прямым противоположностям по отношению к другим. Полнота своебразия поэтической функции языка имеет место не в отдельном слове или грамматической конструкции, а в художественном качестве текста, обусловленном опредмеченной программой тексто- и смыслопостроения. Особенности индивидуации смысловой установки художественного текста обусловлены бесконечной содержательной формой художественной идеи (Г. Гегель 1977). К частным следствиям данного обстоятельства относится свойство понятия о художественной идее конкретного текста не совпадать с самим собой. Описание бесконечной содержательной формы текста с позиций лингвистической поэтики тождественно описанию схем индивидуации идейно-художественной установки беллетристического текста. Оно оптимально в единстве характерологического и контрастивного подходов.

Противоположное царству идей царство понятий характеризуется тенденцией к расщеплению на акт, процесс и результат, на объект и предмет и так далее, ведущему к обособлению понятия в отдельном термине. В пространстве интерпретации идеи отношение расщепления уступает место отношению перевыражения. Понятие стремится к конечной, застывшей форме, идея преследует бесконечность. Идея не расщепляется на самодостаточные элементы, она перевыражается в своих противоположностях, равно как и в череде частичных, или конечных «прямых» манифестаций. Данное свойство позволяет говорить о постоянном перерастании горизонтов идеи, названном немецкими романтиками «самоиронией понятия» (Ф. Шлегель).

Со свойством перевыраженности идеи художественного текста связано понятие смыслового интервала. Это понятие является одновременно логически выводимым из классической европейской теории эстетической идеи и из практических наблюдений над организацией художественных текстов западной и отечественной литературы. Смысловой интервал определяется как явленная читателю в усмотрении неразрешимая конфликтная противоположность нетождественных ориентиров смыслопостроения при опоре на единые объективные данные текста. Если в «иронии» смысл противопоставляется значению, то в интервале смысл противопоставляется смыслу. В отличие от «многозначности» (снимающей в себе противоположность ряда смыслов текста многогранности смысла) смысловой интервал как объективно неразрешимый конфликт взаимоисключающих пониманий и интерпретаций текста возникает на базе амфиболических конструкций, лексической и жанровой полисемии в текстовой организации.

Смысловая интервальность текста, т.е. риторико-герменевтическая установка на произодство в поле читательских усмотрений смысловых интервалов рассматривается в качестве формы внутритекстового существования одновременно неявной и глубокой идеи текста. Неявность и глубина мыслятся как друг друга взаимно перевыражающие свойства поэтического способа говорения о мире, соответствующего программе именно художественного текстопостроения. «Разорванность», «интервализованность» смысловой стихии текста является важным интерпретационным конструктом, объединяющим схемы и средства риторико-герменевтической программы автора. В качестве предметного образца такой программы приведем зачин рассказа В.Ф. Шукшина «Срезал»:

«К старухе Агафье Журавлевой приехал сын Константин Иванович.

С женой и дочерью. Попроведовать, отдохнуть» (Шукшин 1980: 66).

Авторская риторико-герменевтическая программа поддерживает свернутое в понятии о смысловом интервале представление о поляризации смысловых миров текста. Поляризация эта задана текстовыми средствами способом косвенной номинации. Начальное предложение текста характеризуется соположением языковых маркеров, имеющих нетождественное социально-символическое значение. Средством манифестации интервалообразующей стихии текста выступает косвенное противопоставление в речи рассказчика социально маркированных способов именования (чествования) представителей старшего (сельского, местного, патриархального, коренного) поколения («старуха Агафья Журавлева») и младшего («сын Константин Иванович»). Разброс в языковых способах именования в первом предложении текста с точки зрения русской языковой картины мира свидетельствует о неравной по уважительности оценке говорящим достоинства называемых лиц. Здесь оказывается затронутым схематизм традиционного патриархального представления о структуре отношений в семье, включая неявное предписание к величанию старших по имени-отчеству, помноженный на патриархальную («общинную») пресуппозицию нерушимости и неумалимости родственных уз между родителями и их взрослыми детьми. Автоматизирующая чтение процедурность восприятия оказывается нарушенной формально применением полистилистической (ср.: А. Шнитке 1990) схемы организации языкового материала в тексте. Полистилистика проявляется здесь в коллажном столкновении двух качественно взаимоисключающих стилей устной речи. Конфликт стилистических и смысловых горизонтов высказывания втягивает в себя такие традиционные для русской культуры оппозиции, как «отцы (и матери) / дети», «город / село», «грубоватое / деликатное обращение», «темный / интеллигентный», «свой / чужой» и т.д. Эти многообразные смысловые противопоставления формируются на правах потенциальных интерпретационных конструктов в силу предвосхищающей рефлексии читателя над идейной риторической перспективой текста.

Заметим, что в рассмотренном случае наглядным прообразом интервальных отношений может выступать геометрическая фигура «эллипс», для которой характерно наличие двух противоположных вершин, мыслимых здесь как точки притяжения сродственных смыслов и содержаний. Логическим аналогом эллипсоидной схемы выступает противопоставление черного белому (светлого темному). В то же время интервализация имеет место и в более тесном поле отдельного очага смыслообразования. Например, применительно к приведенной дроби текста Шукшина «интеллигентность» и «деликатность» могут рассматриваться как два конкурентных родовых интерпретационных конструкта. Наглядным аналогом таких отношений может выступать представление о круглом поле, на котором идет борьба за обладание центральной позицией. Логическим аналогом полевой (круговой) схемы выступает конкуренция родовых конструктов «черное» и «темное». В таком случае мы говорим о сгущении смысловых потоков и возвращаемся к известной этимологизации романтиков «dichten-verdichten» («выражаться поэтично – сгущать»).

Смысловой интервал не рядополагается художественной катахрезе и этимологической фигуре. Он составляет внутреннюю форму последних как средств художественного текстообразования. Например, в тексте Шукшина этимологизируется глагол «попроведовать». Если в приведенной выше дроби текста смысл данного экзотичного глагола близок к значению слова «навестить», то в следующих далее по тексту эпизодах употребления (фреймах) он тяготеет к значениям слова «осведомиться», а еще далее к значениям паронимичных слов «разведать», «поведать» и «проповедовать». Интервальное перетекание смысловых горизонтов вынесенного в зачин рассказа данного стилистически маркированного слова свидетельствует о текстовой установке на формирование художественной катахрезы. Заметим, что учет определенных конструктивных схем индивидуации типовой интенции текста влияет на конечное качество интерпретации, в том числе в виде перевода на другие языки. В переводах, при сохранении понятийного начала текста «Срезал» посредством подбора эквивалентных языковых средств (англ. «Cutting them down to size», нем. «Reingelegt»), авторская установка на идейность текста ослабляется. Например, в переводе Ренаты Ланда на немецкий язык единство средства выражения «попроведовать» не выдерживается: нем. «vorbeischauen», «plaudern» (Schukschin 1981: 155, 156).

Понятийное начало в тексте не обязательно представлено в виде термина. Например, понятие «нужда» в сопровождении богатого смыслового эскорта можно восстановить по следующей текстовой дроби рассказа «Мужики»: «По случаю праздника купили в трактире селедку и варили похлебку из селедочной головки. В полдень все сели пить чай и пили его долго, до пота, и казалось, распухли от чая, и уже после этого стали есть похлебку, все из одного горшка. А селедку бабка спрятала». (Чехов 1983: 107). Здесь можно усмотреть такие растянутые по тексту смыслы, как «бедность», «жизнь впроголодь», «обессмысленность в таких условиях понятия праздника», «нехватка», «подавленные желания», «всеобщая нищета и зависимость», «всеобщее взаимное недоверие», «скрытое раздражение», «абсурдное стремление обмануть природу», «тоска по лучшей жизни», «чувство ущемленности», «досада на олицетворенную руку судьбы». Все эти смыслы не названы в тексте средствами прямой номинации, но продемонстрированы к усмотрению в силу действия механизма логического вывода. Например, описанный нарушенный порядок приема пищи свидетельствует о несопоставимости аппетита с имеющейся в наличии едой и связанном с этим физическом и моральном дискомфорте заинтересованного в ближайшем знакомстве с селедкой фиктивного рассказчика. Вся широкая гамма названных выше и неназванных смыслов полностью и без остатка охватывается одним понятием «нужда». Понятие это многогранно, но в отличие от идеи не всеохватно, число его граней не бесконечно и границы строги. Например, текстовое понятие претерпеваемой нужды не перетекает в понятие отменяющего социальную ответственность голода.

Идея содержит среди своих определений «всеобщность». Трактуемая дискурсивно в философских текстах идея превращается предельное понятие, т.е. такое, которое не определяется через иное, более широкое, а само придает определенность всем остальным понятиям (Т.Н. Снитко 1999). К миру предельных понятий относятся понятия о Боге, о бытии, о жизни, о смерти, об Истине, о Времени, о Добре и Зле и т.д. С всеобщностью связана и отмеченная Иоанном Солсберийским принципиальная неноминируемость идеи как всякого универсального начала (Singularia nominantur, sed universalia significantur). Текстовый категориальный смысл «всеобщность»может трактоваться как инобытие идейно-художественной установки в составе текстовой программы смыслопостроения. Текстовую установку на придание тем или иным семантическим образованиям статуса всеобщности можно назвать «универсализацией». Средства манифестации текстового смысла «всеобщность» подразделяются на прямые и косвенные. К первым отнесем слова, обладающие значением всеобщности, ко вторым принцип взаимодействия текстовых предикаций.

The End (Jim Morrison)

1. This is the end, beautiful friend,

2. This is the end, my only friend,

the end

3. Of our elaborate plans,

the end

4. Of everything that stands, the end

5. No safety or surprise, the end

6. I`ll never look into your eyes again

7. Can you picture what will be?

8. So limitless and free

9. Desperately in need

10. Of some stranger’s hand

11. In a desperate land

12. Lost in a Roman wilderness of pain

13. And all the children are insane

14. All the children are insane

15. Waiting for the summer rain …”

В приведенной дроби поэтического текста Джима Моррисона к прямым средствам универсализации можно отнести слова «everything», «limitless and free», «all». К косвенным средствам отнесем в качестве «нулевого экспонента» отсутствие в тексте относящихся к референту высказывания слов-детерминативов – термин О. Дюкро (1982), или уточняющих дескрипций по Дж. Серлу (1982), служащих идентификации референта как одного и только одного на фоне множества других, обладающих чертами категориального сходства с последним. Например, указание на детей «All the children» безгранично в силу неопределенности в тексте контуров противоположного класса «взрослых», которые не считались бы детьми. Вместе с тем и такие конструкты, как «beauty-ness» и «only-ness» пронзают бесконечность и в силу этого сплетаются в единый континуум «красота-уникальность детей божьих». Герменевтическим последствием раз-обособления текстовых предикаций служит интервализация конструктов понимания текста, возникающая на основании «равновеликости» многих перекрывающих друг друга родовых семантических характеристик транслируемой реальности. В данном случае красота и уникальность образуют конфликтное поле претендующих на центральное место в программе смысловых ожиданий читателя интерпретационных конструктов.

В главе третьей «Индивидуация интенции беллетристического текста» рассматриваются типовые связки схем, позволяющие индивидуировать родовое и, как следствие, индивидуальное начало в авторской программе тексто- и смыслопостроения. Важная роль в организации текстовых средств принадлежит риторико-герменевтическому принципу перевыраженности, формулируемому здесь как установка на содержательную инвариантность ряда относительно автономных текстовых средств и метасредств.

Поскольку всякий перевод есть интерпретация, а интерпретация есть попытка передать смысл одного текста посредством построения другого на основе понимания, то тексты переводов представляют собой открытый для наблюдения и анализа след реального понимания текста и материал для оценки (не-) состоявшегося понимания. Способ интерпретации оригинального текста переводчиком точно передается в переводном тексте. По тексту перевода можно судить о герменевтической стратегии переводчика, которая может ориентироваться на трансляцию понятийного или идейно-художественного начала в текстовой содержательности.

Маркерами интерпретационной установки переводчика выступают схемы риторических средств текста. К схемам риторических средств относятся не только стилистически маркированные лексические единицы и синтаксические конструкции, но и рассматриваемые на текстовом уровне схемы, обеспечивающие усмотрение читателем смысловых интервалов, катахрез, этимологических фигур, универсализации. Презумпция взаимного освещении многих схем индивидуации идейно-художественного начала в тексте позволяет наблюдать несколько функционально близких, но структурно нетождественных схем в связке. Подведение переводчиком всей содержательности художественного текста «под понятие» противоречит «идейному» началу в текстообразовании, в существенной мере препятствует верному представлению читателя об авторской программе текстопостроения и смыслопостроения. В качестве предметных образцов сохранения либо «усовершенствования» классики можно трактовать переводы зачина известной новеллы Эдгара По «Падение дома Ашер»:

“DURING the whole of a dull, dark, and soundless day in the autumn of the year, when the clouds hung oppressively low in the heavens, I had been passing alone, on horseback, through a singularly dreary tract of country; and at length found myself, as the shades of the evening drew on, within view of the melancholy House of Usher” (Edgar Allan Poe 1839).

«В продолженiи цђлаго дня, тусклаго и беззвучнаго дня мрачной осени, подъ небомь, обремененномъ низкими облаками, одинь, я прођзжал, верхомъ, по странно печальной равнинђ, и, наконецъ, когда уже надвинулись вечернiя тђни, предо мной предстал угрюмый Дом Эшеръ» (Бальмонт 1911: 309).

«Весь этот нескончаемый пасмурный день в глухой осенней тишине, под низко нависшим хмурым небом, я одиноко ехал верхом по безотрадным неприветливым местам – и, наконец, когда уже смеркалось, передо мной предстал сумрачный дом Ашеров» (По 1990).

Переводной текст позволяет наглядно оценить, что понимается читающим как тема (исходная часть текстового содержания, выраженного суммой текстовых предикаций, или то, о чем сообщается в тексте) и что – как смыслы текста (что переживается читателем в процессе чтения как определенные ценностные отношения), когда названия тем (понятий уровня содержания) и смыслов синонимичны. Так «ужасное разрушение» является темой «Падения дома Ашер», а «ужас запустения» входит в число смыслов. Наблюдение над переводами избранной текстовой дроби на французский, русский, немецкий, датский, итальянский, испанский и чешский языки показало главенствующую тенденцию к взаимному сопровождению этимологической фигуры («осень года» – ср.: «tief im Herbst des Jahres» в переводе Поля Целана, а также соответствующий повтор «la journée d'automne, journée fuligineuse» в переводе Ш. Бодлэра) и катахретических выражений («беззвучный день» – «tonlos Tag» у Целана). Переводы, не сохранившие и не компенсировавшие катахрезу, не сохранили и не компенсировали также генерализующую этимологическую фигуру. Более того, именно в переводах с этимологической фигурой (на французский, чешский, итальянский, переводе на немецкий П. Целана, переводе К. Бальмонта на русский) наблюдается тенденция к сохранению интервалообразующей противопоставленности неба и туч, а понятие приглашающего к раздумью уединения не спешит уступить место социальному понятию одиночества (ср. англ. «alone» и «lonely»).

В основе программы эмотивного текстообразования лежит оценочное понятие, т.е. такое, основное содержание которого составляет положительная или отрицательная оценка предмета. В качестве предметного образца эмотивного текста (получившего как обусловленный содержательной формой общественный резонанс, так и не обусловленное формально «идейное» толкование в политическом дискурсе девяностых годов ХХ века) можно упомянуть известный текст В. Цоя «Перемен». Ограничимся здесь анализом первой дроби текста:

«Вместо тепла – зелень стекла Вместо огня – дым Из сетки календаря выхвачен день Красное солнце сгорает дотла День догорает с ним На пылающий город падает тень Перемен требуют наши сердца Перемен требуют наши глаза В нашем смехе и в наших слезах И в пульсации вен Перемен Мы ждем перемен…» (В. Цой 1991)

Отсутствие в тексте «сильных» слов и выражений (из глоссария экспрессивной и ненормативной лексики), а также крайних форм насилия над литературным языком позволяет наблюдать «чистые» риторические схемы эмотивного текстообразования. Рассматриваемый образец социальной лирики позволяет отметить ведущую тенденцию к снижению концептуальной насыщенности по синтактической оси от начала к концу текста. Ключевое понятие текста задано в первой строке словами «Вместо тепла – зелень стекла», способными направить рефлексию читателя в область предметных представлений о нерешенной проблеме досуга и близком знакомстве граждан некоторого государства с «зеленым змием». В этом секторе текста установка на рефлективность восприятия покрывает сразу несколько областей смыслообразования, включая сюда представление о материальном и бытовом (сакраментальное «бутылки из-под пива принимаются только в обмен на пиво»), о расширяющих смысловой объем высказывания креативных метафоризациях, о социальном и гражданском, а также о смысложизненном. При этом все многообразие граней исходного понятия сводится к одной оценке трактуемого мира, и это оценка «неудовлетворительно». Представление о поэтическом мире текста на основе первой строки можно обобщить в виде соответствующих усматриваемой текстовой ноэме (субстанции понимания) и представленных средствами прямой номинации предикаций типа «Этот (возможный) мир безнадежно плох, и время в нем пропадает впустую», и «Здесь процветает противоестественное и отчуждающее мироустройство».

Следующий за центральным по месту в смысловой парадигме текста оценочным понятием рассредоточенный по тексту лексико-синтаксический эскорт характеризуется единством оценочной модальности и повышенной долей автоматизации в подборе языковых средств. Автоматизация знаменует собой кардинальный риторико-герменевтический поворот от рефлективности к процедурности текстовосприятия. Имеющиеся в тексте отсылки рефлексии в область коммуникативных средств не предоставляют читателю оснований для выхода в позицию активного рефлектирования над текстовыми средствами. Напротив, риторика текста демонстрирует установку на автоматизм в выборе средств выражения: «вместо огня – дым»; солнце «красное», потому что так обычно говорится о солнце в хрестоматийных поэтических текстах, а сгорает «дотла», очевидно, потому, что такова предельная валентность глагола «сгореть». Несмотря на струение потока сменяющих друг друга означающих в следующих за первой еще одиннадцати строках текстовой дроби принципиально новых ноэм в поле усмотрения не возникает. И по форме, и по смыслу они удовлетворяют организационному принципу «единства в однообразии». Рефлективная способность читателя (слушателя) усыпляется, в то время как одно и то же тождественное себе негативное оценочное понятие многократно возобновляется к усмотрению в целях нагнетания протестного эмоционального состояния.

Идивидуация часто метафорически определяется как усмотрение алгоритма смыслообразования. Предлагаемая таблица выражает конкретные представления о ритме текстообразования и смыслообразования согласно типу ведущей интенции текста.

Таблица

Интерпретационные форматы и схемы индивидуации интенционального начала в беллетристическом тексте

(Знаки в скобках не рассматриваются в качестве системообразующих.)

В наиболее кратком словесном изложении концепция индивидуации содержательного ритма текста может быть сформулирована следующим образом:

· Ритм понятийного текстообразования может быть определен как ритм проспективный, ритм суммирования граней понятия.

· Ритм идейного смыслообразования может быть определен как ритм перевыражения идеи в открытом ряде понятий и представлений.

· Ритм эмотивного текстообразования может быть определен как ретроспективный, ритм возвращения к изначально заданному концепту положительной или отрицательной оценки.

Под орнаментальностью имеется в виду синтактическая соположенность в тексте предикаций (сцен) по принципу автономии конвенционального содержания сопрягаемых предикаций. Орнаментальность выступает как антоним изобразительности.

Под полихромностью имеется в виду рядоположенность в тексте предикаций (сцен) по принципу контраста содержания, включая сюда случаи переключения из одной темы в другую, не связанную напрямую по своему конвенциональному значению с первой, но диаметрально противоположную по тому или иному содержательному принаку.

Под панорамностью имеется в виду рядоположенность в тексте предикаций (сцен) по принципу суммирования сведений о многих гранях описываемой ситуации, мыслимой как единая картина или сценарий.

Под монохромностью имеется в виду рядоположенность в тексте предикаций (сцен) по принципу единства тональности (негатив к негативу, позитив к позитиву).

Под полицентризмом имеется в виду множественность нетождественных равновесных (в том числе конкурирующих) текстовых точек цельного перевыражения идеи текста. Ни один из соответстующих «точечным» текстовым номинативным средствам интерпретационных конструктов при этом не должен полностью инкорпорировать рядоположеные ему другие.

В заключении подводятся итоги проведённого исследования и обсуждаются перспективы дальнейших исследований.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях в открытой печати:

1. Богатырёв А.А. Базовая схема речевой воздейственности // Культура общения и ее формирование: Материалы второй региональной научно-методической конференции по преподаванию культуры общения в школе и вузе. – Воронеж, 1995. – С. 11.

2. Богатырёв А.А. Вариативность понимания текста Н.С. Лескова // Тезисы докладов международного теоретико-методологического семинара-совещания «Проблемы динамической лингвистики: теоретические и прикладные вопросы». – Краснодар, 1994. – С. 76-78.

3. Богатырёв А.А. Выпадение, сохранение и компенсация конструктов понимания текста // Понимание и рефлексия: Материалы третьей Тверской герменевтической конференции. – Тверь, 1993. Ч. II. – С. 27-30.

4. Богатырёв А.А. Два подхода к проблеме контрастивности в переводе // Проблемы семантики и перевода в свете типологии языков и контрастивной лингвистики: Материалы межрегиональной научной конференции. – Уфа: БГУ, 2001. – С. 74-75.

5. Богатырёв А.А. Два способа коммуникации реципиента с художественным текстом // Язык и культура: III-я международная конференция: Тезисы докладов. – Киев, 1994. – Т. 3. – С. 165-166.

6. Богатырёв А.А. Игровое пространство афоризмов с установкой на смысловую интервальность // Человек играющий: HOMO LUDENS: Язык, личность, социум: Сб. научных трудов. – М. - Тверь, 1999. – С. 82-86.

7. Богатырёв А.А. Изотопичность и изотопия художественного текста // Актуальные проблемы филологии в вузе и школе: Материалы10-й Тверской межвузовской конференции. – Тверь, 1996. – С. 87-88.

8. Богатырёв А.А. Категория интервальности в риторике и герменевтике художественного описания интервала // Ритуальное пространство культуры: Материалы международного форума. – СПб.: СПбГУ, 2001. – С. 25-29.

9. Богатырёв А.А. Лингвистика художественного текста // Филология на рубеже тысячелетий: Материалы международной научной конференции. – Ростов-на-Дону: Донской издательский дом. 2000. – Вып.2. Язык как функционирующая система. – С. 144-146.

10. Богатырёв А.А. Опыт анализа эзотеричного текста (стихотворения Иана Гиллана «Wasted Sunsets») // Филология – Philologica / Кубанский госуниверситет. – Краснодар, 1995. – № 5. – C. 15-17.

11. Богатырёв А.А. Орнаментальная интерпретация как способ преодоления многозначности текста // Динамическая лингвистика - 95: Тезисы докладов международного теоретико-методологического семинара-совещания. – Краснодар, 1995. – С. 55-58.

12. Богатырёв А.А. Особенности риторической установки на художественность в тексте Велимира Хлебникова «Ладомир» // Велимир Хлебников и мировая художественная культура на рубеже тысячелетий. VII Хлебниковские чтения 7-9 / 9 2000г.: Научные доклады. Статьи. Тезисы. – Астрахань: АГПУ, 2000. – С. 17-18.

13. Богатырёв А.А. Переводческое понимание текста как совмещенная рефлексия над традицией текстопроизводства // Понимание и интерпретация текста. – Тверь, 1994. – С. 41-54.

14. Богатырёв А.А. Перевыраженность хронотопа «сильного» текста // Понимание как усмотрение смыслов: Сб. научных трудов. – Тверь: ТвГУ, 1996. – Ч. I. – С. 10-14.

15. Богатырёв А.А. Понятие о смысловом интервале в тексте // Textas: forma ir turinys – Šiaulai: Šiaulau Universitetas, 1999. – C. 72-74.

16. Богатырёв А.А. Понятийная и идейная семантическая интерпретация художественного текста // Лингвистический вестник / Главный редактор И.П. Сусов. – Ижевск: Santa Lingua, 2001. – Вып. 3. – С. 43-48.

17. Богатырёв А.А. Разновидности имплицитного интенционального начала в художественном тексте // Филология и журналистика в контексте культуры (Лиманчик - 98): Материалы всероссийской научной конференции. – Ростов-на-Дону, 1988. – Вып.3. – С. 21-23.

18. Богатырёв А.А. Cмысловой интервал в художественном тексте // Актуальные проблемы лингвистики в вузе и школе. Всероссийская школа молодых лингвистов. – Пенза, 1998. – С. 130-131.

19. Богатырёв А.А. Смысловой интервал как организующий принцип в художественном текстопостроении // Лингвистический и эстетический аспекты анализа текста. – Соликамск: СГПИ, 2000. – С. 132-133.

20. Богатырёв А.А. Смысловой повтор в художественном тексте // Культура общения и ее формирование: Материалы региональной научно-методической конференции по преподаванию культуры общения в школе и вузе. – Воронеж: ВИПКРО, 1996. – С. 102-103.

21. Богатырёв А.А. Схемы и форматы индивидуации интенционального начала беллетристического текста. Монография. – Тверь: ТвГУ, 2001. –197с.

22. Богатырёв А.А. Схемы полихронного развертывания художественной интенции текста // Текст - 2000: Теория и практика. Междисциплинарные подходы: Материалы Всероссийской научной конференции 24-27 апреля 2001 года. – Ижевск: П.Уд.ГУ, 2001. – Ч. II. – С. 95-97.

23. Богатырёв А.А. Текстовая эзотеричность в контексте культурологической рефлексии // Язык и культура: IV международная конференция: Материалы. – Киев: Collegium, 1996. – Ч. I. – C. 230-232.

24. Богатырёв А.А. ''Тёмное звено'' в орнаментальном текстопостроении // Актуальные проблемы лингвистики в вузе ив школе: Материалы III Всероссийской школы молодых лингвистов. – М.- Пенза, 1999. – C. 210-211.

25. Богатырёв А.А. Эвфонический код в «черных» рассказах Э. По // Исследования по художественному тексту: Материалы III Саратовских чтений по художественному тексту. Июнь 1994. – Саратов, 1994. – Ч.II. C. 8-10.

26. Богатырёв А.А. Эзотеричное семантическое начало в тексте // Языковая семантика и образ мира: Тезисы международной научной конференции, посв. 200-летию Казанского университета. – Казань: КГУ, 1997. – Книга 2. – С. 78-80.

27. Богатырёв А.А. Эзотеричность художественного воздействия // Проблемы речевого воздействия: Материалы Всероссийской научной конференции. – Ростов-на-Дону, 1996. – Вып. 2. Художественный текст как акт речевого воздействия. – С. 7-10.

28. Богатырёв А.А. Экспрессивность художественного текста как контрбаланс изобразительности // Научная конференция «Выразительность художественного и публицистического текста». – Ростов-на-Дону, 1993. – Ч.I. – C. 31-33.

29. Богатырёв А.А. Экспрессивный способ текстопостроения // Проблемы экспрессивной стилистики: Материалы Всероссийской научной конференции. – Ростов-на-Дону, 1995. – Выпуск I, часть I. – С. 12-14.

30. Богатырёв А.А. Элементы неявного смыслообразования в художественном тексте. – Тверь: ТвГУ, 1998. – 101 с.

31. Bogatyrev A. Esoteric versus Esoterical in Sense Constructing // Travelling Concepts: Meaning. Amsterdam: ASCA, 2001. – March 7-9. – P. 63-69.

PS. Имеется также четыре статьи по теме исследования, опубликованные в электронных журналах «Тверской лингвистический меридиан» (Вып. 4) Тверского лингвистического общества и «Hermeneutics in Russia» (1998).

Лицензия ЛР № 020268 от 03.-4. 1997 г.

Подписано в печать 7.03. 2002. Формат 60 х 84 1/16

Бумага типографская № 1. Печать офсетная.

Усл. печ. л. . Уч.-изд. л. .

Тираж 100 экз. Заказ №

Тверской государственный университет.

Филологический факультет.

Адрес: Россия, 170002, г. Тверь, пр. Чайковского, 70

1. Cмысловой интервал в художественном тексте // Актуальные проблемы лингвистики в вузе и школе. Всероссийская школа молодых лингвистов. - Пенза, 1998. - С.130-131.

2. Cмыслы эзотерические и смыслы эзотеричные в художественном текстопостроении // Герменевтика в России / http://www.volganet.ru /Hermeneutics in Russia (1998а, №1)

3. Esoteric versus Esoterical in Sense Constructing // Travelling Concepts: Meaning. Amsterdam: ASCA, 2001. - March 7-9. - P. 63-69.

4. Базовая схема речевой воздейственности // Культура общения и ее формирование / Материалы второй региональной научно-методической конференции по преподаванию культуры общения в школе и вузе. – Воронеж, 1995. – С.11.

5. Вариативность понимания текста Н.С.Лескова // Тезисы докладов международного теоретико-методологического семинара-совещания “Проблемы динамической лингвистики: теоретические и прикладные вопросы”. – Краснодар, 1994. – С.76-78.

6. Возможная типология неявных смыслов художественного текста // Герменевтика в России // www.volganet.ru/ Hermeneutics in Russia (1998, № 1).

7. Выпадение, сохранение и компенсация конструктов понимания текста // Понимание и рефлексия. Материалы Третьей Тверской герменевтической конференции. - Тверь, 1993. Часть II. - С.27-30.

8. Два подхода к проблеме контрастивности в переводе // Проблемы семантики и перевода в свете типологии языков и контрастивной лингвистики: Материалы межрегиональной научной конференции. - Уфа: БГУ, 2001. - С. 74-75.

9. Два способа коммуникации реципиента с художественным текстом // Язык и культура. III-я международная конференция. Тезисы докладов. – Киев, 1994. – Т.3. – С.165-166.

10. Игровое пространство афоризмов с установкой на смысловую интервальность // Человек играющий: HOMO LUDENS: Язык, личность, социум / Сб. научных трудов. - М. - Тверь, 1999. - С.82-86.

11. Идейная и понятийная семантичесая интерпретация художественного текста // Лингвистический меридиан №4/ http://www.tol. tversu.ru/ Meridian4.htm/ М4_Bogatyriov.doc (0,4 п.л.).

12. Изотопичность и изотопия художественноготекста //Актуальные проблемы филологии в вузе и школе: Материалы10-й Тверской межвузовской.конференции. - Тверь, 1996.- С.87-88.

13. Категория интервальности в риторике и герменевтике художественного описания интервала // Ритуальное пространство культуры / материалы международного форума. - СПб.: СПбГУ, 2001. - С. 25-29.

14. Лингвистика художественного текста // Филология на рубеже тысячелетий. Материалы международной научной конференции. - Ростов-на-Дону: Донской издательский дом. 2000. - Вып.2. Язык как функционирующая система. - С.144-146.

15. Опыт анализа эзотеричного текста (стихотворения Иана Гиллана 'Wasted Sunsets') // Филология – Philologica / Кубанский госуниверситет. – Краснодар, 1995. – № 5. – C.15-17.

16. Орнаментальная интерпретация как способ преодоления многозначности текста // Динамическая лингвистика-95. Тезисы докладов международного теоретико-методологического семинара-совещания. - Краснодар, 1995. - С.55-58.

17. Особенности риторической установки на художественность в тексте Велимира Хлебникова "Ладомир" // Велимир Хлебников и мировая художественная культура на рубеже тысячелетий. VII Хлебниковские чтения 7-9/ 9 2000г. научные доклады. Статьи. Тезисы. - Астрахань: АГПУ, 2000. - С.17-18.

18. Переводческое понимание текста как совмещенная рефлексия над традицией текстопроизводства // Понимание и интерпретация текста. -Тверь, 1994. - С.41-54.

19. Перевыраженность хронотопа “сильного” текста // Понимание как усмотрение смыслов / Сб. научных трудов. - Тверь: ТвГУ, 1996. – Часть I. - С.10-14.

20. Понятие о смысловом интервале в тексте // Textas: forma ir turinys - Šiaulai: Šiaulau Universitetas, 1999. - C.72-74.

21. Понятийная и идейная семантическая интерпретация художественного текста // Лингвистический вестник / Главный редактор И.П. Сусов. Мин-во народного образования Удмуртской республики. - Ижевск: Santa Lingua, 2001. - Вып. 3. - С. 43-48.

22. Разновидности имплицитного интенционального начала в художественном тексте // Филология и журналистика в контексте культуры (Лиманчик - 98). Материалы всероссийской научной конференции. - Ростов-на-Дону, 1988. - Вып.3. - С.21-23.

23. Смысловой интервал как организующий принцип в художественном текстопостроении // Лингвистический и эстетический аспекты анализа текста. - Соликамск: СГПИ, 2000. - С.132-133.

24. Смысловой повтор в художественном тексте // Культура общения и ее формирование: Материалы региональной научно-методической конференции по преподаванию культуры общения в школе и вузе. -Воронеж: ВИПКРО, 1996. - С.102-103.

25. Схемы динамического развертывания художественной интенции текста // Лингвистический меридиан №4/ http:// www.tol. tversu.ru/ М4_Bogatyriov1.doc (0,5п.л.).

26. Схемы и форматы индивидуации интенционального начала беллетристического текста. Монография. - Тверь: ТвГУ, 2001. - 197с. (12,5 п.л.).

27. Схемы полихронного развертывания художественной интенции текста // Текст - 2000: Теория и практика. Междисциплинарные подходы. Материалы Всероссийской научной конференции 24-27 апреля 2001 года. Ижевск: П.Уд.ГУ, 2001. - Часть II. - С. 95-97.

28. Текстовая эзотеричность в контексте культурологической рефлексии // Язык и культура: IV международная конференция: Материалы. - Киев: Collegium, 1996. - Часть I. - C.230-232.

29. ''Тёмное звено'' в орнаментальном текстопостроении // Актуальные проблемы лингвистики в вузе ив школе. Материалы 3-ей Всероссийской школы молодых лингвистов. - М.- Пенза, 1999. - C.210-211.

30. Эвфонический код в “черных”рассказах Э.По // Исследования по художественному тексту / Материалы III Саратовских чтений по художественному тексту. Июнь 1994. - Саратов, 1994. - Ч.II. C.8-10.

31. Эзотеричное семантическое начало в тексте // Языковая семантика и образ мира. Тезисы международной научной конференции, посв. 200-летию Казанского университета. - Казань: КГУ, 1997. - Книга 2.- С.78-80.

32. Эзотеричность художественного воздействия // Проблемы речевого воздействия / Материалы Всероссийской научной конференции. - Ростов-на-Дону, 1996. - Вып.2. Художественный текст как акт речевого воздействия. - С.7-10.

33. Экспрессивность художественного текста как контрбаланс изобразительности // Научная конференция "Выразительность художественного и публицистического текста". - Ростов-на-Дону, 1993.- Ч.I. - C.31-33.

34. Экспрессивный способ текстопостроения // Проблемы экспрессивной стилистики / Материалы Всероссийской научной конференции. - Ростов-на-Дону, 1995. - Выпуск I, часть I. - С.12-14.

35. Элементы неявного смыслообразования в художественном тексте. -Тверь: ТвГУ, 1998. - 101 с.