ЛИНГВОКОГНИТИВНЫЕ МОДЕЛИ ЭМОЦИЙ В КОНТЕКСТЕ НАЦИОНАЛЬНЫХ КУЛЬТУР

Общая характеристика работы

Находящийся в постоянно изменяющемся состоянии окружающий мир стимулирует сознание человека активно отражать объекты действительности, которые, трансформируясь и взаимодействуя, способны вызывать у человека те или иные переживания и эмоциональные реакции.

В нашей работе термин «эмоция» имеет собирательное значение: он объединяет все психические переживания человека – чувства, аффекты, состояния, т.е. все «переживательно-мотивацион-ные» процессы; выбор этого термина определен сложившейся в лингвистике традицией.

До сих пор нет единого мнения в отношении формы протекания эмоциональных (психических) переживаний человека. Эмоции, несмотря на свою биопсихосоциальную значимость, остаются относительно малоизученным феноменом, хотя современная наука насчитывает сегодня более 20 различных теорий эмоций. На сегодняшний день, как показал анализ, не существует общепризнанной, единой теории эмоций ни в психологии, ни в психолингвистике, ни в лингвистике. Сложность создания такой теории состоит в том, что эмоции, имеющие свои перцептивные и акустические показатели, вытекают чаще из когнитивных интерпретаций окружающей действительности, нежели из самой действительности.

Различия в понимании исследуемого феномена мотивированы тем, что эмоции человека и механизмы их языковой репрезентации рассматриваются в контексте различных дисциплин. Объективная картина репрезентации эмоций в языке может быть получена при интеграции разноуровневых подходов к изучению языка эмоций в рамках единой концепции. Одним из недостатков существующих исследований является факт отсутствия единой и непротиворечивой теории эмоций.

В связи с развитием когнитивной науки уже не подвергается сомнению влияние эмоций на мыслительные операции человека.

Когнитивный подход, используемый в нашей работе, позволяет соединить традиционные представления о репрезентации эмоций, в которых человеческий фактор присутствовал в имплицитном виде, с современными изысканиями лингвистической науки о человеке.

Предметом изучения в нашей работе является фрагмент эмоциональной картины мира как сложного структурно-смыслового образования, как фиксации оценочной деятельности человеческого сознания при лингвоментальном освоении окружающей действительности с позиций когнитивной лингвистики.

Феноменологическое существование эмоциональной картины мира в значительной степени обусловлено языком: после проекции эмоциональной картины мира в языковое сознание она репрезентируется в виде совокупности, в основном, вербализованных концептов, понятий (и т.д.), выступающих как отражение внутреннего, психического мира и эмоционально «переработанных» представлений, восприятий, ощущений, в основе которых лежат перцептивные образы.

Объектомнашего исследования выступают вербализованные эмоциональные концепты «гнев», «страх», «отвращение», «ужас» в русской и немецкой языковых картинах мира, интерпретируемые как этнокультурно обусловленные структурно-смысловые ментальные образования.

В основе эмоционального концепта лежит представление индивида об определенном предмете, явлении и т.д., базирующееся на особой оценке. Эмоциональный концепт представляет собой, по сути, разновидность культурного концепта с дополнительными эмотивными, ценностными и оценочными характеристиками.

Актуальностьданной работы заключается прежде всего в том, что в ней впервые ставится проблема комплексного изучения эмоциональных концептов «гнев», «страх», «отвращение», «ужас» в русле современных лингвокультурологических и лингвокогнитивных исследований с учетом результатов, полученных на базе концептуального анализа.

Актуальным является интегративный подход к изучению архитектоники эмоциональных концептов, включающий описание когнитивных, вербальных и оценочно-образных аспектов.

Цельюнастоящего исследования является комплексное лингвокогнитивное и лингвокультурологическое изучение фрагмента эмоциональной картины мира русского и немецкого лингвокультурных сообществ, репрезентированного вербализованными эмоциональными концептами «гнев», «страх», «отвращение», «ужас».

Целесообразной в данном контексте представляется проверка гипотезы о том, что представители различных этнокультур, возможно, по-разному смотрят на эмоции, но в лингвокультурах имеется большое количество одинаковых средств выражения эмоциональных концептов, обеспечивающих возможность трансляции понятий, идей, психических образов из одной лингвокультуры в другую посредством перевода: мы полагаем, что эти актуализированные в определенном языке ментальные конструкты в принципе переводимы в другую лингвокультуру и находят свое отражение в сознании её носителей.

Обозначенная цель предполагает решение следующих задач:

1. Выявить и описать конститутивные признаки эмоциональных концептов «гнев», «страх», «отвращение», «ужас» как маркеров эмоциональной картины мира.

2. Определить и описать когнитивные интенции коммуникантов в художественных текстах, обусловливающие вербализацию концептов.

3. Выявить метафорические способы концептуализации базовых эмоций «гнев», «страх», «отвращение», «ужас» в русской и немецкой языковых картинах мира.

4. Лингвистически верифицировать психологическую структуру указанных эмоциональных концептов в русской и немецкой лингвокультурах.

5. Экспериментально обосновать существование в концептуальном сознании носителей языка собственной «картинки» базовых эмоций, детерминированной личным опытом и знаниями.

Решение поставленных задач определило содержание работы и позволило сформулировать основные положения развиваемой концепции, выносимые на защиту:

1. Эмоциональный концепт – как разновидность культурного концепта – отличается дополнительными эмотивными, ценностными и оценочными характеристиками. Каждая конкретная семантико-психологическая и эмоционально-эстетическая реализация эмоциональных концептов, в частности, «гнев», «страх», «отвращение», «ужас» обусловливается особенностями языкового сознания личности как обобщенного образа носителя и проводника культурных, языковых, коммуникативно-деятельностных и поведенческих реакций.

2. Художественный текст и его эмотивно-оценочный фрагмент (как эмпирическая база исследования) репрезентированы сложной структурой интенций, представляющих собой комплексное иерархическое целое, в котором выделяются обязательные и факультативные мотивы. Участники интенционального сценария связаны различными логическими отношениями, причем доля оценочной семантики может быть различной, в ряде случаев достигая нуля.

Выражение интенций взаимосвязано с разного рода семантико-прагматическими интерпретациями указанных эмоций.

3. Картина репрезентации эмоций в языке определяется прежде всего метафорическими дескрипциями эмоций, изучение которых обнаруживает скрытые связи между различными феноменами окружающей действительности. В исследуемых лингвокультурах наличествуют более или менее продуктивные типы метафоры, что обусловлено психологической особенностью человека и спецификой языковых единиц.

4. Эмоциональные концепты в принципе переводимы средствами языка-реципиента с возможной смысловой и эмотивной «ущербностью» исходного концептуального инварианта.

5. В практическом сознании носителей языка сформирован «образ» базовых эмоций, принятый в данном лингвокультурном сообществе. Каждый индивид тем не менее имеет собственный вариант данного образа, обусловленный личным опытом и индивидуальными процессами.

Материалом исследованияпослужили данные сплошной выборки из словарей русского и немецкого языков, а также художественных русско- и немецкоязычных текстов общим объемом около 3000 вербальных единиц (более 12300 страниц). Предпочтение отдавалось переводному материалу.

Научная новизнадиссертационной работы обусловлена выбором объекта и подходами к его исследованию, позволившими соединить традиционные представления о репрезентации эмоций, в которых человеческий фактор присутствовал в имплицитном виде, с современными изысканиями лингвистической науки о человеке. Интеграция разноуровневых подходов к изучению языка эмоций позволяет получить объективную картину репрезентации эмоций в языке и уточнить концептуальные основы моделирования процессов эмоциональной и интеллектуальной интерпретации действительности говорящим субъектом.

Теоретической базой исследования послужили концепции по психологии эмоций (К. Изард, Э. Нойманн, С. Кьеркегор, К. Юнг, С.Л. Рубинштейн и др.), лингвистические исследования эмоций (Л.Г. Бабенко, К.М. Буряков, В.И.Шаховский, В.Н. Телия, Е.Ю. Мягкова, Н.А. Красавский и др.), исследования по когнитивной лингвистике (Е.С. Кубрякова, Ю.С. Степанов, Дж. Лакофф, Ч. Филлмор, Т. ван Дейк, Н.Н. Болдырев, В.И. Карасик, и др.), исследования в области эволюции языка (В. фон Гумбольдт, Э. Сепир, И.А. Бодуэн де Куртене, В.А. Звегинцев и др.), и лингвокультурологические исследования (Н.Д. Арутюнова, А.Г. Баранов, Д.О. Добровольский, Ю.А.Сорокин, Н.В.Уфимцева, В.В. Воробьёв, В.В. Красных, С.Х. Ляпин, В.А. Маслова, Т.А.Фесенко и др.).

Теоретическая значимостьисследования заключается в установлении структурных доминант строения эмоционального концепта, в определении специфики языковой категоризации мира в рамках эмоциональных концептосфер и установлении механизма лексической репрезентации эмотивной оценки, а также в определении когнитивной основы при переводе эмоциональных концептов с одного языка на другой, что в целом вносит определенный вклад в общую теорию языковой личности и позволяет заполнить некоторые теоретические лакуны в переводоведении.

Практическая значимость данной работы заключается в том, что ее результаты могут найти применение в преподавании ряда дисциплин (психолингвистики, общего языкознания, лингвокультурологии, теории и практики перевода, когнитивной лингвистики), а также при проведении дальнейших исследований по данной проблематике.

Достоверность и обоснованность полученных результатов обеспечивается представительной выборкой примеров и комплексным применением различных методов исследования. Методы исследования изучаемого объекта включают наряду с общенаучным индуктивно-дедуктивным методом дефиниционный, контекстно-ситуативный и концептуальный анализы, метод лингвистической интерпретации, метод компонентного анализа, а также элементы статистического анализа.

Психолингвистический эксперимент позволяет верифицировать полученные теоретические результаты экспериментальным путем.

Апробация работы. Основные положения диссертации и полученные результаты обсуждались на заседаниях сектора в ИЯ РАН (2000-2003 гг.), а также нашли отражение в докладах и сообщениях на международных научных конференциях «Филология и культура» (Тамбов 2001, 2003), «Лингвистические основы межкультурной коммуникации в сфере европейских языков» (Нижний Новгород 2001), «Проблемы лингвистики и методики обучения иностранным языкам: традиции и стратегия обновления» (Тамбов 2001), в школе-семинаре по когнитивной лингвистике (Тамбов 2002), на международной конференции «Языки и транснациональные проблемы» (Москва 2004) и др.

По теме диссертации опубликовано 9 работ.

Структура работы. Диссертация включает Введение, три главы, Заключение, Список использованной научной литературы.

Основное содержание работы

Во введении дается общая характеристика работы, определяются цели, задачи, предмет и объект исследования, обосновываются актуальность и научная новизна работы, формулируются основная цель и конкретные задачи, называются исследовательские методы, излагаются положения, выносимые на защиту, указываются области применения полученных результатов, даются сведения об апробации основных положений диссертации.

Первая глава «Онтология эмоций и специфика их концептуализации» посвящена обзору различных точек зрения на природу и значение эмоций, в ней определяется место эмоций в системе языка, описываются лингвистические концепции эмоций, выявляются проблемы, возникающие в контексте междисциплинарных исследований, описывается вербальная система репрезентации эмоций, изучаются основные характеристики эмоциональной оценки, их реализация в эмотивно-оценочных фрагментах художественных текстов, что позволяет переместить акцент с эмотивно-оценочной лексики на человека, эмоционально воспринимающего окружающую действительность, а также исследуются способы символизации и средства языковой концептуализации эмоций «гнев», «страх», «отвращение», «ужас» в разных лингвокультурах.

Для лингвистической науки релевантным является постулат о том, что объективная реальность и человеческое бытие отражаются в сознании индивида с участием эмоций.

В основе дискуссий по вопросу об универсальности/неуниверсальности эмоций лежит неоднозначность в понимании природы этого феномена. Если эмоции интерпретировать как простейшие психические процессы, которые основаны лишь на перцепции, то в этом случае можно говорить об их универсальности; социализированные (моральные, эстетические) эмоции, в свою очередь, трактуются нами вслед за другими исследователями как культурно обусловленный ментальный продукт, и их переживание доступно далеко не каждому человеку в силу индивидуально-психологического характера данных эмоций. (Эмоции, имеющие свои перцептивные и акустические показатели, вытекают чаще из когнитивных интерпретаций окружающей действительности, нежели из самой действительности).

Диффузность эмоций и отсутствие четкого терминологического разграничения в использовании таких родственных понятий, как «чувство», «аффект», «ощущение» и др. позволяют нам употреблять в нашей работе термин «эмоция» как собирательное понятие.

Для лингвокультурологов и специалистов по когнитивным наукам безусловный интерес представляет изучение концептуализации и вербализации эмоций в различных лингвокультурах, причем, вербально оформленные концепты более доступны исследователю, в отличие от неоязыковленных. Вербализованный концепт интерпретируется как трехкомпонентная ментальная структура, включающая и дифференцирующая такие признаки, как понятие, образ и оценка. Мы разделяем в нашей работе мнение исследователей о том, что в результате погружения концепта в конкретный текст, в конкретную коммуникативную ситуацию его архитектоника может варьироваться в зависимости от степени реализации его признаков, чем обусловлена определенная вариабельность его периферийной части.

Эмоциональные концепты выступают как этнокультурно обусловленные структурно-смысловые ментальные образования, как этноспецифичные фиксаторы мыслительного процесса.

Однако, несмотря на вариабельность их периферийной части, в них наличествуют, на наш взгляд, определенные универсальные структуры как связующие между знанием, сознанием и человеческой культурой, как фиксаторы специфичности, актуальные не только для многих, но и для единичных культур, которые выделяются в качестве категориальных признаков (категориальных структур). В основе выявления вербальных/кате-гориальных признаков лежит языковая категоризация мира, интерпретируемая как восприятие и моделирование мира посредством языковых категорий.

Во второй главе «Концептуализация эмоций «ГНЕВ», «СТРАХ», «УЖАС», «ОТВРАЩЕНИЕ» в русской и немецкой языковых культурах» осуществляется анализ указанных эмоциональных концептов в рамках лингвокультурологии и когнитивной лингвистики, выявляются авторские когнитивные интен­ции и их специфические черты в эмотивных текстовых фрагментах, изучаются основные элементы соответствующего прагматического контекста, который в единстве с семантическими параметрами высказывания предоставляет возможность адекватной интерпретации эмотивных высказываний. Выявляются языковые актуализаторы семантико-прагматического потенциала художественного текста, а также приводится типология интенций.

Мы разделяем мнение В.И.Шаховского о том, что структурная организация эмотивного текста характеризуется особым «пакетом» организующих текст этого вида компонентов, объединяющим эмотивную лексику и фразеологию, набор эмотивных конструкций, а также эмоциональную ситуацию, эмоциональные намерения, позиции коммуникантов и их общий эмоциональный настрой (Шаховский 1987).

Анализ разноязычных художественных текстов с когнитивно-дискурсивных позиций позволил выявить базовые когнитивные интенции носителей языка и изучить иерархические отношения в системе интенций конкретного речевого акта. Нами выявлены вербальные актуализаторы семантико-прагматического потенциала художественного текста, а также разработана соответствующая типология интенций коммуникантов, включающая интенции эмотивно-психологического воздействия на коммуниканта, выражения эмоционально-психологического состояния, выражения оценочного мнения, создания эмотивно маркированного типа коммуникации, влияния на эмоциональное состояние и ценностную ориентацию адресата и формирования индивидуального имиджа.

Реализация интенций связана с разного рода семантико-прагматическими модификациями эмотивно-оценочного значения: погашениями оценочных или эмотивных смыслов и актуализацией стилистического, социального или эстетического компонентов значения.

Как показал анализ, организация эмотивного текста отличается эмотивно-просодическим оформлением текстового фрагмента, а также «насыщенностью» эмотивов, что напрямую зависит от интенции автора выразить эмоциональное состояние, например:

– Süsse Nacht! Ewige Liebesnacht! Alles umspannendes Land der Seligkeit! Wer dich ahnend erschaut, wie könnte er ohne Bangen zum toden Tage zurückerwachen? Banne du das Bangen, holder Tod! Löse du nun die Sehnenden ganz von der Not des Erwachens! O fassungsloser Sturm der Rhythen! O chromatisch empordrängendes Entzücken der metaphysischen Erkenntnis! Wie sie fassen, wie sie lassen, diese Wonne fern den Trennungsqualen des Lichts? Sanftes Sehnen ohne Trug und Bangen, hehres, leidloses Verlöschen, übersehliges Dämmern im Unermesslichen!… (Mann 2002: 50).

«Плотность» эмотивно-оценочной лексики отражает интенцию автора передать состояние страха и восторга, ужаса и радости и выразить свою оценку этим состояниям и ситуациям, обусловившим их.

Эмоциональная напряженность сохраняется также в русском переводном варианте данного эмотивного текстового фрагмента:

– Сладостная ночь! Вечная ночь любви! Всеобъемлющая обитель блаженства! Разве может тот, кто в грезах своих увидел тебя, не ужаснуться пробуждению, возвращающему в пустыню дня? Прогони страх, милая смерть! Освободи тоскующих от горести пробужденья! О, неукротимая буря ритмов! О, хроматический порыв в восторге метафизического познания! Как познать, как отринуть блаженство этой ночи, не знающей мук расставания? Кроткое томление без лжи и страха, величественное угасание без боли, блаженное растворение в бесконечности! (Манн 1984: 48).

Посредством эмотивной лексики вербализуется не только эмоциональное состояние счастья и ужаса, восторга и отчаяния, но и эмоциональный контекст данной коммуникативной ситуации, ее эмоциональная противоречивость; репрезентация данного «эмоционального взрыва» обеспечивается, на наш взгляд, согласованием «несогласуемого», взаимодействием «плюса» и «минуса», например, «милая смерть», «отринуть блаженство», «величественное угасание без боли».

Увеличение плотности эмотивно-оценочной лексики, использование лексических единиц с противоположным знаком психологической оценки для описания как психического, так и физического состояния – все это является выражением эмоций, их лингво-ментального образа.

Интенция выражения эмоционального состояния репрезентируется усложненными синтаксическими конструкциями, насыщенными повторами, междометиями, восклицаниями или риторическими вопросами:

– Oh, ich hasse euch alle, weil ihr zulasst, dass das Leben weitergeht. Vergessen streuen über den Mord, wie man Asche über Glatteis streut. Der Kinder wegen, ja der Kinder wegen, das hört sich herrlich an, und es ist ein herrliches Alibi: neue Witwen aufziehen, neue Männer, die abgeknallt werden und Frauen zu Witwen machen können. Neue Ehen gründen, oh, ihr Stümper, fällt euch nichts Besseres ein?(Böll 1957: 116).

Переводной вариант сохраняет сложные синтаксические конструкции, перемежающиеся восклицаниями, повторами. Риторический вопрос, собственно, актуализирует смысл всего высказывания, ср.:

– О, как я вас всех ненавижу за то, что вам кажется, будто жизнь идет своим чередом. Посыпать смерть пепелом забвения, как лед посыпают золой. Ради детей, ах, ради детей: что прекрасно звучит и служит прекрасным оправданием; наполнить мир новыми вдовами, новыми мужьями, которым суждено погибнуть и сделать своих жен вдовами. Заключать новые браки…. Жалкие вы ничтожества. Неужели вы ничего лучше не придумаете? (Бёлль 1987: 262).

Влияние психологического плана при выражении интенции эмотивно-психологического воздействия на коммуниканта реализуется автором высказывания при помощи эмоционально-нагруженной лексики, несущей психологический заряд, ср.:

– Nein, das solltest du nicht! – schrie Baldini entsetzt, und es schrie aus ihm die ebenso tief verwurzelte wie spontane Angst vor der Verschwundung seines Eigentums. Und als geniere er sich ueber diesen entlarvenden Schrei, bruellte er gleich hinterher: Und in die Rede fallen sollst du mir auch nicht. (Süsskind 1994: 91).

Лексема «schrie» («schreien»), употребляемая вместо нейтральной «sagte» («sagen»), «rief» («rufen»), отражает высокую степень психологического «накала» состояния коммуникантов, многократно усиливаемую лексемой «entsetzt» («в ужасе», «объятый ужасом»). Неуправляемость эмоционального состояния коммуниканта выражена «интегральным» контекстным смысловым фоном, обусловленным эмотивно-смысловым наполнением определяющих данный контекст выражений «tief verwurzelte wie spontane Angst» («глубоко укоренившийся как и внезапный страх»), «Angst … vor der Verschwundung seines Eigentums» («страх потерять свою собственность»).

В русском переводном варианте сохраняется психологическая напряженность, отражающая интенцию эмотивно-психологического воздействия на коммуниканта, ср.:

– Нет, не надо! – в ужасе вскричал Бальдини, и в крике был страх, столь же глубоко укоренившийся, сколь и стихийный, страх перед расточительностью, страх за собственность. Но словно устыдившись этого разоблачительного крика, он тут же прорычал: И не смей меня перебивать! (Зюскинд 2002: 91).

Насыщенность эмотивно-оценочной лексикой («в ужасе вскричал», «в крике был страх») маркирует эмоциональную канву данного высказывания.

Языковой материал показывает, что номинанты эмоций являются структурными компонентами многочисленных метафорических описаний, которые, в свою очередь, обнаруживают существование скрытых связей между различными феноменами мира, поэтому анализ метафоры способствует выявлению лингвокогнитивного механизма деятельности человеческого сознания. Ассоциативный характер нашего мышления результируется в вербальном установлении функциональных и формальных сходств и аналогий, связывающих феномены субъективной и объективной действительности, причем, эти ассоциативные отношения всегда культурно обусловлены.

Анализ употребления номинантов эмоций как элемента метафорических дескрипций в художественных текстах различных лингвокультур обнаружил принципиальное сходство множества образов, используемых носителями русского и немецкого языков в понимании такого социально-психологического феномена, как эмоции, что обусловлено, как представляется, базисными, универсальными для всех этносов архетипами (огонь, воздух, вода), составляющими основу их толкования мира. При этом не исключается особенность индивидуального и национального человеческого сознания, репрезентируемая в выборе мотивов, речевых образов и интерпретации мира разными этносами, например:

а) – «Und in ihren Augen war eine furchtbare Angst» (H. Böll);

– «Panisches Entsetzen flackerte in seinen Augen auf» (P. Evertier);

– «Eine rasende Wut gegen den Bengel Rader fasst sie» (H. Fallada);

– «Sie packt ploetzlich feige, zaehneklappernde Angst» (H. Fallada);

– «Aber des Professors Vaterherz ist ganz zerrissen von ihr und von den beschämenden Schrecken der recht und heillosen Leidenschaft»(H.Böll);

– «Sie haben so schreckliche Angst vor den Werwölfen» (H. Böll).

б) – «Злая печаль поселилась во мне» (Н. Никитин);

– «И волос от тайного страха встаёт» (Н. Никитин);

– «С холодным бешенством подумал опьянённый Григорий» (М.А. Шолохов);

– «Глафира уже чувствовала полный страх перед этим человеком» (Н.С. Лесков);

– «Злобная радость», «одинокая печаль» (М. Лермонтов).

Анализ показывает, что толкование эмоциональных концептов осуществляется путем обращения к таким, в частности, понятийным сферам, как «человек» (антропоморфные метафоры), «животный мир» (зооморфные метафоры) и «неживая природа» (натурморфные метафоры). Наиболее продуктивными в исследуемых языках являются антропо- и натурморфные метафоры, что объясняется, по всей видимости, интроспективностью индивида и его стремлением познавать и оценивать мир сквозь призму своего Ego:

Проведенный анализ переводного материала позволил выявить принципиальную переводимость эмоциональных концептов средствами языка перевода, хотя, безусловно, определенная «ущербность» исходного эмоционального концептуального инварианта прослеживается.

Так, номинант «Wut» эмоции «гнев» является наиболее распространенным в немецкоязычном художественном дискурсе, в то время как его русскоязычные номинанты имеют вариативный характер, ср., например:

– Mit einem Mal war die sorgfältig vergessene Angst wieder da, verulent wie im vergangenen Herbst, mit der Panik, der Empörung, der Wut, der Verzweiflung. (Süsskind 1994: 75).

– В мгновение ока вернулся старательно забытый страх столь же заразительный, как прошлой осенью, со всеми побочными явлениями, паникой, яростью, истерическим подозрением, отчаянием. (Зюскинд 2002: 75).

Следует отметить, что переводчик для усиления экспрессивно-психологического фона вводит дополнительные вербальные маркеры, отсутствующие в немецком оригинале («истерическое подозрение»), выстраивая логическую цепочку эмотивно-психологического разрушения личности: страх – паника – ярость – истерическое подозрение – отчаяние.

Концепт «отвращение» репрезентируется в следующем вербальном контексте:

– Natürlich das Veilchenparfüm! Ein widerlich erdnahes Produkt! Wahrscheinlich war er selbst, der es seit Ihren benutzte, schon infiziert davon (Süsskind 1994: 182).

Концепт «widerlich» имеет однозначно отрицательную эмотивно-психологическую оценку, контекстуально отражаемую в «сопутствующих» лексемах «infiziert», «erdnah», ср., в переводном варианте:

– Конечно, эти фиалковые духи! Отвратительно близкий к земле, даже подземный продукт. Вероятно, он сам, употреблявший его много лет, уже заражен им (Зюскинд 2002: 182).

В интерпретации переводчика концепт «отвратительно» ассоциируется с «подземным продуктом» (хотя в оригинале этих вербальных единиц нет), распространяющим отвратительный запах (гниения?) и сравниваемым с «инфекцией».

Переводчик «домысливает» за автора, завершает его «смысловую программу», возможно, в несколько ином психологическом ключе.

Итак, подытоживая рассмотрение специфики вербальной трансляции эмоциональных концептов, можно отметить их принципиальную переводимость средствами языка перевода.

Выбор используемых способов перевода, позволяющих КТ оказывать на реципиентов адекватное с ИТ эмотивно-психологическое воздействие, обусловлен, главным образом, концептуальной системой переводчика.

В третьей главе «Специфика вербальной репрезентации эмоций «ГНЕВ», «СТРАХ», «УЖАС», «ОТВРАЩЕНИЕ» в русской лингвокультуре: системное и экспериментальное изучение» осуществляется анализ словарных дефиниций эмоций «страх», «гнев», «отвращение», «ужас» в различных лексикографических источниках (толковых, идеографических, синонимических словарях русского языка) с целью выявления базовых компонентов указанных психических констант и их места (статуса) в лексической системе русского языка. В данной главе приводятся также результаты психолингвистического эксперимента, проведенного с носителями русского языка, позволяющего лингвистическими средствами верифицировать психологическую специфику указанных эмоций в русской языковой картине мира, а также уточнить построенные нами лингвокогнитивные модели эмоций «гнев», «ужас», «страх», «отвращение» в контексте русской лингвокультуры.

Как показывает анализ лексикографических дефиниций эмоций «страх», «гнев», «ужас», «отвращение», данные эмоций и трактуются, в основном, как чувства с положительным или отрицательным зарядом, причем вербальные репрезентации этих эмоций – несмотря на различную функциональную направленность лексикографических источников – являются, как правило, однотипными и единообразными, актуализирующими преимущественно лишь один из системных компонентов эмоции, а именно – субъективное переживание, что представляется недостаточным для раскрытия характера эмоции как сложного процесса.

Исходя из методологического указания А.М. Шахнаровича, согласно которому психолингвистический «эксперимент должен быть задуман и разработан таким образом, чтобы его результаты либо отрицали, либо подтверждали предусматриваемые гипотезой положения», и соотнося это указание с обсуждаемой гипотезой о трехкомпонентной структуре эмоции как сложного процесса, мы построили и провели психолингвистический эксперимент.

Целью нашего психолингвистического эксперимента было выяснение следующих вопросов:

1) Соотносятся ли закрепленные в практическом сознании носителей русского языка (разных возрастов и находящихся на различных ступенях образования) определения исследуемых эмоций с зафиксированными словарными дефинициями?

2) В какой степени (и с какой точностью) носители русского языка могут вербализовать все нюансы данных эмоций как сложных процессов и какие (сколько) из системных компонентов эмоции они могут актуализировать (по сравнению с лексикографическими источниками), используя для характеристики указанных эмоций эпитеты (прилагательные)?

В качестве испытуемых в эксперименте приняли участие носители русского языка, для которых русский язык является родным:

а) школьники 9-го класса (25 человек), (1);

б) школьники 10-го класса (22 человека), (2);

в) студенты 2-го курса университета, обучающиеся по специальности «Психология» (22 человека), (3);

г) студенты 2-го курса университета, обучающиеся по специальности «Филология» (23 человека), (4).

Анализ ответов испытуемых позволил выявить следующее:

Испытуемые (1) и (2) рассматривают вышеуказанные эмоции преимущественно как «отрицательное чувство» или «состояние души».

Испытуемые (3) в своих определениях вышеназванных эмоций опирались на полученные в процессе обучения специальные знания, закрепленные в их концептуальном сознании. Однако, как показывает анализ, определения испытуемых (3) также лишены четкости, в них актуализируется чаще всего один из компонентов системной структуры эмоций (реже – два), например, субъективное переживание или феноменологическое свойство; однако в ответах достаточно четко прослеживаются «степени свободы» эмоциональной системы.

Опрос студентов-филологов (4) выявил, что ответы данной группы испытуемых наиболее полно соотносимы с материалом лексикографических источников и репрезентируют богатую палитру оттенков рассматриваемых эмоций в структурном и семантическом плане, ср.:

Данные проведенного нами эксперимента позволяют утверждать, что носители языка, как правило, сохраняют базовый субстрат зафиксированных лексикографических дефиниций исследуемых эмоций, значительно, однако, расширяя или уточняя «набор» их структурных компонентов. Таким образом, в практическом сознании носителей русского языка сформирован «образ» базовых эмоций, принятый в данном лингвокультурном сообществе и отраженный в их словарных дефинициях. Расширенные дефиниции эмоций, используемые носителями языка при коммуникации, обусловлены их личным образным мышлением, воображением, знаниями, а также их опытом взаимодействия с окружающей средой, иначе говоря, индивидуальными процессами, которые вызывают данные эмоции.

Итак, речевые способности носителей языка обеспечивают владение общепринятыми и закрепленными в словарях вербальными репрезентациями, характеризующими свойства эмоциональной системы, представленной данными эмоциями, а также позволяют носителям языка формировать «индивидуальный лексикон», отражающий индивидуальную языковую картину мира и систему их личных оценок.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Фесенко, С.Л. Аффективно-когнитивная ориентация индивида и организация сознания / Фесенко С.Л. // Проблемы лингвистики и методики обучения иностранным языкам: традиции и стратегии обновления: Мат-лы I междунар. науч.-практ. конф. – Тамбов, 2001. – С. 141-143.

2. Фесенко, С.Л. Эмоции как элементы социокультурной реальности / Фесенко С.Л. // Филология и культура: Мат-лы III междунар. науч. конф. – Тамбов, 2001. – Ч. 3. – С. 57-59.

3. Фесенко, С.Л. Концептуальная метафора в системе когнитивного моделирования / Фесенко С.Л. // Проблемы психолингвистики: теория и эксперимент: Сб. науч. тр. – М., 2001. – С. 311-316.

4. Фесенко, С.Л. Эмоции в контексте ментального и реального / Фесенко С.Л. // Лингвистические основы межкультурной коммуникации в сфере европейских языков: Мат-лы междунар. конф. – Нижний Новгород, 2002. – Ч. 2. – С. 36-37.

5. Фесенко, С.Л. Проблема концептуализации эмоций в контексте освоения реального мира / Фесенко С.Л. // Реальность, язык и сознание: Междунар. межвуз. сб. науч. тр. – Тамбов, 2002. – Вып. 2. – С. 185-189.

6. Фесенко, С.Л. Лингвокультурологическая специфика эмоциональных концептов / Фесенко С.Л. // Композиционная семантика: Мат-лы третьей междунар. школы-семинара по когнитивной лингвистике 18-20 сентября 2002 года. – Тамбов, 2002. – Ч. II. – С. 64-67.

7. Фесенко, С.Л. Культурная маркированность эмоций в контексте невербальных средств коммуникации / Фесенко С.Л., Фесенко А.Л. // Филология и культура: Мат-лы IV междунар. науч. конф. 16-18 апреля 2003 года. – Тамбов, 2003. – С. 180-183.

8. Фесенко, С.Л. К вербализации эмоций в рамках перевода / Фесенко С.Л. // Актуальные проблемы современного международного публичного права: Мат-лы междунар. научно-практич. конф. – М., 2003. – С. 49-51.

9. Фесенко, С.Л. Аффективно-когнитивная ориентация языковой личности как основа формирования когнитивных интенций / Фесенко С.Л. // Языки и транснациональные проблемы: Мат-лы I междунар. научн. конф. 22-24 апреля 2004 года. – Москва-Тамбов, 2004. – Т. II. – С. 215-219.