ПОЛИТИЧЕСКИЙ СКАНДАЛ КАК ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Данная работа выполнена в русле таких научных парадигм, как лингвокультурология, социолингвистический анализ дискурса, критический дискурс-анализ, жанроведение, исследования по теории политического дискурса и дискурса СМИ. Она посвящена культурно-языковым характеристикам политического скандала как сложного дискурсивного образования. Мы полагаем, что лингвокультурологический подход к описанию явлений языка и культуры не может сводиться лишь к выявлению этнокультурных особенностей, поскольку понятие «культура» включает в себя не только этноспецифические, но и универсальные явления. Лингвокультурный характер феномена политического скандала требует привлечения экстралингвистических данных для его адекватного описания. Такие ключевые составляющие политического скандала, как нарушения этики, конфликты ценностей и идеологий, являются компонентами культуры как совокупности материальных и духовных ценностей и непосредственно относятся к сфере интересов нашего исследования. В фокусе внимания данной работы находится также политическая культура, как совокупность исторически сложившихся устойчивых политических представлений, убеждений и ориентаций.

Объектом исследования является сложное дискурсивное образование, объединяющее политический, бытовой, художественный дискурсы, а также дискурс масс-медиа. Предмет исследования составляет политический скандал как лингвокультурный феномен.

Актуальность исследования определяют следующие факторы:

1) изучение институциональных видов речевого общения находится в центре интересов социолингвистики, прагмалингвистики и лингвистики текста;

2) понятие сложного дискурсивного образования в связи с жанрами речи еще не нашла достаточно глубокого отражения в лингвистических работах;

3) политический скандал является актуальнейшим явлением современной общественно-политической жизни, которое заслуживает всестороннего лингвокультурологического изучения.

Поскольку исследование феномена политического скандала требует многоаспектного подхода и предполагает рассмотрение определенного круга вопросов междисциплинарного характера, проводя исследование, мы опирались на данные лингвистики, психологии, политологии, философии, культурологии. В работе реализуется подход к скандалу как к сложному дискурсивному образованию, которое может быть интерпретировано как сверхтекст, нарратив, сложное коммуникативное событие.

Цель заключается в систематическом описании политического скандала как лингвокультурного феномена современной массовой коммуникации. Гипотеза исследования состоит в том, что политический скандал, как сложное дискурсивное образование, сочетает в себе как черты институционального дискурса, так и черты, не присущие институциональным дискурсам.

Для решения поставленной цели необходимо выполнить следующие задачи:

1) выявить конститутивные признаки политического скандала как сложного дискурсивного образования;

2) разграничить в политическом скандале ингерентно заданные жанры, присущие институциональным дискурсам, и жанры, которые не являются характерными для сферы институционального общения;

3) выявить жанровую структуру политического скандала как сверхтекста;

4) выявить ролевую и темпоральную структуры политического скандала как нарратива и сложного коммуникативного события;

5) описать метафорические представления массового сознания о политическом скандале;

6) описать специфику эмотивности политического скандала как эмотивного и эмоциогенного текста;

7) выявить манипулятивные тактики, используемые в рамках скандала.

Научную новизну работы мы усматриваем в комплексном описании политического скандала как сложного коммуникативного события, нарратива и сверхтекста; выявлении его жанровой, ролевой и темпоральной структуры, а также прагмалингвистических характеристик.

Теоретическая значимость работы состоит в расширении и уточнении концептуального аппарата теории политического дискурса, дальнейшей разработке таких проблем прагмалингвистики и лингвокультурологии, как институциональное общение, его формы, виды и жанрово-стилистические особенности, а также в освещении такого сравнительно нового для лингвистики объекта изучения, как сложное дискурсивное образование на примере политического скандала в терминах семиотического треугольника (семантика, прагматика, синтактика).

Практическая ценность выполненной работы состоит в том, что ее результаты могут найти применение в вузовских курсах стилистики, общего языкознания, интерпретации текста, лингвокультурологии, социолингвистики, спецкурсах по политическому дискурсу и практике политических дискуссий. Они также могут представлять интерес для специалистов по связям с общественностью при разработке стратегий предвыборных кампаний и контроле за освещением хода предвыборной борьбы в масс-медиа.

Исследование проводилось на материале новостных и публицистических текстов, взятых из разных по качеству и вектору политической ангажированности средств массовой информации, действующих на территории России – газет («Коммерсантъ», «Общая газета», «Известия», «Комсомольская правда», «Советская Россия», «Завтра» и др.), телепередач таких общенациональных каналов, как ОРТ (позже – Первый канал), РТР (позже – «Россия»), ТВ-6 (позже – ТВС), НТВ; радиостанций («Эхо Москвы»), электронных масс-медиа (ntv.ru, gazeta.ru, polit.ru, и др.), некоторых иностранных источников, в частности: CNN.com, BBCWorld.com, The Economist, Newsweek, The Times. Использовались тексты художественного дискурса, созданные по поводу политических скандалов: политические пародии, анекдоты, эпиграммы, карикатуры. Привлекался материал текстов бытового дискурса, полученный в результате применения метода включенного наблюдения за спонтанными дискуссиями наивных коммуникантов по поводу политических скандалов. Всего было проанализировано около 900 текстов отечественных источников, и около 600 текстов англо-американских источников. Объем примеров составил от десяти строк (краткое новостное сообщение) до десяти страниц (политический комментарий).

В работе применялся гипотетико-дедуктивный метод, методы дискурс-анализа, интроспекции, элементы контент-анализа, описательный метод с его основными компонентами: наблюдением, интерпретацией и обобщением, а также метод включенного наблюдения.

Теоретической базой исследования послужили работы отечественных и зарубежных лингвистов в области лингвистики текста и теории дискурса (Р. Барт, И.Р. Гальперин, P. Seriot, Р. Водак, Т. ван Дейк, В.А. Кухаренко, А.Г. Баранов, В.И. Карасик, В.А. Кухаренко, Н.А. Купина, М.Л. Макаров, Е.И. Шейгал), жанроведения (М.М. Бахтин, М.Ю. Федосюк, Т.В. Шмелева, К.Ф. Седов, В.В. Дементьев), семиотики и лингвосемиотики (В.Я. Пропп, Ю.С. Степанов, Ю.М. Лотман, А.В. Кравченко, Ч. Моррис, Ч. Пирс, У. Эко), прагмалингвистики (Н.Д. Арутюнова, В.И. Шаховский, В.И. Жельвис, J. Baudrillard).

В своем исследовании мы опирались на следующие положения, доказанные в лингвистической литературе:

1. Институциональный дискурс является сферой общения, где доминируют статусно-ролевые смыслы, в отличие от бытового и художественного дискурса, где доминируют личностные смыслы (В.И. Карасик, .Agar, Р. Водак).

2. Взаимодействие на уровне социальных институтов, с одной стороны, и межличностное общение, с другой, приводят к появлению сложных дискурсивных образований. Внимание современных лингвистов к этому процессу, с одной стороны, является продолжением тенденции в лингвистике к укрупнению объекта изучения, с другой – выявляет особенности взаимодействия статусно-ролевых и личностных смыслов (А.Г. Баранов, Е.И. Шейгал, А.В. Попова).

3. Сложные дискурсивные образования современного коммуникативного пространства могут быть интерпретированы как сверхтексты при наличии тематического и содержательного единства (Н.А. Купина, Г.В. Битенская). Сложные дискурсивные образования, сконцентрированные вокруг политического события, могут быть интерпретированы как политический нарратив (Е.И. Шейгал).

4. Любой объект языковой действительности может быть рассмотрен как семиотический объект в трех ракурсах – синтактика, прагматика, семантика (Ч. Моррис, Ч. Пирс, У. Эко).

Апробация. Концепция, основные положения и результаты исследования докладывались на научных конференциях в Волгоградском государственном педагогическом университете (2000, 2001), Международных конференциях «Социальная власть языка», «Межкультурная коммуникация и проблемы национальной идентичности», «Диалог и проблемы интерпретации» (Воронеж, 2001, 2002, 2002), на заседаниях научно-исследовательской лаборатории «Язык и личность» при кафедре языкознания ВГПУ, на теоретических аспирантских семинарах. По теме диссертации опубликовано 5 работ.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Сложные дискурсивные образования поддаются анализу в терминах семиотического треугольника. Связи между элементами системы (синтактика) описываются в рамках жанровой структуры сверхтекста, взаимодействие в реальной коммуникации (прагматика), а также отношение элементов системы к объектам действительности (семантика) описываются в рамках ролевой и темпоральной структуры нарратива и сложного коммуникативного события.

2. Политический скандал относится к числу сложных дискурсивных образований, обладающих высокой общественно-политической значимостью и представляет собой получившее многократную вариативную разножанровую реализацию публичное конфликтное общение вокруг события, нарушающего этические нормы и влияющее на политическую ситуацию.

3. Политический скандал как сложное дискурсивное образование, принадлежит разным типам дискурса (как институциональным – политическому, масс-медиа, так и неинституциональным – бытовому и художественному). В рамках данного сложного дискурсивного образования установлено динамическое взаимодействие статусно-ролевых и личностных смыслов.

4. Жанровая структура политического скандала включает в себя жанры, принадлежащие к политическому, бытовому, художественному дискурсу, а также дискурсу масс-медиа. Прототипными для политического скандала являются жанры информационного сообщения и политического комментария. Околоядерными жанрами являются следующие жанры: интервью, публичное выступление, разговоры о политике, слухи. Периферийными жанрами политического скандала являются: открытое письмо, политическая карикатура, анекдот, пародия, эпиграмма, поэтические фольклорные жанры.

5. Темпоральная структура политического скандала состоит из первичного дискурса-стимула, и вторичных дискурсов-реакций: дискурса контрудара, защиты и «примирения».

6. Неинституциональная коммуникация по поводу политических скандалов является фатическим видом общения c доминированием эмотивности и низким уровнем фактологической информативности. Для институциональной коммуникации характерно неразрывное единство фактологической информативности и эмотивной оценочности.

Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В первой главе «Политический скандал в дискурсивно-семиотическом ракурсе» рассматривается проблема изучения сложных дискукрсивных образований в расширяющемся поле лингвистических исследований; в качестве примера такого дискурсивного образования описывается политический скандал.

Лингвистика начала XXI века в области социолингвистического анализа дискурса пытается решить, о чем, для чего и как осуществляется коммуникация под влиянием разных (лингвистических и экстралингвистических) факторов, в том числе – институциональных характеристик общения. В связи с этим сообщества текстов разных жанров, принадлежащих разным типам дискурса, являются актуальным предметом лингвистических исследований. Поскольку социолингвистический анализ дискурса ориентируется на изучение взаимодействия языковой личности и социальных систем, таких, в частности, как институциональные дискурсы, необходима выработка методологического аппарата для изучения подобных макроречевых форм в их целостности. Мы пользуемся родовым термином «сложные дискурсивные образования» и предлагаем взгляд на них в ракурсе семиотического треугольника – семантика, прагматика, синтактика. Объект изучения интерпретируется как сверхтекст, что представляет синтактику – отношения между элементами системы, то есть, текстами разных жанров. При рассмотрении объекта исследования как сложного коммуникативного события внимание акцентируется на отношении знаковых комплексов к говорящим субъектам, функционировании в реальной коммуникации (описание речевых действий, коммуникативных стратегий, ситуаций, сюжетно-ролевой структуры), т.е. на прагматике. Интерпретация сложного дискурсивного образования как нарратива выявляет отношение знаков системы к представлениям об объектах окружающей действительности, существующим в сознании языковой личности, т.е. представляет его семантический ракурс.

Уточнено содержание термина «сверхтекст». Это содержательное и ситуативное единство текстов разных жанров представляет собой разновидность текста, которая должна рассматриваться с учетом универсальных текстовых критериев цельности и связности. Локальная ограниченность и цельная модальная установка как конститутивные признаки сверхтекста (вывод Н.А. Купиной и Г.В. Битенской) не являются релевантными по отношению к сверхтексту политического скандала. В отличие от макроречевого акта, для сверхтекста характерна множественность коммуникантов и их иллокутивных целей. В отличие от гипертекста для сверхтекста не является обязательной формальная связь между элементами текстов на уровне плана выражения, т.е. механическое совпадение отдельных фраз или слов; для сверхтекста ведущим конститутивным признаком является содержательное и ситуативное единство.

Сложное коммуникативное событие является единицей дискурса, описывая «речь, погруженную в жизнь»: участников, наблюдателей, экстралингвистический контекст. В отличие от терминопонятия «факт», «событие» предполагает определенную нарративную структуру со своей динамикой. Фактотбрасывает все, что обнаруживает связь с личностью, в то время, как событие принадлежит жизненному пространству, разделенному на пересекающиеся личные сферы (Арутюнова, 1998). Сложное коммуникативное событие также является дискурсо-образующей единицей, так как семантика этого термина подразумевает модальность отношения к явлению действительности, которое побуждает адресанта к продуцированию текстов. Термины «сложное коммуникативное событие» и «коммуникативный акт» состоят в отношениях инклюзивности. Так, выступления перед избирателями, теледебаты, пресс-конференции, составляет сложное коммуникативное событие политического дискурса – избирательную кампанию.

Сюжетно-ролевые и темпоральные закономерности событий, развивающихся во временной последовательности, представляет взгляд на дискурсивные образования, как на нарративы. Вслед за Е.И. Шейгал, под политическим нарративом мы понимаем совокупность дискурсивных образований разных жанров, сконцентрированных вокруг определенного политического события (Шейгал, 2000).

Политический скандал относится к числу сложных дискурсивных образований, обладающих высокой общественно-политической значимостью. В работе предлагается следующее определение политического скандала как сложного дискурсивного образования: получившее многократную вариативную разножанровую реализацию публичное конфликтное общение вокруг события, нарушающего этические нормы и влияющее на политическую ситуацию. Политический скандал может быть интерпретирован как сверхтекст, так как образует совокупность текстов разных жанров, объединенных тематически, ситуативно и темпорально. В плане структуры сверхтекст политического скандала представляет собой мозаику, т.е. переходную по степени организованности структуру между строгой иерархией и ризомой.

Политический скандал также может быть интерпретирован как политический нарратив, поскольку обладает его главными свойствами: сюжетно-ролевой структурой, множественностью изложений, взаимодействием оппозиций этических ценностей и идеологий, протяженностью во времени, и т.д. Конститутивными признаками политического скандала как сложного дискурсивного образования являются: 1) наличие элемента опозоривания главных действующих лиц в силу нарушения ими этических норм; 2) влияние скандала на политический процесс; 3) жанровая вариативность скандала, в частности, присутствие текстов художественного дискурса (включая фольклор), а также бытового дискурса в виде жанра разговоров о политике и слухов.

Во второй главе «Политический скандал как сложное дискурсивное образование» реализован семиотический подход к сложным дискурсивным образованиям на примере политического скандала. Политический скандал рассмотрен в трехстороннем ракурсе «синтактика – прагматика – семантика»: как сверхтекст, сложное коммуникативное событие и нарратив. Подход к политическому скандалу как сверхтексту предполагает анализ его жанровой структуры, рассмотрение же политического скандала как сложного коммуникативного события и нарратива предполагает анализ его ролевой и темпоральной структуры.

Политический скандал, как неизбежное явление в демократическом обществе, существует в двух средах – институциональной коммуникации (прежде всего, в политическом дискурсе и дискурсе масс-медиа), и неинституциональной коммуникации (бытовой дискурс, художественный дискурс). Сравнение этих двух модусов существования политического скандала показывает разницу между тем, как скандал реализуется через представителей социальных институтов, и тем, как те же процессы преломляются в широких слоях общества. Для скандала темпорально первичны институциональные жанры (новости, публичное выступление и т.п.), однако без подпитки в виде общественных дебатов скандальный нарратив не получает необходимый резонанс для развития.

Жанр информационного сообщения в политическом скандале характеризуется тем, что, наряду с информативной коммуникативной целью, приобретает и оценочную интенцию. Институциональные признаки жанра проявляются в стратегии дистанцирования. Данная стратегия реализуется через персонифицирующую метафору (скандал воспринимается как одушевленное лицо и самостоятельная действующая сила: «Enron» scandal refuses to subside; Бумерангом к команде Киселева вернулся скандал с НТВ) и отсутствии грамматической формы первого лица. В образе автора были обнаружены черты модальности отношения к описываемым событиям, что является проявлением личностных смыслов. Модальность реализуется в номинациях, делигитимизирующих референта (self-proclaimed management, so-called commission), применении квантора неопределенности для усиления драматичности описываемых событий (Thousands of people have demonstrated against the takeover in the biggest street protests of Vladimir Putin's presidency), а также в разной степени экспликации доводов противоборствующих сторон (аргументы стороны, которой симпатизирует автор, представлены более развернуто).

Жанр политического комментария характеризуется применением широкого спектра языковых приемов, не являющихся стандартными для политического дискурса и дискурса масс-медиа. Среди них: сниженная разговорная тональность, стилизации под волшебную сказку или историческую летопись, и др. Они выполняют экспрессивную и аттрактивную функции. По сравнению с новостным жанром политический комментарий отличается меньшей категоричностью в реализации модальности уверенности и достоверности по отношению к ссылкам на источники информации. Это является проявлением стратегии дистанцирования и выполняет функции косвенного убеждения и ухода от ответственности. В языковой реализации жанра политического комментария противоборствующие стороны политического скандала используют общие лингвориторические приемы, в частности: – инвективная и обсценная лексика (людишки, негодяи, бандюги, и др.), – авторские метафоры-инвективы (Наш Путин, гебистский Маугли .), – архаизмы (Ночью, яко тати, пришла банда Коха; Не пройдете, вороги!), – спекулятивные апелляции к прецедентным историческим феноменам (Как Матросов лег на амбразуру фашистского дота, как спасатели заслонили собой реактор Чернобыля, так и мы закроем грудью радиоактивную пасть НТВ!),

– риторические приемы, характерные для жанра выступления на митинге (призывы к сторонникам: Слабеющей рукой, с последним вздохом выдернем штекер. И мы - будем защищаться. Мы должны демонстрировать - в повседневной жизни - свое неприятие, свое несогласие с таким неприличием, с таким унижением нашего гражданского достоинства; заочное обращение к противнику: Я вот сижу и думаю: как же вы в глаза людям глядеть будете? Чего же вы детям своим рассказывать будете?; ритуальная финальная констатация будущего успеха: И наши дети и внуки будут жить в цветущей стране)

– мифологизация и демонизация оппонента за счет эксплуатации концептуальной оппозиции «сила – слабость»:

В.А. Гусинский (телеканал НТВ) В.В. Путин (государство):

развязывает информационные войны – беззащитно в информационных войнах

превращает в труху власть, президента – превращается в труху

бьет свинчаткой в хрупкий височек – дерется надувными перчатками

Жанр интервью в политическом скандале выполняет функцию прямого обращения к аудитории. Действующие лица стремятся при помощи интервью донести до реципиента свою позицию в максимально неискаженном СМИ виде. Кроме того, большая риторическая сила прямой речи приводит к использованию этого жанра для взаимных обвинений.

Жанр открытого письма призван воздействовать на массовую аудиторию, а не на формально заявленного адресата. Событийное содержание жанра проявляется либо в ярко эксплицированной эмотивной оценке уже известной информации, либо в обнародовании одним из участников конфликта новой скандальной информации.

Для жанра разговоров о политике характерна дискредитация всех фигурантов скандала, в том числе и обвиняющей стороны. Главная семиотическая оппозиция политического дискурса «свой – чужой» проявляется в интеграции и дифференциации групповых агентов политики. Противопоставление мира политики и бизнеса с одной стороны, и мира «простых людей», с другой, осуществляется, в частности, при помощи активного использования кванторов социально-политической идентичности «мы – они»:

Эти сволочи политики совсем совесть потеряли. Все они одним миром мазаны. Им до нас уж точно никого дела нет. Ну а наше дело маленькое – ложись да помирай!

Разговоры о политике несут функцию сублимации социальной агрессии, а также функцию регулирования политического процесса. Характерным признаком неинституциональной коммуникации по поводу политических скандалов является доминирование эмоций, низкий уровень фактологической информативности.

Жанровая структура политического скандала включает в себя тексты разных жанров, которые темпорально и содержательно развиваются вокруг центрального события, что свидетельствует о полевой структуре сверхтекста скандала. Полевый принцип организации жанровой структуры скандала проявляется также в убывании признаков институциональности по мере развития скандала как сверхтекста: ядро скандала состоит из жанров институциональных дискурсов (информационное сообщение, политический комментарий), околоядерная зона – как из институциональных, так и неинституциональных жанров, периферия – только из текстов неинституциональных жанров. Жанровая структура политического скандала представлена в следующей схеме:

Ядром сверхтекста скандала является новостной вброс скандальной информации, представленный жанром информационного сообщения, а также первая дискурс-реакция, представленная жанром политического комментария. Ведущими критериями прототипности мы считаем обязательность присутствия текстов этих жанров в любых политических скандалах, а также темпоральное предшествование другим жанрам. Вокруг ядра полевой структуры располагается околоядерная зона, куда входят более частотные жанры: разговоры о политике, слухи, публичное выступление, интервью. На периферии располагаются маргинальные жанры, которые не всегда присутствуют в политических скандалах: политическая карикатура, анекдот, поэтический фольклор, эпиграмма, пародия. Как правило, конкретный политический скандал включает в себя лишь часть маргинальных жанров. Наличие полного набора жанров свидетельствует о высокой степени общественного резонанса, и, соответственно – развития скандала.

Таким образом, политический скандал, являясь сложным дискурсивным образованием, принадлежит разным типам дискурсов и реализуется на их пересечении. Это взаимодействие дискурсов представлено в следующей схеме:

Политический скандал включает в себя жанры, принадлежащие как институциональным дискурсам (политическому и масс-медиа): информационное сообщение, политический комментарий, публичное выступление, интервью, публичное выступление, открытое письмо, так и неинституциональным дискурсам (художественному и бытовому): разговоры о политике, слухи, комические, фольклорные жанры.

Ролевая структура политического скандала, отличаясь подвижностью ролей и их амбивалентностью, является производной от ролевой оппозиции «Обвиняемый – Обвинитель». Данные роли являются прототипными для политического скандала как разновидности конфликтного общения. Тем не менее, в речевой реализации роли Обвиняемого часто используются агрессивные коммуникативные тактики, и эта роль становится формально неотличима от Обвинителя. Таким образом, большинство значимых и частотных ролей в выявленной ролевой структуре являются производными от роли Обвинителя, которая реализуется в следующих вариантах: «Стратег», «Миротворец», «Герой», «Боец», «Следователь», «Прокурор», «Трибун», «Ироничный наблюдатель», «Нигилист», «Эксперт». Как показал сравнительный анализ ролевой структуры нескольких политических скандалов, роли «Миротворца» и «Эксперта» могут также служить реализацией прототипной роли Обвиняемого.

Дискурсивная темпоральная динамика скандала характеризуется фазой нападения, или дискурсом-стимулом, в котором выдвигаются обвинения, и фазой респонсивных дискурсов, которые представляют собой разновидности реакций действующих лиц. Дискурс-стимул политического скандала характеризуется следующими признаками:

– повышенная включенность в контекст политической ситуации (Еще одинминистр попал в эпицентр нового скандала, получил продолжение скандал об отмывании денег в Bank of New York);

– эмоциогенность, достигаемая подчеркиванием срочности передаваемой информации (И вот уже в течение этого выпуска мы получили срочное сообщение из Нью-Йорка, где только чтобыл задержан Павел Бородин);

– использование приема ссылки на авторитет (Авторитетный аналитический фонд «Джеймстаун» при государственном департаменте США опубликовал данные о незаконных сделках региональных российских олигархов);

– анонимность или неопределенность источников информации (По сведениям некоторых информированных источников, близких к окружению генпрокурора Устинова, уголовное дело против Сергея Шойгу может быть заведено уже в ближайшее время);

– сращение первичного и вторичного дискурсов на уровне отдельного высказывания (Министр Аксененко призвал не раздувать скандал из происходящего вокруг МПС и обвинил Генеральную прокуратуру в попытке провалить намечающиеся реформы внутри министерства). Эти признаки обнаруживают сходство с признаками жанра молвы, что доказывает отсутствие четких барьеров между институциональными и неинституциональными типами дискурсов.

В респонсивных дискурсах были выделены такие разновидности, как дискурсы контрудара, защиты и «примирения».

ДИСКУРС-СТИМУЛ

ДИСКУРСЫ-РЕАКЦИИ:

КОНТРУДАР ЗАЩИТА «ПРИМИРЕНИЕ»

Респонсивный дискурс защиты реализуется сравнительно редко из-за коммуникативной слабости позиции оправдывающейся стороны по сравнению с обвиняющей. Это обусловлено, в частности, такими причинами, как действием закона предшествования (информация, о событии, полученная адресатом первой, оказывает более сильное воздействие), а также необходимостью в ходе оправдания эксплицировать уже произнесенные обвинения в свой адрес. Такая необходимость постоянного продуцирования первичной информации приводит к тому, что главным видом реакции на обвинения становится контрудар. В респонсивном дискурсе контрудара ключевым условием коммуникативного успеха является выбор эксплуатируемой ценности, которая должна быть сильнее актуализирована в языковом сознании аудитории, чем ценность, применявшаяся в первичном дискурсе обвинения. В этом случае она становится сверхдоминантой, вытесняя из массового сознания доминанту обвинения (после обвинений одного из крупных российских региональных предпринимателей в коррупции и неуплате налогов подконтрольные ему СМИ обвинили чиновников местной администрации в причастности к незаконной продаже детей за границу. Так ценностная доминанта «законопослушание» была вытеснена в массовой аудитории сверхдоминантой «безопасность детей»).

Языковая реализация дискурса «примирения» является примером коммуникативной мимикрии. Наличие таких экстралингвистических факторов, как эскалация агрессивных политических действий стороной, использующей примирительные заявления, свидетельствует о маскировке под дискурс примирения. Таким образом, совпадая с речевым актом примирения в плане выражения, по своей содержательной сути дискурс «примирения» выступает в функции защиты.

Третья глава исследования «Прагмалингвистические характеристики политического скандала» посвящена выявлению некоторых особенностей прагматики скандального дискурса. Прагматика в лингвистике исследует отношения «человек ↔ знак». Прагмалингвистический подход к политическому скандалу как знаковому комплексу предполагает рассмотрение следующих феноменов: а) восприятие феномена скандала массовым сознанием, б) характер эмоциональной вовлеченности участников событий и аудитории, в) средства для достижения коммуникантами поставленных целей. Особенности восприятия политического скандала массовым сознанием (образы скандала) выявляются через анализ метафорических представлений и метаязыковой рефлексии по поводу скандала. Характер эмоциональной вовлеченности коммуникантов проявляется в специфике эмотивности и эмоциогенности скандального дискурса. Говоря о средствах для достижения целей, мы имеем в виду определенный набор манипулятивных тактик, используемых в политическом скандале.

Были выявлены следующие метафорические модели политического скандала: – война (Я не хочу раскрывать врагу координаты запасных аэродромов, чтобы не прилетели и не разбомбили. А тем временем наступление на главного соперника Колмогорова на выборах – действующего президента Якутии Михаила Николаева – идет на всех фронтах )

– театр (Скандал в Красноярске: акт второй),

– разнообразные виды стихийных бедствий: землятресение (Якутия содрогается от политических скандалов), пожар (Главный петербургский коррупционно-политический скандал этого сезона продолжает тлеть, обрастая все новыми подробностями), наводнение (Fortunately for Bill Clinton, his polished professional mastery in sidestepping responsibility will most likely keep him dry of the latest rising tide of scandal washing over Vice President Al Gore), буря (A cloud of scandal over Ukraine);

– а также: болезнь, движущийся состав, пища, паутина. В спектре эмоций, мотивирующих данные метафоры, выделяются два эмотивных топоса, составляющих ядро эмотивных смыслов политического скандала: топосы опасности и брезгливости.

Специфика эмотивности политического скандала заключается в доминировании негативных эмоций, вербальной агрессии и экспрессивности как норме общения. Эмоциогенная природа скандала заключается в побуждении реципиента к действию при помощи дискурса-стимула скандала. Дальнейшее генерализированное возбуждение находит выражение в эмоциональной доминанте возмущения или усталости и раздражения. Отличительной чертой политического скандала является эмотивный радикализм общения, проявляющийся в речевом экстремизме.

Ведущей коммуникативной стратегией политического дискурса является манипуляция. В рамках ее реализации нами выделены следующие коммуникативные тактики, применяющиеся в политическом скандале:

– тактика комплимента: Я точно знаю – люди не дураки, они все равно разберутся, кто прав, кто виноват;

– тактика отеческого покровительства противнику: It is simply not true that we are against the green movement. No, they have done many great things. We just want them to be a little bit more mature and responsible;

– тактика лжи: Вы член Сингапурского клуба – у вас пятьдесят миллионов долларов наличными;

– тактика деперсонификации оппонента: Неконструктивные силы пытаются вставлять палки в колеса;

– тактика акцента на формальной стороне событий: Устинов не получал квартиру от Бородина. Он получил квартиру от Управления делами президента!

Перспективы исследования мы видим в:

– дальнейшем изучении взаимодействия институциональных и неинституциональных дискурсов,

– выявлении этнокультурной специфичности политического скандала,

– углубленном изучении маргинальных жанров политического дискурса.

Основное содержание диссертации отражено

в следующих публикациях:

1. Манипуляция в политическом дискурсе // Языковая личность: проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики. Сборник научных трудов. Волгоград, 1999. с. 29 -34.

2. Манипуляция в политическом дискурсе России и США // Сборник научных трудов. Воронеж, Изд-во Воронежского государственного университета, 2000.

3. Политический скандал как явление массовой коммуникации // Социальная власть языка. Сборник научных трудов. Воронеж, Изд-во Воронежского государственного университета, 2001.

4. Региональные масс-медиа: вчера, сегодня, завтра // «Вопросы политики», № 1, 2002.

5. Национально-культурная специфика реакции на политический скандал в российской и американской лингвокультурах // Межкультурная коммуникация и проблемы национальной идентичности. Сборник научных трудов. Воронеж, Изд-во Воронежского государственного университета, 2002.