ДИНАМИКА ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ КОНЦЕПТОВ В НЕМЕЦКОЙ И РУССКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРАХ

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Эмоции – социально-психологическое явление, занимающее важное место в жизни человека и его языке. Эмоциональная ипостась «говорящего человека» традиционно приковывала внимание исследователей самых разных областей знания (психология, психоанализ, социология, культурологическая антропология, языкознание и др.). В современном языкознании в отдельную парадигму выделяют эмотиологию или лингвистику эмоций (В.И. Шаховский), что свидетельствует об актуальности изучения языка эмоций, с одной стороны, и о большом накопленном учёными эмпирическом материале, с другой.

В последнее десятилетие в отечественной и зарубежной науке предлагаются самые различные подходы к изучению этого сложного и загадочного психологического феномена – филологический (В.А. Маслова, Н.С. Болотнова, Л.Г Бабенко, J. van Leewen-Turnovcova), когнитивный (L. Jãger, S. Plum), лингвокультурологический (А. Вежбицкая, М.К. Голованивская и др.). По нашему мнению, наиболее продуктивным является комплексный интегрированный подход к изучению эмоций и их языка. При данном подходе оязыковленные эмоции исследуются как знаки единого культурно-вербального пространства того/иного этнического сообщества. Глубокое изучение опредметивших субъективную действительность знаков не ограничивается их исключительно лингвистическим, филологическим анализом, а предполагает обращение ученого – лингвокультуролога – к обширным эмпирическим фактам и их интерпретациям (концепциям), существующим в науке (прежде всего, гуманитарной).

Объектом предпринятого исследования является концептосфера эмоций немецкого и русского языков. Исходя из понимания концепта как единицы (обычно вербализованной) мышления, предметом нашего изучения являются имена эмоций, выполняющие функцию замещения (по С.А. Аскольдову-Алексееву) понятий. Имя (номинант) эмоции – знаковое образование, фиксирующее собой концепт не только как когнитивную структуру, но и как «сгусток культуры» (Ю.С. Степанов). Вербализованный концепт трансформируется под воздействием экстра- и интралингвистических факторов во времени и пространстве своего семиотического существования. Изучение знака эмоции как когнитивно-культурного феномена в синхронии и диахронии его языкового бытия есть лингвосемиотический способ декодирования исследователем самого концепта. Выбор для лингвокультурологического анализа субстантивно выраженных номинаций эмоций обусловлен их категориальным статусом: существительные напрямую корреспондируют с «предметами» абстрактного мира. Выбор синонимических рядов «Angst – страх», «Freude – радость», «Trauer – печаль», «Zorn – гнев» для лингвокультурологического анализа продиктован признанием психологов (С.Л. Рубинштейн, А.Н. Лук и др.), психоаналитиков (Ф. Риман, Э. Нойманн и др.), философов-экзистенциалистов (Ж.-П. Сартр, К. Ясперс и др.) эмоций страха, радости, печали и гнева базисными (базальными) психическими переживаниями. Решение же подвергнуть лингвокультурологическому анализу такое лексико-семантическое полевое объединение, как синонимический ряд, обусловлено, во-первых, максимальной онтологической близостью его составляющих и, во-вторых, нашим стремлением исследовать конкретный фрагмент разноязыковой концептосферы эмоций в динамике ее развития. Квалитативные и квантититивные изменения в синонимических рядах, номинирующих мир эмоций человека, могут служить одним из важных показателей социально-культурных трансформаций этноса, системы его моральных предпочтений, доминирующих ориентаций в конкретный исторический период развития общества.

Актуальность темы диссертационного исследования определяется следующими моментами.

Во-первых, в формирующейся лингвокультурологии и когнитивной лингвистике немецкие и русские концепты эмоций как единицы этносознания в сопоставительном плане мало изучены, что затрудняет в целом проведение фундаментального сравнительного исследования двух национальных концептосфер, столь необходимого современной науке прежде всего для выявления ментальных сходств и различий их носителей.

Во-вторых, языковые знаки, эксплицирующие эмоциональные концепты, традиционно исследуются преимущественно в рамках филологии, что не позволяет полно и всесторонне описать онтологию эмоций и их концептов.

В-третьих, изучение культурного феномена эмоций в последние годы всё более перемещается в центр исследовательского внимания учёных-гуманитариев (в первую очередь этносоциологов, этнографов, культуроведов и лингвистов), что обусловлено интеграцией современного знания. При этом, как показывает анализ специальной отечественной и зарубежной научной литературы, культурно универсальное явление эмоций не исследуется в достаточной степени с позиций междисциплинарного подхода, что, безусловно, затрудняет их адекватное глубокое понимание человеком.

В-четвертых, оязыковленные концепты эмоций в реферируемом исследовании рассматриваются в динамике их развития. Динамический подход к изучению эмоциональных концептов мы признаем необходимым условием исследования всякой концептосферы и, в особенности, концептосферы эмоций, являющейся наиболее пластичной, открытой и быстро меняющейся языковой подсистемой, оценочно квалифицирующей бытие человека.

В-пятых, само понятие «эмоциональный концепт», всё более часто употребляемое в сегодняшней лингвистике, не имеет достаточно чёткого определения. Необходимым мы считаем также создание лингвистической классификации и дискурсной типологии концептов эмоций, изучение их структуры, особенностей вербализации и функционирования в разных языковых сообществах.

Основная цель работы: провести комплексное сопоставительное лингвокультурологическое изучение эмоциональных концептов как структурно и содержательно сложных, многомерных вербализованных мыслительных конструктов человеческого сознания в динамике русской и немецкой языковых культур.

Указанная цель предполагает решение следующих основных исследовательских задач: 1) определить понятие «эмоциональный концепт»; 2) лингвистически классифицировать эмоциональные концепты; 3) составить дискурсную типологию вербализованных эмоциональных концептов; 4) выявить феноменологические сходства и различия в архитектонике разнотипных эмоциональных концептов; 5) провести сопоставительный лингвокультурологический анализ эмоциональных концептов в их динамике в немецкой и русской языковых культурах; 6) лингвистически верифицировать психологическую классификацию эмоций.

Реализация научных задач предполагает выбор адекватных им и самому практическому материалу исследовательских методов. В работе нашли применение следующие (помимо общих методов – сопоставительного, сравнительно-исторического, дедуктивного, индуктивного, интроспективного) частные лингвистические методы и приёмы: 1. метод компонентного дефиниционного анализа; 2. этимологический анализ; 3. метод интерпретации; 4. контекстуальный анализ, 6. метод лингвистического интервьюирования (фрагментарно); 7. использование данных ассоциативного словаря; 8. приём количественного подсчёта.

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем впервые комплексно, с лингвокультурологической и когнитивной позиций, в динамике описаны базисные эмоциональные концепты, вербализованные в немецком и русском этносах; выявлены основные языковые способы и средства формирования концептосферы эмоций в сопоставляемых лингвокультурах; установлены интра- и экстралингвистические факторы, определяющие развитие данной концептосферы; определена архитектоника разнотипных эмоциональных концептов; предложена комбинированная лексикографическая модель толкования слов, оформляющих лексический тип концептов эмоций.

Теоретическая значимость работы заключается в самом комплексном – лингвокогнитивном и лингвокультурологическом – подходе к динамическому исследованию концептосфер национальных языков. Изучение концептосфер различных языков в диахронии и синхронии сопоставляемых лингвокультур посредством применения разнообразных исследовательских методик (собственно лингвистических – компонентный, этимологический и контекстуальный анализ лексем, вербализующих концепты, и общекультурологических – исторические, этнографические, психологические данные о концептах) является новой моделью описания языка эмоций. Теоретические результаты выполненной диссертационной работы могут служить моделью лигвокультурологического описания и других концептосфер разных национальных языков. Сделанные автором работы теоретические выводы могут обогатить идеями смежные с языкознанием науки – в первую очередь психологию, этнопсихологию, психоанализ, этносоциологию и культуроведение.

Практическая ценность выполненного исследования состоит в использовании полученных результатов при чтении ряда теоретических курсов – лингвокультурологии, лингводидактики, общего и сопоставительного языкознания, сопоставительной лексикологии, лексикографии, когнитивной семантики, истории языка и психолингвистики. Теоретические выводы и практический материал, представленный в диссертации, могут быть использованы при составлении идеографического словаря и в перспективе концептуария эмоций.

Методологической базой предпринятого исследования является концептуальное положение о диалектической взаимосвязи языка, познания и человеческой культуры, их взаимной обусловленности.

Теоретической базой диссертации послужили работы ведущих отечественных и зарубежных лингвокультурологов и когнитологов, – В.Н. Телия, Е.С. Кубрякова, В.И. Постовалова, И.А. Стернин, В.И. Карасик, В.П. Нерознак, В.В. Воробьёв, Ю.С. Степанов, А. Вежбицкая, M. Schwarz, H. Grabowski, в том числе и занимающихся в парадигме лингвистики эмоций – В.И. Шаховский, З.Е. Фомина, Л.Г. Бабенко, В.А. Маслова, Н.А. Лукьянова, Е.Ю. Мягкова, S. Plum, L. Jaeger, P. Kuehn, C. Lutz, W. Zillig и др.

Материалом исследования явились лексикографические статьи, художественные, научные и пословично-поговорочные тексты, в которых вербализованы эмоциональные концепты, а также работы по психологии, психоанализу, этнографии, истории, культуроведению, рассматривающие соответствующие концепты.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Как социально-культурный феномен эмоции символизируются двумя способами – невербальным (предметным и акциональным) и вербальным (разными типами номинации). Предметный тип невербального способа символизации эмоций в отличие от акционального мало продуктивен и нерегулярен в силу высокой степени диффузности психических переживаний человека. Акциональная символизация эмоций продуктивна и регулярна на разных этапах человеческой цивилизации в силу ее физиогномического, в целом естественно-биологического происхождения. Акциональные символы имеют универсальный характер. Они являются основой вербального оформления эмоций человека. Эмоции вербально символизируются разноуровневыми средствами языка.

2. Вербализованные эмоциональные концепты есть этнически, культурно обусловленное, сложное структурно-смысловое лексически, фразеологически оформленное образование, базирующееся на понятийной основе, и включающее в себя помимо понятия культурную ценность, функционально замещающее человеку в процессе рефлексии и коммуникации однопорядковые предметы (в широком смысле слова), вызывающие пристрастное отношение к ним человека. Для лингвокультурологического анализа наиболее целесообразным и технологичным является изучение лексических (субстантивных) эмоциональных концептов, поскольку они наиболее эксплицитно, непосредственно отражают человеческий опыт рефлексии семиотических социально-культурных феноменов, в том числе и психических переживаний.

3. Субстантивно вербализованный эмоциональный концепт представляет собой мыслительный динамичный культурный конструкт человеческого сознания. Он обладает по сравнению с близкородственным ему явлением – понятием – более сложной структурой. Понятие является одним из обязательных компонентов эмоционального концепта. Помимо понятия концепт облигаторно включает в себя культурную ценность.

4. В зависимости от сферы и среды своего функционирования вербализованные эмоциональные концепты типологизируются на художественные, обиходные и научные. Их архитектоника детерминирована типом дискурса. Архитектоника художественных и обиходных эмоциональных концептов триадна: в нее входят понятийный, (оценочно)-образный и ценностный компоненты. Архитектонику научных эмоциональных концептов формируют понятийный и ценностный компоненты.

5. Вербализованные эмоциональные концепты лингвистически классифицируются на базисные (die Angst, страх, die Freude, радость, die Trauer, печаль, der Zorn, гнев) и периферийные. В основу лингвистической – генетико-семасиологической – классификации лексически оформленных эмоциональных концептов кладутся следующие критерии: 1) словарный статус доминанты соответствующей лексемы, оязыковляющей тот/иной концепт; 2) время появления и употребления соответствующего слова в качестве номинации эмоции; 3) функционирование номинанта эмоции в качестве метаязыкового средства определения значения номинаций психических переживаний; 4) семасиологический статус номинанта эмоции (гипероним/гипоним); 5) индекс ассоциаций и частотность употреблений номинантов эмоций в языке.

6. Архаичное и в значительной степени средневековое языковое сознание по своему характеру синкретично: в древневерхненемецком и древнерусском языках не существует четкого различения между психическими переживаниями и реальными фактами жизни общества. Одним и тем же языковым знаком обозначаются а) эмоциогенная (действительная или вымышленная) ситуация, б) причина ее возникновения, в) сама эмоция, г) последствия ее переживания. Данные диффузные номинации семантически трансформируются, как правило, посредством сужения или специализации соответствующих знаков на рубеже позднего Средневековья и Нового времени, что обусловлено эволюционной познавательной деятельностью человека. Расширение их семантики, характерное для Нового времени, определяется семиотическим дефицитом языка, метафорическим и метонимическим процессами.

7. Современная эмоциональная концептосфера знаково оформлена преимущественно вторичной номинацией – метафорой и метонимией, что объясняется, с одной стороны, скудностью прямых обозначений психического мира человека в любом языке, а с другой – архетипностью познавательной деятельности человека. Непрямые номинации эмоций есть процесс и результат оценочного переосмысления уже существующих языковых реалий. В основе современных обозначений эмоций лежат переносы наименований реальных фрагментов мира (физиологические реакции организма человека, физические действия человека, явления природы, мифологемы, мифологические образы) на психическую деятельность человека.

8. Эмоциональная концептосфера – динамичная, пластичная, лабильная семиотическая система, развитие которой обусловлено как экстралингвистическими, так и собственно лингвистическими факторами. Базисными экстралингвистическими факторами, определяющими формирование и трансформации эмоциональной концептосферы в диахронии культуры, являются усложнение практической деятельности человека, появление теоретического знания как способа освоения человеком мира, социализация личности человека, оценочная квалификация им мира, моральная ориентация общественных институтов, в особенности церкви, стратификация социума. Лингвистическими факторами, детерминирующими развитие концептосферы эмоций в диахронии культуры, являются асимметрия языкового знака, расширение регистров человеческого общения, социальная и стилистическая дифференциация языка (формированию функциональных стилей и речевых жанров) и заимствования (в особенности в Новое время).

9. Становление вербально оформляющейся эмоциональной концептосферы немецкого и русского языков характеризуется процессом социализации ее составляющих. Социализированные эмоции приобретают статус доминанты в данной концептосфере. Рассматриваемые в диахронии существования, функционирования, знаки эмоций становятся аксиологическими субстанциями. Идеологическая компонента их семантики под воздействием экстралингвистических факторов становится со времени Средневековья константной величиной.

10. Основными способами экспликации обиходных и художественных эмоциональных концептов в немецком и русском языках являются антропоморфный и натурморфный типы метафоры. Уподобление эмоций действиям человека (персонификация) обусловлено антропоцентрически ориентированным характером познания действительности. Сопоставление эмоций со свойствами физических предметов мира определяется витально-психологической релевантностью последних для человека. Архетипы огня и воды являются ведущими при ословлении мира эмоций в обоих языках.

11.Метаязыком эмоциональных концептов в лексикографии предлагается считать категории рода, вида, каузальности, градации и оценки. Данные категории в их совокупности суть модель комбинированного способа лексикографического описания эмоциональных концептов.

12.Отличительными феноменологическими чертами эксплицированных в толковых словарях концептов эмоций русского языка по сравнению с немецким является их знаковая оценочность. Концепты эмоций немецкого языка на уровне их лексикографического описания обнаруживают большую степень каузальности.

13.Отрефлексированные национальным человеческим опытом художественные и обиходные (наивные) концепты в отличие от научных этноспецифичны. Национально-маркированными являются преимущественно социализированные эмоции (в особенности, синонимическое поле печали в русском языке).

Апробация работы.

Теоретические положения и практические результаты исследования отражены в монографии, статьях и докладах на научных конференциях: международных (Лексика, грамматика, текст в свете антропологической лингвистики. – Екатеринбург, 1995; Лингвистические парадигмы: традиции и новации. – Волгоград, 2000), всесоюзных и всероссийских (Прагматические аспекты функционирования языковых единиц. – Москва-Воронеж, 1991; Фоносемантика и прагматика. – Москва-Пенза, 1993; Принципы функционального описания языка. – Екатеринбург, 1994; Лингвистика текста. – Пятигорск, 1995; Этнос. Культура. Перевод. – Пятигорск, 1996; Актуальные проблемы лингвистики в вузе и в школе. – Москва-Пенза, 1999; Актуальные проблемы психологии, этнопсихолингвистики и фоносемантики. – Москва-Пенза, 1999; Язык, познание, культура на современном этапе развития общества. – Саратов, 2001; Язык и мышление: психологические и лингвистические аспекты. – Москва-Пенза, 2001; Филология и культура. – Тамбов, 2001; Текст – 2000: теория и практика. Междисциплинарные подходы. – Ижевск, 2001; Методологические проблемы когнитивной лингвистики. – Воронеж, 2001; Межкультурная коммуникация в когнитивном аспекте. – Челябинск, 2001); вузовских (Сопоставительная лингвистика: теоретические и прикладные проблемы. – Москва-Ужгород, 1991; Лингвистический знак как когнитивное и культурогенное образование. – Санкт-Петербург-Самарканд, 1992; Учебная лексикография и проблемы словосочетания. – Пятигорск, 1993; Языковая личность и семантика. – Волгоград, 1994; Явление вариативности в языке. – Кемерово, 1994; Актуальные проблемы прагмалингвистики. – Воронеж, 1996; Языковая личность: проблемы обозначения и понимания. – Волгоград, 1997; Языковая личность: вопросы семантики и прагматики. – Волгоград, 1997; Языковая личность: система, норма, стиль. – Волгоград, 1998; Языковая личность: жанровая речевая деятельность. – Волгоград, 1998; Языковая личность: вербальное поведение. – Волгоград, 1998; Языковая личность: проблемы межкультурного общения. – Волгоград, 2000; Языковая личность: проблемы когниции и коммуникации. – Волгоград, 2001). Диссертация обсуждена на заседании научно-практической лаборатории «Язык и личность» (2001 г.).

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, списка литературы (420 наименований), а также списка лексикографических источников (33 наименования).

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении определяются объект, предмет, цель и задачи предпринятого исследования, дается обоснование актуальности и научной новизны темы выполненной работы, доказывается ее теоретическая значимость и практическая ценность, формулируются выносимые на защиту основные положения, называются общенаучные и лингвистические методы, использованные в диссертации, определяется сам материал исследования.

Здесь же автором исследования предлагается обзор научной литературы, посвященной изучению культурных концептов, в том числе и эмоциональных, в отечественной и зарубежной лингвистике и лингвокультурологии в частности.

Анализ многочисленных работ по эмотиологии показывает, что социально-культурный феномен эмоций исследовался до недавнего времени в узких рамках какой-либо одной дисциплины, что не позволяло основательно «распредметить» их природу. В реферируемом диссертационном исследовании предлагается использование междисциплинарного – лингвокультурологического и лингвокогнитивного – подхода к изучению концептосферы эмоций. Исследование вербализованных эмоциональных концептов (далее – ЭК) как и всякого другого оязыковленного социально-культурного явления предполагает обращение лингвиста не только к языковедческим данным, но и к данным, накопленным в смежных с языкознанием науках – прежде всего в психологии, психоанализе, философии (экзистенциональной), этнографии, истории и культурологии.

Фундаментальное изучение природы эмоциональной концептосферы, понимаемой как система семантически корреспондирующих друг с другом языковых знаков, кодирующих эмоции и квалификативное отношение к ним человека, непременно предполагает учет ряда культурных факторов, задающих векторы ее развития (психологический, социологический и семиотический, в частности вербальный). В совокупности они есть общекультурный фактор, детерминирующий формирование и функционирование концептов как когнитивно-культурных явлений.

Исследовать концепты национальной культуры принципиально возможно на уровне соответствующего анализа лингвистической эмпирической базы, поскольку язык как семиотическая система отражает в форме знаков всевозможные комбинации реальных и ментальных действий человека. Следует заметить, однако, что сам по себе даже самый богатый, разнообразный лингвистический материал, подвергнутый языковедами специальному филологическому анализу, может легко ввести их в заблуждение, оказаться не строго научным, если его исследователями не будут приняты во внимание факты из смежных с языковедением гуманитарных дисциплин. При недооценке их значимости возрастает степень вероятности искажённого, неадекватного действительности толкования человеческого бытия, в том числе и его эмоциональной ипостаси. Привлечение сведений о том/ином культурном явлении из разных областей знания принципиально необходимо, в особенности, при его лингвокультурологическом описании в синхронно-диахронической плоскости.

В главе I «Онтология эмоций и эмоциональных концептов» рассматриваются вопросы их природы, функций и классификаций в современной науке.

Существует труднообозримая научная литература, описывающая природу эмоций. Естественно то обстоятельство, что они наиболее изучены в психологической науке. В психологии существуют различные интерпретации онтологии этого явления. Сегодня в науке насчитывается более 20 теорий эмоций. В рамках этих теорий обнаруживаются существенные различия в понимании эмоций. Наиболее важным при этом следует признать различие в определении их функций. К функциям эмоций относят отражательную, регуляторную и когнитивную. Дискуссии среди психологов ведутся, как правило, при выявлении доминантной функции эмоций. В последние десятилетия учёные на основании результатов экспериментальных данных всё чаще сходятся во мнении, что эмоции оказывают значительное влияние на мыслительные операции человека (К. Изард, W. Kirchgaessner). Для лингвиста же вопрос о примате той/иной функции эмоций не имеет принципиального значения. Нам достаточно знать, что посредством эмоций сущность человеческого бытия отражается в сознании человека, регулируется и познаётся ими.

Изучение работ по экспериментальной психологии, психоанализу, экзистенциальной философии, этнографии и культурологии позволяет констатировать факт разной степени социальной релевантности разных эмоций в жизни человека. В психологии выделяют базисные и вторичные (периферийные) эмоции (К. Изард, Э. Нойманн, Я. Рейковский, R. Buck и др.). В основу данной классификации кладутся как минимум следующие признаки: 1.первичность – вторичность эмоций в филогенезе человеческого сознания (К. Изард; Э. Нойманн; Ф. Риман и др.); 2. их культурная значимость для человека (Б.И. Додонов, С. Кьеркегор, Ж.-П. Сартр, К. Ясперс). Как отечественными, так и зарубежными учёными называется разное количество базисных эмоций, но практически всеми к их числу относятся страх, радость, гнев и печаль.

Важное место в психологии, в целом в культурантропологии, занимает обсуждение проблемы универсальности и национальной специфичности эмоций. При этом учеными высказываются диаметрально противоположные суждения. Одни из них считают, что эмоции не универсальны, а этноспецифичны. Способность их переживать зависит от типа культуры, лингвоэтнической принадлежности человека. Сами эмоции равно как и способы их вербального и невербального оформления в том/ином этносе усваиваются как некие культурные паттерны, заданные определённым социокультурным пространством (P. Heelas, C. Lutz). Данную точку зрения принято называть культурно-релятивистской. Сторонники же так называемой универсальной точки зрения, напротив, полагают, что эмоции универсальны (S. Tomkins, R. McCarter). Всякая эмоция, по их мнению, открыта для ее переживания человеком вне зависимости от его национальной принадлежности, каких-либо культурных факторов. На наш взгляд, правы те ученые, которые считают эмоции универсальным феноменов, генетически запрограммированным в человеке. Национально специфическим может быть отношение человека к эмоциям, их оценка как социализированного явления. Эмоции, кодируемые тем/иным национальным языком, в частности, и семиотической культурой в целом, существуют как ценностное явление человеческого бытия. Социализированные в конкретной культуре, в конкретном этносе они суть концепты. Последние же действительно этноспецифичны, поскольку знаково функционируют в конкретной национальной культурно-языковой среде.

Концепты – мыслительные единицы человеческого сознания. Оязыковление концептов в разных социумах избирательно, что обусловлено их культурно-психологической релевантностью, системой ценностей кодирующих их людей. В отличие от понятий они – более широкое явление. Помимо понятия концепты включают в себя ценностный и, как правило, образный компоненты (В.И. Карасик).

Концепты могут существовать не только в форме знаков, в том числе и вербальных, но и в форме скрытых категорий. Факт оязыковления концепта свидетельствует о его актуальности для того/иного языкового коллектива (А. Вежбицкая, R. Hudson и др.).

Вербальные концепты могут типологизироваться с точки зрения: а) их лингвистического оформления (лексические, фразеологические – А.П. Бабушкин; лексикализованные и грамматические – А. Вежбицкая), б) дискурса как среды их языкового существования (обиходные, художественные и научные В.И. Карасик, О.П. Скидан), в) их актуальности для всех наций, для отдельно взятой нации, для социальных групп, для конкретного человека (универсальные, этнические, групповые, индивидуальные – Д.С. Лихачёв, R. Hudson).

Вербализованные эмоциональные концепты есть этнически, культурно обусловленное, сложное структурно-смысловое лексически, фразеологически оформленное образование, базирующееся на понятийной основе, и включающее в себя помимо понятия культурную ценность, функционально замещающее человеку в процессе рефлексии и коммуникации однопорядковые предметы (в широком смысле слова), вызывающие пристрастное отношение к ним человека.

Культурная обусловленность оязыковленного концепта выражается в том, что он рождается в конкретной социально-исторической ситуации, в конкретной этнической общности на определённом этапе её развития. Иногда он ею может заимствоваться извне первоначально как понятие, затем рефлексироваться «чужим» для него сознанием, а впоследствии трансформироваться непосредственно в более сложный феномен – концепт. Трансформация эмоционального понятия в эмоциональный концепт сопряжена с приобретением последним оценочного опыта. Условиями же появления и дальнейшего существования концепта следует считать такие важнейшие факторы, как совместная трудовая деятельность людей и социализация личности.

ЭК – этнически обусловленные ментальные образования. Этническая обусловленность ЭК определяется такими социо-психо-культурологическими характеристиками конкретного сообщества людей, как традиции, обычаи, нравы, особенности быта, стереотипы мышления, модели поведения и т.п., исторически сложившиеся на всём протяжении развития, становления этноса. Эти характеристики чрезвычайно важны для любого сообщества цивилизованных людей.

Когнитивный компонент является облигаторным компонентом ЭК. ЭК базируется на эмоциональном понятии; он включает его в себя. Эмоциональное понятие можно определить как человеческую мысль, фиксирующую признаки, свойства ментальных, эмоционально насыщенных, с точки зрения их квалификатора, явлений, отличающихся от противоположных им рационально оцениваемых человеком явлений. Эмоциональное понятие основано на перцептивных образах реального мира; оно есть представление человека об определённом предмете, явлении и т.п. Представление как форма зарождения понятия рефлексируется человеческим сознанием, что приводит к появлению самого понятия. Предметы мира могут мыслиться эмоционально. Более того, некоторые из них в силу своих природных свойств не могут эмоционально не мыслиться.

В основе эмоциональных понятий лежит оценка. Её можно считать онтологическим свойством человека, который не может в своей познавательной деятельности не квалифицировать окружающий его мир. Человеческое сознание изначально пытается при освоении действительности, её систематизации определить конкретный предмет, его признаки, всякое явление с точки зрения ряда общечеловеческих универсальных категорий (утилитарных, эстетических, моральных и т.п.). Человек квалифицирует фрагменты мира как полезные и бесполезные, хорошие и плохие, красивые и безобразные и т.д.

ЭК отличается от эмоционального понятия тем, что он имеет более сложную смысловую структуру. ЭК – это не только понятие, не только набор определённых когнитивных элементов, но и оценочные представления о самом понятии. Оязыковлённый ЭК, базирующийся на понятии, по мере «погружения» в культурное пространство конкретного этноса обрастает дополнительными вторичными признаками (образ, оценка).

Жизнь слова как основного носителя ЭК детерминирована как экстралингвистическими факторами (строением культуры, особенностями исторического развития общества, его традициями, менталитетом конкретного этноса), так и собственно интралингвистическими факторами (напр., асимметрией языкового знака, тенденцией к единообразию определённых языковых парадигм, открытостью к заимствованиям и т.д.).

ЭК есть лабильные, как правило, оязыковлённые фрагменты концептуальной картины мира. Высокая плотность и разнотипность вербализации рассматриваемого феномена объясняется его психологической, в целом социальной, культурной релевантностью для человека. Изменение содержания ЭК определяется средой их обитания – культурным и временным пространством, которое постоянно трансформируется.

В главе II «Способы символизации и средства языковой концептуализации эмоций» обсуждаются вопросы семиотизации психических переживаний человека. В человеческом сознании ЭК равно как и другие культурные концепты существуют как определённым образом структурированные сложные знаковые образования, с одной стороны, фиксирующие результаты квалификативно-классифицирующей эвристической деятельности Homo loquens, а с другой – и сами способы её осуществления. Всякий способ рассудочно-эмоционального освоения мира так/иначе предполагает апеллирование человеческого сознания к феномену его знаковой оформленности. Сама же знаковая оформленность мысли, т.е. способ её экспликации, может быть различной.

Как всякий социальный феномен эмоции символизируются вербально и не вербально. В реальном человеческом общении его вербальный и невербальный коды представляют собой в действительности единый коммуникативный процесс. Они – интегрированная форма общения людей. Интегрированность вербального и невербального кодов в процессе коммуникации детерминирована их объективными ограничениями в плане выражения мыслей, идей, интенций коммуникантов. Использование человеком того/иного кода общения находится в зависимости от абстрактности/конкретности эксплицируемого в акте коммуникации денотата/референта: ряд отвлечённых категорий трудно поддаётся передаче невербальными (паралингвистическими) средствами (напр., понятие времени).

Эмоциональный тип коммуникации облигаторно сочетает в себе вербальные и невербальные знаки/символы. Активное применение последних вызвано спецификой указанного типа общения – а) стремлением отправителя речи к эффективному воздействию на её реципиента с целью достижения определённых прагматических целей; б) выражением собственных эмоций (функция катарсиса в терминологии В.И. Жельвиса).

Символы классифицируются на 1) вербальные, 2) предметные и акциональные (Н.И. Толстой, С.М. Толстая). Невербальное знаковое оформление эмоций как в немецкой, так и в русской лингвокультурах преимущественно акционально. Предметная символизация эмоции не является распространённой в отличие от акциональной (символы действий). Объективно трудно предметными символами передать разнообразные человеческие эмоции. Абстрактный и диффузный характер эмоций осложняют процесс их предметной символизации. Высокая же продуктивность акциональной символизации эмоций (многочисленные жесты, мимика, сигнализирующие о переживаемых/имитируемых эмоциональных состояниях, аффектах) обусловлена, главным образом, их физиогномическим происхождением. Так, напр., покраснение кожи лица – запрограммированный природой в человека признак стыда, расширенные зрачки – акциональный символ страха или удивления. Акциональная символизация эмоций подобно вербальным знакам нередко бывает полисемичной. Её полисемия «снимается» как и в случае с вербальным типом коммуникации контекстом.

Важным представляется вопрос о произвольности vs. непроизвольности символической записи эмоций. Общеизвестна многовековая полемика учёных о том, является ли вербальный знак произвольным, т.е. случайным обозначением того/иного фрагмента мира или же, наоборот, непроизвольным, закономерным и единственно возможным для его материализации. Акциональные символы непроизвольны. В своём онтогенезе они мотивированы конкретными реальными поступками человека (поднятие бровей – символ удивления, взмах руки – символ отчаяния и т.п.). В большинстве своём эти символы культурно универсальны в силу идентичности лежащих в их основе естественно-биологических, физиогномических реакций людей, относящихся к разным этносам. Идентичность акциональных символов эмоций, существующих в разных лингвокультурах, объяснятся онтологической общностью физиогномических реакций разноэтносных людей. Структура национальных акциональных символов по сравнению с предметными более ёмкая, развернутая, а значит, более понятная в межкультурной коммуникации и менее этнокультурно зависимая.

Предметные символы (напр., ива – символ грусти в русской лингвокультуре) менее мотивированы; как правило, они культурно маркированы. Один и тот же предмет в разных этнических обществах может обладать разными оценочными характеристиками, разными «валентностями» и коннотациями (ср. отношение к солнцу страдающих от холода и полярной ночи жителей крайнего Севера и изнывающих от постоянной жары жителей Африки и т.п.).

Существуют различные классификации вербальных символов, в основу которых положены те/иные признаки (Э. Сепир; S. Hayakawa и др.). Одним из важнейших при этом считается прагматический критерий, лёгший в основу классификации словесных символов на аффективные (affective) и эпистемологические (epistemological) (E. Ochs). Мир может кодироваться и, соответственно, декодироваться рациональными или эмоциональными (эмотивными) средствами языка (В.И. Шаховский).

Средства вербальной концептуализации эмоций разноуровневы. Как правило, в реальной речи они выступают в комплексе, придавая ей образность и экспрессию. Наиболее коммуникативными являются лексический и фразеологический уровни языка. Словная (лексемная) и сверхсловная (словосочетания, устойчивые словесные комплексы) номинации при лингвокогнитивном анализе той/иной концептосферы наиболее информативны, поскольку они служат способом порождения, развития, рецепции и хранения смыслов. Оба вида номинации, в особенности фразеологическая, значимы также и при лингвокультурологическом анализе понятийных систем языка, поскольку являются непосредственными «свидетелями» многочисленных смысловых трансформаций, происходящих в языке и в целом культуре. Данным обстоятельством, по нашему мнению, объясняется предпочтительность выбора учёными для когнитивного и, в особенности, лингвокультурологического анализа лексически и фразеологически оформленных концептов, в которых объективирован внешний и внутренний мир человека.

Любая концептосфера лингвистически объективирована различными языковыми техниками – прямыми, вторичными и косвенными типами номинаций. Эмоциональная концептосфера знаково оформлена преимущественно вторичной номинацией (метафора, метонимия). Этот лингвистический факт мы объясняем известной распространённостью и продуктивностью указанных типов обозначения в языках на их современном этапе развития (безграничность мира и смыслов и ограниченность прямых номинативных техник). Кроме того, следует помнить, что вторичные номинации есть процесс и результат оценочного переосмысления уже существующих языковых сущностей.

В главе III «Лингвокультурологический анализ эмоциональных концептов в немецкой и русской языковых культурах» исследуются вопросы этимологии слов, обозначающих эмоции в современном немецком и русском языках, их парадигматические и синтагматические отношения, коммуникативное поведение номинантов эмоций в разных типах текста, способы их лексикографического описания. Здесь же рассматриваются проблемы концептуализации эмоций в синхронно-диахронической плоскости сопоставляемых языков.

Обращение к этимологическим словарям и справочникам обнаруживает первичность появления в немецком и русском языках номинаций эмоций, квалифицируемых в психологии как базисные с точки зрения их онтогенеза (§ 1). Знаки, лингвистически оформляющие так называемые базисные эмоции (Angst, Freude, Trauer, Zorn), употребляются уже в древневерхненемецком языке (VIII-IX вв.). Так называемые небазисные номинанты эмоций, формирующие соответствующие синонимические ряды эмоциональной концептосферы, как правило, значительно позже появляются на семиотической карте немецкого языка (в ср.-верх.-нем., т.е. XII-XV вв. и, в особенности, в нововерх.-нем., т.е. с XVI в.). В русском языке базисные номинации эмоций, обычно также предшествовали появлению небазисных обозначений эмоций. Ряд небазисных номинантов эмоций в обоих языках является дериватами базисных (напр., Traurigkeit < Trauer, Jaehzorn < Zorn, отрада < радость).

Этимологические данные свидетельствуют о том, что слова, номинирующие эмоции в современном немецком и русском языках, первоначально обозначали либо физические предметы, их свойства (Angst, Truebsal, гнев, ярость и др.), либо совершение физических действий человека (Beklemmung, Entsetzen, Entruestung, Gefallen, Gram, Scheu, Schreck, Schrecken, Raserei, Grauen, Entzuecken, Kummer, страх, ужас и др.). Кроме того, данной лексикой обозначались также и физиолого-витальные процессы: а) состояние человека (Trauer, Ingrimm – «болезненное самочувствие», б) Genuss – «поглощение пищи», Behagen – «сытость», Wehmut, Koller – «боль в животе»). Их семантика отличается высокой степенью диффузности.

Этимологический материал позволяет утверждать, что часто реальные события, явления, предметы, вызывающие определённые эмоциональные реакции у древнего и нередко еще и у средневекового человека, на уровне его языкомышления семантически не дифференцированы. Они представляли собой некий единый комплекс общих представлений человека о самом реальном объекте физического мира и соответствующем эмоциональном отношении к нему (ср.: Grausen – «ужас», «ужасное событие», Vergnuegen – «удовольствие», «весёлое мероприятие, праздник», Behagen – «сытость», «хорошее самочувствие»). Эти факты подтверждают правомерность вывода исследователей (Х. Ортега-и-Гассет, В.Н. Телия) о скудности слов, обозначающих изначально феномены психики. В древности человек относился к переживаемым эмоциям как к чему-то вполне реальному, существующему в действительности. Эмоции, являющиеся в нашем современном понимании некими лингвокогнитивными абстракциями, отождествлялись в древности с объектами предметного мира.

Первичные значения слов, обозначающих в современном немецком и русском языках эмоции, покрывают собой преимущественно физически воспринимаемые объекты действительности, а также физиолого-витальные процессы. Их наречения переносятся впоследствии на ментальный, внутренний, психический мир человека. Эти переносы (метафора, метонимия) основаны на уподоблении феноменов, принадлежащих разным формам действительности, разным сферам бытия.

Лексикографический материал обнаруживает различного рода семантические трансформации исследуемых слов. Представляется важным рассмотреть данные слова на предмет выявления трансформаций (сужения и расширения) их семантики в диахронической плоскости немецкого и русского языков и установления первичных и вторичных значений. Решение этой исследовательской задачи предполагает максимально тщательное использование этимологической эмпирической базы, учёта всей богатой палитры версий о первичности и, соответственно, вторичности того/иного значения у слова. Совершенно естественны возникающие при этом некоторые сложности, связанные как с самой множественностью толкований происхождения исследуемых слов (ср. напр., Gefallen, Grauen, страх), так и их семантической диффузностью. Здесь же следует указать и на приблизительность, неполноту этимологических данных в отношении ряда слов (Furcht, отрада, гнев, тоска).

Большинство проанализированных языковых единиц, как правило, за счёт конкретизации сужают свои первоначально синкретичные значения. Последние приобретают со временем свойства точности, всё большей определённости, что детерминируется общим развитием человеческого мышления, его всё возрастающими эвристическими возможностями освоения мира. Наиболее очевидно наблюдаем данный лингвогносеологический процесс в семантике слов Beklemmung, Grauen, Scheu, Truebsal, Kummer, Wehmut, Grimm, Ingrimm, Zorn, боязнь, ярость. Вместе с тем следует отметить некоторые немногочисленные случаи расширения значений слов, номинирующих эмоции в немецком языке (Freude, Lust, Trauer). Так, например, слово Lust в древневерхненемецком языке обозначало исключительно конкретный тип поведения человека – «распутство». В современном же немецком языке оно, сохранив с небольшой трансформацией данное значение, приобрело и другой смысл – обозначение всякого желания, не обязательно желания сексуального удовлетворения. Четко выраженного расширения значения среди исследуемых слов русского языка нами не обнаружено, что, вероятно, объясняется, его менее качественным этимологическим описанием.

Зафиксированные нами противоположные по своей сути семантические процессы, характерные для ряда номинантов эмоций, – сужение и расширение – иллюстрируют лингвокогнитивную дифференциацию человеческим языковым сознанием объектов различных форм действительности, в том числе и языковой.

Психологизм значений слов, большинство которых изначально не обозначает человеческие эмоции, объясняется присущей любому, в том числе и архаичному человеческому сообществу, общей антропоморфностью. Последняя, в свою очередь, есть результат постепенной социализации человека. Языковой материал показывает, что слова, обладающие первичными «физическими» значениями, со временем начинают употребляться как обозначения психических переживаний человека. Наименования, главным образом, с физических объектов мира, а также (правда, в меньшей степени) и с физиологических состояний человека переносятся на фрагменты психического, в целом духовного мира человека. Данный перенос, имеющий гносеолого-лингвистический характер, основан на элементарном сравнении фрагментов мира в целом и обнаружении в них Homo sapiens разнообразных аналогий, сходств (напр., функциональных, формальных и т.п.). Трансформации же значений слов происходят во многом благодаря расширению контекста их употреблений. Чем более актуальными для сознания человека оказываются ещё не вербализованные, но уже интуитивно осознаваемые им эмоциональные смыслы, понятия, тем более интенсивно проявляют себя различного рода метафорические переносы.

Одним из способов лингвокультурологического изучения ЭК является словарная филологическая статья (§ 2). Она – важный специфический тип вербального текста, в котором через определение и языковые иллюстрации раскрыта структура и содержание вербального концепта. Словарная статья состоит из собственно дефиниционной и иллюстративной частей. В первой из них раскрываются с точки зрения логики наиболее важные признаки определяемого понятия – облигаторного компонента концепта; во второй же представлены его образные и ценностные характеристики. В словарной дефиниции указаны границы определяемого понятия, в то время как в иллюстративной части словарной статьи эксплицированы его ценностные и образно-ассоциативные компоненты. Понятие, образно и ценностно распредмеченное Homo loquens, есть концепт.

Номинанты эмоций дефинируются в немецком и русском языках четырьмя способами – родо-видовым, релятивным, отсылочным и комбинированным. Первые два из них являются наиболее регулярно используемыми в обоих языках. Мы считаем целесообразным фиксацию в филологических дефинициях большего количества семантических признаков при родо-видовых определениях (более развёрнутая видовая характеристика), с одной стороны, и указание родовых сем при релятивных определениях – с другой. Релятивные и, в особенности, отсылочные определения малопродуктивны как в немецком, так и в русском языках в виду их ограниченных возможностей при описании значения слов, лексически оформляющих концепты.

Наиболее оптимальными, но, к сожалению, не в достаточной мере часто применяемыми при описании значения слов, кодирующих ЭК, являются комбинированные, по своей сути, симбиозные определения. Данный тип лексикографического толкования номинаций эмоций сочетает в себе преимущества родо-видовых и релятивных определений. Он более полно и точно эксплицирует содержание рассматриваемых психических понятий, многие из которых онтологически близки друг другу. Нам представляется целесообразным и, более того, технологически возможным использование именно этого типа дефиниции в описании семантики слов, обозначающих эмоциональные феномены, что предполагает составление набора определенных семантических параметров, применение которых должно упорядочить, систематизировать и, следовательно, повысить качество смысловой репрезентации ЭК. С этой целью необходимо обращение к энциклопедическим (психологическим) дефинициям, более полно раскрывающих содержание психических явлений. Ряд наиболее существенных признаков, составляющих объём того/иного понятия, может быть включён и в дефиниции филологических словарей. Сопоставительный анализ разнотипных дефиниций эмоций позволяет вычленить такие базисные семантические признаки, как «род», «вид», «каузальность» и «градация». Они могут быть использованы лексикографами как метаязык в практике описания фрагментов эмоциональной концептосферы.

Поскольку в действительности многие эмоции человеком трудно разграничиваемы в силу их онтологической близости, постольку и обозначающие их вербальные знаки диффузны. Этим обстоятельством объясняются лексикографические трудности в описании семантики номинаций эмоций. Некоторыми исследователями предлагается исключительно метафорический способ их толкования (Дж. Лакофф). Мы считаем, что метафорические описания семантики номинантов эмоций действительно необходимы, но не в самом определении, а в иллюстративной части словарной статьи. В отличие от неё словарная дефиниция в силу её редуцированного объёма определяет понятие – ядро концепта. Сам же концепт на лексикографическом уровне раскрывается в языковых иллюстрациях, анализ которых позволяет увидеть его оценочное и образно-ассоциативное осмысление носителями того/иного языка.

Интерпретационный сопоставительный анализ контекстов употребления номинаций эмоций, составленных или отобранных из классической художественной литературы авторами толковых словарей, обнаруживает в немецком и русском языках как общие, так и отличительные образы, оценки, представления человека о данном социально-психологическом явлении. В ходе лингвистического анализа разноязыкового лексикографического материала зафиксировано множество пересечений сопряжённых с эмоциями идей. Представителями двух лингвистических сообществ эмоции «сопрягаются», как правило, с одними и теми же понятийными сферами: «действия человека/примата», «архетипы огня, воды», «оценка (хорошо/плохо)», «борьба» и т.д. Высокочастотное совпадение понятийных сфер, раскрывающих понимание немцами и русскими сущности эмоций, свидетельствует о «психологическом единстве людей» (термин Ф. Боаса), относящихся к разным этносам. Принципиально важно указать на совпадение понятийных сфер, используемых для осмысления эквивалентных эмоций, т.е. эмоций из одних и тех же «зонных групп» (термин Н.В. Витт), опредмеченных в немецком и русском языках. Так, к примеру, и Angst, и страх корреспондируют с понятиями борьбы, смерти, соматического оформления и т.п. Freude и радость, напротив, коррелируют с понятиями светлости, лёгкости, положительной оценки. Это, однако, не значит, что образное мышление носителей, пользователей двух языков, представителей разных лингвокультур во всём и вся имеет идентичную ассоциативную направленность. Совпадение понятийных сфер, к которым прибегают немцы и русские при освоении и толковании эмоций, отнюдь не исключает значительного своеобразия используемых ими при этом ассоциативно-образных и оценочных представлений.

Проанализированный лексикографический материал показывает, что ЭК национально специфичны. Национально-культурная специфика ЭК в русском языке по сравнению с немецким наиболее ярко иллюстрируется их: а) «цветовым» осмыслением (напр., тоска зелёная); б) корреспонденцией с понятиями «душа» и «сердце»; в) связью с понятием тяжести; г) гиперактивным соматическим оформлением. ЭК в немецком языке, если судить по словарным статьям, обнаруживают следующие специфические свойства: а) поиск (положительных) эмоций, стремление их пережить; б) желание и способы избавления от (отрицательных) эмоций.

Сопоставление параллельных ЭК в немецкой и русской лингвокультурах фиксирует большую ассоциативно-образную «проработанность» русской печали и немецкого гнева. Мы имеем в виду как количество понятийных сфер, с которыми корреспондируются эмоциональные феномены, так и множественность самих образов, которыми они мыслятся. Уместно в этой связи упомянуть экспрессивные композиты в русском языке – грусть-тоска, тоска-печаль, тоска-кручина, являющиеся лакунами в немецком языке. Их перевод возможен только описательными средствами. Отмеченный лингвистический факт, на наш взгляд, симпоматичен. Он может свидетельствовать о глубокой, детальной «проработанности» русским сознанием обсуждаемого концепта.

Исследование ядра вербализованных ЭК – их понятийной основы – предполагает выяснение вопроса парадигматических отношений, в которые вступают соответствующие слова (§ 3). Для оязыковленной немецкой и русской концептосфер, представляющих собой сложное структурно-смысловое лексическое объединение, характерны все основные типы семантических отношений языка – синонимия, градация, антонимия и гипер-гипонимия.

Сопоставительный семантический анализ ядерной части ЭК – дефиниций их номинаций – позволяет сделать вывод об иерархической структурно-смысловой организации ЭК двух лингвокультур. Базисные номинации эмоций выступают в функции метаязыка: с их помощью нередко даются определения небазисным номинантам эмоций. Базисные обозначения эмоций имеют статус гиперонима по отношению к небазисных номинациям эмоций. Базисные номинанты эмоций сами выступают в функции гипонимов по отношению к ряду широкозначных языковых единиц (Zustand, Gemuetszustand, состояние, настроение и т.п.), через которые им даются лексикографические определения. Номинации небазисных эмоций состоят в отношениях эквонимии или эквонимии-градации друг к другу внутри соответствующих синонимических рядов. Семный набор базисных номинаций эмоций в обоих языках по сравнению с семным набором небазисных обозначений более редуцирован, что объясняется гиперонимическим статусом первых. Для значения номинантов вторичных эмоций свойственны многочисленные видовые семные характеристики, конкретизирующие означаемое.

Применение метода компонентного дефиниционого анализа показывает, что небазисные номинанты эмоций в русском языке по сравнению с немецким имеет значительно более свёрнутую семантическую запись. Для первого из них актуальны 9 семных групп, в то время как для второго 14. Видовые семы «условия появления эмоции», «объект эмоции», «процессуальность, длительность переживания эмоции», «нечёткость психических переживаний», «осознанность эмоций» не указаны в содержательной структуре номинантов эмоций русского языка. Сем, актуальных для значения русских, но не актуальных для значения немецких обозначений эмоций, не зафиксировано, что, вероятно, может быть объяснено в целом более высоким уровнем толковых немецкоязычных словарей. Специфической особенностью содержательной структуры номинаций эмоций русского языка следует признать высокий индекс использования в качестве метаязыкового средства знаково-оценочной семы (скорбно-озабочённое, нерадостное, счастливый и т.п.), что, по всей видимости, объясняется психолого-культурной склонностью русского этноса, в частности, такими его элитарными представителями, как лексикографы, к жанру «моралите».

Относительно высокая плотность синонимичности (идеографической) вербальной эмоциоконцептосферы обоих языков свидетельствует, на наш взгляд, о психологической, культурной ценности эмоций для немецкого и русского этносов. Количественное превосходство субстантивных синонимичных слов, обозначающих эмоции в немецком языке, обусловлено его субстантивным строем.

Контрарная антонимичность рассматриваемой концептосферы немецкого и русского языков – её не менее важное системное свойство. Слова, оязыковляющие концепты эмоций, как правило, противопоставляются друг другу опосредовано, через мезонимы, что говорит о плавности перехода одного означаемого в другое.

Лингвокультурологическое изучение культурных концептов традиционно проводится посредством анализа употребления эксплицирующих их слов в речи (Н.Д. Арутюнова, В.Г. Гак, А.Д. Шмелев и мн. др.). С целью синхронно-диахронического исследования ЭК в немецкой и русской лингвокультурах целесообразно изучение их вербализующих слов в двух типах текстов – художественном и пословично-поговорочном (§ 4). Первый их них содержит преимущественно современные представления носителей языка об эмоциях, в то время как второй, главным образом, фиксирует представления о них более «раннего» человека. И в том, и в другом случае номинации эмоций метафоризуются. Поскольку всякая метафора строится на сравнении, уподоблении самых различных явлений материальной и духовной культуры друг другу, представляет интерес выявление в немецком и русском языковом сознании характера корреспонденций психического, внутреннего мира (мира эмоций) как с реальным, так и с виртуальным миром. Иными словами, принципиально важно было выяснить, что за мотивации и образы стоят за метафорическим использованием номинантов эмоций в разных лингвокультурах.

Метафорические употребления номинаций эмоций представляют наибольший интерес для лингвиста-культуролога, поскольку именно их анализ обнажает сам лингво-когнитивный механизм деятельности человеческого сознания. Наблюдения над метафорическими описаниями обнаруживают существование скрытых связей между различными феноменами мира, открывают для человека новые знания об окружающей его действительности, его внутреннем мире. Ассоциативный характер человеческого языкомышления своим результатом имеет вербальное установление формальных и функциональных сходств, связывающих предметы объективной и субъективной действительности. Обнаружение ассоциативных отношений всегда культурно обусловлено: в этносе в разное время его существования вербально эксплицирована система ценностных предпочтений в выборе «участников» метафоры.

Анализ употребления номинантов эмоций как компонента метафорических дескрипций в художественных произведениях XVIII-XX веков показывает принципиальное сходство множества образов, используемых носителями немецкого и русского языков в понимании исследуемого социально-психологического феномена, что обусловлено универсализмом архетипов огня, воды и воздуха, лежащих в основе толкования человеком мира. Архетипический характер ословления психической действительности не исключает, однако, самобытности языкового национального и индивидуального человеческого мышления, выбора ценностных предпочтений, мотивов и самих речевых образов при её интерпретации разными этносами.

Художественное и бытовое толкование ЭК осуществляется элитарными и рядовыми языковыми личностями посредством обращения к таким понятийным сферам, как «человек» (антропоморфные метафоры), «неживая природа» (натурморфные метафоры), «животный мир» (зооморфные метафоры). Как в немецком, так и в русском языках наиболее продуктивными являются антропо- и натурморфные типы метафор. Высокий индекс употребления антропоморфной метафоры мы понимаем как интроспективность их продуцента и носителя – человека, стремящегося измерять, значит, и оценивать «вещи» сквозь призму своего Ego. Эмоциям человеческое сознание приписывает известную «человекоподобную» активность, в основе которой лежит их мотивационная сила. Причина же активного применения натурморфной метафоры (в особенности, глагольной – aquaverbum, pyroverbum, pyroaqaverbum), уподобляющей психические переживания человека реально воспринимаемым предметам действительности, кроется в их традиционной витальной и утилитарной ценностях для нашей жизни. Установлено, что часто эмоции мыслятся немцами и русскими образами огня, дыма, жидкости, которым, согласно мнения специалистов по мифологии (Б. Малиновский, Ф. Уилрайт и др.), приписывались различные магические свойства: огонь – символ очищения, вода – символ рождения, жизни и т.п.

Самое активное использования в сопоставляемых языках глагольных метафорических описаний эмоций мы объясняем динамизмом данной части речи. Глаголы в силу динамизма их семантики способны более эффективно, более адекватно кодировать эмоциогенные ситуации. С семантической точки зрения глаголы, сочетающиеся с номинантами эмоций, относятся к следующим основным группам: motusverbum (глаголы движения), emotioverbum (глаголы, выражающие эмоции), localverbum (глаголы места), dicendiverbum (глаголы говорения), morbusverbum (глаголы, выражающие понятие болезни).

Для метафорических описаний эмоций в немецком языке характерны сенсорный (sanfte Freude и т.п.) и утилитарный типы оценки (sinnlose Wut, sinnloser Zorn и т.п.), а в русском языке – преимущественно сенсорный (сладкая радость, горькая печаль и т.п.). Этот лингвистический факт объясняется различием в системе культурных предпочтений разноязычных этносов: выбор способ освоения эмоционального мира этноспецифичен. Утилитарность оценки в немецком языке по сравнению с русским более актуальна также и для другого типа текста – пословично-поговорочных высказываний.

Пословично-поговорочный материал мы признаём культурологически релевантным в силу чётко выраженной в нём рационально-эмоциональной квалификации эмоций. Следует заметить, что именно в данном типе текста наиболее эксплицитно «высвечиваются» национально-специфические особенности немцев и русских в оценке эмоций.

В немецком пословично-поговорочном фонде номинации эмоций представлены большим количеством, чем в русском (соотношение 126 к 39), что и обуславливает различную степень разнообразия их описания в данном типе текста. Примечательно, что группа эмоций печали более детально «распредмечена» в пословицах и поговорках русского языка. Судя по квантитативным показателям, в русских пословицах и поговорках чётко эксплицированы следующие основные образные представления о ней её носителей – печаль психологически в высшей степени деструктивна; русским в отличие от немцев известно место её пребывания (сердце); она связана с образами конкретных, согласно русскому сознанию, отрицательных существ (червь, моль). Русская печаль в целом имеет негативную общефилософскую и эстетическую оценку. Согласно представлениям русских, единственный способ избавиться от неё – обращение к Всевышнему.

Эквивалент русской печали Trauer в немецких пословицах и поговорках описан менее образно, более однообразно. Немецкий этнос, судя по проанализированному паремиологическому материалу, сосредоточен на поисках конкретных способов избавления/профилактики появления данной эмоции в отличие от русского этноса, фиксирующего своё внимание преимущественно на формах её протекания. Фактор времени, терпение и самовнушение, по мнению немцев, избавляют человека от подавленного состояния. Немецким этносом актуализируется релевантность утилитарного типа оценки эмоций. Немецкие пословицы считают переживание эмоций Gram и Kummer нецелесообразными с точки зрения жизненных, бытовых интересов человека, в то время как для русского языкового сознания характерна некая грустная созерцательность, пассивность. В целом же, правомерно указать на относительную бедность метафорического описания группы эмоций Trauer в немецких пословично-поговорочных выражениях по сравнению с русскими.

В пословично-поговорочном фонде немецкого и русского языков эмоции Angst и страх корреспондируется с идеей её психической действенности. Данная негативная эмоция управляет человеком. В немецких пословицах и поговорках она имеет ярко выраженную этическую негативную оценку – Furcht bessert nicht; Furcht macht Abgoetterei.

Общими характеристиками эмоций Freude-радость являются следующие: «сменяемость эмоции радости другими (негативными) эмоциями», «переживание радости благотворно для здоровья человека; «соматическое выражение радости»; «положительность эмоции радости»; «противопоставление радости негативным эмоциям». В русскоязычном материале выражена специфическая идея раритетности радости. В немецких пословицах и поговорках указаны такие специфические характеристики Freude, как причины появления и исчезновения радости, её кратковременность и пути поиска.

Номинации эмоций группы Zorn-гнев имеют более детальную дескрипцию в немецких пословицах и поговорках. В обоих языках переживание отрицательной эмоции гнева сопряжено с идеей иррационализма. В немецком языке при этом даётся обоснование нецелесообразности гневного поведения: неумение оформлять аффекты ведёт к неуспеху в жизни, умение подавлять гнев положительно санкционируется обществом, переживание данной эмоции наносит вред здоровью её носителю. Утверждается, что с гневом может справиться только сильный духом человек. Как в немецком, так и в русском языках предлагаются способы избавления/профилактики появления эмоции гнева (соответствующее вербальное поведение человека, напр., Sanfte Rede stillt den Zorn; Ein sanftes Wort stillt grossen Zorn, покорное слово гнев укрощает).

Хорошо известно, что в языке, в особенности в его семантике, отражаются разнообразные социальные изменения, происходящие в этносе (В.Г. Гак, В.И. Карасик, Л.П. Крысин и др.). Фиксация общественных трансформаций в семантике номинаций эмоций – важный аспект лингвокультурологического исследования концептосферы эмоций в динамике ее становления. Изучение коммуникативного поведения слов, опредметивших концепты в диахронии и синхронии их существования, необходимо для выявления представлений и знаний человека определенного исторического отрезка времени о том/ином явлении. С тем чтобы проследить эволюцию формирования немецкой и русской эмоциональных концептосфер, необходимо лингвокультурологическое описание соответствующих номинативных систем сопоставляемых языков в динамическом аспекте (§ 5). В исследовательских целях мы пользуемся по аналогии с исторической классификацией времени – древние века, средневековье и Новое время – соответствующими культурологическими терминами – мифологическая, мифолого-религиозная и современная наивная картины мира (А.И. Арнольдов, Г.С. Батищев, Т.П. Григорьева и др.).

Эмоциональная концептосфера – социальная, преимущественно существующая в вербальной форме ценностная система, становление которой имеет принципиально исторический характер. Её становление – результат познавательной деятельности человека, следствие освоения им окружающего мира. Формированию ЭК как самостоятельной концептосферы предшествуют первичные эмоции-представления архаичного человека, строящиеся на архетипах (огонь, вода, земля, воздух и др.). Сакрализация данных первоэлементов мира и их «производных» (фетишизм и анимизм) есть попытка древнего человека объяснить окружающую его действительность, психологически защитить себя. Архетипы как социально-исторический феномен универсальны, что подтверждается как данными мифологии (К.-Г. Юнг, Б. Малиновский, К. Леви-Стросс), так и сохранившимися лингвистическими (этимологическими) фактами (М.М. Маковский, Ю.В. Монич и др.). Архетипы вкупе с постоянно развивающимся языком и другими примитивными семиотиками представляют собой материальный способ распредмечивания действительности. Её понимание изначально мифологично.

Миф является особым, первичным типом человеческого сознания. Мифолого-магическое сознание древнего человека синкретично по своей сути; оно не различает глубоких причинно-следственных отношений в мире, в том числе и в его эмоциональном фрагменте. На своей эмбриональной стадии сознание архаичного человека не дифференцировало действительность реальную, тактильно, зрительно, аудитивно воспринимаемую и действительность субъективную, живущую изначально в нём в форме неких диффузных, нечётко оформленных, не осознаваемых (эмоциональных) образов; внешнее и внутреннее им не различалось.

В основе познавательной деятельности архаичного человека лежали переживания первичных элементарных инстинктивных эмоций (страх, опасность), генетически запрограммированные в приматы, в наиболее высокоразвитые живые существа. Поскольку первичные реакции древнего человека, оформляющие его отношения с внешним миром, эмоциональны, постольку и хронологически вторичные его ощущения, смутные, размытые представления о предметах окружающей действительности также эмоционально окрашены. Здесь, таким образом, имеются в виду инстинктивные представления-эмоции – своеобразная реакция архаичного человека с его неразвитой психикой на объекты мира, т.е. внешние стимулы. О синкретизме сознания древнего человека свидетельствуют языковые факты, многочисленные диффузные номинации объектов разных форм действительности – физической, физиологической, психологической. Феномен синкретизма есть дефицит человеческих знаний, ограниченность его эвристических возможностей на определённом этапе развития цивилизации и культуры.

Синкретизм человеческого сознания сохраняется и в средние века (А.Я. Гуревич, И.Т. Касавин). Прежняя диффузность значений древних слов (Angst, страх, ужас и т.п.) иллюстрирует следы мифоло-магического сознания человека. Мифолого-религиозное сознание как наиболее актуальный тип сознания Средневековья путается в различении причин возникновения того/иного феномена и его последствий. Во многом как и ранее актуальными остаются многочисленные языковые номинации диффузного свойства. Одним и тем же языковым знаком обозначаются фрагменты разных форм существования мира. В качестве примера, наиболее ярко иллюстрирующего этот вывод, рассмотрим современные номинации эмоций Grimm, Wehmut и отрада. Современный номинант эмоции Grimm (< grimmi, grimmo) в древневерхненемецком языке на уровне устойчивого словосочетания употребляется в значении «скрежетать зубами» (zano gigrimm) (IX в.). В средневерхненемецком языке Grimm имеет уже не физическое, а психическое значение «недружественный, жестокий, дикий, гневный». Им номинируется тип поведения человека, его характер. Затем он уже употребляется как обозначение эмоции – «сильный гнев, бешенство», а с конца XVIII века его семантика трансформируется, теряет сему интенсивности: это слово имеет значение «подавленный, скрытый гнев». Траекторию развития данного слова можно представить следующим образом: первоначально производящей основой слова Grimm (zano gigrimm) обозначалась соматическая (вероятно, агрессивно ориентированная) поведенческая реакция человека. Впоследствии семантика данного слова расширяется. Им номинируется не только эмоция (бешенство), но и черта характера человека – «жестокость, строгость». В нововерхненемецком языке происходит очередная трансформация его семантики: теперь им обозначается только эмоциональное состояние человека.

Слово Wehmut (XV век) первоначально имело значения «боль», «гнев», а затем оно начинает употребляться в значении «глубокая печаль» (W. Pfeifer). В современном немецком языке оно употребляется только как номинант эмоции – «лёгкая печаль». Налицо деинтенсификация его семантики в диахронии языка. Если раньше слово Wehmut содержало в себе сему интенсивности (Wehmut – tiefe Trauer), то сейчас, судя по лексикографическим данным, наоборот, включает в свою смысловую структуру сему деинтесивности (Wehmut – leichte Trauer). Возможно, этот факт можно объяснить постоянным перераспределением сем в значении многочисленных синонимичных слов, обозначающих родственные ЭК. Так, в частности, заметим, что появившаяся в XV веке лексема Schwermut, обозначающая максимально родственное понятие Wehmut, через определённое время приобретает в отличие от Wehmut противоположный признак – признак интенсивности (ср. Schwermut – anhaltende tiefe Niedergeschlagenheit (G. Wahrig).

Номинант эмоции отрада (< радость) и его дериват отрадный первоначально в русском языке означали «богатство», «зажиточность» (отрадные люди = зажиточные люди) (М.М. Покровский). В средние века данная лексическая единица употреблялась в следующих значениях: «Отрада – отдых, успокоение. – Утешенiе, успокоенiе. – Прощенiе» (И.И. Срезневский). Ряд из указанных здесь значений, на наш взгляд, корреспондирует с определёнными религиозными представлениями человека. Автором «Словаря древнерусского языка« приводится иллюстрация, раскрывающая семантику этого слова: «Какого отрада ты сподобишися, по средъ валяяся» (И.И. Срезневский). В данном случае слово отрада употребляется в значении «прощение». Можно предположить, что русский человек, согласно приведенному примеру, переживал чувство радости в том случае, если он добивался прощения. Вероятно, речь могла идти о прощении Всевышним, которого мог огорчить своими далеко не богоугодными поступками человек. В современном русском языке данная стилистически маркированная лексема может употребляться как наименование человека, вызывающего чувство глубокой симпатии, любви.

В эпоху раннего Средневековья, как свидетельствуют этимологические данные, в немецком и русском языках слова, первоначально номинировавшие исключительно мифические образы (Wut < Wotan, Furor(e) и фурор < Фурия, Panik и паника < Пан, радость < *arda), употребляются уже в «эмоциональном» значении. Обозначения фрагментов столь культурно значимой мифологической картины мира теперь используются и как наименования эмоций.

Средневековье характеризуется сменившим мифолого-магическое сознание его религиозным, точнее – мифолого-религиозным типом. На мифах строилось дорелигиозное знание и само сознание человека. Впоследствии религия систематизировала, упорядочила мифологию – интеллектуальное завоевание язычников. Церковь как активно действующий социальный институт эпохи Средневековья начинает выполнять всё в более жёсткой форме регулятивную функцию. Благодаря её деятельности появляется новый важный комплексный (триадный) культурный концепт как атрибут того времени – «страх-грех-вина». Этот концепт активно культивируется церковью, что приводит к появлению в обществе разнообразных фобионастроений (P. Dinzelbacher), во многом определяющих психологию, сам дух тех времён. Данный исторический отрезок времени характеризуется религиозной оценкой любых фактов человеческой жизни. В средние века все факты жизни представляют собой аксиологические субстанции (А.Я. Гуревич). Существующие в сознании понятия преломляются через христианские догмы и при этом непременно приобретают оценочные характеристики. Средневековая культура есть, прежде всего, социальная, оценочно квалифицирующая факты мира система. Она – чувственно-эмоциональна. Средневековое мироощущение подчинено социально-этическим идеалам христианства, эмоциональное влияние которых на человека той эпохи трудно переоценить. Оно выражается в универсальной нормативности поведения и мышления средневековых людей. Формируемая церковью «средневековая модель мира» естественным образом опиралась на ранее возникшие языческие представления человека того времени. При этом наивное мифическое сознание «разбавляется» новыми культурными смыслами, исходящими от церкви. Сущность же религиозной этики, если быть предельно кратким, можно сформулировать следующим образом: жёсткое привитие человеку чувства смирения, вины, распространение и популяризация ведения аскетического образа жизни, объяснение необходимости отказа от мирских удовольствий и радостей в силу их греховности, неугодности Всевышнему.

Всё возрастающая общественная деятельность церкви объективно приводит к христианизации языка, в особенности его семантики как наиболее восприимчивой, лабильной компоненты «дома бытия» человека. В содержании средневекового слова присутствует ярко выраженная идеологическая компонента. Целый ряд современных номинаций эмоций, как показывает этимологический и синтагматический анализ немецкого и русского языков, использовался в эпоху Средневековья в мистико-религиозном значении. Так, слово Entsetzen, обозначающее в современном немецком языке соответствующую эмоцию (ужас), в средние века употребляется как мистико-религиозный термин «вывести к.-л. из себя». В настоящее время оно употребляется как светское слово. Два других современных номинанта эмоций Seligkeit (X век) и Glueckseligkeit (XII-XV века) служили в качестве религиозных терминов – «душевное единение с Богом после смерти». По М. Веберу, данный концепт был в эпоху позднего Средневековья одной из доминант социального поведения человека. Расширив сферу своего употребления, Seligkeit и Glueckseligkeit используются сегодня фигурально в значениях 1) «быть очень счастливым», 2) «быть влюблённым». Слово Entzuecken в поздневерхненемецком языке употребляется в значении «религиозный экстаз». Как номинант эмоции оно используется с XVIII века. Помимо своего религиозного значения это слово активно использовалось до недавнего прошлого также и в мистике. Согласно мнения этимолога Ф. Клуге, в Новое время оно расширяет сферу употребления и используется в значении «земная человеческая радость, обычная земная любовь» (F. Kluge).

В позднее Средневековье, судя по этнографическим, историческим и лингвистическим данным, всё более отчётливо оформляется оценочное отношение человека к эмоциям радости и печали, страху и гневу. Священнослужителями небезуспешно культивируется порицание стремления к переживанию такой позитивной эмоции, как радость. Её выражение равно как и публичная экспликация печали нарушает, согласно представлений священнослужителей, заветы всевышнего. Бурно радоваться, быть опечаленным значит вызывать недовольство бога. Радость и печаль как концепты включают в свою структуру ярко выраженную оценочную характеристику. Концепт же страха церковью оценивается положительно, поскольку он корреспондирует с чувством вины и греха человека.

Эмоции страха пронизывают средневековую культуру. Генетически заложенный в человека, страх активно и успешно культивируется данным социальным институтом. Доказательством данного тезиса служат многочисленные языковые факты, напр., «Ñòðàõú Áîæèé = ñòðàõú ãîñïúäíü», «ñòðàõú Áæèè èìúèòå âúøå всего», «Ìîëàùàó ìè ñà âú öðêâè, áûòè ìè âú óæàñú»; Gottesferne и т.п. Эмоциям, входящим в понятийное поле страха, средневековым сознанием приписывались такие свойства, как активизация, либо, наоборот, блокирование человеческих действий, уподобление эмоций кипящей воде и т.п. Вероятно, в данном случае речь идёт о прямом, буквальном понимании средневековым человеком действий эмоций, сохранившимся и по сей день в современных языках, но уже интерпретируемых их носителями как метафоры (ср. «Боязнь и òðåïåòú ïðèäå»).

Для эпохи Средневековья характерен ярко выраженный теоцентрический подход к толкованию мира, о чём свидетельствуют как многочисленные исторические, так и не менее репрезентативные лингвистические факты. В ходе исследования мы обнаружили наличие религиозной компоненты в семантике целого ряда слов и словосочетаний. Христианская идеологизация языка образца средних веков – важнейшее культурно-историческое событие нашей цивилизации, предопределившее её магистральные пути развития в дальнейшем. Язык – главная компонента культуры, всё более и более идеологизируется в средние века.

Эмоции, по мнению психологов (Б.И. Додонов; А.Н. Лук и мн. др.), классифицируются на положительные и отрицательные. Критерием их «знаковости» служит психосоматика. Это положение, верифицируемое на примере речевого употребления обозначений эмоций, лингвистически подтверждается. Так, номинации группы эмоций Angst - страх (Schrecken, Scheue, ужас, боязнь и т.п.) соотносятся со словами, семантика/ассоциативный потенциал которых отрицательно окрашен (напр., hoellische Angst, heiliger Zorn, светлая радость, райское наслаждение и др.). Оценочные предикаты – очевидное свидетельство христианизации языка чувственно-эмоционального Средневековья.

Эмоция печаль, как известно из медицинской и психологической наук, болезненно переживаемая человеком на психосоматическом уровне, обнаруживает свою отрицательную направленность. Согласно древним рукописям, её ощущение связывалось с физиологической болезнью человека – Trauer < trurag – «болезненный», > грусть, печаль; Wehmut < weh + mut – боль, > тоска, уныние. Переживание этой отрицательной, наносящей вред здоровью человека эмоции в средние века объясняется церковью как наказание людей за их удалённость от бога (ср. Gottesferne – beglueckende Gottesnaehe).

Анализ употреблений печали как номинанта эмоции (в особенности в русском языке) иллюстрирует знание мифолого-религиозным человеком как её «места обитания» (сердце) – «Много печаль въ срци своем вижю» (И.И. Срезневский), так и высокой степени её психологического воздействия на его состояние.

Эмоция гнева, являющаяся важнейшим мотивом человеческих поступков, как и выше отмеченные базисные эмоции, универсальна, т.е. внетемпоральна и внелокальна. Для системы моральных ценностей средневекового человека было свойственно понимание божьего гнева – Zorn des Gottes; «Аже боудъть влдцъ или мастерови гнъвъ (если владыка будетъ гнъваться)» (И.И. Срезневский). Всевышний гневен, если человек совершает не угодный ему поступок. В то же время священнослужителями порицалось гневное поведение мирян равно как и их вербальные и невербальные экспликации радости, счастья и печали (U. Kuesters). Божий гнев выражался в природных стихиях. Такое, например, явление, как буря, считалась формой экспликации недовольства, гнева бога. Не случайно поэтому, что в современной культуре она – символ бешенства. Этот пример иллюстрирует мифолого-религиозные средневековые представления человека в сегодняшней символике.

Известное философское положение о дуализме мышления, в том числе и оценочного, в высшей степени актуально и для средних веков. Эмоция радости всё более концептуализируется во времена позднего Средневековья, несмотря на сохранение актуальности человеческих фобионастроений (Ch. Boehme; U. Kuesters).

Если раннее Средневековье, согласно лексикографическим (этимологическим) данным, характеризуется невысокой номинационной плотностью мира эмоций, то в позднее Средневековье в немецком и русском языках развиваются «эмоциональные» значения у слов, относящихся к вторичным, производным концептам. Обычно эти слова уточняют семантику уже существующих обозначений эмоций. Как правило, в их содержательной структуре есть признак интенсивности (ср. приведённые выше номинации Trauer – печаль и Wehmut – глубокая печаль или Schrecken – внезапный ужас, Schreck - ужас). Значения так называемых базисных номинантов эмоций на рубеже позднего Средневековья и Нового времени (в особенности именно в Новое время) уточняются либо их прямыми дериватами (Hochgenuss – большое наслаждение, большое удовольствие), либо лексическими заимствованиями (напр., из французского языка Panik, паника), иногда выступающими при этом как синонимы к уже существующим номинациям, служащих удобным лингвистическим средством конкретизации родственных эмоций, либо специализацией значений слов (Beklemmung, Grauen, боязнь, ярость), либо же появлением новых слов (Schwermut). Данные семантические процессы фиксируют результаты освоения человеком психического мира. Появление новых слов, обозначающих эмоции и развитие «эмоциональных» значений у уже существующих слов, обусловлено необходимостью вербализации культурно значимых смыслов, обнаруживаемых человеческим сообществом в ходе распредмечивания действительности.

Наши наблюдения над речевыми употреблениями номинантов эмоций в обсуждаемый исторический период развития общества со всей очевидностью показывают (см. напр., лингвистические факты в словарях И.И. Срезневского, В.И. Даля) психолого-культурную актуальность архетипов, служащих основой ассоциативно-образной концептуализации эмоционального мира. При этом следует иметь в виду то обстоятельство, что, по всей видимости, для архаичного и средневекового человека сами эмоции мыслились как некие реально действующие субстанции (ср.: «Боязнь и òðåïåòú ïðèäå» (И.И. Срезневский). Вероятно, в данном случае речь идёт о прямом, буквальном понимании нашими далёкими предками реальных действий эмоций, сохранившимся и по сей день в современных языках, но уже интерпретируемых их носителями, пользователями как метафоры.

Ассоциативно-образную основу наивной концептуализации мира, являющейся способом его освоения, формируют архетипы. Архетипы как первичные эмоциональные образы, живущие в нашем языковом сознании, создают языковую картину мира. Языковая картина мира, продукт распредмечивания действительности, суть иерархически ценностно выстроенной вербализованной понятийной системы, базирующейся на человеческих представлениях (гештальтах) о мире. Формированию понятия, концепта предшествует эмоционально-когнитивная деятельность «наивного» человека, принципиально опирающегося при этом на «первичную» природу, на физические объекты мира.

Лингвокультурологический анализ вербализованных эмоций, ЭК, легко «вписывается» в архетипическую концепцию К.Г. Юнга и его учеников (A. Jaffe и др.). Языковые знаки, обозначающие эмоции, подчинены архетипическим законам. Смена картин мира, вызванная в целом общественным развитием и, в частности, социализация эмоций иллюстрирует нам их архетипический характер, что доказывается соответствующим анализом ЭК в современной языковой картине мира.

Новое время – конец XVII и последующие века – (W. Beutin; B. Lundt, K. Vocelka и др.) характеризуется, как известно, интенсивным развитием науки. Концептуализация эмоций в научной картине мира в отличие от их наивного, народного осмысления не обладает ярко выраженной этноспецифичностью. Научная картина мира в отличие от наивной представляет собой достаточно чётко (насколько это возможно) дефинируемую понятийную систему, обслуживаемую специальным терминологическим языком. Необходимость строгого различения значений терминов, фундаментальные глубокие интерпретации социальных феноменов, стремление профессионалов к созданию единого универсального понятийно-терминологического аппарата приводят к формированию особого типа дискурса – научного.

Если наивная картина мира строится преимущественно на мифолого-мистико-архетипических представлениях человека об окружающей его действительности, на конкретном практическом знании мира, то фундаментом научной (хронологически вторичной) картины мира служит эмпирико-теоретический тип знания. Её носители апеллируют к абстракциям, пользуются обобщёнными, а не обязательно конкретными понятиями.

Вербализованные ЭК, которые мы рассматриваем как непременно динамические феномены, могут классифицироваться с социолингвистической (или функциональной) точки зрения по аналогии с понятиями на обиходные, художественные и научные. При этом их содержание видоизменяются в зависимости от среды лингвокультурного обитания (разговорный и художественный дискурс, с одной стороны, и научный – с другой).

Среда лингвокультурного обитания ЭК актуализирует определённые признаки его структуры. В научном дискурсе манифестируются понятийный и ценностный признаки ЭК. Образный признак, свойственный всякому художественному концепту, как показывает анализ соответствующих дефиниций и контекстов, не актуален для научного концепта. При этом максимально «проработанным» у него оказывается понятийный признак. Ценностный признак наличествует в структуре всех типов ЭК, о чём свидетельствуют в первую очередь данные анализа их словарных определений и психологических дефиниций, в которых, как было установлено, в эксплицитной (напр., unangenehmer emotionaler Zustand, schmerzvoll, приподнятость и др.), или же в имплицитной форме (Zittern, Herzklopfen, успех и др.) фиксируется оценка (актуализация сем «знаковость», «соматическое проявление», «последствия переживания эмоции»). В немецкоязычных психологических словарях по сравнению с аналогичными русскоязычными справочниками предлагается более квалифицированное описание когнитивных структур ЭК

Контекстуальный анализ терминологических употреблений номинантов эмоций (преимущественно базисных) обнаруживает принципиальные сходства в понимании исследуемого явления немецкими и русскими элитарными личностями (психологами, психоаналитиками), что объясняется максимальной интегрированностью современной науки. В отличие от концептуализации эмоций в наивной картине мира в данном случае каких-либо этноспецифических свойств, приписываемых носителями разноязыкового теоретического знания эмоциональному феномену, не обнаружено.

По сравнению с научными ЭК их обиходные и художественные аналоги обладают облигаторным свойством – признаком образности. Этот признак релевантен для когнитивной структуры обиходных и художественных концептов. Образы, приписываемые наивным сознанием разноязычным ЭК, как показывает соответствующий контекстуальный анализ, в сопоставляемых лингвокультурах часто совпадают. Этот факт мы объясняем, прежде всего, общностью немецкой и русской культур (европейский тип культуры), структурными сходствами самих языков, относящихся к одной и той же семье.

Обнаруженное сходство метафоризации эмоций в данных лингвокультурах (ср. совпадающую типологию разноязычных метафор; или конкретный факт «бесцветности» концепта страха в ассоциативном сознании немцев и русских; или употребление разноязычных номинаций как оксюморона; или обычно совпадающую оценку концептов в немецких и русских прецедентных текстах, напр., в пословицах, поговорках и т.п.) наглядно иллюстрирует принципиальную общность способов вербального освоения мира разными этносами. Многочисленные и разнообразные метафорические описания эмоций, которые мыслятся современным наивным человеком, как антропо- и натурморфные субстанции, как правило, активно себя проявляющие, судя по художественным контекстам, в своей основе имеют архетипы (чаще всего «огонь» и «вода»).

Вместе с тем были выявлены и некоторые различия в оязыковлении эмоций немецким и русским лингвосообществами. Так, словарные определения номинаций ЭК в немецком языке, как правило, более энциклопедичны, чем в русском. Семный набор, служащий метаязыковым средством их описания, в русскоязычных определениях минимизирован. В немецком языке соответствующие определения более глубоко показывают содержание дефинируемых явлений. Здесь же следует указать на большее количество оценочных семантических признаков в структуре номинаций эмоций русского языка по сравнению с немецким, что, как мы думаем, может быть объяснено не только (не столько?) лексикографическими просчётами составителей словарей, сколько различиями менталитета этносов. Русское сознание, носителями которого являются и элитарные языковые личности (в данном случае авторы словарей), характеризуется относительно высокой степенью оценочной ориентации.

Наблюдения над многочисленными употреблениями в современном художественном дискурсе номинаций эмоций приводят к мысли о чётко оформленном знаково-оценочном отношении как русских, так и немцев к эмоциям: радость есть положительная эмоция, печаль и страх – отрицательные, гнев, как правило, оценивается отрицательно.

Оценка ЭК, вербализованных в паремиях немецкого и русского языков равно как и в художественных произведениях XVIII-XX веков носит обычно сенсорный или утилитарный характер. Причём утилитарная оценка свойственна преимущественно немецким ЭК. Для их русских эквивалентов характерен, главным образом, сенсорный тип оценки. Вероятно, как никакие другие явления культуры ЭК максимально расположены к самому центру поля оценочных координат.

Культура как социальный феномен по своему характеру исторична; её развитие эволюционно. Этим фактором объясняется преемственность её важнейшей компоненты – языка, его состояний на разных этапах развития человеческой цивилизации. Анализ этимологических данных, употребления номинаций эмоций в современном языке, факты ассоциативного словаря позволяют отметить схожесть представлений об эмоциях архаичного, средневекового и современного человека. Эти по своей сути ассоциативные представления сохраняются в знаковой (преимущественно метафорической) форме и по сей день; они сопровождают человека, психологически «держат» его на протяжении столетий.

В заключении диссертации подводятся итоги проведенного исследования.

Основные положения диссертации отражены в следующих работах автора:

1. Эмоциональные концепты в немецкой и русской лингвокультурах Монография / Волгоград, Перемена, 2001. 20 п.л.

2. О терминологическом и обиходном обозначении эмоций // Коммуникативные аспекты значения: Межвуз. сб. науч. тр. Волгоград: Перемена, 1990. С. 162–169. 0,5 п.л.

3. О типологии знаков эмоций и их функциях // Лингвистический знак как когнитивное и культурогенное образование: Тез. докл. науч.-метод. конф. г. Самарканд, 3-4 апр. 1992 г. Санкт-Петербург – Самарканд, изд-во СГУ, 1992. С. 65–66. 0,1 п.л.

4. Цветовая номинация эмоций в русском и немецком языках // Языковая личность: проблемы значения и смысла: Сб. науч. тр. Волгоград: Перемена, 1994. С. 53–60. 0,5 п.л.

5. Семантика имен эмоций, функционирующих в разных типах текста // Язык и эмоции: Сб. науч. ст. Волгоград: Перемена, 1995. С. 142–149. 0,5 п.л.

6. Лексика эмоций в эмотивном тексте // Лексика, грамматика, текст в свете антропологической лингвистики: Тез. докл. и сообщ. междунар. науч. конф. г. Екатеринбург, 5-6 марта (?), 1995 г. Екатеринбург: изд-во УрГУ, 1995. С. 66. 0,1 п.л.

7. Об использовании слов, обозначающих психические переживания человека, в художественном тексте // Лингвистика текста: Тез. докл. Всеросс. науч. конф. Пятигорск: изд-во ПГЛУ, 1995. С. 112. 0,1 п.л.

8. Метафорическое использование номинантов эмоций в немецком языке // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты: Сб. науч. тр. Волгоград: Перемена, 1998. С. 96–104. 0,5 п.л.

9. Синонимия как тип семантических отношений в терминологической системе эмоций немецкого языка // Структурно-семантические аспекты изучения языковых единиц: Сб. науч. тр. Пятигорск: изд-во ПГЛУ, 1999. С. 134–141. 0,5 п.л.

10.Семантическая структура номинантов эмоций в немецком и русском языках // Языковая личность: проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики: Сб. науч. тр. Волгоград: Перемена, 1999. С. 162–172. 0,6 п.л.

11.Синонимический ряд «радость» в немецком языке (опыт семантического и когнитивного анализа) // Актуальные вопросы английской филологии: Сб. науч. тр. Пятигорск, изд-во ПГЛУ, 1999. С. 74–88. 0,8 п.л.

12.Эмоциональная концептосфера немецкого языка (этимологический анализ базисных номинантов эмоций) // Языковая личность: проблемы креативной семантики: Сб. науч. тр. Волгоград: Перемена, 2000 С. 65–72. 0,5 п.л.

13.Этимологический анализ синонимического ряда «страх» (на материале немецкого языка) // Когнитивные аспекты языковой категоризации: Сб. науч. тр. – Рязань, изд-во РГПУ, 2000. С. 83–90. 0,5 п.л.

14.Лингвистические методы исследования эмоциональной концептосферы // Лингвистические парадигмы: традиции и новации: Материалы междунар. симпозиума молодых ученых «Лингвистическая панорама рубежа веков». г. Волгоград, 23-25 мая 2000 г. Волгоград: Перемена, 2000. С. 18–28. 0,6 п.л.

15.Концепт ‘Zorn’ в пословично-поговорочного фонде немецкого языка // Теоретическая и прикладная лингвистика. Вып. № 2. Язык и социальная среда: Межвуз. сб. науч. тр. Воронеж: изд-во ВГТУ, 2000. С. 78–89. 0,5 п.л.

16.Лексические коллокации с номинантом эмоции ‘Neid’ в современном немецком языке // Языковая личность: проблемы коммуникативной деятельности: Сб. науч. тр. Волгоград: Перемена, 2001.С. 52–60. 0,4 п.л.

17.Этимологический анализ как метод исследования эмоциональных концептов // Некоторые вопросы общего и частного языкознания: Сб. науч. тр. Пятигорск, изд-во ПГЛУ, 2001. С. 58–72. 0,8 п.л.

18.Образы базисных эмоций в немецкой лингвокультуре (опыт анализа словарных статей) // Единицы языка и их функционирование: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. № 7. Саратов: изд-во СГУ. С. 158–165. 0,5 п.л.

19.Образная лингвистическая объективация базисных эмоций (на материале немецкоязычных словарных статей) // Межкультурная коммуникация в когнитивном аспекте: V Житниковские чтения. Материалы Всеросс. науч. конф. г. Челябинск, 28-29 мая 2001 г. Челябинск: изд-во ЧГПУ, 2001. С. 46–53. 0,5 п.л.

20.Архитектоника эмоционального концепта // Вопросы романо-германской филологии: Сб. науч. тр. Пятигорск, изд-во ПГЛУ, 2001. С. 71-81. 0, 6 п.л.