ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ КАК ОБЩИЙ МЕХАНИЗМ ТЕКСТООБРАЗОВАНИЯ

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Реферируемая работа выполнена в русле исследований, посвященных лингвистическому изучению текста.

Объектом исследования является процесс текстообразования, а предметом исследования – влияние текстового пространства на процесс текстообразования.

Актуальность диссертационного исследованияобусловлена важностью изучения текста как интертекстуального явления; дискуссионностью многих положений и понятий, включая ключевое понятие интертекстуальности; назревшей необходимостью разработки теории интертекстуальности как теории текста и подтверждения или опровержения основной гипотезы об интертекстуальности как универсальном семиотическом законе.

В основу работы положена гипотеза об интертекстуальности как общем механизме текстообразования, а интертексте как результате текстообразования. В отличие от распространенной трактовки интертекстуальности, сводимой к поиску различного рода цитатных включений, в нашей работе предлагается новое широкое определение интертекстуальности, под которой понимаются формообразующие и смыслообразующие взаимодействия различного вида дискурсов, вербальных и невербальных текстов, а под интертекстом – составная часть структуры текста, соотносимая с понятием прецедентности.

Выполненное исследование, цель которого состояла в теоретическом обосновании и практическом подтверждении положения об интертекстуальности как ведущей категории текстообразования, предусматривало решение следующих задач:

– определить категории "текст", «текстообразование», «интертекстуальность» с учетом достижений современной науки;

– охарактеризовать лингвистический и психолингвистический подходы к текстообразованию и сформулировать интегральный подход к изучению текста;

– выявить базовые интертекстовые композиционные модели и прототипические для короткого рассказа модели, провести их сравнительный анализ;

– охарактеризовать модель построения короткого рассказа в диахроническом аспекте;

– установить жанрообразующий набор паратекстовых элементов, определить его структурно-семантические особенности, взаимодействия с текстом и эволюционные тенденции;

– установить влияние различных видов текстов на процесс текстообразования.

Научная новизна исследования состоит в широкой трактовке интертекстуальности, позволившей: 1) выявить и описать механизм развития композиционных моделей по принципу интертекста; 2) охарактеризовать интертекстовые эволюционные тенденции, 3) выявить типичный набор дискурсивных жанров, ведущий к созданию интердискурсивной интертекстуальности, 4) проанализировать способы цитирования, лежащие в основе интерсубъектной (вербальной и невербальной) и референтной интертекстуальности, 5) выделить и определить виды интертекстуальности, 6) теоретически обосновать референтную интертекстуальность. Новизна заключается и в выборе коротких рассказов английских и американских авторов в качестве материала для исследования, которые впервые изучались с позиции теории интертекстуальности.

Теоретическая значимость работы состоит в развитии лингвистики текста, теории текстообразования применительно к категории интертекстуальности, в характеристике полигенетической, автоцитатной, референтной и интердискурсивной интертекстуальности.

Практическая ценность диссертации состоит в возможности применения теоретических положений и выводов в курсах по общему языкознанию, теории и интерпретации текста, спецкурсах по лингвистике текста и общей семиотике.

Исследование выполнено на материале коротких рассказов английских и американских авторов. Выбор материала исследования обусловлен тем, что данный литературный жанр – это относительно современный феномен в английской и американской литературе, ранее не изучавшийся с позиции теории интертекстуальности и дающий исследователю возможность проследить не отдаленный по времени процесс влияния текстового пространства на его становление, с одной стороны, и выявить интертекстуальные тенденции его развития, с другой стороны, а также охватить анализом большой объем художественных произведений, принадлежащих разным авторам, разным периодам и литературным направлениям. Объем проанализированного материала составил 1200 рассказов.

В работе использовались следующие методы исследования: метод герменевтического круга, суть которого состоит в сопоставлении контекстов исходного и прецедентного текста (текстов) и выводе, полученном в результате этого сопоставления. С тем чтобы избежать субъективности толкования при применении данного метода, в работе применялась опора на авторитетные источники, какими является разного рода научная и справочная литература. В исследовании также использовались сопоставительный и описательно-аналитический методы, элементы концептуального и компонентного анализов.

Теоретико-методологический фундамент настоящего исследования в первую очередь составляют диалогические концепции, в рамках которых сформировался наш подход к изучению текста как открытой системы с вытекающим положением об интертекстуальности как едином механизме текстообразования, а также семиотическая теория культуры, исходящая из положений о культуре как системе знаков и о культуре как тексте (М.М. Бахтин, В.С. Библер, М. Бубер, Ю. Кристева, Р. Барт, Ж. Деррида, М. Фуко, Ю.М. Лотман, Ж. Женетт); учение Ю.М. Лотмана о семиосфере; обобщения и наблюдения отечественных и зарубежных исследователей по проблеме интертекстуальности (И.В. Арнольд, И.П. Смирнов, В.И. Шаховский, А.Е. Супрун, П.Х. Тороп, М.Л. Гаспаров, Ю.И. Левин, П. Тамми, М. Риффатер, Ф. Джеймсон, Ш. Гривель, М. Грессет, Р. Лахманн, О. Хансен-Леве и др.); концепция К.Г. Юнга о "скрытом воспоминании", позволяющая рассматривать интертекстуальные явления не только как литературный прием, но и как спонтанные проявления текстообразования; достижения в сфере изучения текста лингвистикой текста, стилистикой образных средств, стилистикой декодирования, функциональной стилистикой, теорией литературы, семиотикой, дискурсивным анализом в его современном виде.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Основой для прототипических композиционных моделей текстов служат базовые интертекстовые модели. Механизм создания прототипических композиционных моделей предопределяется заложенной в базовой модели возможности варьирования ее составляющими, что ведет к образованию интертекстовых рядов текстов в рамках текстового пространства.

2. При текстообразовании важная роль принадлежит паратексту. Дифференцирующим паратекстовым элементом короткого рассказа является заголовок. В основе его структурно-семантической организации лежат интертекстовые модели построения.

3. Границы между текстами текстового пространства подвижны. Свидетельством тому является участие сказок, лирических текстов, научных, деловых и публицистических текстов в качестве текстопорождающих, что ведет к созданию интердискурсивной интертекстуальности.

4. В процессе смыслопорождения художественных текстов важное место принадлежит интерсубъектной (вербальной и невербальной) и референтной видам интертекстуальности.

Апробация работы. Результаты исследования нашли отражение в 32 публикациях общим объемом 27,25 п.л., в том числе в монографии "Интертекстуальность как общий механизм текстообразования англо-американского короткого рассказа" (15,1 п.л.). Основные положения диссертации были представлены в виде сообщений и докладов на внутривузовских, межвузовских и зональных научных, научно-методических конференциях и совещаниях Восточно-Сибирского региона (ИГПИИЯ, 1983, 1988; ИГПУ, 1999, 2003; ИГУ, 2005); на межвузовской научной конференции (Кемеровский ГУ, 2003), на научной конференции педвузов России "Современные лингвистические парадигмы" (ИГПИИЯ, 1993); на научной конференции "Функциональные, типологические и лингводидактические аспекты исследования модальности", проведенной Ленинградским отделением Института языкознания АН СССР и Иркутским государственным педагогическим институтом иностранных языков (ИГПИИЯ, 1990); на Всероссийской научно-практической конференции с международным участием "Проблемы становления интеллигенции в образовательных системах" (СибГТУ, 1999); на международных конференциях: "Лингвистические парадигмы и лингводидактика" (ИГЭА, 1999), "Лингвистическая реальность и межкультурная коммуникация" (ИГЛУ, 2000), "Вопросы языковой политики и языкового планирования в условиях информационного общества" (ИГЛУ, 2001), "Новые возможности общения. Достижения лингвистики, психологии и методики преподавания языков" (ИрГТУ, 2001), "Язык и культура" (Томский ГУ, 2001), "Проблемы концептуализации и моделирования языковой картины мира" (Поморский ГУ им. М.В. Ломоносова, 2002). По материалам диссертационного исследования был сделан доклад на первой ежегодной конференции "Diversity: Our Common Wealth" Ассоциации Виржинии по проблемам межкультурного образования (Вудбридж, 1997) и ряд сообщений на семинарах по межкультурной коммуникации в университете Виржинии во время выполнения программы "Curriculum Consultant Exchange Program", спонсируемой IREX (август–декабрь 1997).

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка использованной литературы, списка справочно-библиографической литературы и списка использованной для анализа художественной литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновываются выбор объекта изучения и актуальность исследования, формулируются гипотеза, цель, задачи работы, определяются теоретико-методологический фундамент и методы исследования, описываются научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы, излагаются основные положения, выносимые на защиту, содержится информация об апробации работы, дается характеристика структуры работы.

Глава 1 "Современное понимание категории "текст" начинается с общих положений об особом статусе письменного текста. Способность письменного текста преодолевать пространственные и временные границы позволяет ему служить надежным средством хранения и передачи человеческого опыта. Сохранению опыта способствует интертекстуальность, благодаря которой созданный много веков назад текст включается в более поздний по времени текст и остается в каждом "новом" времени.

Как объект лингвистического анализа текст изучается лингвистикой текста. Анализ работ (Бабенко 2004; Бялоус 1987; Валгина 2004; Гак 1976; Гальперин 1981; Городникова 1987; Дымарский 2001; Зарубина 1979, 1981; Золотова 1979, 1998; Ковтунова 1979; Кухаренко 1985; Мороховский 1981, 1989; Москальская 1981; Новиков 1983; Ноздрина 1997; Плотникова 1981; Реферовская 1983; Сильман 1967; Солганик 1973; Сорокин 1985; Томас 1987; Тураева 1986; Чернухина 1984; Шаховский 1998б; Щирова 2005; Beaugrande 1981; Dijk 1977; Harweg 1968; Isenberg 1974; Lang 1973; Sandig 1975; Stoddart 1991 и др.) свидетельствует о достижениях как в области изучения единиц членения текста (сверхфразового единства, абзаца, описания, повествования, рассуждения, начала и конца текста и др.), так и целого текста, в частности таких категорий, как абсолютная антропоцентричность, информативность, развернутость и последовательность, хронотоп, проспекция, ретроспекция, интеграция, модальность, интерпретируемость и др., что дает возможность при изучении текста с позиции влияния текстового пространства привлечь уже имеющийся в лингвистике текста научный опыт.

Современной тенденцией является перенесение понятия текста на многие явления: сновидения (Фрейд 1990; Юнг 1997; Лакан 1977; Флоренский 2001), произведения изобразительного искусства, музыкальные сочинения, архитектурные сооружения, улицы городов, предметы одежды и т.п. (Иванов 2004; Лотман 1999а; Руднев 2003 и др.). Экстраполяции термина "текст" на разные семиотические объекты способствует семиотическая теория культуры, обусловленная развитием семиотики – науки о знаках, восходящей к идеям американского логика и философа Ч. Пирса (начало ХХ века) (Pierce 1960) и опирающейся на определение знака как некоего материального носителя, представляющего другую сущность.

Основным постулатом семиотической теории культуры является положение о культуре как системе знаков. Согласно этому положению, каждая культура представляет собой определенную систему конвенциональных знаков. Из положения о культуре как знаковом образовании вытекает тезис о культуре как тексте или мире как тексте. Поскольку все, что существует в мире, есть текст, субъект неизбежно находится внутри текста. В результате его сознание тоже есть некая сумма текстов.Под текстом, таким образом, понимается решительно все, что порождает и воспринимает человек.

В рамках семиотической теории культуры Ю.М. Лотманом была разработана концепция о семиосфере, или семиотическом пространстве (Лотман 1999б). При опоре на данную концепцию нами введено ключевое для настоящего исследования понятие текстового пространства (синонимы: "пространство текстов", "мир текстов", а также заимствованные у Ю.М. Лотмана термины "семиосфера" и "семиотическое пространство"), определяемого как сумма всех созданных вербальных и невербальных текстов, служащих источником для порождения текстов. Текстовое пространство включает в себя участников, семиотический опыт, языки как средство для текстообразования, созданные тексты, "зарезервированное пространство" для еще не созданных текстов. Под текстом понимается завершенное по отношению к замыслу автора произведение речетворческого процесса, создаваемое в условиях существования и влияния текстового пространства.

Из специфики изучаемого предмета и материала исследования вытекает необходимость интегрального подхода: как не может быть объяснения природы интертекстуальности только на лингвистической основе, так и не может быть одностороннего анализа художественного текста и объяснения его природы только на одном основании. Для решения поставленных задач данный подход предусматривает интегрирование лингвистики текста со стилистикой образных средств; со стилистикой декодирования, позволяющей привлечь разработанную в рамках данной дисциплины теорию выдвижения; с функциональной стилистикой, занимающейся типологией текстов; с теорией литературы, имеющей многовековой опыт анализа литературных текстов и располагающей устоявшимся концептуальным аппаратом для их описания, а именно такими понятиями, как "композиция", "литературный жанр", "сюжет" и др.; с семиотикой, оперирующей широкой трактовкой знака и изучающей невербальные тексты; с дискурсивным анализом в его современном виде, опирающимся на понятие дискурса, определяемого как сложное коммуникативное событие, включающее гносеологический аспект текстообразования, взаимодействия между участниками, широкий контекст культуры. Наряду с указанными дисциплинами для освещения ряда вопросов были привлечены знания античной риторики и поэтики, истории литературы, философии, антропологии, культурологии, психологии и других дисциплин.

Интертекстуальность сопряжена с интерпретацией. Согласно утвердившейся точке зрения (Арнольд 1999, 2004; Бабенко 2004; Гадамер 1988; Демьянков 1983а, 1989; Изер 2004; Лотман 1999б; Рикер 1995; Успенский 1995; Хайдеггер 1993; Щирова 2005; Эко 2004; Яусс 2004 и др.), любой интерпретируемый текст получает дополнительный (новый) смысл. Применительно к теории интертекстуальности возникновение нового смысла – это, с одной стороны, результат интерпретации ранее созданных текстов, обусловленный объективными причинами (разные коды, разные опыты, разные временные ситуации, разные культуры, разные идеологии, потенциально заложенная в тексте множественность смыслов, разные творческие замыслы и др.), и, с другой стороны, результат сознательной игровой деятельности.

Герменевтический круг как метод теории интерпретации применим к исследованию интертекстуальности. Данная методика применима для анализа цитаты как включенного текста.

Предпринятое нами изучение текста с позиции текстообразования потребовало анализа лингвистического и психолингвистического подходов к теории текстообразования. Рассмотренные в работе психолингвистические теории порождения текста Л.С. Выготского (Выготский 1976), Н.И. Жинкина (Жинкин 1998), У. Левелта (Levelt 1993) показали, что базовым для них является положение об осознанном программировании текста и о механизме текстообразования, запускаемом интенцией говорящего или пишущего. Это положение лингвистическая теория текстообразования берет на вооружение, однако, опираясь на теорию психолингвистическую, она отвлекается от того, каким образом осуществляется переход мысли в слово в ментальной сфере человека.

Важным компонентом текстообразования является семиотический опыт, под которым понимается след, оставленный одним сознанием на другом.

Обращение к когнитивным исследованиям разных авторов (Болдырев 2000; Брунер 1977; Вежбицкая 1996; Дейк 1989; Джемс 1971; Каменская 1990; Коул 1977; Красных 1998; Леви-Строс 1985; Ришар 1998; Слышкин 2004б; Сорокин 1985; Супрун 1975; Филмор 1988; Bartlett 1932; Labov 1972; Rosch 1975 и др.) позволило констатировать следующее: сознание человека текстуализировано, что было также подтверждено анализом фактического материала; оно хранит концепты отдельных текстов, концепты о композиционных моделях текстов, концепты лексикона; ментальной информации свойственна системность; концепты, т.е. фиксированные в сознании человека знания (Болдырев 2000), участвующие в процессе порождения текста, связаны сетью отношений и доступны для восприятия новой информации, из чего следует, что они являются взаимосвязанными и открытыми структурами; концептуализация и категоризация обусловлены социокультурными факторами, однако наряду с межкультурными различиями существует универсальный способ категоризации, каким является принцип бинарной оппозиции (Леви-Строс 1985); структурирование информации в концептуальной сфере человека осуществляется по принципу прототипа (Rosch 1975).

Понятие бинаризма согласуется с особенностями функционирования текстового пространства (Лотман 1999б). Теория о прототипе Э. Рош применима к классификации текстов и к устройству текстового пространства. То, что способ бинарных оппозиций и способ категоризации по Э. Рош находят применение в теории текста, является закономерным, ведь текстообразование и познание – два неразрывно связанных процесса, поэтому как во внутренней, так и во внешней деятельности человек пользуется сходными способами категоризации.

Текстуализация сознания осуществляется по принципу непреходящих ценностей или по принципу прецедентных текстов. В работе понятие прецедентности рассмотрено в контексте теории Ю.Н. Караулова (Караулов 1987), которому данный термин обязан своим существованием, а также в контексте взглядов других авторов (Арнольд 1999; Гудков 1996, 1998, 1999; Долозова 2004; Захарченко 1997; Костомаров 1994; Красных 2002; Крюкова 2004; Слышкин 2000, 2004а, б; Сорокин 1993 и др.).

В нашей работе понятие прецедентности было переосмыслено на основе логических рассуждений. В основе прецедента лежит разрешение на какое-то действие, ведущее затем к его последующему воспроизведению. При экстраполяции на теорию текстообразования прецедентом является отчужденный от автора текст, занявший свое место в текстовом пространстве. Таким образом, прецедентность в нашем понимании – это воспроизводимая при порождении текста или группы текстов часть текстового пространства. Прецедентные тексты – это тексты текстового пространства, выявляемые при анализе того или иного литературного произведения или группы произведений. В качестве прецедентных текстов нами рассматриваются образцы текстов текстового пространства, построенные по однотипным моделям, позволяющим идентифицировать порожденный текст (например, композиционная модель текста), а также включенные в порождаемый текст тексты текстового пространства. В зависимости от контекста синонимами к термину "прецедентные тексты" являются: "предтексты", "прототексты", "опорные тексты", "тексты-ассоциаты". Для включенного в основной текст текста, служащего средством идентификации прецедентного текста, используется термин "интекст".

Глава 2 "Теория интертекстуальности: история, теоретико-методологические основы, современное состояние" посвящена анализу работ по проблеме интертекстуальности, направленному на определение теоретико-методологического фундамента и ключевых понятий исследования.

Интертекстуальность как способ и как прием интересовала древних мыслителей. Еще Аристотель писал о необходимости подражания жизни и лучшим образцам при создании произведений и о включении чужого текста в текст оратора (Аристотель 2000).

Сам термин "интертекстуальность" возник сравнительно недавно. Он был введен в научный обиход в 1967 году Ю. Кристевой (Kristeva 1967), представительницей французской литературоведческой школы, вытеснив другие, близкие по значению термины: "схождения" (Томашевский 1930), "влияния", "традиции", "следования образцу", "развитие не от отца к сыну, а от дяди к племяннику" (Тынянов 1977), "текстовые реминисценции" (Супрун 1995).

На современном этапе развития наук о тексте постановку проблемы интертекстуальности часто связывают с французским постструктурализмом (Фуко 1994, 1996; Деррида 2000; Лиотар 1998; Делез 1990; Deleuze 1992; Барт 1989; Kristeva 1967, 1978 и др.). Под постсруктурализмом имеется в виду обобщенное название для разных научных течений, объединенных по принципу более или менее единого научно-методологического подхода к осмыслению культуры, сложившихся в 1970–1980-х годах на основе преодоления и трансформации структуральной общетеоретической парадигмы.

Ошибочно искать теоретические истоки интертекстуальности исключительно в работах французских постструктуралистов. Они обнаруживаются у Аристотеля, в работах русских формалистов (Тынянов 1977; Томашевский 1930; Жирмунский 1977). Известна теория Э. Берна (Берн 1999) о прасюжетах. Согласно этой теории, писатель неизбежно пользуется созданным ранее сюжетом. Он может модифицировать его, наполнить своим содержанием, однако при этом связь с первоначальным сюжетом не утрачивается. Сходные взгляды и еще более глубокие истоки теории интертекстуальности находим в "Исторической поэтике" А.Н. Веселовского (Веселовский 1940). Прямое отношение к интертекстуальности имеют теории о подтексте (Сильман 1969; Магазаник 1967; Мыркин 1976; Гальперин 1981; Кухаренко 1974, 1979; Долинин 1983; Маслова 1989; Hausenblas 1972;Schaar 1975; Tristram 1978; Hirst 1987; Rayan 1987) и теория о "вертикальном контексте" (Ахманова 1977; Гюббенет 1980).

Идейно теория интертекстуальности была подготовлена в рамках философских диалогических концепций, восходящих к Сократу и представленных на современном этапе работами М.М. Бахтина (Бахтин 1972, 2000), В.С. Библера (Библер 1990, 1991), М. Бубера (Бубер 1992, 1995), П.А. Сорокина (Сорокин 1997), С.Л. Франка (Франк 1990), К. Ясперса (Ясперс 1994). По В.С. Библеру, в частности, культура как общение живет в настоящем. Формой общения является текст, понимаемый в широком смысле слова, т.е. текст как живая речь человека, или как речь, запечатленная на бумаге или другом носителе, или как любая знаковая система (иконографическая, например). Каждый текст опирается на предшествующие ему и последующие тексты, и в этой своей ипостаси он несет смысл прошлых и последующих культур (Библер 1991). Текст, таким образом, согласно взглядам В.С. Библера, которые в целом соответствуют концепции диалогичности М.М. Бахтина, есть важное связующее звено в диалоге культур и должен быть понят именно в диалоге культур.

Истоки самого термина "интертекстуальность" обнаруживаются при прочтении следующей цитаты из М.М. Бахтина: "два высказывания, отдаленные друг от друга и во времени и в пространстве, ничего не знающие друг о друге, при смысловом сопоставлении обнаруживают диалогические отношения, если между ними есть хоть какая-нибудь смысловая конвергенция (хотя бы частичная общность темы, точки зрения и т.п.)" (Бахтин 1972). Не случайноэтот термин возник в концепции Ю. Кристевой в результате переосмысления его работ.

В настоящее время интертекстуальность становится предметом обсуждения в рамках международных конференций (см. краткий обзор докладов конференции "Текст. Интертекст. Культура": Известия РАН. Сер. литературы и языка. – 2001. – Т. 60. – № 5). Статьи об интертекстуальности включаются в справочные издания (Jardine 1986; Руднев 2003). В учебных пособиях последних лет (Хализев 2000; Арнольд 2004; Бабенко 2004; Валгина 2004; Щирова 2005) раскрытию интертекстуальности посвящаются отдельные параграфы.

Проблема интертекстуальности обсуждается в многочисленных публикациях отечественных и зарубежных исследователей, среди которых подавляющее большинство работ (в основном статьи) посвящены изучению индивидуального стиля писателя или отдельных его произведений с точки зрения установления интертекстуальных связей с предшествующими литературными текстами или направлениями (Бурдина 2001; Злочевская 1998, 1999; Ким 2000; Лекманов 1995, 2000; Марченко 2000; Николаев 2002; Николаева 2000; Осанкина 1997; Потапова 1996; Приходько 1991а, б; Пронин 1999; Сергеева-Клятис 2000; Толстогубов 1999; Фоменко 1998; Хитарова 2002; Швецова 2002; Gertz 1998; Kaye 1995; Lachmann 1990; O’Briain 1996; Pordrik 1998; Walker 1998; Welsh 1998; Wolf 1998 и др.). См. также сборники научных трудов (Influence 1991; Intertextuality 1990, 1991), значительную часть которых составляют статьи, посвященные выявлению интертекстуальных связей между художественными текстами разных авторов. В основном это работы литературоведов, которые стали теперь говорить не о заимствованиях, образных и сюжетно-тематических перекличках, намеках, полемической интерпретации мотива, как это было до недавнего времени в теории литературы, а о цитировании, исходя, таким образом, из узкой трактовки интертекстуальности.

Большое количество публикаций направлено на осмысление модернизма и постмодернизма, литературных течений ХХ–начала ХХI века, для которых понятия цитатного мышления, мозаики цитат, игрового дискурса (особенно для постмодернизма) являются важными объяснительными принципами письма (Барт 1994; Жолковский 1994; Липовецкий 1997; Смирнов 1995; Фатеева 2000; D’haen 1983, 1986; Fokkema 1984, 1986; Hassan 1971, 1987; Hayman 1987; Jameson 1984; Jencks 1986; Keman 1990; McHale 1987 и др.).

Появились первые монографические исследования интертекстуальности (Миловидов 1998; Смирнов 1995; Толочин 1996; Белозерова 1999; Фатеева 2000). Основным объектом изучения в работах И.П. Смирнова и Н.А. Фатеевой служит постмодернистский текст, из чего следует, что монографии посвящены интертекстуальности в конкретном типе текста. По иному проблема интертекстуальности поставлена в работе В.А. Миловидова. Здесь интертекстуальность становится предметом сравнительного анализа в разных литературных течениях и у разных авторов. Уже в самом названии монографии эксплицируется подход к анализу художественных произведений – это подход литературоведческий.

Проводимые разными авторами исследования показывают, что интертекстуальность характерна не только для художественных текстов, в том числе и для литературной сказки (Гронская 1983; Викулова 2001; Прохорова 2003). Она свойственна научным (Супрун 1995; Михайлова 1999; Чернявская 2000), публицистическим (Козлов 2002; Супрун 1995; Чекалина 1999), деловым (Супрун 1995; Дятлова 2000) текстам, политическому (Шейгал 2004) и юмористическому (Проскурина 2004) дискурсам, кинематографу (Ямпольский 1993; Иванова 2001; Слышкин 2004а), рекламе (Пикулева 2003; Пименова 2004а, б; Постнова 2001), изобразительному искусству (Успенский 1995; Лотман 1999а; Jameson 1984; D’haen 1986), архитектуре (Jenks 1978), что дает все основания для последовательного изучения категории интертекстуальности, претендующей на роль универсального семиотического закона.

В этом состоит основная гипотеза, на подтверждение которой и направлены усилия исследователей разных научных школ и течений. В этом русле выполнена и настоящая работа.

Несмотря на то, что количество публикаций по проблеме интертекстуальности неуклонно растет, о цельной ее теории говорить пока преждевременно. Для охвата такой сложной и многоаспектной проблемы потребуется не одно фундаментальное исследование.

Так как существует соотносимый с теорией интертекстуальности термин "гипертекст", появление которого связано с особым способом структурирования текста на интернетсайтах (гипертекст – это многомерная сеть, в которой каждая точка или узел соединены с любым другим узлом), были рассмотрены разные его толкования (Дымарский 2001; Калашников 2004; Прохорова 2002; Руднев 2003; Эко 2000; Genette 1982). Этот термин, как показал анализ разных точек зрения, может быть применен к устройству текстового пространства, к концептуальному содержанию памяти человека, а также к конкретному тексту, в котором имеются интексты. В последнем случае термин "гипертекст" сближается с термином "интертекст".

В настоящей работе данные термины разграничиваются следующим образом: о гипертексте может идти речь как о разновидности интертекста, т. е. в том случае, когда в тексте имеются эксплицитно выраженные ссылки на прецедентные тексты.

В соответствии с выдвигаемыми концепциями о программируемости текста интертекстуальность входит в авторский замысел. Концепция К.Г. Юнга (Юнг 1997) о скрытом воспоминании, которое спонтанно может вторгнуться в процесс порождения текста, расширяет взгляд на природу интертекстуальности. Различного рода интертекстуальные проявления при учете данной теории могут рассматриваться не только как литературный прием, но и как неосознаваемые проявления текстообразования.

Глава 3 "Интертекстуальность на композиционном уровне" направлена на доказательство положения об интертекстуальности как формообразующей категории текстообразования.

Анализ текста на уровне композиции показал, что в основе текстообразования лежат базовые интертекстовые композиционные модели: композиционно-прагматическая модель, состоящая из графически выделенных частей; дискурсивно-жанровая модель, включающая текстопорождающие дискурсивные жанры; композиционно-тематическая модель, отражающая поступательное развертывание содержания текста и состоящая из трех взаимосвязанных частей: начала, середины и конца. На их основе создаются прототипические композиционные модели.

Под базовой композиционной моделью понимается стереотипная типизированная межтекстовая модель, существующая в качестве готовой на том или ином временном срезе текстового пространства, а под прототипической композиционной моделью – прецедентная модель построения текста, развиваемая на основе базовой композиционной модели.

Отнесенность названных моделей к интертекстовым осуществлялась нами на основе критерия многократной воспроизводимости, сопровождаемой сменой субъекта текстообразования и соотносимой с прецедентностью обобщающего вида, носящей категоризующий характер.

Композиционно-прагматическая модель жанрово обусловлена. Для литературных произведений крупной формы прототипической композиционно-прагматической моделью является модель, предполагающая деление на главы, главки, абзацы. Сходная модель обнаруживается и в произведениях малой формы. Например, один из рассказов Р. Баха (R. Bach. Jonathan Livingston Seagull) построен на основе композиционно-прагматической модели, в которой есть деление на главы, главки, абзацы. По форме и по содержанию произведение Р. Баха не может претендовать на статус романа или повести. Благодаря такой композиционно-прагматической модели создается эффект межкатегориального образования. Не случайно композиционно-прагматическая модель, включающая деление текста на главы (с заголовками или без заголовков) и абзацы, была в большей степени распространена в течение первого и второго периодов развития англо-американского короткого рассказа. По-видимому, это было связано с поиском инвариантной модели короткого рассказа самими же писателями.

Несмотря на некоторую вариативность композиционно-прагматической модели, сохраняющуюся в настоящее время, современные англо-американские короткие рассказы тяготеют к усеченной модели, в которой наблюдается абзацное членение в сочетании с диалогическими единствами.

Из сказанного следует, что на том или ином временном срезе текстового пространства текстопопрождение, во-первых, осуществляется на основе прецедентной композиционно-прагматической модели, во-вторых, при ее сохранении в качестве прецедентной, создаются модифицированные интертекстовые модели. В основе их создания лежат элементарные законы математики.

Для того чтобы показать развитие дискурсивно-жанровой и композиционно-тематической моделей по принципу интертекста, нами было введено понятие классической формы рассказа, для чего потребовалось привлечь понятие сюжетного членения текста.

Классическая форма рассказа, наиболее характерная для первого периода развития рассказа, развиваемается в соответствии с линеарной моделью текста с четко прописанными, следующими друг за другом в логической последовательности единицами сюжетного членения текста, находящимися с единицами композиционно-тематической модели в следующем соотношении:

Начало Экспозиция

Завязка

Середина Развитие действия

Кульминация

Поиск выхода из ситуации

Конец Развязка

Примером классического рассказа служит рассказ Э. По "Падение дома Ашеров" (E. Poe. The Fall of the House of Usher), который открывается экспозицией со свойственной ей статичностью, предпроцессуальностью, т.е. направленностью на создание фона для последующего развития действия в рассказе, наличием актантного, темпорального и локативного параметров, сопровождаемых детальными описаниями, использованием автосемантичных средств языка для первичной репрезентации основных параметров текста, преобладанием эксплицитного способа изложения и развиваемым в соответствии с линеарной моделью художественного текста с завершающей концовкой, совпадающей с развязкой рассказа.

Базовая (классическая) модель рассматривалась нами как точка отсчета, по отношению к которой устанавливались отклонения от классической прецедентной модели в процессе развития короткого рассказа.

Средства исходной номинации участников повествования выступают важными критериями при установлении отклонений от классической модели текста, с одной стороны, и значимыми критериями при образовании интертекстовых рядов текстов в рамках текстового пространства, с другой стороны.

Поскольку начало предполагает ситуацию, что читателю ничего не известно о содержании произведения, логичным является открытие текста коммуникативно-сильным предложением, в котором не наблюдается никаких признаков несамостоятельности. Сегодня в общую тенденцию превратилось использование в начале текста коммуникативно-слабых предложений:

He was lifting his knees high and putting his hands up, when I first saw him, as if, crossing the road through that stringing rain (V.S. Pritchett. The Sailor); The pass was high and wide and he jumped for it, feeling it slap flatly against his hands, as he shook his hips to throw off the halfback who was diving at him (I. Shaw. The Eighty-Yard Run); It was now lunch time and they were all sitting under the double green fly of the dining tent pretending that nothing had happened (E. Hemingway. The Short Happy Life of Francis Macomber); He used to stand for hours at the window, staring, more asleep than awake, forgetting everything (W. Saroyan. The Trains); Five minutes before she drove into the yard behind the camp, he could hear the car coming down the dirt road (J. Cheever. Frere Jacques).

При инициальном употреблении местоимений третьего лица происходит включение новой информации непосредственно в тему текста, минуя те ступени, которые диктуются логической последовательностью изложения. В результате создается впечатление, что часть рассказа осталась за текстом. Такое начало получило название "начало с середины".

Существуют типы начал, которые, так же как и "начало с середины", вводят читателя сразу же в развивающееся действие, однако, в отличие от последних, они не обязательно открываются коммуникативно-слабым предложением: Manuel Garcia climbed the stairs to Don Miguel Retana’s office. He sat down his suitcase and knocked on the door. There was no answer. Manuel, standing in the hallway, felt there was some one in the room. He felt it through the door (E. Hemingway. The Undefeated). Приведенный пример – это начало-действие, которое изображает объекты воссоздаваемой художественной действительности как развивающиеся во времени и перемещающиеся в пространстве. Основным дискурсивным жанром здесь является повествование.

Особенностью таких начал является то, что они ограничиваются, как правило, лишь номинативным обозначением персонажей и изображают их непосредственно в действии. Если начало-действие и содержит данные о персонажах, то они представляют собой единичные сведения о возрасте, национальности, профессии, местожительстве. Иногда даются сведения о внешности персонажа настолько общего характера, что не создают более или менее завершенного портрета. Введение темпоральных и локативных ориентиров также носит чисто номинативный характер.

В случае введения читателя в развивающееся действие ("начало с середины" и начало-действие), как правило, имеет место задержанная, или отсроченная, экспозиция, носящая не концентрический, а рассредоточенный характер. Дискурсивный жанр описания как основной способ создания экспозиции в традиционном смысле слова принимает характер отдельных вкраплений, включаемых как в авторскую речь, так и в речь персонажей.

Примером отхода от классической модели построения является рассказ Х. Хадсон "Квартиросъемщик" (H. Hudson. The Tenant). В нем имеет место задержанная экспозиция, создаваемая за счет нарушения логической последовательности излагаемых событий. Исходная ситуация уже содержит финал. Смерть героя, как итог его жизни, больше подходит для развязки художественного текста. При таком типе начала, названном "начало с конца", происходит раскручивание сюжета от итогового события, последовательно вскрываются причины конфликта, побудившие персонаж к такому шагу.

В классическом типе конца происходит разрешение конфликта, совпадающее с развязкой художественного текста. В рассказах широкое распространение получили открытые концовки, которые, завершая текст формально, не содержат смыслового решения. Например, конец рассказа Дж. Чивера "Брат Жак" (J. Cheever. Frere Jacques) прямого вывода не дает. Он просто намекает на неминуемый разрыв отношений между персонажами. Совпадения конца текста с развязкой в традиционном смысле слова здесь не происходит.

Не все рассказы можно охарактеризовать с точки зрения наличия в них составляющих сюжета и сюжета вообще. Ослабление фабульности, обусловленное в основном развитием психологической прозы, приходится на третий и четвертый периоды развития англо-американского короткого рассказа.

Отход от классической модели и развитие текстообразования по принципу интертекста обеспечивается заложенной в потенциале подвижностью, а, следовательно, и возможностью варьирования частями сюжетного членения текста, которые, как представляется важным еще раз подчеркнуть, обладают относительной свободой перемещения в рамках композиционно-прагматической модели, влекущей за собой изменения в дискурсивно-жанровой модели, а также в способах изображения основных параметров текстов, какими являются человек, пространство, время.

Нами, в частности, было выявлено, что эволюционные тенденции текстообразования, развиваемые по принципу интертекста, выражаются в смещении, сокращении, модификации фаз сюжетного членения, в наличии эффектов открытых границ ("начало с середины", открытый конец), в преобладании имплицитного способа изображения художественной действительности и фрагментарности изображения основных параметров текста. Благодаря тому, что писатели нарушают принятую норму, она видоизменяется, находится в состоянии постоянного развития. С внедрением чего-то нового старое не исчезает полностью, оно видоизменяется, модифицируется.

Для обозначения внешних по отношению к основному тексту элементов и текстов используется термин Ж. Женетта "паратекст" (Genette 1982). Обязательным паратекстовым компонентом для англо-американских коротких рассказов является заголовок.

Для доказательства положения о развитии заголовка по принципу интертекста нами была избрана точка отсчета, какой являются заголовки к произведениям XVII–XVIII веков. Например, одно из произведений Д. Дефо имеет такой заголовок: "Радости и горести знаменитой Молль Флендерс, которая родилась в Ньюгейтской тюрьме и в течение шести десятков лет своей разнообразной жизни (не считая детского возраста) была двенадцать лет содержанкой, пять раз была замужем (из них один раз за своим братом), двенадцать лет воровала, восемь лет была ссыльной в Виргинии; но под конец разбогатела, стала жить честно и умерла в раскаянии. Написано по ее собственным заметкам".

Такие дескриптивные (Ламзина 2000), или конспективные (Сыров 2002), заголовки теперь не используются, но хранятся в памяти текстового пространства. Отход от прецедентного типа заголовка XVII–XVIII веков, осуществляемый по принципу интертекст, происходил по пути компрессии его формы и усложнения его семантики.

На современном временном срезе текстового пространства заголовок имеет три основные прецедентные модели. Широко распространены заголовки, сводимые к одному номинативу: "Dolph Heylicer" (I. Washington), "The Wrysons" (J. Cheever), "The Christening" (D.H. Lawrence), а также заголовки, выраженные различного рода словосочетаниями. Наиболее типичные модели: 1) "Wild Flowers" (E. Caldwell), "A Good Woman" (J. Purdy); 2) "The Two Faces" (H. James), "The Three Strangers" (T. Hardy); 3) "The Cop and the Anthem" (O’Henry), "Sun and Moon" (K. Mansfield); 4) "The Pawnbroker’s Wife" (M. Spark), "Soldier’s Home" (E. Hemingway); 5) "The Housebreaker of Shady Hill" (J. Cheever), "The Country of the Blind" (H.G. Wells); 6) "A Woman without a Country" (J. Cheever), "The Mark on the Wall" (V. Woolf); 7) "Across the Bridge" (G. Greene), "Before the Party" (W.S. Maugham). Предложение как структурный тип заголовка в рассказе не менее распространен, однако такие заголовки не аннотируют текст.

В зависимости от входящих компонентов заголовки подразделяются на антропоцентрические, содержащие антропоцентр текста, и событийно-центрические, актуализирующие событие или явление художественного произведения.

Среди антропоцентрических заголовков особую группу составляют метонимические заглавия, в которых за маской объектов живой или неживой природы скрыто именование персонажа. В заголовке "The Ant and the Grasshopper" (W.S. Maugham), например, основой метонимического переноса являются именования насекомых, ассоциативно соотносимых у носителей русской культуры с трудолюбивым муравьем и легкомысленной стрекозой, персонажами известной басни И.А. Крылова "Стрекоза и муравей".

Спецификой событийно-центрических заголовков является то, что событие текста может быть обозначено прямо или опосредованно. Заголовок "Let Me Feel the Pulse" (O’Henry) представлен репликой, произнесение которой возможно либо в ситуации визита врача к пациенту, либо посещения врача пациентом. Событием при этом является болезнь пациента. Получается, что заголовок не только указывает на событие, но и вводит действующих лиц произведения. И событие, и действующие лица введены имплицитным способом.

Среди заголовков выделяются заголовки, соотносимые с интерсубъектной прецедентностью. Они расширяют смысл рассказа за счет взаимодействия с семантикой прецедентного текста. Прецедентными текстами могут быть: текст Библии ("Samson and Delilah", "The Gift of the Magi"); тексты древних мифов ("The Nemean Lion"); пословицы, поговорки, крылатые слова ("The Fly in the Ointment"); тексты народных и литературных сказок ("Ice Palace"); литературные произведения ("The Man with the Heart in the Highlands", "War and Peace"); произведения изобразительного искусства ("The Beldonald Holbein"); тексты песен ("Frėre Jacques"); игры ("I’m Going to Asia") и др.

Доказательством того, что заголовок находится в процессе развития по принципу интертекста, служат следующие выявленные нами тенденции: в течение первого и второго периодов развития англо-американского короткого рассказа наиболее распространенными заголовками были антропоцентрические и событийно-центрические, демонстрирующие прямую связь с текстом. В третьем и особенно в четвертом периодах развития рассказа ощутима тенденция усложнения семантики заглавий: характерны метонимические заголовки, заглавия с опосредованной событийностью, а также заголовки, соотносимые с интерсубъектной прецедентностью.

Глава 4 "Интердискурсивная интертекстуальность" посвящена названному виду интертекстуальности.

Как показало наше исследование, важная роль в процессе текстообразования принадлежит разновидности интертекстуальности, обозначенной в работе термином "интердискурсивная интертекстуальность", под которой понимается взаимодействия различных дискурсивных жанров (речевых жанров по М.М. Бахтину) в процессе текстообразования.

Интердискурсивная интертекстуальность соотносима либо с конкретной прецедентностью, либо с прецедентностью обобщающего вида, т.е. с прецедентностью, направленной не к какому-то одному конкретному тексту текстового пространства, а к "обобщенному образу" некоторого множества текстов.

И рассказы, и сказки – это малые эпические формы, что позволяет жанру сказки с легкостью проникать в тексты коротких рассказов. Наглядным примером может служить один из рассказов Ф.С. Фицджеральда (F.S. Fitzgerald. Outside the Cabinet-Maker’s). Начало и конец текста принадлежат возможному миру рассказа. Скрытые за шторами окна незнакомого дома рождают ассоциации, ведущие к порождению сказки. Девушка, выглянувшая из окна, становится прекрасной принцессой; мальчик, рисующий на двери и выкрикивающий непристойные слова, превращается в злого волшебника; проходящие мимо мужчины – в солдат короля; женщина с улицы – в ведьму, подругу злого волшебника и т.д. Одним из действующих лиц сказки является президент США. Необычным для сказки является употребление конкретного топонима (He's looking for the second in Iceland). Благодаря таким приемам грани между сказкой и реальностью стираются.

Если включение текста сказки в этом примере осуществлялось по принципу "текст в тексте", то в рассказе Х. Хадсон "Квартиросъемщик" (H. Hudson. The Tenant) сказка как бы накладывается на текст рассказа в целом.

Художественный текст открыт для таких текстов устного народного творчества, как анекдот. Рассказ У. Сарояна (W. Saroyan. Fable IX) открывается краткой аннотацией анекдотического сюжета: The Tribulations of the Simple Husband Who Wanted Nothing More than to Eat Goose but was Denied this Delight by his Unfaithful Wife and Her Arrogant but Probably Handsome Lover. Остроумный конец, свойственный анекдоту, эксплицируется в завершающей части рассказа в словах, принадлежащих обманутому мужу: "If your lover‘s got to have a goose every day," he said, "you could have told me. Tomorrow I will bring two of them. I get hungry once in a while myself, you know."

Границы между прозаическими и лирическими текстами не менее прозрачны. При анализе прозаических произведений принято различать лирические отступления. Уже само название показывает, что данная часть текста является выходом в лирику. В ткань художественных текстов часто включаются стихотворения, обладающие всеми жанровыми признаками данной литературной формы. При этом имеет место прецедентность, соотносимая с каким-либо конкретным текстом, причем прецедентным может быть текст самого автора, как, например, написанное Э. По стихотворение "Призрачный замок", которое писатель включил в свой рассказ (E. Poe. The Fall of the House of Usher).

Важным дискурсивным жанром является научный текст: After Marsh’s test, Merrowdene heated a substance in a test tube, the metallic residue he dissolved in water and then precipitated it by silver nitrate. That was a test for chlorates. A neat, unassuming little test. But I chanced to read these words in a book that stood on the table. ‘H2SO4 decomposes chlorates with evolution of Cl2O4. If heated, violent explosions occur, the mixture ought therefore to be kept cool and only very small quantities used‘ (A. Christie. Accident). Пример демонстрирует участие "химического" дискурсивного жанра: наличие терминов (chlorates, mixture, substance, metallic residue, silver nitrate) и формул (H2SO4, Cl2O4), а также текста из какого-то пособия по химии.

В качестве дискурсивных жанров часто используются газетные тексты:

He handed me a paper and I read thus:

Caught – In the Bois de Boulonge, early in the morning of the – inst., (the morning of the murder,) a very large, tawny Ourang-Outang of the Bornese species. The owner, (who is ascertained to be a sailor belonging to a Maltese vessel,) may have the animal again, upon identifying it satisfactory, and paying a few charges arising from its capture and keeping. Call at No. –, Rue – Faubourg St. Germain – au troisieme (E. Poe. The Murders in the Rue Morgue). Многие рассказы Э. По строятся как полемика с газетными текстами. В погоне за сенсацией они часто дают необъективную информацию. На фоне критического анализа газетных текстов расследование детективов-непрофессионалов выглядит куда более убедительно.

Прием включения публицистических текстов очень распространен в детективном рассказе. Расположенные внутри художественного текста, они создают эффект "текста в тексте". Они часто графически выделены, демонстрируют композиционные и лексико-грамматические особенности того или иного публицистического жанра.

Дискурсивными жанрами могут быть документы, как, например, в рассказе Г. Мелвилла "Бенито Серено" (H. Melville. Benito Cereno), построенном с опорой на тексты судебных документов, а также письма, телеграммы, играющие важную сюжетную роль в рассказах. Включенные тексты из официально-деловой сферы оформляются в соответствии с принятыми в данном типе текста правилами композиции.

Интердискурсивная интертекстуальность может обнаруживаться в пределах незначительных по объему отрезков текста и носить концентрический характер. Она может носить сквозной характер, т.е. обнаруживаться в массиве всего художественного текста. Подчиняясь влиянию категории "художественный текст", она способствует решению единой задачи: раскрытию творческого замысла писателя.

Глава 5 "Интерсубъектная и референтная интертекстуальность" посвящена анализу участвующей в смыслопорождении текстов семантической интертекстуальности.

При анализе текста обнаруживаются семантические интексты разного объема. Семантические интексты – это цитатные включения. Под цитатой понимается любой элемент или фрагмент чужого текста, включенный в авторский текст. На основании принятого определения выделяются:

– интекст-цитатное имя: 1) At this moment a man who possesses all the information that has been handed by Galileo, Watt, Millikan, Boyle and Newton is planning to get rid of his wife (J. O’Hara. The Twinkle in His Eye); 2) "You surprise me," said Mr. Warburton, "All his family have been at Eton and Oxford for a couple of hundred years" (W.S. Maugham. The Outstation); 3) She’s like an exquisite little Titania (K. Mansfield. Marriage a la Mode);

– интекст-цитатный заголовок: He never again alluded to the Ibsenesque tendency of the populace, but when he came in one day, and found her curled upon the sofa bent over "Peer Gynt" he laughed and told to forget what he’d said – that it was all rot (F.S. Fitzgerald. The Ice Palace);

– интекст-цитата: She opened the Bible and began to read. ’And he said, Take now thy son, thine only son Isaac, whom thou lovest and get thee into the land of Moriah; and offer him there for a burnt offering upon one of the mountains which I will tell thee of. And Abraham rose up early in the morning, and saddled his ass, and took two of his young men with him, and Isaac, his son, and clave the wood for the burnt offering, and rose up, and went unto the place of which God had told him.’(J. Cheever. The Sutton Place Story).

Различаются актуализированные и неактуализированные интексты-цитаты. Первые включаются в текст с помощью графических средств (кавычки, курсивное выделение, стихотворное членение на строки) и/или сопровождаются указанием на источник заимствования. Вторые не имеют ни графической выделенности, ни ссылок на прецедентный текст: There’s a kind of girl, you see just once in your life, and if you don’t get busy and make hay, then you’re gone for good and all, and might as well go jump off a bridge (S. Anderson. I’m a Fool).

Интексты-цитаты могут быть дословными, как в приведенном выше примере из рассказа Д. Чивера (J. Cheever. The Sutton Place Story), и недословными. Особенностью недословных интекстов-цитат является то, что они с помощью ключевых компонентов аннотируют прецедентный текст, делая его узнаваемым за счет вербально выраженных единиц. Чаще всего это номинация действующего лица или какого-либо значимого элемента прецедентного текста в сочетании с сюжетным компонентом. Возможно появление только номинации действующего лица, или значимого компонента, или только сюжетного компонента прецедентного текста.

Приведем несколько примеров:

1) I was feeling like Adam before the apple stampede (O’Henry. The Pimienta Pancakes). Распознанию известного библейского сюжета об Адаме и Еве служит интекст, в котором содержится действующее лицо сюжета (Adam) и важный его элемент (apple);

2) She resisted, on her return to her original conditions, less than a year; the taste of the tree, as I had called it, had been fatal to her (H. James. The Beldonald Holbein).В данном примере при ссылке на этот же библейский сюжет достаточным оказывается включение только элемента сюжета (the taste of the tree).

С интекстами-цитатами авторы часто играют, используя такие приемы, как трансформация, при которой изменяется грамматическое оформление включенной цитаты (Гак 1998), и парафраз, характеризуемый пародийным подходом к воспроизведению цитаты, проявляющимся в изменении ее лексического состава, что в итоге ведет к обновлению известной цитаты (Москвин 2002). При парафразе может изменяться не только лексический состав, причем часто за счет эмотивного лексического поля. Модификации может подвергаться и грамматическая структура цитаты. Измененные путем трансформации или парафраза цитатные включения называются модифицированными интекстами-цитатами. Они составляют оппозицию немодифицированным интекстам-цитатам.

Примеры модифицированных интекстов-цитат:

1) …hospitable ceremony peculiar to London town where the street were paved with gold (G.K. Chesterton. The House of Peacock). Подчеркнутые в отрывке слова следует сравнить со словами из песни "It’s a Long Way to Tipperary": "Up to mighty London came an Irishman one day. / Sure the streets were paved with gold and everyone was gay". Включенная цитата трансформирована. В результате усеченными и стянутыми оказываются две строки песни, соединенные союзом "where";

2) He doubted only whether he had made his bribe big enough. God had His price, of course. God was made in man's image, so it had been said: He must have His price (F.S. Fitzgerald. The Diamond as Big as the Ritz). "God was made in man's image" – это трансформация библейского изречения: "So God created man in his own image";

3) They were poor in space, poor in light, poor in quiet, poor in repose, and poor in the atmosphere of privacy – poor in everything that makes a man’s home his castle (J. Cheever. The Superintendent). Хорошо известно выражение "An Englishman’s house is his castle" ("Дом англичанина – его крепость"). При включении в "свой" текст Д. Чивер видоизменяет это изречение не только грамматически, но и лексически: "an Englishman" заменено на слово "man", носящее более обобщенный характер, "home" – на синоним "house". Лексические преобразования не разрушают первоначальный смысл цитаты, однако благодаря замене "an Englishman" на "man" интекст получает дополнительный смысл: осуществляется перенос свойственного англичанам качества на другие нации;

4) "There’s no sense in my going back to New York now," he kept saying, "I’ll stay up here until September and give those sons of bitches enough rope to hang themselves" (J. Cheever. The Day the Pig Fell into the Well). В данном примере, как и в предыдущем, произведены грамматические и лексические изменения при включении пословицы "Give a fool rope enough and he’ll hang himself". В результате замены слова "a fool" на более "крепкое" выражение "those sons of bitches" в преобразованной цитате возрастает эмотивность.

Художественным текстам, как показало исследование, наиболее свойственны неактуализированные, недословные и модифицированные интексты-цитаты. Их восприятие находится в полной зависимости от текстовой компетентности читателя.

Степень насыщенности художественного произведения семантическими интекстами зависит от индивидуального стиля писателя. Иллюстрацией текста с высокой степенью прецедентности может служить рассказ А. Уилсона (A. Wilson. A Bit off the Map):

1) See, it’s like I read ‘the personality is a delicate balance between mind andbody. In each personality the balance between male and female is delicate too’ or something like that. That was in a book I bought second-hand – The Balance of Being by James T. Whiteway. Or it might have been Havelock Ellis, because I’ve read that too. В отрывке имеется актуализированная дословная цитата со ссылкой на источник ("The Balance of Being"). Однако сам цитирующий не очень уверен в ее авторстве: либо это цитата из Д.Т. Уайтвейя (James T. Whiteway), либо из Г.Х. Эллиса (Havelock Ellis). Поскольку он читал и того и другого, в голове все перемешалось.

2) Anyhow I’ve read it, too, how criminals and artists are all together; see they’ve got to be, because society‘s ranged against them. It was in Picture Post, one week about it. Like Rimbaud. There was a bloke lived in Fulham who read some of Rimbaud’s poems to me. Souls of the Damned or something, because art means you have to suffer. Здесь пересказан какой-то текст из ныне не существующего иллюстрированного журнала "Пикчер пост" ("Picture Post"). Имеется также ссылка как на прецедентный текст "Souls of the Damned" А. Рембо, французского поэта-символиста (1854–1891), так и на его творчество в целом;

3) There was more in a book I bought once – A triangle of Light, An analysis of mysticism, by J.G. Partridge. Отрывок отсылает к прецедентным текстам Д. Партриджа;

4) I’ve got the figure and kegs that could make a dancer and I could sing, if only I could stop smoking. There’s Elvis Presley’s got all these cars and Tommy Steele started just in a skiffle group like in one of the coffee bars that I spend most time in… Look at Caroll Levis’s discoveries, those are all young, but that’s not serious. В отрывке задействована биографическая информация о знаменитых в 1960-х годах "королях" рок-н-ролла Элвисе Пресли (Elvis Presley) и Томми Стиле (Tommy Steele), а также о Кэролле Левисе (Caroll Levis), известным тем, что он открывал для радио и телевидения Англии молодые таланты;

5) He had adopted Kennie as idiot mascot and his mixed feelings of kindness and patronage were not going to have his pocket Myshkin pushed to one side by Reg. Huggett, he said to himself, was boss not Reg. В этой части текста Кенни, персонаж рассказа, получает прозвище "карманный Мышкин" (pocket Myshkin). Князь Мышкин – действующее лицо романа Ф.М. Достоевского "Идиот";

6) "We shall," Huggett cried. "We shall talk of Truth and the true virtue of the Will until the small hours. But where better than at Clara’s, Hetaira of Highgate, the Aspasia of the Archway. She holds the riddle of the Sphinx, Kennie, to say nothing of the secret of the Sibyls." В названии "at Clara’s, Hetaira of Highgate" стоящие рядом далекие понятия – гетера и лондонский район Хайгейт – создают юмористический эффект. Подобный эффект возникает при соединении прецедентного имени и реально существующего топонима в изобретенном именовании "Aspasia of the Archway" ("Аспасия из Арчуэя"). Имеются ссылки и на мифологические тексты. Сфинкс (Sphinx) – крылатое чудовище древнегреческой мифологии с телом льва и головой женщины. Сивиллы (the Sibyls) в мифах Древней Греции и Древнего Рима – это прорицательницы. Погружаясь в транс, они предсказывали грядущие беды и катаклизмы;

7) "Good God! Of course, Rousseau was insane. What would be the possible point of taking any notice of him, if he wasn’t? If you sit on this side of sanity, you’ll fade away with the anonymous men, you’ll be lost in the desert void of reason. Surely you can see that the only hope lies in the subtle and different patterns that lie beyond the reason. Why even as an æsthete you must admit that. They’re the only beautiful things left. Go to Blake, go to Maupassant in his last days, go to Dukhobors and the followers of Jezreel. Why even the next lunatic escaped from an asylum can tell you more of what the real truth is than fools like Hume or Bertran Russel." Эмоциональный критический монолог Хаггетта рассчитан на воспоминание читателем философских воззрений и фактов биографий известных в философии и литературе личностей: Руссо (Rousseau), Блейка (Blake), Мопассана (Maupassant), Юма (Hume), Рассела (Russel), а также религиозных концепций духоборцев (Dukhobors) и последователей Изрееля (followers of Jezreel).

Совокупность прецедентных феноменов, обнаруживаемых в тексте или серии текстов одного и того же автора или литературного направления, обозначена нами термином "прецедема". Прецедема проанализированного выше рассказа отличается широким спектром различного рода цитатных включений. Высокая насыщенность произведения интекстами превращает его в гипертекст.

Высокой степенью прецедентности обладают рассказы У.С. Моэма, Д. Чивера, Ф.С. Фицджеральда, Д. Лоуренса и др.

В настоящем исследовании выделяются полигенетические интексты, соотносимые не с одним, а с некоторым множеством прецедентных текстов. Полигенетическая интертекстуальность есть следствие многократного использования тех или иных прототекстов при порождении текстов:

The petting of the rain increased as if in confirmation. Trudy thought, I’d better shut up. But suicidally: "Wouldn’t it better if we moved to a slightly more expensive place?" she said.

"The rain falls on the expensive places too. It falls on the just and the unjust alike."

Gwen was thirty-five, a schoolteacher. She wore her hair and her clothes and her bit of lipstick in such a way that, standing by the window looking out at the rain, it occurred to Trudy like a revelation that Gwen had given up all thoughts of marriage. "On the just and the unjust alike," said Gwen, turning her maddening imperturbable eyes upon Trudy, as if to say, you are the unjust and I’m just (M. Spark. A Member of the Family).

"It falls on the just and the unjust alike" – "Он падает на праведных и неправедных" (о дожде). Те, кому знакомо юмористическое четверостишие Боуэна (The rain it raineth on the just / And also on the unjust fella: / But chiefly on the unjust, because / The unjust steals the just’s umbrella), воспримут его в качестве прототекста. Другие, возможно, вспомнят строки из Библии: "He makes his sun rise on the evil and on the good, and sendeth rain on the just and on the unjust" (Новый Завет 1993).

В зависимости от характера интекста различаются следующие виды семантической интертекстуальности: интерсубъектная и референтная.

Интерсубъектная интертекстуальность создается с помощью различного рода цитатных включений, соотносимых с авторскими или неавторскими прецедентными текстами. Под неавторскими прецедентными текстами имеются в виду тексты мифов и народных сказок, пословицы, поговорки и т.п. Их мы сочли возможным рассматривать в качестве прецедентных для интерсубъектной интертекстуальности на том основании, что когда-то эти тексты имели автора. Подвидом интерсубъектной интертекстуальности является автоцитатная интертекстуальность, которая объединяет тексты одного и того же автора в единое целое. Изучение автоцитатной интертекстуальности вынесено за рамки настоящего исследования.

Различаются два основных вида интерсубъектной интертекстуальности: вербальный и невербальный. Первый создается при участии вербальных текстов, второй – при участии невербальных текстов. Последние принадлежат разным семиотическим системам (музыке, живописи, скульптуре и т.д.): 1) Then Donald Goslin, who lived at the corner, began to play the "Moonlight Sonata" (J. Cheever. The Country Husband); 2) "She was a Holbein – of the first water; and yet she was also Mrs. Brash…" (H. James. The Beldonald Holbein); 3) …he was made like a Greek god, broad in the shoulders, and thin in the flanks; he was like Apollo, with just roundness which Praxiteles gave him (W.S. Maugham. Red).

Интерсубъектная прецедентность направлена на создание образной системы художественного текста. В одних случаях она способствует ее углублению, в других – усилению. Она может создавать определенное настроение (чаще всего для этих целей используются стихотворные включения) или колорит эпохи (как в рассказах Ф.С. Фицджеральда с включенными текстами песен военных лет). Она может пронизывать весь текст. Она может появляться в каких-то поворотных для сюжета частях текста: With the cessation of the firing the valley grew quiet. The embers of the two aeroplanes glowed like the eyes of some monster crouching in the grass. The château stood dark and silent, beautiful without light as it had been beautiful in the sun, while the woody rattles of Nemesis filled the air above with a growing and receding complaint (F.S. Fitzgerald. The Diamond as Big as the Ritz).Появление имени Немезиды (Nemesis), древнегреческой богини правосудия, в этой части текста – сигнал приближающегося возмездия. Интерсубъектная интертекстуальность часто используется в качестве вторичной номинации.

Как показало данное исследование, интерсубъектная интертекстуальность в своей основе имеет прецедентность, зависящую от писательских предпочтений. Несмотря на обширный круг прецедентных текстов, используемых разными авторами, было выявлено следующее: высокой степенью прецедентности у англо-американских авторов обладают тексты Библии, древних мифов и сказок, а также тексты английских и американских писателей. Данное наблюдение позволяет сделать вывод о том, что та часть текстового пространства, которая обращена к англо-американской культуре, состоит из двух наиболее значимых для текстообразования компонентов: универсальной и национальной прецедентности.

Референтная интертекстуальность создается с помощью интекстов из существующего или существовавшего в реальном времени и пространстве социокультурного дискурса. Ее основными признаками являются интексты, выраженные антропонимами и топонимами. Последние чаще всего используются для локализации изображаемых событий в пространстве, реализуя при этом очень широкий круг связей и ассоциаций, т.е. практически весь текст топонима.

Итак, как на уровне формы, так и содержания текста интертекстуальность, представленная разными ее видами, выступает ведущей категорией текстообразования, что является доказательством положения об интертекстуальности как едином семиотическом законе.

Основные положения и результаты диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Петрова, Н.В. Интертекстуальность как общий механизм текстообразования англо-американского короткого рассказа: Монография / Н.В. Петрова. – Иркутск: ИГЛУ, 2004. – 243 с. (15,1 п.л.).

2. Петрова, Н.В. Прецедентный текст в интертексте / Н.В. Петрова // Вестник Новосибирского государственного университета. Сер. Лингвистика и межкультурная коммуникация. – 2003. – Т. 1. – Вып. 1. – С. 28–31 (0,6 п.л.).

3. Петрова, Н.В. Текст и дискурс / Н.В. Петрова // Вопросы языкознания. – 2003. – № 6. – С. 123–131 (0,5 п.л.).

4. Петрова, Н.В. Особенности функционирования начала в художественном произведении / Н.В. Петрова // Деп. в ИНИОН АН СССР, № 12727. Библиографический указатель ИНИОН АН СССР "Новая советская литература по общественным наукам. Литературоведение". – М., 1983. – №. 11. – 11 с. (0,6 п.л.).

5. Петрова, Н.В. Начало как единица композиционно-тематического членения художественного текста / Н.В. Петрова // Деп. в ИНИОН АН СССР, № 18204. Библиографический указатель ИНИОН АН СССР "Новая советская литература по общественным наукам. Языкознание". – М., 1985. – № 2. – 7 с. (0,5 п.л.).

6. Петрова, Н.В. Особенности репрезентации темпоральных ориентиров в начале художественного текста (на материале коротких рассказов английских и американских писателей ХХ века) / Н.В. Петрова, О.К. Денисова // Лингвистический анализ текста: Сб. науч. тр. – Иркутск: ИГПИ, 1985. – С. 14–18 (0,3/0,15 п.л.).

7. Петрова, Н.В. Некоторые дифференциальные признаки единиц композиционно-тематического членения текста / Н.В. Петрова, Н.И. Бялоус // Проблемы лингвистического анализа текста и коммуникации: Сб. науч. тр. – Иркутск: ИГПИ, 1987. – С. 88–93 (0,3/0,15 п.л.).

8. Петрова, Н.В. К проблеме описания типологических особенностей построения художественных текстов / Н.В. Петрова // Лингводидактические вопросы речевой деятельности в подготовке учителя иностранного языка: Тез. к науч.-метод. конф. – Иркутск: ИГПИИЯ им. Хо Ши Мина, 1988. – С. 83–84 (0,1 п.л.).

9. Петрова, Н.В. Роль сильных позиций текста в реализации субъективно-оценочной модальности / Н.В. Петрова, Н.И. Бялоус, О.К. Денисова // Функциональные, типологические и лингводидактические аспекты исследования модальности: Тез. докл. науч. конф. – Иркутск: ИГПИИЯ им. Хо Ши Мина, 1990. – С. 88–89 (0,1/0,25 п.л.).

10. Петрова, Н.В. К проблеме выявления стилистически маркированных текстов / Н.В. Петрова, Т.В. Журавлева // Современные лингвистические парадигмы: Тез. докл. и сообщ. науч. конф. педвузов иностр. яз. России (Иркутск 18–20 мая 1993 г.). – Иркутск: ИГПИИЯ им. Хо Ши Мина, 1993. – С. 86–88 (0,1/0,25 п.л.).

11. Петрова, Н.В. К проблеме типологии текстов / Н.В. Петрова // Лингводидактические проблемы учебных текстов: Сб. науч. тр. – Иркутск: ИГПИ, 1994. – С. 20–26 (0,3 п.л.).

12. Петрова, Н.В. Язык как средство формирования стратегии поведения личности / Н.В. Петрова // Проблемы становления интеллигенции в образовательных системах: Матер. Всерос. науч.-практ. конф. с международ. участием (Красноярск, 18 мая 1999 г.). – Красноярск: СибГТУ, 1999. – С. 35 (0,1 п.л.).

13. Петрова, Н.В. Об одном из способов номинации персонажей / Н.В. Петрова // Лингвистические парадигмы и лингводидактика: Тез. докл. и сообщ. 4-й международ. науч.-практ. конф. (Иркутск, 21–24 июня 1999 г.). – Иркутск: ИГЭА, 1999. – С. 125–127 (0, 1 п.л.).

14. Петрова, Н.В. О восприятии печатного текста при обучении чтению на английском языке / Н.В. Петрова // Некоторые актуальные проблемы преподавания языка и литературы в вузе. Сб. науч. ст. – Иркутск: ИГПУ, 2000. – С. 35–42 (0,4 п.л.).

15. Петрова, Н.В. Основные средства интеграции в художественном тексте / Н.В. Петрова // Современные лингвистические теории: проблемы слова, предложения, текста: Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. Сер. Лингвистика. – Иркутск: ИГЛУ, 2000. – Вып. 2. – С. 84–88 (0,3 п.л.).

16. Петрова, Н.В. Кредитность как убеждающий фактор при коммуникации / Н.В. Петрова // Лингвистическая реальность и межкультурная коммуникация: Матер. международ. науч. конф. (Иркутск, 19–21 апр. 2000 г.). – Иркутск: ИГЛУ, 2000. – С. 116–120 (0,2 п.л.).

17. Петрова, Н.В. О восприятии иноязычного текста (к постановке проблемы) / Н.В. Петрова // Повышение эффективности познавательной деятельности обучающихся: Сб. ст. – Иркутск: ИрГТУ, 2000. – С. 116–122 (0,5 п.л.).

18. Петрова, Н.В. Об авторе как воздействующей и организующей категории художественного текста / Н.В. Петрова // Современные лингвистические теории: проблемы слова, предложения, текста: Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. Сер. Лингвистика. – Иркутск: ИГЛУ, 2001. – № 2. – Вып. 2. – С. 85–96 (0,7 п.л.).

19. Петрова, Н.В. Модификация сюжета как средство создания интертекстуальности / Н.В. Петрова // Вопросы языковой политики и языкового планирования в условиях информационного общества: Тез. докл. международ. конф. (Иркутск, 11 июля 2001 г.; Улан-Удэ, 13–14 июня 2001 г.). – Иркутск: ИГЛУ, 2001. – С. 99–102 (0,1 п.л.).

20. Петрова, Н.В. Языковый знак как интерпретационная сущность: к постановке проблемы / Н.В. Петрова // Новые возможности общения: Достижения лингвистики, технологии и методики преподавания языков: Матер. международ. конф. (Иркутск, 6–8 июня 2001 г.). – Иркутск: ИрГТУ, 2001. – Ч. 2. – С. 137–146 (0,6 п.л.).

21. Петрова, Н.В. Диалогические концепции коммуникации как предпосылка теории интертекстуальности / Н.В. Петрова // Социально-экономические проблемы трансформационного этапа современной России: Сб. науч. тр. – Иркутск: Вост.-Сиб. ин-т экономики и права, 2001. – С. 26–31 (0,4 п.л.).

22. Петрова, Н.В. Этнос. Культура. Язык / Н.В. Петрова // Язык и культура: Сб. науч. ст. 15-й международ. науч.-метод. конф. – Томск: ТГУ, 2001. – С. 25–33 (0,5 п.л.).

23. Петрова, Н.В. Композиционные модели построения художественного текста / Н.В. Петрова // Современные лингвистические теории: проблемы слова, предложения, текста: Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. Сер. Лингвистика. – Иркутск: ИГЛУ, 2002. – № 2. – Вып. 4. – С. 79–99 (1, 25 п.л.).

24. Петрова, Н.В. Творящий субъект в условиях интертекстуального диалога / Н.В. Петрова // Проблемы концептуализации действительности и моделирования языковой картины мира: Матер. международ. науч. конф. (Архангельск, 21–23 мая 2002 г.). – Архангельск: Поморский гос. ун-т им. М.В. Ломоносова, 2002. – С. 145–148 (0,2 п.л.).

25. Петрова, Н.В. Графика и интекст / Н.В. Петрова // Вопросы теории текста, лингвостилистики и интертекстуальности: Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. Сер. Лингвистика. – Иркутск: ИГЛУ, 2002. – № 3. – С. 88–96 (0,4 п.л.).

26. Петрова, Н.В. Художественное время и архаичное время / Н.В. Петрова // Языковые явления в исторической ретроспективе и перспективе: эпистемология, диахрония, типология: Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. Сер. Лингвистика. – Иркутск: ИГЛУ, 2002. – № 4. – С. 124–131 (0,4 п.л.).

27. Петрова, Н.В. Интертекстуальность и "текстопорождающее устройство" / Н.В. Петрова // Язык. Сознание. Этнос. Культура: Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. Сер. Психолингвистика. – Иркутск: ИГЛУ, 2002. – № 5. – С. 75–86 (0,6 п.л.).

28. Петрова, Н.В. Текст и дискурс / Н.В. Петрова // Лингводидактические проблемы обучения иностранным языкам: Матер. межвуз. конф. (Иркутск, 3 июня 2003 г.). – Иркутск: ИГПУ, 2003. – С. 51–55 (0,3 п.л.).

29. Петрова, Н.В. Интертекст сегодня и вчера / Н.В. Петрова // Современные лингвистические теории: проблемы слова, предложения, текста: Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. Сер. Лингвистика. – Иркутск: ИГЛУ, 2003. – № 4. – Вып. 5. – С. 90–98 (0,5 п.л.).

30. Петрова, Н.В. О природе интертекстуальности / Н.В. Петрова // Концепт и культура: Матер. межвуз. науч. конф. (Кемерово, 30 сент. 2003 г.). – Кемерово: КГУ, 2003. – С. 159–161 (0,1 п.л.).

31. Петрова, Н.В. Постструктуральная интерпретация культуры: к теоретическим источникам теории интертекстуальности в филологии / Н.В. Петрова // Проблемы культуры, языка и воспитания: Сб. науч. тр. – Архангельск: Поморский гос. ун-т им. М.В. Ломоносова, 2003. – Вып. 5. – С. 200–207 (0,5 п.л.).

32. Петрова, Н.В. Письменный текст: диалог или монолог? / Н.В. Петрова // Омский научный вестник. – 2003. – № 1. – Вып. 22. – С. 198–201 (0,6 п.л.).