СТРАТЕГИИ ПЕРСОНАЛИЗАЦИИ В ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОМ ДИСКУРСЕ

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Данная работа выполнена в русле коммуникативных исследований и посвящена стратегиям персонализации в английском и русском институциональном дискурсе применительно к перформативным высказываниям.

Объектом изучения являются явление перформативности и явление персонализации в их взаимодействии. В качестве предмета исследования рассматриваются семантические и прагматические характеристики персонализированных перформативных высказываний в институциональном дискурсе (в сопоставительном аспекте).

Актуальность работы обусловлена следующими моментами:

1) несмотря на широкое освещение перформативных речевых актов в современной лингвистике, их функции и прагматические характеристики определены недостаточно. Причины и степень вариативности перформативных речевых актов еще не были, по нашим данным, предметом специального исследования;

2) стратегии персонализации играют исключительно важную роль в общении, однако характеристики этих стратегий в институциональном дискурсе еще не рассматривались применительно к конкретным жанрам этого типа дискурса;

3) освещение стратегий персонализации перформативности в межкультурном и межъязыковом сопоставлении представляется важным для понимания специфики английской и русской лингвокультур.

В основу предпринятого исследования положена следующая гипотеза: перформативные высказывания в реальном общении подвергаются смысловой модификации – персонализации, которая имеет особые языковые средства выражения, характеризуется лингвокультурной спецификой и распадается на определенные типы.

Цель работы состоит в характеристике стратегий персонализации в институциональном дискурсе применительно к перформативным высказываниям. Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:

1) выявить функции и характеристики перформативного высказывания;

2) определить лингвистическую сущность персонализации;

3) установить типы стратегий персонализации перформативности;

4) описать языковые средства персонализации перформативности в институциональном дискурсе (на материале жанров административно-делового и юридического дискурса в английской и русской лингвокультурах);

5) установить лингвокультурную специфику стратегий персонализации перформативности в английском и русском коммуникативном поведении.

Научная новизна работы состоит в определении сущности персонализации перформативности в институциональном дискурсе, в построении классификации персонализированных перформативных высказываний, в установлении лингвокультурной специфики персонализации перформативности в английском и русском коммуникативном поведении.

Теоретическая значимость работы заключается в развитии прагмалингвистики применительно к перформативным высказываниям, в уточнении понятия персонализации как разновидности модуса и в определении вариативности персонализации в различных жанрах институционального дискурса.

Практическая ценность работы состоит в том, что ее результаты могут найти применение в лекционных курсах общего языкознания, стилистики и интерпретации текста, межкультурной коммуникации, теории перевода, в спецкурсе по лингвокультурологии, в практическом курсе английского языка как основного иностранного, а также в курсах социопсихологии и этнопсихологии.

Материалом исследования послужили 840 текстов на английском и русском языках, найденных в сетях Интернет, общим объемом около 150 печатных листов. Общий объем проанализированного материала составляет около 38300 стратегий персонализации, установленных в 17 000 перформативных высказываниях.

В работе использовались следующие методы исследования: общенаучный метод понятийного моделирования (с учетом интроспективного анализа), интерпретативный анализ, элементы дефиниционного, контекстуального и количественного анализа.

Теоретической основой исследования послужили следующие положения, доказанные в лингвистической литературе:

1. Дискурс – текст, погруженный в ситуацию общения – характеризуется особыми признаками, отражающими такую ситуацию, и обладает социокультурной спецификой (Н.Д. Арутюнова, 1990; А.Г. Баранов, 1993, 1997; В.Г. Бороботько, 1998; В.И. Карасик, 2002; Е.С. Кубрякова, 2000; М.Л. Макаров, 1998; В.Я. Мыркин, 1994; К.Ф. Седов, 1999; Г.Г. Слышкин, 2000).

2. Институциональный дискурс – это дискурс, определяемый типами сложившихся в обществе социальных институтов, специализированная клишированная разновидность общения между людьми, которые строят его в соответствии с нормами данного социума (Т.Н. Астафурова, 1997; И.В. Алещанова, 2000; Л.С. Бейлинсон, 2001; О.В. Коротеева, 1999; Н.А. Красавский, 1999; Е.В. Михайлова, 1999; О.С. Сыщиков, 2000; Е.И. Шейгал, 2000).

3. Речевой акт – это минимальный отрезок процесса речевой деятельности, который совершается определенным субъектом по отношению к определенному адресату в определенных условиях и с определенными намерениями (Дж. Остин, 1986; Дж. Серль, 1986; Г.Г. Кларк, Т.Б. Кларсон, 1986; P.F. Strawson, 1964; В.Б. Кашкин, 2003).

4. Речевой жанр понимается лингвистами как единица высокого уровня, которая стирает границы между речевым и языковым, привнося в речь и коммуникацию системность, как реплика, целое высказывание в диалоге, факт социального взаимодействия людей, соотношение и взаимодействие смысловых позиций при равной степени важности фактора адресанта и фактора адресата (В.В. Дементьев, 2000; М.М. Бахтин, 1996; Т.О. Багдасарян, 2000; Г.И. Богин, 1997; М.Н. Кожина, 1999; О.Б.Сиротинина, 1999).

5. Модус есть представление действительности с точки зрения субъекта речи, но с точки зрения типизированной, объективированной раз и навсегда – для данного состояния языка – средствами самого языка (Ш. Балли, 1955; Ю.С. Степанов, 1981; Н.Е. Петров, 1982; И. Пете, 1970; А.Г. Баранов, 1993; А. Wierzbicka, 1967).

На защиту выносятся следующие положения:

1. Персонализация перформативности представляет собой вносимую субъектом высказывания личностную квалификацию в институциональное коммуникативное действие, которое закрепляет социально-ролевые позиции участников этого действия.

2. На основании происхождения перформативных высказываний выявляются три их типа: институционально-ритуальные, обиходно-ритуализованные и заклинательные.

3. На основании функций персонализации перформативности (функции обозначения объективности, статусного распределения, проявления вежливости) выделяются коммуникативные стратегии фактуальности, интенсивности, волитивности, эмотивности, самопринижения и принижения адресата. Каждая из этих стратегий выражается предельно широким набором языковых средств.

4. Персонализация перформативности в английском и русском институциональном дискурсе применительно к жанрам заявления, приказа, официального письма и устного выступления официального лица имеет лингвокультурную специфику: отношение к факту в русском институциональном дискурсе более формализованно и обезличенно, чем в английском; саморепрезентация в английском институциональном дискурсе более детализирована, чем в русском; стратегии принижения статуса адресанта и адресата более значимы в английском институциональном дискурсе, чем в русском. Русский институциональный дискурс является более ритуализованным, чем английский.

Результаты исследования получили апробацию на научных конференциях: «Философия жизни волжан» (Волжский, 2000), «Всероссийской научно-методической конференции» (Пенза, 2002), «Всероссийской научно-практической конференции» (Ульяновск, 2002). Результаты исследования докладывались на заседаниях научно-исследовательской лаборатории «Аксиологическая лингвистика» в Волгоградском государственном педагогическом университете (2000-2003). Материалы диссертации представлены в пяти публикациях.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии и приложения, содержащего таблицы со статистическими данными.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В первой главе «Перформативное высказывание как коммуникативный феномен» устанавливается место перформативного акта среди речевых актов, определяются его характеристики и обязательные конститутивные признаки.

Перформативное высказывание, будучи единичным, максимально однозначным социальным действием, реализацию которого необходимо рассматривать в контексте сиюминутной ситуации, функционирует как ритуал, этически и ценностно-важный для социума, которому принадлежат (или хотят показать, что принадлежат) его участники. Перформативные высказывания предлагается разделить на институционально-ритуальные, обиходно-ритуализованные и заклинательные.

Институционально-ритуальные перформативные речевые акты, характеризуясь принадлежностью к определенному ритуальному жанру определенного институционального дискурса, предполагают обязательное присутствие главных участников ритуала, зачастую место ритуала, возможно сакральные предметы (библия, конституция и т.д.). Институционально-ритуальные перформативные акты отличаются формульными фразами, часто не допускающими вкрапления или изменения в свою клишированную форму.

Клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды.

Обиходно-ритуализованные перформативные речевые акты, для которых вполне обычна подвижность не только между жанрами внутри одного, например, статусно-ориентированного или личностно-ориентированного дискурса, но и между этими дискурсами, направлены на создание ощущения общинного присутствия при отсутствии обязательных участников, места и ситуативной клишированности. Таковы просьбы, извинения, поздравления, восхваления, соболезнования, осуждения, обещания, приветствия, прощания, требования и т.д. К обиходно-ритуализованным мы относим также перформативные речевые акты, участвующие обычно в формировании информационных жанров. Их можно объяснить с позиций осуществления существующих в обществе этикетных норм, если вспомнить первобытное отношение к языку как сугубо функциональному набору действий: «Прошу…», «Я рекомендую…», «Я советую», «Я представляю Вам…», «Я предлагаю», в том числе и фразеологические перформативные высказывания, например, «По рукам», сниженные сленговые перформативные речевые акты и т.д.

Обиходно-ритуализованные перформативные речевые акты характеризуются в отличие от обрядово-ритуальных перформативных речевых актов широкой сетью синонимов внутри поля перформативности. Так, жанр приветствий реализуется через ряд обиходно-ритуализованных перформативных актов: «Приветствую Вас», «Здравствуй», «Доброе утро».

Заклинательные перформативные речевые акты имеют место при условии веры участников общения в сверхъестественные силы, обращения к которым при определенном усилии воли достаточно для реализации этих речевых действий.

К заклинательным перформативным речевым актам мы относим группу речевых формул, среди которых можно выделить речевые акты пожелания, напутствия, клятвы, проклятия.

Желаю вам в семье мира. Будьте здоровы и счастливы.

С точки зрения лексико-семантического содержания перформативные акты без глагола-перформатива могут быть выражены: 1) существительным, представляющим сокращенную форму от перформатива или перформативного высказывания («Привет» = «Приветствую»; «Вот те крест» = «Крестом клянусь»); 2) глаголом в форме императива, прямое значение которого перформативно; 3) эллиптической конструкцией обычно с существительным (“Good night”, «Виновен», «Типун тебе на язык»).

Не ограничивая перформативное высказывание формальным критерием обязательного присутствия глагола-перформатива или строгой семантико-грамматической структуры, мы выделяем обязательную общую семантическую основу у перформативных высказываний: «Я говорю и этим здесь и сейчас совершаю социальное действие, которое направлено на демонстрацию социальной идентичности и воспринимается как прямой и эксплицитный речевой способ этого социального действия».

Функции перформативного высказывания в совокупности с его общей семантической основой определяют его обязательные характеристики: 1) добровольное и сознательное совершение действия (параметр волеизъявления), 2) эгоцентрический дейксис (параметр «здесь и сейчас»), 3) параметр коллективного соприсутствия, 4) приоритетность социума по отношению к индивидууму (параметр этического измерения), 5) параметр однозначности интерпретации, 6) статусное неравноправие участников общения (параметр вертикального дистанцирования).

Выделение данных параметров аксиоматически предполагает, что исполнитель перформативного высказывания может искренне использовать перформативный речевой акт, переживая его сверхценность, либо лишь продемонстрировать переживание сверхценности для того, чтобы подтвердить свою принадлежность социуму и не быть изгнанным из него.

Институционально-ритуальные перформативные речевые акты, приобретая качество демонстративности, непременно ведут к деритуализации дискурса. Стирание искренности переживания при выполнении языческого (и реже ритуального) перформативного речевого акта ведет к переходу данного перформативного акта в группу обиходно-ритуализованных перформативных актов.

Так, этимологически «спасибо» имеет религиозные корни и представляет собой сжатие фразы «Спаси тебя Бог», которая от своей современной формы и значения отделена тремя этапами: речевой акт молитвы – прямой перформативный акт пожелания «Спаси Христос/ Бог» – перформативный акт благодарности «Спасибо».

С точки зрения семантико-грамматического содержания можно говорить лишь о классическом перформативном акте, который, с позиций времени, есть действие, одновременное с моментом речи, а с позиций вида – действие, начавшееся и закончившееся в момент речи (точнее, в интервале, занимаемом речевым актом). С формальной точки зрения, в русском и английском языках перформатив – это глагол в 1-м лице настоящего времени несовершенного вида в индикативе (в английском языке – the Simple Present).

Существование речевых ситуаций, для реализации которых не существует перформативного глагола, прямо выражающего цели и замысел говорящего, свидетельствует о социокультурной дискриминации, закрытости некоторых тем и запрете на некоторые поступки, то есть, их табуированности. Таковым, например, является речевой акт упрека, который может быть выражен и через перформативный акт благодарности:

А. – Благодарствую – обращаясь к В.

B. – Уж от тебя, В., я этого не ожидал.

В соответствии с общим семантическим определением перформативного высказывания его произнесение должно однозначно интерпретироваться всем языковым сообществом как некоторое закрепленное за ним действие. Поэтому перформативными могут быть и те конвенциональные высказывания, прямое значение лексического содержания и формы которых не воспринимается как собственно перформатив, но произнесение которых фактически меняет действительность (а не описывает ее и не выражает лишь желания эту действительность изменить).

Любое изменение семантико-грамматических условий при сохранении прагматического перформативного смысла свидетельствует о включении некоторого модального персонализатора в перформативное высказывание.

Для успешной реализации перформативных речевых актов обычно предполагается наличие однозначной ситуативной интерпретации, поэтому ситуативная двусмысленность, баланс между перформативностью и информативностью, позволяет добиться снижения эксплицитности за счет взаимоперехода из одного языкового состояния в другое в процессе речевой деятельности.

Транспонирование перформативных актов, их выражение через другой речевой акт (например, приказ в виде просьбы), является часто реализацией стратегий персонализации. Но если эти выражения становятся устойчивыми, явление транспонирования свидетельствует, на наш взгляд, о первоначально сакральном характере некоторых языковых поступков и постепенном выхолащивании исходного содержания.

Во второй главе «Явление персонализации: характеристики и типы» определяются основные функции явления персонализации, определяется роль и место персонализаторов в разных дискурсах и жанрах, выделяются основные функциональные типы стратегий персонализации.

Используемые в данной работе термины «персонализация» и «персонализатор» соотносятся с принятыми в англоязычной научной традиции понятиями “hedging” и “hedge”, хоть и не совсем точно отражают весь объем смыслов соответствующих понятий.

Поскольку модус понимается как отношение говорящего к адресату, ситуации и предмету речи в самом общем смысле, то он предстает зонтичным термином, а стратегии персонализации – его частью. Их цель состоит не в том, чтобы передать собственно отношение говорящего к действительности, а в том, чтобы через передачу отношения говорящего к действительности определить и выразить отношение говорящего к ответственности за речевое действие. Функция определения ответственности, которая трактуется в рамках данного исследования как главная функция стратегий персонализации, включает функции обозначения объективности, статусного распределения и проявления вежливости.

В данной работе стратегии персонализации выделяются на основании следующих критериев:

- отношение говорящего к предмету речи;

- отношение говорящего к себе, саморепрезентация;

- отношение говорящего к адресату.

Эти отношения являются сложными и неоднозначными, в каждом из них можно выделить две частные стратегии, которые рассматриваются как полностью независимые.

Выражая свое отношение к предмету речи, говорящий может продемонстрировать стремление представить предмет речи максимально объективно, предоставив ряд фактов, либо заявить свое собственное субъективное отношение к предмету речи. В первом случае реализуется персонализирующая стратегия фактуальности, во втором – персонализирующая стратегия интенсивности. Различие функциональных установок диктует выбор разных средств для их реализации.

Саморепрезентация может касаться как восприятия внешнего проявления себя в социуме, так и восприятия своего внутреннего мира. Персонализирующие стратегии волитивности раскрывают то, как говорящий воспринимает (или заявляет, что воспринимает) себя в окружающем мире, внутри коллектива и по отношению к коллективу. Персонализирующие стратегии эмотивности, обнажая (или лишь демонстрируя) эмоции и переживания говорящего, апеллируют к эмоциям и чувствам адресата.

Отношение говорящего к адресату в своей основе включает статусные характеристики и не предполагает в качестве непременного условия искренности чувств. Более того, стратегии, выражающие данное отношение, по природе своей манипулятивны. Выделяемые здесь персонализирующие стратегии самопринижения и принижения адресата выполняют прямо противоположные функции. Реализация первой стратегии предполагает демонстрацию крайнего уважения к адресату, реализация второй стратегии направлена не только на выражение критической оценки адресата, но и на скрытое унижение его.

Персонализирующие стратегии фактуальности позволяют говорящему оговорить границы и область ответственности за сказанное им. Границы могут быть как жесткими, так и размытыми:

– Знаете, а вас студенты меж собой называют по имени без отчества. То есть относятся как к своей, как к такой же, как они.

A reduced speed limit might/could result in fewer highway injuries. = (It is probable/ likely that a reduced speed limit will result in fewer highway injuries.)

Персонализирующие стратегии интенсивности направлены на то, чтобы продемонстрировать, насколько субъективно значимой является передаваемая информация или совершаемое речевое действие для говорящего. Иначе говоря, степень значимости для говорящего ответственности за совершаемое речевое действие ставится в прямую зависимость от степени важности темы для говорящего. Значимость и важность цели разговора, ответственности может 1) подчеркиваться и возлагаться на собеседника; 2) сниматься, скрываться или не акцентироваться; 3) размываться (что ведет к возникновению двусмысленности). В следующем примере степень ответственности лишь снижается говорящим, за счет чего последний оставляет себе право на неточность информации.

У Пушкина тоже была красивая жена. Говорят, даже самая красивая в Петербурге. Но его донжуанский список, если я не ошибаюсь, – 126 женщин!

В основе выделения персонализирующих стратегий волитивности лежит изъявление воли на взятие ответственности, которое может исходить от 1) собственно говорящего; 2) самого говорящего, но под напором третьей стороны; 3) самого говорящего, но вместе и наравне с другими; 4) собеседника, то есть второй стороны.

– Ты дойдешь ли домой?

- Не дойду, так доползу, али я не казак! (М. Шолохов).

Персонализирующие стратегии эмотивности апеллируют к эмоциональному настрою и отношению к необходимости нести ответственность. Соответственно, эмоциональное отношение к ответственности бывает положительным и отрицательным:

Я рад приветствовать всех присутствующих в этом зале…

Мне приходиться / я вынужден констатировать…

Персонализирующие стратегии самопринижения образуют группу средств, с помощью которых говорящий берет всю ответственность на себя.

– И, вообще, мне кажется, я плохой знаток психологии, особенно женской. Я хотел, чтобы у нас было дружеское знакомство, а вы как-то сразу замкнулись. И это моя, дурака, вина. Честно говоря, когда я встречаю таких ярких женщин, я робею и часто беру неправильный тон. Особенно когда на столе пусто (Э. Тополь).

Приведенный пример интересен тем, что, построив манипулятивное высказывание практически полностью на самоуничижительных стратегиях персонализации, говорящий заканчивает свою реплику интенсивными стратегиями персонализации, благодаря которым ответственность за неудачное начало переносится на отсутствующего подчиненного («Особенно когда на столе пусто»).

Активизация персонализирующих стратегий самопринижения так же потенциально опасна и для слушающего. Они заставляют слушающего разделить ответственность с говорящим, либо пойти на компромисс, то есть лишают слушающего возможности отказа без одновременного нарушения правил вежливости. После такой реплики говорящего собеседнику сложнее выразить собственное раздражение и недовольство собеседником.

Более того, чем больше ответственности демонстративно берет на себя говорящий, чем более сильные эмоционально-оценочные персонализаторы употребляются говорящим, тем большая ответственность возлагается на собеседника, точнее на третьего участника, пассивного наблюдателя данной коммуникативной ситуации. Именно этим объясняется частотность речевой конструкции с союзом «но…» после самоуничижительной реплики в вышеприведенном высказывании.

Персонализирующие стратегии принижения адресата позволяют говорящему полностью переложить ответственность с себя или на собеседника, или на третью сторону.

Вы, вроде умный человек, образованный, а такие вещи говорите.

Ни один лингвистический термин не является по своей природе персонализирующим, но может приобрести это качество в зависимости от взаимодействия автор – реципиент, от коммуникативного контекста или сопровождающего текста. Стратегии персонализации могут осуществляться как посредством аффиксальных и фонетических изменений внутри одного слова, так и через сложное контекстное оформление на протяжении всего текста. Так, обычный речевой акт просьбы может предваряться подготовительными и наводящими отступлениями в сторону, порой замысловатыми, в том числе анекдотическими, вкраплениями.

Ориентация на жанр и дискурс, в которых реализуются стратегии персонализации, является важным и необходимым условием для адекватного анализа данного феномена в межъязыковом сравнительном аспекте, особенно в тех случаях, когда анализируемое явление не ограничивается рамками одного высказывания и в плане «географической» распространенности, и в плане влияния на смыслы в дискурсивном тексте.

Третья глава «Стратегии персонализации перформативности в институциональном дискурсе русского и английского языков» посвящена анализу влияния стратегий персонализации на основные выделенные параметры перформативности в рамках четырех жанров институционального дискурса, а именно в жанре заявления; в жанре официального письма; в жанре приказа и в жанре устного выступления официального лица в официальной ситуации.

Статистический анализ влияния средств персонализации на параметры перформативности в институциональном дискурсе не выявил очевидных различий между текстами русского и английского языков, поскольку жанры институционального дискурса в первую очередь подвергаются влиянию явления глобализации, охватившему многие языки и культуры. Обнаружено некоторое преобладание перформативных речевых актов в английском институциональном дискурсе, однако оно компенсируется большим количеством случаев персонализации этих перформативных актов, и соотношение между перформативными актами и стратегиями в английском и русском языках остается приблизительно одинаковым.

Установлено, что в английском и русском языках присутствуют некоторые специфические общеинституциональные и частножанровые особенности в комбинаторике стратегий и их частотности.

Русский институциональный дискурс характеризуется большей подверженностью персонализирующим стратегиям фактуальности по сравнению с английским институциональным дискурсом (33% и 23%). Более того, если сравнивать общее процентное соотношение случаев передачи стратегиями персонализации отношения к факту и отношения к себе и адресату, то обнаружится, что в русском институциональном дискурсе стратегиями персонализации чаще представлено отношение к факту (58% по сравнению с 42% случаев передачи отношения к себе и адресату).

Так, совместные межгосударственные декларации и заявления обычно предваряются обоснованием важности сотрудничества. Все предваряющие собственно перформативные акты тексты подобного рода относятся к персонализирующим средствам стратегии фактуальности. В этих функциях она имеет тенденцию представать в своем максимально широком пределе (если говорить о градации средств выражения в рамках данной стратегии).

Российская Федерация и Республика Индия,

исходя из того, что стратегическое партнерство между Россией и Индией основывается на […];

выражая решимость поднять свое стратегическое партнерство на еще более высокий и качественно новый […];

признавая, что уважение принципов национального суверенитета […] служит краеугольным камнем стабильного и прочного многополярного мира; настоящим заявляют о намерении обеих стран […] (2002, www.georgia.mid.ru/Georgia/press2002/97.html#s2 #s2).

Персонализирующее предисловие входит в качестве составной части в перформативный речевой акт, однако значительное различие в объемах собственно перформативной и вводной частей, дает основания предполагать определенные смысловые и ценностно-значимостные смещения в пользу преамбулы. В этом проявляется дополнительная реализация стратегии фактуальности, которая снижает ценностную и смысловую значимость перформативного речевого акта, подчеркивая тем самым его глубоко формальный ритуальный характер.

В английском институциональном дискурсе не наблюдается столь явных предпочтений к раскрытию отношения к факту (51%) или отношения к участникам (49%) перформативной ситуации. Однако в английском институциональном дискурсе отношение к факту чаще передается персонализирующими стратегиями интенсивности (27%), которые в большей степени раскрывают субъективно-личностную шкалу важности внешних по отношению к говорящему событий. В следующем примере стратегии интенсивности усиливают параметр этического измерения, расставляя акценты на том, что является важным в системе ценностей исполнителя перформативного действия.

The Court: Good morning, ladies and gentlemen. Welcome back. About the best we can say about the padres’ performance since you left is that the football season is about ready to start. Okay. Since you were last here, a number of things have occurred. So let me bring you up to speed (2002, www.signonsandiego.com/news/metro/danielle/transcripts. html).

Фраза “Okay”, выделенная интонационно, а на письме в отдельное высказывание, создает переход от неформального к формальному, от бытового и радостного к этически ценностному, но безрадостному, к совершению правосудия. Персонализирующие стратегии интенсивности обыгрывают параметр этического измерения, базируясь на вышеупомянутом противопоставлении: «я вас сейчас введу в курс дела всех событий, которые произошли, с тех пор как вы в последний раз были на судебном заседании. Начало футбольного сезона является самой лучшей новостью, которая, однако, не относится к теме нашего дальнейшего разговора».

При равном процентном присутствии модусного отношения к факту в текстах одного жанра, представленных на английском и русском языках, в английском языке это отношение чаще реализуется стратегиями интенсивности, а в русском – стратегиями фактуальности, что свидетельствует о большей значимости перформативного параметра однозначности в русском институциональном дискурсе по сравнению с английским.

Передача отношения к адресату часто связана с манипуляциями в институциональном дискурсе, при этом целью манипуляций является изменение статусных отношений участников общения в сторону понижения статуса адресата. Персонализирующие стратегии самопринижения и принижения адресата строятся по принципу противопоставления: транспонирования перформативного акта или из констативного высказывания, или антонимичного ему перформативного акта, намеренного создания двусмысленности при сохранении прагматических перформативных функций.

Стратегии самопринижения направлены на то, чтобы продемонстрировать высокий официальный статус адресата, уважение и лояльность к нему, и тем самым смягчить реакцию адресата на действие перформативного акта. Так, следующее высказывание имеет форму и структуру повествования, которое раскрывает течение мысли говорящего, однако прагматически функционирует как перформативный акт просьбы.

MR. FREDERICK: In fact, I would just say, if I could add, the findings…the proposed Findings of Fact that we submitted are quite voluminous on everything that the District Court found (2001; www.microsoft.com/presspass/trial/ transcripts/defaultsasp).

Персонализирующие стратегии самопринижения в английских текстах институционального дискурса часто представлены сослагательным наклонением и условными придаточными предложениями, например, “I would just…”, “if I could…”. В этом случае модификации подвергается параметр вертикального дистанцирования перформативного высказывания. Данные формы помогают представить действие как мечтание о невозможном в силу зависимости говорящего от решения и мнения адресата.

Реализация в перформативном акте персонализирующей стратегии принижения адресата ставит под вопрос незыблемость определенных ритуалов и социокультурных ценностей.

Mr. Boyce: I think through our papers we are requesting an evidentiary, an actual evidentiary hearing on the Phillips motion, your Honor, because of the nature of some of the things that have been presented in that motion.

The Court: All right. Well, that’s correct. And the court can obviously entertain that motion on Tuesday. This other motion I’ll provide a window of opportunity on. It just seems that we can accomplish all of that on Monday (1998; www.tobacco.org/Documents/980126 minnesota.html).

Реализовать принижающие адресата стратегии можно либо описывая некоторые отрицательные качества адресата как врожденные либо ассоциируя некоторые ошибки и промахи только с этим человеком. Так, в данном отрывке говорящий придерживается стратегии «тот плох, кто не с нами». Произнося «я думаю, что из документов очевидно…», адвокат манипулирует аудиторией и судьями, поскольку смысл фразы таков: «вы видите очевидное и соглашаетесь со мной, в противном случае вы либо манкируете своими обязанностями, не изучаете документы, либо являетесь недалекими людьми». Эмфатическая конструкция “evidentiary, actually evidentiary” создает еще одно манипулятивное противопоставление «мы – действительно доказательные слушания» и «они – бездоказательные слушания».

Возможность реализации подобных манипулятивных стратегий свидетельствует о большей подверженности английского институционального дискурса влиянию и вкраплениям неинституционального дискурса. Постоянная актуализация присутствия индивида с его системой ценностей при совершении перформативного речевого действия ведет к ослаблению ритуальной природы английского перформативного высказывания в институциональном дискурсе, поскольку переводит его из ситуации социально-ориентированной в личностно-ориентированную.

Анализ влияния разных стратегий на параметр волеизъявления (характеристика добровольного и сознательного совершения действия) в английском и русском языках обнаруживает, что стратегии фактуальности преобладают в русском языке (19%), в то время как в английском языке их низкий процентный состав (9%) компенсируется более высокой частотностью (по сравнению с русским языком) персонализаторов интенсивности (10%) и персонализаторов эмотивности (8%).

Эмотивные стратегии персонализации, делая ссылку на эмоциональные ощущения источника волеизъявления при совершении перформативного речевого акта (например, сема положительной оценки в глаголах “to value”,“to take satisfaction”, “to applaud”, “to commend”), не отрицают самого совершения перформативного действия. Этим объясняется частое сосуществование в одном перформативном высказывании сразу двух лексических эмотивных средств персонализации.

В следующем примере с помощью глагола “to welcome” - “to show pleasure or satisfaction at something” (OSDCE) - говорящий передает положительную оценку действий адресата, дополняемую скрытым значением готовности поддержать действия адресата. Несмотря на то, что сема одобрения дублируется в глаголе “to endorse” в значении “to approve”, то есть “to think well of; commend; admire; applaud; esteem; favor” (CGDT), она оказывается вторичной по отношению к семе «поддерживать словесно, выражать поддержку», которая активизирует совершение социально-ценностного ритуального перформативного акта единения.

We also welcome the progress made in other areas of Ecotech. We endorse the APEC Strategy for Combating Infectious Disease and call on members and relevant fora to implement its recommendations (2001; www.yale.edu/lawweb/avalon/intdip/formulti/eu005.htm).

Вследствие того, что для письменного документа не существует ситуативного контекста, в текстах официальных заявлений, в текстах приказов, а также в русских текстах официальных писем всегда присутствует дата и место подписания бумаг в начале и конце документа. Преобладание случаев уточняющей персонализации параметра «здесь и сейчас» в русских текстах по сравнению с аналогичными случаями в английском институциональном дискурсе свидетельствует, на наш взгляд, о большей ритуализованности русского институционального дискурса, и в конечном итоге, о его большей обезличенности по сравнению с английским институциональным дискурсом.

Появление индивида в тексте приводит к ослаблению параметра «здесь и сейчас» и к усилению семы неопределенности. Например, глагольная приставка “re-”, в значении “again” в выражениях “to reiterate (our firm commitment)”, “to reaffirm” и “to re-institute military police investigations” предполагает повторное совершение того же действия. Однако главное в семе «еще раз» не повторение, а функция политического действия, которое заключается в демонстрации сохранения верности той же социальной группе и приверженности тем же нравственным идеалам. Прагматическая специфика перформативных действий такого рода, при совершении которых не изменяется социальная действительность, а лишь указывается на готовность эту социальную действительность изменить, объясняет специфичность их речеязыковой формы выражения, не соответствующей классическим представлениям о формальной структуре перформативного речевого акта. Стратегии интенсивности, подвергая изменениям параметр «здесь и сейчас», в первую очередь реализуют индивидуально-личностную оценку степени важности совершения перформативного действия именно здесь и сейчас, то есть с точки зрения его места во временном пространстве.

В русском институциональном дискурсе параметр коллективного соприсутствия чаще усиливается через приведение фактических подтверждений (2% всех случаев персонализации параметра коллективного соприсутствия), либо через субъективное, бездоказательное утверждение интенсивными персонализаторами участия или незримого присутствия социума при совершении перформативного речевого действия (6% всех случаев персонализации параметра коллективного соприсутствия). Стратегии интенсивности тяготеют к лексико-семантическим средствам, которые обычно усиливают и повторяют в словесной форме параметр «коллективного соприсутствия» и параметр «этического измерения»: «теснее сотрудничать», «созидательного партнерства»; «важность», «высоко оценивать», «универсальные ценности свободы», «углубление взаимопонимания», «согласованные действия».

В следующем примере интенсивные стратегии персонализации, реализуясь посредством синонимического ряда лексических средств с общей семой «право» («2. охраняемая государством, узаконенная возможность, свобода что-нибудь делать, осуществлять; 4. основание, причина» (СРЯ)), помогают создать не только впечатление исчерпывающей информации, но и способствуют созданию более категоричной модальности волеизъявления. Кроме того, общая сема «право» подразумевает и обязательное присутствие коллектива в лице государства.

«а) Япония, признавая независимость Кореи, отказывается от всех прав, правооснований и претензий на Корею, включая острова Квельпарт, порт Гамильтон и Дагелет» (1951, www.embjapan.ru).

Следует особенно отметить тот факт, что в русских текстах жанра приказа полностью отсутствуют случаи персонализации параметра коллективного соприсутствия стратегиями интенсивности, в отличие от текстов этого жанра в английском языке (6%). Предпочтение в русских текстах жанра приказа отдается стратегиям фактуальности.

В английском институциональном дискурсе параметр коллективного соприсутствия более полно раскрывается волитивными стратегиями персонализации: 660 (т.е. 3,2%) случаев по сравнению с 270 (1,5%) случаев в русском институциональном дискурсе. Волитивные стратегии персонализации часто оговаривают официальный и коллективный характер происходящего действия, сохраняя при этом говорящего как личность с его мнениями, чувствами и внутренними ценностями.

I am writing on behalf of Kerr-McGee Corporation in response to the “Notice of Inquiry” by the Department of Energy (“DOE”) seeking comments to assist in the preparation of a report (1998; www.gc.doe.gov/ price-anderson/public-comments/Kerr-McGee%20Corporation/DOECOM.pdf).

Говорящий, не отрицая своего присутствия как личности, словосочетанием “on behalf of” (“for; in the interest of; as the representative of”) указывает на то, что источником волеизъявления при совершении перформативного действия является Корпорация Керр-МакДжи, а говорящий лишь представляет их интересы и озвучивает их волю.

В английских текстах жанра заявления более частотным является местоимение “we”, которое сигнализирует об отсутствии разногласий между договаривающимися сторонами, в то время как существительное «Сторона», частотное в русских текстах данного жанра представляется нейтральным языковым средством, способствующим созданию большей официальности ситуации.

«Стороны пришли к единому пониманию о необходимости расширения и углубления взаимного сотрудничества в торгово-экономической области по следующим основным направлениям (www.embjapan.ru).

Употребление прошедшего времени и the Present Perfect tense в перформативных речевых актах не является нарушением семантико-грамматических показателей перформативного речевого акта (при условии сохранения основных его параметров), а есть проявление персонализирующих стратегий волитивности, направленных на устранение неравноправия участников общения, другими словами, на акцентуацию дружественных и неформальных отношений между ними.

Преобладание случаев коллективного соприсутствия над стратегиями фактуальности в русском институциональном дискурсе свидетельствует о том, что исполнитель перформативного действия думает о коллективе как о данности и принимает его как нечто естественное, от индивида независящее. Предпочитая интенсивные (7,8% всех случаев персонализации) и волитивные стратегии персонализации, исполнитель перформативного действия в английском институциональном дискурсе, заявляет о своем отношении к коллективу и своей воле присоединиться к этому коллективу.

Тесно связан с параметром коллективного соприсутствия параметр этического измерения, поскольку этика есть совокупность норм поведения какой-либо общественной группы. Любое проявление настойчивости или эмоциональности в контексте официальных отношений должно иметь достаточные основания морально-этического или социального характера. Поэтому в институциональном дискурсе независимо от анализируемого жанра наиболее распространенным представляется эксплицитное описание ценностной значимости и важности анализируемого перформативного действия. Параметр этического измерения в перформативных речевых действиях институционального дискурса подвергается влиянию стратегий персонализации с приблизительно одинаковыми частотностью и речеязыковой формой представления независимо от того, какой анализируется документ. Некоторый процентный дисбаланс в пользу русского институционального дискурса (8% и 11%) образуется за счет количественного преобладания случаев персонализации данного параметра в жанрах заявления и официального письма.

Часто в тексте предисловия или вводной части перформативного высказывания расставляются лексические акценты, маркирующие введение принятых в социуме морально-нравственных отношений: “in this regard”; “in view of the critical role that”; “bearing in mind the fundamental importance”; «движимые стремлением к»; «убежденные в …»; «подтверждая…».

Параметр этического измерения часто подразумевает выход на духовное, абстрактное, при условии, что данный этический компонент воспринимается как мера отсчета, например, “a milestone”, “symbolize”, «искренний», в которых сочетаются семы «важный, эталонный» и «нематериальный, духовный». В прилагательном «справедливый», то есть «осуществляемый на законных и честных основаниях» (СРЯ), за меру измерения духовных отношений берется закон.

Стратегии персонализации могут демонстрировать включенность личной системы ценностей говорящего в систему ценностей социума. В этом случае в тексте будут присутствовать семы сакральности, священности. В русском институциональном дискурсе в этом случае обычно употребляются стратегии интенсивности. Например, во фразе «пользуясь торжественным случаем» прилагательное «торжественный», представленное следующей словарной дефиницией: «2) важный, величавый, серьезный; 3) несокрушимый, священный» (СРЯ)», подразумевает не только серьезность происходящей ситуации, но и момент сопереживания ее всем коллективом, который ведет себя по давно установленным ритуальным канонам.

В английском институциональном дискурсе сема сакральности появляется в институционально-ритуальных перформативных актах жанра устного выступления и реализуется волитивными стратегиями персонализации. Трансформация параметра этического измерения происходит за счет использования формы заклинательного перформативного акта, для которого первостепенной является информация о системе этических и культурных ценностей индивидуума.

MR. MONICA: May it please the court. Good afternoon, ladies and gentlemen (2001; www.tobacco.org/Documents/980126minnesota.html).

В русском жанре выступления важность параметра этического измерения, напротив, обычно преуменьшается за счет добавления в общий смысл перформативного высказывания семы ординарности и обыденности.

Параметр однозначности представлен стратегиями персонализации в процентном соотношении во всех проанализированных жанрах русского институционального дискурса чаще, чем в соответствующих жанрах английского дискурса, за исключением жанра устного выступления. Максимальной экспликации стратегиями фактуальности параметр однозначности подвергается в русских жанрах приказа. В остальных жанрах параметр однозначности может подвергаться изменениям, как в сторону усиления, так и в сторону смягчения.

Использование любых средств, по своим прагматическим функциям противопоставляемым и антонимичным перформативным языковым средствам ведет к ослаблению параметра однозначности. Данная персонализирующая стратегия фактуальности является отличительной чертой перформативных речевых действий в жанре заявления институционального дискурса, в котором глаголы и выражения такого рода являются клишированными действиями, за которые Стороны несут ответственность. Так, в следующем примере придаточное предложение не поясняет, на чем основано умозаключение или отношение, заданное в главном предложении, а скорее отвечает на вопрос «с какой целью?», который предполагает совершение действия в главном предложении.

«…Премьер-министр Японии и Президент Российской Федерации понимают важность сотрудничества, связанного с островами Итуруп, Кунашир, Шикотан и Хабомаи с тем, чтобы способствовать углублению взаимопонимания […] и создать условия для скорейшего заключения мирного договора» (1998, www.embjapan.ru).

Английский институциональный дискурс отличается сосредоточенностью случаев влияния стратегий интенсивности на параметр однозначности (8%) в жанре устного выступления. Для привлечения внимания к своим словам после монотонного повествования говорящий оформляет по содержанию констативное или императивное высказывание в перформативное. Далее он использует различные стилистические средства (например, инверсии или пояснения) для того, чтобы внимание адресата было сфокусировано не на совершении действия говорящим, а на содержании, и/или эмоциональной стороне данного перформативного действия.

COURT: So what I tell Jurors to do, especially those of you that have never had this experience before to do, is sit back, relax, absorb as much of this material as you can, & realize that a copy of these instructions will be in the jury room with you during your deliberations (2002; www.signonsandiego.com/news/metro/danielle/ transcripts.html).

Если в английском жанре устного выступления, выражая несогласие с адресатом, говорящий реализует такие средства волитивности, как сослагательное наклонение, модальный глагол “may” и глагол “to permit” со значением покровительственного разрешения, а также пассивный залог, лишающим субъект действия воли, то в русском текстах аналогичного жанра предпочтение отдается бездоказательному утверждению однозначности перформативного действия. В первом случае реализуется волитивная стратегия персонализации, которая направлена на параметр вертикального дистанцирования для того, чтобы продемонстрировать уважительное и почтительное отношение говорящего к адресату волеизъявления. Во втором случае говорящий наделяет себя правом и властью, которые предполагают определенную социальную роль с той целью, чтобы обозначить свое превосходство над адресатом.

Назаров: Однозначно говорю, что свидетелем такого я не был (2002, www.zhakiyanov.info/wrb/stena.html).

Употребление наречия «однозначно» в подобном контексте является достаточно частотным в современном разговорном языке, особенно в жанре «разборки» - выяснения отношений в криминальной среде. Совершается последовательность действий обратная той, которая необходима для совершения перформативного акта: не перформативное действие совершается, потому что есть перформативная ситуация, обусловленная сложившимися в социуме ценностями и нормами, с распределенными социальными ролями, а наоборот, создается демонстративная перформативная ситуация за счет произнесения перформативного или псевдо-перформативного речевого акта.

Что касается параметра вертикального дистанцирования, то более развитая система модусных средств в английском языке позволяет более детально определять статусную дистанцию и отношения между участниками перформативной ситуации.

Результаты нашего исследования свидетельствуют о более сильном нивелировании личностного компонента в русском институциональном дискурсе, и, в конечном счете, о сохранении его связи с примитивным классическим перформативным актом, который предполагает большую ритуализованность и сакральность всей ситуации. В английском языке, напротив, на наш взгляд, следует говорить о более ровном проявлении субъективно-личностного компонента и в институциональном, и в неинституциональном дискурсах.

Перспективы исследования мы видим в освещении стратегий персонализации в персонально ориентированном дискурсе, в характеристике явлений, смежных с персонализацией, в установлении этнокультурных речеповеденческих формул, выражающих данные стратегии применительно к типам и жанрам институционального и персонального дискурса в различных языках.

По теме исследования опубликованы следующие работы:

1. Ренц Т.Г., Шемякина А.В. Функция полиремности в побудительных предложениях художественных текстов // Материалы научно-практической конференции “Философия жизни волжан” (весна 2000). – Волжский, МЭИ (ТУ) ВФ, 2000. – С. 69. (0,1 п.л.).

2. Шемякина А.В. Национальное самосознание в категории времени // Вопросы филологии и лингводидактики: Сборник научных статей. – Волгоград: Издательство Волгоградского государственного университета, 2001. – С. 5 – 11. (0,4 п.л.).

3. Шемякина А.В. Национально-культурные характеристики модальности в статике и динамике // Языковые и культурные контакты различных народов: Сборник материалов Всероссийской научно-методической конференции. Ч. II – Пенза: Приволжский Дом знаний, 2002. – С. 126-128. (0,2 п.л.).

4. Шемякина А.В. Модус как предмет изучения когнитивной лингвистики // Теория и практика германских и романских языков: Статьи по материалам III Всероссийской научно-практической конференции/ Отв. ред. канд. филол. наук Г. А. Калмыкова. – Ульяновск: УлГПУ, 2002. – С.52-55. (0,3 п.л.).

5. Шемякина А.В. Перформатив как коммуникативный феномен // Антропологическая лингвистика: вопросы теории дискурса, переводоведения, стилистики, семантики и грамматики. Вып. 2. Сб. науч. тр. / Под ред. проф. Н.А. Красавского, проф. В.П. Москвина. – Волгоград: «Колледж», 2003. – С. 17-22. (0,4 п.л.).