ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫЕ КОНЦЕПТЫ И МЕТАКОНЦЕПТЫ

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Антропоцентрическая ориентация современной лингвистики детерминирует неуклонно возрастающий интерес исследователей к проблеме взаимосвязи языка и культуры – двух глобальных системных образований, регулирующих жизнь индивида и обеспечивающих существование социума.

В рамках системного подхода, являющегося методологической основой современной культурологии, культура рассматривается как совокупность объективных (материальных) и субъективных (духовных) элементов. Сложность применения системного подхода обусловлена тем, что исследователь имеет дело лишь с объективными проявлениями культуры, основываясь на которых, он должен выявить специфику субъективных культурных форм, структурировать и классифицировать их. Объективным формам свойственна наблюдаемость, субъективным же – выводимость. В лингвокультурологии – науке о взаимосвязи культуры и языка – в качестве объективных элементов культуры выступает вся совокупность традиционно выделяемых языковых единиц (слов, фразеологизмов, паремий, текстов и т.д.). Субъективные элементы культуры, реализованные в языке, получили название лингвокультурных концептов.

Реферируемая работа выполнена в рамках лингвокультурной концептологии – междисциплинарного направления, посвященного комплексному изучению языка, сознания и культуры.

Объектом исследования стали механизмы вербального освоения реальности человеком, предметом – лингвокультурные концепты и метаконцепты как единицы ментальной и вербальной репрезентации культурного опыта социума.

Лингвокультурная концептология является одним из наиболее интенсивно развивающихся направлений лингвистики, что обусловлено общей логикой развития гуманитарных наук на современном этапе – их ориентацией на усложнение объекта исследования и междисциплинарность. Вместе с тем в категориальном аппарате данной отрасли филологического знания наблюдаются некоторые лакуны. Не определены четкие критерии, согласно которым то или иное ментальное образование может быть отнесено к числу лингвокультурных концептов. Отсутствуют исследования, посвященные дифференциации первичной и вторичной концептуализации. Недостаточно разработан концептологический подход к изучению прецедентных феноменов и жанровых картин мира. Все это определяет актуальность данного исследования.

Цель работы состоит в разработке принципов комплексного моделирования лингвокультурных концептов и метаконцептов.

Для выполнения данной цели были поставлены следующие задачи:

1) уточнить позицию лингвокультурной концептологии и ее основной единицы (лингвокультурного концепта) в общем контексте культурологических, лингвистических и когнитивных категорий;

2) описать базовые характеристики лингвокультурного концепта;

3) обосновать релевантность противопоставления концептов и метаконцептов как результатов первичной и вторичной концептуализации действительности;

4) выявить в рамках ценностной составляющей лингвокультурных концептов и метаконцептов аспекты, поддающиеся эмпирической верификации;

5) разработать ассоциативную модель лингвокультурного концепта и построить основанную на ней классификацию лингвокультурных концептов;

6) охарактеризовать концепты и метаконцепты уникальных (прецедентных) феноменов;

7) доказать значимость смеховой картины мира для исследования концептосферы социума;

8) определить закономерности функционирования лингвокультурных концептов и метаконцептов в рамках смеховой картины мира.

Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые вводятся понятия вторичной концептуализации, метаконцепта, саморефлексии речевого жанра, строится ассоциативная модель лингвокультурного концепта и основанная на ней классификация концептов, выделяются оценочность и актуальность как аспекты ценностной составляющей лингвокультурного концепта.

Теоретическая значимость исследования состоит в дальнейшем развитии методологии и категориального аппарата лингвокультурной концептологии. Полученные результаты могут послужить основой при синхроническом или диахроническом изучении лингвокультурных концептов и метаконцептов, функционирующих в коллективном сознании социума или индивидуальном сознании носителя языка, при моделировании жанровых и дискурсивных картин мира, при выявлении механизмов трансляции концептов и метаконцептов от одной лингвокультуры к другой.

Практическая ценность выполненной работы состоит в том, что ее результаты могут найти применение в вузовских курсах общего языкознания, лингвокультурологии, стилистики, лексикологии, теории межкультурной коммуникации, спецкурсах по лингвострановедению, социолингвистике, прагмалингвистике и лингвистике текста, а также в практике лексикографического описания лингвокультуры.

В основе методологии исследования лежат принципы диалектической логики, а также принцип единства сознания и деятельности (С.Л. Рубинштейн, А.Н. Леонтьев).

Теоретической базой исследования стали научные концепции, разработанные в рамках следующих научных направлений:

- концептологических исследований в области лингвокультурологии (С.Г. Воркачев, В.И. Карасик, Н.А. Красавский, В.П. Нерознак, Ю.С. Степанов), когнитивистики (Н.Д. Арутюнова, А.П. Бабушкин, Н.Н. Болдырев, А. Вежбицкая, В.З. Демьянков, Е.С. Кубрякова, З.Д. Попова, И.А. Стернин), общей философии и философии языка (С.А. Аскольдов, Д.С. Лихачев, С.Х. Ляпин, А. Соломоник), психологии и психолингвистики (А.А. Залевская, J.Fr. Richard, A. Richard), гендерной лингвистики (А.В. Кирилина);

- общей культурологии, антропологии и теории ценностей (М.С. Каган, Ю.М. Лотман, А.Н. Максимов, Э.С. Маркарян, C. Kluckholn, A.L. Kroeber, W. Marschall, H.S. Triandis);

- лингвокультурологии и теории межкультурной коммуникации (В.В. Воробьев, П.Н. Донец, В.И. Жельвис, В.Б. Кашкин, А.М. Кузнецов, О.А. Леонтович, В.А. Маслова, Ю.А. Сорокин, В.Н. Телия, С.Г. Тер-Минасова);

- теории языковой личности и языкового сознания (Е.И. Горошко, Ю.Н. Караулов, К.Ф. Седов, О.Б. Сиротинина, Е.Ф. Тарасов, В.И. Шаховский, А.Д. Шмелев);

- лингвистики текста, теории дискурса и жанрологии (М.М. Бахтин, В.В. Дементьев, М.Р. Желтухина, М.А. Кулинич, М.Л. Макаров, А.П. Чудинов, Е.И. Шейгал, T.A. van Dijk, R. Wodak, P. Serio);

- теории прецедентных феноменов в коммуникации (Н.Д. Бурвикова, Д.Б. Гудков, Ю.Н. Караулов, В.Г. Костомаров, В.В. Красных).

Материалом исследования послужили следующие группы источников:

- данные лингвистических и энциклопедических словарей русского, английского и немецкого языков, сборников паремий и крылатых слов;

- электронные текстовые корпусы – British National Corpus и корпусы русскоязычных текстов, составленные диссертантом: корпус текстов художественной литературы (1 735 единиц хранения общим объемом 935 Мб), корпус фольклорных текстов (14 907 единиц хранения общим объемом 11,2 Мб);

- скрипты кино- и телефильмов;

- картотека записей устной речи, фрагментов текстов масс-медиа и Интернет-общения, собранная автором (2 500 единиц).

Для обработки указанного материала использовались следующие методы исследования: наблюдение, интроспекция, компонентный анализ словарных дефиниций, этимологический анализ, герменевтико-интерпретационный анализ, контекстуальный анализ, дискурс-анализ, количественный анализ частности словоупотреблений.

Апробация результатов исследования. Концепция, основные положения и выводы исследования обсуждались на заседаниях кафедры английской филологии ВГПУ, научно-исследовательской лаборатории «Аксиологическая лингвистика» ВГПУ, были представлены в виде докладов на XIII и XIV международных симпозиумах по психолингвистике и теории коммуникации (Москва, 2000 и 2003), Второй и Третьей международных научных конференциях «Гендер: Язык, культура, коммуникация» (Москва, 2002 и 2004), III и IV международных научных конференциях «Филология и культура» (Тамбов, 2001 и 2003), Ежегодных международных чтениях памяти кн. Н.С.Трубецкого (Москва, 2000, 2002 и 2003), международных научных конференциях «Аксиологическая лингвистика: проблемы и перспективы» (Волгоград, 2004), «Коммуникация и толерантность: теоретические и прикладные аспекты» (Екатеринбург, 2003), «Язык в пространстве и времени» (Самара, 2002), «Язык и межкультурные коммуникации» (Уфа, 2002), «В поисках эквивалентности» (Прешов, Словацкая Республика, 2002), «Условия взаимопонимания в диалоге» (Воронеж, 2002), «Пространство и время в языке» (Самара, 2001), «Язык в мире и мир в языке» (Краснодар, 2001), «Проблемы обучения иностранных граждан на современном этапе» (Волгоград, 2000), «Коммуникативно-прагматические аспекты фразеологии» (Волгоград, 1999), всероссийских научных конференциях «Язык, познание, культура на современном этапе развития общества» (Саратов, 2001), «Развитие и взаимодействие национальных культур как фактор стабильности межэтнических отношений в полиэтническом регионе» (Астрахань, 2000), «Проблемы речевой коммуникации» (Саратов, 1999), региональных научных конференциях «Аксиологическая лингвистика: проблемы коммуникативного поведения» (Волгоград, 2003), «Аксиологическая лингвистика: проблемы теории дискурса, стилистики, семантики и грамматики» (Волгоград, 2002), «Языковая личность: проблемы когниции и коммуникации» (Волгоград, 2001), «Языковая личность: система, нормы, стиль» (Волгоград, 1998), «Художественный текст: проблемы анализа и интерпретации» (Волгоград, 1998), «Языковая личность: жанровая речевая деятельность» (Волгоград, 1998), на межрегиональных научных семинарах «Социальная власть языка» (Воронеж, 2001), «Методологические проблемы когнитивной лингвистики» (Воронеж, 2001), «Фундаментальная и прикладная гендерология» (Москва, 2001-2002), на заседаниях круглого стола «Текст и комментарий» (Москва, 2002).

Основные положения диссертации нашли отражение в 48 публикациях общим объемом 48,7 п. л., в том числе в трех монографиях.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы, списков источников и приложения.

ПОЛОЖЕНИЯ, ВЫНОСИМЫЕ НА ЗАЩИТУ

1. Основной единицей отражения и интерпретации действительности (физической и психической) сознанием человека является лингвокультурный концепт, формирующийся в результате редукции фрагмента познаваемого мира до пределов человеческой памяти, включения данного фрагмента в контекст культуры и его воплощения в вербальных единицах, необходимых для удовлетворения коммуникативных потребностей членов социума.

2. К базовым характеристикам лингвокультурного концепта относятся комплексность бытования в языке, сознании и культуре, ментальная природа, ограниченность сознанием носителя, ценностность, условность и нечеткость, когнитивно-обобщающая направленность, полиапеллируемость, изменчивость, трехуровневое лингвистическое воплощение, включающее уровни системного потенциала, субъектного потенциала и текстовой реализации.

3. Развитие, усложнение и специализация лингвокультурных концептов дают возможность противопоставить концепты и метаконцепты (первичные и вторичные концепты). Метаконцепты образуются в результате осмысления продуктов предшествующей концептуализации, оформленных как семиотические образования (такие, как язык, текст, жанр, стиль, перевод, дискурс и др.). В метаконцептах реализуется рефлексия носителя языка по поводу знаковой деятельности, объектом и/или субъектом которой он является.

4. В рамках ценностного элемента лингвокультурного концепта можно выделить эмпирически верифицируемые аспекты оценочности и актуальности. Аспект оценочности находит выражение в наличии оценочной составляющей в денотате языковой единицы, являющейся именем концепта, в свойственных этой единице оценочных коннотациях, в сочетаемости этой единицы с оценочными эпитетами. Аспект актуальности реализуется в количестве языковых единиц, являющихся средствами апелляции к данному концепту, в частотности их употребления в реальной коммуникации, в числе отношений типа «стимул → реакция» и «реакция → стимул», в которые эти единицы вовлечены в ассоциативно-вербальной сети.

5. Ценностная сущность лингвокультурного концепта выражается в том, что он регулярно подвергается фикциональному осмыслению и идеологической эксплуатации. В этой связи в составе лингвокультурного концепта можно выделять а) с точки зрения реальности / нереальности концептуализируемого мира – фикциональную и фактуальную составляющие и б) с точки зрения преднамеренности / непреднамеренности формирования – идеологемную и нейтральную составляющие.

6. Реконструкция лингвокультурного концепта может осуществляться как построение его ассоциативной модели. В рамках данной модели функционирование концепта рассматривается как процесс непрерывной номинации и реноминации объектов, появления новых и утраты старых ассоциативных связей между языковыми единицами и номинируемыми объектами. Ассоциативная структура концепта включает четыре элемента:

1) интразону – совокупность входящих смысловых ассоциаций,

2) экстразону – совокупность исходящих смысловых ассоциаций,

3) квазиинтразону – совокупность входящих формальных ассоциаций,

4) квазиэкстразону – совокупность исходящих формальных ассоциаций.

Актуальность лингвокультурного концепта измеряется как номинативная плотность на входе и метафорическая диффузность на выходе.

7. На основе проявления показателей номинативной плотности и метафорической диффузности в динамике развития концепта может быть построена следующая классификация лингвокультурных концептов:

1) пропорциональные концепты – концепты, у которых продолжают обогащаться как интразона, так и экстразона;

2) сформировавшиеся концепты – концепты, у которых завершилось формирование интразоны, но продолжает функционировать экстразона;

3) формирующиеся концепты – концепты, которые еще не обладают экстразоной, но уже имеют развитую интразону;

4) предельные концепты, т. е. концепты, интразона которых постоянно расширяется, а экстразона отсутствует по причине высокой степени абстрактности концептуализируемых понятий.

5) рудиментарные концепты – концепты, почти или полностью утратившие интразону и сохранившиеся лишь в составе отдельных единиц своей экстразоны.

8. Для обеспечения экземплификации мышления и коммуникации человеческое сознание порождает особый тип концептов ­– концепты прецедентных феноменов. Существуют концепты единичных прецедентных феноменов (личностей, событий, артефактов, географических объектов) и концепты прецедентных миров. К последним относятся концепты реконструируемых (исторических) миров и метаконцепты воображаемых (художественных) миров.

9. Утилитарной направленностью языка обусловлено преобладание в лингвокультуре социума негативных ценностей по сравнению с позитивными. В связи с этим повышенную значимость для изучения той или иной лингвокультуры приобретает моделирование концептов и метаконцептов смеховых жанров, в картине мира которых негативные ценности концентрируются в гиперболизированном виде, а позитивные – в карнавальной инверсии. Центральными концептами смеховой картины мира являются концепты «нелепое», «запретное», «страшное» и «претенциозное».

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В первой главе «Общие проблемы лингвокультурной концептуализации и метаконцептуализации действительности» предлагается краткий обзор факторов, детерминировавших развитие лингвокультурной концептологии как отрасли лингвистической науки, анализируются базовые характеристики лингвокультурного концепта, предлагается ассоциативная модель концепта, вводится понятие метаконцепта.

В конце XX века в рамках лингвистики произошло становление нового исследовательского направления ­– лингвокультурной концептологии. Предпосылками ее развития стали следующие факторы: смена лингвистического системоцентризма антропоцентризмом, связанная с этим экспансия междисциплинарности в лингвистике, общий «культурологический поворот» в методологии гуманитарных наук, торжество тезиса о не абсолютной константности ментальной природы человека во времени и пространстве. В отличие от лингвокультурологии, объектом которой является дихотомия «язык – культура», исследовательское поле лингвокультурной концептологии формируется трихотомией «язык – сознание – культура». Лингвокультурная концептология не является прямой преемницей хронологически предшествующих концептологических направлений (средневекового философского концептуализма, математической логики, релятивистского подхода к концепту в психологии), но аккумулирует и согласовывает между собой их основные положения. Лингвокультурная концептология находится в отношениях взаимодополнительности с параллельно развивающейся когнитивной концептологией.

Центральной категорией новой отрасли знания стал лингвокультурный концепт ­– комплексная ментальная единица, формирующаяся в результате редукции фрагмента познаваемого мира до пределов человеческой памяти, включения данного фрагмента в контекст культуры и его воплощения в вербальных единицах, необходимых для удовлетворения коммуникативных потребностей членов социума.

К базовым характеристикам лингвокультурного концепта относятся:

1. Комплексность бытования. Лингвокультурный концепт – условная ментальная единица, направленная на комплексное изучение языка, сознания и культуры. Соотношение лингвокультурного концепта с тремя вышеуказанными сферами может быть сформулировано следующим образом:

1) сознание – область пребывания концепта (концепт лежит в сознании);

2) культура детерминирует концепт (т.е. концепт – ментальная проекция объективных элементов культуры);

3) язык и/или речь – сферы, в которых концепт опредмечивается (овеществляется).

2. Ментальная природа. Лингвокультурный концепт отличается от других единиц, используемых в лингвокультурологических исследованиях (культуремы, лингвокультуремы, логоэпистемы), своей локализацией в сознании. Именно в сознании осуществляется взаимодействие языка и культуры, поэтому любое лингвокультурологическое исследование есть одновременно и когнитивное исследование. С областью сознания связаны процессы человеческого восприятия, категоризации, архивизации и коммуникативной репрезентации. Концепт участвует в каждом из указанных процессов.

3. Ограниченность сознанием носителя. Лингвокультурный концепт существует в индивидуальном или коллективном сознании. Любые элементы, отсутствующие в сознании данного индивида/группы, в структуру концепта данного индивида/группы включаться не могут. Индивидуальные концепты богаче и разнообразнее, чем любые коллективные, от микрогрупповых до общечеловеческих, поскольку коллективное сознание и коллективный опыт есть не что иное, как условная производная от сознаний и опыта отдельных индивидов, входящих в коллектив. Производная эта образуется путем редукции всего уникального в персональном опыте и суммирования совпадений. В этом смысле коллективные концепты являются конструктами (также как, впрочем, коллективный язык и коллективная культура).

4. Ценностность. Лингвокультурный концепт отличается от других ментальных единиц, используемых в различных областях науки (например, когнитивный концепт, фрейм, сценарий, скрипт, понятие, образ, архетип, гештальт, мнема, стереотип), акцентуацией ценностного элемента. Центром концепта всегда является ценность, поскольку концепт служит исследованию культуры, а в основе культуры лежит именно ценностный принцип (В.И. Карасик).

Акцентуация ценностной составляющей в структуре концепта сближает концепт с философской категорией ценности. Однако между философской и лингвистической репрезентацией ценностей есть ряд существенных различий:

– В философии ценности приписывается сверхэмпирический характер и отсутствие связи с творческими усилиями индивида. Для лингвокультурологии ценность эмпирична, измеряема, изменчива во времени и специфична в коммуникативном пространстве. Каждый коммуникативный акт может быть рассмотрен как усилие индивида по сохранению или изменению той или иной ценности.

– За пределы философской теории ценности выносится праксиологическая категория полезности (М.С. Каган). Для лингвокультурологии подобное размежевание не является значимым, поскольку языковые механизмы объективации аксиологических и праксиологических категорий тождественны.

– Философия в основном рассматривает позитивные ценности (ср., например, известную ценностную триаду «истина – добро – красота»). Для языка же, с его утилитарной направленностью, более актуальными оказываются ценности негативные. Это доказывается следующими закономерностями:

1) в рамках языковой синхронии ­– количественным доминированием в лексическом фонде языка отрицательно оценочных слов по сравнению со словами, несущими позитивную оценочность;

2) в рамках языковой диахронии – более высокой частностью пейоративизации значения слова по сравнению с мелиорацией;

3) в рамках коммуникативного процесса – способностью большинства позитивно оценочных слов приобретать негативный смысл в составе стилистической фигуры иронии (у слов с негативным значением эта способность проявляется гораздо реже).

– Философа интересует сама ценность, а не ее понятийно-образное воплощение. Для лингвокультуролога значимы прежде всего механизмы этого воплощения. Поэтому в лингвокультурологии возникает потребность в более крупной исследовательской единице, в которую ценность включается в качестве одного из элементов. Такой единицей стал лингвокультурный концепт.

– Философская ценность синкретична. Ценностная составляющая лингвокультурного концепта нуждается в эмпирической верификации, поэтому целесообразно выделять в ее составе два аспекта: актуальность и оценочность.

Аспект оценочности находит выражение в наличии оценочной составляющей в денотате языковой единицы, являющейся именем концепта, в свойственных этой единице оценочных коннотациях, в сочетаемости этой единицы с оценочными эпитетами. Наличие оценочного аспекта проверяется методами компонентного и контекстуального анализа.

Аспект актуальности реализуется в численности языковых единиц, являющихся средствами апелляции к данному концепту, в частотности их употребления в реальной коммуникации, в числе отношений типа «стимул → реакция» и «реакция → стимул», в которые эти единицы вовлечены в ассоциативно-вербальной сети. Наличие аспекта актуальности проверяется методами количественного подсчета.

Рассмотрим пример функционирования аспектов оценочности и актуальности в составе лингвокультурного концепта:

Война научила нас любить оружие, ценить в нем красоту линий, всякие там загадочные и не поддающиеся анализу качества вроде «ухватистости» и «прикладистости»; мы умели находить душу и характер в каждом виде военной техники; мы называли грубые, решетчатые железные установки «катюшами», их завывание нравилось нам; … мы выросли среди страшной, убийственной военной техники и не могли не сродниться с нею, не придать ей человеческие свойства (В. Смирнов).

В данном отрывке реализуется концепт «оружие», существовавший в сознании советских солдат эпохи Великой Отечественной войны. Аспект оценочности проявляется в возникновении в их дискурсе эпитетов ухватистый и прикладистый. Аспект актуальности – в появлении новых интимно-ласковых обозначений вооружения (ср. в армейском жаргоне того же времени: андрюша – ‘реактивный миномет’, аннушка – ‘самолет Ан-2’, матушка – ‘самоходная артиллерийская установка’, илюша – ‘самолет Ил-2’).

5. Условность и нечеткость. Лингвокультурный концепт – это условная единица в том смысле, что сознание синкретично, все его элементы склонны к взаимопроникновению и взаимопересечению, а членение сознания производится в исследовательских целях.

При моделировании лингвокультурных концептов релевантными являются не правила классической логики, а принципы нечеткой логики (fuzzy logic ­– концепция, разработанная L. Zadeh и B. Kosko), в рамках которой переход от принадлежности классу к непринадлежности ему не скачкообразен, а градуален. Лингвокультурный концепт группируется вокруг некой «сильной» (т.е. ценностно акцентуированной) точки сознания, от которой расходятся ассоциативные векторы. Наиболее актуальные для носителей языка ассоциации составляют ядро концепта, менее значимые – периферию. Четких границ концепт не имеет, по мере удаления от ядра происходит постепенное затухание ассоциаций. Языковая или речевая единица, которой актуализируется центральная точка концепта, служит именем концепта.

6. Когнитивно-обобщающая направленность. При изучении лингвокультурного концепта произошло обобщение ряда аспектов лингвокогнитивной деятельности, прежде рассматривавшихся изолированно. В лингвоконцептологическом исследовании в неразрывном единстве стали анализироваться следующие феномены:

– языковое и энциклопедическое значения слова,

– элементы наивного и научного видов сознания,

– различные моделируемые структуры сознания (фрейм, гештальт, схема, сценарий (скрипт), пропозициональная структура и т.д.),

– результаты логико-понятийного и образного осмысления действительности.

7. Полиапеллируемость. Лингвокультурный концепт принципиально не сводим к значению какой-либо одной языковой единицы. Существует множество способов языковой апелляции к любому лингвокультурному концепту («входов в концепт»). Наиболее актуальные концепты получают реализацию не только в вербальных, но и в невербальных единицах. Так, в рамках русскоязычной коммуникации к концепту «глупец» можно апеллировать при помощи лексических единиц глупец, балбес, баран, болван, бревно, дубина, дурак, дуралей, дурачок, дурень, межеумок, оболтус, олух, осел, остолоп, пень, простофиля, телепень, тупица, фалалей, фофан; фразеологизмов дубина стоеросовая, дурак набитый, медный лоб, пустая башка, дубовая (еловая) голова, олух царя небесного, без царя в голове, садовая голова, голова два уха, тупой как сибирский валенок; жестов – постукивание пальцем по лбу и покручивание пальцем у виска.

В процессе коммуникации апелляции к концепту могут носить концентрированный и дисперсивный характер. При концентрированной апелляции концепт реализуется эксплицитно – при помощи конкретной языковой единицы, имеющей с ним внеконтекстуальную номинативную связь. При дисперсивной апелляции он формируется в сознании адресата при помощи совокупности значений языковых единиц, которые не являются средствами его номинации.

В качестве примера рассмотрим названия советских армейских газет эпохи Великой Отечественной войны. Наиболее выраженную концентрированную реализацию в составе данного гипертекста получает концепт «Родина»: в 110 рассмотренных гемеронимах лексема Родина употреблена 32 раза, лексема Отечество – 5 раз, лексема Отчизна – 1 раз. Дисперсивной реализации подвергся концепт «война». Хотя лексема война не использована ни разу, все названия имеют ассоциативную связь с представлением о войне как виде деятельности. С точки зрения отношения к боевым действиям как центральному концепту военного дискурса проанализированные названия могут быть классифицированы следующим образом: 1) описывающие мотивацию деятельности (За Родину, За счастье Родины, За честь Родины, Во славу Родины, Родина зовет, За счастье народа и т.д.); 2) формулирующие цель деятельности (На разгром врага, Бей врага, Врага на штык, Вперед к победе и т.д.); 3) содержащие призыв к действию без формулировки мотивации или цели (Вперед, На штурм, В решающий бой); 4) идентифицирующие деятеля, т.е. адресата текста (Сталинский воин, Советский патриот, Защитник Отечества, Сын Родины, Красный боец и т.д.); 5) называющие черты характера, необходимые для успешной реализации деятельности (Отвага, Мужество); 6) характеризующие интенсивность или протяженность деятельности (Героический штурм, Сталинский удар, Боевая тревога, Боевой поход, Боевой путь); 7) квалифицирующие саму газету как участника деятельности (Боевая красноармейская, Боевой призыв, Слово бойца, Боевой товарищ и т.д.); 8) содержащие номинации опредмеченных символов военной деятельности (подобных символов всего два – знамя и звезда: Красное знамя, Боевое знамя, Сталинское знамя, Звезда Советов, Боевая звезда и т.д.). Таким образом, несмотря на отсутствие однословной апелляции, концепт «война» получил обширную реализацию в данном гипертексте.

Полиапеллируемость лингвокультурного концепта может стать причиной возникновения в общении ситуации концептуального диссонанса. Концептуальный диссонанс ­– полный или частичный срыв коммуникации, вызванный различием ассоциативных связей между концептом и языковой единицей в сознании коммуникантов. Концептуальный диссонанс может носить семантический или прагматический характер. При семантическом концептуальном диссонансе ошибочная интерпретация той или иной языковой единицы делает адресата неспособным адекватно извлечь информацию из высказывания адресанта:

– В одно слово, – говорил красивый мужик с серьгой, ­– летось к нам худощавый человек приходил […]. Собрал сход и говорит: «Помещик вами пользуется, жиреет, а вы без земли». Хорошо так рассказывал, только все прибавлял: «благодаря тому» да «благодаря тому», так и не поняли, за что благодарит… (А.Н. Толстой).

При прагматическом концептуальном диссонансе адресат адекватно понимает смысл, вложенный адресантом в языковую единицу. Однако сам выбор данной единицы для передачи этого смысла вызывает у него неприятие, поскольку противоречит его индивидуальной системе ценностей или коммуникативному кодексу культурной группы, членом которой он является. Прагматический концептуальный диссонанс ведет к классификации коммуникативного партнера как «чужого»:

– Ребята заканчивают последнюю тренировку, – […] сообщил атташонок. – Завтра начинается «показуха» .

– Не последнюю, а заключительную! – жестко поправил я.

– Простите?

– В авиации случайных слов нет. Слишком близко к Богу . (Ю. Поляков).

8. Изменчивость. В ходе жизни языкового коллектива структура лингвокультурного концепта непрерывно меняется, поскольку меняются внешний для человека мир и внутренняя система ценностей. Концепт утрачивает старые ассоциативные связи и обогащается новыми. Изменения в структуре концепта могут быть связаны с колебаниями степени его актуальности или трансформацией оценочности.

Колебания актуальности увеличивают или уменьшают количество языковых единиц, являющихся средствами апелляции к данному концепту. Примером может послужить возникновение большого числа обозначений насильственной смерти в периоды войн и революций. Так, к эпохе гражданской войны 1917-1922 гг. относятся фразеологизмы со значением ‘расстреливать’ – поставить к стенке, пустить в расход, отправить на раскаяние, отправить на Машук фиалки нюхать, отправить на шлепку, отправить в штаб Духонина и т.д.

Трансформация оценочности выражается в появлении у языковых единиц новых оттенков значения, демонстрирующих изменение отношения социума к концептуализируемому феномену:

Ведь Центральный рынок обслуживает не только пензенцев, но и всех приезжих из ближних и дальних районов области, в том числе мелкооптовых закупщиков. А кого обслуживаем мы в «спальном» районе Пензы? Мы можем рассчитывать лишь на проживающих вблизи бабушек и дедушек с маленькими пенсиями, низкооплачиваемых рабочих, учителей, нищую и безработную молодежь («Деловая Пенза», 11.06.2003).

В данном отрывке автор стремится продемонстрировать низкий уровень дохода покупателей рынка. При этом наименования почти всех перечисляемых групп населения сопровождаются эпитетами со значением ‘бедность’: низкооплачиваемые рабочие, нищая и безработная молодежь, бабушки и дедушки с маленькими пенсиями. Лишь лексема учитель подобного эпитета не имеет, поскольку для носителя современной русской культуры оценочная ассоциация «бедность» прочно вошла в концепт «учитель».

Оценочная трансформация может также выражаться в потере оттенка значения. Так, для русской дореволюционной культуры офицерское звание ассоциировалось с высокой престижностью, кастовой закрытостью и внешним лоском, что обусловливало существование выражений держать себя на офицерской ноге и ставить себя на офицерскую ногу – ‘вести себя особым образом: молодцевато, щегольски, снисходительно-пренебрежительно к окружающим’. В постреволюционной России социальная дистанция между военными и представителями штатского населения существенно уменьшилась и концепт «офицер» утратил вышеуказанные оценочные ассоциации.

9. Трехуровневое лингвистическое воплощение. Лингвокультурный концепт существует в трех уровнях:

1) как системный потенциал, т. е. совокупность средств апелляции к концепту, предлагаемых носителю языка культурой, как накопленное культурой лингвистическое достояние, зафиксированное в лексикографии;

2) как субъектный потенциал, т. е. лингвистическое достояние, хранящееся в сознании индивида. Данный уровень заведомо ỳже предыдущего в том смысле, что ограниченность памяти и различия в образовательном уровне не позволяют индивиду овладеть всей совокупностью языковых средств, апеллирующих к тому или иному концепту. Однако он шире в том смысле, что в нем появляются новые единицы и связи между ними, которые еще не получили фиксации на первом уровне. Например, упоминавшееся выше значение лексемы учитель ­– ‘нищий, малозарабатывающий человек’ ­– еще не получило словарной кодификации, однако оно присутствует в ассоциативно-вербальной сети носителя русского языка. Уровень системного потенциала всегда является вторичным и запаздывающим по отношению к уровню субъектного потенциала;

3) как текстовые реализации, т. е. апелляции к концепту в конкретных коммуникативных целях. Если предыдущие уровни воссоздаются искусственно (первый – при составлении словарей и справочников, второй – путем лингвистического эксперимента), то данный уровень является естественным существованием концепта, отражающим его свойство диалогической направленности. Но этот уровень является и наименее упорядоченным: в каждом конкретном случае текстовой реализации мы имеем дело лишь с незначительной частью концепта, которая оказывается востребована для воплощения определенной коммуникативной потребности. В рамках третьего уровня единый концепт, существующий в культурной и индивидуальной памяти, распадается на субконцепты, функционирующие в отдельных жанрах и дискурсах.

Язык является одновременно сферой реализации культурных ценностей и одним из феноменов, подвергающихся ценностному осмыслению со стороны носителей культуры. Развитие, усложнение и специализация лингвокультурных концептов дают возможность противопоставить концепты и метаконцепты (первичные и вторичные концепты). Сознание носителя языка осуществляет осмысление продуктов предшествующей концептуализации, оформленных как семиотические образования (такие, как язык, текст, жанр, стиль, перевод, дискурс). Продуктами этого осмысления становятся метаконцепты «язык», «текст», «жанр» и т.п. В метаконцепты входят фактуальные знания, рефлексируемые умения, ценностные ориентации и стереотипы, касающиеся языковой системы и коммуникативного процесса. Так, метаконцепт «пунктуация» составляют усвоенные правила расстановки знаков препинания (понятийный элемент метаконцепта), ассоциации со школьными диктантами и экзаменами (образный элемент метаконцепта). В зависимости от социальной и возрастной принадлежности члены языкового коллектива могут относиться к пунктуации либо как к необходимому атрибуту образованности, либо как к хранящейся в памяти компьютера и потому не нуждающейся в запоминании информации (ценностный элемент метаконцепта). Незнание членами языкового коллектива лингвистического термина вовсе не означает отсутствие в коллективном сознании соответствующего метаконцепта.

На основании существующих в их сознании концептов носители языка строят собственные речевые действия и прогнозируют действия своих коммуникативных партнеров:

Константин Потапыч все время помнил, что Иван Васильевич обратился к нему как к педагогу, и добросовестно выполнял его просьбу. Используя каждый удобный момент, он старался внушить ребятам какие-нибудь полезные мысли. Именно поэтому говорил он неприятно-поучительным тоном, как, по его мнению, и должен говорить каждый воспитатель. Конечно, никакой пользы эти нравоучения не приносили… (Г.И.Матвеев).

Приведенный пример демонстрирует концепт педагогического дискурса, существующий в сознании профессионального военного, вынужденного общаться с детьми. Входящая в этот концепт информация о содержании (полезные мысли) и тональности (неприятно-поучительный тон) педагогического дискурса приводят к коммуникативному провалу.

Иван, подходя к учительской, думал: «Несчастный я человек. Дрались все, отвечать мне. Будет она меня мучить. Говорить начнет. Мол, драться нельзя. Мол, выгнать тебя надо из школы. И ведь, что обидно: не выгонят!» (Л.И. Давыдычев).

В данном случае знакомство с таким жанром педагогического общения как проработка дает учащемуся возможность прогнозировать содержание коммуникации (драться нельзя; выгнать тебя надо из школы) и ее ритуально-условный характер (не выгонят!).

Одним из знаменательных моментов смены лингвистических парадигм во второй половине XX века стал отказ от соссюровского тезиса о произвольности языкового знака, т. е. об отсутствии мотивированной связи между означаемым и означающим. Принцип неслучайности именования в культуре стал ключевым для развития лингвокультурной концептологии. В реферируемой работе предлагается основанная на данном принципе ассоциативная модель лингвокультурного концепта.

Концепт является системным образованием и, как всякая система, имеет вход и выход (термины, производные от англ. input и output). Вход системы – точки приложения воздействий среды (взаимодействующих систем), выход системы – точки, из которых исходят реакции системы, передаваемые среде (взаимодействующим системам). Средой, в которой существует концепт, является национальная концептосфера, взаимодействующими системами – другие концепты. Взаимовлияние системы и среды (системы и окружающих систем) осуществляется путем ассоциативного обмена языковыми единицами, в которых опредмечиваются концепты. Возможность этого обмена обусловлена феноменом вторичных (переносных) и фразеологических значений. Ассоциативная структуралингвокультурного концепта включает интразону ­– совокупность ассоциативных входов в концепт, и экстразону ­– совокупность ассоциативных выходов из концепта.

В качестве примера рассмотрим концепт «медведь» на материале словаря В.И. Даля. Обратимся сначала к интразоне концепта. Наименования медведя демонстрируют множественность ассоциативных связей, в которые был вовлечен данный концепт для носителя русского языка эпохи создания словаря:

– любимая пища (мед) → медведь;

– форма и размер стопы → косолапый, лапистый зверь;

– форма хвоста → куцый, куцык;

– сила → ломака, ломыга, костоправ;

– обилие шерсти → косматый, космач, мохнатый, мохнач;

– главенствующее положение в лесу → лесник, лесной архимандрит;

– места дрессировки → сергацкий барин, сморгонский студент и т. д.

В экстразону рассматриваемого концепта входят следующие ассоциации, опредмеченные во вторичных значениях лексемы медведь и во фразеологических и паремиологических единицах, содержащих данную лексему:

– сила → медведь – ‘каток, для укатки дорог’; Богатый силен, что медведь; Не дал Бог медведю волчьей смелости, а волку медвежьей силы!;

– лень, нежелание двигаться → медведь – ‘залежавшийся товар, не идущий с рук’; Силен медведь, да в болоте лежит;

– опасность → Счастлив медведь, что не попался стрелку: и стрелок счастлив, что не попался медведю!;

– обилие шерсти → Брови, что медведь лежат, густые. И космато, да не медведь;

– главенствующее положение в лесу → Хозяин в дому, что медведь в бору: что как хочет, так ворочает и т.д.

Наиболее актуальные для языкового сознания ассоциации являются сквозными, т.е. проникают как в интразону, так и в экстразону концепта (в рассмотренном примере сквозными ассоциациями стали сила, обилие шерсти, главенствующее положение в лесу).

Ассоциирование, формирующее интразону и экстразону концепта, является результатом системного взаимодействия данного концепта с другими концептами. Каждый элемент интразоны концепта является или являлся в прошлом (до утраты языковой единицей мотивировки) элементом экстразоны другого концепта и наоборот. В некоторых случаях мы можем наблюдать зеркальное ассоциирование. Так, в русском жаргоне слово удавка имеет значение ‘галстук’, а слово галстук и фразеологизм пеньковый галстук имеют значение ‘петля-удавка’.

Ассоциации, закрепленные в виде кодифицированных (словарных) значений языковых единиц, составляют ядро концепта. Периферия концепта формируется совокупностью окказиональных ассоциаций. Так, в следующем примере реализуются периферийные элементы экстразоны концепта «брак»: женитьба → самостоятельность, замужество → зависимость:

– А почему Кирилла Выродина Зятьком кличут? Мы с ним в одном блоке живем, только видимся редко .

– А ты что, не знаешь? – удивился Бережной. – Ну ты даешь, а еще сосед. С таким человеком живешь . Он же за дочку генерал-полковника Шишкарева, замкомандующего сухопутными войсками, замуж вышел.

– Женился, – автоматически поправил Обнорский, но подполковник захохотал и с поправкой не согласился:

– Э-э нет, сынок, на генеральских дочках не женятся, за них замуж выходят. Если только у тебя самого, конечно, папаша не маршал. Вот так, потому и Зятек твой соседушка . (А. Константинов).

Культурнозначимые ассоциации основаны на понятийных связях между концептами (сходство, смежность, функциональный перенос и т. п.). К сфере квазикультурных ассоциаций следует отнести вторичные ассоциации, основанные на созвучии или ином формальном сходстве языковых единиц. Наличие подобных связей свидетельствует об актуальности концепта для языкового сознания, но не дает информации о его специфике. Ассоциация по созвучию в целом не характерна для нормально функционирующего человеческого сознания. В языке звуковое ассоциирование проявляется в основном на уровне просторечия (в жаргонах и сленге): выпить Чайковского – ‘выпить чаю’, грузин – ‘лгун, обманщик; человек, который говорит вздор, ерунду’ (от глагола грузить – ‘лгать, обманывать’), Adam and Eve – ‘верить’ (рифма с глаголом believe). В процессе общения подобные средства апелляции к концепту выполняют игровую функцию, их употребление характерно для лиц с низким уровнем речевой культуры:

– Я, братец ты мой, еще лучше случай знаю […]. Помнишь ты поручика Дружкова? Так вот этот самый Дружков делает однажды клопштосом желтого в угол и, по обыкновению, знаешь, высоко ногу задрал… Вдруг что-то: тррресь! Думали сначала, что он на бильярде сукно порвал, а как поглядели, братец ты мой, у него Соединенные Штаты по всем швам! (А.П. Чехов).

Помимо интразоны и экстразоны, содержащих смысловые ассоциации, в ассоциативную структуру концепта входят квазиинтразона – совокупность формальных входящих ассоциаций и квазиэкстразона – совокупность исходящих формальных ассоциаций.

Чем более актуален тот или иной концепт для лингвокультуры, тем выше у носителей языка две взаимодополняющих потребности:

а) придать концепту многочисленные и разнообразные номинирующие его единицы,

б) использовать концепт для метафорического обозначения как можно большего количества других концептов.

Реализация первой потребности выражается в признаке номинативной плотности концепта, второй – в признаке метафорической диффузности.

Признаки номинативной плотности и метафорической диффузности, рассмотренные с точки зрения динамики развития концепта, позволяют построить следующую классификацию концептов:

1. Пропорциональные концепты, т. е. концепты, у которых активно функционируют как интразона, так и экстразона. К этой группе принадлежит рассмотренный выше концепт «медведь».

2. Сформировавшиеся концепты, т. е. концепты, у которых завершилось формирование интразоны, но продолжает функционировать экстразона. К таким концептам в современной культуре относятся концепты животных и природных явлений. Новых обозначений они не получают, но продолжают служить источником вторичной номинации. Подобные концепты являются своего рода строительным материалом для обогащения других концептов.

3. Формирующиеся концепты, т. е. концепты, которые еще не обладают экстразоной, но уже имеют развитую интразону. Примером этого класса концептов являются многочисленные жаргонные наименования, связанные с компьютерным миром. Данная группа концептов может рассматриваться как будущее культуры.

4. Предельные концепты, т. е. концепты, интразона которых постоянно расширяется, а экстразона отсутствует по причине высокой степени абстрактности концептуализируемых понятий. К этой группе принадлежат такие концепты как «счастье», «любовь», «героизм» и т. п. Существуя в сознании человека с древнейших времен, эти концепты постоянно наращивают номинативную плотность, но крайне редко становятся источником метафорических переносов. Они образуют своего рода верхний предел концептуализации.

5. Рудиментарные концепты, т. е. концепты, почти или полностью утратившие интразону и сохранившиеся лишь в составе отдельных единиц своей экстразоны. Примером подобного концепта является некогда актуальный для русской культуры концепт «баклушечного промысла» – ремесла, состоящего в раскалывании осиновых чурочек для изготовления мелких деревянных предметов. Ранее номинативная плотность этого концепта для русскоязычного социума была достаточно велика. Теперь он функционирует лишь в составе немотивированного для среднего носителя языка фразеологизма бить баклуши – ‘заниматься пустяками, бездельничать’.

Ценностная сущность лингвокультурного концепта выражается в том, что он регулярно подвергается фикциональному осмыслению и идеологической эксплуатации. Ассоциации, формирующие концепт, могут быть классифицированы:

а) по признаку отношения к осознаваемой реальности,

б) по признаку наличия идеологической ангажированности.

Рассмотрим первую классификацию. Художественное творчество является неотъемлемой частью культуры, а регулярное потребление его продуктов ­– непременным атрибутом повседневной жизни каждого индивида. Объектами отражения и, следовательно, основаниями для формирования концептов становятся не только элементы окружающего нас материального мира, но и порождения воображаемых авторских или фольклорных миров. Будучи объектами постоянной рефлексии со стороны членов социума, феномены, являющиеся основаниями для образования лингвокультурных концептов, непременно подвергаются регулярному художественному осмыслению. Некоторые из результатов этого осмысления (текстов в широком понимании, включая изобразительные, кинематографические, музыкальные и т.д.) становятся общеизвестными (прецедентными) и, в свою очередь, обогащают концепт новыми элементами. Объем накопленного человечеством текстового достояния, важная роль, которую потребление различных типов текстов играет в культуре, делают неизбежным присутствие фрагментов воображаемых миров в любом лингвокультурном концепте. Все это дает возможность говорить о наличии фикциональной составляющей как о непременной характеристике лингвокультурного концепта. Фикциональному элементу противопоставляется фактуальный, возникающий в сознании на основе знакомства с фактами и ситуациями, которые носитель лингвокультуры считает реальными.

В ряде случаев фикциональные ассоциации оказываются более коммуникативно значимыми, чем фактуальные. Например, концепт «пират», несмотря на то, что ему соответствует явление реального мира, формируется носителем современной культуры в основном под влиянием прецедентных текстов Р.Л. Стивенсона и Р. Сабатини. Феномен пиратства существовал издревле и в различных частях света. Однако слово пират не вызывает в сознании образ древнескандинавского или китайского пирата. Благодаря вышеназванным текстам прототипом пирата становится «джентльмен удачи» ­– европейский (прежде всего английский) морской разбойник XVII-XVIII вв.

– Стойте! Что здесь происходит? – Елизавета Дмитриевна обвела совет негодующим взглядом. – Вы… обсуждаете его поступок как итоги военной игры! Вы забыли, что Тимофей Сель совершил злостное хулиганство! Он… хуже! Он пытался совершить угон судна! Если хотите, это преступление. Мне сказали, что по закону это… пиратский акт.

Все притихли сначала. Потом кто-то хихикнул:

– Страшный пират одноногий Сильвер…

– Сельвер…

– Повесить на рее… (В. Крапивин).

В приведенном примере коммуникант – Елизавета Дмитриевна – прибегает к выражению пиратский акт, чтобы перевести общение в более серьезную тональность. Для нее пиратство ­– составная часть концепта «преступление». Однако она добивается обратного эффекта, поскольку в сознании адресатов высказывания (членов совета пионерской дружины) более значимы не фактуальные, а фикциональные ассоциации, связанные с пиратством (Сильвер, повесить на рее).

С точки зрения идеологической ангажированности в структуре концепта можно выделить:

1) нейтральную составляющую – совокупность ассоциаций, формирование которых протекало естественно, т.е. без целенаправленного воздействия какого-либо социального института;

2) идеологемную составляющую (идеологему), сложившуюся в результате интенциональных действий, направленных на формирование или изменение концепта. Возможностью идеологического влияния на лингвокультуру обладают главным образом властные институты, использующие для этого механизмы открытой пропаганды, манипуляции и принуждения. Идеологическое воздействие может быть направлено на обогащение концепта желательными власти ассоциациями и на отторжение нежелательных. Примером являются изменения номинаций военнослужащих в РСФСР и СССР в 1917-1943 гг. При формировании Красной Армии наименования солдат и офицер были отвергнуты, как несущие нежелательную ассоциацию с царской армией. Их заменили лексемы красноармеец и командир. В годы Великой Отечественной войны номинации солдат и офицер были законодательно вновь введены в оборот для построения ассоциации с героическим прошлым России.

Во второй главе «Лингвокультурная концептуализация и метаконцептуализация прецедентных феноменов» рассматривается прецедентная концептосфера и обусловливающие ее существование потребности мышления и коммуникации, анализируются типы прецедентных феноменов и строятся их модели.

При образовании большинства лингвокультурных концептов действуют логические механизмы генерализации, заключающиеся в переходе от индивидуальных явлений, ситуаций, процессов к их отождествлению путем определения общих признаков и абстрагирования от частностей. Иными словами, преобладающим типом концептов являются концепты классов (например, концепт «река» объединяет множество объектов, соответствующих классообразующим признакам ‘постоянный водный поток значительных размеров с естественным течением по руслу от истока до устья’). Однако существует группа концептов, ориентированных не на обобщение множества феноменов, а на утверждение уникальности и культурной значимости индивидуального объекта. Эти концепты удовлетворяют потребность лингвокультуры в экземплификации – обеспечении мышления и коммуникации средствами наглядности и иллюстративности. Объекты и события, ставшие основаниями для подобной концептуализации, обозначаются в лингвистике как прецедентные феномены и формируют в рамках лингвокультуры прецедентную концептосферу.

В процессе коммуникации концепты прецедентных феноменов могут выполнять следующие функции:

- экспрессивно-декоративную, т.е. служить средством украшения речи, придавать ей яркость,

- экономии речевых средств, т.е. способствовать лаконичному выражению мысли,

- парольно-идентифицирующую, т.е. давать коммуникантам возможность продемонстрировать друг другу общую групповую принадлежность,

- персуазивную, т.е. выступать в роли авторитета или антиавторитета,

- людическую, т.е. снижать напряженность общения путем обмена загадками-реминисценциями,

- эвфемистическую, т.е. выражать табуизированные или неприятные для коммуникативного партнера смыслы путем иносказания.

В сознании представлены две формы концептов прецедентных феноменов:

а) единичные прецедентные феномены,

б) прецедентные миры.

К единичным прецедентным феноменам относятся прецедентные личности (Наполеон, Гагарин, Цезарь), события (битва при Ватерлоо, Ночь длинных ножей, совет в Филях), артефакты (коробка из-под ксерокса, хрустальный башмачок), географические объекты (Париж, Китеж-град), животные (Буцефал, Белка и Стрелка).

Наиболее сложную структуру имеют концепты прецедентных личностей. Концептуализация человека может осуществляться на трех уровнях:

1. Уровень внеличностной концептуализации. На данном уровне концепт насыщается языковыми единицами вне зависимости от каких-либо индивидуальных характеристик концептуализируемого человека. К этому уровню относится прежде всего имянаречение при рождении и наделение фамилией.

2. Уровень самоконцептуализации. Человек может одновременно являться объектом и субъектом концептуализации, выбирая и регулируя языковые средства собственного обозначения. К уровню самоконцептуализации относятся:

▪ Юридическая смена имени или фамилии. В современном социуме это стремление индивида к созданию ассоциативной связи между собой и другим лицом (супругом, одним из родителей, человеком, воспитавшим данного индивида, эстрадным или политическим кумиром и т.п.), желание избежать неблагозвучия или иных непрестижных формальных ассоциаций, подчеркнуть национальную принадлежность и т.п.

▪ Ономастическая мимикрия – неофициальная смена имени, при которой, например, человек по имени Рустам представляется как Роман, Алевтина как Алла. Основная причина – желание избежать негативных национальных или социальных ассоциаций, а также следование языковой моде (прекрасным примером является персонаж фильма «Москва слезам не верит», в 1950-х годах представлявшийся окружающим как Рудольф, а в 1980-х как Родион).

▪ Псевдоним – вымышленное имя, применяющееся при общении в рамках определенных дискурсов. При выборе псевдонима, как правило, налицо двойная мотивация: сохранение инкогнито и придание собственному концепту более престижных ассоциаций. До недавнего времени использование псевдонимов было прерогативой деятелей искусства и политики. К настоящему моменту ситуация изменилась в связи с широким распространением Интернет-общения, а именно – жанров чата и форума, где псевдонимами (так называемыми «никами») пользуются все участники.

3. Уровень социальной концептуализации. Наличие именно этого уровня позволяет говорить о прецедентности личности для социума в целом или какой-либо микрогруппы. Если на уровне внеличностной концептуализации и самоконцептуализации развивается только интразона концепта, то на данном уровне у концепта может сформироваться экстразона.

На уровне социальной концептуализации происходит приоритетный отбор из уже имеющихся у индивида имен и обогащение новыми средствами номинации. Интразона концепта прецедентной личности включает:

▪ Имя концепта – наиболее распространенное и нейтральное средство номинации прецедентного индивида. В качестве такового обычно выступает семейное наименование (фамилия), реже – получившие официальное признание псевдоним (Троцкий – псевдоним советского государственного деятеля Л.Д. Бронштейна; Babeuf – псевдоним деятеля французской революции Франсуа Ноэля) или прозвище (Che Guevara – прозвище деятеля кубинской революции Эрнесто Гевары де ла Серна, возникшее из-за свойственного его речи слова-паразита Che! – «Послушай!»; Caligula – прозвище римского императора Гая Юлия Цезаря Германика, происходящее от названия коротких солдатских сандалий, которые он носил в детстве).

▪ Менее употребляемые элементы официального имени. Например, лидера кубинской революции Ф. Кастро в советское время часто обозначали личным именем, опуская фамилию: (Мы с тобой, Фидель! – популярный лозунг советского времени).

▪ Патетические именования: Le Roi Soleil (Король-Солнце) – король Франции Людовик XIV, Железный Феликс – председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем Ф.Э. Дзержинский, Atatürk (Отец турок) – имя, присвоенное национальным собранием Турции президенту Мустафе Кемалю.

▪ Прозвища. Данный вид номинации отличается наибольшим разнообразием средств и предоставляет обширную информацию о концепте прецедентной личности. Основными типами прозвищ, реализуемых в совренной коммуникации, являются следующие:

- Намек на какие-либо объективные характеристики лица. В качестве таковых могут выступать внешность (специфичная форма головы А.С. Волошина → Сахарная голова), возраст (С.В. Кириенко – Киндер-Сюрприз) и т.п.

- Эмфатизация определенной черты характера, манеры поведения, привычки: Сunctator (Медленный) – Квинт Фабий Максим, римский полководец и государственный деятель, А.Ф. Керенский – Главноуговаривающий и Главноуспокаивающий (поскольку, занимая пост верховного главнокомандующего, реальной власти не имел и мог лишь уговаривать и успокаивать бунтующие войска).

- Трансформация или интерпретация прецедентных высказываний индивида. Так, прозвища В.В. Жириновского – Владимир Юристович и Сын юриста связаны с его афоризмом «Моя мама – русская, а папа – юрист».

- Отсылка к эпизодам биографии прецедентной личности: А. Чубайс – господин Ваучер (от реализовавшейся под его руководством программы по приватизации государственного имущества), П.С. Грачев – Грачев-Белодомский (за руководство осадой Белого Дома в октябре 1993 г.)

Квазиинтразона концепта прецедентной личности включает:

▪ Прозвище, основанное на трансформации онима без привнесения какой-либо дополнительной фактуальной информации о номинируемом. Прозвище имеет чисто оценочную направленность – пренебрежительно-ироническую или откровенно-негативную. Чаще всего оно строится на этимологизации (ложной или истинной), сокращении, звуковой субституции: Билл Клинтон – Блин Клинтон, Клин Блинтон, Ф. Кастро – Федя Касторкин, Федя Костров, С.В. Степашин – Степашка, Степка. Сюда же относятся случаи «ономастической контрабанды» (термин Н.В. Васильевой) – употребления «домашних» имен людей, кругу которых говорящий заведомо не принадлежит: Паша, Павлик – П.С. Грачев, дядя Витя – В.С. Черномырдин.

Экстразона концепта прецедентной личности включает:

▪ Переносные значения имени индивида: столыпин – ‘вагон, оборудованный для перевозки заключенных’, квислинг – ‘предатель’ (по имени В. Квислинга – лидера норвежских фашистов, содействовавшего захвату Норвегии Германией).

▪ Трансонимизация (переход онима из одного разряда в другой):

- Переход в разряд географических названий. Изменение оценочной составляющей концепта прецедентной личности находит выражение в практике переименований. Ср. топонимическую историю одного из городов Украины: возникновение в период царствования Екатерины II, когда концепт правящей императрицы был исключительно актуален и имел положительную окраску → название Екатеринослав (т.е. «Екатерина славься!»), изменение оценочности концепта «Екатерина II» при императоре Павле на крайне негативную → переименование в Новороссийск (как центр Новороссии), новое изменение оценочности при Александре I → вновь переименование в Екатеринослав, негативное отношение советской власти к топонимам, содержащим имена членов императорской фамилии → переименование в Днепропетровск (по названию реки Днепр и фамилии советского деятеля Г.И. Петровского), деактуализация и деконцептуализация фигуры Г.И. Петровского в последующие годы (сейчас мало кто помнит это имя) → отсутствие переименования в период ликвидации советских топонимов.

- При особенно высокой актуальности концепта имя политика проникает также в сферу образования антропонимов. Ср. имена, появившиеся в первые годы советской власти: Вилен – «В.И. Ленин», Тролебузина – «Троцкий, Ленин, Бухарин, Зиновьев», Сталий и Сталь – от фамилии «Сталин».

- Отыменные дериваты: гитлеровец – ‘солдат или офицер немецко-фашистской армии в период гитлеризма’, керенка – ‘бумажный денежный знак, выпускавшийся при Временном правительстве Керенского’, черномырдизм – ‘какое-либо неправильно употребленное слово, нарушение грамматических или стилистических правил’.

- Устойчивые сочетания с именем политика или отыменными дериватами: столыпинский галстук – ‘виселичная петля’ (П.А. Столыпин был инициатором жестоких мер против участников восстания 1905 г.), свистеть как Троцкий – «лгать, фантазировать, болтать» (Л.Д. Троцкий был известен как искусный оратор).

Квазиэкстразона концепта прецедентной личности включает:

▪ Переносные значения имени, основанные на ложной этимологизации: Бухарин – ‘алкоголик’ (по аналогии с глаголом бухать – ‘пить спиртное’).

Концепты единичных прецедентных феноменов обычно находятся в системной взаимосвязи и регулярно функционируют в коммуникации в устойчивых связках друг с другом. Это позволяет констатировать факт существования более сложных элементов прецедентной концептосферы – концептов прецедентных миров. Концептуализируемые прецедентные миры могут быть плодом авторского воображения и входить в сознание носителей культуры в результате знакомства с художественными текстами. В этом случае они формируют метаконцепты прецедентных текстов. Ниже приводится пример апелляции к метаконцепту воображаемого мира «Собачье сердце». Цель апелляции – экспрессивное выражение отношения к политической и культурной ситуации 1990-х годов:

Одна половина прессы навевала на него тоску, сродную с тем отвращением, что навевала другая: дети Шарикова грызлись с детьми Швондера, обвиняя друг друга во всевозможных грехах (А. Варламов).

Концептуализируемые миры могут возникать в результате реконструкции исторического прошлого. В этом случае мы имеем дело с концептами исторических эпох и периодов. В следующем примере также для выражения отношения к периоду 1990-х автор прибегает к концепту реконструируемого мира «нацистская Германия»:

По телевизору между тем показывали те же самые хари, от которых всех тошнило последние двадцать лет. Теперь они говорили точь-в-точь то самое, за что раньше сажали других, только были гораздо смелее, тверже и радикальнее. Татарский часто представлял себе Германию сорок шестого года, где доктор Геббельс истерически орет по радио о пропасти, в которую фашизм увлек нацию, бывший комендант Освенцима возглавляет комиссию по отлову нацистских преступников, генералы СС просто и доходчиво говорят о либеральных ценностях, а возглавляет всю лавочку прозревший наконец гауляйтер Восточной Пруссии (В. Пелевин).

Актуальность концептов прецедентных миров измеряется в трех уровнях:

1) персонажная актуальность – количество персонажей из данного текста или данной эпохи, вошедших в концепт прецедентного мира;

2) событийная актуальность – количество событий и ситуаций, вошедших в концепт;

3) цитатная актуальность – количество цитат из текста или высказываний деятелей эпохи, вошедших в концепт.

В третьей главе «Лингвокультурные концепты и метаконцепты в смеховой картине мира» обосновывается значимость моделирования концептов и метаконцептов смеховой картины мира для исследования лингвокультуры в целом, рассматриваются закономерности коммуникативного функционирования жанра анекдота в современной культуре, определяется понятие жанровой саморефлексии, моделируется саморефлективный метаконцепт анекдота, анализируются системообразующие концепты смеховой картины мира, осуществляется моделирование ряда конкретных концептов и метаконцептов, реализующихся в современном русском анекдоте.

Одной из центральных проблем исследования таких глобальных систем человеческой жизнедеятельности как культура и язык является вопрос о критерии принадлежности системе. Тесная взаимосвязь языка и культуры обусловила сходство подобных критериев, выработанных культурологией и лингвистикой независимо друг от друга. Тот или иной феномен может быть признан элементом культуры, если он обладает свойством типичности (C. Kluckholn, K.P. Hansen), проявляющейся в известности большинству членов социума и межпоколенной трансмиссии (П.Н. Донец). Принадлежность к системе языка определяется критерием устойчивости, показателями которой служат признаки массовости употребления и инвариантности формы воспроизведения (В.М. Савицкий, О.А. Кулагина).

Признаком, демонстрирующим одновременную культурную типичность и языковую устойчивость единицы, т.е. гарантирующим ее принадлежность к комплексной системе лингвокультуры (концептосфере), является смеховая востребованность – подверженность коммуникативным трансформациям, направленным на достижение комического эффекта. Иными словами, все, что воспринимается социумом как культурно значимое и лингвистически устойчивое, непременно подвергается осмеянию.

Связь осмеиваемости с типичностью и устойчивостью обусловлена двумя моментами:

1) типичность и устойчивость единицы обеспечивают способность к осмеянию, поскольку осмеиваемое должно быть легко узнаваемым;

2) типичность и устойчивость единицы провоцируют потребность в осмеянии, поскольку человеческое сознание нуждается в регулярной трансформации всего застывшего.

В рамках лингвокультуры может быть выделена смеховая картина мира, в которой непременно отражаются важнейшие для социума концепты и метаконцепты. В качестве основной сферы реализации смеховой картины мира в данной работе рассматривается анекдот – фольклорный жанр, наиболее активно развивающийся в современной культуре.

Анекдоты являются текстами, концентрирующими в себе бытовую оценочность. Именно они закрывают ту нишу, которую оставляют после себя постепенно уходящие из коммуникации порождения аграрного общества – пословицы и поговорки. Для индустриального общества и урбанистической культуры характерно более негативное отношение к открытому дидактизму в быту. Утилитарные ценности не эксплицируются в виде сентенций, но имплицитно инкорпорируются в состав смеховых текстов. Таким образом снимается значительная доля ответственности говорящего за провозглашаемую ценность («это шутка и ничего более»), открываются возможности для конформистского отказа от ценности, если она противоречит картине мира адресата.

Помимо универсальной функции трансформации всего типичного и устойчивого анекдот может выполнять более частные социокультурные функции. Таковыми являются функция адаптации к негативным жизненным обстоятельствам, функция противостояния давлению власти, функция передачи табуированной информации от поколения к поколению.

Доказательством всеобъемлющего характера картины мира, которая строится в пределах анекдота, является свойственная этому жанру саморефлексивность. Рассмотрим данную жанровую характеристику подробнее. С точки зрения лингвокультурной концептологии речевой жанр является полем реализации определенного спектра социальных ценностей и основанных на них лингвокультурных концептов. Для некоторых жанров этот спектр относительно узок. Например, в жанре угрозы востребованными оказываются лишь ценности, связанные с эмоциональным концептом «страх». В рамках других речевых жанров спектр реализуемых ценностей может быть гораздо шире. Эту градуируемую характеристику жанра мы будем называть его концептуальной насыщенностью. Максимального уровня концептуальная насыщенность достигает, когда в картину мира, конструируемую в текстах данного жанра, входят определенная фактуальная информация о самом жанре и ценностное отношение к нему. Иными словами, сам жанр фигурирует в качестве одного из активизируемых в нем метаконцептов.

Саморефлексия в чистом виде присутствует в достаточно ограниченном числе жанров. Таковыми являются, во-первых, жанры научного дискурса (например, научная статья о жанровых особенностях научной статьи, диссертация о языке диссертаций и т.п.), во-вторых, фольклорные жанры: пословица (ср. Хороша пословица в лад да в масть; На пословицу, что на дурака, и суда нет; Пословица плодуща и живуща) и пришедший ей на смену анекдот. Таким образом, саморефлективными оказываются именно те жанры, которые концентрируют в себе аксиологически полярные пласты человеческого сознания – научную и утилитарно-бытовую картины мира.

Метаконцепт «анекдот», возникающий в результате жанровой саморефлексии, включает следующие элементы:

1. Общеоценочные характеристики анекдота. Анекдоты оцениваются по критериям новизны/устарелости, успешности/неуспешности комического эффекта, интеллектуальности/глупости, приличия/пошлости. Так, в следующем тексте реализуется признак устарелости как отрицательная характеристика анекдота:

– Скажите, вы, случайно, не из Москвы?

– Нет.

– И не знали моей бабушки?

– Нет, а что?

– Просто Вы рассказываете анекдоты, которые я слышал от нее пятьдесят лет назад.

2. Социокультурная роль анекдота. Анекдот воспринимает себя как явление неугодное властным верхам и наказуемое:

– Как возникает анекдот? Садятся и выдумывают?

– Нет, сначала придумывают, а потом садятся.

Одновременно подчеркивается необходимость анекдота массам для реализации отрицательной социальной энергии:

Встречаются два друга:

– Новые анекдоты есть?

– Нет.

– И у меня нет. Во времена настали – и анекдотов-то новых нет!

3. Коммуникативная роль анекдота. Понимание анекдота – показатель коммуникативной компетенции, необходимой члену социума, неспособность понять анекдот – признак умственной неполноценности или принадлежности к иной культуре:

В немецком институте русской филологии идет семинар. Тема семинара – русские анекдоты. Преподаватель рассказывает следующий анекдот:

Летит новый русский на самолете в Германию. Самолет заходит на посадку, стюардесса объявляет: «Уважаемые пассажиры, наш самолет совершает посадку в городе Баден-Баден». Новый русский возмущенно: «Зачем два раза повторять, для лохов что ли?»

Преподаватель предлагает обсудить смысл этого анекдота, однако из студентов никто ничего не понял, все напряженно думают. Вдруг с задней парты раздается истерический хохот. Студент тянет руку и отвечает: «В Баден-Бадене нет аэропорта».

Ситуация рассказывания анекдота является статусно окрашенной, отсутствие смеховой реакции (искренней или неискренней) подразумевает неуважение к собеседнику:

Начальник рассказывает подчиненным анекдот. Все, кроме одного, смеются.

– А ты что не смеешься?

– Бессмысленно, я завтра увольняюсь.

4. Внутритекстовые характеристики анекдота. Анекдот рефлексирует клишированность собственных сюжетов и зацикленность на определенных персонажах:

Суперфинал передачи «Угадай анекдот», на кону 1.000.000 рублей.

Участник №1: «Я угадаю этот анекдот с 7 слов».

Участник №2: «Я угадаю этот анекдот с 6 слов».

Участник №1: «Я угадаю этот анекдот с 5 слов!»

Участник №2: «Ну а я угадаю этот анекдот с 4 слов!!!»

Участник №1: «Пусть угадывает, зараза такая».

Ведущий: «Возвращается муж из командировки…»

Таким образом, саморефлексии подвергаются практически все значимые признаки анекдотного жанра и аспекты его функционирования. Основным отличием фольклорной саморефлексии от научной является ее фрагментарная рассредоточенность по многочисленным текстам вместо концентрации в одном.

В картине мира каждого жанра можно выделить один или несколько системообразующих концептов, выражающих потребности носителя культуры, ради удовлетворения которых создается данный жанр. Все прочие концепты, функционирующие в картине мира данного жанра, являются средством конкретизации системообразующих концептов. В жанре мелодрамы таковым является концепт «любовь», в жанре детектива – концепт «тайна», в жанре трагедии – концепт «несчастье». В смеховой картине мира, реализуемой в жанре анекдота, можно выделить четыре системообразующих концепта:

1. Концепт «нелепое». Данный концепт связан с соревновательностью внутри социума, в свою очередь восходящей к биологической борьбе за выживание. Основой комического эффекта здесь является чужая нелепость, вызывающая приятное чувство собственного превосходства. Концепт «нелепое» реализуется в анекдотах о людях с физическими недостатками (заиках, дистрофиках, карликах, толстяках и т.п.). Однако в большей мере смеховое сознание привлекает не внешняя, а внутренняя нелепость. Очень большое количество анекдотов посвящено различным видам глупости и их носителям. Так, в анекдотах о чукче часто высмеивается глупость как неумение обращаться с техникой и прочими благами цивилизации, в анекдотах о работнике ГИБДД – глупость как неумеренная жадность, в анекдотах о наркоманах – глупость как заторможенная реакция на действительность.

2. Концепт «страшное». Вербализация любой эмоции в форме связного рассказа ослабляет данную эмоцию (закон поглощения эмоций). Помещение страшного в комический контекст дает возможность временного освобождения от страха. В наибольшей мере концепт «страшное» реализуется в так называемом «черном юморе» (медицинские анекдоты, анекдоты о несчастных случаях, маньяках и т.п.). Событие, вызывающее волну страха в обществе, непременно провоцирует появление серии смеховых текстов (ср. анекдоты о Чернобыле, о событиях 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке, о пожаре Останкинской башни). Поскольку страх смерти является одним из главных человеческих страхов, то очень большое количество анекдотов построено на различных способах эвфемистического обозначения смерти:

- Человеку свойственно ошибаться . – издалека начал командир воинской части разговор с женой сапёра (Ошибка сапера = смерть).

- Доктор, а когда меня выпишут?

- Когда распрямится ваша кардиограмма (Прямая кардиограмма = смерть).

Если анекдоты, посвященные нелепости, не теряют комичности, будучи рассказанными как реальные происшествия, то анекдоты-страшилки от этого приобретают трагическое звучание. Смеховой основой анекдотов описываемой группы является не содержание текста, а жанровая тональность.

3. Концепт «запретное». Обращение к данному концепту позволяет носителю культуры временно освободиться от давлеющих над ним социальных табу. Концепт «запретное» реализуется в многочисленных анекдотах на сексуальные и копрологические темы. Механизм получения удовольствия от подобных текстов близок к удовольствию от инвективной лексики. К этой же группе относятся анекдоты, связанные с реализацией агрессии. В этих анекдотах также часто возникают темы смерти и увечья, но жертвами становятся персонажи, с которыми средний носитель языка себя не отождествляет. Обычно это представители властных органов (милиция, ГИБДД, налоговая инспекция и т.п.), агрессия по отношению к которым не может быть вербализована в непосредственном общении с ними.

4. Концепт «претенциозное». Функционирование данного концепта в смеховой культуре также основано на компенсации невозможного в культуре официальной. Все, что в обыденной жизни воспринимается как высокое, в смеховых текстах подвергается снижению, замене на противоположность. Например, атрибуты власти в официальной культуре – мудрость и сила, в смеховой – глупость и бессилие, атрибут врача в официальной культуре – милосердие, в смеховой – равнодушие. Подобные тексты всегда построены по модели «переход от высокого к низкому»:

- Товарищ капитан, вы меня спасли от смерти на фронте. Я буду благодарен вам до самой смерти!

- Хммм . Не припомню, как это было .

- Да вы бежали . а я за вами . (переход от героизма к трусости).

Скакал Иван Царевич три дня и три ночи. Пока у него скакалку не отобрали (переход от сказочного героя к маленькому ребенку).

В заключении диссертации подводятся итоги исследования и намечаются перспективы дальнейшего развития его результатов. Лингвокультурная концептология, основанная на принципе системного взаимодействия языка, сознания и культуры, позволяет свести воедино множество прежде изолированных лингвистических и экстралингвистических теорий. Соотнесение феномена культурной ценности с эмпирически верифицируемыми лингвистическими и ментальными структурами в значительной мере снимает неопределенность и расплывчатость данной категории. Изучение лингвокультурных концептов открывает возможности для построения моделей языкового сознания и коммуникативного процесса с точки зрения динамики столкновения и/или согласования различных типов ценностей: инокультурных и автохтонных, институциональных и персональных, фактуальных и фикциональных, идеологемных и идеологически нейтральных, официальных и карнавальных, микрогрупповых и макрогрупповых и т.д. Перспективами данного исследования являются построение классификации языковых личностей, основанной на приоритетности различных типов концептов и метаконцептов, дальнейшая детализация ассоциативной модели концепта, выявление специфики концептосфер отдельных дискурсов и жанров.

Основные положения диссертации отражены

в следующих публикациях:

Монографии

1. Слышкин Г.Г. Лингвокультурные концепты и метаконцепты. – Волгоград: Перемена, 2004. – 260 с. (13,5 печ. л.)

2. Слышкин Г.Г., Ефремова М.А. Кинотекст (опыт лингвокультурологического анализа). – М.: Водолей Publishers, 2004. – 153 с. (9,6 п. л.)

3. Слышкин Г.Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе: Монография. – М.: Academia, 2000. – 128 с. (8,6 п. л.)

Рецензии:

Карасик В.И. // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 6 «Языкознание». РЖ. М.: ИНИОН РАН, 2001. – № 3. – С. 31-38.

Листрова-Правда Ю.Т. // Вестник Воронежского государственного университета. Серия «Лингвистика и межкультурная коммуникация». – 2002. – № 1. – С. 111-116.

Статьи

4. Слышкин Г.Г. Лингвокультурный концепт как системное образование // Вестник Воронежского государственного университета. Серия «Лингвистика и межкультурная коммуникация». – 2004. – № 1. – С. 29-34. (0,5 п. л.)

5. Слышкин Г.Г. Государственные деятели: след в языковом сознании // Обозреватель-Observer: Научно-аналитический журнал. ­– М., 2004. – № 8. – С. 116-125. (0,8 п. л.)

6. Слышкин Г.Г. Ассоциативная модель лингвокультурного концепта // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. Специальный выпуск «Актуальные проблемы гуманитарных наук». – 2004. – № 1. – С. 158-163. (0,4 п. л.)

7. Слышкин Г.Г. Концепт фильма «Семнадцать мгновений весны» в русской лингвокультуре // Вестник Самарского государственного университета. Гуманитарный выпуск. – 2004. – № 1. – С. 179-188. (1 п. л.)

8. Слышкин Г.Г. Проблема концептуализации человека в языке и дискурсе // Вестник Волгоградского государственного медицинского университета. ­– 2004. – № 11. – С. 85-87. (0,4 п. л.)

***

9. Слышкин Г.Г. Ценность лингвокультурная vs ценность философская // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия «Социально-экономические науки и искусство». – 2004. – № 2. – С. 46-50. (0,4 п. л.)

10. Слышкин Г.Г. Реализация агрессии в жанре анекдота (на материале концепта «теща») // Антропологическая лингвистика: проблемы лингвоконцептологии, лингвистической гендерологии, лингвистики текста, семантики и стилистики. Вып. 3.: Сб. науч. тр. – Волгоград: «Колледж», 2004. – С. 70-93. (1 п. л.)

11. Слышкин Г.Г. Мир Шерлока Холмса в русской лингвокультуре // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия «Филологические науки». – 2003. – № 4. – С. 89-98. (1 п. л.)

12. Карасик В.И., Слышкин Г.Г. Лингвокультурный концепт как элемент языкового сознания // Методология современной психолингвистики. – Москва-Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2003. – С. 50-57. (0,5 п. л.)

13. Слышкин Г.Г. Современный русский анекдот: функции и ценностные доминанты // Аксиологическая лингвистика: игровое и комическое в общении: Сб. науч. тр. – Волгоград: Перемена, 2003. – С. 190-202. (0,7 п. л.)

14. Слышкин Г.Г. Социокультурные и гендерные характеристики антропонимов в русском анекдоте // Гендер: Язык, культура, коммуникация: Сб. докладов Второй международной конференции. – М.: МГЛУ, 2002. – С. 280-285. (0,4 п. л.)

15. Карасик В.И., Слышкин Г.Г. Защита диссертации как жанр научного дискурса // Слово и контекст: Филологический сборник к 75-летию Н.С. Валгиной: Сб. науч. тр. – М.: МГУП, 2002. – С. 88-99. (0,8 п. л.)

16. Слышкин Г.Г. Саморефлексия речевого жанра // Аксиологическая лингвистика: проблемы теории дискурса, стилистики, семантики и грамматики: Сб. науч. тр. – Волгоград: Колледж, 2002. – С. 25-32. (0,4 п. л.)

17. Слышкин Г.Г. Гендерная концептосфера современного русского анекдота // Гендер как интрига познания. Гендерные исследования в лингвистике, литературоведении и теории коммуникации: Альманах. – М.: Рудомино, 2002. – С. 66-73. (0,5 п. л.)

18. Слышкин Г.Г., Ефремова М.А. Перспективы изучения языковой личности, находящейся в инокультурной ситуации // Актуальные проблемы современной филологии: Сб. науч. тр. – Волгоград: Колледж, 2002. – С. 107-110. (0,3 п. л.)

19. Слышкин Г.Г. Проблемы моделирования смеховой лингвокультуры // Русская музыка в контексте мировой художественной культуры: Доклады Междунар. науч. конф. – Волгоград-Саратов, 2002. – С. 238-242. (0,3 п. л.)

20. Слышкин Г.Г. Аксиология языковой личности и сфера наивной лингвистики // Социальная власть языка: Сб. науч. тр. – Воронеж: ВГУ, 2001. – С. 87-90. (0,3 п.л.)

21. Карасик В.И., Слышкин Г.Г. Лингвокультурный концепт как единица исследования // Методологические проблемы когнитивной лингвистики: Сб. науч. тр. – Воронеж: ВГУ, 2001. – С. 75-80. (0,4 п. л.)

22. Слышкин Г.Г. К проблеме составления лингвокультурологического концептуария // Языковая личность: проблемы когниции и коммуникации: Сб. науч. тр. – Волгоград: Колледж, 2001. – С. 27-31. (0,35 п. л.)

23. Слышкин Г.Г. Межкультурная компетенция и концепт «перевод» // Языковая личность: проблемы коммуникативной деятельности: Сб. науч. тр. – Волгоград: Перемена, 2001. – С. 60-64. (0,35 п. л.)

24. Слышкин Г.Г. Дискурс и концепт (о лингвокультурном подходе к изучению дискурса) // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: Сб. науч. тр. – Волгоград: Перемена, 2000. – С. 38-45. (0,5 п. л.)

25. Слышкин Г.Г. Прецедентный текст: структура концепта и способы апелляции к нему // Проблемы речевой коммуникации: Сб. науч. тр. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2000. ­­– С. 62-68. (0,4 п. л.)

26. Слышкин Г.Г. Концепты прецедентных текстов в карнавальном отражении // Традиции русской художественной культуры: Сб. науч. тр. Выпуск 3. – Москва-Волгоград, 2000. – С. 203-212. (0,5 п. л.)

27. Слышкин Г.Г. Номинативное использование концептов прецедентных текстов // Когнитивные аспекты языковой категоризации: Сб. науч. тр. – Рязань: РГПУ им. С.А. Есенина, 2000. – С. 205-210. (0,6 п. л.)

28. Слышкин Г.Г. Концепты прецедентных текстов: классификация по степени опосредованности восприятия // Языковая личность: проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики. – Волгоград: Перемена, 1999. – С. 73-79. (0,4 п. л.)

29. Слышкин Г.Г. Текстовая концептосфера и ее единицы // Языковая личность: аспекты лингвистики и лингводидактики: Сб. науч. тр. – Волгоград: Перемена, 1999. – С. 18-26. (0,5 п. л.)

30. Слышкин Г.Г. Апелляция к прецедентным текстам в дискурсе // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты: Сб. науч. тр. – Волгоград-Саратов: Перемена, 1998. – С. 197-206. (0,5 п. л.)

31. Слышкин Г.Г. Этикетная, мотивационная и провокационная стратегии использования концепта “честь” в дискурсе // Языковая личность: вербальное поведение: Сб. науч. тр. – Волгоград: Изд-во “РИО”, 1998. – С. 137-142. (0,4 п. л.)

32. Слышкин Г.Г. Концепт чести в американской и русской культурах (на материале толковых словарей) // Языковая личность: культурные концепты: Сб. науч. тр. – Волгоград-Архангельск: Перемена, 1996. – С. 54-60. (0,4 п. л.)

33. Слышкин Г.Г. Роль изучения иностранных языков в комплексе культурологических дисциплин // Подготовка учителя в педагогическом колледже: проблемы технологии: Сб. науч. тр. – Волгоград: Перемена, 1996. – С. 189-193. (0,3 п. л.)

Тезисы

34. Слышкин Г.Г. Лингвокультурный концепт: номинативная плотность и номинативная диффузность // Аксиологическая лингвистика: проблемы и перспективы: Материалы Междунар. науч. конф. – Волгоград: Колледж, 2004. – С. 96-98. (0,2 п. л.)

35. Слышкин Г.Г. Базовые концепты смеховой картины мира // Языковое сознание: устоявшееся и спорное. XIV международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации: Тезисы докладов. – М.: ИЯ РАН, 2003. – С. 249-250. (0,1 п. л.)

36. Слышкин Г.Г. Аксиология массово-информационного дискурса Великой Отечественной войны (на материале названий общеармейских газет) // Филология и культура: Материалы Междунар. науч. конф. – Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2003. – С. 418-420. (0,1 п. л.)

37. Слышкин Г.Г. Наивная классификация анекдотов (гендерный аспект) // Гендер: Язык, Культура, Коммуникация: Материалы Междунар. науч. конф. – М.: МГЛУ, 2003. ­– С. 101-102. (0,1 п. л.)

38. Слышкин Г.Г. Межкультурная коммуникация: проблема медиатора // Текст и комментарий – 2: Материалы круглого стола. – М.: МАКС Пресс, 2002. – С. 33-34. (0,1 п. л.)

39. Карасик В.И., Слышкин Г.Г. Культурные концепты в индивидуальном и коллективном сознании // Язык в пространстве и времени: Материалы Междунар. науч. конф. Часть 1. – Самара: СамГПУ, 2002. (0,1 п. л.)

40. Слышкин Г.Г. Межкультурная коммуникация в карнавальном отражении // Язык и межкультурные коммуникации: Материалы Междунар. науч. конф. – Уфа: Изд-во БГПУ, 2002. – С. 150-151. (0,1 п. л.)

41. Слышкин Г.Г. Малые виды дискурса (на примере транспортного дискурса) // Язык в мире и мир в языке: Материалы Междунар. науч. конф. – Сочи – Карлсруэ – Краснодар: Кубанский гос. ун-тет, 2001. ­– С. 88-89. (0,1 п. л.)

42. Слышкин Г.Г. Концептологический анализ институционального дискурса // Филология и культура: Материалы Междунар. науч. конф. Ч. 1. – Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р.Державина, 2001. – С. 34-36. (0,1 п. л.)

43. Слышкин Г.Г. Институциональный дискурс: проблема членения времени // Пространство и время в языке: Материалы Междунар. науч. конф. Часть 3. – Самара: Изд-во СамГПУ, 2001. – С. 38-41. (0,2 п. л.)

44. Слышкин Г.Г. Наивнолингвистический элемент коллективного сознания // Язык, познание, культура на современном этапе развития общества: Материалы всероссийск. науч. конф. – Саратов: СГАП, 2001. – С. 60-61. (0,1 п. л.)

45. Слышкин Г.Г. Прецедентные имена и проблема национальной идентичности // Развитие и взаимодействие национальных культур как фактор стабильности межэтнических отношений в полиэтническом регионе: Материалы всероссийск. научно-практич. конф. – Астрахань: Изд-во Астраханского гос. пед. ун-та, 2000. – С. 28-29. (0,1 п. л.)

46. Слышкин Г.Г. Концепты прецедентных текстов в языковом сознании // Языковое сознание: содержание и функционирование. XIII международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации: Тез. докл. – М.: ИЯ РАН, 2000. – С. 227-228. (0,1 п. л.)

47. Слышкин Г.Г. Прецедентный текст в свете концептологического анализа // Ежегодные международные чтения памяти кн. Н.С.Трубецкого – 2000: Тез. докл. – М.: МГЛУ, 2000. ­– С.72-73. (0,1 п. л.)

48. Слышкин Г.Г. Фразеологические единицы и изучение аспектов прецедентности текста // Коммуникативно-прагматические аспекты фразеологии: Тез. докл. Междунар. науч. конф. – Волгоград: Перемена, 1999. – С. 75-76. (0,1 п. л.)