ПРИНЦИП КООПЕРАЦИИ В СВЯЗИ С ИНТЕРПРЕТИРУЕМОСТЬЮ ТЕКСТА

В реферируемой работе рассматривается круг вопросов, связанных с некоторыми проблемами лингвистики текста и речевой прагматики. Пересечение интересов этих дисциплин не случайно и уже достаточно традиционно: современная лингвистика текста рассматривает текст прежде всего как единицу коммуникации, встроенную в сложную структуру «ГОВОРЯЩИЙ — ТЕКСТ — СЛУШАЮЩИЙ». Привлечение исследовательского аппарата прагматики в такой ситуации как будто бы совершенно оправдано, поскольку именно прагматика изучает то, как человек добивается своих целей при помощи различного рода знаковых (не всегда вербальных) средств.

При знакомстве с концептуальной базой речевой прагматики нетрудно заметить, что во многом эта база сформирована идеей об интерпретируемости текста. Прежде всего это видно в тех случаях, когда речь заходит о классическом для прагматики понятии импликатуры. В самом деле, смысл этого понятия в том, что, если высказывание не может быть понято буквально так, что при этом не нарушается Принцип Кооперации, то оно должно быть проинтерпретировано иначе.

Мы, однако, в своей работе хотим сосредоточиться на другом аспекте интерпретируемости, который существенно реже затрагивается в исследованиях по прагматике. Этот аспект сформулирован, в общем, в известном высказывании «Всякое понимание есть в то же время непонимание». Традиционно прагматика, рассматривая случаи непонимания коммуникантами друг друга, оперирует такими выражениями, как «осечка», «неудача» и т. д., при этом такие случаи считаются маргинальными для обыденной коммуникации. Мы хотим показать в нашем исследовании, что непонимание в коммуникации — явление совершенно обычное, обусловленное некоторыми базовыми свойствами естественноязыкового общения. Мы можем также говорить о градуальности непонимания.

Для достижения поставленных целей мы будем также широко использовать аппарат семиотики, исходя из того, что современную семиотику можно понимать в том числе и как науку, изучающую общие основания коммуникативных систем (следует помнить основополагающее утверждение Ч. Пирса о том, что знак только тогда знак, когда он проинтерпретирован в другом знаке, а это, по сути, и есть коммуникация в самом общем виде).

Объектом нашего исследования является текст как единица коммуникации. Это не значит, что нас интересует только коммуникативность текста. По сути дела, коммуникативность — это свойство, которое интегрирует все прочие свойства текста. Все они так или иначе обеспечивают эту коммуникативность, мы же обратим особое внимание на то, как коммуникативность зависит от интерпретируемости. Таким образом, именно интерпретируемость текста в своих коммуникативных проявлениях является предметом нашей работы.

Важность изучения данного явления очевидна. Изучение человеческой коммуникации еще чрезвычайно далеко от завершения, поскольку сейчас совершенно ясно осознается тот факт, что достаточно традиционное для структуралистской парадигмы понимание языка как кода и коммуникации как передачи сигнала от передающего устройства к принимающему не соответствует действительности: на самом деле все гораздо сложнее. Выдвигается гипотеза, что смысл текста нельзя приписать самому тексту как некое имманентное свойство, смысл является в значительной степени и функцией отправителя и получателя. На настоящий момент не до конца понятно, как соотносятся между собой говорящий, слушающий и текст с точки зрения генерирования смыслов. Так, в чрезвычайно влиятельной ныне постструктуралистской парадигме (Деррида, Кристева, Делез и др.), смысл текста в наибольшей степени зависит от последнего элемента триады ГОВОРЯЩИЙ — ТЕКСТ — СЛУШАЮЩИЙ. В крайних проявлениях такого подхода приходится констатировать, что текст часто рассматривается не как основа, а как повод для интерпретации. С другой стороны, в ставшем уже классическим для прагматики подходе, демонстрируемом аналитической философией, мы можем отметить бóльшую значимость фактора говорящего, поскольку именно о значении говорящего ведут речь и Г. П. Грайс, и П. Стросон[В1] . Мы в нашем исследовании основное внимание сосредоточили на тексте как элементе этой системы, но это не значит, что мы оставим в стороне факторы адресата и адресанта. Еще раз подчеркнем: речь идет не о том, как эти факторы влияют на структуру текста, а о том, как текст оказывается способным сводить вместе разные, по сути, смысловые сферы — говорящего и слушающего. Мы хотим уточнить статус текста в динамическом взаимодействии коммуникантов и показать его роль в смыслопорождении совокупно с коммуникантами. Это задача, которая настойчиво требует решения в современной прагмалингвистике, и ее выполнение обеспечивает актуальность нашей работы.

В какой-то степени подход, принятый нами в этой работе, можно охарактеризовать следующим образом: если обычное направление анализа в речевой прагматике — от коммуниканта к тексту, то мы, скорее, идем от текста к коммуниканту. Это достаточно нетрадиционный способ анализа, поскольку в духе уже упоминавшихся нами деконструктивистских постструктуралистских концепций текст — это производная от личности. Мы в нашей работе даем обоснование несколько иному подходу и считаем, что такой подход — это определенный шаг на пути развития лингвистики текста. Этот фактор мы склонны рассматривать как залог научной новизны и теоретической значимости нашей работы.

Исходя из всего, сказанного выше, мы можем теперь сформулировать в эксплицитном виде цели нашего исследования. Они состоят в следующем:

1. Более четко показать место текста в коммуникативной системе ГОВОРЯЩИЙ — ТЕКСТ — СЛУШАЮЩИЙ, переместив акценты с коммуникантов непосредственно на текст.

2. Проанализировать, как интерпретируемость текста (которую мы рассматриваем как его имманентное свойство) способна оказывать влияние на ход коммуникации.

3. Выяснить степень адекватности некоторых средств описания человеческой коммуникации и, прежде всего, Принципа Кооперации Г. П. Грайса, Сомнения в адекватности данного Принципа вызваны переоценкой фактора коммуниканта и недостаточным вниманием к собственным свойствам текста, в частности, к его интерпретируемости.

Для достижения этих целей мы в нашей работе решаем ряд задач, которые можно сформулировать следующим образом:

1. рассмотрев существующие подходы к изучению текста, дать его рабочее определение, описать его свойства, показать его место в коммуникации;

2. рассмотреть существующие способы анализа коммуникативных систем, как лингвопрагматические, так и семиотические;

3. показать место принципа кооперации Г. П. Грайса в общей перспективе коммуникативных исследований, дать характеристику его описательному потенциалу, осветить альтернативные точки зрения на принципы коммуникации, как критически отвергающие принцип кооперации, так и дополняющие его;

4. на конкретном языковом материале проверить, каковы же границы описательных возможностей Принципа Кооперации;

5. уточнить, каким образом и насколько Принцип Кооперации допускает взаимодействие со свойством интерпретируемости текста.

Материалом исследования послужили речевые ситуации, описанные в художественной литературе, которые характеризовались коммуникативной нестабильностью или очевидной неуспешностью передачи информации. Подобные случаи определялись нами прежде всего по метакоммуникативному комментарию, по большей части представленному словами автора, но возможному и в речи самих коммуникантов (особенно это касается случаев первого типа, когда один из коммуникантов непосредственно предъявляет претензии другому).

Методологическую основу настоящего исследования составили современные представления о коммуникации как о процессе, носящем стратегический характер; при этом деятельность говорящего и слушающего по продуцированию и пониманию текста является эвристической по своей природе и опирается на множество данных, носящих как лингвистический, так и экстралингвистический характер. Важно отметить, что с этим, по существу, психолингвистическим подходом мы пытаемся сопоставить подход семиотический: важной составляющей нашей работы является представление о коммуникации как о не полностью адекватном переводе знака в знак, причем этот процесс сам по себе ведет к генерированию новых смыслов (в частности, такой подход развивается в работах Ю. М. Лотмана, на которые мы и опираемся в своем исследовании).

В ходе работы нами использовались такие методы, как семантическая и прагматическая интерпретация дискурса, пресуппозитивно-контекстуальный анализ и др.

Практическая ценность работы, на наш взгляд, заключается в том, что, во-первых, результаты работы могут использоваться в практике лингвистической экспертизы, представляя собой теоретическое основание некоторых аспектов, связанных с интерпретацией амбигуэнтных текстов, затрагиваемых в такого рода деятельности. Во-вторых, результаты исследования могут использоваться при составлении курсов по речевой прагматике, теории речевых актов, интерпретации текста и др, а также при написании дипломных и курсовых работ.

По итогам проведенной работы на защиту нами выносятся следующие положения:

1. Сущностные особенности человеческой коммуникации объясняются не в последнюю очередь таким имманентным свойством текста, как интерпретируемость.

2. Природа интерпретируемости частью обусловлена чисто языковыми факторами, а частью скрывается в одной из основных языковых антиномий: противопоставлении индивидуального и общественного.

3. Перекодировки в системах ГОВОРЯЩИЙ — ТЕКСТ и ТЕКСТ — СЛУШАЮЩИЙ не являются одно-однозначными, в связи с чем задействуется механизм генерирования новых смыслов, зачастую затрудняющий коммуникацию, но, в любом случае, являющийся ее неотъемлемой составляющей.

4. Работу этого механизма можно отследить только тогда, когда анализ коммуникации производится не с точки зрения одного из участников коммуникации, а с точки зрения внешнего наблюдателя.

5. Принцип Кооперации, ориентированный именно на установки одного из участников общения, не является адекватным инструментом описания таких коммуникативных взаимодействий, в которых интерпретируемость текста начинает интерферировать в процесс передачи информации, причем эта интерференция оказывается незамеченной коммуникантами.

6. Принцип Кооперации нуждается в некоторой ревизии с поправкой на интерпретируемость текста как одну из важных особенностей естественноязыкового общения.

Основные положения и результаты исследования прошли апробацию на заседаниях межкафедрального лингвистического семинара (ОГУ, факультет иностранных языков), конференции преподавателей в рамках Недели науки (ОГУ, 2003), Региональной конференции «Единство системного и функционального анализа языковых единиц» (Белгород, БГУ, 2003). По теме исследования имеется три публикации.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения и списка использованной литературы.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновываются выбор темы диссертации, описываются теоретическая и практическая значимость работы, актуальность и новизна исследования, формулируются цели и задачи, а также основные положения, выносимые на защиту.

Первая глава посвящена описанию текста как специфического объекта лингвистики; рассматриваются его основные свойства, в частности такое свойство, как интерпретируемость.

Предварительным этапом нашего исследования является определение нашей позиции к тексту как объекту лингвистического анализа.

Термин «текст» многозначен. Мы будем подходить к анализу текста, исходя из того, что такое сложное и многоаспектное явление должно описываться с нескольких точек зрения. Нам представляется, что разумно было бы при описании текста интегрировать несколько различных подходов, опираясь на принцип дополнительности, введенный Н. Бором для теоретической физики и приобретший затем общенаучное значение.

Если проследить историю становления лингвистики текста, то можно заметить, что она рассматривала объект своей науки сначала как преимущественно синтаксическое явление, затем возник подход к тексту как к феномену, носящему семантический и семантико-синтаксический характер, и, наконец, на передний план вышли коммуникативные аспекты текста. По мнению А. Г. Баранова, «в лингвистическом анализе текста к настоящему времени четко определились три направления анализа, по сути своей изоморфные трем аспектам организации предложения: синтактика, семантика и прагматика.

Синтактика как формальное отношение знаков к знакам интенсивно разрабатывается в лингвистике текста как его связность. Семантика текста — одно из центральных направлений исследования, раскрывающее цельность текста, его содержательные параметры…

Прагматика рассматривает отношения между выражениями, объектами, к которым относятся эти выражения, и теми лицами, которые используют эти выражения, или теми ситуациями, в которых они используются. Иными словами, через прагмалингвистику человек введен в исследование, а лингвистические исследования подняты до философского обобщения связи между субъектом и объектом».

Коммуникативный подход отнюдь не исключает пристального внимания к структурно-семантическим характеристикам текста. Совершенно справедливым представляется следующее положение: «Вычленение и систематизация прагматически нагруженных элементов в тексте обеспечивает его глубокое понимание и позволяет избежать фрагментарности в его изучении, т. к. прагматически маркированными могут быть элементы всех уровней текста» (Шахнарович, Габ).

Исследование текста со структурной точки зрения неполно, ибо проходит мимо свойства текста быть коммуникативным событием. «Текст в норме состоит из связных фраз и предложений, и концепты, представленные и активированные в нем, обычно цельны. Однако цельность и связность зависят также от отношений коммуникантов, которые производят и воспринимают текст как таковой. Партиципанты могут смириться с погрешностями против связности или цельности, до тех пор, пока коммуникативная ситуация остается под контролем… Различие между текстом и не-текстом, таким образом, не может быть определено в формальной дефиниции; его можно исследовать лишь как градацию человеческих отношений, действий и реакций. В норме не-текст возможен только тогда, когда кто-то преднамеренно блокирует коммуникацию. Текст определяется своей "текстуальностью", основанной не только на связности и цельности, но также на интенциональности, приемлемости, ситуативной обусловленности, связи с другими текстами и информативности» (Богранд).

Таким образом, текст рассматривается как единица общения.

Важной является проблема разграничения понятий текст и высказывание. Вслед за В. С. Филипповым мы предлагаем различать текст и высказывание по признаку актуальности: если высказывание актуально, то текст ретроспективен. При таком подходе важным различительным моментом для текста и высказывания в нашем понимании становится тот факт, что высказывание оказывается принципиально контекстуально-связанным, в то время как текст может быть отчужден от ситуации. Естественно, он не будет самодостаточен, естественно, его реальное бытие будет возможно только в живом общении в форме неповторимых высказываний или высказывания. Иными словами, говоря о высказывании, мы заостряем внимание на процессе коммуникации, а говоря о тексте — на орудиях ее обеспечения.

Как видно из того, что мы сказали, мы рассматриваем текст в рамках модели «ГОВОРЯЩИЙ — ТЕКСТ — СЛУШАЮЩИЙ». Мы хотим внести некоторые поправки в эту модель.

В современной лингвистике одним из важнейших методологических принципов является принцип антропоцентризма. Это означает, что изучение языка возможно только с учетом личности, использующей язык при порождении и восприятии текстов. Как мы уже говорили, в современной лингвистике текста текст рассматривается как в первую очередь коммуникативное явление, в то время как его структурно-семантические свойства оказываются подчиненными общим коммуникативным задачам, которые решаются в процессе передачи текста от говорящего к слушающему.

При изучении этого процесса акцент может делаться как на позиции говорящего, так и на позиции слушающего. Естественно, что позиции отправителя и получателя кардинально разнятся, разным является их отношение к тексту — отношение создателя и интерпретатора. Процессы порождения и восприятия текста могут рассматриваться как противоположные, даже как зеркально отраженные.

В связи со всем вышесказанным становятся очевидными достоинства рассматриваемой модели. Она позволяет рассматривать текст в его динамике, в процессе взаимодействия между участниками общения. В рамках этой модели мы получаем возможность проследить процессы порождения, трансляции и восприятия высказывания, можем выделить в тексте то, что обусловлено в нем как фактором адресанта, так и фактором адресата. Это свойство модели, которое мы условно в нашей работе обозначим как транзитивность, безусловно, расширяет наши представления о динамике коммуникации. И, тем не менее, нам эта модель кажется недостаточной.

По-видимому, недостатки модели «ГОВОРЯЩИЙ — ТЕКСТ — СЛУШАЮЩИЙ» следует искать прежде всего в ее достоинствах. Мы отмечали как несомненное достоинство модели ее транзитивность, т. е. то свойство, которое подчеркивает несамостоятельный, текучий характер текста. Текст порождается не для собственного бытия, а для достижения вне его лежащей цели. Мы попробуем более строго показать, что текст куда менее «транзитивен», чем это может показаться из модели. Попробуем вести доказательство от противного.

1. Если текст «забывается» непосредственно после извлечения из него содержания, то теряет всякий смысл понятие языкового материала, предложенное академиком Щербой. Совершенно невозможно предположить, что то знание системы языка, о котором он говорит как о производной от этого материала, может произрастать из однократного анализа любого речевого произведения, которое сейчас же по анализировании уходит в небытие. Для анализа необходим корпус — и никто не скажет, что в этом корпусе тот или иной элемент лучше, более ценен, чем другой: любой текст должен пройти тест на «текстуальность» — приемлемость, соответствие образцам, эффективность и т. д., что может быть проведено только на уже имеющемся материале.

2. При том же допущении мы вынуждены будем признать бессмысленным понятие интертекстуальности. Если нет текста вне «рамочной конструкции» из говорящего и слушающего, то нет и возможности связать текст актуальный с текстом бывшим. Транзитивность текста не дает такой возможности, выводя текст из общего контекста культуры и превращая его во всего лишь форму человеческого поведения. По сути, здесь можно говорить только лишь о том, что мы несколько выше определили как высказывание.

Мы полагаем, что из всего вышеперечисленного можно заключить, что модель «ГОВОРЯЩИЙ — ТЕКСТ — СЛУШАЮЩИЙ» в большей степени ориентирована на актуальные аспекты текста, а не на те, которые хотя бы в малой степени включают ретроспекцию и рефлексию. Более того, некоторые виды текстов вообще плохо объясняются этой моделью. Так, если мы говорим о прецедентном тексте, имеющем высокую культурную значимость, то для него очень сложно подыскать подходящий эквивалент для замещения позиции говорящего. Безусловно, человек, прибегающий к такому тексту, является говорящим, но нельзя сказать, что он — говорящий в том же смысле, что и человек, который создает свой собственный текст. Такие же тексты, как литературные произведения, вообще стремятся «освободиться» от «говорящего», и лишь в очень специфическом смысле чтение «Евгения Онегина» можно охарактеризовать как «диалог с Пушкиным».

Более обобщенная модель «КОММУНИКАНТ — ТЕКСТ — КОММУНИКАНТ» обладает, как мы полагаем, рядом преимуществ. Во-первых, она не требует спецификации авторской, получательской или пользовательской (если речь идет о прецедентном тексте) позиции, при этом непременно указывая на коммуникативный характер текста. Во-вторых, как следствие, она позволяет абстрагировать текст от непосредственной ситуации текстоупотребления. В ней гораздо естественнее выглядит такое свойство, как цитирование, поскольку цитата предполагает, что некий текст (фрагмент текста) отторгается от ситуации своего первичного употребления, при этом не теряя полностью связи с нею. Употребление этого текста в новой ситуации, однако, не может не внести своих нюансов, следовательно, текст оказывается как бы одновременно существующим и в текущей ситуации, и в предыдущей, которая каким-то образом «воскрешается» к новой жизни.

Воспроизводимость текста дает нам возможность рассматривать его как знак особого рода. Эта особость состоит в том, что знаковость текста предстает перед нами как некий континуум, на одном полюсе которого находятся высокостандартизированные тексты, такие как, к примеру, загадки, поговорки, на другом — уникальные тексты. Мы полагаем, что знаковость текста качественно схожа со знаковостью языковых единиц, принадлежащих к традиционно выделяемым языковым уровням, но отличается от нее своей градуальностью.

Трактовка текста как знака дает нам то преимущество, что мы можем применить к тексту семиотические представления о функционировании знака в коммуникативной среде.

Далее мы рассматриваем проблему интерпретируемости текста, которая, как нам кажется, до сих пор не получила должного рассмотрения в рамках прагмалингвистики, хотя она широко разрабатывалась более традиционными направлениями филологической мысли, прежде всего стилистикой. Дело здесь, как мы уже говорили, скорее всего в том, что в современной коммуникативной парадигме основной упор делается на факторе коммуниканта, и именно «от коммуниканта» ведется анализ вербальной составляющей коммуникации. Соответственно, и речь идет в основном об интерпретации текста. Вне зависимости от того, понимаем ли мы интерпретацию как процесс или как результат, интерпретация так или иначе остается функцией коммуниканта.

Понимание текста — это не свободное конструирование, зависимое только лишь от коммуниканта, но и функция самого текста, множество возможных интерпретаций задается самим текстом. Как справедливо заметил И. Р. Гальперин, «именно наблюдаемое . дает импульс вскрыть ненаблюдаемое». Это множество, естественно, может уточняться в различных интертекстуальных связях, но именно уточняться, а не изначально задаваться. Точно так же личность интерпретатора определяет качество, глубину, если угодно, количество интерпретаций, но она не способна проинтерпретировать текст так, как его проинтерпретировать нельзя, не нанося непоправимого урона самому тексту.

Итак, основания для всякой интерпретации текста следует искать прежде всего в самом тексте. Мы не хотим при этом утверждать, что их следует искать только там, но мы считаем, что именно на свойстве текста допускать множество интерпретаций и основывается всякая интерпретирующая деятельность. Как утверждает С. А. Кузнецов, «для того чтобы анализировать … тексты, необходим строгий и последовательный контроль процедуры выявления связей формально выраженных языковых значений с совокупными условиями их реализации. Определение таких контекстных связей и есть интерпретация текста. Основу лингвистической интерпретации текста должны составлять материально выраженные единицы языка. Такой подход к анализу текста должен способствовать верификации экспертных выводов. Он сделает затруднительным использование таких интерпретаций текста, которые порождают собственные смыслы».

В общем и целом интерпретируемость текста выражается в том, что всякий текст может быть понят более чем одним способом за счет реализации скрытых значений. Следовательно, интерпретируемость текста есть функция его имплицитности. Лингвистическая же природа имплицитности носит выраженный комплексный характер и способна проявляться на самых разных уровнях. По мнению О. С. Сыщикова, «имплицитность как способность содержать невыраженную явно информацию является категорией текста, носит сложный, интегральный характер и имеет различные способы проявления: импликационал — применительно к слову, эллипсис — к словосочетанию, лексический конверсив и пропозиционная установка с различных позиций — к высказыванию, импликация — к предложению или тексту, пресуппозиция — к ситуации общения и жанру, импликатура — к дискурсу».

Этот список хорошо иллюстрирует те аспекты текста, которые способны обеспечить его интерпретируемость. Впрочем, список не является исчерпывающим: к нему можно добавить те фрагменты текста, которые обеспечивают его интертекстуальность, в частности, те, что представляют собой «чужую речь» (цитаты, аллюзии). При этом речь идет не о тех формах интертекстуальности, которые способен заметить лишь высококвалифицированный профессионал-интерпретатор, поскольку либо а) такие формы будут тщательно скрыты от непосвященного (фактор адресанта), либо б) такие формы будут по сути не найдены в тексте, а вписаны в текст заинтересованным интерпретатором. Приведем некоторые примеры, иллюстрирующие сказанное: (1) Вспомнила стихи. Увы, не мои. Вы знаете, чьи они. В них ответы на многие вопросы, которые живут во мне постоянно: «Я жду, исполненный укоров, но не веселую жену для задушевных разговоров о том, что было в старину. И не любовницу: мне скучен прерывный шепот, томный взгляд, и к упоеньям я приучен, и к мукам горше во сто крат. Я жду товарища, от Бога в веках дарованного мне за то, что я томился долго по вышине и тишине. И как преступен он, суровый, коль вечность променял на час, принявший дерзко за оковы мечты, связующие нас .» (Ю. Семенов)

В данном отрывке «чужая речь» как будто бы на виду — хорошо видна цитата, причем факт цитирования особо оговорен. Это — фактор интерпретируемости, принадлежащий непосредственно тексту. Цитата, о которой идет речь, при первой интерпретации кажется средством усиления выразительности текста, она, как представляется, используется с целью повысить эстетические качества письма, в которое вставлена, создать особое, лирическое настроение. Может быть и так, что здесь просто используется удачная, на взгляд автора, форма для выражения мысли самого автора. Можно предложить и некоторые другие гипотезы, но для нас сейчас важен тот факт, что такие трактовки данного случая предлагаются самим текстом. Эти трактовки не учитывает того, кто и в каких условиях примет роль получателя данного текста.

Учет этого фактора даст несколько другую картину: вот как интерпретирует данный текст адресат:

(2) И в письме Сашеньки есть строки Гумилева, она их не зря вставила. Я говорил ей во Владивостоке, что этот поэт несет в себе постоянное ощущение тревоги и неверия в реальность происходящего.

(Ю. Семенов)

Оказывается, что для адресата письмо получает дополнительный смысл и несет характер предостережения. Однако в данном случае возможность такой интерпретации не является функцией текста, она принадлежит некоей более широкой системе, включающей множество текстов, произведенных данными коммуникантами. Этот уровень межтекстовых связей обеспечивается, скорее, словами Вы знаете, чьи они.

Таким образом, мы получили ситуацию, когда текст сам по себе и текст с учетом фактора коммуникантов дают нам разные возможности для интерпретации. Значит ли это, что вторая интерпретация предпочтительнее первой, поскольку учитывает существенно больший круг факторов интерпретации? Ответ, как нам кажется, должен быть отрицательным.

Во-первых, вторая интерпретация отнюдь не отвергает первой. Все, что сказано по поводу первой интерпретации, должно, очевидно, быть справедливо для любого, кто столкнется с этим текстом. Во-вторых, общий контекст произведения Юлиана Семенова показывает, что текст и должен был нести две различных интерпретации, одна из которых должна была быть общей (на основе только текста), а другая — нацеленной на совершенно определенного адресата (здесь мы сталкиваемся с явлением, которое определено как «создание эскиза аудитории» (Кларк, Карлсон)).

Итак, мы приходим к подтверждению интуитивно для нас очевидного положения, что интерпретация может задаваться как непосредственно самим текстом, так и прагматической ситуацией текстоупотребления в целом.

Однако мы полагаем, что эта мысль должна быть представлена более строго. Для этого мы попытаемся построить некоторую модель, которая учитывала бы самые общие факторы семиотического характера.

Как известно, самое общее представление о коммуникации состоит в том, что некий говорящий кодирует свое сообщение, передает его по выбранному им каналу связи, а некий слушающий его декодирует. Идеальная коммуникация в этом случае та, при которой сообщение закодированное и сообщение декодированное полностью идентичны. При этом приходится констатировать, что естественноязыковая коммуникация весьма далека от идеала. «Если увидеть в адекватности передачи сообщения основной критерий оценки эффективности семиотических систем, то придется признать, что все естественно возникшие языковые структуры устроены в достаточной мере плохо. Для того, чтобы достаточно сложное сообщение было воспринято с абсолютной идентичностью, нужны условия, в естественной ситуации практически недостижимые: для этого требуется, чтобы адресант и адресат пользовались полностью идентичными кодами, то есть, фактически, чтобы они в семиотическом отношении представляли бы как бы удвоенную одну и ту же личность, поскольку код включает не только определенный двумерный набор правил шифровки — дешифровки сообщения, но и обладает многомерной иерархией» (Ю. М. Лотман).

Грубо говоря, мы можем определить сообщение до того, как оно было вербализовано (у адресанта), и после того, как оно было воспринято (у адресата), как определенным образом организованную конфигурацию смыслов. В таком случае мы легко можем применить понятие текста (в общесемиотическом плане) и к этим двум стадиям акта коммуникации — начальной и конечной. Это дает нам возможность рассматривать элементы модели «КОММУНИКАНТ — ТЕКСТ — КОММУНИКАНТ» как единицы одного уровня.

Таким образом, мы приходим к необходимости констатировать по меньшей мере две стадии перекодировки для каждого акта коммуникации: это системы «КОММУНИКАНТ — ТЕКСТ» и «ТЕКСТ — КОММУНИКАНТ». Согласно уже приводившемуся нами мнению Ч. Пирса, именно такие перекодировки можно считать основой существования всякого знака. Проецируя свойства знака на текст, мы можем сказать, что каждый текст существует только в процессе переинтерпретации. Это утверждение звучит достаточно обычно, но теперь мы можем существенно расширить область его применения: если элементы системы «КОММУНИКАНТ — ТЕКСТ — КОММУНИКАНТ» — это единицы одного уровня, то положение о важности процесса перекодирования одинаково применимо к каждому из элементов. Интерпретация текста коммуникантом в первую очередь обусловлена самим текстом как знаком, участвующим в перекодировании.

Подойдем к проблеме с несколько другой стороны. Мы можем определить текст как знак с двумя областями значения: замысел текста у говорящего и проекция текста у слушающего. Соответственно, означаемое текста как его лингвистическая характеристика оказывается соотносимым с действительностью по меньшей мере двумя способами: через образы содержания текста у каждого коммуниканта, которых, как известно, должно быть по крайней мере двое. Следовательно, значение текста опосредовано его промежуточным, «посредническим» положением в акте коммуникации и в принципе способно отражать столько образов содержания, сколько потребуется. Это свойство — предназначенность для надындивидуального использования, подразумевающая возможность перевода на разные индивидуальные внутренние коды (см. работы Жинкина) — еще один фактор, обусловливающий интерпретируемость текста.

Некоторые следствия из сказанного выше можно сформулировать следующим образом:

1. текст в том виде, в котором он дан в коммуникации, может рассматриваться как специфическое «устройство», способное порождать достаточно узкое количество интерпретаций, генетически с ним связанных;

2. возможности интерпретирующей деятельности коммуниканта задаются текстом в той же (а, возможно, и в большей) степени, как и личными характеристиками коммуниканта;

3. несмотря на то, что четкой границы между областями смыслов, которые текст, с одной стороны, порождать может, и, с другой стороны, которые текст порождать не в состоянии, провести нельзя, можно, однако, допустить существование определенной градации смыслов-интерпретаций с большей и меньшей вероятностью появления.

Во второй главе описывается Принцип Кооперации Г. П. Грайса как одно из теоретических оснований современной прагмалингвистики, его соотношение с фактором интерпретируемости, делаются выводы о необходимости ревизии этого Принципа и предлагаются некоторые формулировки, уточняющие Принцип Кооперации.

Считается, что при реализации того или иного речевого акта оба коммуниканта ориентируются на некий общий принцип, который обеспечивает не столько саму возможность коммуникации, сколько ее социальную значимость. Это и есть так называемый Принцип Кооперации — понятие, введенное, рассмотренное и детализированное Г. Грайсом.

Следует отметить, что введение в прагматику самой идеи Принципа Кооперации и связанного с ним понятия импликатуры оказало необычайно сильное влияние на всю дисциплину, поскольку сразу же дало очень мощный инструмент описания и объяснения человеческой коммуникации. По сути, представление о коммуникативной импликатуре стало палочкой-выручалочкой при анализе особо сложных случаев, поскольку оно дает обоснование переходу от высказываемых, зачастую малосвязных и представляющихся недостаточно осмысленными, реплик к логично и последовательно построенному дискурсу, каким он должен быть на взгляд исследователя.

Грайс выделяет набор постулатов, которые распределяет по 4 категориям: Количества, Качества, Отношения и Способа.

К категории Количества относятся максимы:

1. «Твое высказывание должно содержать не меньше информации, чем требуется (для выполнения текущих целей диалога)».

2. «Твое высказывание не должно содержать больше информации, чем требуется».

К категории Качества относится общий постулат «Старайся, чтобы твое высказывание было истинным», а также два более конкретных постулата:

1. «Не говори того, что ты считаешь ложным».

2. «Не говори того, для чего у тебя нет достаточных оснований».

С категорией Отношения связан один-единственный постулат — это постулат релевантности («Не отклоняйся от темы»).

К категории Способа Грайс относит один общий постулат — «Выражайся ясно» — и несколько частных постулатов:

1. «Избегай непонятных выражений».

2. «Избегай неоднозначности».

3. «Будь краток (избегай ненужного многословия)».

4. «Будь организован».

Формулировками постулатов концепция Грайса не исчерпывается. Ключевым для нее является понятие импликатуры.

Грайс рассматривает две разновидности импликатур: конвенциональные и коммуникативные. В отличие от коммуникативной импликатуры, которая должна быть выводима, конвенциональная не выводится логически, а постигается интуитивно. Следует отметить, что, когда речь идет о естественноязыковой коммуникации, провести четкую линию между логическим выводом и интуитивным постижением достаточно сложно. В современной когнитивистике доказано, что обработка данных ведется человеком на основе достаточно нечетких понятий и по достаточно нечетким правилам вывода. В связи с этим в дальнейшем мы не будем специально разграничивать понятия коммуникативной и конвенциональной импликатуры.

В дальнейшем рассмотрении Принципа Кооперации важно уяснить, с каких позиций отслеживается соответствие или несоответствие коммуникативных действий этому Принципу. Дело в том, что оценка того или иного коммуникативного поступка может варьироваться в зависимости от того, находится ли оценивающий субъект внутри коммуникативного процесса или наблюдает со стороны. По мнению Л. П. Семененко, в формулировках своих максим Грайс «как бы ставит себя на место одного из равноправных участников диалога, описывая коммуникативные ожидания каждого из них…

Если же мы поместим фигуру наблюдателя вне пределов данной коммуникативной ситуации, то в этом случае может также произойти смещение ценностных ориентиров при рассмотрении кооперативности того или иного коммуниканта». Так, например, в случае, если некто А донес В на С, то оценка, которой подвергнется поступок А, будет разниться от того, будет ли его оценивать участник коммуникации (В) или третье лицо. Иными словами, некто Х может обвинить А в том, что он донес В на С, а В не может этого сделать, ср. невозможность *Следователь обвинил Петра в том, что тот донес ему на Ивана.

Таким образом, при оценке Принципа Кооперации следует иметь в виду, что он изначально ориентирован на диалогическую ситуацию и так или иначе отражает ожидания коммуникантов по отношению друг к другу, а не дает оценку коммуникации со стороны.

Такая точка зрения сразу придает относительность Принципу Кооперации: в самом деле, не трудно вообразить себе систему коммуникативных координат, в которой за точку отсчета будет принят именно неучастник коммуникации.

Принцип Кооперации много раз подвергался критике в лингвистической литературе в связи с той ролью, которую он занимает в коммуникации. Вообще говоря, можно сформулировать три главных позиции по отношению к этой проблеме.

1. Отрицающая позиция. Исследователи, стоящие на этой позиции, прежде всего склонны отрицать сам факт наличия у коммуникантов общих целей при общении или, по крайней мере, утверждают, что наличие таких целей слишком редко, чтобы быть нормой. По мнению А. Кэшера, Принцип Кооперации «слишком силен, поскольку он опирается на допущение существования сотрудничества и разделяемых коммуникантами общих целей, а не на более слабое допущение координации действий и независимых целей».

2. Редукционистская позиция. Согласно этой точке зрения, то количество максим, которое предложено Грайсом, совершенно избыточно. Так, например, говорится о том, что единственной действительно значимой максимой является максима отношения. Это связано прежде всего с тем, что эти исследователи дают несколько иную трактовку того, что следует понимать под общими целями коммуникантов. На их взгляд, коммуниканты имеют только одну общую цель, а именно, достижение успешной коммуникации. Под этим подразумевается, что слушающий должен понять, что говорящий имел в виду.

3. Экспансионистская позиция. Наиболее значительным и последовательным представителем этой позиции следует, очевидно, считать Дж. Лича. Согласно теории Лича, Принцип Кооперации рассматривается лишь как одна из составляющих Межличностной риторики, противопоставленной Текстуальной риторике. Текстуальная риторика охватывает принципы Доступности обработке, Ясности, Экономии и Экспрессивности. Межличностная риторика, наряду с Принципом Кооперации, включает в себя Принцип Вежливости (максимы Такта, Благородства, Одобрения, Скромности), Принцип Иронии и др. Лич показывает, что действие Принципа Кооперации может быть преодолено, скажем, действием Принципа Вежливости. Вообще представляется, что все названные принципы могут находиться в сложном взаимодействии, в зависимости, например, от социокультурных особенностей. К примеру, известные явления табуирования некоторых типов речевых актов напрямую ставят препятствия применению Принципа Кооперации. Более того, в свете современных гендерных изысканий нередко начинают говорить о том, что сам Принцип Кооперации следует формулировать в двух вариантах: мужском и женском.

Экспансионистская позиция выглядит значительно более обоснованной. Дело в том, что общая цель, по Грайсу — это стремление к максимально четкой передаче информации. Сам Грайс говорит о том, что такое обобщение слишком узко и естественно, что в тех случаях, когда участники коммуникации преследуют какие-то иные цели, помимо общей, они должны придерживаться каких-то иных принципов коммуникации помимо Принципа Кооперации, если хотят этих целей достичь.

В нашей работе, однако, мы не будем обращать специального внимания на эти сопутствующие цели. В наибольшей степени нас интересует основная область приложения Принципа Кооперации: возможно более полная и четкая передача информации. Именно здесь мы видим некоторые несоответствия между формулировками Принципа и свойствами текста как единицы коммуникации. В частности, мы считаем, что в свете Принципа Кооперации естественноязыковая коммуникация рассматривается без учета такого важного свойства текста, как его интерпретируемость.

Мы с самого начала можем определить, что поставленная нами проблема должна выявить какое-то противоречие. По сути, Принцип Кооперации в классическом виде — это система, описывающая коммуникацию в идеальных условиях. В частности, можно сказать (в терминах теории коммуникации), что по Грайсу говорящий и слушающий — это идеальные передающее и получающее устройства. Это явствует из того, что а) говорящий, следующий Принципу, всегда способен донести до слушающего необходимую информацию и б) слушающий, столь же тщательно следующий Принципу, всегда способен эту информацию извлечь. Судя по тем примерам, которые приводятся Грайсом в качестве иллюстраций, дело обстоит именно так. При этом не играет особой роли тот факт, что этими идеальными устройствами задействуются фоновые знания в широком смысле (знания о собеседнике, о ситуации, пресуппозиции и т. п.). Безусловно, они не являются непосредственно частью сообщения, передаваемого говорящим, но они необходимо присутствуют в общей модели логического вывода, которая основана на Принципе Кооперации. По Грайсу, коммуникант может не передавать некоторые элементы сообщения, если уверен в том, что по определенным правилам вывода эти элементы могут быть восстановлены.

Анализируя свойство интерпретируемости текста, мы пришли к выводу о том, что коммуникативная система «КОММУНИКАНТ — ТЕКСТ — КОММУНИКАНТ» в принципе предполагает достаточно серьезные расхождения в возможных интерпретациях смыслов, содержащихся в тексте, более того, такое свойство этой системы, по мнению Ю. М. Лотмана, является не недостатком, а достоинством естественного языка. По этому поводу он говорит следующее: «В нормальном человеческом общении и, более того, в нормальном функционировании языка заложено предположение об исходной неидентичности говорящего и слушающего». И далее: «Языковое общение рисуется нам как напряженное пересечение адекватных и неадекватных языковых актов. Более того, непонимание (разговор на не полностью идентичных языках) представляется столь же ценным смысловым механизмом, что и понимание. Исключительная победа любого из этих полюсов — разрушение информации, которая создается в поле их взаимного напряжения». Таким образом, неоднозначность понимания текста говорящим и слушающим является существенным фактором, могущим оказать влияние на весь процесс общения. Очевидно, что этот фактор должен быть учтен и в формулировках принципа кооперации, которым оперируют при описании диалогических интеракций.

Рассмотрим пример:

(3) — Тебе не кажется, что Роджер ни с кем кроме себя не считается? — Это ты насчет тенниса? Да мне, по правде говоря, все равно, играть или нет. Вполне естественно, что мальчикам хочется поиграть вдвоем. С их точки зрения, я старик и только испорчу им игру. В конце концов, главное — чтобы им было хорошо. Джулия почувствовала угрызения совести. Майкл прозаичен, прижимист, самодоволен, но он необычайно добр и уж совсем не эгоист! Он не знает зависти. Ему доставляет удовольствие … делать других счастливыми… — Насколько ты лучше меня, моя лапушка, — сказала она. Майкл улыбнулся своей милой дружелюбной улыбкой и покачал головой. — Нет, дорогая, у меня был замечательный профиль, но у тебя есть огромный талант. Джулия засмеялась. Это даже забавно — разговаривать с человеком, который никогда не догадывается, о чем идет речь.

(С. Моэм)

Во-первых, мы видим здесь, что, с точки зрения одного из коммуникантов, информация, переданная им партнеру, оказывается не воспринятой, точнее, воспринятой неадекватно, о чем вполне недвусмысленно свидетельствуют слова никогда не догадывается, о чем идет речь. Джулия относила свои слова к моральным качествам Майкла, тот же воспринял их как комплимент своей внешности. Во-вторых, совершенно очевидно, что коммуниканты настроены вполне кооперативно: ни один из них не испытывает желания сорвать или затруднить коммуникацию. В-третьих, ни одна из максим Принципа Кооперации не оказывается нарушенной. Сообщение информативно в должной мере: реплики Майкла я только испорчу им игру и главное — чтобы им было хорошо рисует его как действительно неэгоистичного человека, и на фоне более резкого заявления Джулии характеризует его как личность более терпимую к чужим недостаткам. В этом контексте избыточными были бы слова *насколько ты лучше меня в моральном отношении. Высказывание Джулии не является ложным и находит подтверждение в метакоммуникативном комментарии он необычайно добр…и далее. Эта реплика вполне уместна в данном диалоге, поскольку речь идет о позиции Майкла по определенному поводу и дает его характеристику, которая эксплицитно показывает эту позицию. Слова Джулии совершенно недвусмысленны, контекст, как мы видели выше, вполне оправдывает употребление именно тех слов, которые были употреблены (с опорой на контекст мы можем сказать, что ‘насколько ты лучше меня в моральном отношении’ и есть то самое «значение говорящего», которое вкладывается в слова насколько ты лучше меня). Наконец, что касается краткости и упорядоченности, то эти параметры тоже явно соблюдены. В чем же, в таком случае, состоит проблема?

Мы хотели бы обратить особое внимание еще на один факт: ни Джулия (в первую очередь), ни Майкл не испытывают коммуникативного дискомфорта. Об этом свидетельствуют слова Майкл улыбнулся, Джулия засмеялась. Очевидно, несмотря на то, что коммуникация (если понимать под нею точную передачу информации от отправителя к получателю) не состоялась, коммуниканты вполне довольны произошедшим между ними взаимодействием. Если для Майкла это вполне объяснимо, то для того, чтобы объяснить реакцию Джулии, Принципа Кооперации недостаточно.

Мы можем с большей или меньшей уверенностью говорить о том, что для объяснения некоторых коммуникативных взаимодействий средств Принципа Кооперации недостаточно. Понятие импликатуры широко приложимо к тем случаям, когда коммуниканты нарушают Принцип, но коммуникация остается успешной, но совершенно не приложимо к случаям, когда Принцип соблюдается, но в коммуникации наступают сбои. Более того, возможны случаи, когда отсутствие коммуникативного дискомфорта само по себе необъяснимо при помощи Принципа, поскольку стороннему наблюдателю явно видны серьезные сбои в коммуникации.

Мы полагаем, что смещение точки зрения на коммуникативное событие с позиции одного из коммуникантов на позицию третьего лица, не участвующего в коммуникации, требует учета субъективности интерпретирующих действий каждого из участников общения. Объективно существующее свойство текста давать субъективно различные проекции на каждого коммуниканта требует отражения в структуре Принципа Кооперации как инструмента описания общения. В связи с этим по итогам нашего исследования мы считаем возможным предложить некоторое расширение классической формулировки Принципа и добавить еще одну максиму, максиму вне предложенных Грайсом категорий, а именно, максиму интерпретируемости.

Мы полагаем, что все сказанное нами выше, оправдывает такой шаг. Мы, впрочем, осознаем, что такой шаг не может быть единственной операцией, поскольку она связана с уже упоминавшейся нами сменой точки зрения «изнутри» коммуникации на взгляд «снаружи». Это, безусловно, потребует переформулирования всех максим в двух вариантах: у нас будет два набора максим — максимы говорящего и максимы слушающего. Все же в рамках настоящего исследования мы не пойдем так далеко, поскольку полагаем, что это выходит за пределы задач, поставленных нами.

Итак, мы считаем возможным ввести следующие уточнения в Принцип Кооперации, связанные с фактором интерпретируемости: для говорящего — будь готов быть неверно понятым, для слушающего — не абсолютизируй собственного понимания.

В Заключении подводятся основные итоги исследования, а также намечаются возможные пути дальнейшего развития идей, предложенных в настоящей работе.

Проанализировав наиболее существенные, на наш взгляд, свойства текста, мы пришли к выводу, что рассмотрение текста как в первую очередь коммуникативного образования хотя и представляется наиболее перспективным направлением лингвистики текста, однако не исключает, а, напротив, требует пристального внимания к его синтаксическим и семантическим характеристикам. Это обусловлено в первую очередь тем, что текст предстает перед нами как носитель коммуникативно релевантного содержания, причем значения элементов и структур ставят довольно четкие границы интерпретирующей деятельности коммуникантов. С одной стороны, задавая эти границы, текст, с другой стороны, по своей сути оказывается предназначенным для множественной интерпретации. Взгляд на текст как на знак особого рода (но все же языковой природы) предоставляет нам возможность четче осознать это свойство, рассматривая это свойство как проявление давно и хорошо известного явления — асимметричного дуализма. В случае текста мы имеем дело с усложненной разновидностью данного явления: помимо обычного понимания его, безусловно, применимого к тексту, текст, будучи встроенным в коммуникацию, имеет в качестве своеобразных означаемых и так называемые смыслы-образы текста говорящего и слушающего, которые различны уже потому, что различны сами говорящий и слушающий, но сходны потому, что обусловлены общей коммуникативной ситуацией и общностью самого текста.

Такое понимание текста привело нас к необходимости ревизии формулировок Принципа Кооперации, о чем было сказано выше. Теперь мы хотели бы затронуть часть вопросов, оставшихся открытыми.

Максима интерпретируемости, введенная нами в Принцип Кооперации, как мы полагаем, существенно отличается по своему характеру от прочих максим. Так, мы не можем сейчас представить себе импликатуру, построенную через эксплуатацию этой максимы. Вообще то, какое место занимает максима интерпретируемости в рамках Принципа, не до конца очевидно. Мы ввели ее как некое дополнение к общей формуле, хотя совершенно очевидно, что, будучи связанным со сменой точки зрения на коммуникацию, такое изменение требует пересмотра всех максим с приведением их к двум, по сути, Принципам: Принципу Говорящего и Принципу Слушающего. Будет ли это лишь разведение каждой максимы на две части, или изменения будут более кардинальными, мы сейчас сказать не в состоянии.

Кроме того, возможна ситуация, когда максима интерпретируемости окажется противопоставленной Принципу Кооперации в целом, дополняя его в том виде, в котором он есть. Нечто подобное было уже сделано Дж. Личем. Мы не проводили сопоставления предложенных нами нововведений с максимами Текстуальной риторики, предложенной им: возможно, более глубокое исследование показало бы, что наш подход не является полностью новшеством. В любом случае, мы полагаем, что данная проблема не может быть решена в рамках настоящего исследования.

Несомненным итогом проведенного нами исследования нам видится решение проблемы описания коммуникативных ситуаций такого рода, когда скрытая от коммуникантов амбигуэнтность текста ставит пределы применению Принципа Кооперации в его классической редакции. Благодаря введенным нами поправкам, такие ситуации могут описываться не как аномалии, а как частный случай, укладывающийся в рамки общей теории.

Кроме того, мы считаем немаловажным и тот факт, что наша работа ставит ряд новых проблем, что намечает определенные научные перспективы. Помимо проблем, отмеченных нами выше, нам видятся и другие возможные пути продолжения нашего исследования. Прежде всего, это касается изучения того, как отдельные категории текста, определяющие его свойство интерпретируемости, взаимодействуют с Принципом. Такое исследование имело бы большую теоретическую и практическую значимость, сильно углубив наши представления о функционировании текста в коммуникации.

Мы полагаем, что цели, которые ставились нами в начале исследования, могут считаться достигнутыми. Неполнота описания некоторых аспектов проблемы обусловлена прежде всего комплексностью и сложностью самой проблемы: ряд этих аспектов проявился только в конце исследования. Таким образом, мы склонны полагать, что у нашей работы есть достаточно широкие перспективы для развития.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Ташкинова О. В. Текст в модели «ГОВОРЯЩИЙ — ТЕКСТ — СЛУШАЮЩИЙ» // Язык и коммуникация: изучение и обучение. — Вып. 10. — Орел, Орловский гос. ун-т, 2003. — С. 49-52.

2. Ташкинова О. В. Принцип Кооперации с точки зрения неучастника коммуникации // Язык и коммуникация: изучение и обучение. — Вып. 11. — Орел, Орловский гос. ун-т, 2003. — С. 35-40.

3. Ташкинова О. В., Филиппов В. С. «Принцип Кооперации в связи с неоднозначностью текста // Единство системного и функционального анализа языковых единиц. Материалы региональной научной конференции. Вып. 7. — Ч. 1. — Белгород: Изд-во Белгородского гос. ун-та, 2003. — С. 204-205.

[В1] П. Стросон Намерение и конвенция в речевых актах // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 17. Теория речевых актов. — М.: Прогресс, 1986. С. 130-150