ИДИОМАТИКА В КОГНИТИВНОМ И ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Одной из центральных проблем современных семантических исследований является проблема взаимодействия содержания лингвистических единиц с познанием и культурой. «Человек живет в контексте культуры. Она является для него “второй реальностью”. Он создал ее, и она стала для него объектом познания. Природа познается извне, культура – изнутри. Ее познание рефлексивно». Концепты культуры «живут в контекстах разных типов сознания – обыденном, художественном и научном» (Н.Д. Арутюнова).

Особое место в отражении концептуальной и языковой картины мира занимает идиоматика. «История фразеологического состава языка – это не только история его формирования, но и история мировидения и миропонимания народа, поскольку отбор образов и их оязыковление – это результат культурной интерпретации самих фрагментов действительности с целью выразить отношение к ним – ценностное или эмоциональное» (В.Н. Телия). Однако до настоящего времени комплексных исследований фразеологизмов в когнитивном и лингвокультурологическом аспекте крайне мало на материале одного языка и (особенно) разных языков. Именно это обусловливает актуальность настоящей работы.

Предметом исследования (центральным вопросом) является роль когнитивных и лингвокультурологических факторов в структурировании и функционировании фразеологических корпусов русского и английского языков.

Объектом исследования стала идиоматика, содержащая в своем составе лексику семантического поля «Вода» (далее – СПВ), в русском и английском языках.

Цель работы – выявить роль когнитивных и лингвокультурологических факторов в структурировании и функционировании фразеологических единиц (далее – ФЕ), содержащих в своем составе лексику СПВ, в русском и английском языках.

Для достижения поставленной цели представляется необходимым решить несколько задач:

1) установить состав и структуру ФЕ, содержащих в своем составе лексику СПВ, в русском и английском языках;

2) проанализировать семантику ФЕ, содержащих в своем составе лексику СПВ, в русском и английском языках;

3) установить и проанализировать основные концептуальные модели, лежащие в основе формирования ФЕ, содержащих в своем составе лексику СПВ, в русском и английском языках;

4) выявить общее и различное в русской и английской языковых картинах мира, отраженное во фразеологических корпусах, содержащих в своем составе лексику СПВ;

5) выявить степень значимости как самих ФЕ, так и отдельных концептуальных моделей, лежащих в основе их формирования, в функционировании русского и английского языков (на примере газетных текстов последних лет).

Методологической базой предпринятого исследования является положение о диалектической взаимосвязи языка, познания и культуры, их взаимной обусловленности. Цель и задачи исследования определяют использование комплексной методики анализа материала, включая современные методы системного сопоставительного анализа языковых явлений, различные когнитивные и лингвокультурологические методики анализа языка.

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем впервые комплексно (с семантической, когнитивной и лингвокультурологической позиций) рассмотрена идиоматика, содержащая в своем составе лексику СПВ, в двух неблизкородственных языках; выявлены основные концептуальные модели, лежащие в основе формирования исследуемых ФЕ; определены собственно лингвистические и когнитивные, лингвокультурологические факторы, обусловившие формирование и функционирование данных моделей в рамках исследуемых фразеологических комплексов; установлены универсальные и специфические черты в моделировании семантики и функционировании данных ФЕ в русском и английском языках.

Теоретическая значимость диссертации заключается в том, что проведенное исследование позволяет уточнить роль когнитивных и культурологических факторов в формировании, структурировании и функционировании идиоматики конкретного языка; установить степень универсальности и специфичности семантики ФЕ, концептуальных моделей, лежащих в основе формирования их семантики. Теоретические результаты исследования могут быть использованы при описании других фразеологических корпусов неблизкородственных языков.

Практическая значимость работы состоит в том, что результаты исследования могут служить базой для дальнейшего анализа идиоматики неблизкородственных языков. Выводы и конкретный лингвистический материал могут быть использованы в лексикографической практике, при чтении курсов общего языкознания и теории перевода; когнитивной лингвистики и лингвокультурологии; преподавания русского и английского языков как иностранных.

Материалом для исследования послужили данные толковых, фразеологических, семантических словарей русского и английского языков; словарей пословиц и поговорок исследуемых языков, а также ФЕ, выявленные в результате сплошной выборки из газет: The Times, The Guardian, The Sunday Telegraph, The Sun, The Daily Mail, The Mail on Sunday, The Financial Mail on Sunday, The Daily Express, «Московский Комсомолец», «Новые времена», «Комсомольская Правда», «Московские новости», «Известия», «Аргументы и Факты», «Независимая газета» за 2000-2004 годы. Общий объем материала исследования составил 815 ФЕ русского языка и 710 ФЕ английского языка. Общий объем проанализированных газетных текстов – около 34 млн. знаков.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Лексика СПВ активно используется в составе ФЕ как в русском, так и в английском языках. Наибольшей регулярностью отмечены, во-первых, ядерная и околоядерная зоны поля, а во-вторых, – ядерные члены внутри каждой тематической группы. При использовании членов СПВ в составе ФЕ актуализируются, как правило, наиболее значимые семантические компоненты значения слов. Актуализация концептуальных признаков в периферийной зоне, как правило, связана с их участием в выражении ситуации, заданной ядерными компонентами СПВ.

2. Фразеологический комплекс русского и английского языков обладает ясно выраженной тенденцией к формированию хотя и нежесткой, не всегда четко очерченной, но системы, в основе которой лежит, прежде всего, концептуальная метафора. Более того, наличие большого числа ФЕ, построенных по единой модели, с когнитивной и лингвокультурологической точки зрения, является показателем устойчивости метафорической концептуальной модели.

3. В основе формирования наиболее регулярных концептуальных моделей лежит три фундаментальных представления, общих для русского и английского этносов: вода – источник жизни на Земле; вода – опасная для человека стихия и среда обитания; вода – вещество, среда и стихия, которую человек может использовать в своих целях (для перемещения, для утоления жажды и добычи пропитания, в хозяйстве и быту). Данные представления, реализуясь во внутренней форме ФЕ, свидетельствуют об антропоцентризме в концептуализации окружающей действительности как русским, так и английским народом.

4. При реализации основных концептуальных моделей в исследуемых фразеологических комплексах («Водный поток как бытие и время»; «Плаванье как жизнь во всем ее многообразии»; «Вода как источник жизни; как воздействующая и преобразующая сила»; «Вода как наиболее доступная и малоценная субстанция»; «Вода как источник опасности для человека и среды его обитания») обнаруживается много общего по языкам, что свидетельствует об универсальности многих характеристик концепта вода, что, в свою очередь, обусловлено универсальностью самой субстанции, коей вода является, и способами ее представленности на Земле.

5. Различия в реализации общих концептуальных моделей обусловлены, прежде всего, экстралингвистическими факторами: различиями в географическом положении, в рельефе двух стран, в климате, хозяйственной деятельности и бытовом укладе жизни. Ведущую роль, однако, играет культурологический фактор. В частности, концептуальная картина мира, отраженная в исследуемой идиоматике, свидетельствует о том, что русскому этносу свойственно более фаталистическое и даже трагическое восприятие действительности и положения человека в мире по сравнению с английским этносом.

6. Фразеологические единицы, включающие в свой состав члены СПВ, активно используются в российской и британской печати. Концептуальные модели, лежащие в основе семантики ФЕ английского и русского языков, являются актуальными для современных носителей языков, причем основные закономерности, присущие языковым фразеологической системам, проявляются в СМИ более ярко и отчетливо.

Апробация работы. Основные положения и результаты исследования неоднократно докладывались и обсуждались на международных и межвузовских конференциях в Саратове (2002 г., 2003 г., 2004 г.). Работа обсуждена на кафедре общего и славяно-русского языкознания Саратовского государственного университета. По теме диссертации опубликовано 5 статей.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованных словарей, библиографии, приложения, содержащего список исследуемых идиом в русском и английском языках.

Содержание работы

Во введении обосновывается актуальность темы диссертационного исследования, определяются цели и задачи работы, устанавливается научная новизна, теоретическая и практическая значимость исследования, методологические и теоретические основы диссертации.

В первой главе «Когнитивные и лингвокультурологические аспекты исследования идиоматики» рассматриваются основные проблемы современной когнитивной лингвистики, а также ключевые вопросы теории фразеологии, проблемы изучения фразеологии в лингвокультурологическом аспекте.

Одной из центральных проблем современной лингвистики является научное осмысление процесса формирования и отражения в языке отдельных концептов и концептуальной картины мира в целом. Понятие «концепт» стало за последние годы одним из ключевых понятий современной лингвистики. Ученые, пытаясь определить специфику данного явления и его место в научной лингвистической парадигме, рассматривают концепт как единицу, связующую язык и познание, язык и культуру. Амплитуда толкования этого феномена колеблется от крайне узкого (элементарная частица, квант) до чрезвычайно широкого, не позволяющего четко очертить границы концепта (макроконцепт). Одни исследователи рассматривают концепт как синоним понятия; другие, и их большинство, определяют данные явления как взаимосвязанные, но самостоятельные сущности.

Несмотря на разнообразие подходов, основная часть лингвистов определяет концепт как сложный когнитивный конструкт, отражающий знания человека об определенном фрагменте как реальной, так и идеальной действительности (Н.Д. Арутюнова; А.П. Бабушкин; А. Вежбицкая; В.И. Карасик, В.В. Колесов; Д.С. Лихачев; Ю.С. Степанов, В.Н. Телия, А.Д. Шмелев). Одним из самых продуктивных в настоящее время является лингвокультурологический подход к концепту. При таком подходе концепт рассматривается как единица коллективного знания / сознания, отправляющая к высшим духовным ценностям, имеющая языковое выражение и отмеченная этнокультурной спецификой.

Подобно языковым единицам, концепты не существуют изолированно друг от друга, а представляют собой элементы системного характера. Исследователи говорят о различного типа объединениях концептов (от бинарных оппозиций до концептуальных рядов и множеств), формирующих отдельные концептуальные поля, объединение которых образует концептосферу (Д.С. Лихачев). Вопрос об универсальности и национальной специфике данного феномена непосредственно опирается на трактовку концепта. Если концепт приравнивается к понятию, то вследствие универсальности мышления и основных его категорий универсальной признается и концептосфера (см., например, монографию “Meaning, Thought and Reality”). Если же концепт рассматривается как более сложная сущность, включающая элементы чувственного, образного, а также культурно-специфического, то концептосферу обычно представляют в виде сложного продукта человеческого мышления, совмещающего как универсальные, так и национально-специфические характеристики (А. Вежбицкая, В.И. Карасик, В.П. Нерознак, Г.Г. Слышкин, Ю.С. Степанов).

Классифицируя концепты по конкретным способам их представления в языке, исследователи выделяют лексические, грамматические, фразеологические и синтаксические концепты (Н.Ф. Алефиренко, Н.Н. Болдырев). Наиболее последовательно в современном языкознании изучаются лексические концепты. Идиоматика в этом аспекте исследована в меньшей степени, хотя многие лингвисты подчеркивают значимость фразеологии для изучения языковой и концептуальной картины мира.

В целом же идиоматические выражения всегда представляли интерес в качестве объекта лингвистического исследования. Вторая часть первой главы работы посвящена рассмотрению основных проблем теории фразеологии, таких как определение места ФЕ в уровневой системе языка, специфики фразеологического значения, типология ФЕ.

При определении ФЕ как особых единиц языка большинство лингвистов относит к фразеологии следующие классы устойчивых выражений: фразеологизмы-идиомы, фразеологические сочетания и паремии. Наиболее значимыми признаются такие категориальные свойства ФЕ, как: идиоматичность / немотивированность значения; воспроизводимость; устойчивость; цельность номинации (Н.Ф. Алефиренко, В.Л. Архангельский, О.С. Ахманова, В.П. Жуков, Л.Г. Золотых, А.В. Кунин, В.М. Мокиенко, А.И. Смирницкий, В.Н. Телия, Н.М. Шанский, D. Crystal, C. Fernando, O. Jespersen, H. Sweet).

Значимость исследования ФЕ в лингвокультурологическом аспекте связана с тем, что эти единицы являются одним из наиболее ярких выразителей специфической национальной ментальности лингвокультурной общности. Кроме того, являясь выразителями национального содержания той или иной лингвокультурной общности, ФЕ представляют собой поликонцептуальные образования (Т. М. Никитина, И. О. Сандомирская, Е. Ф. Тарасов, В. Н. Телия, А. Б. Феоктистова). Более того, в языке и культуре можно выделить общие для них “сферы концептуализации”, в том числе фразеологические слои. Тем самым материал фразеологии обретает в этом свете обращенность как к естественному языку, так и к “языку” предметной области культуры (Ю.С. Степанов, В.Н. Телия). Следовательно, именно фразеологический корпус позволяет выявить базовые для культуры концепты.

Ключевым понятием при рассмотрении фактов языка с позиций лингвокультурологии часто является понятие языковой картины мира. Языковая картина мира – «это зафиксированная в языке и специфичная для данного коллектива схема восприятия действительности» (Е.С. Яковлева); “кладовая” иллюстративного лингвистического материала для подтверждения тех или иных черт национального характера, с одной стороны, и источник знания о национальном характере и менталитете, с другой (О.А. Корнилов). Некоторые исследователи говорят о фразеологической картине мира (Р.Х. Хайруллина) или о пословичной картине мира (Е.В. Иванова) как о составляющей языковой картины мира. Одной из самых актуальных задач, стоящей перед лингвистами, является описание языковой картины мира, в том числе и с помощью рассмотрения и анализа концептов определенной лингвокультурной общности. Лингвистическая задача-максимум – описание совокупности концептов одной лингвокультурной общности, образующую концептосферу данного языка, раскрытие содержания которой дает представление об языковой картине мира носителей данного языка, а через нее – и об особенностях менталитета и национального характера членов данной общности.

Во второй главе «Характеристика фразеологических единиц с точки зрения состава их внутренней формы» отмечается, что в целом ФЕ русского и английского языков содержат члены практически всех тематических групп (далее – ТГ) семантического поля «Вода».

Ядро поля составляют ключевые лексемы вода / water. К околоядерной зоне поля относятся ТГ, в значении членов которых признак ‘вода’ является ядерным: «Водоемы и их части» (море, река – sea, river); «Характер и особенности движения воды» (течь, литься – flow, run); «Формы существования воды, определяемые характером и способами ее движения» (поток, струя, капля – stream, jet, drop); «Характерные действия, связанные с водой» (лить, брызгать – pour, splash). К ближней периферии поля относятся ТГ: «Свойства объектов, обусловленные наличием / отсутствием в них воды, ее количеством, воздействием» (мокрый, сухой – wet, dry); «Характерные действия, производимые в воде или с помощью воды» (купаться, плавать – bathe, swim); «Характерные состояния воды и действия, связанные с ними» (град, туча, кипеть, испаряться – hail, cloud, boil, evaporate); «Часть суши, занимаемая водоемом или граничащая с ним» (дно, берег – bottom, shore); «Естественные или искусственные объекты, расположенные рядом с водоемами и функционально связанные с ними» (порт, шлюз, мост – port, dam, bridge). К дальней периферии относятся ТГ, семантика членов которых так или иначе связана с действиями, производимыми в водоемах, с помощью воды: «Жизнь в водоемах и их обитатели; хозяйственная деятельность на водоемах» (рыба, удить, сеть, лодка, якорь – fish, net, boat, anchor); «Деятельность, связанная с возможным использованием воды» (кипятить, чашка – boil, cap). Включение в объект исследования ФЕ с периферийной лексикой позволяет проследить степень вовлечения ее в реализацию основных концептуальных моделей, выделенных при анализе ядерных и околоядерных ТГ.

Хотя в состав ФЕ включаются члены практически всех тематических групп поля, бóльшей регулярностью отмечены, во-первых, ядерная и околоядерная зоны поля, а во-вторых, – ядерные члены внутри каждой тематической группы.

Принципиально важно, что именно ключевые лексемы поля вода / water составляют ядро исследуемой идиоматики. Это проявляется, во-первых, в частотности их включения в состав ФЕ (в русском языке – 25,9% от общего числа ФЕ, в английском – 13,2%), во-вторых, в том, что данные ФЕ способны выражать практически все ситуации, отраженные во внутренней форме ФЕ с другими членами поля. В ФЕ с ключевыми единицами актуализируются практически все концептуальные признаки, которые выступают в качестве базовых в ФЕ с другими лексемами поля.

Более чем в 40% ФЕ с лексемами вода / water эти слова употреблены в первичном значении (‘прозрачная бесцветная жидкость, представляющая собой в чистом виде химическое соединение водорода и кислорода’), хотя степень актуализации определенных концептуальных признаков может быть различной.

Самым распространенным (особенно в русском языке) является осмысление воды как ‘жидкости, употребляемой человеком для питья и других нужд’ (в русском языке – 68,4 % от числа употреблений лексемы в первичном значении, в английском – 41,3 %): с лица воды не пить; выплеснуть ребенка с водой – stolen waters are sweet ‘запретный плод сладок’ (букв.: украденные воды сладки); throw the baby out with the bath water (букв.: выплеснуть ребенка вместе с водой из ванночки).

Второй по частотности является группа ФЕ, в которых акцент делается на текучести данного вещества, а также на возможных следствиях этого свойства (отсутствие стабильной формы, невозможность качественного изменения при физическом воздействии, характерное воздействие воды на объекты и др.): носить воду решетом; толочь воду в ступе – draw water in a sieve ‘носить воду решетом’; flow like water (букв.: литься как вода). Наиболее последовательно данного рода ФЕ обнаруживаются в английском языке (26,3% ФЕ от числа употребления лексемы в первичном значении), тогда как в русском языке их доля – 12%.

Третьей по регулярности (английский язык – 29%, русский – около 10%) является группа ФЕ, в которых вода (обычно как менее ценное вещество) противопоставлена другим жидкостям (кровь, слеза, молоко и др.), не жидкостям (камень, масло, огонь и др.): виноватого кровь вода, а невинного беда; чужая слеза – вода – blood is thicker than water ‘кровные узы – самые крепкие’ (букв.: кровь гуще воды); shed blood like water (букв.: лить кровь как воду); milk and water ‘слабый человек, не имеющий собственного мнения’ (букв.: молоко и вода). Лишь при сопоставлении с огнем обычно подчеркивается, что вода, оставаясь более слабой стихией, тем не менее, способна воздействовать на огонь: милость над грехом – что вода над огнем – burn the water (букв.: жечь воду).

Такие признаки, как ‘текучесть’, ‘прозрачность’, могут оказаться более значимыми, нежели химический состав жидкости, именуемой водой (ср.: огненная вода; мертвая вода – water of life ‘алкогольные напитки’; water bewitched ‘слабый чай’). Однако в большинстве ФЕ это пресная вода естественного происхождения (речная, озерная или ключевая). В то же время в английских ФЕ, в отличие от русских, возможно указание на соленую морскую воду (ср.: little drops of water make the mighty ocean (букв.: маленькие капельки воды делают могучий океан).

Показательно, что именно вторичное значение ‘крупные скопления такой жидкости (реки, моря, озера и т.п.); движущаяся масса такой жидкости’ является самым частотным при использовании лексем вода / water в обоих языках (около 50%). Актуальными становятся те характеристики водоемов, которые так или иначе связаны с человеком и средой его обитанием. Во-первых, акцент может делаться на способности человека перемещаться по достаточно глубоким водоемам вплавь или на корабле, лодке: вниз вода снесет, а вверх беда везет – a great ship asks deep waters (букв.: большой корабль просит глубокие воды). Во-вторых, человек может восприниматься как хозяйствующий на водоеме субъект, прежде всего – рыбак и мельник: в мутной воде хорошо рыбку ловить – he who has water and peat on his own farm has the world his own way ‘у кого на ферме вода и торф, у того свой мир’. Наконец, водоем может восприниматься как опасная для человека среда, способная лишить жизни, уничтожить постройки и урожай (ср.: где вода, тут и беда – don't go near the water until you learn how to swim (букв.: не подходи к воде, пока не научишься плавать). Интересно, что только в русском языке регулярно такое погружение описывается как добровольный акт – самоубийство (от долгов – хоть в воду).

Среди других значений лексем вода / water, актуализируемых во внутренней форме русских и английских ФЕ, следует отметить ЛСВ ‘поверхность рек, озер, морей’. Концептуально значимым здесь становится признак неспособности водной поверхности к деформированию под внешним воздействием: вилами по воде писано – written in water (букв.: написанный на воде). Английские ФЕ такого рода не только более многочисленны (английский язык – 9,8%, русский язык – 1,5%), но и более разнообразны по выражаемым ситуациям. В частности, во внутренней форме может актуализироваться противопоставление положения человека, плавательного средства, сельскохозяйственных угодий и построек выше и ниже данного уровня: under water ‘потерпеть крах’ (букв.: под водой); under water, famine; under snow, bread (букв.: под водой – голод, под снегом – хлеб).

Итак, наиболее регулярно в обоих языках ключевые лексемы вода / water ассоциируются с водоемом, а также жидкостью, его наполняющей. Показательно, что именно члены ТГ «Водоемы и их части» являются одной из самых частотных в составе исследуемых фразеологических комплексов (в русском языке – 22,6% от общего числа ФЕ, в английском – 28,2 %). Это свидетельствует о том, что водоемы не только являются неотъемлемой частью жизни этносов, но и важной составляющей их концептосферы. Значимость данной ТГ проявляется и в том, что к этой группе примыкает (в концептуальном плане) большая часть периферийной зоны поля – «Часть суши, граничащая с водоемом»; «Естественные или искусственные объекты, функционально связанные с водоемом», «Сосуды для воды и других жидкостей».

Характерно, что обобщенной номинации водоема ни в русских, ни в английских ФЕ не обнаружено, тогда как состав наименований конкретных типов водоемов достаточно разнообразен и показателен в концептуальном плане. В обоих языках используются наименования практически всех возможных типов водоемов: больших скоплений с соленой водой (море / sea), пресных водоемов с проточной водой (река, речка / river; ручей / creek; озеро / lake; пруд / pond), грунтовых вод (ключ, колодец, кладезь / fountain, well).

Среди специфических свойств можно отметить следующие. В русском языке достаточно регулярны наименования водоемов со стоячей водой (болото, лужа), частей водоема (омут, мель, брод). В английской идиоматике более регулярно, чем в русской, фиксируются номинации искусственных водоемов и водостоков, прибрежной территории, сооружений, функционально связанных с водоемами: goldfish bowl (букв.: аквариум золотой рыбки); go down the drain (букв.: спуститься по водосточной трубе); coast is clear (букв.: побережье моря чисто); cover the waterfront (букв.: покрыть порт); not the only pebble on the beach (букв.: не единственная галька на пляже). Только в английском языке фиксируется лексема ocean; в русских параллельных ФЕ обычно присутствует лексема море: drop in the ocean – капля в море (капля в океане).

Частотность использования конкретных номинаций во многом отражает особенности географического положения и рельеф двух стран. Это проявляется, в частности, в том, что в английских ФЕ в большей степени представлены номинации морской акватории, в русской – речной. Исключение составляет лишь лексема море, зафиксированная почти в 50% русских ФЕ данной ТГ. Часть данных ФЕ восходят к библейским источникам (ср.: житейское море), однако большинство – исконно русские (ср.: за морем и синица птица).

Использование конкретных номинаций водоемов и их частей может иметь и культурологическую основу. Так, обоих языках обнаруживаются имена собственные: в русском – Волга, в английском – Темза. Кроме того, русская фразеология в большей степени отражает традиционную картину мира, в которой, например, особую роль играют мифологические представления о водоемах (ср. восприятие омута как места обитания злых сверхъестественных сил: в тихом омуте черти водятся). Английская фразеология отражает более современную картину мира, в которой есть место как естественным, так и искусственным водоемам, специальным сооружениям при них.

Общее и специфическое обнаруживается также при актуализации определенных концептуальных признаков. Так, регулярно в обоих языках при использовании номинаций водоемов актуализируется количественный признак (показательно, что признак качества воды – морская или пресная – в обоих языках оказывается нерелевантным). В английском языке максимум ассоциируется с океаном и морем, в русском языке – с морем и рекой: sea of troubles ‘море проблем’; better a drop of wisdom than an ocean of gold (букв.: лучше капля мудрости, чем океан золота) – мать плачет, что река льется, жена плачет, что ручей течет, невеста плачет – как роса падет: взойдет солнце – росу высушит. Интересны в этом отношении ФЕ с именами собственными: he came safe from the East Indies, and was drowned in the Thames (он вернулся целым из Восточной Индии и утонул в Темзе) – на словах – Волгу переплывет, а на деле – ни через лужу. Аналогичное явление наблюдается при актуализации признака движения жидкости. В русском языке в этом случае регулярно используются лексемы река, речка, ручей, в английском – sea.

В ряде случаев у слов с близкой семантикой в русском и английском языках актуализируются разные признаки. Например, в русской идиоматике номинации грунтовых вод естественного и искусственного происхождения в русской (ключ и колодец) противопоставлены: ключ – ‘сила и мощность потока, проявления чего-либо’ (бить ключом), колодец, кладезь – ‘начало, откуда черпается что-либо’ (кладезь премудрости). В английской идиоматике такого четкого противопоставления нет. Кроме того, число ситуаций, отраженных во внутренней форме ФЕ, более разнообразно. В частности, колодец, наполненный водой, – это не только основа, начало и источник чего-либо жизненно необходимого (drop a bucket into an empty well ‘толочь воду в ступе’ (букв.: кидать ведро в пустой колодец), но и относительно небольшое, а главное, замкнутое и отделенное от «большого» мира (моря и океана) пространство: the frog in the well knows nothing of the great ocean (букв.: лягушка в колодце ничего не знает о большом океане).

Общим по языкам является ярко выраженный антропоцентризм, проявляющихся в концептуализации отдельных признаков у членов ТГ. Наиболее регулярно пресные водоемы воспринимаются как источник питьевой воды, большие водоемы – как судоходные артерии и место хозяйственной деятельности человека, а также как опасная для человека среда. Регулярно в обоих языках при использовании лексики данной ТГ актуализируется признак движения жидкости.

ТГ «Формы существования воды» разнообразна по своему составу как в русском (9,2% от общего числа ФЕ), так и в английском языке (13,7%). Обобщенное наименование движущейся массы воды (поток) используется в составе ФЕ только английского языка, причем это целый синонимический ряд: stream, flow, flood, current (drift with the stream ‘плыть по течению’ (букв.: дрейфовать с потоком); in full flow (flood) ‘в полном разгаре’ (букв.: в полном потоке). Общим является частотность использования лексем, именующих осадки и связанные с ними атмосферные явления (дождь, дождик, гроза, туча, облако, гром, молния – rain ‘дождь’, cloud ‘облако, туча’, thunder ‘гром’, lightning ‘молния’), основные формы волнения на море и реке (волна, вал – wave, tide ‘волна).

Наиболее регулярно в семантике данных лексем актуализируются признаки ‘количество и степень проявления чего-либо’, а также ‘положительное / отрицательное воздействие на человека и среду его обитания’. В обоих языках достаточно часто в качестве концептуального выступает признак цикличности, изменчивости, непостоянства, однако в русском языке его актуализация связана, прежде всего, с атмосферными явлениями (ср.: где гроза, тут и вёдро; на тучу будет и погода), в английском, кроме этого, приливом и отливом на море (ср.: rain at seven, fine at eleven ‘семь пятниц на неделе’ (букв.: в семь часов дождь, а в одиннадцать ясно); after black clouds, clear weather (букв.: после черных туч, ясная погода); every flow has its ebb ‘счастье с бессчастьем на одних санях ездят’ (букв.: у каждого прилива есть отлив).

При употреблении лексики из ТГ «Характер и особенности движения воды», «Характерные действия, связанные с водой» (4,7% от общего числа ФЕ в английском языке и 6,5% в русском) обращает на себя внимание значительное расхождение по языкам в количественном составе групп, что связано с особенностями лексико-семантической и грамматической систем исследуемых языков. В русских ФЕ членов данных тематических групп значительно больше, поскольку, во-первых, здесь меньше грамматической полисемии, чем в английском, во-вторых, состав самих групп в языке очень разнообразен, в-третьих, словообразовательная система русского языка в целом более богатая и разветвленная по сравнению с системой английского языка – в ФЕ включаются не только бесприставочные глаголы, но и приставочные, суффиксальные дериваты (под лежачий камень и вода не течет; пока травка подрастет, воды много утечет; из большой посуды не выльется, а из малой проплеснешь; вода с водою, что гора с горою сливается; размахнула широко, почерпнула глубоко, да та ж вода; ложкой моря не исчерпать – constant dropping wears away a stone ‘вода камень точит’ (букв.: постоянное капание стирает камень); flow like water ‘течь рекой’ (букв.: литься как вода); much water has flowed under the bridge ‘много воды утекло с тех пор’; leak out ‘стать известным (о фактах)’ (букв.: утекать).

При использовании данной лексики в составе ФЕ в обоих языках актуализируются ядерные семантические признаки: ‘движение’, ‘направление движения’, ‘скорость и характер движения’ и др.

Периферийные ТГ в составе ФЕ, в отличие от ядерной зоны, представлены, как правило, отдельными лексемами. Исключение составляет ТГ «Перемещение по водоему вплавь и с помощью вспомогательных средств» (15,2% от общего числа ФЕ в английском языке и 11,4% в русском) (мелко плавать – дно задевать; тонуть, так в море, а не в поганой луже; как в воду утопил - sail close to the wind ‘быть на грани между законом и беззаконием’ (букв.: плыть близко к ветру); a small leak will sink a great ship ‘малая течь большой корабль ко дну пустит’; сhained to the oar ‘вынужденный тянуть лямку’ (букв.: прикованный к веслу); have an oar in every man’s boat ‘лезть не в свое дело’ (букв.: иметь весло в лодке каждого); in / under full sails ‘под всеми парусами’). Члены этой группы очень активно используются в составе ФЕ, особенно в английском языке, что связано с особенностями географического положения Великобритании и значимости мореплавания в жизни англичан.

В целом, актуализация концептуальных признаков в периферийной зоне, как правило, связана с их участием в выражении ситуации, заданной ядерными компонентами СПВ. Наиболее важную роль здесь играют тематические группы «Водоем» и «Использование воды в жизнедеятельности человека». При этом актуализироваться могут признаки, находящиеся на периферии семантической структуры лексической единицы или даже относящиеся к коннотативным. Так, в обоих языках номинация сосудов регулярно включается в противопоставление водоемов по объему (море, ведро – ложка, стакан; sea, bucket – cup, teapot). Вместе с тем каждая из периферийных зон способна формировать собственную систему концептуальных признаков. Однако чем дальше от ядра находятся данные периферийные зоны, тем меньше такого единства как в сопоставительном плане, так и внутри отдельного языка.

При актуализации определенных концептуальных признаков в обоих языках прослеживается тенденция к антропоцентризму. Она проявляется в том, что среди ситуаций, отраженных во внутренней форме ФЕ, наиболее регулярно представлены те, что жизненно важны для человека (утоление жажды, способность пересечь водоем и не утонуть и т.д.). Вместе с тем в обоих языках концептуализации определенных признаков может и не быть связана с участием в ней человека. Это подчеркивает значимость воды, водоемов, осадков в концептуальной картине русских и англичан в целом. Характерно, что именно эти явления становятся мерилом, способом представления различных конкретных и абстрактных ситуаций, отраженных в семантике ФЕ.

Анализ семантики ФЕ русского и английского языков с точки зрения концептуальных моделей, лежащих в ее основе, проведенный в третьей главе диссертации, позволяет выявить единство и различия, связанные с более глобальными когнитивными, лингвокультурологическими и собственно языковыми процессами. В частности, в основе формирования семантики большинства ФЕ лежат регулярные метафорические переносы, последовательное «соотнесение / наложение областей в концептуальной системе» (cross-domain mapping in the conceptual system) (G. Lakoff). Подобное постоянство носителей языка при метафорическом осмыслении мира, которое отражается во фразеологии, позволяет говорить о существовании концептуальных моделей, отраженных во фразеологии, и во многом определяющих языковую картину мира того или иного этноса. Это особенно показательно, поскольку, согласно достаточно распространенной точке зрения, идиомы содержат лишь мертвые метафоры (R.W. Gibbs), а фразеология в целом является «бедной родственницей метафоры и вынуждена довольствоваться лишь мелкими подачками» (Е.В. Падучева). В основе формирования наиболее регулярных концептуальных моделей лежит три фундаментальных представления о воде русского и английского этноса: вода – источник жизни на Земле; вода – опасная для человека стихия и среда обитания; вода – средство, которое человек использует в своих целях (для перемещения, для утоления жажды, в хозяйстве и быту).

Одной из самых регулярных в идиоматике русского и английского языков является концептуальная модель: «Водный поток как бытие и время»: с течением времени; в течение жизни; река жизни – flow of conversation ‘течение разговора’; flow of time ‘течение времени’. При этом в обоих языках получает отражение представление об однонаправленности времени, о невозможности изменить его естественный ход. ср.: много воды утекло с тех пор – much water has flowed under the bridge ‘много воды утекло с тех пор’ (букв.: много воды утекло под мостом). Так же, как и водный поток, быстротечна и человеческая жизнь, ср.: уплыли годы, как вешние воды – time and tide wait for no men (букв.: время и волна никого не ждут).

Наиболее регулярно это получает выражение через сопоставление времени и бытия во времени с рекой, воды которой не могут остановиться или повернуть вспять. В английском языке, кроме того, часто используется образ цикличности приливов и отливов морей и океанов. Характерно, что чаще всего этот образ в русской и английской идиоматике используется при характеристике прошлого, но если в английской идиоматике, реализующей данную модель, акцент делается, прежде всего, на невозможности вернуть прошлое (water under the bridge ‘события, давно прошедшие и забытые’ (букв.: вода под мостом); the mill cannot grind with the water that is past ‘что было, то сплыло’ (букв.: мельница не может молоть на утекшей воде), то в русской идиоматике в большей степени отражено представление о фатальности бытия в целом: человек не властен ни над прошлым, ни над настоящим, ни над будущим; он получает лишь то, что случайно прибивает к его берегу, но все это вместе с водным потоком у него и забирается: каждая река своим устьем в море впала; горе поверху плыло, погодой к берегу прибило; богатство – вода: пришла и ушла.

В обоих языках прошлое, утрата, гибель кого или чего-либо могут ассоциироваться с поглощением чего-либо водной стихией: то пропало, что в море упало – when the sea gives up its dead ‘когда рак на горе свистнет’ (букв.: когда море отдаст погибших в нем). Восприятие бытия и человеческой жизни как чего-то преходящего может реализоваться также через указание на невозможность удержать воду в руках или оставить на ее поверхности следы: в руках было, да по пальцам сплыло; вилами по воде писано – limn on water ‘строить воздушные замки’ (букв.: изображать на воде). Однако обращает на себя внимание частотность в русских ФЕ безличных конструкций, тогда как в английской идиоматике ситуация часто воспринимается как каузативная: человек сам выбрасывает в пучину что-либо (sink one’s differences ‘договориться позабыть о разногласиях’; букв.: потопить различия); он способен совершить невозможное (throw smb overboard ‘перестать поддерживать кого-то’ (букв.: выкинуть за борт). Даже при указании на неизбежность утраты каузативные глаголы подчеркивают активность лица: lash the waves ‘заниматься бесполезным делом’ (букв.: стегать волны).

Представления о судьбе, о необратимости времени как о море (реже реке – в русском языке) реализуются также через абсолютизацию их объема, операции с которыми (расплескать, вычерпать или выпить, засыпать или нагреть, соединить берега или построить мосты) невозможны: не вылакает собака реки, так всю ночь стоит над рекой да лает; шилом моря не нагреешь; ложкой моря не исчерпать; моря веслом не расплещешь; моря песком не засыплешь – sweep back the ocean ‘пытаться сделать невозможное’ (букв.: смести, уничтожить океан); he is building a bridge over the sea ‘он занимается бесполезным делом’ (букв.: строит мост через море). Показательно, что в русском языке такого рода ФЕ на порядок больше, причем одной из характерных их черт является сопоставление лексем: море – горе – жизнь: горе не море: выпьешь до дна; горе – что море: ни переплыть, ни вылакать. Таким образом, в исследуемых ФЕ отражен более фаталистический и трагический взгляд на время, человеческую жизнь и бытие в целом русского народа по сравнению с английским.

Концептуальная модель «Плаванье как жизнь во всем ее многообразии», самая продуктивная в русской и английской идиоматике, реализует восприятие событийной составляющей человеческого бытия как опасного путешествия, поскольку человек в своем неведении во многом не готов ко всем испытаниям, к «штормам», не знает «опасных мест», «водоворотов», что поджидают его во время плаванья по «житейскому морю», ср.: море житейское подводных каменьев преисполнено; в мире, что в омуте: ни дна, ни покрышки; пройти огонь и воду и медные трубы – in deep water ‘в беде, трудной ситуации’ (букв.: в глубокой воде); beware of a silent dog and still water (букв.: берегись молчащей собаки и тихой воды); go through fire and water (букв.: пройти огонь и воду); he knows the water the best who has waded through it (букв.: тот знает брод лучше всех, кто его прошел).

Особенностью русской идиоматики является то, что пловца могут подстерегать не только реальные опасности (омуты, шторм, ураган, подводные камни и т.д.), но и мифические существа, ср.: в воде черти, в земле черви, в Крыму татары, в Москве бояре. В английских синонимичных ФЕ, как правило, указывается на реальные опасности, ср.: still waters run deep ‘в тихом омуте черти водятся’ (букв.: тихие воды текут глубоко). Лишь в одной кальке с греческого субъекты действия – античные боги: Bacchus has drowned more men than Neptune ‘кто вино любит, тот сам себя губит’ (букв.: Вакх утопил больше людей, чем Нептун). Бóльший трагизм и пессимизм в восприятии жизни русским человеком по сравнению с англичанином проявляется также в частотности ситуации самоубийства: житье – из ворот да в воду; от горя и воду; от долгов – хоть в воду; хоть утопиться, хоть удавиться.

Пассивность или активность человеческой личности регулярно ассоциируется в обоих языках с движением по течению или против него, с волной или навстречу волне: плыть по течению; плыть против течения; по воле волн – cast / cut adrift ‘пустить по течению, на волю волн’; drift with the stream(букв.: дрейфовать с потоком); go against the stream (tide, current) ‘плыть против течения’.

Показательно, что в русских ФЕ частотно не только указание на трудность противоборства течению (против воды тяжело плыть), но и восприятие плаванья в целом как безрассудства и неоправданного риска: видя волну на море, не езди; не ищи моря, в луже утонешь; хорошо по пруд быть и плотине; ты его на берег, а он в воду. В самом же плаванье (жизни) человек зависим от водного потока и высших сил. Его активность связана лишь с выбором водоема: по которой реке плыть, ту и воду пить; пущен корабль на воду – сдан Богу на руки. Высшей мудростью является умение пересечь водоем, не замочившись: дураку по пояс, а умный сух пройдет; он из воды сух выйдет.

В английском языке также возможно достаточно пессимистическое отношение к противоборству судьбе-течению: it is ill striving against the stream ‘напрасные старания’ (букв.: плыть против течения). Но достаточно регулярны ФЕ, в которых человек не только успешно противостоит потоку, волне, но и управляет ими: stem the flood (current, tide, torrent) ‘противодействовать’ (букв.: сдерживать поток); turn the tide ‘изменить ход событий’ (букв.: развернуть волну).

Различия в реализации данной модели и ее концептуальном наполнении связаны и с особенностями рельефа двух стран. Россия – во многом равнинное государство с большим числом рек, болот, окруженное морями. Поэтому жизнь-путешествие обычно проходит по суше, где реки и болота – только часть пути-бытия, преграда, которую надо преодолеть: ты от горя за реку, а оно уж стоит на берегу; пошел на охоту, засосало в болоте. Море же воспринимается как практически непреодолимая преграда, граница между «своим» и «чужим» миром: за морем веселье, да чужое, а у нас и горе, да свое; добро тому врать, кто за морем бывал). Поэтому морское путешествие (жизнь) – почти всегда трагично: в долгу, что в море: ни дна, ни берегов. Великобритания – островное государство. Поэтому жизнь-путешествие практически всегда является морским (from sea to shining sea; букв.: от моря до сияющего моря), а сам морской массив не только разъединяет, но и соединяет англичан с «другими» мирами. Способность противостоять волне, течению (активная жизненная позиция) воспринимается как доблесть и честь: he that is out at sea, must either sail or sink (букв.: тот, кто в море, должен либо плыть, либо тонуть).

Не менее значимыми для формирования идиоматических комплексов в русском и английском языках оказываются антонимические по сути концептуальные модели «Вода как источник жизни» и «Вода как наиболее доступная и малоценная субстанция». В целом для обоих языков свойственно двоякое отношение к воде: (а) как к чему-то ценному и важному для жизнедеятельности человека (не выливай помоев, не подготовив чистой воды; кайся, а вода ушла; покуда есть хлеб да вода, все не беда – never cast dirt into that fountain of which you have sometime drunk (букв.: никогда не бросай грязи в источник, из которого ты когда-либо пил); we never know the value of water till the well is dry ‘что имеем не храним, потерявши плачем’ (букв.: мы никогда не знаем цену воде, пока не высохнет колодец); (б) как к чему-то сверхдоступному и в силу этого – малоценному (быль – трава, небыль – вода; от воды навару не будет; и худой квас лучше хорошей воды; чужая слеза что вода – shed blood like water‘ проливать море крови (букв.: лить кровь как воду); water bewitched ‘вода (о пустословии)’; spend money like water ‘тратить деньги как воду’.

В то же время в русской идиоматике обе модели представлены более последовательно, чем в английской. Поскольку формирование и функционирование обеих моделей во многом обусловлено древнейшими мифологическими представлениями, а также последующим их переосмыслением (от божественного – к обыденному), то можно предположить, что такое оценочное восприятие основной составляющей гидросферы планеты в большей степени свойственно русскому этносу.

В модели «Вода как источник опасности для человека и среды его обитания» на первый план выходит представление о водных потоках, наводнениях, осадках как о стихии, губительной для человека и среды его обитания. Опасность соседства с водой усиливается тем, что данная стихия непредсказуема и неконтролируема. Наиболее полно такое представление отражено в русской паремии: где вода, тут и беда. Интересно, что в идиоматике получает отражение взаимосвязь двух, казалось бы, взаимоисключающих друг друга представлений о воде (благо и опасность): огонь беда, и вода беда, а без огня и воды – пуще беды. При этом в обоих исследуемых языках наибольшую опасность, по мнению их носителей, представляют большие водоемы (прежде всего, моря и реки), а также осадки (прежде всего, сильный дождь, гроза с громом и молнией, градом): от дождя да в воду; водой мельница стоит, от воды и погибает – come hell or high water ‘чтобы ни случилось, при любых обстоятельствах’ (букв.: приди ад или высокая вода); it never rains but it pours ‘беда не приходит одна’ (букв.: когда идет дождь, льет как из ведра).

В основе формирования данной модели лежит осмысление возможного отрицательного воздействия воды на живые и неживые объекты. Не случайно при включении во внутреннюю форму слов, называющих объекты, на которые вода в определенных условиях (по мнению языкового коллектива) не может оказать пагубного воздействия, ФЕ формируют антонимические значения: лейся беда, что с гуся вода; не глиняный, от дождя не размокнешь; солдатская голова, как под дождиком трава – like water off a duck’s back ‘как с гуся вода’ (букв.: как вода со спины утки). Дискомфорт может быть связан с конкретизацией температуры воды – слишком холодной или слишком горячей. Такого рода ФЕ преимущественно распространены в английском языке: the scalded cat fears cold water (букв.: ошпаренная кошка холодной воды боится); in hot water ‘в беде, трудной ситуации’ (букв.: в горячей воде). Примечательно в русских аналогичных по структуре ФЕ вода (нейтральная по воздействию) противопоставлена другим жидкостям, ср.: на ухе ожегся, так на воду подуешь; обжегшись на молоке, дуешь на воду.

В целом внутренняя форма английских ФЕ, сформированных на основе данной модели, более разнообразна по сравнению с русскими ФЕ и отмечена сугубо бытовой интерпретаций ситуации, ср.: as welcome as water in one's shoes ‘нужен, как собаке пятая нога’ (букв.: желанный, как вода в туфлях); cold shower ‘неожиданно холодный прием, реакция или ответ’ (букв.: холодный душ). Для русских ФЕ в большей степени свойственно сакральное осмысление воздействующей силы воды. В частности, гроза, гром и молния, наводнения и потопы воспринимаются как кара небесная, проявление Божественной воли: бог вымочит, бог и высушит; после дождика бог даст солнышко; огню да воде бог волю дал.

Цикличное изменение погодных условий (циклонов и антициклонов, дождливой и солнечной погоды), штормов и затишья в обоих языках осмысляется как фатальность человеческого бытия, как о постоянно сменяющие друг друга неудачи и удачи: отколе гроза, оттоле и вёдро; после грозы вёдро, после горя радость – after a storm comes a calm(букв.: после бури наступает затишье); after rain comes fair weather (букв. после дождя наступает хорошая погода). Вместе с тем и здесь обнаруживается бóльший фатализм и пассивность русского мировосприятия. Так, если активность россиянина может быть вызвана отчаянием (по принципу «хуже не бывает» – мокрый дождя не боится), то англичанину свойственно более рациональное и спокойно-активное поведение в «сложных погодных условиях» (житейских трудностях), ср.: don't have they cloak to make when it begins to rain (букв.: не заказывай себе плащ, когда дождь (уже) начинается); know enough to come in out of the rain ‘иметь здравый смысл; знать, как позаботиться о себе’ (букв.: знать достаточно, чтобы выходить в дождь).

Модель «Вода как воздействующая и преобразующая сила» также основана на признании особой силы данной стихии. Но в этом случае вода не средство, которое использует Бог или человек, а сама стихия, обладающая преобразующей силой и волей. Наиболее полно это проявляется в ФЕ, включающих во внутреннюю форму противопоставление двух стихий – воды и огня: обе эти силы обладают мощью и поэтому опасны: с водою, с ветром да с огнем не дружись – fire and water are good servants, but bad masters ‘огонь и вода – хорошие слуги, но плохие хозяева’. При этом вода (более слабое и неагрессивное начало) одерживает верх благодаря способности непрерывно течь – воздействовать на разрушительную силу огня. Тем самым в языковой картине мира отражено признание победы смирения, терпения над агрессией, гневом, трагическими обстоятельствами. Особенно отчетливо это отражено в русской идиоматике, ср.: огнем вода ключом кипит, а водою и огонь заливают; муж с огнем, жена с водою; милость над грехом – что вода над огнем (властна).

В обоих языках возможность воды (даже в небольшом количестве) воздействовать на твердые предметы, преображая или разрушая их, регулярно связана именно с длительностью воздействия на объект: капля камень долбит; вода все кроет, а берег роет – constant dropping wears away a stone (букв.: постоянное капание стирает камень); drop by drop (букв.: капля за каплей). Тем самым для русского и английского этносов характерно осознание того, что даже слабый человек, объединившись с другими или проявив целеустремленность и терпение, способен не только противостоять негативным обстоятельствам, но и побеждать их.

С данной моделью непосредственно связана менее регулярная модель «Вода как очистительная сила». В мифологических системах индоевропейцев, в христианстве вода – символ духовного очищения и преображения. Но во фразеологических комплексах, с одной стороны, данная ситуация обычно осмысляется как бытовая (умывание, мытье, стирка), а с другой – акцент часто делается не на духовном очищении от греха-грязи, а на его наличии. Особенно отчетливо это проявляется в английском языке: a clean hand wants no washing ‘честному человеку оправдываться излишне’ (букв.: чистую руку мыть не нужно). Кроме того, в обоих языках (но особенно в русском) возможно практически противоположное осмысление ситуации – вода не уничтожает грязь-грех, а лишь скрывает его от окружающих: рука руку моет, а плут плута покроет – wash your dirty linen at home ‘не выноси сора из избы (букв.: стирай свое грязное белье дома).

Рассмотренные выше концептуальные модели в большинстве своем составляют ядро фразеологического комплекса исследуемых языков. Вместе с тем в русской и английской идиоматике можно обнаружить значительное число периферийных концептуальных моделей, которые отличает меньшая регулярность, бóльшая ориентация на периферийные ТГ. Наиболее значимыми среди них являются «Количественная модель» и «Рыбная ловля как достижение поставленной цели».

В основе «Количественной модели» лежит представление о количестве, объеме, степени проявления чего-либо или степени результативности чего-либо как об определенном объеме водной массы (море, океан, капля), сосуде и приспособления для хранения и транспортировки воды (ведро, стакан, горшок, ложка, чашка), а также о водном потоке различной интенсивности (река, ручей, фонтан, волна): по капле дождь, по росинке роса; из большой тучи да малая капля; море крови – better a drop of wisdom than an ocean of gold (букв.: лучше капля мудрости, чем океан золота); drop in the ocean (букв.: капля в океане); sea of blood ‘море крови’; sea of troubles ‘море проблем’. Различия в реализации модели связаны, прежде всего, с тем, какого типа водоемы, формы существования воды, сосуды воспринимаются двумя народами как мерило максимума и минимума. Так, в русском языке максимум может ассоциироваться не только с морем, но и с рекой, а минимум – с росинкой, слюнкой, среди сосудов – со стаканом, ложкой: реки крови; мир по слюнке плюнет, так море; буря в стакане воды; в час по чайной ложке. В английском языке максимум ассоциируется не только с морем, но и с океаном, с фонтаном, среди сосудов – с горшком, котелком, тогда как минимум – с чашкой, чайником: ocean of time (букв.: океан времени); storm in a teacup ‘буря в стакане воды’ (букв.: шторм в чайной чашке); turn on the waterworks ‘начать рыдать’ (букв.: включить фонтан).

Продуктивность модели «Рыбная ловля как достижение поставленной цели», по-видимому, связана с тем, что рыболовство издавна было одним из основных промыслов и способов хозяйственной деятельности человека как в России, так и в Великобритании. При анализе ФЕ были выявлены некоторые особенности отношения представителей двух национальностей к осуществлению задуманного, к выполнению какой-либо задачи. Так, в английском идиоматике более последовательно прослеживается убежденность, что достижение достойной цели всегда требует максимальных усилий от «рыболова»: the best fish swim near the bottom ‘хорошо дешево не бывает’ (букв.: самая хорошая рыба по дну ходит); in the deepest water is the best fishing (букв.: самая хорошая рыбалка – в глубокой воде), тогда как в русских ФЕ успех может быть связан и с особыми условиями, со случаем и везением (он рыбку за рыбкой вытаскивает; что ни закинет, то вытащит). В английских ФЕ прослеживается и более осторожная оценка собственного или чьего-либо успеха: об окончании дела лучше всего говорить только после наглядного подтверждения результата – «улова»: never fry a fish till it's caught (букв.: нe жарь непойманной рыбы). В русских ФЕ, кроме того, оценка результата может быть обусловлена местом лова («свое» / «чужое» водное пространство – река, пруд, озеро): в чужой прудок не кидай неводок; чей берег, того и рыба. Поскольку в английских ФЕ отражена обычно рыбная ловля в морской акватории, то таких морально-юридических противоречий не возникает.

Поскольку фразеологические корпусы русского и английского языков складывались в течение столетий, то картина мира, представленная в них, во многом отражает традиционные взгляды русского и английского этносов. Чтобы установить степень значимости анализируемых единиц, а также актуальность выявленных концептуальных моделей в современном российском и английском обществе, нам показалось необходимым обратиться к функционированию исследуемых ФЕ (четвертая глава работы). В качестве материала избраны современные британские и российские газеты. Обращение именно к СМИ обусловлено тем, что они ориентированы на массового, то есть «среднестатистического» носителя русского и английского языков. Вследствие этого СМИ достаточно адекватно, хотя, конечно, не в полном объеме, отражают актуальные языковые и лингвокультурологические процессы.

Как показал анализ, английская печать более насыщена исследуемыми ФЕ по сравнению с российскими газетами. Однако если в английских СМИ ФЕ, как правило, не подвергаются формальному и семантическому преобразованию, то в русских СМИ частотно использование ФЕ в преобразованном виде; языковые единицы становятся основой для оригинальных образных контекстов (Несчастные женщины схватились за соломинку, брошенную им со скамьи подсудимых; Постановление предусмотрело обязательность отчислений, а в приложении было скоромно указано, по какому адресу потекут ручьем или полноводной рекой сначала из наших кошельков, а потом со счетов энергопроизводителей и продавцов миллионы рублей).

Примечательно, что наибольшей продуктивностью в российских и английских СМИ обладают базовые языковые модели, прежде всего – «Плаванье как жизнь во всем ее многообразии», а также «Водный поток как бытие и время»; «Вода как источник опасности для человека и среды его обитания». Вместе с тем, поскольку в английской прессе исследуемых единиц зафиксировано больше, то и состав концептуальных моделей здесь более разнообразный.

В целом в газетных текстах прослеживаются те же тенденции, что были обнаружены при анализе языковых фразеологических комплексов. В частности, в английской печати подчеркивается активность человека, его способность с большим или меньшим успехом противостоять стихии и добиться (или хотя бы пытаться) успеха, ср.: Such recycling might not happen straight away even if Britain takes the plunge. (Такого типа переработка, возможно, сразу и не получится, даже если Великобритания решится на этот шаг (букв.: сделает прыжок в воду). Очень частотно использование ФЕ, содержащих во внутренней форме указание на операции с водным потоком, управление кораблем в сложных погодных условиях и т.п.: You could stem the tide (phone calls from agencies) next time by putting an extra line in your advert. (Вы могли бы это (звонки из различных агентств) прекратить (букв.: остановить волну) следующий раз, добавив одну строчку в ваше объявление).

В российской печати отражен бóльший фатализм с достаточной долей пессимизма. Это проявляется, в частности, в том, что самой частотной для современного носителя русского языка (судя по российской печати) является ФЕ река жизни, в которой отражено общее представление русского этноса о фатальной предопределенности жизни: человек, погруженный в этот поток, следует по течению от «истока» к «устью».

Кроме того, жизнь современного российского общества регулярно характеризуется с помощью ФЕ, содержащих во внутренней форме указание на разгул стихии (наводнения, грозы, бури на море), где человек часто выступает в роли утопающего, гибнущего, ср.: В ХХ веке - колоссальный разлив зла, которое вышло из берегов и все захлестнуло; Многие разумные предложения тонут в бюрократической трясине формализма и некомпетентности; В рядах счастливчиков, попавших под каток пенсионной реформы, оказались 50-летние мужчины и 45-летние женщины. Люди постарше остались за бортом.

Показательно также, что даже удача, успех в российских СМИ часто осмысляется не как результат активности субъекта, а как подарок свыше или случайность, причем в роли «божественной» силы, благодетельствующей человека, часто выступает бюрократическая верхушка: Как выразился один из корифеев российской журналистики, «в обществе все больше распространяется желание узнавать о золотом дожде от правительства».

Вместе с тем в российской печати явно обнаруживается и восприятие современной жизни как динамичного процесса, хотя степень устойчивости России-корабля и способность управлять этим кораблем часто подвергается сомнению: Вывод оптимиста ясен: дрейфуем верным курсом. Туда, где политическая жизнь – только часть человеческой.

При реализации продуктивных языковых моделей в печатных СМИ выявляются и различия в активизации тех или иных их составляющих. В частности, в английских газетах очень регулярно исследуемые ФЕ используются для именования времени и его течения: Next year he (the tennis player) will be nearly so. Time and tide wait for no man. (В следующем году он (теннисист) будет почти таким. Время (букв. время и волна) никого не ждет). Такого рода ФЕ используются чаще всего при указании на зависимость человека от времени и на независимость времени от человека. В этом, на наш взгляд, отражены такие приметы цивилизованного общества, как ускоряющийся ритм жизни, ее изменчивость, требующие от человека большого напряжения внутренних сил.

В российских газетах также частотна ассоциация времени с текущей водой, только эту воду-время пытаются, но не могут удержать, то есть время не только не подвластно человеку, но и растрачивается впустую: Артист долго говорил про утекающее сквозь пальцы время и смирение перед жизнью.

Различия в функционировании наиболее значимых концептуальных моделей по языкам проявляются также в том, какого рода стороны современной жизни отражаются с помощью ФЕ, сформированным по данным моделям. Так, английская пресса в большей степени отражает интерес к личности, а также к бизнесу, политике: Stock levels were reduced so severely that, when the tide turned, it was the growing Scottish industry that seized the international market. (Биржевые показатели были настолько низкими, что, когда положение изменилось (букв.: волна развернулась), растущая шотландская индустрия захватила международный рынок); It hardly matters what New Labour’s liar-in-chief, Alastair Campbell, does next. This unelected, unaccountable man’s political career is dead in the water anyway. (Едва ли имеет значение то, что сделает Аластар Кэмпбелл, главный лжец новых лейбористов. Политическая карьера этого неизбранного, необъяснимого человека в любом случае разрушена (букв.: мертвый в воде).

В российской печати с помощью анализируемых ФЕ чаще характеризуется жизнь государства как бюрократической машины. При обращении к личности последняя воспринимается либо как жертва (государства, судьбы), либо как политическая фигура – часть бюрократической машины: Тогда обнаружилось, что ни о каком вотуме недоверия речи нет, что главарь антинародного режима Ельцин и хулиган-экстремист Зюганов - просто два берега у одной реки.

Таким образом, использование ФЕ с компонентом – членом СПВ в британских и российских СМИ в основном отражает те же закономерности, которые были обнаружены при анализе языковой фразеологической системы, причем в публицистике эти закономерности проявляются подчас даже более ярко и отчетливо.

Заключение диссертации содержит основные выводы о роли когнитивных и лингвокультурологических факторов на структурирование и функционирование фразеологических единиц, содержащих в своем составе лексику СПВ, в русском и английском языках.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Вражнова И.Г. Семантическое поле «вода» в английском и русском языках (на материале английской и русской фразеологии) // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2003. – Вып. 6. – С. 196-199.

2. Вражнова И.Г. Сравнительный анализ фразеологических единиц английского и русского языков, содержащих компоненты семантического поля «вода» // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2004. – Вып. 7, Ч. III. – С. 53-59.

3. Вражнова И.Г. Идиоматика как отражение языковой картины мира // Социокультурные проблемы языка и коммуникации: Сб. науч. тр. - Саратов, 2004. – Вып. 1. – С. 118-123.

4. Вражнова И.Г. Паремия и языковая картина мира: внутренняя форма фразеологизмов семантического поля «вода» // Единицы языка и их функционирование: Межвуз. сб. науч. тр. – Саратов: Изд-во «Научная книга», 2004. – Вып. 10. – С. 48-52.

5. Вражнова И.Г. К вопросу о семантической моделируемости фразеологии (на материале русского и английского языков) // Язык: теория и практика преподавания: Межвуз. сб. науч. тр. – Саратов: Изд-во «Научная книга», 2004. – С. 125-129.