ОПЫТ ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ КОГНИТИВНОГО ДИССОНАНСА В АНГЛИЙСКОМ ДИПЛОМАТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ

Целью реферируемой работы является комплексное исследование средств английского дипломатического дискурса (далее ДД) с позиций критического анализа дискурса и основных положений теории когнитивного диссонанса.

Последние 25 лет ознаменованы появлением целого ряда работ, посвященных анализу различных видов дискурса. Самого пристального внимания современных отечественных и зарубежных исследователей удостоено исследование связи дискурса и общества. Признание того, что язык определяется обществом и является отражением социального, а вслед за этим того, что дискурс является социальной практикой (Fairclough 1989; Dijk van 2002 и др.), выходит в работах на первый план (Водак 1997; Денисов 1998; Ищенко 1994; Попова 1995; Проскуряков 1999; Пеппель 2000; Новикова-Грунд 2000 и др.).

Теория когнитивного диссонанса, активно разрабатываемая западными исследователями и получившая развитие в значительном количестве работ по теории принятия решений, в исследованиях Я-концепций, пока не нашла адекватного применения в лингвистике. Весьма перспективным для реализации задач исследования является положение теории о том, что когнитивный диссонанс выступает в качестве мотива человеческой коммуникации. Объектом исследования является когнитивный диссонанс в английском ДД. В силу специфики дипломатического общения говорящий (дипломат) сталкивается с проблемой выбора речевых средств в условиях необходимости соблюдения конвенциональных предписаний коммуникативного поведения для типичной ситуации, учета коммуникативных интересов адресата (фактор обязательности) и собственных коммуникативных интересов, что обусловливает возникновение когнитивного диссонанса, мотивирующего говорящего к поиску средств его снижения. В связи с этим видится логичным рассматривать процесс выбора речевых средств говорящим ДД как серию решений, как стратегический поиск лингвистических средств, выступающих в роли адаптивных стратегий (Налчаджян 1988) для разрешения или снижения когнитивного диссонанса.

Методологической основой исследования является ряд принципов современной парадигмы языкознания, а именно, принцип антропоцентризма, признающий неразрывную связь между языком и человеком, его носителем; принцип экспансионизма, проявляющийся в настоящем исследовании в привлечении к анализу изучаемого явления положений и терминологического аппарата смежных с языкознанием наук, таких как социальная психология, философия, герменевтика; принцип экспланаторности, согласно которому исследование должно быть нацелено на объяснительный характер явлений языка, а также принцип гомеостаза, согласно которому действия носителя языка в ряде ситуаций обусловлены необходимостью уменьшения напряжения и сохранения состояния внутреннего равновесия.

Актуальность исследования обусловлена следующими обстоятельствами: 1) в условиях стремления мира к многополярности, с одной стороны, и глобализации, в том числе и английского языка, с другой стороны, ценность дипломатии в человеческой коммуникации возрастает; 2) теория дискурса и проблемы языкового манипулирования являются одними из наиболее активно разрабатываемых направлений современной лингвистики; 3) большинство характеристик ДД являются недостаточно изученными, отсутствуют работы по ДД обобщающего характера; специфика когнитивного диссонанса не нашла отражения в работах по лингвистике.

Научная новизна настоящей работы заключается в том, что в ней заложены теоретические предпосылки для дальнейшего развития как минимум двух наиболее перспективных направлений в современной науке. Во-первых, идентификация ДД в широкой трактовке, определение его системообразующих характеристик, выявление места ДД в ряду смежных дискурсов раскрывает перед исследователем новые грани дискурса, а, следовательно, новые возможности теоретического осмысления. Во-вторых, применение в анализе ДД положений теории когнитивного диссонанса позволяет считать последнюю весьма эффективной в деле разрешения многих вопросов вербального поведения людей, манипулирования, не получивших пока убедительных ответов.

В соответствии с поставленной целью в диссертационном исследовании решаются следующие задачи:

1) обосновать необходимость широкой трактовки ДД и определить его базовые системообразующие характеристики;

2) определить наиболее адекватный задачам исследования подход к анализу ДД и описать основные семиотические параметры ДД в соответствии с выбранным подходом;

3) выявить место ДД в ряду смежных дискурсов;

4) обнаружить и описать элементы, провоцирующие возникновение когнитивного диссонанса участников ДД;

5) рассмотреть и проанализировать некоторые вербальные средства снижения когнитивного диссонанса в ДД;

Целевые установки и задачи определили использование комплексной методики исследования, сочетающей основной интерпретативный подход с общими методами научного познания: наблюдением, обобщением, сравнением.

Материалом исследования послужили официальные дипломатические документы, примеры из художественных и публицистических произведений английских и американских авторов ХХ века, архивные данные, материалы интернет-публикаций по проблемам современной дипломатии, официальная деловая документация западных компаний, данные словарей и словарей цитат общим объемом около 5300 страниц.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Целесообразна широкая трактовка понятия «дипломатический дискурс», включающего как институциональное, так и бытовое его проявление.

2. Вследствие прозрачности границ ДД обладает высокой степенью интердискурсивности, обусловливающей «проникающий» характер данного типа дискурса в смежные дискурсы.

3. Организация языковых средств в ДД детерминирована дискурсивно релевантными компонентами категории социального, с одной стороны, и компонентами категории индивидуального, интенцией, коммуникативным намерением говорящего, с другой стороны, вступающих в диссонантные отношения.

4. Категория социального в коммуникации проявляется в предопределении речевого вклада говорящего на определенной стадии развития общения.

5. Интенциональный аспект в коммуникации, коммуникативные цели, который говорящий преследует в конкретной речевой ситуации, индивидуальное видение индивидом ситуации общения суть проявление категории индивидуального.

6. Лингвистическими средствами снижения когнитивного диссонанса в ДД является некая совокупность речевых (вербальных) действий, приемов, способствующих достижению компромисса между категориями социального и индивидуального, которые предлагается назвать стратегиями снижения когнитивного диссонанса. Стратегия, избираемая и используемая говорящим для снижения когнитивного диссонанса, в каждом отдельном случае в большей или меньшей степени удовлетворяет критериям указанных категорий.

Теоретическая значимость работы заключается в разработке таких ключевых проблем современной лингвистики, социологии и психологии как институциональное и персональное общение, интердискурсивность, когнитивный диссонанс, регулирование речевой деятельности. Исследование делает вклад в развитие прагмалингвистики, теории дискурса, а также открывает новые возможности применения теории когнитивного диссонанса в анализе языковых явлений. Практическая ценность работы усматривается в возможности применения результатов диссертационного исследования и языкового материала в процессе обучения интерпретации текстов, письменной коммуникации, спецкурсах по анализу дискурса, филологической герменевтике.

Апробация работы. Результаты исследования неоднократно обсуждались на кафедре перевода, переводоведения и межкультурной коммуникации ИГЛУ. По результатам проведенного исследования представлены доклады на научных и научно-практических конференциях и семинарах в Иркутском государственном лингвистическом университете (в период с 2001-2004 гг.). Основные положения проведенного диссертационного исследования отражены в 8 публикациях, включая тезисы докладов. В период с 2003 по 2004 гг. научно-исследовательская работа проводилась при финансовой поддержке Министерства образования Российской Федерации из федерального бюджета по разделу 06 02 281 188 (грант для поддержки аспирантов А 03 - 1.5 –176).

Структура работы определяется спецификой поставленных задач, характером объекта изучения. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, списка литературы, приложений.

Основное содержание исследования

Термин «дипломатический дискурс» введен в научный обиход сравнительно недавно, однако, насколько нам известно, до сих пор определения этому типу дискурса не дано. С позиций социолингвистики все типы дискурсов принято условно разделять на две группы: группу персональных (личностно-ориентированных) и группу институциональных (статусно-ролевых) дискурсов. Согласно предложенной В.И. Карасиком типологии, ДД наряду с административным, юридическим, медицинским, политическим дискурсами следует относить к группе институциональных дискурсов. Анализ лексикографических данных и языкового материала показал, что отнесение ДД только к группе институциональных дискурсов ограничивает содержание понятия «дипломатический дискурс», так как в этом случае в рамки этого понятия попадает лишь профессиональное проявление дипломатичности, тогда как «бытовое» ее проявление исключается. Умение находить формулировки, позволяющие не обидеть собеседника и в то же время являющиеся приемлемыми для всех участников общения, всегда высоко ценится и часто называется «дипломатичным» стилем общения. В обыденном понимании носителей культуры и языка понятия «дипломат», «дипломатический дискурс» также трактуются достаточно широко. К наиболее ярким высказываниям, иллюстрирующим широкое понимание дипломатии, следует отнести следующие: “A diplomat is a man who always remembers a woman’s birthday but never her age” (Роберт Фрост (Robert Frost), американский поэт); “A distinguished diplomat could hold his tongue in ten languages” (сэр Генри Уоттон (Sir Henry Wotton), британский дипломат, путешественник и поэт) (DQ; Eigen 1992).

Уместно выдвинуть предположение о том, что прототипические формы ДД располагаются в персональном дискурсе, поскольку дипломатия возникла на персональном уровне, и лишь с возникновением необходимости урегулирования отношений между государствами на официальном уровне произошло переосмысление бытового дискурса в институциональный и был сформирован институт дипломатии, в котором этому качеству личности был присвоен институциональный статус (Никольсон 1941, Nicolson 1954). Таким образом, в определении понятия «дипломатический дискурс» мы исходим из положения о том, что именно способ говорения, а не социальный институт предопределяет и создает предметную сферу дискурса. Специфика ДД определяется, прежде всего, тем, что его ядро в действительности составляют коммуникативные средства, которые его участники используют для реализации коммуникативных задач. Социальный институт лишь вносит свои ограничения, определяет жесткие нормы развития дискурса, тогда как вне социального института также возможно применение дипломатических средств, и такое применение можно отнести к ДД, но уже не к институциональной, а к персональной его разновидности. В связи с этим закономерен вывод о том, что ДД может существовать в двух ипостасях: как институциональный ДД (дискурс профессиональных дипломатов) и персональный ДД (применение дипломатических средств на бытовом уровне, в областях человеческой деятельности, не имеющих отношения к профессиональной дипломатии).

Целью институционального ДД является обеспечение преемственности в защите национальных интересов и благосостояния народа, осуществление внешнеполитической деятельности от лица государства, предотвращение вооруженного конфликта (войны) и укрепление мира. Следовательно, главным условием существования дипломатической коммуникации является наличие несоответствия взглядов, интересов, мнений у участников взаимодействия.

Традиционно принято связывать общественный институт с ключевым концептом, определяющим суть его деятельности. На наш взгляд, базовой понятийной основой института международной дипломатии является антиномия «мир - война» (PEACE - WAR) (Macomber 1975; Reychler 1979), при этом преобладающим элементом в данной антиномии следует считать элемент «мир» (PEACE). В силу того, что ДД выполняет в процессе общения регулирующую функцию, для него характерно обращение к таким ключевым ценностям как некатегоричность, тактичность, вежливость, корректность, сдержанность. Дипломат, обращаясь к таким ценностям, преследует главную задачу – не навредить процессу переговоров и поиску компромисса, не усугубить существующее между участниками взаимодействия противоречие. В институциональном ДД эти ценности, традиционно считавшиеся необходимыми для успешной коммуникации, отражены в формульных моделях дипломатического этикета, протокола, которые представляют собой средства облегчения взаимодействия, особенно, на высоком уровне.

Главными средствами и методами в институциональном ДД являются переговоры, результаты которых закрепляются документально, дипломатическая переписка и т.д. К прецедентным текстам институционального ДД относятся декларации, заявления, ноты, меморандумы, памятные записки, коммюнике и т.д., ставшие в настоящее время частью истории развития международных отношений. Любой дипломатический документ является частью дипломатического интертекста, он фиксирует результаты конкретной дипломатической деятельности и содержит определенные текстовые элементы, которые отсылают к другим подобным документам.

К дискурсивным формулам, под которыми в данной работе понимаются основные средства выражения институционального ДД, следует, прежде всего, отнести так называемый дипломатический язык, под которым понимается: 1) язык, употребляемый дипломатами для письменных и устных сношений (например, французский язык до 18 конца века); 2) терминология, технические фразы, ставшие частью дипломатического словаря, формульные модели дипломатического этикета; 3) совокупность коммуникативных стратегий, некоторые из которых получили название «гибких коммуникативных тактик» (Козьмина 2001), используемые дипломатами и способствующие реализации главной цели дискурса наиболее эффективным способом.

Целью персонального (непрофессионального) ДД также является урегулирование взаимоотношений между участниками общения, однако уже не в области внешней политики, а в ситуации несоответствия коммуникативных векторов общения (несоответствия интересов, взглядов и т.д.). В условиях бытового общения задачей участника дискурса, дипломата в широком понимании этого слова, является предотвращение или элиминация конфликта, вызываемого таким несоответствием, с максимально благоприятным исходом для участников. Участниками персонального ДД могут быть индивиды вне зависимости от их возраста, социального, семейного, экономического положения. В зависимости от субъектно-адресатного вектора общения роли участников персонального ДД могут быть следующими: 1) говорящий ДД, играющий активную коммуникативную роль лидера с высокой прагматической активностью в дипломатическом общении, назовем его д и п л о м а т о м; 2) адресат, стимулирующий или инициирующий своим поведением дипломатическое действие дипломата по отношению к нему.

Если профессиональный ДД рассматривается как речевое взаимодействие представителей социальных групп в рамках сложившихся общественных институтов, то в персональном ДД решающим критерием в определении коммуникации как дипломатической являются, прежде всего, условия общения: несоответствие интересов, взглядов участников дискурса и как следствие наличие когнитивного диссонанса, а также стремление или базовая интенция дипломата (активного участника общения) к его разрешению. Когнитивный диссонанс, согласно положениям теории Л. Фестингера, является одним из главных мотивов коммуникации (Фестингер 1999). В ДД когнитивный диссонанс, обусловленный несоответствием коммуникативных интересов участников в конкретной ситуации общения, побуждает говорящего использовать средства (в том числе и лингвистические), способствующие его снижению.

Ценности персонального ДД совпадают с ценностями институционального ДД. В персональной разновидности ДД они также определяются его ключевой антиномией «мир-война» (PEACE-WAR), однако, выражаются в терминах, характеризующих бесконфликтное бытовое общение. В качестве регулятора коммуникативного поведения участников, отражающего ценности персонального ДД, выступают конвенционально принятые в данном языковом сообществе нормы, постулаты и принципы речевого поведения, например, речевой этикет, постулаты вежливости, принцип Кооперации и т.д.

Основными средствами персонального ДД являются коммуникативные стратегии, использование которых говорящим ДД (дипломатом) мотивировано наличием когнитивного диссонанса вследствие осознания несоответствия коммуникативных намерений участников ДД и стремлением дипломата к снижению диссонанса, поиску компромисса. Так, наиболее распространенными стратегиями, используемыми дипломатами, являются стратегии намеренного создания двусмысленности, стратегии умолчания, ухода от ответа и т. д.

Совпадение общих базовых системообразующих характеристик институциональной и персональной разновидностей ДД подтверждает необходимость широкой трактовки ДД, в равной степени удовлетворяющей специфике обеих его разновидностей. Под ДД предлагается понимать совокупность коммуникативных средств, используемых дипломатом - участником ДД с коммуникативной ролью лидера и высокой прагматической активностью, в условиях когнитивного диссонанса, обусловленного несовпадением векторов коммуникативных намерений участников, и направленных на его снижение и достижение компромисса.

Анализ примеров институционального и персонального ДД согласно схеме М.А. Хэллидея (Halliday 1991; Halliday 2002) показал, что поле ДД представляет собой ситуацию непонимания, конфликта, несоответствия коммуникативных интересов участников речевого взаимодействия (во внешнеполитической или бытовой сферах). Данное несоответствие коммуникативных интересов провоцирует создание когнитивного диссонанса, по крайней мере, у одного из участников дискурса (дипломата) и мотивирует его на поиск средств, позволяющих снизить когнитивный диссонанс и достичь компромисса.

В институциональном ДД участники четко определены протоколом и фиксируются документально, тогда как в персональном ДД роли участников подвижны. Как в институциональном, так и в персональном ДД взаимодействие сторон-участников осуществляется по двум направлениям: 1) манифестация кооперативности и 2) отстаивание своих интересов, извлечение выгоды из кооперативности партнера. При этом в институциональном ДД данные задачи реализуются благодаря интенсивному использованию речевых актов-комиссивов и репрезентативов, имеющих целью зафиксировать новое положение вещей в мире и связать участников ДД обязательствами относительно развития внешнеполитического взаимодействия в будущем. Важной речеактовой особенностью институционального ДД является использование косвенных директивных актов, представляющих собой одновременно речевые акты-комиссивы. В институциональном контексте дипломатического взаимодействия данные речевые акты используются как средства контроля и ограничения действий участников.

Форма выражения дискурса – это совокупность наиболее типичных речевых средств, используемых участниками для реализации главной цели дискурса. Отличительной чертой языковой коммуникации в сфере дипломатии является исключительная продуманность и высокая степень осознанности применения стратегий коммуникации, выбора адресатом кодовых средств для передачи информации и достижения желаемого эффекта воздействия. Следовательно, дипломатические средства выражения – это такие средства, которые позволяют говорящему с их помощью урегулировать конфликт, обусловленный несоответствием коммуникативных интересов участников взаимодействия и находить компромисс, устраивающий партнера по коммуникации и максимально полно удовлетворяющий коммуникативным интересам самого говорящего. Семиотические параметры институционального и персонального ДД не только совпадают друг с другом, что еще раз подтверждает возможность широкой трактовки ДД, но и обнаруживают важную закономерность. Параметры поля, участников и формы персонального ДД выражены более широко и, обнаруживая более размытые границы, требуют более широких определений при их описании, тогда как параметры институциональной разновидности ДД выражены более четко и однозначно выражены. Институциональный ДД инкорпорирован в персональный ДД как часть целого.

В современных исследованиях по проблемам дискурса довольно часто встает вопрос о метафизических границах того или иного типа дискурса. Вследствие прозрачности границ дискурса не только отмечается «соскальзывание» дискурса в смежные жанры, но и весьма часто наблюдается наложение, влияние, проникновение характеристик разных видов дискурса в рамках конкретного дискурса. Преследуя цель представить пространство взаимодействия дискурсов, целый ряд авторов (см. например, П. Гудрич (Goodrich 1987), Р. Сколлон (Scollon 2002) и др.) привлекает к анализу понятия «интрадискурс» и «интердискурс». Дискурс всегда появляется в пространстве других возможных дискурсов или Дискурса как абстрактного целого. Понятие «интердискурс», призвано объяснить явление связи, взаимопроникновения и взаимовлияния конкретного дискурса и других видов дискурса, его зависимости от социальных процессов, происходящих в обществе. Разница между интрадискурсом и интердискурсом, скорее аналитическая и влияет лишь на выбор уровня анализа дискурса. Тем не менее, ряд авторов называет интрадискурс «эго дискурса» (ego-discourse), а интердискурс «альтер-эго дискурса» (alter discourse) (см. например, Серио 1999; Goodrich 1987), другими словами, тем, что может приобретать его форму, становиться на его место.

Привлечение данных понятий к анализу ДД позволяет выдвинуть предположение о том, что ряд дискурсов, в том числе и дипломатический, обладают такой характеристикой как интердискурсивность, под которой предлагается понимать способность дискурса манифестировать свои базовые системообразующие признаки в нетипичной для данного типа дискурса ситуации (в ситуации, которая по внешним признакам относится к другому типу дискурса), способность дискурса расширять свои границы, «проникать» в другой дискурс. Признание такой существенной характеристики ДД (и ряда других дискурсов) как интердискурсивность позволяет по-новому определить место ДД в пространстве дискурсов, подчеркнуть его проникающий характер и объяснить широкое разнообразие его проявлений.

Наиболее типичным примером проявления интердискурсивности ДД является пересечение ДД с политическим дискурсом. Основанием, позволяющим прийти к такому заключению, является широкое использование в политическом дискурсе средств создания преднамеренной неопределенности, политической корректности и ряда других средств, использование которых обусловлено прагматическими факторами, прежде всего, потребностью участников политического дискурса избегать конфликтности. Как в политическом дискурсе, так и в ДД возникновение смысловой неопределенности вызвано прагматическими факторами, такими как: стремление избегать конфликтности в общении, свести к минимуму возможность постороннего контроля над своими действиями, желание избежать ответственности за происходящее и т.д. ДД обнаруживает точки соприкосновения с юридическим, пропагандистским, научным дискурсами.

Согласно теории Л.Фестингера, когнитивный диссонанс (далее КД) является результатом противоречия между отдельными элементами в системе знаний индивида, когнициями, при котором отрицание одного элемента вытекает из существования другого, сопровождающееся ощущением дискомфорта. Под знанием автор теории понимает «то, что индивид знает о самом себе, о своем окружении, поведении». Диссонанс когнитивных элементов свойствен практически всем ситуациям, при которых субъект оказывается перед выбором одного из двух или более вариантов поведения, он возникает в ситуациях, когда одни установки субъекта приходят на смену другим, когда существуют расхождения между поведением и установками, после принятия решения, когда альтернативы выбора были в равной степени привлекательными и т.д. (Воскобойник 2004; Майерс 2002; Хьелл, Зиглер 1997).

Отношения диссонанса могут развиваться в различных плоскостях, прежде всего, в зависимости от вектора субъекно-объектных отношений. Можно выделить три плоскости, каждая из которых будет характеризоваться специфическим КД: 1) сфера межсубъектных отношений (субъектно-субъектная сфера) – межсубъектный тип КД (конфликт интересов), или субъектно-субъектный КД; 2) сфера субъекта и его окружения (субъектно-объектная сфера) – гносеологический тип КД - субъектно-объектный КД; 3) сфера регуляции деятельности индивидов по отношению к ценностям создаваемой ими культуры (субъектно-ценностная сфера) – аксиологический тип КД.

Анализируя причины возникновения КД, исследователь получает ключ к разгадке речевого поведения индивида в той или иной ситуации общения. Применительно к анализу ДД данная теория дает возможность объяснить причины существования такого феноменального явления как дипломатический язык, высветить мотивы, двигающие дипломатом в выборе специфических средств, позволяющих ему управлять конфликтной ситуацией.

Анализ ряда примеров ДД, позволяет нам прийти к мнению о том, что организация языковых средств в ДД детерминирована дискурсивно релевантными компонентами категории социального (фактор обязательности), с одной стороны, и компонентами категории индивидуального, «внутренней структурой говорящего» (Дейк ван 1989), его интенцией, коммуникативным намерением, с другой стороны, вступающих в диссонантные отношения.

Категория социального в коммуникации проявляется в предписании речевого вклада говорящего на определенной стадии развития общения. Речевое поведение индивида обусловлено множеством факторов, таких как содержание коммуникативного намерения, личностные свойства и отношения субъектов дискурса (социально-культурная, национальная принадлежность), условия коммуникативной ситуации, и т.д. Однако выбор языковых средств в определенной мере всегда ограничен. В ряде ситуаций такое ограничение свободы выбора речевых средств вступает в противоречие с коммуникативными интересами говорящего, провоцируя создание КД. Нормы и правила речевого поведения существуют негласно в виде конвенций, условно принятых всеми членами языкового сообщества, они являются интерактивными ограничениями, имеющими социальный характер, и, таким образом, представляют собой суть категории социального. Набор средств регуляции речевого поведения в социуме культурно обусловлен. Конвенционально принятые нормы и постулаты речевого общения - вежливости (Brown, Levinson 1987; Leech 1983 и др.), кооперации (Грайс 1985) и другие - призваны регулировать речевое поведение коммуникантов и направлены на снижение конфликтности дискурса, и тем самым способствуют обеспечению наибольшей эффективности в достижении речевых целей. С исследовательской точки зрения, именно их нарушение и отклонение от их соблюдения свидетельствуют о факте их несовместимости с коммуникативными интересами говорящего, о ситуации КД, поэтому данные нарушения являются наиболее интересными. Хрестоматийным примером строгого соблюдения норм регуляции речевого поведения (постулата вежливости) в институциональной разновидности ДД может стать письмо В. Черчилля, написанное 8 декабря 1941 года японскому послу, посредством которого В. Черчилль уведомлял о том, что Англия и Япония находятся в состоянии войны. В письме отмечалось, что японские самолеты только что совершили налет на Сингапур и Гонконг, поэтому Англия вынуждена объявить войну Японии. В. Черчилль закончил свое письмо следующим образом:

I have the honour to be, with high consideration,

Sir,

Your obedient servant,

Winston S. Churchill (Stein 1999).

Ситуация объявления войны характеризуется высокой степенью напряженности между сторонами. Несмотря на то, что взаимодействие сторон-участников конфликта переходит в стадию открытой конфронтации и военных действий, дипломат, объявляющий войну, вынужден выстраивать свою речевую стратегию в соответствии с требованиями дипломатического протокола, профессионального этикета и соблюдать постулат вежливости. Строгое соблюдение постулата вежливости дипломатом в данном случае накладывает свои ограничения на выбор речевых средств, тем самым частично обусловливая КД говорящего, однако имеет своей главной целью не навредить развитию отношений между странами в будущем и оставить возможность для возвращения на мирные позиции в разрешении межгосударственных противоречий.

С позиций теории КД Л. Фестингера, позволяющей проследить мотив выбора языковых средств, язык дипломатов уже не выглядит как «недостаток» общения, «буржуазный пережиток», а предстает как результат стремления к бесконфликтности общения, кооперативности, тщательного взвешивания всех «за» и «против». Таким образом, дипломатический язык является лингвистическим средством разрешения КД. Видится возможным предположить, что далеко не каждый индивид может испытывать КД такой природы. Его осознание - проявление коммуникативной компетенции говорящего, благодаря которой он в состоянии совершить «рефлективный выход», посмотрев на ситуацию как бы со стороны, и, «просчитав» развитие коммуникативного фрагмента на несколько ходов вперед, «предвидеть» конфликтность такого несоответствия. Осознание КД индивидом – результат сопоставления двух видов знаний, данных о Мире Действия, или практическом мире реальных событий, творящем настоящее, и Мира Ценности, представляющем собой совокупность моральных, эстетических суждений, согласующихся между собой возможностей для реализации в Мире Действия. При этом Мир Действия представляет собой контекст ситуации, а Мир Ценности, будучи социально значимым и конвенционально обусловленным, определяет Мир Действия (Уайтхед 1990). Осознание КД говорящим в коммуникации и поиск средств к его разрешению свидетельствует о высокой степени ответственности говорящего за исход коммуникации, о его кооперативности, приоритетности компромиссности и дружелюбности общения.

Согласно теории КД, существует несколько способов его снижения, определяющих ту или иную адаптивную стратегию; среди них: отказ от цели, изменение направления действия (модификация цели), замена средств в достижении цели, насильственное устранение препятствий и т.д. Речевая практика индивида настолько богата и разнообразна, что в конечном итоге наделяет говорящего возможностью выбора речевых средств, регуляции взаимодействия с окружающим миром посредством выбора оптимального пути для решения поставленных в ситуации общения задач (Иссерс 1999).

В задачи данного исследования входит выявление и описание некоторых лингвистических средств снижения КД в ДД. Исходя из принимаемой нами широкой трактовки ДД, а также из положения о том, что акт речи является субъективным актом и определяется намерениями говорящего, следует рассматривать в качестве лингвистических средств снижения КД в ДД совокупность речевых (вербальных) действий, приемов, которые предлагается назвать стратегиями снижения КД. Следует различать невербальные и вербальные средства снижения КД. Невербальными средствами снижения КД в ДД является язык жестов, некоторые положения дипломатического протокола и этикета, касающиеся невербального поведения дипломата. К рассматриваемым вербальным, или лингвистическим средствам снижения КД следует отнести стратегии создания двусмысленности (неоднозначности), стратегию создания намеренной неопределённости, стратегию эвфемизации, стратегию использования средств политической корректности, стратегию псевдономинации, стратегию смены коммуникативного фокуса, стратегию молчания и умолчания, стратегию ухода от ответа. Стратегия, избираемая и используемая говорящим ДД для снижения КД, обусловленного несоответствием социального и индивидуального аспектов коммуникации, в каждом отдельном случае будет в большей или меньшей степени удовлетворять требованиям указанных аспектов. Потенциал кооперативности вышеперечисленных стратегий уменьшается от первого к последнему члену ряда. Стратегии с наибольшим потенциалом кооперативности – стратегии создания двусмысленности, эвфемизации и использования средств политической корректности следует отнести к наиболее «институциональным» средствам снижения КД в ДД. Их использование в общественных дискурсах является нормой кооперативного вербального поведения.

Стратегия создания двусмысленности основана на интенциональном, или умышленном использовании естественного свойства знака согласно которому он может обладать несколькими значениями одновременно. При этом знак в данном контексте можно интерпретировать двояко - как имеющий значение А или значение В. Основной лингвистической предпосылкой существования явления двусмысленности является принципиальное несоответствие между структурой языка как системы и недискретной реальностью. Один из многочисленных примеров эксплуатации эффекта двусмысленности в ДД как стратегии снижения КД, находим в тексте мирного договора, заключенного Израилем и Египтом 11 ноября 1973 года (полный текст договора в силу его объемности не приводится полностью, однако он доступен www.mfa.gov.il/mfa/home.html). Государственный секретарь США, который во время переговоров часто использовал термин “constructive ambiguity”, объясняющую его стратегию на переговорах и назначение договора. В положении “В” этого соглашения умышленно использована двусмысленность, целью которой являлось облегчить Израильским переговорщикам вхождение в дальнейший переговорный процесс и принять Резолюцию Совета Безопасности ООН 340. По мнению специалистов, стратегия использования двусмысленности была единственным средством, которое бы гарантировало продолжение переговоров и способствовало бы принятию решения, спасающего репутацию одной из сторон конфликта. В положении “В” говорится: “Both sides agree that discussions between them begin immediately to settle the question of the return to the October 22 positions in the framework of agreement on the disengagement and separation of forces under the auspices of the UN”. Эффект использования данной стратегии состоял в том, что израильские и египетские власти могли трактовать эту синтаксическую двусмысленность диаметрально противоположными способами в зависимости от того, какие синтаксические связи между частями положения они признавали верными. Представители Египта трактовали это положение как требование к Израилю отвести свои вооруженные силы в соответствии с требованием Резолюции 334 Совета Безопасности ООН. Такая трактовка возникала потому, что они признавали существование синтаксической связи между “return to the October 22 positions” и “under the auspices of the UN”. Представители Израиля, однако, поняли положение иначе, как призыв к сторонам, участникам конфликта переговариваться по вопросу “separation of forces” без указания отвести войска на позиции, занятые 22 октября. В данном случае их интерпретация двусмысленного выражения основывалась на признании синтаксической связи между “discussions . to settle the question” и “under the auspices of the UN”(www.mfa.gov.il/mfa/home.html) .

Стратегия создания намеренной неопределенности как средство снижения КД в ДД называется рядом авторов речевой манипуляцией (Масленникова 1999; Нефедова 1997; Bradac, Friedman, Giles 1986). Языком создаются широкие возможности для создания неопределенности. Так, лексическими средствами создания неопределенности, в частности, является использование слов-определителей с диффузной семантикой, ослабленной знаменательностью (some, particular и т.д.), имен существительных широкой семантики для обозначения вполне конкретных предметов и действий (action, thing, object вместо, например, war, aggression, scandal и т.д.), неопределенных или указательных местоимений everybody, someone, one, anybody и т.д., размывание смыслового содержания посредством генерализации (most people, the majority вместо единичного субъекта) и так далее. К синтаксическим средствам следует отнести эллипсис (безобъектное использование переходных глаголов), использование пассивных конструкций вместо активных конструкций без указания на лицо, осуществляющее действие и т. д. В ряде ситуаций ДД, характеризующихся КД, использование языковых средств намеренной неопределенной референции говорящим вынуждает адресата самостоятельно достраивать «модель ситуации», запрос сведений о которой содержится в вопросе, и косвенно свидетельствует о нежелании говорящего развивать предложенную партером микротему диалога:

“What are you thinking about?”

“I have some things on my mind now” (Webb, 1)

Стратегия использования эвфемизмов считается наиболее распространенным приемом в институциональном ДД. Исходя из этого, следует рассматривать стратегию эвфемизации как одну из прагматических закономерностей функционирования дипломатического языка. Основной целью, которую преследует говорящий при использовании стратегии эвфемизации, состоит в стремлении избегать коммуникативных конфликтов, не создавать у собеседника ощущение коммуникативного дискомфорта, поэтому главной функцией эвфемизмов в речевом общении следует считать регулятивную функцию. В документах, касающихся Ирангейтского конфликта, официальные представители США в целях сохранения лица государства для обозначения события используют выражения “Iran matter”, “Iran contra matter” , «Iran thing”: “President Reagan has given inconsistent statements to the Tower commission investigation on the Iran-contra affair”(Pehar 2001, 115). Незаконные действия и связи администрации Р. Рейгана в официальных материалах, касающихся урегулирования скандала американской стороной, именуются как “improper behavior”, “improper conduct”, “improper contacts”, в которых слово “illegal” заменяется на “improper” (Pehar 2001, 115). Использование эвфемизмов в материалах следствия обусловлено стремлением соблюсти требования обоих аспектов коммуникации. Так, с одной стороны, удовлетворяется необходимость называть социальные явления, обозначить их (социальный аспект), а с другой стороны, назвать их так, чтобы это удовлетворяло коммуникативным интересам субъекта номинации (группового субъекта). В коммуникативные интересы группового субъекта входит предотвращение общественного резонанса, массового возмущения в связи с обсуждаемыми событиями, стремление к позитивной саморепрезентации, а также снятие ответственности за негативные последствия действий коллективного субъекта. Данный прием широко используется в тех случаях, когда необходимо убедить общество в том, что противозаконные действия проводились в интересах национальной политики и безопасности. Он создает видимость так называемого «идеологического компромисса».

Средством снижения конфликтности общения в американской культуре являются средства политической корректности, под которой понимается табуированность ряда высказываний, способных ущемить или оскорбить адресата. Можно предположить, что в ситуации вынужденного обсуждения табуированных тем, говорящий испытывает КД, обусловленный несоответствием социального и индивидуального аспектов общения в некоторых их точках соприкосновения, а именно: 1) необходимостью обозначать при помощи языковых средств табуированный объект в ситуации общения (социальный аспект); 2) стремлением избегать негативного эффекта на адресата, возникающего в результате прямого именования табуированного явления, что может принизить, оскорбить адресата (индивидуальный аспект). Средства политической корректности позволяют частично удовлетворить оба аспекта, назвать, обозначить явление и избежать негативного воздействия на адресата, снять коннотацию социальной неприемлемости того или иного именования. Наибольшую распространенность в сфере общественных отношений получили средства политической корректности, обозначающие малопрестижные профессии. Так, для названия профессии мойшика стекол («window cleaner”) принято использовать «glass maintainance engineer”, барменши “barmaid” - «lady beer-dispencer”, наукообразным словом «scandiscopist” принято называть трубочиста («chimney sweep”), “garbologist” является на самом деле уборщиком мусора (“garbage collector”), лифтёр (“elevator operator”) – это “member of the vertical transportation corps и т.д.

Суть стратегии псевдономинации состоит в нейтрализации социально маркированной оппозиции новыми, не свойственными данному слову (словосочетанию) коннотациями, в искажении плана содержания лексических единиц. Псевдономинацию можно назвать попыткой устранения неприятного факта путем изменения способа его констатации. Эта процедура мотивируется предположением о том, что изменение имени может придать новые свойства денотату, т.е. как бы меняет его природу. Так, с целью нейтрализовать социально маркированную оппозицию слова “killing” Государственный Департамент США в 1984 году объявил о том, что прекращает использование слова «killing” в ежегодном отчете по соблюдению прав человека в странах мира. Вместо этого, было предложено использовать выражение “unlawful or arbitrary deprivation of life”, которое оценивалось сотрудниками департамента как “more accurate”(Shuy 1996, 58). В качестве диссонантного элемента КД в ряде случаев может выступать разделяемая всеми членами общества система ценностей, вступающая в несоответствие с индивидуальной оценкой, индивидуальным видением ситуации говорящим. Данное несоответствие взглядов на одну и ту же ситуацию мотивирует говорящих прибегать к стратегии эвфемизации или псевдономинации. Использование стратегии псевдономинации описано в трудах Дж. Оруэлла и получило название новояза (newspeak) (Оруэлл 1989; Orwell 1966). Со времен войны во Вьетнаме в практику вошло называть лопату (“shovel”) “combat emplacement evacuator”, отверстие от пули (“bullet hole”) “ballistically induced aperture in the subcutaneous environment”. Факт нападения американских войск первыми («American forces attacked first») представляется как “pre-emptive counterattack”, факт попадания американских войск в засаду (“American troops were ambushed”) как “engaged the enemy on all sides”, отступление американских войск (“retreat by American troops”) как “backloading of augmentation personnel” и т.д. (Scott 2001, 25-30)

С позиций нашего исследования значительный интерес представляет стратегия смены коммуникативного фокуса, его перемещение из одной стадии в другую говорящим для достижения коммуникативных целей. Перемена коммуникативного фокуса сопряжена с переменой прагматического фокуса, под которым понимается акт выбора, выделения объектов разговора, критерием для которого является успешность и эффективность коммуникации и взаимодействия. Зачастую это проявляется в том, что говорящим прекращается разговор или переводится в другое русло в тех случаях, когда разговор принимает нежелательный оборот. Перемена коммуникативного фокуса сопровождается переменой возможного мира: более или менее «общего» мира к частному и наоборот, одного возможного мира к другому, следующему за первым во времени, реального мира к нереальному (например, миру снов) или наоборот (Dijk van 1981). Одним из индикаторов применения стратегии смены коммуникативного фокуса является ответ вопросом на вопрос. В таком случае по инициативе говорящего перемещение фокуса осуществляется за счет нарушения последовательности речевых действий диалогического взаимодействия – мены коммуникативных ролей. Не отвечая на вопрос, говорящий имплицитно выражает отказ делать предполагаемый в ходе дискурса вклад в развитие локальной темы и выдвигает свою, более соответствующую его глобальным коммуникативным интересам тему, либо переводит беседу в сферу другого возможного мира:

“We have it on good authority that someone from the Holy See was in the Red Priest’s apartment first thing this morning. And that he left before the police arrived. Would you like to comment on that?”

“What “good authority” are you referring to? Who told you someone from the Vatican was there?”(Adam, 46)

В данном примере средством, позволяющим говорящему частично удовлетворить требования социального и индивидуального аспектов является перемещение фокуса диалога с обсуждения объектов реальной действительности на обсуждение достоверности информации журналиста.

Стратегии молчания и умолчания представляют собой нарушение постулата качества, их использование характеризует ситуации намеренного исключения некоторых событий и/ или объектов из образа ситуации. Наиболее типичными для использования стратегии молчания являются ситуации допроса, пресс-конференции, предписывающие говорящему однозначно, конкретно и искренне отвечать на поставленный вопрос. Так, адвокаты советуют своим подопечным лучше не говорить ничего, чем сказать что-либо, что может быть использовано против них, то есть против их интересов. Ситуация использования стратегии умолчания характеризуется намеренным обрывом говорящим речевой цепи, в результате чего часть сообщения не получает вербального выражения. Несмотря на формальную незавершенность высказывания интециональный смысл сообщения актуализируется в конкретном диалогическом дискурсе полностью, поскольку содержание умолчания представлено в виде импликатов. Имплицирование посредством умолчания предполагает обязательное декодирование адресатом единственно возможного импликата в данном прагмаконтексте с учетом глобальной темы конкретного диалогического дискурса, лингвистического и экстралингвистического параметров общения. Стратегия умолчания может манифестироваться не только недостаточностью данных о референте, но и намеренным предоставлением говорящим нерелевантных данных.

Еще одной стратегией, близкой по характеру к стратегии смены коммуникативного фокуса, способствующей снижению КД, является стратегия ухода от ответа, также свойственная ситуациям диалогического общения. Наличие стереотипизированной социально-ролевой рамки общения в диалоге предписывает определенный коммуникативный вклад каждого из участников общения, при этом каждый из участников, вступая во взаимодействие, признает общую для них обоих цель или направление диалога, что проявляется в соблюдении говорящими требований социального аспекта взаимодействия, например, Принципа Кооперации. В ряде ситуаций предписываемый речевой вклад одного из коммуникантов не согласуется с его коммуникативными намерениями. В таком случае возникает КД между социальным и индивидуальным аспектами коммуникации, мотивирующий говорящего к использованию средств для его снижения. Одной из разновидностей данной стратегии является откладывание ответа. Говорящий испытывает затруднения в выборе подходящих средств, позволяющих частично удовлетворить оба аспекта, например, в связи с фактором отсутствия времени на обдумывание и может предпринять действия, позволяющие ему выиграть время, обдумать позиции, сделать правильный выбор речевых средств. Типичной ситуацией для применения данной стратегии является ситуация пресс-конференции: “I’m sorry, could you repeat the question?” It wouldn’t make any difference, she still couldn’t answer it, but it gave her a moment’s respite (Adam, 46)

Среди рассмотренных стратегий снижения КД наибольшим потенциалом кооперативности обладают стратегии создания двусмысленности, эвфемизации и использования средств политической корректности, в связи с чем их следует отнести к наиболее «институциональным» средствам снижения КД в ДД.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Veber E.A. Intentionality in the discourse of linguistic personality / E.A. Veber, Z.A. Kuznevich // Новые возможности общения: достижения лингвистики, технологии и методики преподавания языков: Сборник материалов международной конференции. – Иркутск: ИрГТУ, 2001. – С.86 – 90.

2. Вебер Е.А. Политический vs дипломатический дискурс / Е.А. Вебер // Филология. История. Межкультурная коммуникация: Тезисы докладов региональной конференции молодых ученых (Иркутск, 19-21 марта 2002 года). – Иркутск: ИГЛУ, 2002. – С. 21 – 23.

3. Вебер Е.А. Об архетипе “свобода” в американской картине мира / Е.А. Вебер, З.А. Кузневич // Русский язык в кругу мировых языков и языковое планирование в XXI веке (Традиции, инновации, перспективы) (Иркутск, 23-25 сентября 2002 г.): Материалы международной конференции. – Иркутск: ИГЛУ, 2002. – С. 140 - 144.

4. Вебер Е.А. О смысле и архетипе / Е.А. Вебер, З.А. Кузневич // Языковые явления в исторической ретроспективе и перспективе: эпистемология, диахрония, типология: Вестник ИГЛУ. Сер. Лингвистика. – Иркутск: ИГЛУ, 2002. - № 4. – С. 82 - 90.

5. Вебер Е.А. О понятии “дипломатический дискурс” / Е.А. Вебер // Филология. История. Межкультурная коммуникация: Тезисы докладов Региональной конференции молодых ученых (Иркутск, 26 февраля 2003 г.) – Иркутск: ИГЛУ, 2003. – С. 17 – 19.

6. Вебер Е.А. Дипломатический дискурс и аргументация / Е.А. Вебер // Проблемы речевого воздействия и языковой аргументации: Вестник ИГЛУ. Сер. Лингвистика. - Иркутск: ИГЛУ, 2003. – № 2. – С. 19 – 27.

7. Вебер Е.А. Об интердискурсивности дипломатического дискурса / Е.А. Вебер // Современные лингвистические теории: проблемы слова, предложения, текста: Вестник ИГЛУ. Сер. Лингвистика. – Иркутск: ИГЛУ, 2003. – № 4. – С. 22 – 30.

8. Вебер Е.А. Когнитивный диссонанс в дипломатическом дискурсе как конфликт социального и индивидуального / Е.А. Вебер // Филология и современное лингвистическое образование: Материалы региональной конференции молодых ученых (Иркутск, 2-4- марта, 2004 г.). – Иркутск: ИГЛУ, 2004. – С. 33 – 34.