КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ДИСКУРСА ПЕЧАТНЫХ СМИ: ОСОБЕННОСТИ ОСВЕЩЕНИЯ СЕВЕРОКАВКАЗСКОГО КОНФЛИКТА 1998 – 2000 гг.

Реферируемая диссертация выполнена в рамках критического дискурс-анализа и посвящена изучению особенностей дискурса печатных СМИ о северокавказском конфликте 1998 – 2000 гг.

Актуальность темы исследования обусловлена важностью изучения языковых средств распространения различных фобий, этноконфликтных образов и идей через язык СМИ; недостаточной степенью изученности и системной разработки речевой стороны газеты (Костомаров 1971); отсутствием комплексного рассмотрения предмета исследования — освещения событий в Чечне 1998 – 2000 гг. Изучение выбранной темы в рамках теории языка может способствовать общему развитию лингвистической теории, а также практически воспрепятствовать тенденции «оглупления человека», которая взята на вооружение современными СМИ.

Объектом исследования является речевая коммуникация.

Предмет исследования составляет языковое общение по макротеме «война», протекающее в рамках особой деятельности по созданию различных дискурсивных версий действительности, социально-когнитивные феноменов: суждений, убеждений и предубеждений.

Целью исследования является критический дискурс-анализ текстов СМИ, конституирования социальных реалий и коллективных установок в этих текстах. В цели работы не входят выявление источника предубежденных мнений, а также проблемы суггестивной лингвистики, фоносемантики и нейролингвистического программирования.

Задачи исследования:

· уточнение категориального аппарата исследования в рамках критического дискурс-анализа;

· анализ научных оснований работы;

· сравнение основных релевантных направлений или школ критического анализа дискурса как самостоятельной отрасли лингвистики;

· разработка методики анализа военного дискурса СМИ;

· системное, комплексное изучение военного дискурса прессы;

· верификация основных результатов, полученных в ходе критического анализа военного дискурса, изучение средств языкового выражения предубеждений;

· систематизация материала русско- и германоязычной прессы о конфликте на Северном Кавказе 1998-2000 гг.

Материалом исследования послужили тексты о северокавказском конфликте 1998-2000 гг., опубликованные печатными и электронными СМИ. Корпус выборки составили 2875 статей, из них 1005 на немецком языке, 1111 — на английском и 769 на русском языке. Использовались также данные, полученные в ходе анкетирования: 181 заполненная информантами анкета.

Основным методом исследования является критический дискурс-анализ. Реализованная методика представляет собой синтез существующих правил анализа дискурса прессы, отобранных исходя из цели и задач работы.

Теоретической основой исследования являются следующие положения, доказанные в научной литературе:

1) одной из функций языка является функция воздействия, иначе именуемая волюнтативной (Р.О. Якобсон, Л.А. Кочетова, T.A. van Dijk);

2) воздействие дискурса СМИ основано на использовании стереотипов и предубеждений (F. Menz, U. Quasthoff, E. Strassner);

3) тексты СМИ образуют своеобразный социально-лингвистический феномен, включенный в систему управления обществом, играют ведущую роль в современном использовании языка как средства воздействия, реализуют цель информационного воздействия (Г.Г. Почепцов, T.A. van Dijk, R. Wodak, F. Menz, U. Quasthoff);

На защиту выносятся следующие положения.

1. Военный дискурс трактуется как триединое явление, во-первых, раскрывающее предметную тему, связанную с концептом война («дискурс о войне»), во-вторых, опредмечивающее антагонизм субъектов дискурса («дискурс-война») и, в-третьих, конструирующее конкурирующие версии социальной действительности («война дискурсов»), отличающиеся оценочностью и возложением ответственности на определенную сторону конфликта.

2. Военный дискурс прессы характеризуется двумя основными функциями: ориентирующей и манипулятивной. В процессе освещения военных событий СМИ формируют дискурсивные версии действительности, посредством которых задается программа, ориентирующая читательскую аудиторию. Дискурсивные версии действительности (вос)производят стереотипы и предубеждения. Под воздействием военного дискурса в массовом сознании россиян сформированы предубежденные мнения: «человек с Кавказа — терроризм», «Чечня, чеченцы — терроризм», а также ряд более радикальных предубежденных мнений.

3. Коммуникация по схеме «СМИ — реципиент» носит асимметричный характер: имеет место темпоральная и локальная разобщенность участников коммуникации, что ослабляет дискурсивную защиту массовой аудитории и открывает возможность манипулирования сознанием коллективного реципиента. Актуализуемая версия военной действительности и ее оценка пресуппозитивно принимаются на веру из-за недостаточного личного военного опыта аудитории и статуса источника информации.

4. В военном дискурсе прессы реализуется макростратегия легитимизации применения военной силы, в рамках которой военный дискурс характеризуется отбором языковых средств для особой номинации сторон конфликта, их действий, поляризации версии действительности по линиям коллективной — МЫ – ОНИ — и индивидуальной — Я – ТЫ, МЫ, ОНИ — поляризации.

5. Языковые особенности военного дискурса прессы заключаются: а) в особом функционировании ЛСП «война» (не зависит от состава МЫ – групп и ОНИ – групп); б) в использовании лексических ограничителей и эвфемизмов, выполняющих функции минимизации ответственности, сокрытия отношения к информации, защиты от ложных интерпретаций и др.; в) в преобладании лексических стилистических средств (идеологически оценочные эпитет, метонимия, метафора); г) в особенностях темпорального дейксиса (указание на предшествование агрессивных действий ОНИ – групп и, как следствие, ответной реакции МЫ – групп) и дейксиса дискурса (ссылки на неясный источник информации, двойные ссылки, характеризующие степень интерпретации преподносимых данных); д) в структуре и приемах аргументации и контраргументации дискурсивных версий конфликта.

Апробация результатов работы осуществлялась на XXXVIII и XXXIX международных научных студенческих конференциях «Студент и научно-технический прогресс» (НГУ, Новосибирск, 2000, 2001), международном научном симпозиуме «Вторые Жуковские чтения» (НвГУ, Великий Новгород, 21-23 мая, 2001), научно-практической конференции «Средства массовой информации в современном мире» (СпбГУ, Санкт-Петербург, 25 апреля, 2001), международной межвузовской научно-практической конференции студентов и аспирантов «Психология XXI века» (СпбГУ, Санкт-Петербург, 12-14 апреля, 2001), на заседаниях кафедры английской филологии, кафедры теории языка и межкультурной коммуникации ТвГУ, во время научной стажировки в Ганноверском университете. По теме диссертации опубликовано 10 работ общим объемом около 3 п. л.

Научная новизна исследования заключается: а) в том, что социально значимые тексты, активно исследуемые философами и политологами, были подвергнуты лингвистическому анализу; б) в обращении к событиям на Северном Кавказе 1998-2000 гг.; в) во введении понятия военного дискурса и его комплексном описании; г) в развитии методики анализа военного дискурса; д) в описании особенностей основанного на использовании стереотипов и предубеждений воздействия военного дискурса на аудиторию.

Теоретическая значимость исследования заключается в применении принципов социального конструкционизма к современной языковой действительности. Полученные результаты способствуют развитию критического анализа дискурса в целом и военного дискурса, в частности; пониманию языковых механизмов воздействия СМИ на тот или иной социум, процессов (вос)производства идеологий в конкурирующих дискурсах; дальнейшему исследованию проблемы манипулятивного воздействия дискурса прессы на аудиторию; расширению научного познания по проблемам «язык и общество», «язык и культура», «язык и человек».

Практическая ценность работы определяется тем, что материалы и результаты исследования могут быть полезными при разработке теоретических курсов по проблемам информационной безопасности, стилистике германских языков, страноведению, герменевтике, социолингвистике для факультетов иностранных языков, германской филологии, журналистики в университетах, а также при составлении учебных пособий для работы с русско- и германоязычной прессой. Они могут найти применение на широком междисциплинарном уровне: в социологии, этносоциологии, этноконфликтологии, этнопсихологии. Предложенная методика выступает как инструмент выявления и прикладного изучения фактов разжигания межнациональной розни в различных типах дискурса.

Структура работы имеет следующий вид. Она состоит из введения, двух глав, заключения, списка основной использованной литературы и трех приложений.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В первой главе определяются ключевые понятия исследования. Принимается рабочее определение дискурса как языкового общения с точки зрения его формы и функций, как социального действия, погруженного в исторический контекст. Критический анализ дискурса рассматривается как самостоятельное лингвистическое направление, как современная методика исследования, отвечающая критериям междиплинарности.

Анализируются философские основания критического дискурс-анализа: теория идеологии Л. Альтюссера; дискурсивные изыскания М. Фуко; теория неявной власти или учение о гегемонии А.Грамши. Приводятся социально-психологические основания работы: символический интеракционизм; теория черт и ролей; социальный конструкционизм и дискурсивная психология.

Сопоставляются основные подходы к критическому дискурс-анализу: французская школа (Э. Бенвенист, Г. Парре, Э. Бьюиссанс); британская школа (М. Калтард, Д. Синклер, П. Чилтон, Н. Фэйрклау); венская школа (Р. Водак, Ф. Менц, Р. де Бэаугранде); немецкая школа (З. Егер, М. Егер, Ю. Линк, М. Шваб-Трапп, У. Крефт, А. Гревениг, У. Квастхофф); финская школа (Б. Деллинджер); подходы, разработанные в рамках критической лингвистики (Р. Фаулер, Г. Кресс, Р. Ходж), социальной семиотики (Р. Ходж, Т. ван Леувен), интерпретативного анализа (У. Maaс), а также социокогнитивной лингвистики (Т.А. ван Дейк). Излагаются теоретические и методологические основания диссертационного исследования.

Рассматривается проблема дискурсивного ориентирования аудитории, в основу которой положена теория идеологии (Л. Альтюссера, Т.А. ван Дейка) и теория манипуляции сознанием (Н.Г. Лимнатис, С.Г. Кара-Мурза). Различается идеологическое и манипулятивное воздействие (наряду с другими типами ориентирования). Выделяются манипуляция в узком смысле (совпадает с традиционным пониманием) и манипуляция в широком смысле (воздействие массовой культуры).

Сопоставляются дискурсивные, социальные и когнитивные компоненты идеологического воздействия, анализируется роль и место этнокультурных стереотипов в ориентировании читательской аудитории. Под этнокультурным стереотипом понимается обобщённое представление о типичных чертах, характеризующих какой-либо народ. Под этническим предубеждением понимается предвзятое мнение о национальных свойствах какого-либо этноса, возведенное во враждебную психологическую установку по отношению к данному этносу. Рассматривается проблема дискурсивного формирования этнических предубеждений.

Во второй главе приводятся результаты анализа военного дискурса прессы, описывается методика анализа военного дискурса прессы, представляющая собой синтез взаимно дополняющих друг друга правил, разработанных Венской, Амстердамской и Дуйсбургской школами. Анализ отобранного материала проводился в три этапа: детальный анализ корпуса дискурсов (подготовительный), обобщающий анализ военного дискурса прессы (основной) и верификация результатов исследования (заключительный). Детальный анализ статей на подготовительном этапе проводился по отдельности, исследовались микро- и макроструктуры дискурса отобранных статей, их языковой и неязыковой контекст. В целях иллюстрации в диссертации представлен подробный анализ статьи «Если враг не сдается…», опубликованной в Российской газете.

На микроуровне отмечены особенности номинации сторон конфликта — конституирование МЫ- и ОНИ – групп (враг, бандиты, боевики, сепаратисты — федеральные войска, СОБР, ОМОН); действий сторон конфликта — грамматическое построение (время, залог) последовательности «действие – реакция». Проведен анализ стилистических и дейктических средств дискурсивного воздействия. Исследование аргументации показало, что, возможно, имеет место фабрикация фактов: ссылка на неопределенного представителя МВД (по уточненным данным представителя МВД РФ, в нападении на этот населенный пункт участвовали около 1,5 тысячи боевиков…).

Анализ макроструктуры дискурса статьи выявил нарушение когерентности на локальном уровне, которое органически встроено в глобальную структуру подобно компьютерному вирусу (тема параграфа 2 не совпадает с его заголовком — подзаголовок 2: понеся потери, российские войска стабилизировали ситуацию — за погибших отомстят друзья). Будучи неотъемлемым свойством пропаганды, такие отклонения нацелены на реставрацию патриотизма в обществе и армии, на «пропаганду мести врагу».

Обобщающий анализ военного дискурса СМИ показал, что в западной прессе чеченцы, ведущие боевые действия, именуются Chechen rebels, Chechen victims, rebel fighters, guerrillas, mujahids, die Rebellen, tschetschenische Truppen, а в русскоязычных СМИ — чеченами, боевиками, сепаратистами, террористами, бандитами и нелюдями.

Нелюдям пощады не будет. (Красная звезда, 13.07.2000).

Чем "мочить" чеченских террористов. (АИФ, 13.10.1999).

Chechen victims ridicule Russia's 'safe corridor'. (Independent, 09.12.1999).

Die russische Führung hat den Beginn einer Großoffensive gegen die islamischen Rebellen in Dagestan bekannt gegeben. (Berliner Zeitung, 14.08.1999.)

Для дискурса российской прессы характерна негативная репрезентация чеченской стороны: участники конфликта делятся на бандитов и федералов. В германоязычной прессе прослеживается деление сторон на повстанцев и русских. Таким образом конституируются МЫ- и ОНИ – группы.

Корпус значений некоторых слов, характерных для военного дискурса, пополнился новыми: так, слово «террорист» до 1994 года обозначало: ‘член подпольной организации, которая добивается политических целей при помощи насилия’; теперь его новое значение можно прокомментировать следующей цитатой:

Jetzt war ein “Terrorist” a priori ein bewaffneter Tschetschene. Militarberichte aus Tschetschenien formulierten es unumwunden: “Eine Gruppe von dreihundert Terroristen wurde in Gudermes eingekreist”; “zweieinhalbtausend Terroristen wurden in Shali liquidiert.”

(Weltwoche, 17.02.2000).

В результате в массовом сознании россиян сформировалось предубежденное мнение: «все чеченцы — террористы». Аналогичная мутация значения произошла и со словом «война». В германоязычной прессе слова «war», «Krieg» соответствуют контртеррористической операции войск РФ в Чечне русскоязычной прессы.

Действия российских военных характеризуются в дискурсе германоязычной прессы такими существительными и глаголами, как invasion, intrusion, assault, offensive, revenge, strike, rape, beat, а действия противоположной стороны — такими словосочетаниями, как fighting for independence, struggle against invaders, strike back, hit back:

Russia poised for invasion of Chechnya. (The Times, 22.12.1999).

Chechens strike back as IMF rethinks its loans. (Independent, 29.11.1999).

Chechens raped and beaten in detention camps. (Independent, 10.11.2000).

В отечественной прессе действия России называются антитеррористической, контртеррористической операцией; действия чеченской стороны — терактами, бандитскими нападениями, похищением людей, нападениями, вторжением. Реализуется стратегия положительной репрезентации МЫ – групп (говоря о российской прессе, положительной саморепрезентации) и диффамации ОНИ – групп. В большинстве исследованных российских газет действия чеченской стороны обозначены в основном глаголами в активном залоге (атаковали, напали, вторглись):

Боевики напали на колонну. (Правда, 05.08.2000).

Боевики обстреляли ОВД в самом опасном районе Грозного. (Lenta.ru, 20.06.2000).

Исламскими боевиками обстрелян и сбит вертолет. (Gazeta.ru, 12.08.1999).

Создается такая версия действительности, согласно которой действия российской стороны — ответная реакция на агрессивные действия чеченцев. Пассивный залог последнего примера логично вписывается в такую картину событий: чеченцы нападают, а русские защищаются.

Лексема «война» функционирует в военном дискурсе в рамках стратегии легитимизации применения военной силы независимо от состава МЫ – группы. Западная и не поддерживающая правительство русская пресса широко использует лексему «война». Противоположный лагерь склоняется к нейтральным терминам: антитеррористическая, контртеррористическая операция и умиротворение.

Начинается новый этап контртеррористической операции в Чечне. (Красная Звезда, 15.12.2000).

Основная ее задача — умиротворение Чечни. Стратегия подразумевает подавление вооруженного сопротивления. (Сегодня, 26.07.2000).

Russia on brink of new Caucasus war. (The Guardian, 09.08.1999).

Terror-Krieg. (Stern, 11.10.2001).

Amerika schlägt zurück: im Krieg gegen Osama bin Laden. (Hannoversche Allgemeine Zeitung, 08.10.2001).

Bin Laden erklärt im TV allen Juden und Christen den Krieg. (Bild, 08.10.2001.)

Лексема «война» также целенаправленно вводилась в дискурс СМИ для обозначения ударов возмездия США по Афганистану в 2001 г. В дискурсе не поддерживающих Правительство РФ СМИ о северокавказском кризисе лексема «война» используется в рамках диффамации российской стороны конфликта.

Для военного дискурса СМИ характерна поляризованная версия действительности. Личные местоимения (в различной форме) в военном дискурсе прессы выполняют функцию поляризации: конституирования МЫ- и ОНИ – групп:

Мы их позвали чеченцев мочить, а они нас пьяных за рулем ловят! (Известия, 10.08.2000.)

If they did see us… Happily brandishing his traditional Chechen knife, Murad, 20, said he was enjoying the battle. “We're happier when we're fighting. I feel sorry for the civilians in Grozny, but I hate the Russians. They killed my brother in the last war. All my life, I'm going to want to stab them with my knife.” (The Guardian, 30.01.2000.)

Wir erleben das Ergebnis… Und wir rächen uns immer noch an den Tschetschenen, rächen uns für unsere an ihnen verübten Verbrechen. (Hannoversche Allgemeine Zeitung, 10.12.1999)

Поляризация является как особенностью темы исследуемого дискурса (война), так и отличительной чертой военного дискурса СМИ. Выделяются две схемы поляризации: 1) коллективная: МЫ – ОНИ; 2) индивидуальная: Я – ТЫ, МЫ, ОНИ.

Фактический материал исследования стилистических особенностей военного дискурса составили более 300 фигур. Стилистическая составляющая дискурса СМИ (см. табл. 1) характеризуется процентным отношением риторических фигур к их общему числу, так как некоторые приемы (классические образцы метонимии Washington accused Russia, или аллитерации Russian troops rolled in) повторяются в большинстве статей не менее трёх-четырёх раз.

Таблица 1. Стилистические средства военного дискурса

Наиболее рекуррентными стилистическими приёмами военного дискурса прессы являются эллиптические конструкции, инверсия, эпитеты, метонимия, метафора и аллитерация.

Russia: no civilians killed in Chechnya. (The New-York Post, 23.10.1999).

Unter schweren Verlusten bei den Eliteinheiten kämpfen sich die russischen Truppen mit Mühe in den Bergen Tschetscheniens vor (Stern, 21.02.2000).

Особенностью описания действий российской стороны в материале выборки является инверсия. Действия чеченской стороны характеризуются прямым порядком слов.

Среди лексических стилистических средств первое место занимают эпитеты (49%). Атрибутивные эпитеты: бандитская Чечня, erbitterte Gefechte, schweren Verlusten, der zweijährige blutige Krieg, ein totales militärisches Disaster, weekend fighting, brutal missile attack, bloody Russian crackdown on Chechnya, rusty old “Evil Empire”. Метонимические эпитеты (по смежности функций): Übergangspräsident, Interimspräsident V. Putin («переходный» или «временный» президент вместо der stellvertretende Präsident — и.о. президента, хотя аналогичная немецкая реалия отсутствует). Последний пример можно рассматривать в качестве инновации — образования новых слов на основе одного из значений исходных слов. Здесь прослеживается тенденция языка отображать новые реалии новыми средствами, построенными на основе уже имеющихся лексических единиц.

Метонимия и метафора (по 16%): The White House said, Washington expressed, Moscow claims, The Kremlin refused, Berlin steht zur, U.S. relations with the pro-Serb Russians soured over Kosovo, when six Scud-B missiles rained out of the sky, Die Spirale der Gewalt, moslemische Länder wollten Tschetschenien als eine Art virtuellen kaukasischen Dolch benutzen, um sich ein Stück aus der russischen Butter zu schneiden.

Фонетический срез стилистики представлен на 92% аллитерацией: Russia rolls in as rebels prepare for war; Western powers put new pressure on Russia; Muslim militants have been blamed for bombings; terrible loss of life; Demonstranten trugen Transpärente mit Parolen; Die Rebellen-Stellungen.

Военный дискурс характеризуется особенностями персонального дейксиса (конституируются МЫ- и ОНИ – группы); темпорального дейксиса (конституируется ситуация: ОНИ действуют — МЫ отвечаем), социального дейксиса (в дискурсе широко присутствуют названия военных и гражданских должностей участников конфликта) и дейксиса дискурса (ссылки на неясный источник информации).

Различаются три позиции аргументации: сторонники войны, ее противники и Чеченцы. Особенностью аргументации военного дискурса прессы является использование языка цифр и чисел (данные о потерях, участниках конфликта), а также стратегическое цитирование.

Лексические ограничители выполняют различные функции в военном дискурсе прессы (минимизация ответственности, защита от ложных интерпретаций, показатель истинности / ложности пропозиции и т.д.). Минимизация ответственности: Поэтому на базарах Чечни убеждены, что все эти полевые командиры — агенты либо Моссада, либо ЦРУ, либо и того, и другого разведсообщества. (АИФ, 07.10.1999).

На макроуровне анализа рассматривалась тематическая и стратегическая составляющие военного дискурса прессы. Темы новостей прессы о Кавказской войне подчеркивают положительные качества МЫ – групп и отрицательные ОНИ – групп. Общая дискурсивная стратегия положительной саморепрезентации и диффамации противника подчиняется макростратегии легитимизации применения военной силы (см. табл. 2):

Таблица 2. Легитимизиция применения военной силы

Выделяется ряд парных микростратегий, характерных для военного дискурса и поддерживающих общую макростратегию легитимизации применения военной силы (см. табл. 3).

Таблица 3. Легитимизация применения военной силы:

микростратегический состав

Продолжение таблицы 3.

Проведенный анализ позволил дать обобщенное описание военного дискурса, соотнести концепты войны и военного дискурса, выделить дискурсивные характеристики войны, роль прессы в преподнесении войны аудитории, выделить основные функции военного дискурса прессы (ориентирующую и манипулятивную), наметить основные направления заключительного этапа исследования.

Заключительный этап анализа посвящен верификации основных положений о военном дискурсе прессы и результатах его воздействия на аудиторию. Выявление языкового выражения этнических предубеждений, тиражируемых СМИ, проводилось в форме опроса с 01 по 27 сентября 2001 г. в г. Твери. Анализ данных, полученных в ходе анкетирования, позволил сделать следующие выводы.

1. Основными источниками знаний опрошенных о вооруженных конфликтах и военных действиях являются телевидение, пресса и радио.

2. 72% опрошенных не обсуждают вооруженные конфликты и военные действия с родными, друзьями, знакомыми и коллегами.

3. Большинство опрошенных не имели военного опыта. Это свидетельствует о том, что предложенная дискурсивная версия действительности и ее оценка пресуппозитивно принимается на веру.

4. В основе воздействия военного дискурса СМИ лежит использование различных стереотипов и предубеждений.

5. Традиционный стереотип «человек с Кавказа — торговля на рынке и вкусная еда» (12% опрошенных) постепенно вытесняется новыми предубежденными мнениями, свидетельствующими о неприязни и недоверии к кавказцам (44% опрошенных), одним из которых является «человек с Кавказа — терроризм» (13%).

6. Военный дискурс СМИ конституируется по принципу противопоставления МЫ – групп и ОНИ – групп, что задается его макротемой.

На основе проведенного анализа выявлены следующие особенности освещения северокавказского конфликта 1998 – 2000 гг.: 1) введение в российских СМИ в 1999-2000 гг. единой точки зрения на происходящие события (по сравнению с 1994-1996 гг.); 2) использование стратегий табуизирования информации (в русскоязычной прессе начала 2000 г. отсутствует аргументация чеченской стороны) и локализации событий (перевод конфликта из «государственной» в «национальную» плоскость: «российский» vs «чеченский»).

В заключении подводятся итоги проведенного исследования, намечаются перспективные пути развития данного направления на междисциплинарном уровне. В библиографическом списке приводится основная использованная литература. Библиография включает 255 источников.

В приложении 1 приводится каталог исследованных публикаций (в сокращенном варианте) русскоязычной и германоязычной прессы о северокавказском конфликте 1998-2000 гг. В приложении 2 представлены фотокопии опубликованной в Российской газете статьи «Если враг не сдается…», которая была использована для демонстрации детального анализа военного дискурса прессы во второй главе. В приложении 3 приводится форма, использованная при проведении анкетирования для проверки основных положений о военном дискурсе и его воздействии на аудиторию.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях:

Жуков И.В. Критический анализ дискурса СМИ о межэтнических конфликтах // Студент и научно-технический прогресс: Материалы XXXVIII международной научной студенческой конференции. Секция: романо-германские языки. – Новосибирск, 2000. – С. 3 – 4.

Жуков И.В. Манипулятивная семантика в военном дискурсе СМИ // Студент и научно-технический прогресс: Материалы XXXIX международной научной студенческой конференции. Секция: языкознание. – Новосибирск, 2001. – С. 45 – 46.

Жуков И.В. Текстообразующая функция фразеологизмов в дискурсе прессы // Вторые Жуковские чтения: Переходные явления в области лексики и фразеологии русского и других славянских языков: Материалы международного научного симпозиума. – Великий Новгород, 2001. – С. 180 – 181.

Жуков И.В. Дискурсивные приемы СМИ в манипуляции общественным сознанием // Средства массовой информации в современном мире: Тезисы научно-практической конференции. – Санкт-Петербург, 2001. – Ч. 1. – С. 157 – 158.

Жуков И.В. Дискурсивная психология — шаг в XXI век // Психология XXI века: Тезисы международной межвузовской научно-практической конференции студентов и аспирантов. – Санкт-Петербург, 2001. – С. 17 – 18.

Жуков И.В. Динамика метаязыка дискурс-анализа // Языковые подсистемы: стабильность и движение: Сб. науч. тр. / Ред. А.Д. Травкина. – Тверь, 2001. – С. 48 – 52.

Жуков И.В. Критический анализ дискурса средств массовой информации // Ученые записки ТвГУ: Сб. науч. тр. / Ред. Б.Л. Губман. – Тверь, 2001. – Т. 8. – С. 173 – 178.

Жуков И.В. Социальные факторы в динамических процессах словообразования // Языковые подсистемы: стабильность и динамика: Сб. науч. тр. / Ред. Н.Л. Галеева. – Тверь, 2002. – С. 33 – 38 (в соавторстве с Е.В. Коминой).

Жуков И.В. Война в дискурсе современной прессы // Лингвистические исследования 2001 года: Сб. науч. тр. / Ред. А.П. Сытов. – СПб.: Изд. ИЛИ РАН, 2001. – С. 53 – 65.

Zhukov I. Der Tschetschenien-Krieg im internationalen Pressediskurs // Muttersprache: Vierteljahresschrift für deutsche Sprache. – Wiesbaden, 2002. – # 112. – Heft 1. – S. 42 – 54 (в соавторстве с Н. Гафуровой).