Анализ авторской пунктуации в художественном тексте

А.П. Чехов. Мороз. Мужики.

М.М. Пришвин. Соленое озеро.

Российский Государственный Гуманитарный Университет

Р Е Ф Е Р А Т

“АНАЛИЗ АВТОРСКОЙ ПУНКТУАЦИИ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ”

Преподаватель: Базжина Т.В.

Выполнила: Мишаева Н.А.

студентка IIIк. ИФФ гр.7

Москва 2001

При письменной передачи речи пунктуационные средства ставятся в конце предложения и внутри предложений между словами и группами слов. Знаки препинания служат средством синтаксического и интонационно-смыслового членения речи, указывают на смысловые отношения между частями высказывания и помогают читателю быстрее и правильнее понять содержание текста. Знаки препинания имеют большое значение для восприятия и понимания того, что хотел сказать автор. Они эмоционально нагружены.

Художественный текст как продукт речевой деятельности представляет собой последовательность имеющих определенное синтаксическое строение коммуникативных единиц. Хотя предложения, образующие текста, содержательно объединяются и являются частями сложного смыслового построения, каждое из них обладает собственной синтаксической и семантической структурой. Текст – это синтаксический упорядоченный поток речи, он формируется из предложений – высказываний, которые производит автор. Обозначая конец предложения, пунктуационный знак одновременно указывает на вопросительный или невопросительный характер его содержания или на его эмоционально-экспрессивную окрашенность. Знаки, указывающие, что предложение закончено, вместе с тем являются и средством членения текста, так как отмечают границы между смежными предложениями. Формирование предложения есть в то же время и формирование содержащейся в нем мысли. Построение предложения завершается, когда оно становится носителем сообщения или вопроса. Обозначение законченности находит опору между вопросительными предложениями, с помощью которых отыскивается та или иная информация, и невопросительными касаются характера их содержания, но они проявляются также и в интонации, и в синтаксическом строении.

‘В записи, художественном тексте предложение внешне освобождено от точных интонационных характеристик. Однако знание законов звучащей речи, интонационной системы языка позволяет читающему определить, как может быть произнесено данное конкретное предложение’ (Русская грамматика. Т. 2. с. 12). Хотя знаки препинания не в состоянии давать точные интонационные характеристики конкретному предложению, однако они могут выступать в качестве средства, показывающего, что содержание предложения связано с тем или иным типом интонации. Эмоционально-экспрессивная окрашенность высказывания как выражение особого субъективного отношения говорящего к сообщаемому составляет содержание понятия восклицательности. Восклицательность несет в себе оценочную характеристику высказывания, различные эмоционально-смысловые оттенки, сопровождающие сообщение или вопрос (радость, гнев, страх, возмущение, удивление):

- Помилуйте, на то теперь и зима, чтоб был мороз! – убеждали дамы губернатора,

который стоял за то, чтобы гулянье было отложено. – Если кому будет холодно, тот может где-нибудь погреться!

(А.П. Чехов. Мороз)

- Как хорошо! – крикнул я своей спутнице.

(М.М. Пришвин. Соленое озеро)

Восклицательность, присущая высказыванию, выражается преимущественно интонационными средствами, но она является не только интонационным, ни и эмоционально-смысловым явлением речи. В состав восклицательных предложений могут входить междометия, некоторые частицы и местоименные слова, которые наряду с интонацией служат средством выражения эмоционально-экспрессивных значений:

- Ба, жив курилка! – засмеялся губернатор. – Господа, поглядите, наша городская голова идет… Сюда идет. Ну, беда: заговорит он нас теперь!

(А.П. Чехов. Мороз)

- С восхищение описывает Пришвин степь, где находится соленое озеро и над всем

чистое солнце: “Знаете, как ездят в степи? Все закружилось, впереди блестит

соленое озеро, назади блестит соленое озеро, впереди белеет юрточка, назади

осталась белая, как птица, впереди черная мусульманская могила, и назади колеи, как

две зеленые змеи, впереди и назади все одинаково, и над всем открытое чистое

солнце!” (здесь автор обращается к читателю; возвышенно, эмоционально окрашена

речь автора).

Эмоционально-экспрессивной окрашенностью могут характеризоваться предложения с разной целевой установкой. Одно из основных функциональных значений восклицательного знака имеет интонационно-смысловое основание.

В произведении одно предложение отделяется от другого паузой, и знак препинания служит ее сигналом. Знаки препинания конца предложения выполняют две основные функции. Одно и другое функциональное значение совмещаются в каждом из этих знаков и выражаются ими одновременно. Их значения имеют связь с синтаксическими, смысловыми и интонационными свойствами предложения.

Знаки препинания, употребляемые внутри предложения, делятся на разделяющие и выделяющие. Разделяющие знаки являются одиночными. Эти знаки употребляются для разграничения предикативных частей, входящих в состав некоторых типов сложных предложений, однородных членов, иногда группы подлежащего и группы сказуемого и др. смысловых частей предложения:

- Мигая красными, озябшими глазами, Егор Иваныч застучал по полу калошами и

захлопал руками, как озябший извозчик.

(А.П. Чехов. Мороз)

Выделение представляет собой двустороннее отделение, т.е. отделение синтаксической едини-

цы от предшествующей и последующей части предложения. Поэтому выделительный знак – это

парный знак препинания. Обозначение с помощью такого знака границы синтаксической единицы с одной стороны предполагает обязательное обозначение ее границы и с другой. В качестве выделяющего пунктуационного средства используются запятая и тире, которые относятся к отделяющим знакам, но в функции выделения запятая и тире выступают как двойные знаки. Двойные запятые и двойные тире, служащие средством выделения синтаксической единицы, обладают свойствами единого выделяющего знака препинания. В группу выделяющих знаков препинания входят скобки и кавычки, однако возможности этих знаков как средств выделения являются довольно широкими. Они могут использоваться для выделения единиц разного типа.

Предикативные части, объединенные в сложном предложении сочинительной связью или находящиеся в перечислительных отношениях, а также однородные члены разделяются запятой или точкой с запятой. Они разграничивают синтаксически не подчиненные друг другу единицы предложения. Различия же между ними проявляются в силе выражаемого ими разделения. Точка с запятой разделяет сильнее, чем запятая, и потому правилами предусматривается употребление данного знака для разделения таких компонентов предложения, которые по содержанию удалены друг от друга или же ‘значительно распространены и имеют внутри себя запятые’ (Правила русской орфографии и пунктуации. М., 1956. с. 72). При наличии запятых внутри частей, которые пунктуационно разграничиваются, знак препинания с другим начертанием делает более отчетливой границу между ними:

- На Крещенье с самого кануна стоял мороз градусов в 28 с ветром; и гулянье хотели отложить, но не сделали этого только потому, что публика, долго и нетерпеливо ожидавшая гулянья, не соглашалась ни на какие отсрочки.

(А.П. Чехов. Мороз)

Вторая часть предложения слишком распространена, содержит уточнения – много запятых, поэтому Чехов ставит точку с запятой.

- Я был очарован рассказами пастухов на берегу Иртыша, и так захотелось мне ехать дальше и дальше в глубину среднеазиатских степей, читать эту великую поэму не по книгам, а по жизни самих пастухов.

(М.М. Пришвин. Соленое озеро)

Пришвину же свойственно ставить запятые в тех местах, где можно поставить точку с запятой. Перед “…читать эту великую поэму…” можно поставить точку с запятой; и этот знак подчеркнет внимание автора, что жизнь пастухов важнее, чем читать великую поэму по книгам.

Двоеточие, отделяя одну часть предложения от другой, служит показателем того, что следующая за ним часть раскрывает, разъясняет, конкретизирует, обосновывает содержание предшествующей. Обобщающее слово является признаком следующего потом перечисления, а

представленные в перечислении однородные члены конкретизируют значение обобщающего слова или словосочетания. В бессоюзных сложных предложениях двоеточие ставится, когда вторая часть обосновывает, поясняет, уточняет содержание первой части.

- Выпущенные афиши были громадны и обещали немало удовольствий: каток, оркестр военной музыки, беспроигрышную лотерею, электрическое солнце и проч.

(А.П. Чехов. Мороз)

Дано обобщающее слово ‘удовольствий’ и далее идет перечисление, уточнение.

- Какая-то огромная птица поднялась с могилы и полетела куда-то далеко, осмотрела много места кругом, ничего не нашла: ни дерева, ни камня, ни могилы, где бы ей можно было присесть, и вернулась на старое место.

(М.М. Пришвин. Соленое озеро)

В предложении есть обобщающее слово ‘ничего не нашла’, а далее идет объяснение, что именно: ‘ни дерева, ни камня, ни могилы’.

- Я посмотрел в ее сторону, и вдруг у меня все перевернулось в душе: она сидела в соей летней кофточке, на морозе, вся почернелая вся дрожала, и слезы блестели при

месяце.

(М.М. Пришвин. Соленое озеро)

Здесь во второй части предложения идет уточнение первой; пояснение, почему ‘все перевернулось в его душе’.

При помощи тире передаются определенные смысловые отношения между частями сложного и простого предложения. В бессоюзных сложных предложениях для обозначения условно-временных, сопоставительных, следственно-результативных отношений между частями применяется тире.

- Можно было хорошо мечтать, - ведь, правда, трудно найти где-нибудь на земле место

большое, на тысячи верст, определенное для одной поэмы о пастушке, разыскива-

ющей своего жениха, здесь было начало, и на том конце, за тысячу верст, стояла

могила – конец.

(М.М. Пришвин. Соленое озеро)

Второе тире ставится, потому что пропущено сказуемое ‘здесь был’ – повторение структуры ‘здесь было начало’. Мне кажется, первое тире является интонационным; ставится, чтобы уточнить или подчеркнуть смысловые отношения: ‘ведь, правда’ – идет обращение, а далее идет пояснение того, о чем ‘было хорошо мечтать’.

- И вот при месяце я вижу, идет караван, узбеки в чалмах раскачиваются, - будто молятся звездам.

(М.М. Пришвин. Соленое озеро)

Здесь уточнение того, как раскачиваются ‘узбеки в чалмах’.

- Моя душа была взрывчатая, - я вдруг переменяюсь и решаюсь.

(М.М. Пришвин. Соленое озеро)

Пояснение в чем выражается взрывчатость героя: ‘я вдруг переменяюсь и решаюсь’. Здесь смысловая нагрузка лежит на ‘вдруг’, в этом выражается взрывчатость.

Многоточие. Основная функция этого знака – фиксировать факт, структурной и смысловой незаконченности предложения, его прерванность. Незаконченность одной мысли и переход к другой, заминки и затруднения в речи обозначают многоточия, находящиеся внутри предложения. Многоточие может быть показателем значительности или неожиданности какого-либо факта. Используется оно и для обозначения того, что представленный в предложении перечень не является исчерпывающим. Многоточие ставится для обозначения незаконченности высказывания, вызванной различными причинами, для указания на перерывы в речи, неожиданный переход от одной мысли к другой.

- Ай, батюшки, - изумлялся архиерей, - ногами-то, ногами какие ноты выводят! Ей-же-ей, иной певец голосом того не выведет, что эти головорезы ногами … Ай, убьется!

- Это Смирнов … Это Груздев, - говорил директор, называя по фамилии гимназистов, летавших мимо павильона.

(А.П. Чехов. Мороз)

Архиерей наблюдает как катаются, и один выполняет трюк, который удивляет его: ‘Ай, убьется!’ Директор перечисляет катавшихся; пауза – пока мимо него кто-нибудь не проедет.

Многоточие в начале текста указывает, что продолжается прерванное какой-нибудь вставкой повествование или что между событиями, описываемыми в предшествующем, прошло много времени. Самое главное, что междометие выражает паузу.

Употребление знаков препинания, помещенных внутри предложения, основывается на синтаксических свойствах отделяемых или выделяемых единиц, на характере их отношения к другим компонентам предложения, на их интонационно-смысловых характеристиках. При определении состава знаков препинания предполагается и их распределение по классификационным группам. Деление пунктуационных на группы проводится по присущим им признакам. Функция знака препинания выявляется при одновременном учете того, в каких целях и по отношению к какой синтаксической единице применяется этот знак.

Прежде всего рассказы Чехова просты, персонажи разговаривают естественно. Интрига сведена к минимуму. Читатель переживает определенную ситуацию, и переживает ее во времени. Текст важен не столько тем, что говориться, сколько тем, о чем умалчивается. За ним стоит подтекст, немой и тревожный. Лишь в редкие моменты те, кто слишком сильно страдает, осмеливается кричать о своей боли или ярости, но паузы играют важнейшую роль. Иногда кто-

нибудь из героев пускается в длинный монолог, его прерывает другой – со своим монологом, нисколько не связанным с предыдущим. С репликами Чехов поступает так же, ведь действительно люди и в жизни продолжают свою мысль, не слушая других. С помощью паузы автор вызывает или поддерживает волнение или дает необходимую передышку, чтобы перейти к другой теме и подчеркнуть ее, выделить.

Авторское повествование воспроизводит мысли, чувства, переживания героев. Знакомя нас с людьми, задумавшимися о жизни; людьми, верными общечеловеческим принципам морали, Чехов заботится о том, чтобы читатель сам разобрался в изображаемом и соответствующим образом на него откликнулся. На очевидную несправедливость – грустью, негодованием; в случае победы справедливости – чувством восторга, радости, успокоения. При этом художник должен быть сдержан, и чем спокойнее, холоднее описание событий, тем более сильное оно производит впечатление.

Удивительная эмоциональная выразительность чеховского повествования. Чехов, отказавшись от прямых высказываний, стремится иными художественными средствами создать необходимое настроение, пробудить у читателя соответствующие чувства. Проявляется его талант добиться своей цели простейшими, лаконичными, удивительно емкими по своей выразительности средствами.

Следуя своему принципу объективности, следя за внутренним потоком мыслей и переживаний персонажей, Чехов чрезвычайно широко и многообразно использует форму внутреннего монолога, сложно сочетаемого с прямыми высказываниями героев. Нередко в этот внутренний монолог незаметно вторгаются интонации самого повествователя, начинают преобладать безличные формы, и тогда во внутреннем монологе воедино сливаются мысли и чувства не только действующего лица и повествователя, но и читателя. Для этого давайте рассмотрим повесть “Мужики”:

- Ольга после смерти мужа собралась с дочерью уходить из деревни в Москву. На память ей приходит все пережитое зимой в Жукове. Начинается рассказ с воспоминания, как хоронили Николая, “как все плакали, сочувствуя ее горю”. Но после этой фразы читаем: “В течение лета и зимы бывали такие часы и дни, когда казалось, что эти люди живут хуже скотов, жить с ними было страшно; они грубы, нечестны, грязны, нетрезвы, живут не согласно, постоянно ссорятся, потому что не уважают, бояться и подозревают друг друга…”

Это мысли Ольги, но они незаметно сливаются с мыслями, впечатлениями и переживаниями Чехова. Так построена и заключительная часть внутреннего монолога Ольги. Тут тоже слиты мысли Чехова, но высказываются они как бы и от имени читателя. Вот его начало:

- “Да, жить с ними было страшно, но все же они люди, они страдают и плачут, как люди, и в жизни их нет ничего такого, чему нельзя было бы найти оправдания…”

В итоге сложились чеховские принципы художественного повествования, которое отличалось краткостью, простотой, музыкальностью, живостью, исключительной эмоциональной и смысловой емкостью. Когда рассказ прочитан и пережит, первое, что поражает, - его емкость: столько здесь живых характеров, столько судеб, которые, кажется, прослежены на протяжении целой жизни. Чехов умеет открыть в обыденных фактах их внутреннюю глубину и сложность, их неразрывную связь с важнейшими проблемами жизни человека и общества. Каждое событие предельно насыщено мыслями и настроениями, которые заражают, вовлекают в свое движение и сознание читателя. Читатель постепенно погружается в духовную жизнь героев. Чехов рассчитывает на активность читателя, на его чуткость к авторской интонации.

Мы выбрали А.П. Чехова и М.М. Пришвина, потому что ‘авторская пунктуация’ повторяется в каждом тексте, но она различна. Например, у Чехова преобладают восклицательные знаки и многоточие – эмоциональная, прерывистая речь. У Пришвина преобладает вопросительная интонация.

А.П. Чехов. Мороз.

На Крещение в губернском городе N. Было устроено с благотворительной целью “народное” гулянье. Выбрали широкую часть реки между рынком и архиерейским двором, огородили ее канатом, елками и флагами и соорудили всё, что нужно для катанья на коньках, на санях и с гор. Праздник предполагался в возможно широких размерах. Выпущенные афиши были громадны и обещали немало удовольствий: каток, оркестр военной музыки, беспроигрышную лотерею, электрическое солнце и проч. Но всё это едва не рушилось благодаря сильному морозу. На Крещенье с самого кануна стоял мороз градусов в 28 с ветром; и гулянье хотели отложить, но не сделали этого только потому, что публика, долго и нетерпеливо ожидавшая гулянья, не соглашалась ни на какие отсрочки.

- Помилуйте, на то теперь и зима, чтоб был мороз! – убеждали дамы губернатора, который стоял за то, чтобы гулянье было отложено. – Если кому будет холодно, тот может где-нибудь погреться!

От мороза побелели деревья, лошади, бороды; казалось даже, сам воздух трещал, не вынося холода, но, несмотря на это, тотчас же после водосвятия озябшая полиция была уже на катке, и ровно в час дня начал играть военный оркестр.

В самый разгар гулянья, часу в четвертом, в губернаторском павильоне, построенном на бере-

гу реки, собралось греться местное отборное общество. Тут были старик губернатор с женой, архиерей, председатель суда, директор гимназии и многие другие. Дамы сидели в креслах, а мужчины толпились около широкой стеклянной двери и глядели на каток.

- Ай, батюшки, - изумлялся архиерей, -ногами-то, ногами какие ноты выводят! Ей-же-ей, иной певец голосом того не выведет, что эти головорезы ногами… Ай, убьется!

- Это Смирнов… Это Груздев, - говорил директор, называя по фамилии гимназистов, летавших мимо павильона.

- Ба, жив курилка! – засмеялся губернатор. – Господа, поглядите, наша городская голова

идет … Сюда идет. Ну, беда: заговорит он нас теперь!

С другого берега, сторонясь от конькобежцев, шел к павильону маленький, худенький старик в лисьей шубе нараспашку и в большом картузе. Это был городской голова, купец Еремеев, миллионер, N-ский старожил. Растопырив руки и пожимаясь от холода, он подпрыгивал, стучал калошей о калошу и, видимо, спешил убраться от ветра. На полдороге он вдруг согнулся, подкрался сзади к какой-то даме и дернул ее за рукав. Когда та оглянулась, он отскочил и, вероятно, довольный тем, что сумел испугать, разразился громким старческим смехом.

- Живой старикашка! - сказал губернатор. - Удивительно, как это он еще на коньках не катается.

Подходя к павильону, голова засеменил мелкой рысцой, замахал руками и , разбежавшись, подполз по льду на своих громадных калошах к самой двери.

- Егор Иваныч, коньки вам надо купить! – встретил его губернатор.

- Я и сам-то думаю! – ответил он крикливым, немного гнусавым тенорком, снимая шапку. – Здравия желаю, ваше превосходительство! Ваше преосвященство, владыко святый! Всем прочим господам – многая лета! Вот так мороз! Ну, да и мороз же, бог с ним! Смерть!

Мигая красными, озябшими глазами, Егор Иваныч застучал по полу калошами и захлопал руками, как озябший извозчик.

- Такой проклятущий мороз, что хуже собаки всякой! – продолжал он говорить, улыбаясь во всё лицо. – Сущая казнь!

- Это здорово, - сказал губернатор. – Мороз укрепляет человека, бодрит.

- Хоть и здорово, но лучше б его вовсе не было, - сказал голова, утирая красным платком свою клиновидную бородку. – Бог с ним! Я так понимаю, ваше превосходительство, господь в наказание нам его посылает, мороз-то. Летом грешим, а зимою казнимся… да!

Егор Иваныч быстро огляделся и всплеснул руками.

- А где же это самое… чем греться-то? – спросил он, испуганно глядя то на губернатора, то на архиерея. – Ваше превосходительство! Владыка святый! Чай, и мадамы озябли! Надо что-нибудь! Так невозможно!

Все замахали руками, стали говорить, что они приехали на каток не за тем, чтобы греться, но голова, никого не слушая, отворил дверь и закивал кому-то согнутым в крючок пальцем. К нему подбежали артельщик и пожарный.

- Вот что, бегите Саватину, - забормотал он, - и скажите, чтоб как можно скорей прислал сюда того… Как его? Чего бы такое? Стало быть, чтоб десять стаканов прислал… десять стаканов глинтвейнцу… самого горячего, или пуншу, что ли…

В павильоне засмеялись.

- Нашел, чем угощать!

- Ничего, выпьем… - бормотал голова. – Стало быть, десять стаканов… Ну, еще бенедиктинцу, что ли… красненького вели согреть бутылки две… Ну, а мадамам чего? Ну, скажешь там, чтоб пряников, орешков… конфетов каких там, что ли… Ну, ступай! Живо!

Голова минуту помолчал, а потом опять стал бранить мороз, хлопая руками и стуча калошами.

- Нет, Егор Иваныч, - убеждал его губернатор, - не грешите, русский мороз имеет свои прелести. Я недавно читал, что многие хорошие качества русского народа обусловливаются громадным пространством земли и климатом, жестокой борьбой за существование… Это совершенно справедливо!

- Может, и справедливо, ваше превосходительство, но лучше б его вовсе не было. Оно, конечно, мороз и французов выгнал, и всякие кушанья заморозить можно, и деточки на коньках катаются… всё это верно! Сытому и одетому мороз – одно удовольствие, а для человека рабочего, нищего, странника, блаженного – он первейшее зло и напасть. Горе, горе, владыка святый! При таком морозе и бедность вдвое, и вор хитрее, и злодей лютее. Что и говорить! Мне теперь седьмой десяток пошел, у меня теперь вот шуба есть, а дома печка, всякие ромы и

пунши. Теперь мне мороз нипочем, я без всякого внимания, знать его не хочу. Но прежде-то что было, мать пречистая! Вспомнить страшно! Память у меня с летами отшибло, и я всё позабыл; и врагов, и грехи свои, и напасти всякие – всё позабыл, но мороз – ух как помню! Остался я после маменьки вот этаким махоньким бесенком, бесприютным сиротою… Ни родных, ни ближних, одежонка рваная, кушать хочется, ночевать негде, одним словом, не имамы зде пребывающего града, но грядущего взыскуем. Довелось мне тогда за пятачок в день водить по городу одну старушку слепую… Морозы были жестокие, злющие. Выйдешь, бывало, со старушкой и начинаешь мучиться. Создатель мой! Спервоначалу задаешь дрожака, как в лихорадке, жмешься и прыгаешь, потом начинают у тебя уши, пальцы и ноги болеть. Болят, словно кто их клещами жмет. Но это всё бы ничего, пустое дело, не суть важное. Беда, когда всё тело стынет. Часика три походишь по морозу, владыка святый, и потеряешь всякое подобие. Ноги сводит, грудь давит, живот втягивает, главное, в сердце такая боль, что хуже и быть не может. Болит сердце, нет мочи терпеть, а во всем теле тоска, словно ты ведешь за руку не старуху, а саму смерть. Весь онемеешь, одеревенеешь, как статуй, идешь, и кажется тебе, что не ты это идешь, а кто-то другой заместо тебя ногами двигает. Как застыла душа, то уж себя не помнишь: норовишь или старуху без водителя оставить, или горячий калач с лотка стащить, или подраться с кем. А придешь с мороза на ночлег в тепло, тоже мало радости! Почитай, до полночи не спишь и плачешь, а отчего плачешь, и сам не знаешь…

- Пока еще не стемнело, нужно по катку пройтись, - сказала губернаторша, которой скучно стало слушать. – Кто со мной?

Губернаторша вышла, и за нею повалила из павильона вся публика. Остались только губернатор, архиерей и голова.

- Царица небесная! А что было, когда меня в сидельцы в рыбную лавку отдали! – продолжал Егор Иваныч, поднимая вверх руки, причем лисья шуба его распахнулась. – Бывало, выходишь в лавку чуть свет… к девятому часу я уж совсем озябши, рожа посинела, пальцы растопырены, так что пуговицы не застегнешь и денег не сосчитаешь. Стоишь на холоде, костенеешь и думаешь: “Господи, ведь до самого вечера так стоять придется!” К обеду уж у меня живот втянуло и сердце болит… да-с! Когда потом сам хозяином был, не легче жилось. Морозы до чрезвычайности, а лавка, словно мышеловка, со всех сторон ее продувает; шубенка на мне, извините, паршивая, на рыбьем меху, сквозная… Застынешь весь, обалдеешь и сам станешь жесточее мороза: одного за ухо дернешь, так что чуть ухо не оторвешь, другого по затылку хватишь, на покупателя злодеем этаким глядишь, зверем, и норовишь с него кожу содрать, но ты не в духах и начинаешь свое семейство куском хлеба попрекать, шуметь и так разойдешься, что пяти городовых мало. От морозу и зол становишься и водку пьешь не в меру.

Егор Иваныч всплеснул руками и продолжал:

- А что было, когда мы зимой в Москву рыбу возили! Мать пречистая!

И он, захлебываясь, стал описывать ужасы, которые переживал со своими приказчиками, когда возил в Москву рыбу…

- Н-да, - вздохнул губернатор, - удивительно вынослив человек! Вы, Егор Иваныч, рыбу в Москву возили, а я в свое время на войну уходил. Припоминается мне один необыкновенный случай…

И губернатор рассказал, как во время последней русско-турецкой войны, в одну морозную ночь отряд, в котором он находился, стоял неподвижно тринадцать часов в снегу под пронзительным ветром; из страха быть замеченными, отряд не разводил огня, молчал, не двигался; запрещено было курить…

Начались воспоминания. Губернатор и голова оживились, повеселели и, перебивая друг друга, стали припоминать пережитое. И архиерей рассказал, как он, служив в Сибири, ездил на собаках, как он однажды сонный, во время сильного мороза, вывалился из возка и едва не замерз; когда тунгузы вернулись и нашли его, то он был едва жив. Потом, словно сговорившись, старики вдруг умолкли, сели рядышком и задумались.

- Эх! – прошептал голова. – Кажется, пора бы забыть, но как взглянешь на водовозов, на школьников, на арестантиков в халатишках, всё припомнишь! Да взять хоть этих музыкантов, что играют сейчас. Небось уж и сердце болит у них, и животы втянуло, и трубы к губам примерзли… Играют и думают: “Мать пречистая, а ведь нам еще три часа тут на холоде сидеть!”

Старики задумались. Думали они о том, что в человеке выше происхождения, выше сана, богатства и знаний, что последнего нищего приближает к богу: о немощи человека, о его боли, о терпении…

Между тем воздух синел… Отворилась дверь, и в павильон вошли два лакея от Саватина, внося подносы и большой окутанный чайник. Когда стаканы наполнились и в воздухе сильно запахло корицей и гвоздикой, опять отворилась дверь и в павильон вошел молодой, безусый околоточный с багровым носом и весь покрытый инеем. Он подошел к губернатору и, делая под козырек, сказал:

- Ее превосходительство приказали доложить, что они уехали домой.

Глядя, как околоточный делал озябшими, растопыренными пальцами под козырек, глядя на его нос, мутные глаза и башлык, покрытый около рта белым инеем, все почему-то почувствовали, что у этого околоточного должно болеть сердце, что у него втянут живот и онемела душа…

- Послушайте, - сказал нерешительно губернатор, - выпейте глинтвейну!

- Ничего, ничего… выпей! – замахал голова. – не стесняйся!

Околоточный взял в обе руки стакан, отошел в сторону и, стараясь не издавать звуков, стал чинно отхлебывать из стакана. Он пил и конфузился, а старики молча глядели на него, и всем казалось, что у молодого околоточного от сердца отходит боль, мякнет душа. Губернатор вздохнул.

- Пора по домам! – сказал он, поднимаясь. – Прощайте! Послушайте, - обратился он к околоточному, - скажите там музыкантам, чтобы они… перестали играть, и попросите от моего имени Павла Семеновича, чтобы он распорядился дать им… пива или водки.

Губернатор и архиерей простились и, пока околоточный допивал свой стакан, успел рассказать ему очень много интересного. Молчать он не умел.

Библиография:

1. Шапир А.Б. Основы русской пунктуации. М., 1988.

2. Шапир А.Б. Современный русский язык: Пунктуация. М., 1985.

3. Валгина Н.С. Русская пунктуация. М., 1979.

4. Правила русской орфографии и пунктуации. М., 1956.