Азиатский путь развития государства

Томский Гуманитарный Лицей

Выполнил Мучник Марк

183 группа

Томск 2001 г.

Удовлетворенность человека своей жизнью напрямую зависит от

возможности этого человека к самореализации. Но в любом обществе были и

есть некоторые границы, ограничивающие характер и вид этой самореализации.

Для восточного сознания утверждение свободы творческой личности

предполагало целенаправленное отстранение от общественной власти через

устремление к религии, вере, короче говоря, к Богу. Противоположение «поэт

– государственная власть» было столь же естественным и само собой

разумеющимся, как и убежденность в связи поэта и творческой личности в

целом с другим миром, с миром какого-либо божества (в зависимости от

государства). А освобождение от личности от государственной власти

воспринималось как приближение человека к божеству раскрытие его

внутреннего «Я».

Короче говоря, освобождение личности, раскрытие его внутреннего мира

предполагало целенаправленное отстранение от государственной власти. При

этом «власть земная» и «власть небесная» трактовались как единые в себе

начала.

Отстранение от власти автоматом предполагало нищету и бродяжничество.

А измена своему нравственному чувству, своей творческой стороне означало

вступление на государственную службу или даже на придворную, а это, в свою

очередь, естественно, сильно влияло на статус человека в обществе и на его

материальное положение. То есть положение получается довольно неприятное,

как говорится: у каждой медали две стороны.

Государство (в лице деспота) было носителем социально-политической и

экономической власти одновременно. Государство обладало всей полнотой

власти, и только оно могло повышать статус человека в обществе, улучшать

его положение. За это этот человек отдавал свои возможные творческие силы

на пользу государства. В результате для достижения каких-либо благ для себя

личность должна была пожертвовать свою «творческую душу» государству.

Такая «сделка» сулила многими возможностями. Эдакая продажа души Дьяволу.

Сделка быстро окупается, но неизбежно оборачивается внутренней

неудовлетворенностью, прямо пропорциональной тому, насколько яркой и

одаренной была личность.

Нравственный выбор между хорошим материальным положением и

возможностью самореализации, часто определявшей высокий социальный статус

(который, правда, не даровался чиновниками или самим деспотом, а

завоевывался в глазах простого народа), максимально упрощался и усложнялся

одновременно тем, что «центр раздачи» социальных благ находился в руках

деспотического государства.

Сосредоточение в руках восточного государства всей полноты социально-

экономической и политической власти, при отсутствии способных хоть как-то

противостоять ему общественных структур, лишало человека возможности выбора

между конкурирующими социальными силами. Выбирать можно было только между

правителями различных государств или между претендентами на престол.

Восточная модель построения государства предполагает неразрывное

единство власти и всего его аппарата над конкретной личностью. Личность не

имела каких-либо гарантированных прав, она полностью зависела от

государства и была в его распоряжении.

На Востоке человек не мог, каким бы то ни было образом, преобразовать

общественные системы, так как незыблемость государства была прописана у

населения в генах и предполагалась самим способ производства. Человек мог

действовать в лишь в тех рамках, которые были предусмотрены обществом.

До последней трети I тысячелетия до н.э. на Востоке в основных чертах

завершился процесс трансформации раннеклассовых обществ в сословно-

классовые или традиционные.

Под раннеклассовым понимают любое эксплуататорское общество

доиндустриальной эпохи, в системе которого отсутствует частная

собственность на основное средство производства тех времен - землю и на

основную массу отчуждаемого у земледельцев натурального прибавочного

продукта, а соответственно весьма неразвитыми являются товарно-рыночное

производство и эксплуатация человека человеком в рамках отдельных хозяйств.

Для него характерна власть-собственность социальной верхушки на природные и

трудовые ресурсы, реализующаяся в централизованной организации производства

и отчуждения, перераспределения и трансформации натурального прибавочного

продукта.

При таких условиях социальный статус человека в решающей степени

определяет его имущественное положение. Власть-собственность, система

перераспределения, совместный общественный прибавочный продукт со всеми

связанными с его обладанием формами подчинения одних групп людей другим

находятся в руках определенных лиц, находящихся на самом верху власти.

Принципиальное отсутствие возможности выбора между различными ценностными

ориентирами (стремление в богатству, знаниям, к ключевым постам в

государстве и т.п.) делало невозможным не только противопоставления какого-

нибудь конкретного человека власти, но даже и саму постановку вопроса на

эту тему. Самореализация человека ограничивалась его статусом и нормами

общества, которые он изменить не мог. Это правило распространялось на всех:

на чиновников, простых ремесленников и даже на людей, задействованных в

«творческой сфере» общества» (архитекторы, живописцы, писатели и т.п.).

возможность не участвовать в процессе пищевого производства определялась

как минимум гарантированностью прожиточного уровня, а, следовательно, и

подопечностью державным структурам.

Естественно, что уже на этой стадии должны были проявляться первые

признаки индивидуальности, свободы. Но эти признаки не играли никакой роли

и никем всерьез не воспринимались. Кроме того, они сразу же подавлялись

общественной системой, основанной на тоталитаризме.

Традиционное общество - как вторая стадия развития

докапиталистического эксплуататорского общества - характеризуется уже

заметным развитием частнособственнических отношений, лимитированных,

впрочем, все еще сохраняющейся, но становящейся кое-где почти номинальной

государственной властью-собственностью на землю и другие ресурсы. С этим

непосредственно связано появление оказывающейся вне государственных

распределительных структур индивидуальной трудовой деятельности, ведущей к

некоторому развитию товарно-рыночных отношений и права человека на

определенную часть (оставшуюся после уплаты налогов или взносов в

общественные фонды) производимого в его хозяйстве прибавочного продукта.

Это, естественно, стимулирует и развития рыночных форм эксплуатации

человека человеком в рамках частных домохозяйств. При этом редистрибутивная

система постепенно трансформируется в налоговый аппарат, усиливается

расхождение между социальными статусами, политическими позициями и

имущественным достатком отдельных людей. На стадии раннеклассовых обществ

формы самореализации человека напрямую зависели от его места в системе

общественного разделения труда (обычно передававшемся по наследству),

связанным с ним статусом и положением в иерархии раннеполитической

структуры, что в целом и определяло его материальный достаток. На сословно-

классовой стадии – благодаря некоторому сужению экономических функций

государства при развитии частнособственнических отношений и дальнейшем

усложнению всех сфер общественной и культурной жизни, творческая натура

человека получает возможность раскрыться гораздо сильнее. Теперь положение

человека в обществе зависит от качеств человека, где и как он употребил, и

где и при каких условиях он с ними оказался. А это, с одной стороны,

определяет появление в общественном сознании идеи о самоценности отдельно

взятого индивида и его усилий, а с другой – способствует укоренению

представления о личностном характере отношений личности с высших сакральных

сил.

Появляются автономные по отношению к государству формы собственности,

за человеком признаются права встать в оппозицию к освещенному авторитетом

предков общественному мировоззрению.

Переход от раннеклассовой к сословно-классовой стадии развития был

связан с качественным сдвигом в системе общественного сознания, в том

числе и с изменением отношения человека к власти. Принципиально

усложняющаяся социально-политическая жизнь определяет более внимательное

отношение «сильных мира сего» к индивидуальным качествам своих сподвижников

и подчиненных, что способствует развитию социальной мобильности и росту

напряженности между конкурирующими в борьбе за влияние и власть

группировками. Развитие духовных, культурно-эстетических запросов, главным

образом у представителей высших социальных слоев, поднимает в глазах

общественного сознания значимость продукции индивидуального творчества,

ставящегося в то же время на службу социально-престижным интересам знати.

Непосредственная трансформация раннеклассовых общественных отношений в

сословно-классовые характеризуется постоянным, эволюционным и так или иначе

«контролируемым сверху» перерастание одной системы в другую. Многие

характерные для предыдущего этапа феномены в модифицированном виде в

значительной степени сохраняются и на следующей, сословно-классовой стадии.

Это существенно тормозит развитие новых, частнособственнических отношений,

вызревающих под строгим государственным контролем. Раннеклассовая

структура, не претерпевая разрушения, распада в экономическом отношении

постепенно преображается за счет укоренения в ее системе новых отношений.

Понятно, что несмотря на все эти преобразования человек все ещё довольно

сильно подчинен государственно-бюрократическим структурам. Он уже начинает

ощущать свою скованность тотальностью власти, однако ему еще не на что

опереться в акте духовного самоутверждения, поскольку во всех возможных

сферах самореализации человек подконтролен государству и бесправен перед

ним.

Трансформация более раннего типа докапиталистических обществ в

последующий связана с крушением или даже просто самораспадом раннеклассовых

структур — при дальнейшем развитии на их дезинтегрированных обломках

сословно-классовых отношений в ходе вторичного классообразования. Это, как

правило, происходило при активном участии варварских групп, которые,

впрочем, не всегда были ответственны за падение прежней цивилизации. Однако

суть процесса определялась не тем, что варвары разрушают обветшавшее

политическое образование и сами выступают ведущим началом при утверждении

нового,— такое не раз бывало и в Египте, и в Двуречье, и в цивилизациях

доколумбовой Америки. Гораздо важнее то, что в некоторых ситуациях в силу

определенных причин в ходе вторичного классообразования прежняя

общественная система уже не восстанавливается.

На месте распавшейся цивилизации (если ее прежняя система не

регенерируется вновь) возникает либо серия мелких самоуправляющихся общин,

объединяющих потомков погибшего раннеклассового общества, либо — в случае

утверждения пришельцев (но при отсутствии потребности в организации

хозяйственных работ общегосударственного масштаба) — складывается система

основанного на политическом господстве внеэкономического принуждения. В

условиях последней верхушка завоевателей, иногда инкорпорирующая в свой

состав и представителей местной знати, конституируется в военно-

управленческое сословие — коллективного (нередко, внутри себя иерархически

организованного) субъекта власти, чьими подданными оказываются уже

приобретающие некоторую степень производственной и духовной свободы люди.

Классическим примером первой ситуации является ионийско-эолийское

общество Эгеиды, складывающееся к началу I тысячелетия до н.э., после

разгрома дорийцами Микенской цивилизации. Возможно, что с этим в некотором

отношении может быть сопоставлен еще не осмысленный и не оцененный должным

образом процесс сложения индийской общины при расселении потомков

Хараппской цивилизации в сторону Декана и Малабарского берега до

утверждения господства ариев.

Однако гораздо более типичной во всемирно-историческом масштабе была

вторая ситуация, имевшая место как в Средиземноморье (Спарта, Крит,

Фессалия, в некотором отношении даже Этрурия), так и на восток от него, на

бескрайних просторах Азии, вплоть до Желтого моря. Ярким и обстоятельно

исследованным примером этого может служить трансформация всей системы

общественных отношений в долине Хуанхэ после завоевания Северного Китая

чжоусцами. Сопоставимые с этим события в то же самое время, в конце II

тысячелетия до н.э., происходили и на территории Палестины, при покорении

израильтянами зависимых ранее от Египта ханаанейских городов-государств.

Своеобразным сочетанием следующих одно за другим внутреннего распада

раннеклассовых структур и подчинения соответствующего населения пришлыми

скотоводческими племенами в позднебронзовом веке отмечена и история

Иранского нагорья (с прилегающими южными областями Средней Азии) и северной

половины Индостана. В этих регионах общины, образовавшиеся в процессе

деструкции существовавших здесь раннеклассовых социумов (цивилизации долины

Инда и городов-государств типа Мундигака, Сиалка, Алтын-Депе или

Джаркутана), на протяжении II—начала I тысячелетия до н.э. оказываются в

подчинении у индо-иранских ариев.

При таком ракурсе рассмотрения можно, как кажется, уловить начало

расхождения между теми двумя базовыми типами социокультурных систем,

которые традиционно противопоставляются друг другу как «Запад» и «Восток».

Раннеклассовые общества Эгеиды бронзового века по всем основным

параметрам вписываются в один непрерывный ряд с современными им

«дворцовыми» городами-государствами Малой и Передней Азии — хеттскими и

хурритскими, финикийскими или ханаанейскими. Ничего специфически

«западного» в них еще нет. Однако осмысление действий героев той эпохи в

гомеровском эпосе — спустя четыре столетия после взятия Трои и последующего

крушения всего крито-микенского мира — свидетельствует о появлении

совершенно нового общества. Характерной его чертой является идеал

гармоничного, свободного в своем выборе человека, действующего вне рамок

иерархически организованной системы власти, однако бессильного перед

Судьбой, Роком — как извне предзаданной цепи событий, необъяснимых в

системе осмысливаемых причинно-следственных связей.

Уже в эпоху архаики древний грек представляет социальные отношения как

горизонтальные, как отношения в принципе равноценных друг другу людей, а не

как вертикальные, нисходящие с высот власти до отдельных исполнителей

царственных повелений. Конечной причиной того было рождение (на руинах

микенской дворцовой системы) полисной общины как союза экономически

самостоятельных домохозяйств, главы которых и образуют высший коллективный

орган власти - народное собрание. Избираемые ими из их же среды лица,

которым на время доверяется выполнение общественных дел, во-первых,

подотчетны гражданской общине, а во-вторых, не имеют в своих руках рычагов

экономической власти над прочими членами общества. Иными словами,

гражданское общество, как союз собственников — глав частных домохозяйств,

порождает и контролирует государственные институты, деятельность которых

призвана служить интересам самих полноправных граждан-собственников.

В такой системе до тех пор, пока полис не оказывается подчиненным

некой внешней силе (будь то восточное царство — Лидия, держава Ахеменидов,

другая гражданская община — Спарта, Афины, монархия эллинистического

типа—Селевкидов, Антигонидов или мировая империя — Рим) или не подпадает

под власть тирана с кликой его приспешников (Поликрат на Самосе, Писистрат

в Афинах, Дионисий в Сиракузах), каждый из ее граждан обладает широчайшими

возможностями творческой самореализации не только в духовной, но и в

социально-экономической и политической сферах. Преградой на этом пути может

стать только сам гражданский коллектив, противостоящий; личности в силу

своей приверженности традиционным стереотипам мышления и поведения

(обвинения, выдвинутые афинянами против Анаксагора, Протагора и Сократа)

или из опасения перед честолюбивыми устремлениями (действительными или

мнимыми) отдельных влиятельных личностей (случаи с Аристидом, Фемистоклом и

Алкивиадом).

Иная ситуация (типологически, близкая к спарганско-фессалийской) была

характерна для азиатских обществ, переживших кризис и распад раннеклассовых

структур, но оказавшихся под властью новых военно-политических институтов,

обычно создаваемых иноплеменными варварами-завоевателями. В этих условиях,

даже при определенной производственной самостоятельности отдельных

домохозяйств в рамках автаркичных, но подчиненных деспотическому

государству общин, при более или менее индифферентном отношении властей к

духовному миру и религиозным верованиям широких масс, свободная творческая

самореализация человека в общественной сфере была достаточно жестко

заблокирована.

В одних случаях, как, например, в древней Индии, на ее пути стояла

варновая система, в других (переднеазиатские деспотии, древний Китай) —

бюрократическая государственность. Последняя вполне обеспечивала, а первая,

хотя и в гораздо меньшей степени, допускала вертикальную социальную

мобильность. Однако продвижение человека, вверх по социально-статусной

лестнице неизменно предполагало своего рода сублимацию (конечно, не в

психоаналитическом значении этого слова) его творческих потенций —

подавляемых, трансформируемых и направляемых властью в угодную ей сторону.

«Освобождение» же (мокша, самадхи, нирвана, сатори) — заветная цель едва ли

не всех восточных религиозно-философских учений — мыслилось возможным даже

не просто при отказе от реализации честолюбивых и корыстных планов, но при

разрыве с укорененными в миру (а следовательно, и подчиненными державной

власти) формами существования — через аскезу, отшельничество,

странничество, схиму.

Таким образом, стадиально определенный этап в развитии

докапиталистических обществ, характеризующийся переходом от раннеклассовых

отношений к сословно-классовым, определенно связан с появлением феномена

личности как осознающей свою самоценность творческой индивидуальности.

Однако если в одних социально-исторических условиях («Запад») ее более или

менее свободная самореализация в сфере общественно-экономической

жизнедеятельности была принципиально возможна, то в других («Восток»)

такого рода самораскрытие индивида могло осуществиться лишь через

противоположение себя власти и всей наличествующей социальной системе при

ориентации на духовные, тяготеющие к мистике, как методу реализации связи

индивидуального духа с мировым Абсолютом, формы творчества.

Такой подход наиболее типичен для индийской традиции. При этом

неизменно актуальной и в теоретическом, и в практическом отношении

оставалась проблема взаимоотношения творческой личности с властью, что

особенно остро ощущалось в Китае. И наконец, в рамках постепенно

утверждавшегося на Ближнем Востоке теистического мировоззрения,

предполагавшего в то же время свободу человека в выборе линии поведения при

конечной личной ответственности за совершенные деяния (ранний зороастризм,

иудаизм со времени Вавилонского пленения — с книги Иезекииля), на одно из

первых мест выдвигалась проблема противления — как обличения или даже

вооруженной борьбы — угодных Богу праведников безбожной, порочной власти.

Литература

1. «Феномен восточного деспотизма. Структура управления и власти» Москва,

изд. фирма «Восточная литература», 1993 г.

2. Умная голова

3. Другие умные источники