Экономическая наука до Адама Смита
Экономическая наука до Адама Смита
Санкт-Петербургский
Международный
Институт Менеджмента
(ИМИСП)
Реферат по курсу “История экономических учений”
Тема: “Экономическая наука до Адама Смита”
Выполнил студент III курса: Шепелев
И.В.
Проверил:
Санкт-Петербург
1998
Содержание
Экономическая наука до Адама Смита 3
Меркантилизм 3
Доктрина торгового баланса 3
Механизм золотоденежных потоков 4
Защита меркантилизма 6
Предтечи Кейнса? 8
Рациональные элементы теории меркантилизма 9
Список используемой литературы: 12
Экономическая наука до Адама Смита
Меркантилизм
Термин “меркантилизм” впервые обрел свое значение в трудах Адама Смита.
Он отмечал: “Различные пути развития благосостояния в различные времена и у
разных народов дали повод для развития двух различных, с точки зрения
приобретения людьми богатства, ветвей политической экономии: “торговой
системы”, или “системы меркантилизма”, и “сельскохозяйственной системы”.
Эти две системы не исходили из одних и тех же оснований. Кенэ и группа его
последователей, кого потомки договорились именовать физиократами
(“экономисты” – таково было их самоназвание), выступали единым фронтом и
представляли собою отдельную школу экономической мысли. Но английские
памфлетисты XVII и XVIII вв. Представляли себе достаточно ясно, какое из
определенных течений мысли они развевали; менее всего это относилось к той
традиции, которую Адам Смит критиковал под названием “меркантилизм”. Они не
согласовывали между собою ни принципы, ни общий аналитический
инструментарий. Тем не менее на протяжении трех столетий несогласованных
интеллектуальных усилий, полных противоречивости и отражающих многообразные
обстоятельства реальной жизни, определенные связующие доктринальные нити
проявлялись вновь и вновь. Позже “меркантилизм” в значении определенной
фазы истории экономической политики был назван “громоздким чемоданом”,
“отвлекающим маневром историографии” и “гигантским теоретическим пузырем”.
Но это слово вполне применимо в качестве термина, описывающего центральную
тенденцию экономической мысли конца XVII середины XVIII вв.
Доктрина торгового баланса
Ведущие принципы научного мировоззрения меркантилистов хорошо известны:
золото и сокровища любого рода как выражения сути богатства; регулирование
внешней торговли с целью обеспечения притока в страну золота и серебра;
поддержка промышленности путем импорта дешевого сырья; протекциониские
тарифы импортируемые промышленные товары; поощрение экспорта, особенно
готовой продукции; рост населения для поддержания низкого уровня заработной
платы. Безусловно, сердце меркантилизма – доктрина активного торгового
баланса, как непременного условия национального благосостояния. Немедленно
возникает вопрос о том, как вообще можно было прийти к подобной
убежденности. Адам Смит дал первый и наиболее простой ответ: меркантилизм
есть не что иное, как сплетение протекционистских заблуждений, навязанных
продажному парламенту “нашими торговцами и промышленниками”, и основано оно
на “простейшем представлении, будто богатство состоит в обладании
деньгами”. Как и инвалид, государство должно тратить меньше, чем получает,
если намерено увеличить свое богатство. Какую материальную форму принимает
этот излишек сверх потребленного? Меркантилисты отождествляли его с
приобретением твердых денег или сокровищ. Ошибочно ставился знак равенства
между деньгами и капиталом, а также активным сальдо торгового баланса и
ежегодным превышением дохода над потреблением. Таким было существо
смитианской критики меркантилизма.
Со времен Адама Смита комментаторы никогда не переставали обсуждать
вопрос на самом ли деле меркантилисты отождествляли деньги и капитал, или,
используя архаичную терминологию, звонкую монету и богатство? Принимая во
внимание поразительную небрежность, с которой авторы того времени
употребляли такую привычную, обиходную лексику, едва ли удивительно, что в
литературе допускается более чем одно толкование этого вопроса. “Один из
лучших английских авторов в области торговли”, – как признает Адам Смит,
цитируя Томаса Мана и Джона Локка, – начинали с замечания, что богатство
страны состоит не только в ее запасах золота и серебра, а еще в земле,
строениях и всякого рода потребительских благах; однако в ходе их
рассуждений земля, и строения и потребительские блага, похоже, выпадают у
них из памяти, и их доводы частенько сводят к золоту и серебру”. Оценивая
величину имущества в Англии конца XVII в., Уильям Петти заключает, что
общее количество денег составляло менее 3% совокупной собственности. В
своем “Трактате о налогах и сборах” (1662) неограниченному накоплению
драгоценных металлов он противопоставил тезис, который называли доктриной
потребностей торговли по отношению к количеству денег: “Для того, чтобы
нация могла осуществлять торговые операции, необходимо наличие определенной
меры и подобающей пропорции, превышение или недостижение которой приносит
одинаковый урон”. Тем не менее это не помешало более поздним авторам
ставить знак равенства между количеством денег и национальным богатством
или призывать к перманентному поддержанию активного торгового баланса.
Можно процитировать умеренных меркантилистов, не отождествлявших деньги
и капитал и вслед за Аристотелем подчеркивавших чисто условную природу
денег, но также справедливо и то, что почти все меркантилисты питали
иллюзию о том, что деньги есть в некотором роде “важнейшее средство”.
Деньги – это “жизнь коммерции”, “насущный дух торговли”, или, словами
Бэкона, “как навоз – плохи лишь, пока лежат без дела”. Такого рода
одушевленная образность была резюмирована в доктрине XVIII в. о том что,
“деньги стимулируют торговлю”, но она была в ходу столетиями прежде без
какого-либо явного теоретического обоснования. В конце концов обсуждать
этот вопрос бесцельно, ибо отсутствие устоявшейся терминологии в литературе
того времени делает почти невозможным проведения различия между
аксиоматической идентификацией денег и богатства и более общим
предположением, что увеличение одного всегда приводит к увеличению другого.
Механизм золотоденежных потоков
Если меркантилизм в своих наиболее разработанных версиях не смешивал
денег и капитала, откуда тогда всеобщая озабоченность того времени активным
торговым балансом? Какие блага сулил стране превышение экспорта над
импортом? Опять же, отсутствие общепринятой терминологии и
протоаналитический характер научных трудов делают затруднительным
определение того, что подразумевал автор, говоря о желательности превышения
экспорта над импортом. Имеется ли в виду нечто не менее нелепое, чем
утверждение, будто активное сальдо торгового баланса есть единственный
источник богатства нации, или что оно – единственная выгода, получаемая
страной от внешней торговли, или это не более чем словесная формулировка
для обоснования мероприятий, считающихся выгодным по другим причинам?
Какова бы ни была точная интерпретация, мысль о том, что превышение
экспорта над импортом есть показатель экономического благосостояния, может
считаться основным заблуждением, проходящим через все труды меркантилистов.
Это превосходно демонстрирует название книги Т. Мана: “Богатство Англии во
внешней торговле, или баланс нашей внешней торговли как принцип нашего
богатства” (1664). Но отвергалась даже эта констатация основного
заблуждения меркантилистов. Один из исследователей английского
меркантилизма Е.А.Дж. Джонсон заявил, что “основной предмет интереса
меркантилистов состоял в создании эффективных факторов производства” и что
“и десять процентов трудов английских меркантилистов не посвящены
злополучной доктрине торгового баланса”. Это заявление Вайнер парировал
так: “на основе прочтения трудов английских меркантилистов я пришел к
выводу, что и десять процентов этих работ не свободны от явно выраженного
или подразумеваемого отношения к состоянию торгового баланса и мерам,
посредством которых он может быть улучшен”. Конечно, нет никакой ошибки в
самой заботе о состоянии торгового баланса. Что отличает меркантилистские
теории, так это фиксация на торговом балансе и стремление к поддержанию
дисбаланса торговли в длительной перспективе.
Платежный баланс всегда должен быть сбалансирован, так как это не более
чем бухгалтерское равенство дебета и кредита (здесь говорится о “дефиците”
и “активном сальдо” в международных платежах, но только исключая
определенные статьи дебета и кредита из набора счетов, которые, взятые в
совокупности, всегда должны быть взаимно уравнены). Но торговый баланс не
обязательно должен быть уравновешен. Страна получает доход от
международного обмена посредством: (1) зримого экспорта товаров, (2)
незримого экспорта услуг, (3) экспорта драгоценных металлов или (4) импорта
капитала в форме либо иностранных инвестиций внутри страны, либо прибылей
на свои инвестиции за рубежом, либо иностранных займов. Страна расходует на
международный обмен: (1) зримый импорт, (2) незримый импорт, (3) импорт
драгоценных металлов и (4) экспорт капитала в виде заграничных активов. Эти
четыре статьи в совокупности всегда уравновешены. Если этого не происходит
с первыми тремя статьями, разница проявляется в экспорте или импорте
капитала. Когда меркантилисты говорят об активном сальдо торгового баланса,
они все-таки имеют в виду превышение экспорта, зримого и незримого, над
импортом, призывая либо к привлечению золота в страну, либо к
предоставлению кредита зарубежным странам, т.е. экспорту капитала. Иными
словами, они не проводили четкого различия между тем, что сегодня
называется “счет текущих операций” и “счет движения капиталов” в платежном
балансе.
Классики никогда не сомневались в том, что аргументы их
предшественников в пользу постоянного превышения экспорта над импортом
основывались на смысловой путанице: чего бы ни надеялись достичь
меркантилисты активным торговым балансом, все это давало лишь мимолетный
эффект. Еще в 1630 г. Томас Ман понял, что приток в страну драгоценных
металлов поднимает внутренние цены, и доктрина “продать дороже, купить
дешевле” оборачивалась против самой страны. Кантильон и Юм вновь
сформулировали этот вывод в XVIII в. и примерно за столетие “механизм
золотоденежных потоков” обеспечил окончательное опровержение
меркантилистских принципов. Аргументы были такими: чисто автоматические
механизмы способствуют “естественному распределению денежных металлов”
между торгующими странами и установлению таких уровней внутренних цен в
них, что экспорт каждой страны становится равным ее импорту. Любые
дополнительные объемы добычи золота в отдельной стране повысят уровень
внутренних цен относительно других стран. В результате превышение импорта
над экспортом должно оплачиваться оттоком золота[?]. Процесс продолжается
до тех пор, пока во всех торгующих странах не установится новое равновесие
между экспортом и импортом, соответствующее более высокому предложению
золота. Так как внешняя торговля и золото подобны воде в двух сообщающихся
сосудах, которая стремится находится на одном уровне, политика погони за
активным балансом сама себя отменяет.
Все элементы, составляющие эту теорию саморегулирующегося механизма
распределения драгоценных металлов, были известны уже в XVII в. Томас Ман
показал, что любое чистое пассивное или активное сальдо баланса по текущим
операциям, зримым и незримым, должно финансироваться оттоком или притоком
драгоценных металлов и, следовательно, объемы экспорта и импорта зависят от
соотношения уровня цен в различных странах. В 1690 г. Джон Локк ясно
показал, что цены изменяются в определенной пропорции к количеству денег в
обращении. Требовалось только связать эти мысли воедино и прийти к выводу,
что нет никакой необходимости заботится о долгосрочном состоянии торгового
баланса. Хотя Адам Смит и не ссылался на механизм золотоденежных потоков в
“Богатстве народов”, как отмечает Вайнер, это одна из великих загадок
истории экономической мысли, так как Смит обсуждал этот вопрос в своих
более ранних “Лекциях”, именно эти аргументы побудили классиков отвергнуть
писания меркантилистов как путанные и внутренне противоречивые.
Классики могли бы добавить, что энергичный протекциониские дух того
времени подвиг многих меркантилистов использовать доводы “баланса труда” в
пользу ограничений на импорт вне всякой связи с торговым балансом или же
взывать к последнему лишь для того, чтобы усилить первый. Считалось
общепринятым, что импорт должен состоять из сырья и полуфабрикатов,
произведенных с интенсивным применением капитала, тогда как экспорт –из
конечного продукта, произведенного с интенсивным применением труда, на том
основание, что чистый экспорт труда поддерживает занятость внутри страны и
увеличивает “доход от зарубежных источников” (foreign-paid incomes). К тому
знакомому протекционистскому аргументу добавлялись доводы военного и
стратегического толка, а также о защите неокрепшей промышленности.
Следующему поколению, наряду с автоматическим механизмом золотоденежных
потоков открывшему закон сравнительных издержек, это представлялось
ошибкой, помноженной на другую ошибку.
Защита меркантилизма
Суровый приговор, вынесенный ошибкам меркантилистов классической
теорией, пребывал неоспоренным в течении столетия. Релятивистское токование
меркантилизма вынуждено было выжидать вплоть до возрождения протекционизма
в Европе и развития немецкой исторической школы. Сначала Рошер и Шмоллер, а
затем их английские последователи Каннингем и Эшли поднялись на защиту
меркантилистской политики как вполне рациональной, пригодной для достижения
определенных желаемых результатов, в частности национальной автаркии и
усиления государственной власти. Эти результаты даже сейчас считаются
вполне разумными для своего времени. Такая интерпретация широко
распространилась среди историков экономической мысли. Когда Адам Смит в
одном месте осторожно заметил, что “оборона важнее благосостояния”, он
высказывал точку зрения, согласно которой меркантилисты должны
восприниматься всерьез. Эта позиция помогает пролить свет на одно из
главных убеждений эпохи меркантилизма: цель государственного строительства
может быть достигнута ослаблением экономической мощи соседних государств в
той же степени, если не в большей, как и усилением собственной. Локк
выразил это как: “богатство” означает не просто большое количество золота и
серебра, а большее в сравнении с другими странами. Действительно,
большинство меркантилистов придерживались той точки зрения, согласно
которой экономические интересы нации взаимно антагонистичны, как будто бы в
мире имеется фиксированное количество ресурсов, которые одна страна может
заполучить только за счет другой. Это объясняет, почему они не стеснялись
защищать политику “разори соседа” (beggar-my-neighbor) или выступать за
сокращения внутреннего потребления как цель национальной политики.
Даже если допустить, что государственное могущество являлось
единственной целью политики меркантилизма, при том что богатство обладает
ценностью лишь в качестве подспорья этому, – интерпретация, которую Вайнер
считал сомнительной, – этого мало для того, чтобы снять с знамен
меркантилистской теории клеймо умственной ошибки. Для рассмотрения полного
расцвета апологетики мы должны обратиться к вызывающим “Заметкам о
меркантилизме” в “Общей теории” (1936) Кейнса. Как только нами осознано,
что экономическая система не стремится автоматически к состоянию полной
занятости, утверждал Кейнс, классическая доктрина, направленная против
политики протекционизма и базирующаяся на преимуществах международного
разделения труда, во многом утрачивает свою силу: “Но если говорить о
вкладе в искусство государственного управления экономической системой в
целом и обеспечения оптимального использования всех ресурсов этой системы,
то ранние представители экономической мысли XVI и XVII вв. в некоторых
вопросах достигали практической мудрости, которая в оторванных от жизни
абстракциях Рикардо была сначала забыта, а потом и вовсе вычеркнута”. Кейнс
заявил, что озабоченность меркантилистов приливом золота в страну являлась
не навязчивой ребяческой идеей, а интуитивным ощущением связи между обилием
денег и низким процентными ставками. Более того, на всем протяжении
человеческой истории склонность сберегать преобладала над побуждением
инвестировать, и меркантилисты достойны похвалы за понимание того, что
слабость побуждения инвестировать есть ключ к решению экономических
проблем. Когда прямые государственные капиталовложения или валютное
регулирование невозможны, как это и было накануне Нового времени, лучшее,
что может быть сделано, – это поощрение инфляции через поддержание
активного торгового баланса: превышение экспорта над импортом поддерживает
цены, а прилив золота, усиливая предложение денег, снижает процентные
ставки и тем самым стимулирует инвестиции и занятость. Кейнс считал это
“зерном научной истины в меркантилистской доктрине”.
Предтечи Кейнса?
Без сомнения, английские экономисты XVII и XVIII вв. часто кажутся как
бы предшественниками Кейнса. Они осуждали “замораживание денежных средств”
(locking up money), превращающих их в “мертвый груз” (dead stock); они
упорно твердили о расходах на приобретение предметов роскоши и предлагали
программы общественных работ для облегчения положения “лишних людей”; а
множество высказываний, в которых стремление к золоту соединяется с верой в
благотворные последствия его для отечественной промышленности, воистину
поражает. Однако это не означает, что ученые того периода придерживались
протокейнсианского понимания совокупного эффективного спроса.
Представляется, что кейнсианская апология меркантилизма опирается отчасти
на современный вывод о том, что устойчивый активный торговый баланс должен
сопрягаться с экспортом капитала как компенсирующим фактором, поглощающим
избыточные сбережения внутри страны. Но заграничные инвестиции не играют
никакой роли в меркантилистском анализе, и до Джеймса Стюарта (1767) нет
примеров аргументации в пользу устойчивого потока заграничных инвестиций.
Однако главное слабое место в кейнсианской апологии, как указал Хекшер,
критикуя “Замечания о меркантилизме”, это убежденность в том, что
безработица в эпоху меркантилизма качественно аналогична технологической и
циклической безработице, которой периодически подвержена экономика
индустриальных держав. Безработица, вызванная снижением инвестиций в
основной капитал, фактически не была известна до Промышленной Революции. В
XVII в. в Англии, с ее преимущественно аграрной экономикой, безработица
большей частью проистекала от сезонного характера сельскохозяйственного
производства или случавшихся неурожайных лет. Даже в промышленности
безработица в основном была сезонной, подобно тому как зимний ледостав или
весеннее половодье приостанавливают работу водяных мельниц. Торговый кризис
мог бы вызвать циклическую безработицу, которая требовала бы специальных
мер для облегчения ситуации, но не тот вид безработицы, который привлекал
внимание меркантилистов – добровольная безработица, абсолютное нежелание
работать в мастерских и на фабриках и явное предпочтение досуга высоким
заработкам; проблема была не в кейнсианской вынужденной безработице, а в
том, что изящно именовалось “леностью и развращенностью населения”.
Здесь поднимается вопрос, который еще возникает в процессе нашего
анализа: о различии между понятиями, названными безработицей по Марксу и по
Кейнсу. Понятие “кейнсианская безработица” обозначает ситуацию, когда поток
инвестиций недостаточен, чтобы поглотить сбережения, осуществляемые при
уровнях дохода, соответствующих условиям полной занятости. По причине
относительного избытка физического капитала норма прибыли слишком мала,
чтобы стимулировать инвестиции, требуемые для обеспечения полной занятости.
Безработица по Марксу, есть результат нехватки капитала относительно
предложению труда; неадекватное соотношение факторов производства и
ограниченные технологические возможности замещения капитала трудом не
позволяют абсорбировать весь предлагаемый объем рабочей силы, даже когда
производственные мощности используются полностью. Безработица, по Марксу, –
результат либо избыточного роста населения, либо слишком низкого уровня
доходов, да еще в сочетании с примитивным негибкими технологиями, чтобы
вызывать адекватный поток инвестиций. Слишком низкий уровень бережливости,
а не недостаточность эффективного спроса сдерживает рост выпуска продукции.
Безработица, по Марксу, – проблема структурная, а не циклическая, и потому
активная денежная политика государства, эффективная для борьбы с
кейнсианской безработицей, просто вызовет инфляцию, не приведя к
установлению полной занятости. В обоих случаях сходны лишь симптомы, но не
лекарства, так как природа болезни совершенно разная. Из сказанного
следует, что аналогия проблеме безработицы, как она описывается в
меркантилистской литературе, – не неполная занятость в развитой
капиталистической экономике, но явная или скрытая безработица современных
перенаселенных и слаборазвитых стран Азии, Африки и Латинской Америки.
Кейнсианское толкование меркантилизма – это не более чем еще один пример
склонности Кейнса оценивать все предшествующие теории с точки зрения его
собственной и распространять современные ему проблемы на всю человеческую
историю.
Когда авторы XVII – XVIII вв. прославляли расходы богатых на предметы
роскоши, они явно были твердо убеждены, что “роскошная жизнь” формирует
потребности и порождает денежные стимулы. Недостаточно развитая экономика с
примитивными рынками труда, как мы знаем из современного опыта, весьма
располагает к мысли, что на высших классах общества лежит обязанность
обеспечивать рабочие места, содержать пышную свиту “челяди”. Доктор Джонсон
так выразил общее для XVIII в. мнение: “Нельзя тратить деньги на
роскошества, не делая блага бедным. Более того, лучше тратить деньги на
роскошества, чем раздавать их; ибо, тратя, вы стимулируете промышленность,
тогда как раздача оставляет деньги в бездействии”. Что касается одобрения
меркантилистами общественных работ, то оно часто основывалось не более чем
на вере в магическую силу государственных мероприятий просто потому, что
последние предпринимаются в общественных интересах. Порой торговые
депрессии побуждали авторов выступать за общественные работы, и в
безыскусной манере той эпохи рекомендации, направленные на смягчение
сиюминутной проблемы, могли выражаться как постоянные предписания.
Литературные источники не дают оснований предположить, что
заинтересованность в увеличении занятости проистекала из понимания
безработицы как недостаточности эффективного спроса. Хуже того, эти схемы
рекомендовались без всякого внимания к необходимости стимулирования
сбережений и перемещения их к потенциальным инвесторам.
Рациональные элементы теории меркантилизма
Несмотря на убедительную критику Хекшером неисторического толкования
Кейнса, его собственный анализ меркантилизма отражает полностью абсурдное
раздражение всем, что хотя бы немного отдает экономическим детерминизмом.
Он не только приписывает каждое меркантилистское положение мощному влиянию
ошибочных экономических идей, но доходит до утверждений типа: “не
существует абсолютно никаких оснований полагать, будто меркантилисты
создали свою собственную систему... на основе каким-либо образом
приобретенного какого бы то ни было знания реальности”, что являет собой
идеальный пример безапелляционности. Верно, что меркантилисты в
действительности мало интересовались практическим использованием
благородных металлов на военные нужды или для конечного экспорта; и они
жаждали золота не из-за нехватки его для чеканки монет. Конечно, недостаток
денег был весьма распространенной жалобой того времени, но даже
меркантилисты понимали, что подлинный их недостаток может быть смягчен
снижением веса монет или эмиссией бумажных денег и что в таких жалобах
частенько смешивались плохое ведение валютного дела – нехватка монет
определенного номинала и ужесточение кредита в периоды вялой торговли. Но
британский историк Чарльз Уилсон представил свидетельства в пользу того,
что стремление обладать твердым денежным средством в эпоху меркантилизма
имело определенные достоинства, применительно к тогдашним обстоятельствам,
которые позже исчезли. Условия британской торговли со странами Балтики и
Ост-Индией делали необходимым для поддержания внешнеторговой ликвидности
некоторое накопление благородных металлов. По причине неразвитости
тогдашнего международного денежного ранка Англия не производила практически
ничего, что могло бы быть экспортировано. Для приобретения пшеницы стран
балтийского бассейна и индийских “специй” – слово “специи” в то время
обозначало не просто приправы, а все восточные товары, как шелковые и
хлопчатобумажные ткани, красители, сахар, кофе, чай и селитра, адекватные
заменители чему не могли быть произведены в Европе, – Британии приходилось
в колониальной торговли делать упор на экономию драгоценных металлов. Таким
образом, экономическая обстановка в мире эпохе меркантилизма не позволяла
вести торговлю на основе многосторонних расчетов и требовала системы
двусторонних соглашений.
Отвечая на этот довод Уилсона, Хекшер заметил, что международные рынки
XVI и XVII вв. были достаточно развиты, чтобы позволить валютный обмен, но
согласился с тем, что меркантилисты имели веские основания обеспокоиться об
индийском канале утечки серебра. Как бы то ни было, это дискуссия наводит
на мысль о существовании не предполагавшегося ранее рационального зерна в
воззрениях меркантилистов.
Можно только удивляться тому, что сами меркантилисты никогда не
обращали внимания на особенности торговли со странами Балтики и ОСТ-Индией.
Скорее всего, они не видели в этом ничего необычного. Теория меркантилизма
в целом часто подразумевает, не оговаривая особо, те представления о
реальном мире, которые, похоже, были настолько очевидны для того времени,
что не стоили упоминания. Статическое понимание экономической деятельности
как игры с нулевой суммой (выигрыш одного – человека или страны –является
проигрышем другого), молчаливое допущение ограниченности потребностей,
неэластичности спроса, слабости денежных стимулов – очевидно, что все эти
представления были присущи доиндустриальной экономике, привычной к столь
малому росту производства и населения, что их можно просто пренебречь. Во
времена, когда доход от внешней торговли был делом случая, – а именно
такова эпоха пиратского империализма, – когда внутренняя торговля
ограничивалась несколькими населенными пунктами и велась только
спорадически и когда практически неизвестны были регулярная занятость и
фабричная дисциплина, что может быть естественнее мысли, будто лишь
политика “разори соседа” обогатит нацию, что активный торговый баланс
воплощает в себе чистую прибавку к объему продаж на ограниченном внутреннем
рынке и что более высокая заработная плата снизит, а не повысит предложение
труда? Такого рода общие представления об экономической действительности
столь прочно коренились в реальном мире, что едва ли нуждались в
констатации, и только они объясняют, почему разумные могли придерживаться
теорий, выдвигавшихся в ту эпоху.
Это не означает, что неправильные понятия или даже откровенные ошибки
не играли никакой роли. В конце концов доктрина торгового баланса уже в XV
в. имела хождение, а выдвигалась время от времени еще в XIV в. Мысль о том,
что золото обеспечивает “военную мускулатуру”, была по-настоящему
привлекательна во времена Генриха VIII, и когда последний промотал
государственную казну, это идея устояла, питаемая разумной боязнью
неопределенности в эпоху, когда кредитные институты еще были мало развиты.
Протекционистские настроения, популярные во все времена, – особенно тогда,
когда государственное регулирование внешней торговли считается само собой
разумеющимся, – под влиянием аналогии между государственным и частным
финансами легко соединяются с невинным отождествлением денег и богатства,
древнейшим из экономических заблуждений. Необразованные авторы,
подхваченные потоком общественного мнения, обнаружили поразительные и
подчас убедительные основания для защиты от обывателя меркантилистской
экономической науке и в схватке с логическими следствиями своих презумпций
явили экономическую теорию во младенчестве. Здесь бездна возможности для
релятивистских и абсолютистских толкований: меркантилистское “видение”
реальности, с одной стороны, а с другой – по существу примитивный анализ,
грешащий чаще умолченным, чем изреченным.
Список используемой литературы:
1. Й.А. Шумпетер “История экономического анализа”
2. Лекции Богомазова.
3. Дж.Дж. Шпенглер “Экономика: ее история, темы, подходы”
[1] Слово “золото” в данном контексте означает вообще денежный металл.
В практике большинство стран Европы основным денежным металлом в те времена
было серебро, по отношению к которому измерялся курс золота