Основные пути преобразования в российской переходной экономики

СОДЕРЖАНИЕ:

1. ВВЕДЕНИЕ. 3

2. ОШИБОЧНОЕ ПОНИМАНИЕ ПРОЦЕССА РЕФОРМ. 4

2.1.Последовательность и темпы реформ. 4

2.2.«Грабящая рука» государства; «мягкая перчатка» приватизации. 6

2.3.Современные дебаты: шоковая терапия или инкрементализм. 6

2.4.«Рамки всеобъемлющего развития» и предпосылки участия. 8

3. КРАТКИЙ ОБЗОР ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА. 11

4. ЗАКЛЮЧЕНИЕ. 14

5. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ: 16

ВВЕДЕНИЕ.

Смена кремлевского руководства зимой-весной 2000 г. символически

обозначила важнейший рубеж в социально-экономическом развитии России,

который, однако, пока не привлек достаточного внимания исследователей.

Между тем речь идет о завершении целого этапа постсоветской истории,

который принято называть переходным периодом.

Как известно начала этого этапа датируется реформами 1992г.,

имевшими гораздо более глубокое содержание, чем простая либерализация цен.

Эти реформы стали первым шагом к разделению государства и экономики,

послужив важнейшей предпосылкой формирования рынка. Затем последовал период

интенсивного развития рыночных институтов (приватизация, формирование

банковского сектора, образование фондового и валютного рынка и т.д.). Какие

же уроки можно извлечь из этого опыта?

Большинство наблюдателей считают, что китайский путь в отличие от

российского пока что был успешным. Дж.Стиглиц утверждает, что провалы

реформ в России и во многих республиках бывшего Советского Союза (БСС)

обусловлены не тем, что плохо осуществлялась здравая политика. Причины

неудач гораздо глубже, они коренятся в непонимании реформаторами самих

основ рыночной экономики и процесса институциональных реформ. В своей книге

«Куда ведет социализм?» Стиглиц утверждал, что провал рыночного социализма

был частично обусловлен неспособностью понять движущие силы реальной

рыночной экономики- неспособностью, связанной с несостоятельностью самой

неоклассической модели экономики.

ОШИБОЧНОЕ ПОНИМАНИЕ ПРОЦЕССА РЕФОРМ.

В начале 90-х годов широко обсуждались проблемы темпов реформ и их

последовательности в переходных экономиках. В обоих случаях для

обоснования альтернативных стратегий использовались политические и

экономические соображения. Только в последние 15 лет были осознаны проблемы

неоклассической модели, но к сожалению не теми, кто проводил реформы.

Традиционная экономическая теория еще меньше способна объяснить динамику

перехода, чем состояния равновесия. Однако именно проблемы динамики

занимали центральное место в спорах относительно определения темпов реформ

и их последовательности.

Последовательность и темпы реформ.

Часто реформаторам давалась поверхностная рекомендация, что «все

важно» и «все нужно делать сразу». Однако реально всегда существует выбор

при данных ограничениях на время, которым располагает правительство на

приоритеты и ресурсы. Один из подходов заключался в том, что начинать с

«низко висящих плодов» - «легких кусков» для «запуска» реформ прежде, чем

приняться за «более трудные куски». Этот подход получил широкое

распространение.

Особый контекст, в котором Стиглиц рассматривает проблему

определения последовательности реформ,- приватизация. Существовали 3

различные стратегии:

1. проводить приватизацию по возможности быстро ; важнее то, что она

осуществляется, а не то, как это происходит;

2. проводить приватизацию как только установлены ее рамки, однако при

этом не ждать, когда будет сформирована соответствующая правовая

база, в том числе нормы регулирования и конкуренции поскольку провал

государства имеет куда большие последствия, чем провал рынка);

3. проводить полную приватизацию только тогда, когда будут созданы

надлежащие правовые условия.

В пользу каждой из названных стратегий выдвигались свои аргументы.

Первая стратегия опирается на идею Коуза о том, что не важно, кем были

исходные собственники, поскольку рынок быстро перераспределяет

собственность в пользу эффективных собственников.

Противоположная точка зрения сводится к тому, что реформам присуще

свойство сильной взаимодополняемости. Другое дело – создание частной

рыночной экономики, однако для этого требуется институциональные рамки –

набор надежно действующих законов и правил. Обеспечив решение этой задачи

можно приступить к более масштабной приватизации, когда будет «готова»

институциональная инфраструктура, хотя ориентированная на заинтересованные

лица, приватизация мелких и средних фирм (связанная с меньшим

злоупотреблениями и требующая более простых регулирующих структур) может

осуществляться быстро, не дожидаясь того момента, когда появится

соответствующая институциональная инфраструктура.

Хотя предполагалось, что приватизация обуздает политическое

вторжение в рыночные процессы, она дала дополнительный инструмент,

посредством которого группы особых интересов и политические силы смогли

сохранить свою власть. Аргумент Коуза о том, что произойдет быстрое

перераспределение активов в пользу «эффективных» производителей, оказался

отчасти несостоятельным ввиду отсутствия подлинного вторичного рынка по тем

же причинам, по каким не было и реального первичного рынка, так что активы

в большей мере расхищались, чем перепродавались. Однако в Коузовском

подходе была еще одна проблема. Для поддержания устойчивости важно не

только прояснение прав, но и то, каким образом это происходит.

«Грабящая рука» государства; «мягкая перчатка» приватизации.

Быстрая либерализация сферы вывоза капитала позволила банковскому

сектору похищать миллиарды долларов ежегодно, в то время как «архитекторы»

либерализации вели переговоры о новых миллиардных внешних займов.

Экономические и политические силы- стимулы- добиваются результатов,

резко отличающихся от того, что предсказывали сторонники теории «грабящей

руки»(некоторые из них до сих пор утверждают, что, хотя с начала процесса

перехода прошло уже много лет, производство продолжает падать, а

неравенство населения – ужасающе расти, мы слишком спешим с выводами). В

данном случае примечательно то, что экономисты, которым следовало бы лучше

знать ситуацию, «приложили руку» к созданию подобных интересов, полагая,

невзирая на длительную историю, доказывающую обратное, что коузовские силы

приведут к эффективным социальным результатам.

Облачение «грабящей руки» в «мягкую перчатку» не решает центральную

проблему безответственности власти – общественной или частной. Поэтому

Стиглиц настаивает на стратегии децентрализации, на перемещение власти

вниз, на уровни где можно использовать местные институты (например:

предприятия, ассоциации, профсоюзы и местные правительства) для защиты

собственных интересов и распоряжения своими ресурсами для постепенной

комплексной перестройки функционирующих институтов.

Современные дебаты: шоковая терапия или инкрементализм.

Шоковотерапевтический подход – подход «блицкрига». Исторически

такой подход к изменению институтов ассоциируется с якобинством Великой

Французской революции и с большевизмом – Октябрьской революции в России.

В критике якобинско-большевистского подхода к институциональным

изменениям существует «австрийская» традиция. Работы К.Поппера и Ф.Хайека

придали этой традиции современный австрийский «привкус», однако ее корни

уходят в прошлое по крайней мере ко времени критике Э.Бурке якобинства

Великой Французской революции. П.Мюррелл воспользовался этой традицией в

своей критике шоковой терапии. Стиглиц исходит из того, что неформальные

проблемы вкупе с незастрахованностью людей от ошибок делают реальный мир

резко отличным от моделей традиционной неоклассической экономической

теории. И действительно, многие интуитивные догадки и неформальные доводы

австрийской школы находят свою точную формулировку в рамках новой

информационной экономики.

Ирония заключается в том, что современная критика утопической

социальной инженерии была основана главным образом на большевистском

подходе к переходу от капитализма к коммунизму, а сторонники

шокотерапевтического подхода пытались использовать многие из тех же

принципов для обоснования обратного перехода – как если бы многие западные

консультанты просто думали, что у большевиков были неверные учебники, а не

абсолютно не правильный подход.

Поскольку дебаты в основном ведуться в метафорических терминах,

Стиглиц подытоживает «битву метафор» в таблице:

«Битва метафор»

| |Шоковая терапия |Инкрементализм |

|Непрерывность или |Разрыв или шок- разрушение |Непрерывное изменение|

|разрыв |до основания старой |– попытка сохранить |

| |социальной структуры для |социальный капитал |

| |того, чтобы построить |кот. нельзя легко |

| |новую. |воссоздать. |

|Роль знаний |Подчеркивание явного или |Подчеркивание роли |

| |технического знания плана |практических знаний |

| |конечного состояния. |на локальном уровне, |

| | |кот. обеспечивают |

| | |предсказуемость |

| | |только на этом уровне|

| | |и не применимы в |

| | |случае крупных ил |

| | |глобальных изменений.|

|Метафора «ремонта |«Капитальный ремонт корабля|«Ремонт корабля в |

|Корабля» |в сухом доке». В сухом доке|море». Нет «сухого |

| |архимедова точка опоры не |дока» или архимедовой|

| |находится в воде, поэтому |точки опоры для |

| |корабль может быть |изменения социальных |

| |отремонтирован без помех, |институтов силой, |

| |связанных с состоянием |внешней по отношению |

| |моря. |к обществу. Изменение|

| | |всегда начинается с |

| | |институтов, данных |

| | |историей. |

|Метафора «пересаживания|Пересадка сразу решительным|Подготовка и упаковка|

| |образом для того, чтобы |«главных корней» один|

|дерева» |получить выгоды и пройти |за другим с тем, |

| |через шок как можно |чтобы предотвратить |

| |быстрее. |шок всей системы и |

| | |улучшить шансы на |

| | |успешную пересадку. |

«Рамки всеобъемлющего развития» и предпосылки участия.

Какова альтернативная стратегия перемен? Социальный и

организационный капитал оказывается столь хрупким и его так трудно собрать

вновь, что лучше всего начинать с существующих социальных институтов и

пытаться постепенно их трансформировать, а не уничтожать, чтобы затем снова

начинать «с чистого листа».

Советские реформаторы хотели устроить чистый прорыв, используя «окно

возможности», чтобы перепрыгнуть через бездну к «передовой модели», как в

западных учебниках. Они также были озабоченны тем, что импульсы силы и

склонность людей к изменениям были ограничены и нельзя было упустить

открывшуюся возможность. С другой стороны, демократическим обществам

нередко присущ застой в развитии, а для общества, отчаянно нуждающегося в

переменах, он мог бы оказаться катастрофическим.

Политическую динамику прогнозировать труднее, чем экономическую. Тот

факт, что мало кому удалось предвидеть динамику распада советской империи,

должен был внушить чувство смирения; а отслеживание точности прогнозов в

процессе перехода, кажется, было налажено не лучшим образом. Устойчивое

развитие требует широкой общественной поддержки, для чего необходимы

экономические успехи. Если бы с экономической теорией реформ все было

благополучно, то же было бы и с политикой. Однако сегодня в России не много

людей поддерживают так называемых реформаторов и реформы по крайней мере в

том виде, в каком они проводились в последние годы. Реформаторы конечно

утверждают, что им мешала именно политика: она воспрепятствовала

осуществлению реформ темпами и способами, которые они рекомендовали. Однако

это утверждение звучит в определенной мере неубедительно. Один из ключевых

аргументов по поводу темпов и последовательности реформ – это наилучший

вариант при данной политической ситуации. Ясно, что поборники шоковой

терапии имели неверное суждение о политике.

Стиглиц также заметил, что они имели неверное суждение и об

экономике. Они недооценивали важность социального, организационного и

информационного капитала. Они недооценивали препятствия на пути создания

новых предприятий. И что, возможно, самое главное, они уделяли слишком мало

внимания корпоративному управлению. Даже тогда, когда в процесс

приватизации не была вовлечена политика, были веские априорные (не

требующие доказательств) основания ожидать, что схемы ваучерной

приватизации столкнутся с острыми проблемами корпоративного управления. Это

могло бы случиться и в ходе приватизации заинтересованными лицами: в конце

концов проблемы «общественного блага» и «безбилетника» возникают и на

локальном уровне так же, как и на национальном.

Самые сложные вопросы касающиеся процесса реформ, выводят нас за

пределы экономики и политики – к проблемам, относящимся к эволюции и

изменениям не только в обществе, но и самого общества. Чтобы понять смысл

всего произошедшего за минувшее время, необходимо проводить больше

исследований, особенно – беспристрастных с исторической точки зрения.

Существуют определенные области макроэкономического управления, где

действия, инициируемые государством, должны быть нормой. В тоже время

имеются обширные области институциональной трансформации, в которых диктант

центрального правительства неприемлем. Конечно, между ними есть некие

«серые» области. Однако проблемы экономического развития и переходных

процессов в большей мере относится к сфере институциональной

трансформации, чем повседневного экономического управления. Хотя социальная

трансформация неизбежно влечет за собой коллективное действие, оно может

иметь место как в рамках государственного регулирования, так и вне их, как

на национальном, так и на локальном уровнях. Центр неизбежно будет играть

большую роль, возможно, наиболее эффективную, создавая условия, при которых

эволюционные процессы, включая эксперименты на локальном уровне, будут

развиваться максимально свободно.

Таким образом, согласно концепции «Рамки всеобъемлевающего

развития», необходимо создание предпосылок для включения, участия и

вовлечения людей в процесс преобразований. Если приходится выбирать между

стихийной силой вовлеченности в реформы с изъянами «снизу вверх» и

насаждением «сверху вниз» того, что реформаторы считают «модельными»

институтами, авторы концепции вступают в пользу совершенствования подхода к

трансформации «снизу вверх» на основе наших знаний и опыта.

КРАТКИЙ ОБЗОР ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА.

Конечно, многочисленные критики российских реформ абсолютно правы в

своих крайне отрицательных оценках реального функционирования и рынка, и

государства в постсоветской России. Известно, что деятельность субъектов

рынка в нашей стране очень часто не подчиняется не только стандартным

экономическим, но и юридическим законам. Отдельные отрасли

сверхмонополизированны и до сих пор не знают, что такое конкуренция, а

другие гибнут под натиском импорта. Права собственности защищены настолько

слабо, что характеристика российской экономики как «экономики физических

лиц» еще сохраняет актуальность. В такой экономике нарушена связь между

собственностью, капиталом и прибылью, что ведет к растаскиванию имущества

предприятий и утечка капитала за границу. Преобладают не денежные расчеты

между хозяйствующими субъектами, что дало повод американским исследователям

К.Гадди и Б.Икесу назвать российскую экономику «виртуальной». Размер

собственности и экономический успех определяет не столько коммерческими

способностями, сколько близостью предпринимателя к власти (нр. олигарх),

так что разделение государства и экономики – на сегодня, скорее,

нормативная модель, чем реальность.

Государство, в свою очередь, все годы реформ злоупотребляло

макроэкономическими инструментами, которые оно получило в руки в результате

постсоветской трансформации, что обернулось дефолтом 1998 г. В то же время

элементарные функции защиты собственности и собственника и социальной

поддержки населения, не говоря уже о поддержке отечественного

производителей, оказались за рамками интересов чиновничества.

Государственное управление заменилось чудовищной коррупцией, которая до сих

пор сводила на нет все усилия навести элементарный порядок в экономике. Эти

обстоятельства в сочетании с огромным внешним долгом, платежи по которому

достигаю более половины скудного федерального бюджета, делают современную

Россию очень похожей на страны Латинской Америки начала 80-х годов, где

также имели место неэффективная экономическая система, коррупция и

острейший кризис внешней задолжности.

На рубеже 80-90-х годов возникли первые рыночные институты

(кооперативы и товарные биржи), большинство которых вскоре прекратило

существования. Тем не менее на месте подобных организаций появились мелкие

и средние предприятия, торговые дома, «фондовые магазины» и в последствии

фондовые биржи, а с началом переходного периода началась экспансия частных

коммерческих предприятий и банков. Несомненно, именно массовая ваучерная

приватизация 1992-1994 гг. заложила основы негосударственной экономики,

которые укрепились в ходе приватизации последующих лет. В первые годы

реформ в условиях инфляции и «легкого» доступа к деньгам огромный

банковский сектор, который вплоть до середины 1998 г. поддерживался на

«плаву» государственными заимствованиями. Примечательно, что параллельно с

этим возник фондовый рынок, причем за 1994-1997 гг. индекс курса российских

акций повысился более чем в 4 раза, что свидетельствовало об огромном

потенциале их роста.

Кризис августа 1998 г. не только обозначил конец модели государства,

паразитировавшего на частном секторе, но и разрушил до основания ту самую

финансовую систему, которая считалась едва ли не самым ярким достижением

реформ: до сих пор российская банковская система не может оправиться от

последствий кризиса. Видимо, более благоприятными могут считаться

перспективы фондового рынка, начавшего оживать в конце 1999 г. на фоне

роста промышленного производства. Как бы то ни было, российская экономика

преодолевает многолетний кризис, в том числе катастрофу августа-сентября

1998 г. Обратим свое внимание на то, что весь 1999 г. и начало 2000 г.

отмечены небывалым промышленным подъемом. На четырехкратную девальвацию

рубля в 1998 г. российская промышленность ответила так, как ответила бы

любая рыночная экономика: быстрым заполнением ниш, освободившимся от

импорта, и ростом экспорта.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Перестройка государства как экономического субъекта шла гораздо

медленнее, но тем не менее к середине 90-х годов и на данном направлении

трансформации был достигнут заметный прогресс. К этому времени российская

экономическая система приобрела два фундаментальных признака, отличающих

рыночную экономику от нерыночной:

1. рынок начал функционировать автономно, то есть субъекты хозяйствования

в России получили возможность принимать решение исходя из

относительных цен и максимализации прибыли;

2. сформировались рычаги государственного макроэкономического

регулирования (денежно-кредитные инструменты, налоги, валютный курс),

позволяющие в определенных пределах воздействовать на поведение

экономических субъектов.

И все же при всех пороках существующее социально-экономической

системы нельзя упускать из виду, что за десятилетие реформ в России

возникли все основные рыночные институты (так же, как и институты

политической демократии). Сейчас невозможно назвать ни одного рыночного

института, которого нет в современной России. При этом следует обратить

внимание на то, что получили развитие как институты-нормы, так и институты-

организации.

Во второй половине 90-х годов был в основном сформирован корпус

рыночного права, и деятельность законодательных органов различного уровня

сосредоточились на разработке тех правовых документах, которые, как

правило, конкретизируют и развивают более общие рыночные нормы.

Естественно, и общие рыночные нормы далеки от окончательного формирования,

но то, что уже сделано, позволяет российским предпринимателям действовать в

достаточно структурированном правовом пространстве, если они сами не желают

выходить за рамки закона. Российский «экономический порядок» (В.Ойкен). то

есть совокупность норм, устанавливающих правовые рамки для хозяйствующих

субъектов, практически не отличается от «экономического порядка» государств

среднего уровня развития, а рыночные институты-организации в современной

России представлены достаточно полно.

Еще раз подчеркнем: многочисленные недостатки, пороки и

неэффективность российских рыночных институтов невозможно подставить под

сомнение. Но бесспорный факт существования системы рыночных институтов

почти в полном объеме служит достаточным основанием для признания

завершения переходного периода. Как бы плох ни функционировала российская

экономика, это именно рыночная экономика, которая в принципе ничем не

отличается от экономик капиталистических стран среднего уровня развития.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Дж. Стиглиц- профессор экономики, старший вице-президент и главный

экономист Всемирного банка. Журнал «Вопросы экономики», «Куда ведут

реформы?», №7, 1999г., стр.4-30. (перевод с английского Н.Павлова,

С.Винокура).

2. Клейнер Г. «Современная экономика России как «экономика физических

лиц». – «Вопросы экономики» 1996г., №4.

3. А.Нестеренко- доктор экономических наук, заведующий сектором ИЭ РАН.

Журнал «Вопросы экономики», «Переходный период закончился. Что

дальше?», №6, 2000 г., стр.4-6.

4. Перестройка Управления Экономикой (проблемы, перспективы), «Москва

Экономика» 1993 г., стр.269-271.