Лекция 10. Демократические технологии государственного управления конфликтами

До сих пор шла речь об управлении конфликтами без конкретного указания на субъект управления. В заключительной лекции рассматриваются вопросы о деятельности основного субъекта — государства. Именно деятельность государства, или иначе — государственное управление, обеспечивает в большей или меньшей мере регулирование и раз­решение общественных конфликтов. Любые конфликты общественного характера, будь то экономические, социальные, этно-национальные, политические, правовые или организационно-управленческие, межгрупповые или классовые, между поколениями или региональными общностями могут регулироваться и разрешаться в масштабах страны, глав­ным образом, средствами государства, его власти, авторитарной либо демократической.

Государству принадлежит функция определять, какой конфликт является общественным, а какой относится к сфере личной, частной жизни. Оно формулирует и реализует стратегию поведения общественных субъектов в конфликтных ситуациях, затрагивающих всеобщие интересы. Государственное управление сочетает в себе политическое и административное управление, деятельность власти поли­тической и административной.

1. Демократические технологии как элемент системы государственного управления конфликтами

Демократия — это форма организации и управления политической и в целом общественной жизнью, обеспечивающая народовластие, основанное на признании прав человека и уважении его свобод. По сущности своей она предполагает соревновательность интересов и ценностей, целей и выборов, институционализацию и легитимность конфликта, как элемента общественных отношений и управленческой деятельности. Демократические технологии управления есть не что иное, как совокупность способов, средств и методов управления конфликтами, осуществляемых государственными институтами и организациями гражданского общества. Это — принципы, правила и приемы воздействия на конфликтные ситуации и конфликтующих субъектов государственных и общественных организаций, управляющих структур.

По природе своей технологии управления есть в той или иной форме материализованные (объективированные) принципы и требования демократии. Например, конкуренция в любой сфере общественной жизни может развиваться на демократической основе, когда созданы равные стартовые условия для деятельности, и выработаны обязательные для всех конкурентов правила поведения. Не будет такого равенства — не будет и реальной конкуренции. Вместо нее утвердится иное отношение — господство одной из сил, участвующих в борьбе за более высокий статус, позиции и т.п.

Демократичность технологий определяется в первую очередь тем, а) насколько в них задействованы органы народовластия; б) в какой мере применение этих технологий базируется на демократическом законе, также на свободном выборе субъектами путей и средств регулирования и управления конфликтами; наконец, каков результат их использования в плане реализации общих интересов, и уважения интересов меньшинства. При этом приходится считаться с тем, что победитель и побежденный в конфликтном противостоянии далеко не всегда (даже в общественном конфликте) совпадают с по­нятиями «большинства» и «меньшинства».

Применение демократических технологий и достижение желаемых общественных результатов возможно при отсутствии в обществе глубокого социального и политического антагонизма и наличии достаточно широкого диапазона общего согласия по кардинальным вопросам общественной и государственной жизни и путей их решения, при условии признания большинством легитимности органов государственной власти, наличия доверия к ее политике. Фактическая реализация демократических конституционных принципов в действиях властей и общества, функционирование властных и управляющих институтов в рамках конституционного поля составляет политическую и правовую атмосферу формирования реальной возможности для действия демократических технологий. Понятно, что в ситуации декларативности признания демократических конституционных норм, а фактического их попрания, такая возможность будет сведена к нулю.

Наличие указанных условий для применения демократических технологий воздействия на конфликты и конфликтные ситуации еще не гарантирует эффективность результатов. Достижение таковых обеспечивается выполнением основополагающих требований к деятельности институтов госуправления, вытекающих из характера конфликтных и управленческих отношений.

В качестве исходного, отправного требования приходится вновь (хотя об этом говорилось выше) отмечать необходимость признания субъектом госуправления самого объективного факта существования общественных конфликтов. Для властей — это непростая задача. Создается парадоксальная ситуация: чем многочисленнее в обществе конфликты и чем они острее, тем больше власть имущие говорят о согласии, о единстве народа и правительственной элиты, о бесконфликтности развития. Явные проблемы, связанные с противоречиями и живыми конфликтами, как и в советское время, либо замалчиваются, либо объясняются всем, чем угодно, но только не с позиции объективного анализа действительности. Ни в одном официальном документе государственного руководства не упоминается даже термин «конфликт». К примеру, в отчете Председателя правительства Государственной Думе (октябрь 1997 г.) говорилось о «некоторых» негативных моментах в осуществлении российских реформ, но, боже упаси, не о серьезных конфликтах в экономике, в социальной и других сферах , буквально по­трясающих страну. До тех пор, пока будут замал­чиваться конфликты, и с боязнью восприниматься само понятие «конфликт» как обозначение некоей катастрофы, провала в политике или угрозы социального взрыва, естественно, не может быть соответствующих действий со стороны государственных институтов по использованию, регулированию и разрешению данных противоречий. Основным в понимании и объяснении конфликта должно быть правило: конфликт — нормальное явление общественной жизни; выявление, развитие и разрешение конфликта — полезное и нужное дело. 1 Считать, что государство, каким бы демократичным оно ни было, может создать всеобщую гармонию интересов, — миф, призванный обслуживать господствующие властные силы.

Мало признать реальность тех или иных конфликтов, конфликтных ситуаций, надо еще обладать надежной и достаточной информацией, данными научного анализа об их сущности, причинах, тенденциях развития, последствиях для общества. Кроме того, следует учитывать возможность проявления в данной ситуации серии конфликтов, причем, разнообразных. В таком случае нельзя недооценивать их аккумулированного влияния на общественный процесс.

Эффективная политика управления конфликтами предполагает научно и практически выверенную концепцию отношения к ним, именно как к закономерному явлению (что не исключает, конечно, возникновения и действия случайных коллизий), реалистическую оценку возможностей в сложившейся ситуации результативно влиять на конфликтные процессы, наконец, определение типа воздействия: регулировать или управлять, либо совмещать то и другое как две взаимодополняющие деятельности госинститутов.

Противопоставление регулирования и управления вообще некорректно с точки зрения смыслового содержания данных понятий. Ведь одно из значений понятия «регулирование», согласно Толковому словарю русского языка — управлять, руководить. Наряду с другими значениями оно включает и такие моменты: а) воздействовать на что-либо с целью достижения нужных результатов, б) подчинять то или иное действие определенным правилам. Семантическая трактовка терминов, конечно, не всегда соответствует установившейся практике их современного использования в языке. Понятие «регулирование» в его современной интерпретации содержит акцент на внутренних механизмах функционирования системы (подсистемы) в рамках установленных управляющим субъектом правил (рег­ламента). Понятие «управление» предполагает преимущественно внешнее (исходящее от субъекта) целеполагающее воздействие на объект на базе ре­ализации внутренних закономерностей систем. Регулирование означает создание необходимых условий для постепенного усмирения конфронтации путем самостоятельного решения конфликтующими сторонами спорных вопросов. Управление же предполагает активное целенаправленное воздействие на конфликтный процесс. Первое включает в частности формирование среды для разрешения конфликтной ситуации; второе — подбор методов и средств, а также разработку технологий действий государственных институтов с целью использования или прекращения конфликтного противостояния.

Отмеченные нюансы в смысловых различиях анализируемых понятий нельзя не учитывать, ошибочно было бы и преувеличивать их, а также строить на этой основе противоположные концепции антиконфликтной политики. Только конкретный подход дает правильный ответ на вопрос, какому виду управленческой деятельности следует отдать предпочтение в данной сфере общественной жизни и данной ситуации. Так, в экономике доминирует, как правило, регулирование процессов; в социальной сфере тоже возможно регулирование и вместе с тем — управление, не исключается совмещение той и другой функций. К примеру, в тех случаях, когда объектом воздействия являются миграционные процессы, динамика уровня жизни населения (установление прожиточного минимума в стране, регионе и т.п.), демографические изменения. В социальной сфере существенную роль играют не прямые, а косвенные регуляторы.

Многое зависит от содержания конфликтов и конфликтных ситуаций. В этой связи следует под­черкнуть важность не только признания реальности конфликтов в той или иной сфере жизни, но и не меньшую значимость для управления ими определения вида противостояний, поля их распространения. Особенно, если речь идет о политических конфликтах. Неоднозначность точек зрения по этому вопросу неизбежна, что связано с противоречивостью идеологических и политических установок у разных групп российской элиты. К примеру, Здравомыслов А. пишет о четырех полях борьбы в российском политическом пространстве: конституционном процессе, приватизации, соотношении локальных (региональных) и общероссийских интересов, вхождении России в мировую цивилизацию, сопряженном с соотношением ее интересов с глобальными интересами. 2 Специфика послеавгустовской (1991 г.) ситуации, по мнению социолога, состояла в том, что ни на одном из этих полей исход борьбы не был предопределен. Последнее замечание не вызывает возражения. Спорно определение «четырех полей» борьбы. В самом деле, разве в настоящее время не разделяет наше общество политическое противоречие между теми, кто поддерживает линию режима на переход к капитализму, и теми, кто ее не приемлет? Разве конфликтный характер приватизации не объясняется именно прямой связью с данным основным, именно основным, противоречием и конфликтом? Разве не им обусловлена левая оппозиция и вся ее программа? Положительные ответы на поставленные вопросы очевидны. Так же, как очевидна, на наш взгляд, неправомерность отнесения к одному из главных полей политической борьбы проблемы вхождения России в мировую цивилизацию. Сторонникам признания этой пробле­мы в качестве одного из главных полей современной политической борьбы надо еще доказать ее реальность для массового сознания большинства населения страны.

Следующее требование к государственному управлению конфликтами касается поведения субъекта управления по отношению к противоборствующим сторонам. Конфликт затухает или совсем разрешается, если государственный субъект не примыкает к одной из конфликтующих сил, а выступает с позиции общих интересов, являясь последовательным гарантом их реализации. Лоббирование корпоративных интересов институтами власти, к сожалению, стало довольно распространенной практикой органов исполнительной и даже законодательной ветвей власти. В нынешней конкурентной борьбе за новый передел бывшей госсобственности отдельные правительственные органы чаще стоят на страже частного интереса олигархии, а не общегосударственного интереса. Тем самым, они создают предпосылки для коррупции государственной бюрократии, не говоря уже а сведении на нет усилий по преодолению конфликтных ситуаций.

Если государственные институты не должны быть властным адвокатом корпоративных интересов, то их конституционная обязанность — защищать интересы многочисленных слоев населения, по всем социальным и политических позициям уступающим сильным мирам сего (российской буржуазии, чиновничеству, коррумпированным элементам) и не способных противостоять им в конфликте. Защитная функция госуправления — одна из важных социальных функций любого демократического режима. Институты защиты сформированы в нашей стране. Другое дело, как они выполняют свою роль. Здесь есть вопросы и проблемы, равно как в социальной политике в целом.

Государственное управление — это реализация определенной политики, выработанной и проводимой правящей властью. Экономическая, социальная, национальная и другие стратегии, отвечающие назревшим потребностям, служат базой и средством рационального использования конфликтов в качестве движущей силы модернизации и развития общества. Сформулировать такие стратегии намного сложнее, чем признать их необходимость. Они, как правило, являются результатом борьбы политических сил, иными словами, итогом действия более высоких по уровню конфликтов... В России в настоящее время противоречия и конфликты в главных сферах общественной жизни, как отмечалось выше, прямо связаны с политическим курсом Президента и правительства, хотя эта связь идеологами режима и правящей элитой отрицается. На требование оппозиции изменить курс реформ правительство и Президент РФ постоянно отвечают отказом, утверждая, что ему альтернативы нет, что только он соответствует национальным интересам.

Национальный интерес и пути его реализации в политике — фундаментальная проблема государственного руководства страной. Осознанность и признание его в качестве объективно необходимого фактора — то условие, без которого не может быть сформулирована и осуществляться политика демократического государства. Формы осознания могут быть различными: на уровне научной теории или здравого смысла, обыденного сознания. Главное — наличие факта осознания общего интереса.

Общественно-историческая практика свидетельствует, что всеобщего осознания национального ин­тереса не бывает. В обществе всегда остаются определенные слои и группы населения, которые руководствуются лишь своими частными интересами. А до общих им дела нет. Мало того, свои частные интересы они нередко путают с общественными или же противопоставляют им. Показательным примером служит трансляция государственным телевидением (сентябрь-октябрь 1997 г.) программы «Национальный интерес».* Тематика ее была достаточно широка. Она охватывала многие узловые проблемы экономической, политической, социальной и духовной жизни России. Это и сущность и смысл понятия «национальный интерес», и демографическая ситуация в стране, армия, молодежная безработи­ца, частная собственность на землю и свободная продажа земли, монархия, нужна ли она России и другие. В предлагаемой организаторами программы тематике и в ходе публичной дискуссии выявилась вполне определенная картина, надо сказать, мало успокаивающая. Во-первых, программу смотрели единицы телезрителей. Так, из 220 студентов Северо-Кавказской академии госслужбы знали о программе лишь 20 человек, а смотрели ее один раз и более 15 человек. Из 20 слушателей (учебная группа) спецфакультета академии — работающих чиновников — не смотрел программу никто. Несколько активней были студенты-социологи Ростовского государственного университета: из 27 человек учебной группы смотрели программу 7 человек. Опрос среди инженерно-технического персонала одного из подразделений Ростсельмаша выявил не лучшую статистику : из 15 человек опрошенных 1 смотрел программу регулярно и 1 человек знал о ней, другие даже не знали о ее трансляции. Во-вторых, проявилось отсутствие у авторов программы четкого представления о национальном интересе (или желания донести его до слушателей и зрителей). В-третьих, обнаружилось непонимание большинством участников дискуссии как содержания, так и, тем более, соотношения национального интереса с интересами частными, индивидуальными. Лишь от­дельные участники теледебатов пытались как-то сопоставить и соотнести свой интерес с общественным, не упоминая при атом понятие «национальный интерес». Многие из числа молодежи вообще отрицали последний, высказывались только за интерес индивидуальный, личный, считая, что его реализация не зависит от каких-либо внешних условий, будь то государство или общественная среда. «Каждый может добиться того, что он желает, внешних преград тому нет» — тезис, поддержанный значительной частью аудитории. Это проявилось во враждебных высказываниях по отношению к службе в армии и самой армии.

Ведущий программы нередко сам подталкивал аудиторию к подмене общего национального интереса корпоративным. Несмотря на то, что, по данным социологов, только 30% опрошенных высказались за свободную продажу земли, а в телестудии за это ратовали лишь «фермеры», ведущий пытался навязать аудитории позицию «демократов-реформаторов» о необходимости ввести ее в стране; утверждал, что такое новшество в полной мере соответствовало бы национальному интересу, а также конституционным правам граждан. Выглядела очень странной попытка авторов программы увязать национальный интерес России с судьбами монархии, возможностью ее возрождения в нашей стране. К чести участников дискуссии, она прова­лилась.

Проблема национального интереса весьма сложная. Она активно обсуждается в научной литературе. Естественно, что в рамках теледискуссии ее не решишь. И все же можно было бы уяснить общее представление о ней. В частности, насколько в условиях России — многонационального государства — обоснованно говорить о «национальном» интересе, не точнее ли использовать понятие «государственный интерес»? В обыденном сознании, в ситуации национальных конфликтов национальный интерес отождествляется с интересом какой-либо одной национальной общности (русской, украинс­кой и т.д.) В действительности же речь идет об интересе всех социальных и этно-национальных групп российского социума. Есть еще один аргумент против термина «национальный интерес». В определении его содержания и формы значительную роль играет субъективное предпочтение традиций и культуры определенной нации. Словом, «национальный интерес» зачастую интерпретируется в смысле «националистический». Вот почему было бы, на наш взгляд, точнее говорить об общегосударственном интересе, что лишний раз не наводило бы на мысль о возможности конфликта между национальным и государственным интересами.

Критикуя понятие «национальный интерес», мы не можем согласиться с мнением, что попытки определить его как нечто объективное ни к чему не приведут и что реальные базовые национальные интересы, хотя и существуют, однако они «обычно минимальны и не являются решающими при определении государственной внешней политики». Спорна и позиция Здравомыслова А., солидаризирующегося с приведенной точкой зрения американского социолога Ф.Фукуямы. Он утверждает, «что поскольку не существует неизменных, «окостенелых» национальных интересов и их взаимосвязей с государственными структурами, то в конфликте поли­тику противоположной стороны нельзя воспринимать традиционалистски, как «предательскую политику», руководствующуюся интересами противника, врага или оппонента». 3

Что национальный интерес представляет собою единство объективного и субъективного, нами отмечено. В составе субъективных моментов представлены в том числе те, о которых пишет американский социолог; идеологические и политические точки зрения. Тем не менее объективное, устойчивое исторически ядро национального интереса, безусловно, существует и его влияние на государственную политику в ряде критических ситуаций (освободительные войны, другие судьбоносные для нации конфликты) оказывается решающим. Поэтому когда говорят, что Россия должна следовать своему национальному интересу, как, скажем, какая-либо другая страна, в этом нет ничего зазорного, консервативного. Правда и то, что игнорирование национального интереса страны правящими кругами справедливо характеризуется как политика «преда­тельская». Короче говоря, признание динамичности» изменяемости национального интереса, отрица­ние его «окостенелости» — еще не аргумент для его недооценки в качестве одного из главных факторов формирования политики, и не только внешней.

2. Демократические технологии управления конфликтами в действии

Инструменты любой деятельности, в том числе управленческой, подбираются людьми в соответ­ствии с объектом и характером деятельности. Это правило относится и к демократическим технологиям. На высшем уровне руководства используются одни виды технологий (политических, экономических и др.); на уровне субъектов Федерации — другие, наконец, в системе местного самоуправления — третьи. Речь, разумеется, не идет о разных принципах демократии: они универсальны и закреплены в Конституции. Специфичны формы и механизмы реализации одних и тех же принципов. Поисково-творческий подход, новации здесь не пожелание, а потребность. Разнообразие технологий не прописано в инструкциях и наставлениях, не значится в какихлибо бюрократических опусах, не изобретается падкими на «жареные» факты журналистами. Управленческое творчество — профессиональная обязан­ность государственных служащих и институтов.

Попытаемся представить и описать в первом приближении, в общем виде типологию демократических технологий различных уровней функционирования управленческой системы.

1. Формы и методы управления конфликтами на уровне федеральных институтов власти и управления: механизмы реализации Основного Закона (Конституции); демократические нормы и процедуры формирования органов законодательной, представительной и исполнительной , а также судебной властей; правила принятия решений и процедуры организации и проведения общефедеральных и других общественно-политических форумов; виды совместного (разных ветвей власти) обсуждения форм и методов регулирования и разрешения конфликтов и конфликтных ситуаций, имеющих общегосударственное значение; информирование общества (СМИ) о деятельности и решениях государственных институтов; все формы и виды прямой и представительной демократии, формы связи госинститутов с общественностью. Стержневой технологией для всех названных методов является коллективное голосование и обсуждение проектов решений (резолюций г законов и пр.), а также различные виды выборов. В этом состоит коренное различие технологий демок­ратических от технологий административно-командных и правовых, сердцевину которых образует приказ, решение суда, распоряжение и другие управленческие документы, исходящие от административной власти. Голосование — технология выявления воли большинства, его позиции в отношении способов урегулирования или разрешения конфликта. При этом в качестве участников голосования выступают не только конфликтующие стороны, но также не включенные в конфронтацию» выступающие в качестве коллективного арбитра. Воля большинства — то средство, а скорее сила, с помощью которой конфликт либо гасится, либо переводится в другое русло развития или иную форму. Неизбежно воспроизведение конфликта, если большинство никак не учло позиции меньшинства, не посчиталось с его интересами.
2. Формы и методы управления конфликтными ситуациями и конфликтами на уровне субъектов Федерации: совокупность способов реализации конституционных установлений, обеспечивающих реализацию интересов и позиций региональных общностей при регулировании конфликтных ситуаций и конфликтов регионального характера. Здесь при­меняются те же, что и на федеральном уровне, технологии с учетом специфики региональной общности и институтов власти и управления. Например, референдумы как форма прямой демократии орга­низуются лишь по вопросам, касающимся интересов субъекта Федерации. Коллективное обсуждение тех или иных решений, голосование, в том числе в виде выборов, и здесь выступает как основная процедура принятия решений. На уровне субъектов Федерации возрастает роль взаимосвязей госвласти с обществом.
3. Формы и методы функционирования местного самоуправления как одного из видов демократии охватывает совокупность способов выявления и реализации интересов, позиций, воли местных обществ. Голосование, в том числе в виде выборов, и здесь — основной инструмент принятия коллективных решений.

Уровни принятия решений при помощи демократических процедур определяют конкретную технологию: чем выше уровень, тем больше масштабы применения представительной демократии.

Демократические технологии сами по себе, изо­лировано от институтов административной власти, не могут обеспечить регулирование и разрешение конфликтных ситуаций и конфликтов. Круг их возможностей ограничен теми проблемами, которые требуют для их решения применение принуждения, иначе говоря, где нужно употребить власть. Использование власти, в свою очередь, требует учета ее многофункциональности: как господства, сосредоточения командования, осуществления контроля за деятельностью отдельных лиц и групп. Каждая из названных функций может быть реализована в виде средства преодоления конфликта.

Обратим внимание читателя на некоторые принципиальные моменты использования демократических технологий. Один из главных — нахождение оптимальных для данной конфликтной ситуации моделей ее разрешения с учетом позитивных последствий для других общественных отношений, связанных с этой ситуацией. Применение демократических технологий — не самоцель, а средство достижения качественных результатов. Участие общественных институтов в разработке решений, контроль за действиями государственных органов по выполнению принятых решений, свободное обсуждение проблем, возникающих в ходе преодоления конкретного конфликта, поиск новых вариантов решений — эти и другие элементы демократической по своей природе деятельности составляют структуру управления конфликтами. Там, где такая практика отсутствует, консервируются общественные коллизии, возника­ют кризисные ситуации.

Подчеркивая позитивную роль демократических технологий, мы не намерены ее преувеличивать или исключать потенциально присущие им негативы. Участие в разработке и принятии управленческих решений наряду с профессионалами-управленцами непрофессионалов, представителей общественности, порождает возможность некомпетентного анализа конфликтов. Демократический характер обсуждения проектов решений затягивает процедуру их принятия, снижает оперативность руководства. В общем хоре дискуссий уравниваются по значимости творческие, новаторские взгляды и мнения обыденные, не содержащие в себе каких-либо новых мыслей. Коллективное принятие решений потенциально несет в себе элемент безответственного отношения отдельных участников к его результатам и ведет к попыткам администраторов спрятаться от ответственности, в случае необходимости, за мнение коллектива, свалить вину с больной головы на здоровую. В этом и состояла порочная практика соединения представительной и исполнительной властей в системе бывших Советов. Субъекты исполнительной власти, в случае провала их решений, как правило, оправдывали свои действия ссылками на постановления представительного органа (сессии Совета, Президиума и пр.) или указания партийного комитета.

Анализ практики государственного управления показывает, что без тщательной отработки механизма применения демократических технологий и его закрепления в законодательстве, авторитарные методы остаются реально действующими. А за демократические выдаются квази-демократические, по сути — парадоксы демократии: принцип большинства превращается в вульгарную голосовую арифметику при оценке качества принимаемых решений; выборная система — главнейший институт демократии — в технологию выявления и закрепления воли властвующего меньшинства, а не массы управляемых; принцип плюрализма — в практику дозволенного высказывания разнообразных мнений, не влияющих на принятие ответственных решений. Естественно, парадоксы демократии приводят не к урегулированию конфликтов, а, напротив, к их обострению или маскировке.

Казалось бы, выборы в органы государственной власти — лучшая форма разрешения социально-политических конфликтов, накопившихся в обществе за период между выборными кампаниями. Между тем последние кампании — по выборам депутатов Государственной Думы и Президента РФ, в орга­ны государственной власти субъектов Федерации — вызвали значительное обострение борьбы правящих и оппозиционных сил. Коммунисты, победившие на выборах в Думу, и «партия власти», потерпевшая поражение, остались на прежних местах в системе власти. У коммунистической фракции как не было, так и нет права формировать прави­тельство и контролировать его деятельность. Кадры ответственных чиновников как формиро­вались из сторонников «партии власти», так и по сей день формируются. СМИ как были объектом монополии Президента РФ и правительства, так и остались. Мало того, победивший на выборах Ельцин Б.Н. в качестве Президента РФ не отка­зался от практики конфронтации с оппозицией, даже в какой-то степени ее усилил; он сохранил ее также во взаимоотношениях с Государственной Думой, поскольку там доминируют коммунисты и их политические союзники. В последнее время, правда, наметился компромисс в разрешении конфликта. Будет ли он постоянным правилом, покажет время.

Демократическая мировая практика выработала многие формы регулирования и разрешения конфликтов силами институтов государственного управления. В их числе не одни только выборы в органы власти, но также разнообразные формы прямой и представительной демократии: референдумы, партийные съезды, сами политические партии как организации, выступающие соединительным звеном между государственными институтами и крупными социальными группами и орудием согласования интересов и позиций. Авторитарные методы и приемы управления конфликтными ситуациями противопоставляются демократическим по широкому фронту общественных отношений: секретность обсуждения и принятия политических решений — гласности; монолог лидеров — публичному диалогу с оппозицией; административный при­каз — рекомендациям наилучшего варианта решения конкретных проблем; командное инструктирование — дискуссии и т.д. Получили распространение такие новые демократические формы оценки деятельности власть предержащих, как теледебаты, определение рейтинга лидеров (своеобразная форма реа­лизации принципа большинства); изучение обще­ственного мнения по наиболее важным вопросам деятельности субъектов государственного управления и состояния конфликтогенной обстановки в обществе; разнообразные формы взаимосвязи институтов государственной власти с общественностью.

В качестве эффективной и достаточно популярной формы демократического урегулирования политических конфликтов зарекомендовали себя дискуссии «за круглым столом». «Круглые столы» стали распространенным механизмом в разрешении застарелых и труднейших политических противостояний. С помощью «круглого стола» Монклоа Испания вышла из политического кризиса после смерти диктатора Франко. Не раз прибегала к такому ме­ханизму урегулирования конфликтов оппозиция в западно-европейских странах, хотя и не добивалась при этом желаемых результатов. «Круглые столы» постепенно входят в политическую жизнь России.

Цель любого «круглого стола» — достигнуть согласия относительно проблем, составляющих объект политического конфликта, и путей их решения. Идеальный вариант — реализация этой цели. Подчер­киваем: идеальный, но необязательно при всех условиях осуществимый. У «круглого стола» бывают углы, причем коварные, мешающие снятию конфликта между его участниками. Какие же они? Это — скрываемые от оппонента интересы и намерения, с которыми садятся за стол дискуссии одна или обе конфликтующие стороны. Политическая борьба меньше напоминает школьную арифметику; она более похожа на алгебру и на высшую математику.

Кроме идеального варианта исхода дискуссии за «круглым столом», возможны другие: «максимальный выигрыш» одной стороны и «минимальный выигрыш» другой; «выигрыш—проигрыш», в том числе не исключая капитуляцию одной из сторон; безрезультатное окончание заседаний «круглого стола», когда какая-либо сторона или даже обе стремились его использовать с целью выжидания наиболее благоприятного времени для своей победы или накопления сил. Прибегают конфликтующие стороны и к срыву достигнутых договоренностей, если изменившаяся ситуация противоречит реали­зации их замыслов.

Небольшой опыт «круглых столов» в России продемонстрировал пока лишь негативные последствия их проведения. Известные переговорные процедуры между бывшим Верховным Советом РСФСР и Пре­зидентом Ельциным Б.Н. при посредничестве Председателя Конституционного суда и выработанное в результате этого компромиссное постановление «О стабилизации конституционного строя Российской Федерации» мало помогло преодолению острого конфликта между законодательной и исполнительной ветвями высшей государственной власти. В дальнейшем оно по сути дела было предано забвению. Проект новой конституции РФ на заключи­тельном этапе разрабатывался лишь сторонниками Президента без участия Верховного Совета и его руководства.

Остается выяснить вопрос: чем обусловлены противоречивые результаты «круглых столов»? По крайней мере, двумя факторами: соотношением сил, находящихся в состоянии конфликта, характером политической обстановки, тенденцией ее развития. В ситуации равновесия сил, когда ни одна из конфликтующих сторон не может управлять самостоятельно, а другая еще не в состоянии это делать (оппозиция), достигается согласие, конфликт преодолевается хотя бы временно, для сохранения той обстановки, при которой установилось равновесие сил. Конфликтующие стороны меняют тактику, вплоть до отказа от прежних договоренностей, если проявляется тенденция к качественному изменению общественно-политической обстановки в пользу одной из сторон и возникает возможность для ее выигрыша, а для другой — проигрыша. Не худший вариант в подобной ситуации — возможность выжидания дальнейших перемен и предложение об отсрочке выполнения взятых в результате торга на себя обязательств. Неотвратимость капитуляции какой-либо стороны возникает в условиях катастрофической потери ею поддержки находящихся вне конфликта общественных сил (партий, социальных групп), или, по крайней мере, реальной опасности такой потери.

Тот выигрывает от использования механизма «круглого стола», кто становится фаворитом активных в данной обстановке общественных сил, на сто­роне кого оказывается доминирующее общественнополитическое мнение.

Продолжение открытых конфронтационных действий Президента РФ Ельцина Б.Н. против бывшего Верховного Совета РСФСР в 1992-1993 гг. было основано на продуманном анализе изменяющейся в его пользу политической ситуации и учете складывающегося перевеса общественного мнения. Тезис Президента РФ — «Верховный Совет — главный тормоз реформ» — работал эффективно, реконструируя конфликт, между главой исполнительной власти и высшим законодательным органом страны не в интересах последнего. Это позволило Президенту настойчиво добиваться Проведения всероссийского референдума о доверии ему лично и о поддержке его политики.

Референдумы в западно-европейской политической практике — высшая форма выявления мнения большинства по коренным вопросам политики. В России же и здесь возникают свои проблемы. Сказывается груз длительного господства авторитаризма и диктатуры. Референдум 17 марта 1991 г. за сохранение Союза ССР, его результаты (в РСФСР за сохранение высказались 71% граждан, на Украине — 70%, в Белоруссии — Ј3%) были перечеркнуты беловежской тройкой лидеров, объявивших о кончине Советского Союза. Таким образом, мнение меньшинства, в основном не принявшего участия в референдуме, оказалось решающим. Не менее драматическими для судеб российского политического конфликта 90-х гг. стали последствия другого референдума — о доверии исполнительной президентской и законодательной ветвям власти. На первое место были поставлены не результаты, а их противоположная интерпретация конфликтующими сторонами. Она органически включалась в структуру конфликта и сыграла определяющую роль в дальнейшем ходе противоборства между властями. Несмотря на то, что большинство принявших участие в референдуме не высказалось за необходимость проведения досрочных выборов народных депутатов Российской Федерации, президентская команда истолковала итоги референдума как свою победу; курс Президента и правительства по проведению реформ был одобрен. Конфликт теперь приобрел новую фазу остроты; его динамика пошла в направлении к насильственному разрешению. Это и произошло в трагические дни сентябрь-октябрьских (1993 г.) событий.

Сказанное выше о неоднозначности результатов применения демократических форм управления конфликтами («круглых столов» и референдумов) позволяет сделать вывод, что эти технологии, как и прочие, оставляют в политическом пространстве место для неопределенности суждений и оценок конфликтующими сторонами своего положения в политическом противостоянии, о реальности доминирования или же отсутствии его в новой ситуации. Этой неопределенностью стремится воспользоваться сторона, для которой складывается в данное время благоприятная общественно-политическая обстановка. В таком случае орудием разрешения, а скорее прекращения конфликта, становятся не демократические, а административно-властные методы.

В любой ситуации политическими силами используются СМИ: и как средства информационной демократии, и как орудие легитимации антидемок­ратических механизмов воздействия на конфликтующих субъектов. В современных условиях ни один конфликт, ни одну акцию государственной власти и отношение к ней общества нельзя рассматривать изолированно от влияния СМИ. Между людьми и властью сегодня стоят СМИ. Как они преподносят обществу информацию о характере конфликтных ситуаций и реакции государственных органов, так в большинстве своем закрепляется картина в массовом сознании. По желанию руководителей СМИ и обслуживающих их журналистов, а также тех, кто их оплачивает и контролирует, нагнетаются конкретные конфликты или, напротив, замалчиваются. СМИ конструируют конфликтную реальность по своему усмотрению и заказу сильных мира сего, лишая такой возможности в большинстве ситуаций противоположных агентов конфликта. Информаци­онные средства превратились в многофункциональное орудие воздействия на человека и общество в целом: социальной мобилизации и социального контроля, стимулирования и санкционирования, легитимации действий властных институтов и делегитимации и т.д. Роль средств массовой информации настолько возросла, что это дало основание некоторым теоретикам считать их фактором первичным по отношению ко всем другим в структуре общественного процесса. Думается, что в части социализации личности и формирования мотивационной базы массового поведения, такое суждение вполне корректно.

Фактор неопределенности, сопутствующий любому конфликту, в особенности политическому, включение в конфликтное взаимоотношение массовой информации, выступающей эффективным средством конструирования субъективной реальности, зависимость действий политиков и политических институтов от символического капитала, формируемого СМИ, — все это тем не менее не исключает объективных закономерностей политики и политических конфликтов.

На волне критики марксизма многие авторы отказались от идеи объективных законов исторического процесса в целом и политики в том числе, считая ее догмой вульгарного исторического материализма. Один из активных пропагандистов такой точки зрения на страницах газеты «Советская Россия» (1997 г.) С.Кара-Мурза обозвал эту идею «песенкой об объективных законах» для интеллигенции, «вбитой в наши головы школой», во многом способствовавшей дискредитации социализма. Здравомыслов А.Г. высказывает по сути ту же мысль, утверждая, что «конфликтно-событийное понимание происходящего» отвергает притя­зания теоретического разума на сведение частного к общему», «демонстрирует несостоятельность стремления открыть и сформулировать некоторые общие объективные законы происходящего.» Эта точка зрения «подчеркивает роль субъективности, а следовательно, оставляет достаточно большое место для непредсказуемости совершающегося». 4 Последнее умозаключение автора не вызывает возражения, однако оно ничуть не противоречит признанию объективности законов социальной действительности. И как бы. ни оговаривал автор свою точку зрения тем, что ее не следует понимать как отказ от интеллектуального постижения действительности, ее рационализации, такой отказ в ней потенциально заложен.

«Большой запас неопределенности» в конфликтогенных взаимодействиях, в реальном их развертывании, безусловно, есть следствие роли субъективного фактора и многообразия взаимосвязанных конфликтов или даже их серий. Нелепо было бы отрицать, что в политике зачастую доминирует воля лидеров, партий, элит, бушуют страсти и эмоции. Однако конечный итог политических действий организованных социальных групп определяются все же общими интересами, так или иначе признаваемыми активной частью этих групп. Зависимость политических процессов от общих интересов есть один из объективных законов политики. 5 Его признание вовсе не означает, что любой политик, действуя в конфликтной ситуации, осознанно и непосредственно ориентируется на общий интерес. И все же конечный успех умиротворения конфликта или его разрешения обусловлен тем, насколько полно этот интерес отражен в стратегии политика.

Объективность законов политики примитивно истолковывать в смысле абсолютной их независимости от действий политического субъекта. Ведь социальные законы, в том числе политические, суть всеобщие и необходимые формы общественных действий людей. Реализоваться иначе, как только через сознание, волю и действия людей, они не могут. Кроме того, людские сообщества, изменяя обстоятельства своей общественной жизни, тем самым создают условия Для возникновения одних законов и блокирования других, способствовавших сохранению и функционированию старой социальной системы. В настоящий период такай процесс характерен для России. Здесь формируется иная, в отличие от советской, политическая система с иными закономерностями, выражающимися, в частности, в моделях либеральной демократии западно-европейского образца. Новое, специфическое не отвергает всеобщего, например, объективной необходимости легитимности политической власти. Изыскиваются и реализуются лишь другие формы и методы легитимации. Не отрицаются давно проверенные историческим опытом способы распределения власти и взаимодействия различных типов властей, к примеру, разделение законодательной, исполнительной и судебных властей. Обосновываются и закрепляют­ся законом соответствующие российским условиям формы разделения и институты государственной власти. Наконец, наличие в нашей стране многих общецивилизационных политических конфликтов, в частности между различными ветвями власти, доказывает реальность бытия объективных законов. И это не зависит от поведения тех или иных политиков, стремящихся выдавать свои цели и действия за объективные, безальтернативные, за абсолютную истину.

Только на основе знания о закономерностях политических процессов возможно разработать более или менее приближенный к реальности сценарий прогноза конфликтной картины. Здравый смысл — верный помощник научно-рационального сознания, однако заменить его он не в состоянии. Действия методом «проб и ошибок», управление, построенное на базе тривиальных житейских аксиом типа: «поживем—увидим»; «что делается, все к лучшему»; «наперед не узнаешь, где найдешь, где потеряешь» — результат здравого смысла, продукт обыденного сознания. В конфликте он также присутствует вне рационального, однако не ускоряет достижение согласия.

Сценарий прогноза как необходимый инструмент управления конфликтом служит базой для разработки программы (проекта) действий. Программное мышление по своему существу выступает как проблемное. Программа (проект) — это обозначение комплекса проблем и обоснование путей и методов их решения. За проблемами кроются противоречия и конфликты, исход которых до некоторого времени остается непредсказуемым. Составление программы требует разграничения проблемного знания о конфликте и конфликтной ситуации от непроблемного, то есть известного, не требующего дополнительного исследования. Программа слагается из комплекса мероприятий, осуществление которых позволит решать задачу управления конфликтом. В программе может быть заложен ряд вариантов достижения цели, намеченной государственным субъектом. Обсуждение этих вариантов и выбор оптимальных для данных условий и характера конфликтной ситуации представляет собою объект демократического воздействия на процесс управления. Здесь открывает­ся поле для любых дискуссий, теледебатов, «круглых столов», соглашений и разногласий и т.п., что не может подменять профессиональную работу кадров госуправления.

Программа, сформулированная с участием общественности и научно выверенная профессионалами, становится стержнем политики в конкретной сфере деятельности государства. Описанная струк­тура программирования политики управления конфликтом — идеал, норма, не всегда реализуемые в жизни, поскольку в процесс вмешиваются многие (объективные и субъективные) корректирующие его элементы. Главным образом, они связаны с незнанием последствий реализации поставленных целей. Познавательный процесс усложняется различием противоречий и конфликта, в частности, в социальной сфере. Социальные противоречия в стране в настоящее время очевидны (о них шла речь выше). Конфликты же намечаются и возникают не во всех регионах. Парадоксальность нынешней ситуации состоит в том, что социально-политический конфликт формируется чаще всего в регионах и субъектах Федерации с относительно хорошими по сравнению с другими условиями жизни (например, Краснодарском и Ставропольском краях). Следовательно, традиционный марксистский анализ по принципу «политика есть концентрированное выражение экономики» в этом случае неприменим. Скорее всего полезнее апеллировать к другому тезису (ленинскому): о первенстве политики над экономикой. В конфликтных ситуациях переходного периода этот тезис является теоретическим ориентиром в политическом руководстве. Иное положение в обществе со стабильной экономической и политической системами: здесь экономика выступает основополагающим фактором по отношению к другим сферам, хотя и в границах, заданных спецификой каждой из сфер, а также особенностями социального пространства.

Из сказанного вытекают принципиальные выводы, касающиеся некоторых правил регулирования и разрешения конфликтов.

Первое. Социально-экономические и политические конфликты в нынешней России прежде всего обусловлены характером политической системы, пришедшей на смену советской системе, несоответствием продекларированной режимом демократич­ности системы и реальной тенденцией к авторитарности, «демократической диктатуре». Системный кризис в российском обществе имеет свои объективные причины, однако пока доминируют не они, а причины субъективные. Значит, коренным условием управления конфликтами, их регулирования и разрешения является изменение политики и системы в направлении обеспечения согласования интересов социальных групп и их возможно максималь­ного в данной исторической ситуации удовлетворения.

Второе. Противоречия в сфере интересов были и остаются основным источником конфликтов. Велико значение осознания их людьми. Конфликт интересов не разрешается только путем «переосмысления» интересов участников конфликта. Объективная сторона интересов, будь то общественных или лич­ных, переформируется, а затем может быть переосмыслена, если изменяется их действительная осно­ва — социально-политическое бытие. Тогда устраняется и предмет конфликта.

Третье. Регулирование и разрешение конфликтов становится реальностью при соблюдении демократического принципа большинства, но также при уважении интересов меньшинства, даже в случае, когда меньшинство оказалось стороной, проигравшей в конфликте.

Четвертое. Управление конфликтами дает ожидаемые результаты при условии соответствующего правового обеспечения демократических и прочих технологий, включая применение государственного принуждения. Принудительные методы погашения конфликта на неправовой основе приводят к новым конфликтным ситуациям, во многих случаях еще более болезненным для общества, чем прежние.

3. Политика и конфликты

В общественной системе, представляющей органическую взаимосвязь экономических, политических, правовых, социальных и пр. отношений, конфликты, присущие им, не изолированы друг от друга, а так или иначе взаимосвязаны. Система определяет характер конфликтов (скажем, антагонистический или неантагонистический), их типичную структуру и динамику, основные технологии управления. В свою очередь, свойственная данной системе совокупность конфликтов образует ее конструктивно-созидательный или разрушительный потенциал. Поэтому системный подход к государственному управлению конфликтами так же необходим, как и в целом к социальному управлению. Проблема в том, как его обеспечить.

На наш взгляд, драматическая история нашей страны в последнее десятилетие дала материал для решения этой проблемы. Политика как система государственной власти и основное направление ее деятельности — вновь стала первенствующим фактором во всех решающих коллизиях государства и общества. Вопреки догматически трактуемым материалистическим постулатам экономическая система начала разваливаться под воздействием в первую очередь не экономических, а политических конфликтов. «Война суверенитетов» взяла верх над экономической необходимостью сохранения десятилетиями складывавшихся экономических отношений и единого экономического пространства. Мало того, политический фактор, в частности политические споры между лидерами теперь уже суверенных государств, бывших советских республик, парали­зовали восстановление не только единой экономической, но и других систем взаимоотнршений и связей, а также общего правового и информационного пространств.

Реальная картина общественно-исторического процесса на территории бывшего Советского Союза и влияния на него политики не осознается правящими кругами, а скорее всего игнорируется. За последнее время они с упорством, достойным лучшего применения, стремятся убедить общество в том, что политика якобы напрочь отделена от экономики, что политические конфликты, равно как социальные или идеологические, не следует рассматривать и оценивать сквозь призму характера политического режима и его курса. Даже, как говорится, «чистые» государственные политические институты (законодательной и исполнительной власти, включая правительство России) характеризуются как институты, призванные заниматься конкретными делами а не политикой. Поистине бывшие завлабы, пришедшие к власти в результате политического переворота, забыли о своей «альма матер» (матери, их породившей).

В современном обществе, тем более в таком по­литизированном, как нынешняя Россия, нет другого универсального интегрирующего факторе, как политика, равного по своему характеру и эффективности воздействия на любые социальные конфликты. Именно она выступает системообразующим звеном, оставаясь в конечном счете по своей природе концентрированным выражением (непосредственным или опосредованным) общественных экономических, социальных интересов и духовных ценностей больших социальных групп.

Политические конфликты, как свидетельствует опыт нашей страны, являются определяющими по отношению к другим и в совокупности с ними составляют зону, в которой могут возникать и действовать последние.

Подчеркивая взаимосвязь политических конфлик­тов с иными социальными, было бы ошибочно политизировать любые из них. Безоговорочная политизация в данном случае так же далека от истины, как и деполитизация любого конфликта, будь то макроконфликт или конфликты, возникающие на уровне субъектов Федерации, конфликты внутри институтов высшей госвласти или местного самоуправления.

Политический процесс, курс государственной политики — общее условие, тот, образно говоря, кислород, который наполняет жизненной силой действия технологий управления. Поэтому каждая группа конфликтов требует наряду с общим политическим курсом разработки соответствующей политики, создающей благоприятную основу для их регулирования и снятия (или же стимулирования). Конфликт должен быть точкой отсчета, исходной категорией анализа и разработки стратегии и тактики руководящей политической деятельности.

К примеру, экономические конфликты, коими перенасыщена страна, в большинстве своем не сглаживаются и не разрешаются, а множатся и обостряются в силу того, что экономическая политика ориентирована на стимулирование противоречий между интересами широких масс трудящихся и обогатившейся за счет присвоения госсобственности кучки новорусской буржуазии. Нынешний кризис экономики — концентрированное выражение ее кон­фликтного состояния. Никакие демократические технологии, правовые и прочие методы без использования материальных ресурсов и средств, не помо­гут преодолению кризисной ситуации. Нужна хорошо продуманная антикризисная программа развития самой экономики, то есть экономическая политика, предусматривающая реальный прогресс производительных сил общества. Она и будет орудием преодоления всеобщей конфликтной ситуации в стране, наряду с другими видами политики.

Острейшие социальные конфликты, сотрясающие российское общество в настоящее время, не исчезнут сами по себе, если партия власти будет глушить недовольство одних слоев населения путем ущемле­ния интересов других. Только социально-политическая стратегия, рассчитанная на перспективу, имеющая под собой необходимую экономическую базу, осуществляемая не на словах, а на деле, может стать реальным и эффективным орудием регулирования и разрешения социальных антагонизмов, порожденных капитализацией общества.

Теперь уже большей части здравомыслящих рядовых граждан и даже политической бюрократии понятно, что развитие национально-этнических конфликтов с их разрушительными последствиями невозможно предотвратить как путем критики так называемого тоталитаризма бывшего советского ре­жима, так и военными средствами. От государства требуется прагматическая национальная политика, которая бы способствовала и даже обеспечила возможность контролируемого и ограничено терпимого для государства и общества уровня состояния межнациональных противоречий и последующего их преодоления на взаимоприемлемой для этносов основе. Такую политику не могут разработать ни отставные генералы, ни бесправные и безликие министры. Это дело Федерального Собрания и Президента РФ. К сожалению, пока россияне являются свидетелями бессистемных политических акций, объективно противопоставляющих одни этнические группы другим: бывшие репрессированные народы — не подвергавшимся репрессиям, так называемые коренные национальности — некоренным.

Не справившись с конфликтом, возникшим между Россией и Чечней, между федеральным центром и чеченской националистической верхушкой власти, Президент РФ пошел на открытое военное его подавление. Трагические результаты и позорные последствия чеченской войны известны. Теперь предпринимаются разнообразные усилия, чтобы в малой доле сгладить военное поражение мирными средствами, вернуться к цивилизованным формам и методам преодоления образовавшегося в результате войны чудовищного отчуждения одного из народов России от российского сообщества и государства. В случае сохранения кризисной ситуации в межнациональных отношениях государство не гарантировано от возникновения новых «горячих» точек и даже зон на российском политическом пространстве.

Широко признанным фактом стал конфликт между СМИ, в первую очередь телевидением, и духовными потребностями большинства народа, его национальными традициями и культурой. Свобода слова, о которой так долго твердили демократы-реформаторы, чаще всего используется СМИ для прикрытия морально-психологического насилия над людьми и навязывания массам чуждых им образа мыслей и поведения. Это сопровождается вытеснением национальных культурных ценностей, искусства, традиций. СМИ превращены в супероружие против культуры. В последние годы они занялись внедрением в массовое сознание иррациональных мистических и мифических идей, представлений и переживаний, религиозных суеверий. Пропаганди­руется псевдонаука, полунаука и антинаука. Одновременно под видом критики марксистской коммунистической идеологии дискредитируется научное мировоззрение. Тем самым миллионы людей насильственно отброшены на архаический уровень сознания и мышления эпохи средневековья. Понятно, что патриотическая интеллектуальная часть российского общества не может не выступать против обрушившегося на умы миллионов граждан своей великой страны водопада лжи и духовного яда. Конфликт постоянно нарастает. В него вовлечена в настоящее время православная церковь. Власти по существу занимают пока нейтральную позицию, ссылаясь на право журналиста выражать публично свои взгляды и мнения. А как же быть миллионам граждан, не имеющих доступа к СМИ, поскольку последние оказались в руках финансовой олигархии? Есть только один способ борьбы с этими явлениями — ликвидация монополии на телеви­дение и общественный контроль (без вмешательства в творческий процесс) за осуществлением разумной информационной политики, базирующейся на принципе плюрализма и отвечающей национальным интересам. Она и только она определит направление разрешения конфликта и защитит общество от посягательств контркультуры и идейно-психологического западного империализма. На основе такой политики была бы эффективной борьба общественности против телевизионного варварства и минимизировано негативное воздействие СМИ на общественное сознание и психологию людей.

Политика — лишь основа управления конфликтами, не более. В качестве таковой она выступает прежде всего по отношению к макроконфликтам. Что касается иных конфликтов, нижележащих уровней, то влияние политики на них больше опосредованное, нежели непосредственное. Чем ниже уровень конфликта, а значит его зона распространения, тем сильнее возрастает роль прямо не связанных с политикой демократических технологий управления. Возникающие на уровне местных сообществ конфликты (за исключением правовых) регулируются и преодолеваются средствами и институтом самоуправления.

* * *

Рассмотренные в настоящих лекциях теоретические проблемы конфликтологии не исчерпывают тематики данной науки. Предметом исследования были лишь основы теории конфликта. Тем не менее и это позволяет утверждать, что конфликтологический анализ общественной системы, ее функционирования и развития, равно как и перехода в новую систему, — один из срезов научного познания социума. Категория же конфликта — одна из ступеней постижения его сущности. Вместе с тем мир много­численных микроконфликтов требует своего изучения эмпирическими методами прикладной конфликтологии.

Литература

1. Здравомыслов А. Социология конфликта. М., 1996 (3-е издание). С. 9.
2. Там же. С. 237.
3. Там же. С. 83.
4. Там же. С. 306.
5. Зеркин Д. Основы политологии. Ростов-на-Дону, «Феникс», 1996. С. 484-494.

Содержание

Дальше