Минимальное согласив
Традиционная политическая философия при обсуждении идеи легитимного государства исходила из посылок: на основе предзаданно-го (божественного, онтологического, естественного, социально-исторического) установления люди обязаны жить в государствах, в которых одни индивиды руководят другими; индивидуальное благо достижимо в обществе, поскольку властители учитывают различные стремления к благу; один индивид обладает божественным или естественным даром править. При таких посылках легитимное государство становится проблемой лишь тогда, когда власть осуществляется низшим существом по сравнению с человеком, например обезьяной.
В XVII в. эти посылки были отвергнуты. Проблема легитимно-, го государства начала обсуждаться на основе посылок: все люди по природе или от Бога свободны и равны; ни один человек не имеет ни естественного, ни божественного права на власть над другими; единственно непротиворечивая власть — это способность человека управлять собой. Поэтому существование любой надындивидуальной власти (государства) проблематично и требует обоснования. По мере распространения идей естественного равенства и свободы перспектива легитимного государства становилась все более отдаленной. Если человеческая природа повсюду и всегда одна и та же, то ни один индивид не имеет права на власть над другими. Поэтому легитимное государство есть абсурд типа квадратного круга.
Затем постулаты естественного равенства и свободы были отброшены. Начались бесконечные дебаты на тему: как приписать государству легитимность, несмотря ни на что? Одни мыслители пытались сохранить ранее указанные посылки, одновременно отвергая анархистский идеал безвластия. При этом легитимность государства обосновывалась следующим образом: только некоторые индивиды способны властвовать собой; эта власть соответствует свободе и выражается в договорах и обещаниях, которые должны выполняться при любых условиях; на этой основе некоторые индивиды могут передавать свою власть — уполномочить других действовать от их имени; государство легитимно, если большинство властвующих над собой индивидов передает ему так понятую власть. Эти представления обрели популярность в XVII-XVIII вв., а затем были подвергнуты критике Юмом, Берком, Бентамом, Гегелем и Марксом.
В последние десятилетия XX в. началось возрождение договорных теорий. И опять стало актуальным политическое кредо кон-трактуализма — единственным основанием легитимного государства является согласие граждан с его существованием. Главная версия теории договора создана Т. Гоббсом и используется современными консервативными мыслителями (М. Оукшот), правовыми позитивистами (Г. Кельзен), теоретиками рационального выбора (Д. Готье). Гоббс утверждал: все люди имеют право делать все ради самосохранения и благосостояния: «Так как все люди одинаково свободны от природы, то всякое обязательство человека может проистекать лишь из какого-нибудь его собственного акта»208. Обязанности государства вытекают только из актов согласия всех лиц, подчиненных его юрисдикции. Так возникла идея молчаливого согласия как основы абсолютной власти.
Гоббс строго разделял власть, законы, мудрость, моральную ценность и другие свойства законов. Осуществляющие власть лица не являются авторитетами в конкретных вопросах. Потребность в государстве сразу исчезнет, едва люди договорятся, что надо и не надо делать. Например, Ленин лучше всех знал, что надо и не надо делать. Послушание Ленину вытекало из согласия с ним «верных ленинцев», но не предполагало постоянную проверку и одобрение (осуждение) всех его дел. То же самое относится к государству. Просто у людей нет других оснований для согласия по вопросам, требующих властных решений.
Другие теоретики подменили молчаливое согласие объективным духом, коллективными представлениями, внешнеполитическими обстоятельствами, геополитическими условиями и т. п. Однако влияние концепции Гоббса вытекает из ее логико-методологической строгости. Например, М. Оукшот вслед за Гоббсом строго разделяет обладание и бытие власти для выделения коммерческого и гражданского общества как двух типов правления. Коммерческие общества состоят из индивидов, обладающих общими целями — материальное благосостояние, захват и раздел благ и т. д. Поэтому они отвергают разделение власти и законов. Если такие общества приобретают форму государства, их правила становятся законами, направленными на достижение указанных целей. И ни один индивид не обязан их соблюдать, если эти законы не удовлетворяют данному условию. В итоге коммерческие общества отличаются крайней нестабильностью и преобразуются в тиранические телеократии из-за постоянного несогласия в трактовке средств достижения целей.
Гражданское общество базируется на различиях целей, концепций и критериев блага и истинности. Его члены подчиняются государству лишь постольку, поскольку оно гарантирует достижение случайных индивидуальных целей. Подчинение власти — единственное конституирующее свойство такого общества. Государство требует уважать законы как условия бытия гражданского общества. Но эта цель реализуется только при решении конфликтов между сторонами договоров, а не при создании безличных законов. Законы ничего не говорят о том, что надо и не надо делать. Это право принадлежит конкретным индивидам. Поэтому в гражданском обществе у человека есть причины послушания и нет причин непослушания" власти.
«Все известные государства, — подчеркивает М. Оукшот, — образуют смесь элементов идеальных типов гражданского общества и коммерческого общества»209. Если общество является гражданским, для подчинения власти не нужно никакой причины, кроме закона. Если общество является коммерческим, власть закона образует существенный фактор решения вопроса: обязан ли индивид соблюдать закон после обсуждения всех его аспектов? Власть не исключает разные типы причин соблюдения законов. Если закон принят с определенной целью, каждый индивид может поразмыслить: согласен ли я с этой целью, и служит ли закон ее достижению?
Гоббс сформулировал посылки различий, разработанных М. Оук-шотом. Каждый человек становится гражданином, поскольку выражает согласие на существование государства. Согласие влечет обязанность соблюдать закон. Однако статус гражданина не является единственным. Каждый индивид имеет другие обязанности и цели. Они связаны с государством лишь в той мере, в которой оно гарантирует их достижение. Эти цели обычно являются приватными (частными) и могут входить в конфликт с политическим послушанием: «Люди имеют свободу делать то, что их собственный разум подсказывает как наиболее выгодное для них»210. Значит, каждый имеет естественное право делать то, что находит нужным для самосохранения и благосостояния. Но Гоббс не отвергал право индивидов отвергнуть согласие и все вытекающие отсюда последствия. Любая власть обладает свойствами, независимыми от содержания. Поэтому причина действия по закону отличается от причины действия по обязанности. Эти причины невозможно измерить на одной шкале, и ни одна из них не может превосходить другую. Они находятся в постоянном конфликте, но не могут устранить друг друга.
Итак, сама возможность жизни в легитимном государстве предполагает постоянную рефлексию всех граждан насчет данных различий. Все граждане обязаны самостоятельно мыслить, высказывать суждения и оценки. В то же время Гоббс и Оукшотт не питали иллюзий относительно способности всех людей к постоянному соблюдению столь строгих требований. Но свобода выбора индивидов значительно возрастет при согласии с положением: государство должно систематически сводить к минимуму рутинные . действия правительств. X. Арендт отвергает договор в пользу обещания, но согласна с Гоббсом и Оукшотом в том, что сфера легитимной власти (политика) должна ограничиваться ее необходимостью и ценностью.
Руссо и его наследники, а также последователи Локка, Канта и Ролза считают договор необходимым, но недостаточным условием легитимности государства. Это направление мысли базируется на постулатах свободы и равенства, из которых вытекает ряд следствий: отрицание божественной и естественной власти государства над людьми; умеренная разновидность согласия; множество концепций блага; необходимость власти — это постоянный учет несогласия в отношении ее целей и средств; государство и законы должны быть нейтральны в отношении концепций блага и приватной жизни граждан. Таковы главные элементы легитимности.
Другие современные либеральные мыслители (Р. Дворкин, У. Гэлстон) выдвигают такие требования к государству, которые выходят за рамки идей Гоббса и Оукшота. Государство должно использовать власть для поддержки справедливости и борьбы с несправедливостью, внедрять либеральные добродетели и заботиться об общем благе. Злоупотребление властью неизбежно, если государство реализует цели коммерческого общества. Для мини-мализации этой угрозы требуется связать государство институциональными ограничениями, перечисленными в принятых международных документах. Но надежда на них не отменяет случайность всех человеческих дел. Политическая демократия создает предпосылки для усиления государства. Демократия как свойство политической культуры ведет к конформизму и тирании большинства.
Этот тренд в трактовке легитимности государства сводится к защите гражданского общества и демократии как средства поддержки гражданского согласия. И все же эти теории затушевывают грань между легитимностью государства, справедливостью и социальным благом. Недостаточно, чтобы государство было законным, справедливым и демократичным. Если общество деформировано неравенством и другими формами несправедливости, а государство не применяет власть для борьбы с несправедливостью, оно нелегитимно. Ведь конфликт между взаимно независимыми содержательно-целевыми и формально-процедурными критериями легитимности вечен.
Короче говоря, неолиберальные версии договора ведут к тому, что проблема легитимного государства опять отодвигается на второй план. Утилитаристы, неотомисты, марксисты, коммунитари-сты, неоаристотелики и рационалисты считают согласие отдельных индивидов источником политической стабильности. Но оно есть лишь симптом справедливости общества, наличия блага и соответствия надындивидуальным критериям рациональности. Если государство им удовлетворяет, оно имеет право править, а граждане обязаны слушать правительство ради укрепления лояльности.
Руссоистские теоретики демократии считают проблему легитимности государства самостоятельной, а гражданское согласие ее необходимым и достаточным условием: «Но вместо согласия с индивидуалистической и либеральной концепцией они говорят о коллективном или коммунальном согласии в сильной демократии или в демократии участия. В итоге они эпигонски повторяют Руссо и налагают моральные условия, которым должно соответствовать действительное согласие, образующее основу легитимности»211. На концептуальном уровне успех таких программ означает конец власти любых государств. Законы соблюдаются не потому, что одни обладают правами, а другие обязанностями. А потому, что законы обладают истинностью и моральной правильностью на основе теоретических стандартов.
Руссоистский тренд порождает опасную и отталкивающую иллюзию. Она увеличивает свободу действия властителей и морально оправдывает жажду власти всех остальных индивидов. В итоге граждане принуждаются подчиняться требованиям и запретам, которые не обоснованы никакими причинами и аргументами. При этом гражданское несогласие и непослушание квалифицируется как вина индивида. А поскольку согласие по принципиальным вопросам в принципе невозможно, руссоистское направление мысли уменьшает плюрализм, индивидуальность и свободу.
Еще более негативную оценку указанных политических программ высказывают индивидуалистически и скептически ориентированные мыслители — от Сократа до Монтеня. Ф. Ницше показал иллюзорность государства, которое стремится достичь гармонии между общим, добровольным и рационально обоснованным согласием и общим благом, теоретической истинностью и моральной правильностью. Ницше описал принудительный характер государств, приписывающих себе такую легитимность, требовал дистанцирования от любой власти любого государства. Единственно достойной позицией он считал аскетический идеал: «Он не подчиняется никакой власти, он верит в свое преимущество перед всякою властью, в безусловность своей иерархической дистанции относительно каждой власти, он верит, что нет на земле такой власти, которая бы не из него обретала свой смысл, свое право на существование, свою ценность»212. Только такая политическая позиция достойна индивидов. Деконструктивизм и постмодернизм развивают эти идеи. При этом подчеркивается проблематичность легитимности государства и согласия, вездесущность власти, ее укорененность в социальных структурах, половых и других различиях. Государство признается лишь в той степени, в которой оно способствует культивированию демократической индивидуальности, демократии дискуссий и сознательного либерализма213. Дальнейшее развитие этих идей поможет реализовать наиболее оптимальную возможность вне анархизма, вытекающую из постулатов свободы и равенства. Речь идет о политическом порядке, при котором согласие граждан с любой властью любого правительства минимально. Все властные структуры, лица и группы находятся под постоянным подозрением со стороны большинства общества. Граждане обращаются к власти лишь в крайних случаях, и потому все политические институты еле дышат или находятся на последнем издыхании. При малейшей возможности граждане оказывают гражданское неповиновение, а при малейшей необходимости свергают власть. На этом пути приобретает особое значение ценность братства.