Беспощадный критик
После кровавого опыта мировых войн и революций XX в. идея братства потеряла популярность. Д. Ролз отвергает эмоциональные основы братства: «Иногда считается, что идеал братства включает чувства, которые нереалистично ожидать от членов более широкого общества. И это наверняка еще одна причина для относительного невнимания к этой концепции в демократической теории. Многие чувствуют, что ей нет подходящего места в политических делах»214. При интерпретации понятий свободы и равенства он затрагивает братство попутно и сводит его к различию: «По сравнению со свободой и равенством идея братства занимает меньшее место в демократической теории... Братство представляет определенное равенство социальной оценки, проявляющейся в различных публичных условностях при отсутствии почтения и раболепства... Принцип различия соответствует естественному значению братства: а именно идее нежелания иметь большие преимущества, если это не направлено на выгоды других, менее хорошо устроенных... Принцип различия выражает с точки зрения социальной справедливости его (братства. — В. М.) фундаментальное значение»215.
В отечественной социально-философской и политологической литературе нет детального описания и обоснования идеала братства216. Это относится к советскому периоду, когда ленинско-ста-линская версия марксизма была официальной государственной идеологией, и к нынешней России, когда политические глупцы пытаются создать новую государственную идеологию. Не является ли такая ситуация симптомом смерти идеала братства? Или же он оказался податлив на манипуляцию со стороны расистских, фашистских и тоталитарных режимов, которые господствовали в большинстве стран мира на протяжении всего XX в.? Не зря ведь отец народов лишь в крутую минуту назал своих подданных «братьями и сестрами»... Большинство современных политических мыслителей и философов ничего не говорят о братстве как социальном состоянии и идеале. Или упоминают о нем как производном от свободы и равенства (либеральная традиция), этнических и национальных связей (консервативная и националистическая традиция), классовой принадлежности (марксизм и социализм).
Между тем в политической философии 1980-1990-е гг. сложился коммунитаризм — особая школа социальной и политической мысли. Его главные представители — М. Сандел, М. Уолцер, А. Ма-кинтайр и Ч. Тейлор. Они опубликовали ряд капитальных исследований, которые обсуждаются в международном научном сообществе. В России книги этих авторов только входят в научный оборот вне контекста порожденных ими дискуссий. Между тем коммунитаризм становится влиятельной политической идеологией. Суть коммунитаризма — обоснование братства как социального состояния и идеала. На пути к его воплощению коммунитаристы ставят и решают три проблемы: тотальная критика современного индустриального общества и его институтов в капиталистическом и социалистическом воплощении; отбрасывание классических политических идеологий, поскольку каждая из них внутренне противоречива и породила множество непредвиденных следствий на практике; обоснование идеала братства. Первые две проблемы я рассматривал ранее217. Здесь упомяну только главные выводы.
Наличные экономические, юридические, властно-управленческие и политические институты и классические идеологии не в состоянии решить острые проблемы современного общества. Теоретики коммунитаризма ставят задачу создания основ братского общества. Эта задача кажется курьезной. Особенно с учетом того, что идеал братства входил в число свойств коммунизма, который КПСС собиралась построить к 1980 г. в СССР. Крах этого проекта привел к тому, что нынешние социалисты отвергают братство или квалифицируют его как модификацию либерального общества. Либералы считают гражданские и политические права основанием принадлежности к братскому обществу. Социалисты делают акцент на социальное права и вводят понятие социального гражданства. В обоих случаях братство считается функцией свободы и равенства без самостоятельной ценности. Коммунитарис-ты полагают братство самостоятельным феноменом, не тождественным обществу свободных и равных индивидов, и отвергают идею прав человека, составной частью которых являются свобода и равенство. Они убеждены, что социальная и политическая теория должны выявить и описать социальные связи, которые не сводятся к потребительским, менеджерским, социально-реформаторским и терапевтическим отношениям. Для этого надо модифицировать традиционные принципы социального устройства. Как это сделать? Коммунитаризм сформулировал несколько ответов: братство устраняет необходимость принципа справедливости; согласуется со справедливостью при ее модификации; является источником принципа справедливости; должно играть большую роль в содержании принципа справедливости. Рассмотрим аргументы в пользу каждого ответа.
Образ жизни. Либералы считают главным социальным благом справедливость. Коммунитаристы с этим не согласны. Справедливость — это второстепенное средство устранения недостатков социального бытия. Человек нуждается в справедливости только тогда, когда лишен свойств благожелательности и солидарности с другими людьми: «Если бы индивиды спонтанно реагировали на потребности других индивидов, руководствуясь при этом любовью и общими целями, у них не возникла бы потребность бороться за свои права. Интенсивная забота о справедливости отражает регресс, а не прогресс социальной морали. Например, семья как социальный институт не нуждается в справедливости. Акцент на роль справедливости в семье уменьшает чувство любви и способствует эскалации конфликтов»218.
Коммунитаристы разрабатывают проблему пределов справедливости, приоритет в постановке которой принадлежит марксизму и феминизму. В этих идеологиях показано, что концентрация на справедливости связана с борьбой индивидов за свои права в мире противоположных интересов. Справедливость смягчает наличные, но одновременно порождает новые конфликты, неразрешимые при режиме всеобщей манипуляции. Справедливость — средство, которое люди вынуждены использовать за неимением лучшего, и барьер на пути к братству.
Таков первый ответ коммунитаристов на вопрос о модификации традиционных принципов социального устройства. Братство и справедливость образуют дихотомию, которая порождает ряд производных вопросов: действительно ли справедливость устраняет любовь и солидарность? если человек отказывается от своих прав ради помощи другим людям, можно ли справедливость рассматривать как запрет на такую помощь? не является ли она разновидностью произвола, исключающего добрую волю? Для ответа на эти вопросы требуется детальный разбор всех систем религиозной и светской этики, каждая из которых дает свой вариант ответа. Каждый ответ надо рассматривать в контексте мета-этического анализа оснований любого морального суждения. Эта задача выходит за рамки книги. Отметим только, что для доказательства положения Братство устраняет потребность принципа справедливости требуется эмпирическое исследование на тему: свободно ли братство от отношений господства и подчинения, отрицательно оцениваемых большинством идеологий (за исключением консерватизма и связанных с ним форм политической мысли)? В коммунитаризме таких исследований нет.
Некоторые Коммунитаристы пытаются согласовать братство и модифицированную справедливость. Справедливость — это исторический и внутренний критерий критики образа жизни любого общества. Либералы полагают справедливость нормой жизни любого общества и не интересуются конфликтами справедливости с социальными институтами и представлениями. Теория справедливости позволяет поставить под сомнение любую религиозно-мировоззренческую и политическую систему: «В конечном счете существует один-единственный метод, благодаря которому политическая теория может внести определенный вклад в способ осуществления власти. Люди обладают множеством рефлексов, которые постоянно заставляют их топтаться в рамках автохтонной культуры. Вопреки данным рефлексам политическая теория стремится сформулировать общие интеллектуальные основы, позволяющие определять действительность и показывать мнимость традиционных делений и различий. В этом смысле справедливость — не зеркало, а беспощадный критик людей и институтов»219.
Другие коммунистаристы полагают, что универсальная теория справедливости ^дет в тупик. Люди не могут выпрыгнуть за рамки собственной истории и культуры, которые воплощены в конкретных состояниях общества. Единственный метод познания справедливости — изучение способа понимания ценности социальных благ в каждом отдельном обществе: «Общество устроено справедливо, если оно действует в соответствии с убеждениями его членов. Эти убеждения воплощаются в специфических практиках и институтах. Поэтому открытие принципов справедливости есть результат интерпретации культуры, а не философской аргументации»220.
В европейском обществе и культуре сформировалась концепция и политический лозунг сложного равенства — такой системы распределения благ, в которой люди не стремятся реализовать равный доступ ко всем благам. Их больше интересует система гарантий против неравенства. Например, материальное неравенство должно компенсироваться равенством доступа к здравоохранению, власти и культуре. Однако «другие общества не согласны с таким пониманием справедливости. В некоторых (особенно кастовых) обществах справедливость означает беспредельное неравенство в доступе к правам и благам»221. Стало быть, коммунита-ристы предлагают очередной вариант культурного релятивизма. Дискуссия на эту тему длится более ста лет, а ее разбор не входит в задачу книги. Отмечу лишь два противоречия коммунитаристской дефиниции справедливости как общего социального блага.
1. Коммунитаристская дефиниция противоречит одному из фундаментальных убеждений нашей цивилизации. Согласно М. Уолзеру, рабство есть зло, поскольку общество его не одобряет. Но большинство людей иначе строит причинно-следственную связь: рабство не одобряется, поскольку считается злом. Зло рабства — основание, а не продукт общего убеждения. То же самое можно сказать о господстве и подчинении.
2. Не существует таких убеждений в отношении понятия справедливости, с которыми согласны все члены общества. Надо учитывать не только мнение богатых и их религиозных и светских подпевал, но и взгляды бедных и слабых людей. Понятия данных групп о справедливости кардинально различаются. Следовательно, эти представления надо анализировать в свете конфликтной концепции справедливости. Критическая рефлексия в отношении конфликта справедливости и несправедливости — важная предпосылка
создания менее локальных представлений о справедливости.
Теперь рассмотрим братство как источник принципа справедливости. Либералы исходят из понятий прав человека и свободы индивида. То и другое возможно только в обществе. И потому общее благо не менее важно, нежели индивидуальное. Коммуни-таристы отбрасывают либеральную политику прав в пользу политики общего блага. Либеральное общество ограничивает свободу индивида, требуя уважения к свободе и равенству других индивидов. Либеральное государство ограничивает действия, нарушающие свободу и равный доступ к благам. В этом случае возникает проблема справедливого распределения. Ее невозможно ставить и решать без идеи общего блага. Например, рост налогов обычно мотивируется необходимостью здравоохранения, образования, экологической защиты, заботы об инвалидах и престарелых. Само принятие решения об этом включает указанную идею.
Но либералы убеждены, что государство должно соблюдать нейтральность в отношении разных образов жизни (концепций блага), предотвращать господство одного из них и справедливо относиться ко всем образам жизни: «Причем не в смысле бытия установленной публичной меры внутренней ценности данного образа жизни, с учетом которой равноправны все индивидуальные концепции. Суть дела в том, что они вообще не оцениваются с публичной точки зрения»222. Иначе говоря, нейтральность государства — это невмешательство в оценку разных концепций блага.
Коммунитаристы считают общее благо объективным состоянием вещей, которое определяет образ жизни общества. На его основании возникает публичная оценка разных концепций блага. Индивидуальный выбор зависит от степени участия каждого индивида в создании и одобрении общего блага. Поэтому государство не может быть нейтральным. Оно способствует выработке таких концепций индивидуального блага, которые соответствуют образу жизни данного общества, и препятствует концепциям, которые его нарушают. Образ жизни есть источник братства и не зависит от справедливости. Коммунитаристы отвергают автономию индивида и нейтральность государства, полагая либеральную концепцию индивида (выбирающего и оценивающего разные кон-. цепции блага) упрощенной. Индивиды не могут дистанцироваться от социальных ролей и связей: «Некоторые социальные роли и социальные связи предшествуют жизни индивида. Поэтому личность не является первичной, а конституируется целями. Идентичность определяется целями, в отношении которых у нас нет выбора. Мы их открываем в себе, поскольку погружены в определенный социальный контекст. Решение относительно образа жизни заключается не в выборе, а в понимании ролей, в которых мы укоренены до нашего рождения. Политика общего блага выражает указанные конституирующие цели и обеспечивает нас познанием общего блага, которое невозможно постичь в одиночестве»223. Поэтому общее благо — источник принципа справедливости и характеристика братства.
Для модификации традиционных принципов социального устройства надо изменить пределы справедливости, учитывать ее конкретно-исторические формы, переосмыслить отношение между правами индивида и общим благом и понимать личность как погруженную в социальный контекст. Эти параметры образуют образ жизни, в котором реализовано братство. Проблема сводится к мере погружения людей в конкретные социальные роли. С одной стороны, их выполнение необходимо для поддержки социального бытия. С другой стороны, выбор данных ролей обеспечивает режим всеобщей манипуляции, против которого выступают коммунитаристы. Дело в том, что с выполнением данных ролей связаны наиболее глубокие убеждения людей об индивидуальном и общем благе.
Например, советская власть более семидесяти лет боролась с пережитками капитализма в поведении и сознании людей. Теперь они превращены в официальную политику России с добавлением пережитков советской власти. История феминистского движения показывает, что люди могут отбрасывать даже глубоко укорененные половые, семейные и экономические роли, переоценивать поставленные цели и связи, членами которых они являются. В этом смысле каждый индивид погружен в данную социальную практику.
Однако согласие/отрицание данной практики зависит от бескомпромиссной последовательности индивида в постановке и решении вопроса о ее ценности. Изменить общество целиком еще никому не удалось, но попытки изменения способствовали генезису новых видов братства. Братство по крови было ограничено братством по вере; последнее способствовало появлению братства по профессии; на его основе возникло братство по классу, которое не отменило братство по образу жизни. В настоящее время эти виды братства конкурируют и устанавливают социальный контекст деятельности индивидов. Право самостоятельного решения предполагает способность человека ставить вопрос: «Обязан ли я хранить верность унаследованным социальным ролям и видам братства?» Мера ответственности каждого человека определяется его последовательностью в отстаивании собственного
ответа.
Социальный контекст. Консерватизм, марксизм и социализм выражают первичное несогласие с либеральной идеей самостоятельности индивидов. Коммунитаризм заимствует эту установку, критикуя либералов за невнимание к социальным условиям культивирования самостоятельности индивидов. Большинство либеральных теорий базируется на атомизме, согласно которому индивиды не нуждаются в социальном контексте для реализации способности к самоопределению. Коммунитаризм сформулировал противоположный тезис: индивиды обретают самостоятельность только в определенной социальной среде, а способность оценки концепций блага (без которой невозможно братство) развивается только в определенном обществе. Политика общего блага способствует воспроизводству общества, ориентированного на поддержку самостоятельности индивидов. Братство недостижимо, если: общество не способствует культурным различиям, которые обеспечивают осмысленный выбор образов жизни; нет публичного форума оценки и выбора образов жизни; отсутствует политическая легитимность, отбрасывающая манипуляцию в сфере экономики, власти и идеологии; национализм становится значимой экономической, политической и идеологической ориентацией. Каждая из этих тем изучается коммунитаризмом. Я опишу только основные результаты.
Различие культур — результат свободного выбора образа жизни, источником которого является культура в целом. Либеральный нейтралитет в отношении ценностей не обеспечивает богатство и разнородность культуры. Либералы полагают, что государство не должно вмешиваться в рынок культуры и образов , жизни. Культурный рын«к должен быть предоставлен самому себе.
Коммунитаристы отвергают такую политику, поскольку она уничтожает культурный плюрализм. Опыт развитых стран показал, что результат осуществления такой политики — господство серой и однообразной массовой культуры. Тем самым либеральная нейтральность есть миф.
Либералы утверждают, что ассортимент достойных образов жизни сохраняется на культурном рынке без помощи государства. Индивиды сами разберутся и сделают выбор достойных образов жизни. Поэтому проблему надо решать экономическими методами: «Государство должно активно охранять разнородность культуры, но для этого оно не обязано отказываться от нейтральности. Например, государство гарантирует адекватный выбор, предоставляя налоговые льготы лицам, которые в соответствии с собственными идеалами способствуют развитию культуры. Государство обеспечивает возможность выбора образов жизни, но их оценка происходит вне государства и выражается в индивидуальных решениях»224.
Коммунитаристы предлагают другое решение: оценка блага есть вопрос политический; государство вмешивается в культуру для обеспечения возможности выбора и поддержки определенного образа жизни. Спор смещается к способам оценки множества индивидуальных выборов. Либералы оставляют такую оценку культурному рынку. Коммунитаристы считают культурную разнородность образов жизни предметом политической дискуссии и государственной деятельности. С этим спором связана идея публичного форума для оценки индивидуальных образов жизни. Либералы считают культурный рынок более подходящим для оценки образов жизни, нежели государство. Самостоятельность индивидов тождественна переносу суждений о природе блага из политической в приватную сферу. Коммунитаристы считают такой ход мысли атомистическим. На деле индивиды не могут обойтись без коллективного опыта и обмена мнениями: «Если единичные суждения о благе отделить от коллективных размышлений, они окажутся предметом субъективного и произвольного каприза. Именно это и получилось у большинства американцев под влиянием либерального индивидуализма»225. Коммунитаристская политика общего блага базируется на иной посылке: «Люди существуют в условиях общего опыта и языка — единственного в своем роде контекста, в котором индивид и общество открывают и проверяют собственные ценности. Это осуществляется с помощью политических действий, таких как дискуссия, критика, пример и соперничество»226. Короче говоря, представления о благе предполагают совместный поиск. А государство превращается в форум, на котором обсуждаются его результаты. Индивиды не могут заниматься таким поиском в одиночку.
Существенный недостаток позиции коммунитаристов — отсутствие строгого различия между коллективным и политическим действием. Конечно, участие в общем опыте и языке дает возможность индивиду принимать решения о достойной жизни. Но почему организация участия доверяется государству, а не свободному объединению индивидов? Либеральное общество гарантирует свободу слова, союзов и объединений, а социализм заимствует эти ценности у либерализма. Ленинско-сталинский марксизм привел к полному контролю государства над социальной жизнью. А негативный пример подтверждает давно известную истину: совместный поиск в науке, искусстве и политике (разработка целей и проектов) должен обеспечиваться только внегосударственными структурами. Речь идет о социальных связях в группах коллег, семьи, художественных и научных обществ, профсоюзов, средств массовой информации и т. п.
Отметим также пункт сходства взглядов критического марксизма и коммунитаризма: радикальная критика либеральной нейтральности. В частности, Ю. Хабермас квалифицирует оценку образов жизни как политический вопрос: «Необходимость политических дискуссий определяется тем, что без них люди склонны одобрять наличные виды практики и увековечивать ложные потребности, связанные с ними. Человеческое понимание блага может освободиться от лжи при условии, что существующие образы жизни станут предметами дискурсивного формирования воли. Либерализм не дает тщательного анализа и оценки существующей практики и потому не замечает, что отбрасывание ложных потребностей соответствует человеческим интересам»227.
Оценка концепций блага не должна осуществляться с помощью государства, поскольку оно вырабатывает механизмы тотальной манипуляции. Реальная проблема состоит в создании социальных групп, , свободных от государства. Они и могут составить публичный форум для выработки «дискурсивного формирования воли» (по выражению Хабермаса). Деятельность такого форума невозможна без интерпретации действительных и мнимых человеческих потребностей.
Короче говоря, классический либерализм подчеркивает значение социальных, а не политических процессов. Любые государственные структуры не заслуживают доверия. Только внегосудар-ственные структуры позволяют людям выражать личные вкусы и убеждения и способствуют развитию культуры. В марксизме проблема соотношения экономики и политики порождает неразрешимые конфликты. Ленинско-сталинская и подобные ей версии марксизма отличаются верой в творческую мощь политики. Современный социализм колеблятся между оптимистическим и пессимистическим отношением к политике. Те же тенденции выражает коммунитаризм. В любом случае возникает дилемма: критики либерализма не могут убедительно обосновать веру в политику, а либералы не могут доказать необходимость веры в негосударственные структуры.
Не исключено, что мы имеем дело с более чем столетним диалогом глухих, каждый из которых не желает усвоить взгляды оппонента. Либералы давно подчеркивают различие государства и общества. Коммунитаристы в критической части своей концепции подвергают тотальной критике экономику, политику и идеологию, но при обосновании идеала братства не могут преодолеть иллюзию о политической природе всех социальных феноменов. А поскольку государство было и остается аппаратом насилия, в обозримом будущем оно не станет форумом творческого поиска в любой сфере деятельности, включая дискуссии об образе жизни.
С другой стороны, коммунитаристы правы в том, что создание разнородной и толерантной культуры было и остается острой социальной проблемой. Само существование такой культуры далеко не очевидно. Либералы не замечают отношений господства и подчинения, пронизывающих институты производства культуры. Современное государство не является нейтральным, поскольку оно отрицает культурные предпосылки самостоятельности индивидов. Это государство не смогло даже выработать у индивидов постоянный и глубокий интерес к общим социальным делам, а только усилило пустые надежды на экономику, политику и идеологию.
Видимо, для решения спора либералов с коммунитаристами требуется сравнительный анализ множества возможностей и угроз, создаваемых обществом и государством. Без такого анализа дискуссия о братстве остается бесплодной. Дебаты между атомистическим и социетальным подходом к решению социальных проблем могут длиться бесконечно. Спор не сводится к обсуждению необходимости социальных практик и структур. Должно ли государство вмешиваться в их оценку и защиту? Для ответа требуется анализ истории и современного состояния всех существующих государств. Но любой ответ неизбежно будет эмпирическим, а не теоретическим. Нужна систематизация эмпирических данных о том, в какой степени и почему конкретные виды социальной практики не могут существовать без поддержки государства и потому ограничивают индивидуальную свободу.