Почему не евразийство?

Идеологический эксперимент евразийцев был интересен попыткой разделить исторически слитые в российской геополитике западо-центристскую и континенталистскую установки, принять вторую, открестившись от первой. Этот эксперимент не удался по простой причине интеллектуальной неискренности: пафос противоборства с Европой в конце концов возвращал к идее аннексии ее пространств в ходе строительства Россией “единой храмины” континента. Провозглашая самооборону .“континента” от “океана”, евразийская доктрина простой трансформацией переводится в проповедь завоевания “мирового приморья”, т. е. в теорию Маккиндера, мистифицирующую реальность “похищения Европы”.

Я должен признать, что наши “новые правые” начала 1990-х, немало почерпнувшие у евразийцев, смогли стать на почву более надежную. Скрестив эту русскую традицию с идеями германской [c. 494] геополитической школы К. Хаусхофера, они преобразовали двусмысленный, мнимоизоляционистский, экспансионистский по существу, антиевропеизм Трубецкого, Савицкого и других предшественников в “антиантлантизм”, сами превратившись в друзей европейского почвенничества и потенциальных сподвижников германо-франко-итальянской Пан-Европы, в том числе и в ее возможном новом диалоге с Ближним Востоком и некоторыми другими платформами Евро-Азии. Собственно, это та самая роль, которую Хаусхофер предназначал СССР как союзнику Третьего рейха в своей приветственной статье 1939 г. по случаю советско-германского пакта. Сходное будущее предрекает сейчас России И. Валлерстейн в своих прогнозах на XXI в., и я не исключаю такого варианта, хотя не считаю его ни единственно возможным, ни лучшим для нашей страны. Он реалистичнее ортодоксальных евразийских спекуляций, но, замечу, требует иного взаимопонимания с Европой, несовместимого с прессингом на нее.

Очень похоже, что идеи Савицкого о разрастании “России-Евразии” до пределов большой Евро-Азии предвосхитили эволюцию советской большой стратегии, – если поверить американскому исследователю М. Мак-Гвайру, который, явно ничего не зная о русском евразийце, пытается по массе косвенных источников воссоздать планы нашего военного командования 1970-х и первой половины 1980-х гг., когда в СССР была официально признана возможность следующей мировой войны без применения ядерного оружия. Согласно Мак-Гвайру, целью войны должно было стать полное изгнание американцев из Евро-Азии и превращение ее целиком, включая в первую очередь коренную Европу, в сферу советской гегемонии. Сходство с “провидениями” Савицкого насчет грядущего собирания материка под руку “России-Евразии” с вытеснением Запада за Атлантику разительно. И особенно интересно, что в реконструкции Мак-Гвайра этот проект, доводящий до предела логику российского континента-лизма, мог бы допускать оккупацию США Восточной Сибири, т. е. сдачу русскими в борьбе за западные и южные приокеанские платформы значительной части трудных пространств изначального российского острова.

Сейчас сложно оценить достоверность этой реконструкции. Однако она ухватывает направление великоимперской геополитической динамики России, двигавшейся к самоотождествлению с Европой – к той “точке омега”, где должны были исчезнуть раздельные российская и европейская платформы. Частью такого самоуничтожения “острова России” становится в картине Мак-Гвайра [c. 495] возникновение к востоку от нее взамен трудных пространств мощной геополитической силы – американо-сибирской державы. Ситуация XVII в., когда отчужденная от Европы Россия прорывалась своими авангардами на Тихий океан, как бы полностью инвертируется. Россия сливается с поглощенными ею платформами Европы, Ближнего Востока и Южной Азии (реконструкция допускает для России также вспомогательную битву за Китай, не по монгольскому ли следу?), зато Тихий океан едва ли не превращается в “море США” – наследника европейской социальности.

Будем относиться к гипотезе Мак-Гвайра как ко второй контрфактической модели, противоположной той, что была представлена мною в начале и разыгрывала вариант разворота России с XVII в. по сей день на восток и внутрь. Эти модели противостоят как предел континентализма России – пределу ее “островитянства”, и вся российская история – зрелище движения между этими пределами, направленного до середины 1980-х к максимальной континенталистской самореализации России, почти неотличимой от ее самоуничтожения. <…>



< Назад   Вперед >
Содержание