Окостенение или несогласие?

Слово власть используется в повседневном дискурсе без особой рефлексии. В словаре власть определяется следующим образом: право и возможность подчинять кого/что-нибудь своей воле; политическое господство, государственное управление и органы его; должностные лица, администрация84. Между тем существует иной подход к пониманию власти. Для его иллюстрации рассмотрим общие свойства и различные смыслы понятия власть в политических контекстах, коммуникационную концепцию власти и проблему сущностной спорности данного понятия85.

Общие свойства. Т. Гоббс определял могущество человека как «его наличные средства достигнуть в будущем некоего видимого блага», а человеческая жизнь есть «вечное и беспрестанное желание все большей и большей власти, желание, прекращающееся лишь со смертью»86. В этом контексте власть есть человеческая способность самореализации (А. Гамильтон), вероятность реализации воли субъекта в сети социальных связей вопреки сопротивлению других субъектов (М. Вебер), действие, которое влечет за собой или детерминирует другие действия (Г. Лассуэлл и А. Кап-лан), способность одного субъекта навязывать другому определенные действия (Р. Даль). Во всех случаях критерием определения власти является единичный индивид.

В отличие от этого X. Арендт считает власть свойством совместно действующих групп, а не изолированных субъектов: «Власть означает способность совместного, а не индивидуального действия. Власть не есть свойство индивида. Власть есть свойство группы до тех пор, пока группа сохраняет целостность»87. С. Льюке пишет: «Положение: А каким-либо образом влияет на В есть абсолютное общее ядро и первичный смысл всех суждений о власти»88. П. Моррис считает власть причиной определенных изменений89. Э. Гидденс отмечает: «Обладание властью — это умение вводить определенные различия в будущее состояние вещей»90.

Итак, в состав свойств власти входят: человеческая способность самореализации, вероятность реализации субъективной воли, детерминация других действий, способность навязывания действий, создания групп, влияния, действующей причины изменений и инициирования будущих различий состояния вещей. На основе данных общих свойств власть входит в словарь морали и политики.

Понятие. Обычно власть нужна людям для того, чтобы нечто совершить или предотвратить. Эта потребность объясняет использование понятия власти: «Мы приписываем власть индивидам для возложения на них ответственности за действия и результаты. Приписывание власти — это возложение ответственности. Описание генезиса власти в обществе — это определение общих возможностей и пределов всех индивидов. Локализация власти — это установление моральной ответственности. При отсутствии понятия власти способность приписывать индивидам и их действиям вину и заслуги ослабляется и блокируется»91.

Стало быть, власть есть умение и способность индивида отвечать за свои действия. Поэтому ответственность есть внутреннее свойство власти. Приписывание власти тому или иному субъекту означает: он умеет и способен вызывать следствия, влияющие на бытие и интересы других индивидов. Например, землетрясение вызывает разрушения. Но землетрясение не имеет намерений и целей и не действует в соответствии с ними. Стихийные катастрофы влияют на интересы людей, но не несут за это ответственности. Они являются случайными причинами, а не сознательными действиями.

В отличие от природных явлений субъекты морали и политики обладают способностями рассуждения, рефлексии, коммуникации, предвидения, понимания и оценки результатов действий. Указанные способности — исключительная прерогатива человека. Они позволяют связать любой акт власти с ответственностью и потому входят в словарь морали и политики. Для аргументации такого подхода к власти воспользуемся одной из новых концепций.

С. Льюке разрабатывает радикальную концепцию власти в процессе критики одномерных (Р. Даль) и двухмерных (П. Бэкрек, М. Бэрэтц) концепций власти американских политологов: «Абсолютным общим ядром или первичным понятием, скрывающимся за любой рефлексией о власти, является идея: А каким-то образом влияет на В. Каждый человек ежедневно многообразно влияет на других людей, но не все такие влияния можно назвать осуществлением власти. Осуществление власти — это влияние на других людей таким образом, который является существенным и нетривиальным с точки зрения морали»92. Основной критерий различия тривиальных и нетривиальных действий и последствий осуществления власти — возможность отрицательного влияния на интересы людей. Власть в строгом смысле слова ослабляет или ликвидирует человеческий интерес к самостоятельности.

Льюке отождествляет власть с нанесением вреда, который понижает самостоятельность индивида. Он исключает из состава власти все случаи и ситуации, когда субъект использует ее ради блага подвластных. Этим объясняется дискуссионность и необходимость обсуждения концепции Льюкса.

Например, врачи и педагоги имеют власть над пациентами и учениками. Если согласиться с концепцией Льюкса, они должны либо отрицать такую власть, либо признать ее нанесением вреда. А поскольку ни один человек не обходится без помощи врачей и педагогов, их власть становится всеобщей. Значит, максимальная медицинская и педагогическая компетентность содержит минимальное благо и максимальный вред. Если это считать реализацией власти, она направлена на убеждение других людей поступать так, как они сами никогда бы не поступили. Если главной целью власти признать пользу подвластных, она не всегда вредоносна и порождает дурные последствия.

Исторический опыт показывает: в большинстве случаев пользу от власти получают властвующие, а вред выпадает на долю подвластных. Прежние и современные властители-собственники наносят вред отдельным индивидам, группам и обществу в целом. Однако объем понятия власти не исчерпывается такими ситуациями. Например, по рекомендации врача пациент бросил курить, а студент по указанию профессора подготовился к экзамену. В этом случае врач и учитель убедили подопечных поступить так, что это привело к последствиям, которые являются общим благом субъектов и объектов власти.

Концепция Льюкса продуктивна, поскольку не ограничивает рациональное познание меры вреда и пользы власти. Она позволяет отвергнуть все деперсонализованные концепции, возложить ответственность за осуществление власти на определенные лица, профессиональные и социальные группы и институты и всегда учитывать последствия их деятельности. Большинство концеп-дий власти исключают из поля зрения способы ее реализации.

Для анализа данной проблемы Льюке вводит различие власти над человеком и власти для действия. Власть над человеком выражается в насилии и манипуляции и реализуется в политике. Такова главная парадигма власти. Но иногда люди стремятся к власти не ради собственной пользы или «гармонического» сочетания собственных интересов с интересами групп, а ради блага других людей: «Лишь тогда, когда общие дела не сводятся к насилию (власть над), возникает и возрождается первичный смысл человеческих дел в их действительной разнородности»93. Поэтому власть над иногда зависит от власти для. Например, преступники обладают властью над жизнью людей в той степени, в которой могут их шантажировать, ранить или убить. Но эта власть рушится, если люди объединяются ради противодействия преступникам. Сопротивляться политикам значительно сложнее. По крайней мере, в отношении практических политиков принято подчеркивать эвристический смысл власти для: «Президентская власть есть прежде всего власть убеждения, а убеждение — всегда улица с двусторонним движением. Власть убеждения — это власть ради заключения договоров»94.

Коммуникация. Власть убеждения — специфически человеческий аспект власти, которая отделяет homo sapiens от животного мира. Коммуникация посредством речи, сигналов, символов и других знаков позволяет создавать и поддерживать общества. Поэтому для адекватного анализа власти надо изучать специфику коммуникации. Современные концепции власти (X. Арендт, Ю. Хабермас, М. Фуко, А. Гидденс, Н. Луман) подчеркивают ее коммуникативные аспекты.

Специфику коммуникативной теории власти проиллюстрируем на примере взаимодействия полицейского и водителей. Полицейский стоит на перекрестке, жестикулирует, указывает, подает свистки и предписывает остановки, повороты, развороты. Полицейский властвует над водителями. Но его власть вытекает из правил уличного движения — языка, на основе которого возникает взаимопонимание. В состав данного языка входят понятия приказа, рекомендации, послушания и знаки (движения рук, корпуса, звуки свистка), которые служат для их передачи. Полицейский не просит и не убеждает, а приказывает и рекомендует. Послушание водителей базируется на признании приказом того, что предшествует акту послушания. Поэтому любая власть невозможна без вербальной и невербальной коммуникации. Коммуникация — необходимое средство влияния. Без общего множества знаков (понятий и сигналов) нет коммуникации, а власть невозможна.

Но власть вполне обходится и без коммуникации. Вместо жестов и свистков полицейский может бить водителей палкой и стрелять без предупреждения. Тогда власть обусловлена угрозой применения силы и тождественна насилию. Каждый может властвовать путем угрозы применения силы. Если объект власти пренебрегает угрозой, а субъект фактически применяет силу, то без нее невозможно осуществление«власти. Если угроза ни к чему не приводит и применяется сила, налицо поражение, а не реализация власти. Такое различие силы и власти введено в коммуникативной теории власти.

X. Арендт пишет: «Все политические институты есть проявления и материализация власти. Но они сразу костенеют и засыхают, едва теряют поддержку живой власти людей»45. Власть возникает и существует лишь тогда, когда люди общаются и совместно решают общие дела. В этом смысле концепция X. Арендт восходит к Цицероновской идее власти народа как основы любых освободительных движений. Индивидуальное и коллективное неподчинение в ответ на угрозу применения силы ведет к тому, что сильные лица и группы уступают или реализуют угрозу. Но в любом случае они теряют власть. Таков главный способ взятия власти мнимо бессильными людьми. А мнимо могущественная часть общества (диктатор, армия, другие силовые структуры, госаппарат, партия) всегда надеется на грубое насилие. В этом смысле она тождественна преступникам. Ее сила не имеет ничего общего с универсальной человеческой способностью, поскольку такая власть бессильна и нелегитимна в глазах подданных.

Эта идея не нова и может быть выведена из фрагмента Гегеля о господине и рабе. В XX в. она практически воплотилась в стратегии ненасилия (М. Ганди в Индии, М. Л. Кинг на Юге США), власти народа во время филиппинской революции (которая свергла режим Ф. Маркоса) и власти бессильных (по выражению В. Гавела) во время «бархатной революции», свергнувшей коммунистический режим в Чехословакии.

Современная критическая теория, феминизм и теология освобождения развивают коммуникативную концепцию власти: «Власть существует не только тогда, когда общество полностью контролируется. Она существует и тогда, когда группа консолидируется, проникается энергией, организуется и благодаря этому может чего-то достичь для себя. Парадигматическим примером такой власти является не приказ, а открытие новых возможностей. Именно тогда аморфная и неконсолидированная группа обретает чувство цели, идентичность и решимость действовать»96. Люди — это активные существа, которые создают, поддерживают и свергают все формы политической жизни, включая государственную власть. «Поэтому власть для них по существу не является насилием и угнетением. Власть — это способность осуществления изменений и достижения результатов. Власть как таковая не только не мешает, но дает возможность обрести свободу и эмансипацию»97. Так понятая власть есть необходимое условие жизни и поведения морально вменяемого индивида. Следовательно, в состав понятия власти прежде всего входят все освободительные движения, социальные реформы и революции, а уже затем государство, которое всегда в большей или меньшей мере костенеет. Мера такого окостенения тоже может изучаться конкретно.

Порочный круг. Некоторые исследователи считают власть сущ-ностно спорным понятием, поскольку его смысл и критерии применения всегда вызывают споры и противоречия. Все понятия этического, эстетического и политического дискурса являются спорными в сущности. Например, термин «искусство» применим к «Тайной вечере» Леонардо да Винчи. Но относится ли он к произведениям современной живописи, на которых изображен набор вилок и стоит подпись «Сны об Италии-1»98? Можно признать музыкальной классикой Девятую симфонию Бетховена. Но входят ли в состав музыки какофония клаксонов автомобильных гудков и тяжелый рок? Такие споры неразрешимы, поскольку нет общих критериев определения живописи и музыки. Искусствоведы никогда не придут к согласию относительно квалификации того или иного предмета произведением искусства. Этот вывод распространяется и на понятия свободы, равенства, справедливости, власти и т. д. Все они порождает неразрешимые споры о смысле и надлежащем применении. Политики и политологи никогда не договорятся о том, какие действия считать примерами власти.

На первый взгляд, положение о сущностной спорности всех понятий политики объясняет множество противоположных определений. Ведь специалисты постоянно спорят об определении и смысле власти. Значит, спорность — сущностное свойство понятия власти и удовлетворяет критериям истинности, беспристрастности и свободы от оценок. Отсюда следует, что ни одна концепция власти не лучше другой. Каждый человек понимает власть по-своему, а расхождение мнений вечно. ?; Но размышление позволяет обнаружить недостатки идеи о сущ-

Йрстной спорности власти. Если оно истинно, споры о власти и других понятиях политического дискурса в принципе неразрешимы. Если автор той или иной теории власти стремится убедить других, он занимается пустым делом. Если власть — сущностно спорное понятие, невозможна даже мысль о концепции, с которой согласятся все. Аргументы за или против любой концепции не достигают цели. Особенно если индивиды ведут дискуссию ради согласия, а не только для выражения собственных взглядов.

При согласии с такими выводами обсуждение любых концепций (власти, свободы, справедливости и т.д.) включает два способа общения: обращение других в свою веру; принуждение их к согласию с нашей концепцией. Если человек не поддается обращению, его надо к этому принудить — усмирить, игнорировать, исключить: «По этой причине дискуссии о понятии и интерпретации власти образуют элемент более широких идеологических дискуссий. Обращение других в мою концепцию власти означает втягивание их в мою политическую идеологию»99.

Обращение других в свою веру применялось в религии и теологии. XX век показал опасность применения такого метода в политике. Поэтому надо исходить из того, что политика и политическая аргументация есть публичное обсуждение различий ради сближения позиций путем дискуссии и убеждения. Общий язык и лексика — условие такого процесса: «Элементарный политический процесс состоит в воздействии ума на другие умы посредством речи (языка). Речевая коммуникация зависит от сохранения в памяти сторон общего множества слов, которым придается примерно один и тот же смысл. В результате пользования одним языком люди принадлежат к одной культуре. Таким же образом они являются членами одного общества, если принимают один язык морали. Если общий моральный язык расширяется, расширяется и общество. Если он рушится, вместе с ним рушится и общество»'00.

Но если понятия политического дискурса спорны по сути, никакой общий моральный, гражданский и политический язык невозможен. А при отсутствии коммуникации общества не существует: «Общество не только сохраняется, но и существует благодаря коммуникации. Между словами common, community, communication существует не только вербальная связь. Люди есть социальные существа, поскольку обладают общими свойствами, а коммуникация — это способ обретения таких свойств»101.

Если признать истинным тезис о сущностной спорности политических понятий, то политический дискурс и политическая жизнь невозможны по тем же причинам, по которым невозможна гражданская жизнь в «естественном состоянии» Т. Гоббса. Здесь все индивиды — монады, изолированные от других монад по мере использования особых языков собственного производства. Понятия таких языков непереводимы, и взаимопонимание исключено. Каждый пользователь языка остается чужаком и врагом для других. В итоге возникает состояние войны, в которой жизнь становится мрачной, бедной, одинокой, грубой и краткой. Конечно, «естественное состояние» — гипотеза. Но она неплохо описывает главное свойство (невозможность коммуникации) положения о существенной спорности понятий.

Это положение устанавливает пределы языка, смысла, коммуникации и общества. Проблема истинности (ложности) данного тезиса интересна не только с академической, но и политической точки зрения. Если указанное положение верно описывает природу политических понятий в целом и власти в частности, исчезают перспективы осмысленной коммуникации и общества.

Однако Т. Болл показал, что положение о сущностной спорности само по себе спорно, проблематично, содержит порочный круг и логически пусто102. Хотя некоторые эмпирические данные его подтверждают, оно ложно, поскольку содержит ошибку post hoc, ergo propter hoc. Обычно в защиту тезиса о сущностной спорности приводятся факты споров о смысле и использовании понятия власти. Независимо от реестра таких споров и в соответствии с принципом Юма можно полагать: хотя несогласие было и есть, оно не всегда должно существовать. Сам спор о понятии власти и других понятиях политического словаря является случайным феноменом.

Например, уже упомянутый Льюке не всегда поступает в соответствии с собственными декларациями. Он справедливо критикует другие концепции власти и предлагает убедительные аргументы в защиту собственной концепции. Но одновременно Льюке утверждает, что его концепция власти лучше конкурирующих теорий, поскольку «эти последние представляют меньшую ценность»103. Такой разрыв между исповеданием веры и практикой неудивителен. Если искренне верить в то, что политические понятия спорны по сути, бессмысленно признавать одни концепции лучше других — ведь никаких оснований для такой оценки нет. А факт формулировки суждений и приведения аргументов доказывает: положение о сущностной спорности само себя опровергает логически и практически.

Но отсюда не следует абсолютная ложность идеи о сущностной спорности понятия власти. Ее можно признать колесом фортуны (в смысле Макиавелли), а не порочным кругом. Идея сущностной спорности не является обоснованным и осмысленным философским утверждением. А просто риторическим приемом, цель которого — зафиксировать несогласие как постоянное свойство политического дискурса. Эта возможность частично реализуется в политических дискуссиях граждан и спорах политологов. Несогласие невозможно устранить путем обхода, применения силы, религиозного и идеологического обращения в свою веру. Оно достижимо только посредством власти разума и аргументации. Другого выхода не существует. Такая возможность позволяет иначе подойти и к определению государства.

< Назад   Вперед >
Содержание