Пределы толерантности

На первый взгляд, требование терпимости к разным религиозным конфессиям непротиворечиво и является аксиомой современных либеральных демократий. Но это не так. Протестантские фундаменталисты США давно обвиняют всю систему образования в секуляризме. И предлагают переписать учебники таким образом, чтобы теория эволюции излагалась наравне с креационизмом — концепцией появления человека в результате творческого акта. Для ее обоснования используется не только религиозная вера, но и пробелы в археологии и палеонтологии. Аналогичные тенденции отмечаются и в России. С. Рушди в «Сатанинских стихах» описал Магомета, заработал за это смертный приговор от аятоллы Хомейни и с тех пор находится в нетях...

Эти явления не являются частными событиями и нуждаются в систематизации. По крайней мере, они позволяют поставить проблему: действительно ли либеральное государство руководствуется религиозной толерантностью, или же оно отрицательно относится к религии и базируется на собственных догмах? Для ответа на вопрос проанализируем аргументы в пользу либеральной демократии.

Длительное время религиозное единство считалось основой социального мира. Это убеждение возникло в эпоху Реформации, которая подорвала гегемонию католицизма и породила религиозные войны. До признания толерантности сотни тысяч людей были убиты во имя религии. Затем некоторые европейские государства возвысились над религиозными конфликтами и провозгласили толерантность ради достижения общих целей — мира, свободы, материального благосостояния. Отсюда вытекает следующий вопрос: является ли религиозная толерантность следствием принципов политической организации или простой необходимости?

Д. Локк сформулировал классические аргументы в пользу религиозной толерантности. Они базируются на посылке: «Прежде всего я считаю необходимым различать вопросы государственные и религиозные и должным образом определить границы между церковью и государством»384. Политическая власть (в терминологии Локка юрисдикция правителя) должна защищать телесные (а не духовные) гражданские блага — жизнь, свободу, здоровье, собственность. Религиозная власть «должна быть ограничена пределами церкви и никоим образом не может распространяться на дела гражданские, поскольку сама церковь полностью и совершенно отделена от государства и гражданских дел. Пределы и для той, и для другого твердо установлены и нерушимы. Смешивать два этих совершенно различных по своему происхождению, цели и предмету сообщества — все равно что смешивать столь несов-местимейшие вещи, как небо и земля»385. Эти положения завершаются идеей пограничной стены между церковью и государством.

Для обоснования данной идеи Локк приводит аргументы в пользу толерантности. При создании государств люди не согласны с религиозной властью правительств. Светская власть — не религиозный эксперт. Она используют религиозную власть для достижения собственных целей. Суждения людей по религиозным вопросам ошибочны: «Любая церковь для себя ортодоксальная, для других — заблуждающаяся, или еретическая, потому что каждая верит в то, что считает истинным, а противоположные взгляды осуждает как заблуждение»386. Устранение общих ошибок возможно в ходе мирной публичной дискуссии.

Но в современных исследованиях показана относительность аргументов Локка в пользу толерантности: «Локк считал религиозные преследования иррациональными, поскольку вера зависит от внутреннего одобрения и не может быть навязана. Однако, если даже принуждение не убеждает отдельных индивидов, оно может тормозить распространение определенных идей и тем самым формировать социальную среду воспитания индивидов. Локк утверждал также, что люди должны содействовать мирному сосуществованию с еретиками, поскольку спасение души — личное дело каждого человека. Однако глубоко верующий человек может считать ересь угрозой для воспитания детей в истинной вере. Поэтому Локк не сформулировал убедительных аргументов для тех индивидов, которые считают основанием спасения души определенную социально-политическую среду»387.

Если цель аргументации толерантности — обосновать различие политики и религии, то религия не может считаться второстепенным делом, тем более по сравнению с политикой. Если аргументы Локка истинны, то люди обязаны менять свои религиозные взгляды до одобрения толерантности. Взаимная веротерпимость христиан является «основным критерием истинной церкви»388. Но Локк переформулировал христианскую доктрину таким образом, чтобы она поддерживала толерантность. В основе его аргументации лежит истинное (т. е. правильно понятое) христианство.

Следовательно, эффективность аргументов в пользу толерантности зависит от того, могут ли они убедить людей понимать религию определенным образом. В этом случае аргументы должны адресоваться не только христианам, но и представителям всех остальных конфессий. Тем самым аргументация толерантности должна быть всеохватывающей: доказать, что сторонник любой религии обязан избрать либеральную интерпретацию христианства. Поэтому аргументы Локка являются не столько философским доказательством толерантности, сколько обоснованием социальной трансформации: «На протяжении целых столетий религия вызывала политический хаос. Поэтому надо истолковать ее так, будто она не имеет никакого политического значения, — и тогда она его потеряет»389.

С практической точки зрения мирное сосуществование религий возможно, если религиозное единство не считается необходимым условием социального мира и спасения души. Но как обосновать сам принцип толерантности? У Локка нет аргументов в пользу преобразования религии. А именно на таком преобразовании базируется либерализм. Значит, аргументы Локка противоречивы, а большинство его либеральных последователей считают проблему религии несущественной.

Смысл проблемы прояснится, если учесть главную установку Локка и его последователей: «Либералы требуют, чтобы социальный порядок мог устоять перед трибуналом разума каждого индивида»390. Если законы не мотут обойтись без применения силы и подчинения краждан, то для этого надо привести их рациональные причины и доказательства. Истинность светских аргументов не связана ни с признанием любых религиозных доктрин, ни с состоянием благодати: «Аргументация свидетельствует об уважении к разуму индивидов. На этом основаны главные институты и практики либерального общества»391. Этим объясняются подходы к проблеме толерантности.

Концепция общего блага. Д. С. Милль включал в его состав свободу и различия людей, поскольку они способствуют эксперименту, критике, публичным дискуссиям и ведут к счастью и истинному прогрессу в религии и других сферах. Человеческая природа подобна дереву, которое растет во все стороны в соответствии со стремлениями внутренних сил живого существа. Автономный либерализм «требует свободы для свободного творчества индивидуальной жизни»392, но ограничивает сферу толерантности: «Автономный либерализм оправдывает толерантность только в отношении к тем формам жизни, которые ценят автономию, и тем самым превращают толерантность в прагматическое средство»393. Но в настоящее время существуют религиозные группы, которые отвергают современный мир (сектанты или фундаменталисты), полагая при этом откровение (священное писание той или иной религии) абсолютной истиной. Такие группы выходят за рамки толерантности как автономии индивидов.

Приоритет автономии индивидов над нейтральностью: «По сравнению с доминирующим либеральным обществом отрицающие индивидуальную автономию группы находятся на низком уровне и наносят вред детям»394. В отношении данных групп толерантность следует ограничить и проявлять только в той мере, в которой они не наносят вред другим. Поэтому автономный либерализм усиливает конфликт между либерализмом и религиозным фундаментализмом. Автономия — это глубоко партийный образ жизни. Он противостоит некритическим формам ангажированности и участия в обществе. И тем самым вызывает противодействие.

Нейтральность государства в отношении конкурирующих образов жизни и обеспечение равной свободы всех граждан. Для преодоления указанной партийности статус индивида не должен зависеть от его религиозной принадлежности и образа жизни. Но реальная проблема состоит в том, что любое действие любого правительства оказывает неравное влияние на разные концепции образа жизни и религиозные убеждения. Либеральная политика благоприятствует тем формам веры, которые соответствуют разнородности социальной среды. Религии, противодействующие разнородности и критическому мышлению, вынуждены выступать против такого общества. Поэтому либерализм ставит в неравное положение аскетические, тоталитарные и отвергающие мир религии.

Процедурная демократия. «Предмет либеральной нейтральности сводится к процедурам, а не результатам. Политическая нейтральность состоит в уменьшении числа факторов, на которые ссылаются при обосновании политических решений. Либеральное государство может ограничивать образы жизни по внешним причинам (например, если они угрожают жизни других индивидов), а не потому, что данная концепция более истинная. Государство избегает суждений о внутренней ценности разных образов жизни. Тем самым оно оказывает равное уважение лицам, которые обладают равными правами на реализацию разных концепций достойной жизни»395.

Но возникает вопрос: базируется ли идеал нейтральности на нейтральных основаниях? К. Лармор утверждает, что нейтральность — это взаимное уважение между людьми, признающими определенные ценности, которые не являются нейтральными. В основании либеральной нейтральности лежит идеал диалога, который базируется на авторитете публичных дискуссий и доказательств. Однако «истинно верующие могут не признавать дискуссии и доказательства достойными доверия и беспристрастными. Фанатики и потенциальные мученики находятся вне нейтрального диалога, поскольку социальный мир для них не является главной ценностью»396. Как же доказать, что социальный мир действительно важнее противостоящих постулатов религии и морали? Здесь мы опять возвращаемся к проблеме Локка: либеральная толерантность зависит от высших ценностей гражданского мира, свободы и публичного порядка, но разум не в состоянии обосновать эту иерархию.

В поисках выхода из заколдованного круга Д. Ролз утверждает, что либерализм должен быть политическим, а не метафизическим, избегать претензий на абсолютную истину и не утверждать, что «политические ценности существеннее и выше всех остальных ценностей»397. При формулировке политических аргументов мы стремимся «установить ядро общего согласия, которое с наибольшей вероятностью одобряют все стороны конфликта в рационально справедливом обществе независимо от общей морально-религиозной доктрины»398. Что же в таком случае может сказать либерал о концепции священной войны, глубоко укорененной в иудео-христианской религии? Ролз утверждает, что политическая теория не имеет средств для„оценки конфликтующих концепций.

Они одинаково допустимы, если соблюдают принципы политической справедливости. Значит, либеральное государство противодействует религиям, отвергающим принципы либеральной политики. Нелиберальные религии терпимы, если не входят в конфликт с системой власти. В противном случае на них не распространяется толерантность. Поэтому Родз имплицитно признает ложность нелиберальных религиозных убеждений. Он вынужден ссылаться на общие ценности, которые выше всех остальных ценностей, включая религиозные. Только в этом случае они могут обосновать политические решения. Поэтому Ролз вынужден следовать за Локком и утверждать: религиозные ценности не противоречат или поддерживают либеральную политическую систему. Ложность этого вывода уже обсуждалась.

Отрицание моральных оснований государства. В этом случае либерализм становится особым образом жизни — способом достижения компромисса людей с совершенно разными ценностями. На деле это порождает известную ситуацию: «При расхождении по принципиальным вопросам современные либеральные демократии используют правило затыкания рта. Они не в состоянии решить множество глубоких контроверз, а снимают их с политической повестки дня ради кооперации в других сферах. В итоге либеральное общество остается по-прежнему глубоко разделенным»399.

Либеральная демократия как образ жизни наталкивается на многие проблемы. Прежде всего потому, что стабильность образа жизни не может идти ни в какое сравнение с основными принципами политической морали. А с учетом трансцендентального значения религии в жизни большинства людей принцип религиозной толерантности имеет большой практический смысл. Но приносит ли характеристика либерализма как образа жизни больше пользы по сравнению с ранее описанными способами обхода проблемы? Если религиозная толерантность и политическая кооперация должны быть стабильными, то общие ценности и цели должны доминировать над спорами. А политики обязаны публично обосновывать общие ценности.

Сторонники либерализма как образа жизни должны доказать, что общие ценности важнее постоянного игнорирования религиозных проблем в политической повестке дня. Но тем самым опять возникает проблема Локка. А последователи автономного либерализма должны решать проблемы религии лучше, чем сторонники либерализма как образа жизни. Однако граждане либерального государства по-прежнему скорее одобряют, нежели отвергают религию. Отсюда следует дилемма: автономный либерализм слишком ригористичен, а образ жизни (как и другие способы обхода) слишком либерален для обоснования стабильных и основанных на морали политических решений.

Либерализм как особая традиция обладает самостоятельной ценностью и не может быть обоснован абстрактными аргументами. Д. Грей вначале призывал отбросить универсалистские претензии либерализма и занять позицию постмодернизма: довольствоваться либерализмом как особым свойством западной культуры. Но затем и эта позиция была пересмотрена: «Вопреки постмодернистской установке, стремящейся утвердить модернистский проект самосозидания при помощи стратегии деконструкции и сделать культурную фрагментацию Запада состоянием, характерным для всего мира, нам необходимо признать уход проекта Просвещения эпизодом западной культуры — хотя и с глобальными последствиями»400.

Такой способ мысли базируется на ложном понимании самой проблемы. Постмодернисты считают самоцелью изобретение философами абстрактных общих правил. Если бросить это занятие, надуманные философские проблемы исчезнут сами собой. Это ложь. Обоснование толерантности скрывает вполне практическое и достойное желание: объяснить причины соблюдения принципа толерантности людям, которые подвергаются наказанию за его нарушение. На деле радикальное несогласие с принципом толерантности является следствием глубоких различий образа жизни западных обществ.

Итак, проблема пределов толерантности должна решаться с помощью более эффективных аргументов. Например, некоторые правила и практики западной культуры прямо или скрыто дискриминируют религиозные меньшинства: «Дни отдыха в нашей культуре соответствуют религиям христиан и евреев. Но ради справедливости надо учитывать, что мусульманские религиозные праздники приходятся на пятницу»401. Конфликт вокруг стихов Рушди ставит вопрос: надо ли ограничить свободу слова, поскольку некоторые верующие считают «е оскорблением? При положительном ответе на вопрос право защиты от оскорблений должно распространяться на всех верующих, а не только на христиан. В плюралистическом обществе невозможно ограничить это право доминирующей религией. Но как одновременно соблюсти право критики религиозных убеждений? На этот вопрос пока нет ответа.

Стало быть, практическая проблема пределов толерантности нуждается в постоянном обсуждении. С этой точки зрения фундаментализм не является частной реакцией на периферии либерализма: «Фундаментализм — это важная точка зрения, позволяющая критически изучать наши глубокие политические убеждения. Фундаменталист ставит вопрос: действительно ли либералы предлагают нечто большее, чем обычное признание индивидуальности, свободы и политического разума верховными ценностями? На этот вопрос нелегко ответить. Но в итоге анализа можно совершенно определенно утверждать: либерализм зависит от определенной конфигурации конечных целей и духовного порядка, но либеральная политическая философия не в состоянии обосновать ни один из указанных факторов»402.

Таким образом, толерантность не является просто особой позицией, допускающей существование инакомыслия403. Толерантность все более переплетается с-фундаментализмом и означает способность государства к решению всех перечисленных проблем

< Назад   Вперед >
Содержание