Притон и богадельня

Современные концепции законности подчеркивают особую ценность права, а не государства. В этом отношении показательна идея Л. Фуллера о внутренней моральности права. Он определяет правовую систему как «подчинение человеческого поведения власти законов»335. Для ее создания и культивирования надо соблюдать принципы достижения указанной цели. Они определяют внутреннюю моральность права и типы правовых идеалов, к которым стремится система законов. Существуют следующие принципы системы законов: 1. Всеобщность. Система законов базируется на общих правилах поведения, которые отличаются от управления. Управление может осуществляться на основе устава как системы общих указаний, а не периодически издаваемых инструкций. Если менеджер приказывает подчиненным нарушить устав, они не имеют права жаловаться. Система законов регулирует поведение граждан посредством общих правил, всякое нарушение которых есть преступление. Управление может обходиться без общих правил.

2. Правление закона невозможно без знания законов.

3. Проспективность, а не ретроспективность. Невозможно сегодня соблюдать законы, которые будут приняты завтра. Но иногда ретроспективные законы не нарушают внутреннюю моральность права336, тогда как политики почти всегда нарушают принцип проспективности. Например, Ленин и Гитлер вначале уничтожали опасных для своей власти людей, а затем узаконили эти убийства. В СССР и Третьем рейхе законы признавали преступным действие, которое не было преступлением в момент его совершения. Но в любом случае закон, предписывающий в текущем году платить налог с прошлогодних доходов (хотя год назад он не действовал), не противоречит принципам внутренней моральности. Уплата налогов — проспективная обязанность, а не ретроспективный декрет, на основе которого их надо было уплатить вчера.

4. Ясность. Неясные законы непонятны и потому не могут управлять человеческим поведением. Нормы честности и рациональности законов удовлетворяют критерию ясности, поскольку дают возможность ссылаться на общие нормы для определения законных требований.

5. Юридическая непротиворечивость. Закон противоречив, если не формулирует строгих правил поведения337.

6. Возможность соблюдения — установление юридической ответственности даже за ненамеренные действия. Внутренняя моральность признает вину, но отвергает всеобщую уголовную ответственность за нанесение материального ущерба. Например, закон устанавливает строгую ответственность (облагает налогами и штрафами) за все виды ущерба, нанесенного при использовании взрывчатых веществ. Специалисты-взрывники обязаны учитывать такой налог при исчислении расходов на осуществление работ. С другой стороны, уголовная ответственность людей, действующих осторожно и без злого умысла, «нарушает принцип: закон не должен требовать невозможного»338. Уголовная ответственность облегчает задачи прокуратуры, на практике применяется избирательно и обычно направлена против мелких преступников. Избирательное применение подрывает уважение к системе законов и институтам наблюдения за исполнением законов.

7. Стабильность. Частое изменение законов затрудняет или делает невозможным их исполнение.

8. Соответствие законов и деятельности правительства постоянно нарушается «ошибочными интерпретациями, незнанием, непониманием условий поддержания целостности системы законов, подкупом, предубеждениями, безразличием, глупостью, стремлением к личной власти»339. Главный метод поддержки указанного соответствия — надлежащий юридический процесс. Не существует даже несовершенной системы законов при на-

, рушении хотя бы одного из указанных принципов. Фуллер создал теорию интерпретации законов в соответствии с принципом целостности. Он отвергает атомистический смысл намерений, согласно которому право ношения оружия распространяется на пистолеты и ножи, но исключает оружие, о котором не знали авторы закона. Судебный процесс о применении закона о ношении ;; оружия, которого не существовало во время принятия закона, образует законотворческую деятельность. Альтернативная теория I интерпретации законов строится на принципе патернализма — .! аналогии между поведением судьи и сына. Например, сын по за-• вещанию и проекту отца должен завершить изобретение бытово-i го прибора. При выполнении завещания сын не обязан интересоваться формой прибора, зато должен знать цель и способ решения 1; бытовых проблем с помощью данного прибора. По сути дела, ситуация не изменится, если сыну попадет в руки проект неизвестного лица. В любом случае надо установить цель и принцип работы изобретения. Судья при толковании закона тоже должен знать цель и проблему, на решение которой направлен закон.

Например, запрет спать на вокзале направлен против бродяг, занимающих места пассажиров. Судье поступило два дела: транзитный пассажир сидеП ночью на лавке в ожидании поезда, а полицейский услышал храп и арестовал его; некий субъект улегся на лавке с одеялом и подушкой, но был арестован еще до того, как заснул. Судья правильно толкует закон, если первого отпустит, а второго оштрафует. Таким же образом запрет движения автомобилей в городском парке направлен против нарушителей тишины и инициаторов несчастных случаев: «Но судья не должен понимать этот закон как запрет установить в парке на пьедестале грузовик времен Второй мировой войны. Если тот же грузовик поставить на улице в месте запрета стоянки, налицо нарушение закона, поскольку цель запрета — исключить помехи свободного движения автомобилей»340.

Фуллер сравнивает внутреннюю моральность закона с естественными законами труда каменщика, который должен соблюдать их независимо от строительства воровского притона или богадельни. Внутренняя моральность права отличается от внешней моральности — действительных ценностей, которые поддерживают отдельные законы. Законность опирается на ценности внутренней, а не внешней морали, поскольку последняя меняется вместе с системами права. Ценности и есть основание системы законов.

Такой подход используется и другими авторами. Д. Ролз пишет: «Правовая система является обязывающей иерархией общественных правил, адресованных рациональным индивидам с целью регулирования их поведения и создания рамок для социальной кооперации. Когда эти правила справедливы, они образуют основу для законных ожиданий. Они представляют собой основания, на которых люди могут полагаться друг на друга и по праву протестовать, когда их ожидания не оправдываются... Принимая, что юридический порядок — это система общественных правил, адресованных рациональным индивидам, мы можем объяснить предписания справедливости, которые ассоциируются с правлением закона. Это такие предписания, на которых строилась бы любая система правил, в совершенстве воплощающая идею правовой системы»341. Главный принцип — «следует» влечет «можно» — исключает законы, требующие или запрещающие действия, совершение или отказ от которых невозможно ожидать от рациональных индивидов. Понятие «правление закона» включает также принцип аналогичной трактовки подобных случаев, который ограничивает свободу чиновников в применении законов. Законы социальной кооперации есть основа правомочных ожиданий. Закон должен быть общедоступным, ясным и не иметь обратной силы. Без закона нет никаких преступлений. Принципы естественной справедливости образуют подмножество законных требований. Они гарантируют правильность решений, фиксирующих нарушения законов и адекватность наказаний.

Д. Ролз называет такой подход инструктивным. Он дает основания оценки законов и систем права, не отвергая при этом ценности внешней морали. Но эти основания имеют пределы: «При прочих равных условиях один правовой порядок осуществляется справедливее другого, если он лучше следует предписаниям правления закона. Он даст более надежную основу для свободы и более эффективные средства для создания схем кооперации. Однако, поскольку эти предписания гарантируют лишь беспристрастное и правильное применение правил, каковыми бы они ни были, они совместимы с несправедливостью»342. Фуллер более широко понимает внутреннюю моральность закона и базирует на ней необходимую связь права и реальной морали. Это положение высказывается в контексте правового позитивизма, разделяющего право и мораль. Рассмотрим детальнее проблему природы ценностей в концепции Л. Фуллера.

Фуллер считает внутреннюю моральность нейтральной в отношении действительных моральных целей, но исключающей недостойные цели. Например, законы расовой дискриминации не соответствуют принципу ясности законов, поскольку понятие расы невозможно строго определить. Поэтому любое стремление к целям, при описании которых используются неопределенные понятия, нарушает принципы внутренней морали. Реальные цели никогда не выходят за пределы добра и зла. Поэтому нет оснований полагать, что внутренняя моральность с необходимостью будет предпочитать достойные моральные цели.

После публикации законов наступает период их публичной критики. Цели тиранов облегчаются при издании тайных законов. Постулат общих публичных правил заставляет законодателей формулировать принципы, которыми они руководствуются на самом деле. Это повышает ответственность членов аппарата власти за свое поведение. Но ограничение их стремлений к недостойным целям зависит от многих факторов. Например, чиновники обычно знают о несовершенстве отдельных законов и их системы в целом, но редко стремятся их отменить. Если нет свободы мнений, граждане подвергаются индоктринации и воспринимают власть некритически. Однако фуллеровская концепция законности не гарантирует наличие образовательных и социальных институтов, способствующих свободе слова.

Фуллер полагает концепцию индивида (ответственного самоопределяющегося субъекта) основанием внутренней моральности закона. Эта концепция имплицитно содержится в понятии правления закона, а не вытекает из системы законов. Ее можно согласовать со всеми системами законов, включая несправедливые. Если индивиды жаждут власти или заставляют других выполнять свои желания, они должны ясно формулировать и учитывать возможности реализации целей. Но такая концепция индивида является минималистской. Она образует основу не только морали, но и других способов управления людьми (правила этикета, игры, церемоний, ритуалов).

Фуллер использует интерактивную концепцию закона, отвергает концепт закона как проекции власти на объект власти. Предметное моральное содержание права несводимо к идее регулирования поведения индивидов посредством законов: «При установлении законов правительство как бы говорит гражданину: "Мы желаем, чтобы ты соблюдал определенные законы. Если ты будешь послушным, мы тоже будет жить по этим законам"... Устанавливать законы бессмысленно, если их никто не соблюдает. Функционирование правовых систем зависит от совместного и ответственного взаимодействия законодателей и подданных»343. В любом случае государство пользуется смутным понятием обещания.

Этот аргумент справедлив при наличии институционального обеспечения. Например, политическая партия дает обещание электорату, сочиняя проект конституции ради победы на выборах и создания правительства. Однако для выполнения обещаний недостаточно наличие институтов, действующих по определенным правилам. Ведь законы существуют не только при демократии, но и в авторитарных системах власти, которые всегда плюют на согласие граждан. Если государство хотя бы в малейшей степени заинтересовано в принятии тех или иных законов, оно подобно гангстеру, издающему приказ: «Жизнь или кошелек». Гангстер обещает сохранить жизнь взамен за деньги. Значит, он считает индивидов ответственными и способными выполнить приказ субъектами. Несмотря на это, поведение гангстера аморально. Таким же образом вся система государственных законов может быть направлена на воплощение общего зла.

При обсуждении проблемы ответственности Фуллер допускает, что принцип закон не должен требовать невозможного исключает уголовную, но не моральную ответственность. Однако «строгая уголовная ответственность может управлять человеческим поведением и предотвращать определенные действия, если люди не знают, что при ее соблюдении они действительно поступают по закону»344. Например, если устанавливается уголовная ответственность за производство вредных продуктов питания, то люди бегут из сектора производства питания для избежания наказаний. Исключение возможно, если уголовная ответственность не охватывает все действия людей при обычной социальной жизни. Указание на уголовную ответственность сводится к тому, что несправедливо наказывать людей при соблюдении ими всех мер предосторожности ради соблюдения законов. Тем самым понятие несправедливости оказывается более строгим и аналитичным по сравнению с фуллеровской концепцией ответственных и самоопределяющихся субъектов.

Д. Рац пишет: «Независимость суда — существенное условие соблюдения законности. Но при этом надо убедиться, что при исполнении законов судьи абсолютно свободны от любых внешних влияний»345. Д. Ролз тоже приходит к заключению: «Правовая система должна предусматривать проведение регулярных судебных процессов и слушаний, она должна содержать правила доказательства, гарантирующих рациональные процедуры расследования. Хотя в этих процедурах существуют вариации, правление закона требует надлежащего процесса, т. е. разумно разработанного процесса установления истины методами, согласующимися с другими целями правовой системы, установления того, имело ли место нарушение и при каких условиях»346. Если эти авторы правы, принципы конституционализма можно вывести из узкого понимания законности. Но эта перспектива пока остается отдаленной. Прежде всего потому, что добиться абсолютной свободы всех институтов судопроизводства от любых внешних влияний, а также гарантировать их ориентацию на установление истины крайне трудно, а в некоторых случаях и невозможно (об этом см. ниже).

Некоторые требования естественной и процедурной справедливости выходят за рамки указанного понимания. Процедуры определения факта нарушения уголовных законов можно применять для исключения наказаний невиновных, а не ради максимального приговора преступнику. Для установления судебной истины надо найти равновесие между ценностями внешней морали и принципом наиболее эффективного использования системы законов. Узкая концепция законности не может обосновать деление власти на законодательную, исполнительную и судебную. Зато позволяет поставить кардинальную проблему: как эффективно противодействовать способности правительства издавать плохие законы? Речь идет о содержании, а не применении законов. Требуются конституционные средства исключения (или сведения к минимуму) угрозы появления законов, ограничивающих свободу. Тем самым конституционализм выходят за рамки условий формализации законов.

Концепция законности Ф. Хайека защищает индивидуальную свободу на основе формальных свойств законов: «Законность — это метаправовой или политический идеал, определяющий, каким должно быть право»347. Концепция Хайека отличается от теории Фуллера. По Фуллеру, принципы законности одновременно устанавливают правовую систему, которая может нарушать принципы законности. Но любой разрыв между принципами и системой ведет к ее ликвидации. Ф.Хайек понимает законность как регулирование поведения людей общими абстрактными правилами, которые применяются ко всем без исключения. Закон противоположен приказу исполнить определенное действие. Приказ подчиняет одного индивида воле другого и лишает первого свободы. Тогда как установленные законы аналогичны законам природы. Те и другие описывают постоянные свойства среды, которые надо учитывать при планировании действий: «Есть два вида знания: При разведении костра в своей квартире я сожгу свой дом и При поджоге дома соседа я попаду в тюрьму, различие между которыми минимальное»348. Соблюдая законы, мы используем знание внешней среды для достижения своих, а не чужих целей. Если даже законы мешают, они предвидимы, не направлены против индивидов и потому «в значительной мере свободны от того зла, которое присуще принуждению»349.

Но невозможно защитить свободу, если законы только соблюдаются, но не анализируется их применение к разным действиям и лицам. Если определенные группы дискриминируются на основе несущественных свойств, их свобода ограничивается. Справедливое правление закона исключает предрассудки, произвол и интересы, но не исключает несправедливость самих законов. Например, при справедливом применении несправедливого запрета посещения парков неграми: «В этом случае наказанию подвергаются только лица, действительно виновные в нарушении закона, причем исключительно в результате непредвзятого процесса»350.

Ф. Хайек положительно оценивает установленные законом различия, «если их справедливость признается одновременно членами данной группы и аутсайдерами»351. Можно вообразить общие абстрактные и применяемые ко всем без исключения законы, которые ограничивают свободу. На деле такая ситуация маловероятна, поскольку законные разрешения и запреты относятся и к законодателям. Хайек отмечает, что группа религиозных фанатиков может ввести запреты, которые трудно соблюдать другим членам общества. Но в целом считает общие религиозные запреты невинными, хотя и надоедливыми. Здесь он ошибается. Большинство религиозных запретов (сексуальных действий, связей и межрасовых браков) были и остаются важными ограничениями свободы. Они нарушают свободу (несмотря на возможность их предвидения и обхода), поскольку направлены против жизненных интересов индивидов и групп. Такие запреты не удовлетворяют также критерию Хайека: установленные законом различия должны одобряться обеими сторонами. Этот критерий разрушает не только религиозную и расовую дискриминацию, но и другие законы. Например, закон о квартирных кражах определяет внутреннюю группу как множество актуальных и потенциальных грабителей, а внешнюю (т. е. все остальное население) — как множество актуальных и потенциальных жертв. Вряд ли такой закон встретит всеобщую поддержку. Критерий общего одобрения исключает законы о религиозной и расовой толерантности. Большинство фанатиков обычно обвиняют данные законы в пренебрежении различиями.

Концепция законности Хайека — это современный вариант радикального кантовского принципа универсализма, который требует незаинтересованного учета всех индивидуальных интересов. Но тогда мы нарушаем принцип бесстрастного применения законов. Если законность базируется только на системе общих правил, ее достоинства еще меньше, чем полагают Фуллер и Хайек. В этом случае законность приобретает негативную ценность. При таком подходе ее цель — сведение к минимуму угрозы властного произвола, обусловленного самим законом. Наоборот, цель законности — исключить нарушения свободы, вытекающие из нестабильных, неясных и ретроспективных законов. Законность сама по себе не гарантирует достижения истинной справедливости, но в то же время не мешает двигаться к ней. Законность — важный механизм либерально-демократической политической культуры. Она защищает людей от ревнителей подлинной справедливости: «Законность в определенной степени охраняет наименее популярных и наиболее презираемых лиц»352.

Р. Дворкин разработал концепцию законности, которая базируется на более широком понимании законов по сравнению с правилами: «Нормы правовой системы должны соответствовать правилам, эксплицитно изложенным в публичном и общедоступном кодексе»353. Он проводит различие справедливости и законности. Его теория законности базируется на посылке: только отдельные граждане (а не государство как таковое и его слуги) обладают моральными и политическими правами, которые суд должен охранять. Если ситуация не подпадает под установленный закон, судьи обязаны «выносить вердикты политического характера и давать целостную непротиворечивую единую всеобщую интерпретацию правовой и политической культуры общества»354. За политическими оценками скрываются моральные и юридические аргументы. Такой подход отличается от концепции кодекса, которая в трудных случаях рекомендует анализ исторических прецедентов для установления намерений и воли законодателей, уполномоченных обществом выносить решения о применении конкретных законов.

Если ситуация подпадает под определенный закон, концепции кодекса и права поддерживают одно и то же решение. Но сторонник концепции прав считает, что все существующие законы и кодексы не исчерпывают прав гражданина. Судьи не должны игнорировать все статьи кодекса, а в трудных случаях целостная интерпретация прав не должна противоречить его содержанию. Например, судьи одобряют радикально-христианский принцип «Бедные имеют право на имущество богатых». При этом они не должны применять его к случаям нарушения договора, присвоения имущества и штрафования бедных, что противоречит установленным законам. Но кодекс может не противоречить разным множествам принципов морали. В этом случае судьи должны интерпретировать закон с точки зрения правильных моральных принципов. Тем самым они изобретают теории морали и политики, которые более адекватно объясняет и обосновывает законы правовой системы.

Концепция права и судопроизводства Р. Дворкина обладает определенными достоинствами при согласии с основанной на правах концепцией законности. Законность — это существенный элемент справедливости в таких обществах, моральная и политическая культура которых серьезно относится к правам человека. Единство моральной и политической культуры выражается в специфической трактовке добродетели

< Назад   Вперед >
Содержание