1.1 Бытие и время

Последние столетия мы живем в рамках историцистской парадигмы. Бытие мы мыслим и рассматриваем сквозь время, и даже если наше сознание обращено к иным аксиологическим или онтологическим проблемам, время и его логика довлеют надо всем остальным, неявно предопределяя траектории нашего интеллектуального взгляда. Мы устойчиво пребываем в плену историцистской парадигмы, и все выходящее (или пытающееся выйти) за ее пределы автоматически причисляется к нонконформистской, субверсивной традиции мышления, вывешивающейся за грани общепринятого. Историцизм наличествует не только в гегельянской перспективе или иных философских моделях, эксплицитно ставящих проблему истории в центр интеллектуального дискурса. Такой явный историцизм — лишь частность. Сам модус современного мышления неявно подразумевает историцизм даже там, где речь идет о рассмотрении абстрактных или статических категорий и явлений. Поступательность воспринимается нами заведомо как основная форма проявления бытия, и это остается постоянным фоном нашей мысли — как профессиональной, так и бытовой. Идея прогресса в области знаний, предполагающая эволюцию гносеологии, выдает историцизм в полной мере.

Само понятие "современности", "модерна" есть откровенное признание абсолютизации нами временного фактора, так как в противном случае эта категория утратила бы свое аксиологическое содержание, потеряла бы значение решающего аргумента.

Время берется нами как основная категория, причем одной из важнейших характеристик этого понятия считается его однородность, его универсальность. Из этого вытекает представление о единстве истории, которое разбивается на вторичные отрезки лишь под воздействием неких "оптических" (в хайдеггеровском смысле) погрешностей, своего рода "сил трения".

Время мыслится как равномерное поступательное развертывание бытия, устойчиво пребывающего только в этом процессе становления и теряющего свою конкретную плотность в иных модусах, превращаясь в представление (Шопенгауэр). Именно категория времени как наличного однородного поступательного развертывания диктует нам и коррелятивное представление о пространстве. Таким пространством, выводимым из историцистской парадигмы, может являться только "пространство Минковского", т.е. абстрактное однородное пространство, в котором соблюдаются без малейших погрешностей все геометрические закономерности. Однородное представление о времени заставило Декарта развести в категории пространства "протяженность" и "массу". Протяженность без массы и есть основа пространства Минковского.

Так абсолютизация времени породила особую идею пространства, выстроенную по аналогии со временем. Это — "современное пространство".

Осмысление бытия через время может дать три неравнозначные версии, которые, в свою очередь, предопределяют три философские (и в пределе мировоззренческие) ориентации.

В одном случае история рассматривается как накопление бытия, как постоянное прибавление онтологии и гносеологии. Это суммарно можно назвать "консервативным историцизмом", яркий образец которого содержится в философии Гегеля. В такой перспективе прошлое не обесценивается вовсе, но рассматривается как предварительная фаза настоящего. Онтологичность прошлого снимается, но не отменяется. Чтобы обосновать такую позицию "консервации времени" необходимо прибегнуть к постулированию определенного действия, которое обеспечивало бы непрерывность перехода от онтологии к гносеологии. "Феноменология Духа" и "Большая Логика" Гегеля подробно иллюстрируют механизмы такого перехода.

Вторая линия — футурологическая. Она является абсолютизацией первой версии, но в ней реальная онтологичность полагается не в постепенном накоплении бытия, за которым постулируется к тому же некая предисторическая форма существования реальности (в модусе Абсолютной Идеи, к примеру), а в тяготении недостаточно (зачаточно) бытийного исторического процесса к полной онтологичности, отнесенной в будущее. Абсолютное бытие в данном случае полагается не в сложении моментов, но в финальном преодолении истории, за которым последует "начало" онтологии. Футурологической утопизм можно рассматривать как инвариант консервативного историцизма, но по философской и этической окраске это направление, скорее, "левое", "коммунистическое", воспроизводящее основные черты традиционного для некоторых религий хилиастического ожидания. Ради корректности изложения необходимо заметить, что конечный онтологизм футурологической, коммунистической утопии не является само собой разумеющимся. Он скорее угадывается в коммунизме, нежели эксплицитно постулируется, причем в самом "левом" лагере нет однозначного консенсуса относительно этого вопроса. Забегая несколько вперед, можно сказать, что среди коммунистов устойчиво существует и "ревизионистская" тенденция по отношению к проблеме времени, тяготеющая к сближению с третьей версией историцизма.

Эта третья версия историцизма является самой последовательной и радикальной. Она помещает бытие в ускользающие пределы настоящего момента. Единственно реальным признается эфемерное, мгновенное, сиюминутное. Прошлое и будущее совершенно деонтологизируются, вся реальность полагается в момент динамично меняющейся "современности". При этом развитие временной модальности отождествляется с активной деятельностью по преодолению и аннигиляции прошлого. Прошлое рассматривается как постоянно зачеркиваемое, как отрицательное время, как бытие, перешедшее в небытие, как ценность, переставшая быть таковой. В отличие от консервативного историцизма акт гносеологизации истории берется здесь как чисто отрицательная процедура, поскольку представление рассматривается антитетически по отношению к бытию. То, что принадлежит сфере знания или представления, уже в силу этого не есть. Есть же исключительно то, что еще не стало представлением, что есть чистый предгносеологический эмерджентный, сиюминутный, прямой опыт, эвристический всплеск импрессии.

Такой радикальный подход к историцистской парадигме не мог проявиться сразу, начиная с эпохи доминации временного подхода. Он является результатом развития историцистской парадигмы от ее "нечистых", контаминированных иными системами мысли, форм до наиболее рафинированных и абсолютизированных выражений. Историцизм как философский подход или мета-подход, как фоновая имплицитная установка, в свою очередь, имеет историю. Эта история движется от полюса онтологического понимания времени к полюсу его дезонтологизированного понимания. Тут тоже есть последовательность и поступательность: начальные формы историцизма — и консервативные и футурологические — остаются связанными с метафизикой и статикой, характеризующими иные, неисторицистские модусы мышления. Преодоление метафизики и самостоятельной онтологии берется только как намерение, как цель, ориентир. Постепенно этот процесс интенсифицируется, И проблематика философии переносится из противоположности историцизма и неисторицизма к оппозиции онтологически нагруженного историцизма и такого историцизма, в котором дезонтологизация является абсолютной,

Этот сугубо философский путь прямо отражается в сфере идеологий. Само появление историцистского подхода, доминация категории времени над мыслью о бытии, точно совпадает с Новым Временем, т.е. с переходом Запада от традиционного общества к обществу современному. Концепции прогресса и эволюции зарождаются именно на этом этапе и ложатся в основу тех идейных течений, которые спрессуются в дальнейшем в базис разнообразных идеологий и мировоззрений, характерных для Нового Времени.

Далее начинается дифференциация в рамках "современных" мировоззрений, совокупно вытеснивших на периферию остатки мышления предшествующих эпох. В первую очередь, отслаивается консервативный историцизм, распознанный "современностью" как попытка ретранслировать онтологический подход в новые исторические условия. Гегельянство разоблачается как "консервативная революция" в мысли, а все затронутое им ставится под сомнение. Позже это отобразится через идейный крах "фашизма", "неогегельянства" Джованни Джентиле и т.д.

На этом этапе футурологический и "эфемеристский" идейные лагеря еще солидарны между собой. Это своего рода альянс "левых сил", "Народный Фронт" в рамках философии.

Онтологизм прошлого дружно отрицается и сторонниками онтологизма будущего и противниками любого онтологизма.

И наконец, на последнем этапе вычищения историцистской модели конфликт обозначается между футуроонтологами и антионтологами. В блоке "левых" разгорается конфликт между коммунистами и либералами. Так как либеральное отрицание онтологии и абсолютизация эфемерного соответствует более рафинированной и совершенной фазе развития историцизма, не удивительно, что и идеологическая победа в данном споре остается за либерал-демократическим мировоззрением и его выразителями.

Историцистская парадигма в самой последней и самой высшей стадии своего развития совпадает с планетарным триумфом либерализма.

Понятие современности становится настолько тотальным и универсальным, что либералы объявляют о конце истории, о полном преодолении содержательного времени, времени, "запачканного" бытием, и о начале парадоксального цикла, в котором единственным содержанием времени становится само время, пустое и эфемерное, состоящие из в нерассудочного пучка импрессий

< Назад   Вперед >
Содержание