ЮГОСЛАВСКИЙ КРИЗИС И ЕГО МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

В течение ХХ века в разных регионах земли время от времени возникали локальные внутригосударственные конфликты. Каждый из них имел свои причины, отличался какими-либо особенностями. Иногда в основе конфликта лежал национальный фактор, когда та или иная этническая, языковая или религиозная группа, являющаяся меньшинством, начинала борьбу за повышение своего статуса либо в рамках существующего государства, либо вне его. В других случаях почвой для конфликта могли стать "идейные" соображения, если какая-либо группа населения вела борьбу за изменение существующего государственного строя. Однако при том и другом типе конфликта под сомнение ставится, как правило, территориальная целостность существующих государственных образований.
Более сложной ситуация становится, когда под вопрос ставятся все структурные элементы того или иного государства, его политическая, экономическая, идеологическая и даже административно-территориальная системы, иногда напрямую связанная с национальной структурой населения. Югославский кризис как раз и является примером того, к каким последствиям могут привести эти сомнения.
Данный кризис стал составной частью общего кризиса системы реального социализма, закончившегося ее крушением. Самое благополучное, на первый взгляд, государство социалистического лагеря в процессе демократической трансформации на рубеже 1980-х - 1990-х гг. погрузилось в пучины самого кровавого хаоса, из которого не может выйти до сих пор, а перспективы окончательного умиротворения существующих или предотвращения потенциальных конфликтов на его территории пока трудно даже спрогнозировать. Можно сказать, что югославский кризис стал примером крайне негативного развития трансформационных процессов в ходе строительства в этой части Европы основных институтов западной либеральной демократии.
Подобное развитие событий имело как объективные (предельное обострение собственно внутригосударственных противоречий), так и субъективные причины, было обусловлено как внутренними особенностями югославской федерации, так и влиянием событий, изменивших облик Европы в целом (объединение Германии в 1989 г., роспуск Советского Союза в 1991 г.) и, как следствие, изменивших расстановку сил в мире и конфигурацию всей международной системы.
Кроме того, югославский кризис поставил перед исследователями и политиками ряд вопросов, которые не были столь очевидны в начале югославской политической трансформации. Главная, на наш взгляд, проблема заключается в оценке перспектив национально-территориального федерализма (реализованного в Югославии, Чехословакии, в бывшем СССР и сейчас в России), при котором определяющую роль играет прочность и вес общефедерального центра, его способность принимать оптимальные в каждый данный момент решения и контролировать их выполнения на всей территории страны1. Ослабление этого центра, равно как и отторжение какой-либо части федеративного государства, являющегося, как правило, четко структурированной системой, может привести к ее дисфункции или даже разрушению. Именно это и произошло в Югославии.
В немалой степени на югославские события повлиял исторический опыт. На Балканах издавна национальное историческое прошлое, имеющее часто легендарный характер, определяло формирование как национальной идеологии того или иного народа, так и ход, накал и цели национально-освободительной борьбы (употребим здесь этот термин в чисто техническом смысле без придания ему традиционно сложившейся позитивной оценки). Нарастание центробежных тенденций в СФРЮ происходило не без влияния этого национально-исторического фактора. Прежде всего это проявилось в возрождении и использовании в политической практике сложившихся национальных идеологий, с помощью которых отдельными народами Югославии обосновывалось желание выйти из состава федерации или же остаться в нем2. Также политический опыт не столь далекого прошлого, то есть межвоенного и военного периодов истории единого югославянского государства, стал образцом государственного устройства на постюгославском этапе.
Дело в том, что в более ранние эпохи югославской истории предлагались различные способы политической организации зоны, в которой проживало население, говорящее на сербскохорватском языке. В ходе образования первой Югославии (то есть в 1918 г.) возникли две альтернативные модели. Первая, на осуществлении которой настаивали прежде всего сербские политические деятели, предусматривала создание унитарного государства со столицей в Белграде и административно-территориальным делением не по национальному принципу. Иными словами, данная модель предполагала объединение югославян по образцу Италии или Германии вокруг одного наиболее сильного в политическом и военном отношении центра. Ее адепты вполне осознавали эту параллель, называя Сербию "Балканским Пьемонтом".
Вторая модель, исходившая от югославян распавшейся Австро-Венгрии, объединившихся в Государство словенцев, хорватов и сербов в 1918 г., предполагала сосуществование двух государств на основе славянских лимесов двух противостоявших в течение веков империй - Габсбургской и Османской. Эта модель, с одной стороны, консервировала это противостояние, а с другой стороны - оказалась совершенно нежизнеспособной в силу ряда тогдашних социально-экономических и внешнеполитических факторов. Тем не менее она оставила свои следы в политическом сознании западных югославянских народов, прежде всего хорватов и словенцев. При определенных обстоятельствах эта модель возрождалась и реализовывалась со всеми ее издержками, особенно в области национальной политики. Примером может служить независимое хорватское государство времен Второй мировой войны. Очередное ее воплощение на территории бывшей Югославии мы наблюдаем ныне.
Однако при изучении современного нам югославского кризиса нельзя не учитывать социалистический опыт политической организации той же зоны. Определенный романтизм, заложенный в югославскую интернациональную доктрину, чьим кратким выражением стал лозунг "Братство и Единство", также оставил свой след в политическом сознании значительной части граждан бывшей Югославии. Их стремление сохранить то, что казалось положительным в политической системе СФРЮ, во многом определило основной вектор внутриюгославского противостояния на рубеже 1980-х - 1990-х гг.
Собственно югославский кризис протекает в нескольких плоскостях, как во времени, так и в пространстве. На его течение повлияли и негативные явления в экономической сфере, облик которой определялся существовавшей в СФРЮ так называемой системой самоуправления, и особенности югославского федерализма, что впоследствии привело к конституционным разногласиям между субъектами югославской федерации, и межнациональные противоречия внутри страны, которые периодически обострялись в годы социализма. Можно сказать, что именно кризис национальных отношений конца 1980-х гг., распадающийся, в свою очередь, на ряд уровней, оказал решающее действие на кризис югославской государственности. Также большое влияние на развитие югославских событий оказали отдельные страны и международные организации. В немалой степени последнее было обусловлено значением югославского пространства на Балканах как доминирующей и организующей зоны. Поэтому контроль над отдельными частями этого пространства со стороны того или иного государства или блока имел бы большое значение для расстановки сил и международных отношений в этом регионе.
Ранее всего кризисные явления проявились в экономике. Именно они стали тем первым толчком, заставившим в конце 80-х гг. поставить под сомнение эффективность самой социалистической системы, которая в Югославии функционировала с постоянными перебоями, а со второй половины 1970-х ее развитие приобрело стойкий регрессивный характер.
Основной экономической проблемой СФРЮ, доставшейся ей в наследство от предшествующего периода, стала неравномерность экономического развития составляющих ее регионов, для преодоления которой требовались совокупные усилия всех субъектов югославской федерации и всех ее народов. Однако эта программа в определенный момент стала вызывать сопротивление добившихся наибольших результатов в экономическом отношении республик, т. е. Словении и Хорватии. Некоторые негативные особенности уже упомянутой экономической системы самоуправления, а именно диспаритет цен на сырьевые и промышленные товары, политика капиталовложения, когда в большей мере финансировались перерабатывающие отрасли промышленности, предприятия которых были сосредоточены, в основном, в Словении и Хорватии, приводили в итоге к снижению темпов экономического роста в слаборазвитых регионах, к все большему отставанию и, как следствие, к углублению преодолеваемых различий. На практике это выражалось в фактической автаркии республиканских рынков, к сокращению внутриюгославского товарооборота и к ослаблению экономических связей. Можно сказать, что к середине 1980-х гг. СФРЮ перестала представлять собой единый народно-хозяйственный комплекс. В результате диспропорций развития уровень жизни в отсталых регионах снижался, а поскольку экономическое районирование совпадало с национально-территориальным делением, у экономического кризиса возникал национальный подтекст.
Югославский федерализм отличался рядом особенностей, которые делали СФРЮ весьма хрупким и неустойчивым образованием. Главными из них были децентрализация управления страной и общая слабость федерального центра (кстати, закрепленная в последней югославской конституции 1974 г.), которая со временем увеличивалась, а также формальная разностатусность субъектов федерации при одинаковых и очень широких правах и полномочиях. Строительство децентрализованной модели федерации привело к формированию мощных национальных политических элит в республиках и краях, которые со временем стали считать интересы своих народов несовместимыми. Принятие политических решений фактически было перенесено из федерального Центра в регионы, что привело к утрате им контроля над югославским политическим процессом. Центр превратился в инструмент поиска взаимоприемлемых решений и согласования интересов. Определенную проблему создавало и образование федеральных единиц по национальному принципу. Однако наличие условных и часто не совпадающих с этническими ареалами административных границ стало очень мощным дезинтеграционным фактором. В условиях укрепления национальных политических элит в республиках эти границы постепенно теряли свой чисто административный статус, а в 1991-1992 гг. превратились в межгосударственные. В немалой степени этому способствовали решения, принятые арбитражной комиссией ЕС под руководством Р. Бадентера3. Таким образом, реализация принципов ленинской национальной политики, призванных окончательно разрешить многочисленные национальные вопросы в Югославии, ставшие причиной ее слабости в конце межвоенного периода, на практике привела к еще большей дестабилизации югославского федеративного устройства. Вполне возможные в любом федеративном государстве противоречия между Центром и регионами приобретали в Югославии национальную окраску и вели к росту национализма в политической и общественной жизни.
В течение социалистического периода носителем югославского единства являлась Коммунистическая партия Югославии, впоследствии переименованная в Союз коммунистов Югославии (СКЮ). Именно эта организация, основанная по унитарному принципу и представляющая собой строго централизованную структуру, до определенного момента была силой, объективно способствовавшей прочности и стабильности СФРЮ. Однако со временем процессы федерализации самого СКЮ, увеличение веса и влияния республиканских и краевых партийных организаций, ставших кузницей национальных элит, привели к ослаблению внутреннего единства и крепости общего государства. Следует учитывать и идеологический аспект этой проблемы. Федерализация СКЮ как единственного носителя объединяющей идеи югославизма, слившейся за социалистический период в единый симбиоз с коммунистической доктриной, способствовала возврату югославских народов к своим традиционным ценностям доюгославского периода, имеющих этноконфессиональное измерение. В связи с этим становится очевидным факт непреходящего для югославских народов значения тех идей, которые руководили ими еще в период Национального Возрождения XIX в. Многие из них стали тем стягом, под которым республики второй (социалистической) Югославии шли к своей независимости. Это можно объяснить сохранившимся по сей день во многом традиционным массовым сознанием как народов, так и их политических элит.
Кризис идеологической основы югославского единства также показал, что не всегда традиционное и современное совпадают в своем внутреннем содержании и внешнем выражении. Так, например, хорватская национальная доктрина, традиционная по своей сути и целям, предстала во вполне современных одеждах правового государства и гражданского общества4. Напротив, сербская доктрина конца ХХ в., в сущности, отражала югославистские и, следовательно, интернациональные, устремления ее носителей5, но внешне классифицировалась как узконациональная и "великосербская". В итоге региональные партийные организации превратились во взаимопротиворечащие центры интересов, а со временем стали базой будущей многопартийной системы.
Национальные проблемы в социалистической Югославии возникли задолго до 1990-х гг. Корни многих из них следует искать в весьма отдаленном прошлом. Наиболее рельефно эти противоречия стали обозначаться с образованием общего государства в 1918 г., ведь именно с этого момента выявилось не только то, что объединяло югославянские народы, но и их различия между собой. Следует также учитывать неоднозначность поддержки самого факта объединения в западных землях нового государства, то есть в Словении и Хорватии. Легитимность унитарной структуры королевской Югославии признавалась далеко не всеми политическими силами. Это стало причиной определенной нестабильности межвоенной Югославии. Попытка решить национальные вопросы выделением национальных образований, прежде всего так называемой Хорватской бановины, была прервана Второй мировой войной. Нерешенность многих вопросов именно в межвоенный период впоследствии дала о себе знать в конце 1980-х гг.
Процесс трансформации югославской политической системы в значительной мере был обусловлен указанными выше особенностями. Последние попытки преодолеть автаркичность отдельных частей страны путем совершенствования законодательной базы югославского федерализма с одновременным устранением сложившихся к тому времени несоответствий между республиканскими и федеральными законами и даже провозглашенного в ряде республик приоритета местных законов над общеюгославскими6 натолкнулись на сопротивление в регионах. Усиливавшиеся экономические трудности и связывание их в массовом сознании с промахами именно социалистического государственного строительства заставили искать выход на пути политических реформ для преодоления кризиса. Зачастую это преодоление связывалось исключительно с государственным разъединением.
Первым шагом на пути этих реформ после самороспуска СКЮ в начале 1990 г. стало формирование многопартийной системы и проведение первых парламентских выборов. Однако введение многопартийности сверху на деле привело к легализации в республиках националистических партий и к формированию псевдодемократических правительств. Разногласия в югославском обществе наблюдались не только в идеологической сфере - дихотомия "коммунисты/демократы", но и между центром и регионами, с одной стороны, и, как следствие, между югославскими национальными элитами - с другой. Можно сказать, что многопартийная система СФРЮ формировалась не в масштабах всей страны, а по отдельным регионам. В результате она не стала инструментом согласования интересов ради достижения общей цели (выход из кризиса), а превратилась в комплекс шести многопартийных систем, функционирование которого продолжило линию предыдущего экономического и политического партикуляризма. В процессе политической трансформации не было самого важного момента - легитимизации новой политической системы в момент ее возникновения всем обществом без исключения. Напротив, становление новых политических институтов сопровождалось маргинализацией отдельных групп населения в некоторых республиках по этническому признаку. В сознании оппонентов югославского единства Центр федерации совместился с Сербией и Черногорией как последовательными его сторонниками, что придало чисто федеративным разногласиям национальный параметр. Многие существенные вопросы "югославского развода" не были предварительно урегулированы правовыми методами, чему в немалой степени способствовало уже указанное выше разрушение единства правовой системы югославского государства.
Приход после выборов 1990 г. к власти в ряде республик новых сил обострил уже обозначившиеся расхождения по поводу будущей судьбы общего государства. Перед союзным руководством стояла задача найти компромисс между двумя диаметрально противоположными позициями - сторонников сохранения единого государства и сторонников превращения его в образование с весьма условными связями между составляющими его частями. Еще на последнем в истории XIV съезде СКЮ в январе 1990 г. была предпринята попытка реформировать федеративную структуру в рамках социалистической конструкции. Однако "асимметричная" концепция внутренних связей в государстве, выдвинутая Словенией и поддержанная Хорватией, сделала невозможным выполнение этой задачи. Дискуссия приобрела конфронтационный характер именно в силу четкого понимания вероятных последствий реализации словенских и хорватских требований, которые на деле были первой ступенью на пути к окончательному отделению этих республик от федерации. Уход словенской и хорватской делегаций со съезда свидетельствовал об их нежелании участвовать в совместных поисках взаимоприемлемого компромисса и стремлении дистанцироваться в своем государственном строительстве от федерации. Так, принятие в 1990 г. новой хорватской конституции, в которой статьей 140 было предусмотрено, что "Республика Хорватия остается в составе СФРЮ до нового соглашения югославских республик или до тех пор, пока Хорватский Сабор не примет другого решения"7, недвусмысленно свидетельствует о реальной цели развития отношений Хорватии с другими республиками.
Перерастание конституционных и иных противоречий в вооруженные конфликты в каждой республике имело свои особые причины. С одной стороны ею стало несогласие с проводимой в ряде республик политикой и с курсом на отделение от единого государства, что сопровождалось нарушением внутреннего законодательства, с другой - недовольство позицией Центра и поддерживающих его субъектов федерации. Каждый вооруженный конфликт в Югославии (в Словении, Хорватии, Боснии и Герцеговине) носит определенный, свойственный только ему отпечаток и характер. Если в Словении - это конфликт между субъектом федерации и федеральным центром, то в Хорватии - это конфликт между новыми республиканскими властями и этнической общиной сербов, чьи права как конституционного народа, по их мнению, были нарушены. В БиГ - это гражданская война между тремя национальными общинами, каждая из которых не составляла большинства, являясь при этом конституционным народом. Две общины тяготели к своим метрополиям, Сербии и Хорватии, третья - боснийские мусульмане - боролась за унитарную БиГ.
В том, как протекал процесс мирного урегулирования югославского кризиса с участием международных посредников, проявились изменения в системе международных отношений и структур безопасности, сложившихся после Второй мировой войны. С одной стороны, выявилась известная традиционность подходов к решению балканских проблем. В частности, был применен выдвинутый еще в начале ХХ в. принцип локализации конфликта и невмешательства ведущих держав мира в раздел "югославского наследства". В целом можно сказать, что, как уже не раз бывало в истории, урегулирование балканских дел, определение дальнейших судеб югославских народов во многом зависит от позиции как международного сообщества в целом, так и от позиций ведущих государств. С другой - события в Югославии продемонстрировали относительную хрупкость международного порядка как формы глобальной организации на основе всеобщего соблюдения международно-правовых норм. Избирательное признание нестабилизированных, но уже считающих себя независимыми югославских республик способствовало лишь затягиванию вооруженных конфликтов. Процесс демократизации произвольно оценивался со стороны мирового сообщества. На основе этой оценки формировалась политика поддержки или давления в отношении тех или иных участников югославского диалога. В итоге, при недостаточной теоретической разработанности критериев формирования демократий в Восточной Европе и того, какую из ее форм следует поддерживать, югославское окружение при урегулировании кризиса стало руководствоваться своими долгосрочными или же сиюминутными интересами8.
Для перехода к демократии Югославии требовался длительный период, прежде чем будут урегулированы наиболее острые противоречия. Необходимо было сначала воссоздать экономическую основу интеграции - общий рынок. Введение экономических санкций против СФРЮ со стороны ЕС в декабре 1991 г. поставило этот процесс под сомнение. Следует также иметь в виду, что эти санкции фактически распространялись только на Сербию и Черногорию.
Случай Югославии показал, что образование на ее территории нескольких новых государств отнюдь не стал способом моментального решения социальных, политических, экономических и национальных проблем, приведших к распаду страны. Хотя именно этим обосновывалась необходимость политической трансформации СФРЮ и даже отделения от Югославии некоторых субъектов федерации. Подобные проблемы с той же остротой продолжают сотрясать эти новые государства, ресурсы которых по сравнению с федерацией настолько малы, что ожидать их полного разрешения следует только в отдаленном будущем и лишь при возможной поддержке мирового сообщества.
Очередной фазой развития югославского кризиса в 1998 г. стало обострение ситуации в автономном крае Косово, входящем в состав Сербии.
Национальная напряженность в Косово имеет давнюю и очень непростую историю. Этот регион вошел в состав сербского королевства в 1912 г., после победы четырех государств (Сербии, Черногории, Болгарии и Греции) над Османской Турцией в Первой Балканской войне. К этому времени значительную долю населения Косово составляли этнические албанцы, которые впервые в массовом масштабе появились здесь в начале XVIII в. после исхода около 70 тысяч сербов в результате одного из поражений Австро-Венгрии в очередной австро-турецкой войне, что, кстати, положило начало Воеводине. После Второй мировой войны на территории Косово была создана политико-территориальная автономия албанского меньшинства, что лежало в русле копируемой новым коммунистическим руководством Югославии ленинской национальной политики. В социалистический период автономный край Косово обладал очень широкими полномочиями. В частности, согласно последней югославской конституции 1974 г. автономия имела право вето при принятии внутриреспубликанских и общеюгославских законов.
В экономическом отношении Косово было самым отсталым регионом бывшей Югославии, на 90% существовавшим за счет средств федерального Фонда для кредитования недостаточно развитых республик и краев9. Ситуация осложнялась также наличием перманентной национальной проблемы, проявлявшейся в том числе в определенной этнодемографической динамике развития структуры населения. Сложившийся на сегодняшний день процентный состав населения Косово в немалой степени обусловлен эмиграцией сербов и черногорцев из края, наибольшая волна которой пришлась на 1961-1981 гг.10 Сюда же добавился запрет 1946 г. возвращаться в Косово тем "колонистам", которые приехали в этот край после 1912 г. и покинули его в период Второй мировой войны, когда Косово входило в состав итальянского протектората под названием "Великая Албания". Всего же, по подсчетам югославских ученых, за последние 150 лет Косово покинули свыше 600 тысяч сербов11.
После прихода в 1987 г. на пост председателя Союза коммунистов Сербии С. Милошевича нормализация национальной обстановки в АК стала одним из приоритетов внутренней политики этой республики. В начале 1980-х гг. была принята специальная Программа стабилизации экономической обстановки в Косово, которая предусматривала в том числе и приостановление выселения славян из края. Однако предпринимаемые правительством в этом направлении меры вызвали резкую вспышку недовольства албанской части населения, что в итоге привело к блокированию законодательного процесса в Сербии и выдвижению требования преобразования края в республику для возможного впоследствии отделения от Сербии и Югославии. Результатом стало сужение косовской автономии. Этот процесс протекал в рамках общих конституционных изменений в Югославии и Сербии, что выражалось в принятии поправок к федеральной конституции и в разработке нового республиканского основного закона, который бы предусматривал большее влияние республики на развитие ситуации в ее автономных краях. Фактически речь шла о новом разграничении полномочий и предметов ведения между республикой и автономным краем. Краевая скупщина в 1990 г. ратифицировала эти поправки, однако это вызвало кампанию гражданского неповиновения, сопровождавшуюся массовыми беспорядками и националистическими эксцессами со стороны албанской общины. Это вынудило республиканское руководство распустить краевые органы власти и ввести здесь чрезвычайное положение. Ввиду отсутствия у федеральной единицы права на сецессию подобные меры являются хотя и экстраординарным, но тем не менее легитимным инструментом, применяемым в условиях возникшей угрозы территориальной целостности того или иного федеративного государства.
В последнее время на арену политической борьбы в Косово вышло несколько вооруженных формирований, из которых самым известным является так называемая "Освободительная армия Косово". Используемая ею тактика, взятие на себя ответственности за террористические акты в 1993-1998 гг. не оставляет сомнений в характере и должной юридической квалификации ее действий12.
Если внимательно прочитать все принимаемые по поводу конфликта в Косово резолюции СБ ООН13, то нельзя не отметить тот факт, что призыв прекратить боевые действия и сесть за стол переговоров был адресован к обеим сторонам конфликта - и сербам, и албанцам. Однако начиная с марта 1998 г., по крайней мере, российские СМИ демонстрировали кадры сербских делегаций, неоднократно и безуспешно ожидавших албанских представителей. По мере усиления нажима на Белград албанские лидеры, расценивавшие это как безусловную поддержку своим требованиям, выдвигали все новые и новые условия своего участия в переговорах. А тем временем по мере таяния снега все сильнее разгорались военные действия между силами МВД и госбезопасности Сербии и албанскими боевиками. Камнем преткновения стал вопрос о международном посредничестве в этих переговорах, от чего через референдум в апреле 1998 г. сербы отказались.
Конфликт в Косово также стал еще одним казусом, посредством которого проверяется сейчас стабильность и правильность складывающейся в последние годы новой системы международных отношений и архитектуры европейской безопасности. Впервые за все годы югославского кризиса Россия столь четко, недвусмысленно и пока твердо заявила свое несогласие с политикой, проводимой США. Более того, в октябре 1998 г. Россия объявила о своей готовности прибегнуть к праву вето в СБ ООН при голосовании по вопросу о применении силы против суверенной СРЮ. Это тем более показательно, что в бытность А.В.Козырева министром иностранных дел РФ считалось, что использование этого права означает дипломатическое поражение той страны, которая этот инструмент применяет14. Устами В.П. Лукина, председателя думского комитета по международным делам, впервые было заявлено, что на Балканах защищается не режим С. Милошевича и даже не Югославия, а федеральный строй самой России15. Можно также добавить, что на Балканах защищаются и те принципы международного права, которые на сегодняшний день являются единственными не оспариваемыми никем основами международных отношений в современной довольно хрупкой системе государств. Именно Россия защищает сейчас эту систему и спасает ее от погружения в возможный хаос в случае успеха балканской политики США.
Поддержка Западом албанского сепаратизма, а в албанских кругах это воспринимается именно так, ставит под удар стабильность не только в Сербии, Черногории и в целом в Югославии, но и в Македонии и Греции, где также имеются значительные албанские меньшинства. В дальнейшем это может перекинуться в другие страны Европы, где проживает весьма многочисленная албанская диаспора. Если до 1998 года сербские компетентные органы контролировали ситуацию в Косово и сохраняли на улицах порядок, то с их вынужденным уходом оттуда это придется делать мировому сообществу. Однако ситуация с беженцами в Хорватии и Боснии, которые не могут вернуться к своим часто уже полностью разрушенным очагам, ставит под сомнение способность уполномоченных на то международных структур быстро и удовлетворительно решить подобные гуманитарные проблемы в Косово. Более того, события последних дней, когда началась миротворческая операция международных сил в Косово по восстановлению безопасности, показали, что албанские боевики фактически используют натовские контингенты для достижения своей конечной военной цели - взятие под контроль всей территории края. Что же касается массового возвращения албанских беженцев, то успех данного предприятия кажется весьма призрачным ввиду полностью разрушенной в результате многодневных ракетно-бомбовых ударов гражданской инфраструктуры. Учитывая "нашпигованность" данного региона оружием, рекой текущим из соседней Албании16, и тот факт, что не всегда это оружие находится в "добрых руках", мировое сообщество в лице данной миротворческой миссии может оказаться в положении, когда ему придется применять силу для защиты своих представителей против еще недавно патронируемого албанского меньшинства.
Одной из основных коллизий развития международного права и международных отношений в постбиполярную эпоху стало столкновение двух универсальных парадигм - принципа территориальной целостности государства и невмешательства в его внутренние дела и прав человека, в которые составной частью входят права меньшинств (национальных, религиозных, языковых). В ситуации, когда большинство государств мира являются многонациональными образованиями, ни одна страна не застрахована от возникновения напряженности в этой сфере и обвинения в нарушении прав проживающих на ее территории национальных меньшинств.
Как известно, твердо констатировать нарушение этих прав можно лишь в случае, если государством будет создана стойкая невозможность участия той или иной группы граждан в процессе управления страной и в принятии политических решений, прежде всего, через участие во всеобщих выборах. Однако в любом случае ликвидация подобной напряженности является внутренним делом государства, а международно-правовые акты, регулирующие политические права меньшинств, носят преимущественно рекомендательный, а не обязательный характер. Кроме того, опыт, накопленный на сегодняшний день, позволяет говорить об известном манипулировании понятиями прав человека и меньшинств, а также фактами их нарушения, что основано, как правило, на недостаточной информированности заинтересованных сторон.
Сюда же добавляется проблема трактовки этих прав как индивидуальных или же коллективных. Во всех международных документах по этому вопросу права меньшинств трактуются как индивидуальные права лиц, принадлежащих к тому или иному меньшинству, что не дает оснований трактовать, например, право на самоопределение как основу всех других прав и в итоге обосновывать им право на отделение, тем самым ставя под сомнение принцип территориальной целостности государств17.
Другой особенностью современных внутренних конфликтов является их интернационализация. Это выражается не только в том, что к их урегулированию в качестве посредников привлекаются международные организации или же отдельные государства, но и в превращении внутренних конфликтов в предмет международного разбирательства и даже в средство давления с определенными целями на национальное правительство. Так, в июле 1991 г. фактическая поддержка ЕС независимости Словении и Хорватии, провозглашенной в одностороннем порядке, требование признания этой независимости от федерального центра и несогласие с этим последнего способствовало перерастанию конституционных разногласий между субъектами югославской федерации в вооруженные конфликты на их территории. Признание же их независимости со стороны ЕС, а затем и ООН в начале 1992 г. в их административных границах привело к затягиванию и углублению обозначившихся к тому времени внутренних конфликтов уже в новых государствах.
Третьим моментом, на который хотелось бы обратить внимание, является проявившаяся с окончанием холодной войны двойственность толкования и применения основных принципов и универсальных прав международного права. Прежде всего это касается понятия агрессии. То, как его трактует резолюция ГА ООН, принятая в декабре 1974 г., позволяет говорить об агрессии как о термине, применяемом к межгосударственным отношениям. Однако в начале 1990-х гг. этот термин, в частности, в СФРЮ с подачи Словении и Хорватии был применен к внутреннему конфликту, когда подобным образом трактовались взаимоотношения республик единого еще государства. По адресу государства-агрессора в Уставе ООН предусмотрены весьма жесткие меры. В Югославии эти меры в виде экономических санкций были применены к двум субъектам федерации - Сербии и Черногории. Ускоренное международное признание Словении, Хорватии и Боснии и Герцеговины способствовало возможно более быстрому приданию чисто внутреннему конфликту статуса межгосударственного и легитимизировало довольно одностороннюю политику международного сообщества в его урегулировании.
Подобной двойственностью отличается и отношение к сепаратизму. Одним из источников этого является неопределенность по вопросу о том, кто является носителем права на самоопределение - административно-территориальная единица или же народ. В итоге отделение югославских республик от федерации происходило на основе политического самоопределения лишь одной этнической группы, а в качестве субъекта международного права признавалась вся территория той или иной федеральной единицы. В этом случае образующиеся из бывших конституционных народов национальные меньшинства начинают считать себя ущемленными из-за понижения своего статуса и отказа уже им в праве самим определять свое политическое будущее. Это, в свою очередь, ведет к возникновению нового очага конфликтности.
В глазах международных посредников одностороннее желание независимости трех республик бывшей Югославии, а точнее лишь отдельных этнических общин в этих республиках, стало достаточным основанием для их международного признания. Препятствием не стало ни ущемление некоторыми статьями словенской и хорватской конституций прав человека, ни внутренняя политика новых хорватских властей по отношению к сербскому меньшинству, ни "горячая" война между этническими общинами в БиГ. Однако с самого начала движения этих республик к независимости было ясно, что в случае их отделения от СФРЮ и международного признания подобное требование, в свою очередь, последует со стороны боснийских и хорватских сербов, которые заявили, что в случае выхода этих республик из федерации они отделятся от них и присоединятся к Сербии и Черногории. Это одностороннее требование не встретило такого же отношения у международных посредников, как в случае Словении, Хорватии и БиГ, и правительствам этих республик была оказана поддержка для борьбы с сербским сепаратизмом, вплоть до бомбовых ударов НАТО по позициям боснийских сербов в сентябре 1995 г. Самопровозглашенное политическое образование в Хорватии - Республика Сербская Краина была практически полностью "мирно реинтегрирована" в ходе военной операции хорватской армии и полиции, а гуманитарная катастрофа хорватских и боснийских сербов (Хорватию в 1995 г. покинули от 150 до 300 тысяч сербов, а из Сараево после перехода города под юрисдикцию боснийского правительства в 1996 г. ушли более 100 тысяч, увозя с собой даже выкопанный из могил прах своих предков, опасаясь его осквернения мусульманами18) прошла мимо внимания ООН и НАТО. В то время подобная позиция международного сообщества обосновывалась тем, что сербы выступают в качестве сепаратистов по отношению к законно избранному и международно признанному правительству.
В случае же с самопровозглашенной Республикой Косово требования косовских албанцев, напротив, встретили полную поддержку и понимание со стороны международного сообщества вплоть до того, что НАТО косвенно оказывает военную помощь Освободительной армии Косово. Между тем процессы, протекавшие в албанской среде в эти годы, были, в сущности, идентичны процессам, наблюдавшимся в сербской среде в Хорватии и БиГ, - фактически шло строительство параллельных госструктур и автономная институционализация многих сфер общественной жизни. В частности, это касается возникновения параллельной системы обучения по сепаратным албанским образовательным программам, хотя конституцией Сербии национальным меньшинствам предоставляется право обучения на их родных языках. Несмотря на то, что в данном случае именно сербское правительство является единственно легитимным, давление оказывается только на него, вплоть до военного вторжения на территорию суверенного государства.
Таким образом, принцип сохранения территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела суверенного государства оказался нарушен, когда в фокусе внимания международного сообщества находилась судьба СФРЮ, был положен в основу мирного урегулирования в Хорватии и в БиГ, а сейчас снова перестает быть актуальными, когда речь заходит о статусе албанского меньшинства в Сербии. Более того, сама стратегия военной операции НАТО направлена на изолирование частей СРЮ друг от друга через разрушение коммуникаций.
Четвертый момент связан с проблемой соотношения существующих международных организаций и в целом с новым обликом системы безопасности в Европе. Последние события позволяют предполагать резкое уменьшение роли ОБСЕ и ООН. В октябре 1998 г. между правительством СРЮ и ОБСЕ было заключено соглашение об учреждении гражданской миссии наблюдателей в Косово, главной целью которой была подготовка и проведение выборов в этом крае и, как следствие, формирование и начало функционирования местных органов власти19. Миссия учреждалась сроком на один год, то есть до октября 1999 г. В помощь этой Миссии между правительством СРЮ и НАТО был заключен договор об установлении контрольной миссии НАТО в Косово. Ее основной целью стала воздушная разведка над территорией края20. Готовность НАТО начать военную операцию прервало процесс, начатый ОБСЕ, и гражданские наблюдатели покинули Косово. Фактически действия НАТО сейчас отодвинули политическое урегулирование в Косово и процесс воссоздания албанской автономии на неопределенный срок, оттеснив прежде всего ОБСЕ от этой деятельности.
Что касается деятельности ООН, то неудача ее миротворческих миссий в Хорватии и БиГ и последующая замена их силами НАТО, а сейчас и вовсе самоустранение от участия в косовском урегулировании21 с отсутствием должной оценки действий альянса в соответствии с Уставом ООН, свидетельствует о снижении ее роли и потери ООН образа беспристрастного и, главное, полномочного арбитра в международных делах. Постепенно ООН утрачивает функции основного инструмента во взаимоотношениях государств. Фактически сейчас формирование ее позиции зависит от нескольких крупных держав мира, а принцип равного представительства, когда у каждой страны в ООН имеется лишь один голос при принятии решений, перестает действовать. В немалой степени столь плачевное положение возникло из-за ограниченности ресурсов самой организации, прежде всего финансовых, что, в свою очередь, становится дополнительным средством давления при выработке ее позиции.
Все вышеперечисленное позволяет говорить о складывании концепции гуманитарной интервенции в условиях ограничения государственного суверенитета22. Однако на практике эта интервенция лишь номинально может считаться гуманитарной. Фактически очень трудно отличить методы этой интервенции от чисто военного вторжения с вполне конкретными военными целями ослабления и даже устранения противника.
Таким образом, югославский кризис выявляет подспудную трансформацию основных понятий и всей системы международного права, ее относительное бездействие и блокирование применения его норм. События же вокруг югославского кризиса и его урегулирования показывают борьбу двух тенденций - попытку окончательного закрепления этой трансформации, с одной стороны, и восстановления функционирования в полном объеме, но уже в другой системе государств. Что касается первой тенденции, то мы наблюдаем сейчас процесс подгона всего комплекса существующего международного права под изменившиеся глобальные реалии путем расширенного толкования общепризнанных понятий. Это связано с тем, что определенным изменениям подверглись сами внутренние связи системы международных отношений, что было обусловлено качественными метаморфозами ее структурных элементов. Роль последних изначально была настолько велика, что их изменение привело к качественной трансформации самой системы и даже к ее частичному разрушению и возникновению чего-то нового и еще неуравновешенного. В пользу этого тезиса свидетельствует изменение расстановки сил в мире с прекращением действия Варшавского договора, с распадом СССР как лидера социалистического мира и с распадом СФРЮ как одного из лидеров Движения неприсоединения.
Наряду с трансформацией системы международных отношений можно говорить об изменении семантики базовых терминов, которые описывают эту систему. Понятия государства, государственного суверенитета, интервенции, которая приобретает в последние годы гуманитарно-моральный компонент для своего оправдания, основополагающие принципы системы и иерархии международных организаций подвергаются новому "прочтению" для обоснования совершенно конкретной политики крупнейших государств мира по отношению ко всем остальным участникам межгосударственных отношений, особенно в конфликтных ситуациях23. Таким образом, утрачивается базовый параметр этих отношений - равноправие их субъектов при выработке и принятии решений в международных процессах. Можно предположить, что сама идея существования и функционирования международного права как кодекса, обязательного для соблюдения всеми участниками международных отношений, подвергается серьезному испытанию. По крайней мере, рядом государств нормы международного права соблюдаются лишь в тех случаях, когда это совпадает с их внешнеполитическими целями и применяемыми для их достижения методами. Примером может служить использование НАТО в ходе операции против СРЮ в марте-июне 1999 г. запрещенных Международной конвенцией о негуманном оружии от 10 октября 1980 г. видов оружия типа кассетных бомб и авиационных бомб замедленного действия, в том числе и содержащих обедненный уран24.
К сожалению, события на Балканах не позволяют пока говорить об окончательном урегулировании югославского кризиса. Несмотря на то, что выход из него в виде образования независимых государств из бывших союзных республик, который представлялся единственным десять лет назад, достигнут, он не принес умиротворения в этот многонациональный регион. Союзная Республика Югославия продолжает оставаться федеративным государством, в котором, к сожалению, еще достаточно почвы для проявления сепаратизма, особенно учитывая те социально-экономические потрясения, которые пережила страна за последние десять лет. Любая проблема во взаимоотношениях между центром и федеральными единицами уже малой Югославии также может легко превратиться в межнациональные противоречия, способные похоронить югославянский идеал окончательно. Также подобные проблемы могут перерасти из внутригосударственных в межгосударственные, особенно если местным элитам удастся заручиться в своих взаимоотношениях с центром внешней поддержкой. Подобный негативный сценарий развития событий, к сожалению, не невозможен, учитывая события 1998-1999 гг. вокруг Косово.

< Назад   Вперед >
Содержание