3.2. Изменение роли государств в обеспечении национальной безопасности в условиях глобализации
В результате военно-силовое противоборство государств и складывающаяся на его основе международная иерархия стали в меньшей степени определять отношения господства-подчинения участников мировой политики, чем в период холодной войны. Эти отношения все больше попадают в зависимость от уровня экономического развития национальных государств, а также от иерархии, обусловленной неравенством и множественностью государственных и негосударственных участников мировой экономики. «Если в прежней системе государств, — указывает известный американский специалист в области международных отношений Дж. Розенау, — отношения власти на глобальном уровне в значительной степени базировались на военном потенциале, то сегодня источники власти более диверсифицированы, связи между различными властными структурами усложнены, а акторы располагают возможностями добиваться своих целей различными способами… При высоком уровне международной взаимозависимости линии противостояния между возможными противниками становятся все менее четкими, а на передний план выходят соображения экономической, а не военной безопасности» .
Наряду с процессом глобализации экономических рынков на протяжении последних десятилетий активно идет процесс глобализации рынков политических, что выражается в расширении круга экономических субъектов, на запросы которых вынуждены реагировать как национальные правительства, так и международные экономические организации. Как следствие, функционирование политических рынков является мощным ограничителем государственного суверенитета .
Крайним выражением рассматриваемого феномена является парадокс бессилия политиков, заключающийся в ограничении государственного суверенитета функционированием политических рынков. Дело в том, что при принятии решений национальные правительства вынуждены находить баланс между различными (нередко противоречащими друг другу) запросами экономических субъектов и строго придерживаться политического курса, выгодного поддерживающим их силам, отказываясь от реализации собственных политических приоритетов.
Ярким примером «вторжения» на национальные политические рынки новых субъектов, влияющих на принятие государственных решений, может служить процесс экспансии транснациональных корпораций (ТНК) и финансовых институтов, связанный с интенсификацией движения прямых иностранных инвестиций. Крупнейшие из них обладают огромными экономическими ресурсами, дающими им преимущества в этом отношении не только перед малыми государствами, но нередко и перед средними и даже великими державами. Усиление влияния глобальных корпораций сопровождается снижением контроля со стороны суверенных государств над мировой экономикой и распределением ресурсов. Следовательно, на соперничество государственных интересов накладывается влияние негосударственных акторов и таких политических сил, как рынки, рыночные операторы, за которыми стоят негосударственные власти . Определенный вклад в размывание границ вносит средний и мелкий бизнес. По словам М. М. Лебедевой, «в настоящее время примерно каждое третье предприятие среднего и малого бизнеса США и каждое седьмое Японии работает на транснациональном уровне. Выход за пределы национальных границ позволяет им расширить возможности бизнеса, сократить те или иные издержки, диверсифицировать бизнес и т. п.» .
Многие авторы обращают внимание на то, что нынешние государства зачастую неэффективно действуют в экономической, социальной, военной, дипломатической, культурной, правоохранительной, природоохранной и многих других сферах. Наряду с ними к решению этих вопросов активно подключаются межправительственные и негосударственные организации, а также различного рода движения. Во многих странах происходит осознанное ослабление государственной защиты граждан. Одновременно наблюдается рост охранных структур, обеспечивающих безопасность на частном уровне. По некоторым данным, в США их бюджет в три раза превышает бюджет правоохранительных органов на национальном уровне и уровне штатов .
В связи с этим говорится об утрате государством ряда своих полномочий, ограничении суверенитета и даже об исчезновении государства как такового в том виде, в котором мы привыкли его видеть. «Государства, — отмечает Иммануил Валлерстайн, — захлестывают требования безопасности и благосостояния, которые они политически не в силах удовлетворить. Результатом становится постоянная приватизация безопасности и благосостояния, что движет нас в направлении, отличном от того, которым мы двигались 500 лет» .
Классическое национальное государство все менее является основным уровнем выражения политической воли граждан, их гражданской идентичности и лояльности. Один из признанных лидеров антиглобализма, американский политик и общественный деятель Линдон Ларуш утверждает, что «если раньше 80 % выживания и экономической безопасности страны обеспечивалось внутренней стабильностью государства, то в эпоху глобализации это соотношение меняется в обратную сторону» . Неудивительно, что эрозия государственной функции защиты граждан побуждает людей отождествлять себя как с субнациональными, так и транснациональными группами .
На наших глазах «Европа наций» превращается в «Европу регионов». Некоторые исследователи заговорили о «детерриторизации», или о «конце территорий», чтобы подчеркнуть обесценивание национального государственного правительства. В связи с этим С. Хантингтон говорит о феномене расширения идентичности в результате все более частого взаимодействия представителей одного народа с людьми иных культур и цивилизаций. Наиболее отчетливо это проявилось в Европе, где идентичность шотландцев, ломбардов, каталонцев и прочих национальных меньшинств «вырастает» из идентичности европейской .
Более того, в последние десятилетия XX в. происходила нарастающая денационализация элит во многих странах мира, в том числе в США. Возникновение глобальной экономики и утверждение на мировых рынках ТНК, «равно как и представившаяся возможность формировать наднациональные альянсы в поддержку тех или иных реформ (движения за права женщин, за охрану окружающей среды, за права человека, за запрещение противопехотных мин, за запрет стрелкового оружия) привили многим элитам вкус к космополитической идентичности и существенно принизили для них важность идентичностей национальных» . В частности, дух «денационализации» поразил американскую элиту — бизнесменов, финансистов, интеллектуалов, «синих воротничков» и даже государственных чиновников. Поскольку же рядовые американцы не разделяют этой идеологии, пропасть между ними и транснациональной элитой, контролирующей силу, богатство и знание, становится все шире; «пожалуй, величайшим сюрпризом будет, если США и в 2025 г. останутся той же страной, какой были в 2000 г.; а вот если Штаты превратятся в совершенно другую страну (или несколько стран) с совершенно иной государственной концепцией и национальной идентичностью, в этом не окажется ничего удивительного» .
Об этом же говорят и российские авторы. Так, по словам заведующего кафедрой международных политических процессов факультета философии и политологии СПбГУ В. Ачкасова, роль российской элиты как институализирующего, стабилизирующего и интегрирующего фактора и одновременно «двигателя» перемен в нынешней ситуации тоже чрезвычайно трудна и противоречива: «С одной стороны, перед ней стоит задача создания эффективной национальной рыночной экономики, с другой — открытие ее и включение в глобальный рынок, в рамках которого доминируют другие экономические акторы. С одной стороны, по-прежнему стоит задача построения российского национального государства — сильного и независимого, с другой стороны, включение в процессы глобализации, вступление в наднациональные международные организации, действие которых неизбежно распространяется и на территорию России, ограничивая ее национальный суверенитет»