3.2.3. Правовые и культурные доминанты

Ключевой предпосылкой поступательного цивилизационного развития является социальная безопасность, которая непосредственно связана с обеспечением правопорядка. Юридические нормы, принятые в государстве, всегда отражают определенный компромисс между правосознанием народа (обычаем) и волей властвующей элиты (интересом). Пренебрежение первым в угоду второму делает соблюдение писанного закона основной массой граждан проблематичным.

К сожалению, именно такая ситуация сложилась в России, где на протяжении последних восьмидесяти с лишним лет царит настоящий правовой произвол, а стабильность достигается, главным образом, с помощью силовых мер или угрозы их применения. Ленинские коммунистические декреты, сталинские партийно-правительственные постановления и указы, брежневское «телефонное право», наконец, ельцинское «келейно-семейное» правление мало считались с исторически сложившимися в Российской империи формами местного законотворчества и законопослушания.

Как следствие, страна вступила в третье тысячелетие, заявив о приверженности заимствованной извне концепции «прав человека». Однако, взятая в отрыве от соответствующего материального обеспечения (у подавляющего большинства людей нет возможности нанять адвоката, уплатить судебную пошлину для рассмотрения иска, а следственные органы не в состоянии оградить свидетеля от мести подозреваемых или их сообщников и т.д.), она превратилась в фикцию, точнее, в жупел, используемый ангажированными политиками в борьбе за власть.

Кроме того, эта концепция сама по себе внутренне противоречива, поскольку для того, чтобы покарать посягнувшего на чье-то «право» надо: 1) доказать сам факт правонарушения; 2) квалифицированно соотнести его с той или иной статьей уголовного или гражданского кодексов; 3) определить степень юридической ответственности и назначить наказание. Отсюда колоссальный объем нормативных актов, комментариев, разъяснений, которые, по идее, должны отобразить все невероятное разнообразие реальной жизни.

В итоге, правоохранительная сфера оказывается перегруженной информацией, ее работники вынуждены действовать формально-избирательно, что обрекает суды на неизбежные ошибки – репрессирование невиновных и освобождение из-под стражи преступников. Те, кого приговорили к заключению проходят исчерпывающий курс криминальной «науки» в тюрьмах и лагерях, где они отнюдь не исправляются и не перевоспитываются. Многие выходят на волю опозоренными, озлобленными и принимаются за старое. К тому же, урон, нанесенный потерпевшим, компенсируется редко, огромные затраты на судопроизводство не возмещаются и ложатся тяжелым бременем на плечи налогоплательщиков.

Между тем, «свобода» есть категория социально-психологическая. Ради нее добровольно идут на тяготы и лишения, а иногда и на смерть. И коль скоро она относится к сфере духовного переживания, а не бытового состояния, то в основе ее лежит нравственное начало. Твердые моральные установки являются очень эффективным способом самоуправления, ибо они задают четкую ответную реакцию на изменение внешних условий с целью адаптации группы при сохранении ее целостности и отторжении деструктивно настроенных эгоистов.



• Путь к подлинной свободе, понимаемой как осознанная необходимость выбора, а не к мнимой, стремящейся эту необходимость преодолеть, способен указать своим членам только одухотворенный социум.



• Евразийская альтернатива исходит из утверждения приоритета «прав народов» или, если угодно, «прав общин». Именно народ и общность, а не отдельно взятый индивид выступают главными юридическими субъектами. Личность же целиком ответственна перед согражданами и степень независимости ее волеизъявления должна определяться тем, что называется «справедливостью».



Новая совершенная континентальная государственность может быть выстроена только «снизу – вверх», а не наоборот. Она непременно должна вобрать в себя весь позитивный социальный опыт предшествующих поколений, благодаря которому, собственно, и продолжается человеческий род.

Долгое время носителем религиозных и гуманистических традиций евразийских культур была именно община, хотя называлась она по-разному: «марка» - у западноевропейцев, «умма» - у мусульман, «мiр» - у славян. Внутри этих образований при неизменности нравственных принципов постоянно происходили рекомбинации собственности и представлений об окружающей действительности. Русская пословица: «Что ни город, то и норов, что ни деревня, то и обычай» - хорошо иллюстрирует этот тезис.

Расхожее мнение о реакционном характере общины и необходимости ее насильственного разрушения создали революционные демократы, которым для того, чтобы прийти к власти требовалось спровоцировать катастрофу. Но как только жизнь возвращалась в нормальное русло, происходило возрождение привычного и доказавшего свою результативность общежития, в форме фермерских кооперативов (Европа), колхозов (Россия) или мошавов-киббуцев (Израиль). Индустриализация с сопутствующей ей урбанизацией также не ликвидировали, а лишь видоизменили формы коллективного бытия. Муниципальные советы, кондоминиумы, практика «пожизненного найма» на предприятиях, становящихся как бы одной большой семьей (Япония) – все это реалии сегодняшнего дня в тех странах, которые добились процветания.

Конкуренция при всех ее разрекламированных плюсах имеет один очень существенный минус – она разрушает элементы взаимного доверия и задачи, требующие согласованных действий, оказываются невыполнимыми. Поэтому нужна «ассоциативная атмосфера», «большая команда», обладающая мощным «социальным капиталом» - привычкой к взаимопомощи в достижении совместных целей .

Становление вариабельной паневразийской юридической модели, способной функционировать в различных конфессиональных, цивилизационных, этнических и прочих координатах, возможно на основе обращения «к истокам», что в условиях глобализации означает творческое переосмысление идеи общинности или соборности.



• Представляется разумной разработка и внедрение в деятельность правоохранительных органов: прокуратуры, полиции, налоговиков - теории «возвратного права», нацеленной на выявление и доказательство факта и величины причиненного ущерба и его последующего возмещения пострадавшему . Если виновным не удается собрать необходимую сумму, то они препровождаются в «зоны ускоренного заработка» (спецпоселения), где в соответствии с приобретенной профессией и навыками трудятся до тех пор, пока не покроют все убытки.



Это существенно удешевит, ускорит и универсализирует процедуру дознания, устранит возможность лавирования и использования «прорех» в законодательстве. Изолироваться будут только психически ненормальные, рецидивисты и маньяки. Пенитенциарные учреждения перестанут воспроизводить преступность, ее уровень снизится, исчезнет вандализм. Повысится юридическая грамотность и гражданская активность населения, ведь простое правило «за все надо платить» способен усвоить и ребенок. Для недобросовестных и нечестных чиновников начальственные должности лишатся привлекательности, потому что злоупотребление властью ради корысти уже не останется безнаказанным. Потеряют значение демарши, митинги, пикеты. Протестная энергия канализируется в созидательное русло.

Оздоровление общества коснется и социо-культурной среды, которая есть производное от мироощущения и мировоззрения. Не секрет, что кризис «государственного социализма» в России и некоторых других странах вызвал распространение пессимистических и нигилистических настроений, но он же инициировал и поиски новой жизнеутвержающей культурологической парадигмы. Пытаться предсказывать, а тем более диктовать конкретные формы ее проявления вряд ли оправданно. Думается, что в ней найдет применение вся палитра научных и художественных методов и приемов. Однако, очень важно очертить те идеологические рамки, в которых философия, искусство, литература будут служить обоснованием евразийского союза.

Ряд мыслителей, например, К.Ясперс (1883-1969), скептически относились к самой возможности взаимопонимания людей, принадлежащих к различным цивилизациям и этносам. Они признавали лишь единство их экзистенции или личностного существования, неотвратимо заканчивающегося смертью. В соответствии с этой логикой, настоящей подлинностью (неразделимостью) обладает исключительно потустороннее бытие – вакуум, бездна, царство Люцифера , а жизнь - не более чем иллюзия. А раз так, то жалость и любовь абсурдны, поскольку достойного их объекта в природе нет (кроме самого Князя тьмы). Подобное миропонимание рождает следующие человеческие типы: 1) «случайного гостя», отстраненно взирающего на мир и холодно препарирующего его; 2) «завоевателя», подчиняющего остальных людей своей воле при помощи явного и скрытого насилия; 3) «судьи», располагающего собственным алиби по отношению ко всему, что творит он сам и что совершается вокруг.

Паневразийскому сознанию чужды эти негативные поведенческие модели. Оно должно стремиться к утверждению причастности к окружающему, но не в абстрактно-глобалистском, универсально-космическом смысле, а в непосредственно-гуманистическом измерении, выраженном через привязанность к родным и друзьям, соседям, коллегам по работе, соотечественникам и современникам. Ему подобает чувство тревоги и ответственности за происходящее, признание ошибок и прегрешений.

Сущность человека – в обуревающих его противоречиях, преодолевая которые он либо развивается, либо деградирует. И задача культуры заключается в том, чтобы символически-образно объединить позитивные веру и знания, опыт и интеллект и сделать их доступным средством, приближающим людей к моральному абсолюту: божественным заповедям (для религиозных натур) или категорическому императиву И.Канта (для атеистов) . Конечно, каждая нация идет к этой цели своей дорогой. Но путеводной нитью являются идеи самопожертвования и самоотречения во имя ближних, преданного служения обществу и государству, зафиксированные в христианстве, исламе, конфуцианстве, синтоизме и т.д.

Общность идеологических установок чрезвычайно важна, так как только с ее помощью достигается «одинаковость» восприятия проблем участниками социального взаимодействия, что облегчает связь и обмен информацией между ними. Поэтому деидеологизация в принципе невозможна, а тот, кто провозглашает данный лозунг, фактически объявляет обществу войну. Причем, в отличие от политической борьбы, которая ведется за преобладание и относительно редко заканчивается устранением побежденного, культуртрегерство направлено на духовное уничтожение оппонента, что рано или поздно приводит и к его физической гибели. Защититься от этого можно посредством цензуры, но не как института, а как свода постулатов, несоответствие которым закрывает произведению доступ к читателю, зрителю или слушателю.

В любом творении, претендующим на евразийский и мировой статус, должна быть проведена четкая грань между добром и злом, пороком и добродетелью, благородством и низостью. Культура призвана оттеснять и замещать архаические импульсы поведения - страх, деперсонифицированную агрессию, фетишизм, во всяком случае, не потворствовать им.

Значит ли это, что нельзя показывать в кино сцены насилия: убийства и проч.? Вовсе нет, ведь они тоже часть нашей жизни. Но если главный герой - вызывающий симпатию садист (удовлетворение извращенных инстинктов), грабитель (мне нужны деньги, и я ни перед чем не остановлюсь) или мститель (присвоение индивидом функции правосудия), то такой фильм вреден для здоровья. Напротив, казнь преступника, на счету которого множество жертв (самосохранение общества), дуэль (защита чести и достоинства в равном поединке), война (уничтожение врагов, стремящихся уничтожить тебя, твоих близких и твою страну) – сюжеты, достойные экранизации.

Талантливый или гениальный художник не довольствуется «промежуточным результатом» в виде, например, комфорта или бегства от скуки. Он старается приблизиться к священной истине, открывающейся ему в единственно возможной диалектической картине мира, знаково выраженной в чудесной личностной истории (А.Ф.Лосев). Народы, способные рождать таких творцов, никогда не превратятся в «этнографический материал» для экспериментов

< Назад   Вперед >
Содержание