Межгосударственные конфликты
Вопрос о том, кому принадлежит малонаселенная территория Западной Сахары с громадными запасами фосфатов и богатым промысловой рыбой океаническим шельфом, великолепно иллюстрирует проблему двойных стандартов ООН и мировой политической элиты. Вокруг этой территории, которая на протяжении нескольких десятилетий оккупирована Марокко и активно заселяется марокканскими колонистами, сложился своеобразный статус кво. Партизаны сахрави из Фронта ПОЛИСАРИО, при поддержке Алжира базируясь на его территории, заставили Мавританию, которая первоначально претендовала на участие в разделе освобождаемой Испанией колонии, отказаться от этих намерений. Непрерывно атакуя марокканские войска и колонистов, они заставили королевство возвести на оккупированной территории цепь укреплений, к западу от которой правит Марокко, а к востоку – власти не существует. Эта часть Западной Сахары полностью открыта для марокканской армии, западных военных, партизан сахрави, наркоторговцев, террористов, контрабандистов и перевозчиков африканских нелегалов, пытающихся через Марокко попасть в Европу. Предсказуемый провал референдума о будущем Западной Сахары, который пыталась организовать ООН, подчеркнул слабую результативность ее миротворческой деятельности. Освобождение спустя четверть века пребывания в плену у сахрави марокканских военнослужащих, захваченных в период эскалации конфликта, могло быть достигнуто значительно ранее, если бы средства, затраченные на Миссию ООН по Западной Сахаре могли быть использованы для их выкупа. Лишь в настоящее время суммы, запрашиваемые «Аль Каидой Магриба» и другими исламистскими группировками Сахары и Сахеля за захватываемых ими для получения выкупа пленников, достигли десятков миллионов долларов, в которые обходится работа ООН.
В настоящее время проблема Западной Сахары – нерешаема. Марокко не готово дискутировать вопрос создания на его территории независимого государства и может согласиться лишь на предоставление Западной Сахаре автономии, сохраняя в неприкосновенности свое военное присутствие, контроль над экономикой и системой безопасности, а также марокканское этническое большинство, сформированное за счет колонизации. Сахрави готовы продолжать борьбу, тем более что положение их в системе региональных сдержек и противовесов достаточно устойчиво: они оттягивают на юг, в Сахару, значительную часть марокканской армии, ослабляя ее присутствие на мароккано алжирской границе в районе побережья. Иррегулярные подразделения сахрави представляют собой постоянно действующий на стороне Алжира военно политический фактор. В этом качестве они могут рассчитывать на постоянную поддержку соперничающей с марокканской монархией алжирской военной хунты, тем более что военное воздействие извне на Марокко или Алжир, обладающих многочисленными профессиональными армиями, практически исключено. Изначальная марксистская ориентация Фронта ПОЛИСАРИО не оставила ему пространства для маневров на Западе и в исламских монархиях Залива, которые заинтересованы в марокканской армии и стабильности на территории королевства. При этом поддержка сахрави со стороны Алжира, оставшегося последним светским режимом Магриба, противостоящим радикальным исламистам, может быть только пассивной. В настоящее время эта страна не может позволить себе обострения отношений с Марокко, которое в случае военного конфликта поддержат Запад и монархии арабского мира – тем более что механизм их совместных действий в Южном Средиземноморье отлажен в Ливии.
Современная Эфиопия – страна, чья внешняя политика в соответствии с ее географическим положением и историей балансирует между Африкой и Большим Ближним Востоком. На протяжении всего ХХ века она была империей, которая боролась за свою независимость и целостность вначале с Италией, а затем с соседями – бывшими британскими и итальянскими колониями и собственными мятежными провинциями, восстания в которых поддерживались с территории Сомали, Судана и Джибути, периодически переходя в наступление. В итоге ее бывшая автономия Эритрея получила независимость, отрезав Эфиопию от моря. Мусульманский Огаден остался под управлением Аддис Абебы. Сомали распалось на множество независимых анклавов, часть которых попала под управление исламистов. Выбить отряды Союза исламских судов из сомалийской столицы Могадишо удалось только после эфиопской интервенции, совершенной при поддержке Запада, с постепенной заменой воинских подразделений «исторического противника» Сомали на армии таких стран Африканского союза, как Уганда и Бурунди. Существенными успехами Эфиопии на дипломатическом фронте в 2011 г. стали падение режимов Каддафи и Мубарака, а также раскол Судана. Ослабление Каира и Хартума позволило властям Аддис Абебы без оглядки на них пересмотреть в свою пользу и пользу своих соседей договор о распределении вод Нила, отдававший львиную долю стока Египту и Судану. Как следствие в отсутствие военной опасности с севера строительство гидроузлов на верховьях этой реки может быть реализовано в любое время. Южный Судан пока «держит нейтралитет» в водной войне, однако мало сомнений в том, что Джуба с опорой на Запад, Китай и африканских соседей не упустит своего шанса примкнуть к участию в транснациональном энергетическом консорциуме, снабжающем электроэнергией добрую половину континента.
Напряженные отношения Эфиопии с Эритреей и сомалийскими анклавами, часть которых склонна использовать ее в противостоянии с соседями, исламистами или пиратами, а другая видит в этой стране врага, осложняют ситуацию на Африканском Роге. Единственными морскими воротами Эфиопии, которая в прочих отношениях является региональной сверхдержавой, остается порт Джибути, прикрываемый от вторжений извне западными военными контингентами. Сохраняя с Россией прочные отношения, Эфиопия все больше углубляет их с Западом. Для последнего она является единственной страной региона, армия которой может, в случае необходимости, проводить масштабные операции на исламской периферии Африканского Рога. Существенно, что операции эти не могут носить долговременный характер. Присутствие эфиопских войск в Сомали и тем более Эритрее на постоянной основе полностью исключено. Это оставляет широкие возможности для долговременной активности в Сомали пиратских группировок и радикальных исламистов, враждующих между собой или заключающих тактические союзы в зависимости от политической конъюнктуры. Особой темой являются беженцы и перемещенные лица, миллионы которых находятся в регионе за пределами мест постоянного проживания на грани голодной смерти, усугубляемой эпидемиями и засухой 2011 г. Лагеря беженцев являются центрами вербовки исламистов, очагами криминальной деятельности и коррупции, в том числе вокруг распределения гуманитарной помощи. Занимающиеся ею международные организации практически бессильны пресечь эти процессы, тем более что в регионе сосредоточены крупнейшие лагеря беженцев планеты: только к северу от столицы Кении Найроби сосредоточено более 400 тысяч сомалийцев. На протяжении ближайших десятилетий границы Эфиопии с соседними странами будут прозрачными для военизированных группировок, террористов и беженцев, причем границы с Эритреей и находящимся в состоянии анархии Сомали будут границами войны.
Государство Израиль выделяется на фоне всех прочих стран региона, входя в узкий круг развитых стран и отличаясь военным потенциалом, который позволяет ему вести войну на нескольких фронтах даже без учета ядерного оружия. Развитие «мирного процесса» и попытка завершить конфликты с арабскими странами, включая вывод израильских войск и эвакуацию поселений с Синайского полуострова и из сектора Газа, а также эвакуацию израильского ЦАХАЛа из Южного Ливана, привели не к миру, а к укреплению радикалов. Это относится и к Египту, потерявшему после свержения Хосни Мубарака контроль над Синаем, и Иордании, где власть Хашимитов ослабляется за счет усиления «Братьев мусульман». Ситуация еще хуже в Газе, где победил ХАМАС, и Ливане, власть в котором де факто захватила «Хизболла». Надежды на создание рядом с Израилем демилитаризованного палестинского государства оказались несостоятельными: клептократический режим ФАТХ в Рамалле является для него источником наибольших проблем во внешней политике. Обращение Абу Мазена в ООН в сентябре 2011 г. с требованием предоставления Палестине полноправного членства в этой организации, спровоцировало беспрецедентное давление на Израиль, в том числе со стороны его традиционных союзников. Фактическое прекращение после погрома работы посольства Израиля в Каире и призывы к изгнанию израильской дипломатической миссии из Иордании, снижение до минимального уровня отношений с Турцией и нарастание противостояния с Ираном свидетельствуют о неизбежности региональной войны, в которой Израилю придется сражаться за свое существование, не имея союзников. Об этом же говорит рост агрессивности монархий Залива и Лиги арабских государств по мере падения светских арабских режимов, поддерживавших борьбу с терроризмом и политическим исламом. Произошедший ранее разрыв дипломатических отношений с Мавританией и сворачивание торговых отношений со всеми странами арабского мира, которые в 90 е годы установили их с Иерусалимом, а также нарастающее военно террористическое давление со стороны Ливана и Газы убедительно доказывают, что Израиль сохранил в исламском мире единственную роль – объединяющего фактора и всеобщего врага. Израиль вынужден перестраивать свою оборонную концепцию с учетом того, что против него впервые в истории одновременно могут выступить Иран, Турция и Египет. Кроме того, с учетом возможного конфликта с Турцией из за добычи газа на израильском шельфе в Средиземном море Израилю придется найти способ нейтрализации мощного турецкого флота.
Противостоящие друг другу на БСВ суннитский военно политический блок, на лидерство в котором, при поддержке Саудовской Аравии, претендует Турция, и шиитский альянс во главе с Ираном в равной мере заинтересованы в том, чтобы первой целью для атаки – возможно объединенной, стал Израиль, и лишь потом они решали спорные вопросы между собой. При этом и Анкара с Эр Риядом, и Тегеран полагают, что смогут, разыграв палестинскую карту, нейтрализовать или заставить воздержаться от вмешательства в конфликт Запад, использовать пятую колонну из левых партий и местных арабов в самом Израиле и подставить под удар соперника, сохранив собственные силы. Усиление в регионе политического ислама, включая его радикальные структуры, обесценивает как мирные договора Израиля с Египтом и Иорданией, так и посредничество США и ЕС в попытке избежать конфликтов на межгосударственном уровне: провокации на границах Израиля рассчитаны как раз на втягивание в конфликт с ним под давлением «улицы» армий стран соседей.
Парадоксальным образом свержение не только дружественных, но и таких враждебных режимов в регионе, как сирийский, противоречит интересам Израиля. Как показали последствия мирового экономического кризиса, который Израиль прошел значительно лучше США и стран ЕС, а также «арабской весны», обанкротившей западных инвесторов в затронутых ей странах, но миновавшей Израиль, отношения которого с ними были минимальны, региональная изоляция этой страны является скорее плюсом, чем минусом. Единственным существенным фактором для израильской экономики является неизбежное в ближайшем будущем сворачивание сотрудничества с Турцией.
Предсказывать, как именно будет развиваться конфликтная ситуация на БСВ, когда и в какой мере она затронет Израиль и каким будет ответ этого государства на внешние вызовы, чрезвычайно сложно, поскольку это будет в большой мере зависеть от того, на что будет готово в противостоянии с противниками руководство самого Израиля. Если оно вернется к стандартам первых десятилетий существования страны, это будет означать сворачивание «процесса Осло», возвращение контроля над территориями, управляемыми ПНА и ХАМАСом, и начало формирования на них местной власти, сориентированной на сотрудничество с Израилем, – процесс, занимающий два три десятилетия. В случае разрыва Египтом кемп дэвидского договора и столкновения с Израилем оптимальным для того является возвращение контроля над западным Синаем – до горных проходов, что не делает менее важным обустройство современной израильско египетской границы на Синае электронным забором, предотвращающим нелегальную эмиграцию в Израиль беженцев из Африки. Падение Асада в Сирии сводит к нулю вероятность переговоров о возвращении ей Голанских высот и делает возможным масштабную «зачистку» «Хизболлы» в Ливане – без возвращения израильского контроля над «зоной безопасности» в Южном Ливане. В случае распада Сирии не исключен союз Израиля с какими либо из территориальных структур, которые могут возникнуть на ее месте, – как вероятен он в условиях резкого охлаждения отношений с Турцией, с иракским Курдистаном. Это же касается Азербайджана (в скрытой форме), Кипра, Греции и других Балканских государств, опасающихся усиления Анкары. В новую внешнюю политику Израиля вписывается поддержка курдов (но не террористов РПК) и сотрудничество с Арменией и ее диаспорой по вопросу признания геноцида армян. В то же время влияние, которым пользуется в Армении Иран, не оставляет места для широкого военно технического сотрудничества Израиля с этой страной.
Резкое ухудшение отношений с Израилем, участие в операции в Ливии и обострение отношений с Сирией, совместная с Ираном военная кампания против боевиков в иракском Курдистане, ультиматумы ЕС по кипрской проблеме и создание военно морской группировки в Восточном Средиземноморье летом – осенью 2011 г. обозначили рубеж в турецкой военно политической доктрине. Пересекая его, Турция приступила к отстраиванию системы своего доминирования в той зоне национальных интересов, которую руководство этой страны полагает необходимой для создания «новой Османской империи». До этого на протяжении десятилетий турецкая политика могла быть охарактеризована как активная оборона. Сегодня – это политика наступательная и последовательно агрессивная. Разумеется, Турция не раз угрожала Сирии в случае локальных конфликтов из за водных ресурсов или намеков Дамаска на сирийскую принадлежность Хатая. Была на грани войны с Грецией, членом НАТО из за проблем судоходства в акватории находящихся у турецкого побережья греческих островов. Вводила войска в Северный Ирак после очередных атак курдских боевиков на турецкие населенные пункты, полицейские посты и военные гарнизоны. Конфликтовала с Болгарией из за притеснения местных турок. Однако даже оккупация Северного Кипра – наиболее масштабная и долговременная военная акция Турции после Второй мировой войны, произошла только после попытки совершения там государственного переворота, в случае успеха которого Кипр мог быть присоединен к Греции с неизбежными необратимыми последствиями этого для турок киприотов.
Внешнеполитическая риторика Анкары становится откровенно великодержавной и шовинистической. Военно политическое наступление на всех фронтах, которое она ведет, напоминает реваншизм Берлина 30 х годов ХХ века. Это сходство становится разительным, если проанализировать обращенные к европейской турецкой диаспоре заявления лидеров страны, словно списанные с текстов фюрера немецкого народа о «Фатерланде». Пантюркистская агитация в «этнически близких» странах и регионах напоминает о действиях Третьего рейха в Силезии, Судетах, Эльзасе, Лотарингии и Скандинавских странах. Разумеется, всякие параллели верны до определенного предела, однако баланс сил на турецких границах и складывающееся сотрудничество соперничество исламских геополитических блоков чрезвычайно напоминают конец 30 х годов в Европе. Конечно, Эрдоган и Ахмади Нежад не копируют Сталина и Гитлера, ведут свои страны схожим с их европейскими предшественниками курсом по собственным причинам и обстоятельствам, и многие из этих обстоятельств объективны. Однако милитаристский популизм, возведенный в ранг государственного приоритета, имеет свои законы. Вопрос не в том, будет ли Турция вовлечена в региональные конфликты различной интенсивности, но лишь в том, когда и в какой очередности это произойдет. Самым существенным во всем этом, однако, является успешная координация военных операций Турции и Ирана против курдских боевиков в Ираке – своеобразный ближневосточный «пакт Молотова – Риббентропа». Не исключено, что он сможет стать репетицией совместных действий Анкары и Тегерана против Израиля, которые оттянут их неизбежный конфликт из за столкновения интересов в Сирии, Ливане и том же Ираке.
Новый виток конфликта вокруг Кипра, связанный с намерениями Никосии добывать газ на шельфе острова, исключает возможность достижения национального примирения и объединения страны. Нагнетание обстановки по инициативе Анкары произошло после оценки турецкими экспертами запасов газа в Восточном Средиземноморье ($ 7 триллионов) как достаточных для ведения войны. Контроль над Северным Кипром дает ей не только доступ к этим запасам, но и плацдарм за пределами собственных границ, который может быть использован для продвижения турецких интересов в Леванте и Северной Африке. Прекращение турецкой оккупации Северного Кипра в настоящее время исключено, любые попытки мирового сообщества добиться этого вызовут силовую реакцию. Именно из за заметного роста внешнеполитической агрессивности Турции Греция, мотивируя свои действия необходимостью пресечения потока нелегальных эмигрантов, прибывающих на ее территорию с турецкой стороны, обустроила свою границу с этой страной линией обороны, возводя на всей ее протяженности укрепления, в состав которых входит противотанковый ров.
Единственные границы Ирана, которые можно считать спокойными, – это границы с Турцией и республиками бывшего СССР. Разумеется, существуют противоречия на Каспии, однако до прямого столкновения интересов Азербайджана, Казахстана и России с Ираном далеко, и силовой сценарий противостояния в настоящее время маловероятен. Ситуация с Турцией не столь однозначна. Анкара и Тегеран сотрудничают друг с другом по многим направлениям, в том числе в борьбе с курдскими боевиками в Ираке. Они в равной мере заинтересованы в организации транзита иранских углеводородов через турецкую территорию в Европу. В то же время размещение в Турции американской системы противоракетной обороны, включая радар, контролирующий воздушное пространство Ирана, является для этой страны серьезной угрозой и доказательством готовности Эрдогана к любому исходу возможного регионального противостояния, в котором его страна будет защищать только собственные интересы. Мгновенный переход Турции от союза с Израилем, добрососедских отношений с Сирией и дружественных с Ливией к враждебным со всеми этими странами свидетельствует о возможности такого же изменения курса в отношении Ирана. Серьезной угрозой безопасности Исламской республики служит нарастающее давление племен – в первую очередь белуджских, со стороны Афганистана и Пакистана. На восточной границе Ирана Корпус стражей исламской революции противостоит террористам, сепаратистам и наркоторговцам – часто в лице одних и тех же группировок. Эти конфликты не приводят к противостоянию с Афганистаном или Пакистаном на государственном уровне – настоящий кризис в иранской внешней политике связан с отношениями ИРИ с Израилем и арабским миром.
Конфликт с Иерусалимом – результат сознательного выбора руководства страны в небезуспешной попытке превратить Тегеран в идеологический и духовный центр не только шиитского, но и всего исламского мира. Эта тема десятилетиями эксплуатировалась лидерами арабских стран, а в начале второго десятилетия XXI века – политическим руководством Турции, однако именно ирано израильский конфликт имеет все шансы перерасти в региональную войну, поскольку для ИРИ отношения с США, в отличие от Турции и арабского мира, не являются сдерживающим фактором. Жесткая антиизраильская риторика президента Ахмади Нежада в отношении Израиля вышла далеко за рамки политических деклараций его предшественников и дополнилась прямой поддержкой противостоящих Иерусалиму военно политических группировок и политических движений по всему миру.
Несмотря на неформальные контакты, поддерживаемые Израилем и Ираном в третьих странах, вероятность прямого военного столкновения между ними высока, тем более что она соответствует интересам Саудовской Аравии и ее союзников, которые в этом случае имеют значительно более высокие шансы на продолжение существования правящих в этих странах династий, чем в случае их собственного столкновения с ИРИ. Конфликтный потенциал ирано израильского противостояния может быть исчерпан в рамках локальных столкновений, привести к обмену ракетными или авиационными ударами либо перерасти в региональную войну с участием Соединенных Штатов. Возможности мирного выхода из ситуации не просматриваются, тем более что попытки Израиля выйти с Ираном на уровень взаимного сдерживания не получили взаимности: необходимость уничтожения Израиля открыто декларируется иранским руководством.
Арабский мир, в первую очередь Саудовская Аравия, ОАЭ, Бахрейн и Марокко являются открытыми противниками Ирана. Тегеран поддерживает шиитские арабские общины, противостоящие правящим суннитским режимам, в том числе в КСА и на Бахрейне. В Ираке он претендует на ведущую роль на юге и в центральных районах и в ближайшей перспективе может заменить там США в качестве главной военно политической силы. В Персидском заливе угрожает соседям блокадой Ормузского пролива, уничтожением их производственных и портовых комплексов и удерживает принадлежащие ОАЭ острова. Однако истоки конфликта – это в первую очередь столкновение иранского и саудовского проектов доминирования в исламском мире, и это делает его необратимым. В прямом столкновении с ИРИ у стран ССАГПЗ нет никаких шансов. Присутствие в регионе США, Великобритании и Франции, а также складывающийся альянс с Турцией позволяют им выстроить баланс отношений с Ираном на основе основных армий блока НАТО. Противостоять им Иран может только в рамках «асимметричной войны». Опыт противостояния с Ираком 1980–1988 годов показывает, что Иран к ней готов. Готовы ли к такой войне его вероятные противники – за исключением Израиля, у которого просто нет другого выхода, неизвестно.
Внешнеполитические проблемы Пакистана сосредоточены на двух направлениях: Индии и Афганистане. Баланс сил в Кашмире, раздел которого закреплен на протяжении десятилетий, поддержка со стороны Китая и ядерный потенциал ИРП сводят риск военного конфликта Пакистана с Индией до минимума. Пограничные инциденты и активность на территории Индии пакистанских исламистских террористических групп не привели к масштабной войне, на что изначально были рассчитаны их организаторами. Индия и Пакистан поддерживают отношения, которые, несмотря на периодические обострения, постепенно снижают конфликтный потенциал.
Закрепление пакистанского влияния в Афганистане после вывода оттуда войск западной коалиции является одним из высших приоритетов его внешней политики. Именно это заставляет ИРП поддерживать отношения с афганскими исламистами, базирующимися в афгано пакистанском пограничье, минимизировать операции против них собственной армии и добиваться того же от американцев. Как показывает опыт, в конечном счете это ведет к укреплению позиций радикальных исламистов во внутренних провинциях Пакистана, включая крупные города и саму столицу. Племена в окраинных районах практически независимы от центральных властей – сепаратизм провинций нарастает. Попытки поставить их под контроль приводят к дальнейшему расшатыванию единства страны и ослаблению лояльности армии – и без того не слишком высокой в отношении действующего гражданского руководства. Возможность распада ИРП достаточно высока, тем более что эта страна имеет соответствующий опыт – отделение Республики Бангладеш