Корни и традиции

Уже много столетий человечество отчетливо сознает, что жизнь миллионов людей оказывается зависимой от решений, которые принимают немногие власть имущие, зависимой от того, являются ли эти решения квалифицированными и, главное, выражают ли они интересы и потребности населения, прежде всего, его большинства, интересы народных масс или же своекорыстные интересы привилегированного меньшинства. Поэтому особая роль правителей – лидеров, элиты неизменно была предметом острого интереса и внимания социальных мыслителей. Отсюда – пристальный интерес последних к составу и содержанию деятельности правящих слоев общества. Взгляды их по этому вопросу были и остаются различными, порой диаметрально противоположными. Идеологи правящих классов, естественно, оправдывали существование элиты, в то время как лидеры и идеологи классов и слоев, не представленных в правящей элите, порой ставили под сомнение легитимность этого слоя, хотя следует признать, что всякий раз, когда они брали власть в свои руки, оказывалось, что властные функции по-прежнему осуществлялись меньшинством, но его состав, его политика оказывались существенно иными. В любом случае успешное функционирование общества, качество жизни людей в значительной мере зависит от этого правящего меньшинства.

Интерес к качеству и роли элиты вполне естественен еще и потому, что действия этого социального слоя людей, облеченных властью, лежат на поверхности, могут непосредственно фиксироваться уже на эмпирическом уровне. Однако в этом обстоятельстве коренятся и гносеологические возможности теоретических ошибок, своего рода "оптического обмана": явлениям, обнаруживающимся на поверхности, может быть придано преувеличенное значение. Вследствие этого процессы, являющиеся результатом действия многих причин, при подобном подходе выглядят одномерными, слишком плоскими. То, что фиксируется непосредственно, может заслонять собой действия более далеких, опосредованных причин, которые не лежат на поверхности, а скрыты в глубине, лежат за действиями, управленческими решениями власть предержащих. Среди этих глубинных действий и процессов, определяющим образом воздействующих на ход истории, прежде всего следует назвать деятельность миллионных народных масс. Эта деятельность народных масс порой осуществляется за кулисами истории, а на ее подмостках действуют прежде всего персонажи из страты элиты, хотя деятельность народных масс в итоге оказывается великой, подлинно исторической, творческой.

Однако гносеологические корни тех или иных социально-политических концепций представляют собой скорее возможности их построений, возможности, которые превращаются в действительность благодаря их социальным корням, благодаря тому, что они соответствуют потребностям и интересам тех или иных социальных групп, прежде всего тех, которые занимают властные позиции.

Нужно заметить, что говорить о социальных корнях концепции сейчас не модно, порой это рассматривается как пережиток марксистского методологического принципа классового анализа, который в свою очередь рассматривается как редукция социального знания к материальным интересам тех или иных классов, идеологизацией которых она является. Но понимание того, что та или иная социальная концепция есть продукт своего времени, продукт социальных отношений, т.е. принцип историзма и принцип социальной детерминированности познавательного процесса – это как раз сильные стороны марксизма, к тому же далеко выходящие за рамки собственно марксизма (они идут от немецкой классической философии), они интегрированы современной наукой (и, в частности, социологией познания – от К.Маннгейма до Р.Мертона), которая, отталкиваясь от Маркса, обосновывает мысль о том, что определенная идеология оказывается функцией от места и роли класса или социальной группы, их интереса). Теории элиты – отнюдь не продукт чистой науки, "незамутненного мышления". Они конструируются прежде всего самими представителями господствующих классов (вспомним, что еще не в столь отдаленном прошлом образованные люди были почти сплошь выходцами из привилегированных слоев общества). Поскольку само духовное творчество было, как правило, привилегией господствующих классов, естественно, что они исследовали прежде всего свою собственную деятельность. Уже поэтому к элитарным теориям следует относится с изрядной долей скептицизма: ведь исследуют элиту чаще всего либо сами представители элиты, либо люди, близкие к ней. Но, поскольку роль элиты в обществе традиционно осмысливали прежде всего представители господствующих классов, получается, что элита сама себя описывает. А будет ли этот автопортрет достаточно реалистичным, не может не вызвать законных сомнений.

Известно, что само разделение труда на физический и умственный поставило представителей второго в привилегированное положение. Но как раз люди умственного труда и осуществляют исследования элит. Разумеется, сказанное в особой степени относится к прошлому, когда представителей умственного труда было в обществе ничтожное меньшинство. Напротив, ныне, когда профессии умственного труда стали массовыми, их представители давно уже утратили свое привилегированное положение, их доходы порой ниже доходов людей физического труда, и их отношение к правящей элите, преимущественно апологетическое, сменилось достаточно критическим. Собственно, указанные сдвиги "работают" на общий рост демократических тенденций в современном мире.

Проблема элиты – важный аспект проблемы субъекта исторического процесса. На вопрос, кто является субъектом истории, может быть дан самый общий ответ – люди. Но он нас не удовлетворит именно в силу этой общности. Ведь на деле этот объект весьма дифференцирован. Не все люди одинаково "субъектны", некоторые пассивны, некоторые выступают не двигателем, а тормозом социального прогресса. Это относится и к различным классам и социальным группам. Разные люди, разные сегменты общества обладают разным уровнем пассионарности.

Как уже отмечалось, проблема элиты тесно связана с проблемой разделения труда в обществе, элементом которой является дифференциация общества на руководителей (их всегда меньшинство) и руководимых. Это в определенной степени коррелируется с биологическими, психологическими и иными различиями между людьми, из которых отнюдь не все могут быть руководителями, организаторами. Психологи считают, что таковых всего несколько процентов. Казалось бы, проблема решаема естественным образом, гармонично. Однако зададим вопрос – какие социальные последствия влечет такое разделение труда, когда оно приобретает характер привилегий для руководящего меньшинства и, при определенных условиях, эксплуатации меньшинством большинства. Достаточно тривиальная констатация того, что люди не равны по своим психофизическим данным, что только небольшой процент их имеет способности и склонности к организаторской деятельности, что разделение труда приводит к выделению на роли организаторов меньшинство, а на роли исполнителей – большинство населения, – все это видится ключом к оптимальной социальной организации. Однако тут возникает слишком много "но". Прежде всего люди, занимающие руководящие общественные позиции, как правило, требуют для себя привилегированного положения. кроме того, они склонны к тому, чтобы стремиться захватить по возможности больше власти, уйти от контроля масс и лишить последних субъектности или хотя бы минимизировать их роль в управлении обществом, что представляет опасность едва ли не большую, чем отсутствие руководящего меньшинства, опасность анархии. Значит, подлинное решение указанной проблемы – оптимизация отношений элиты и масс.

Разумная политика может быть в самом общем виде определена как направленность на уменьшение энтропии в обществе. Кто является субъектом и инициатором такой политики? Можно предположить, что им являются народные массы, объективно заинтересованные в такой политике. Однако вряд ли возможно представить себе, что оптимальная политика, направленная на прогрессивные социальные преобразования, например, на модернизацию общества, будет выработана непосредственно народными массами. Хорошая идея не может придти в голову сразу миллионам людей. Сначала она приходит в голову одному или немногим людям и только потом, при благоприятных обстоятельствах, может овладеть умами миллионов людей. Таким образом, инициатором такой политики обычно является элита – либо стоящая у власти, либо, чаще, потенциальная элита (контрэлита). В этом – ее роль как важнейшего элемента в структуре субъекта социально-политического процесса. Понимание этого особенно важно в свете исторического опыта ХХ века, который показал, что массы часто оказываются носителями политических процессов, которым больше подходит понятие энтропийных. Они порой оказываются носителями движений отнюдь не демократических, порой тоталитарных (большевизм, фашизм, маккартизм, пужадизм, перонизм, исламистский экстремизм и т.п.).

Изучение элиты сталкивается с рядом трудностей объективного и субъективного порядка. Прежде всего сама элита далеко не всегда была заинтересована в объективной научной расшифровке ее деятельности, раскрытии "тайны" ее господства. Многие представители элиты разных поколений, причем такие совершенно разнородные, как Александр Македонский и Цезарь, Наполеон и Гитлер, де Голль и Хомейни полагали, что если масса будет считать государственное управление делом не просто чрезвычайно сложным, но даже и таинственным, мистическим, трансцендентным, это может послужить стабильности социально-политической системы. Напротив, если всякий покров таинственности будет сброшен, деятельность лидирующего слоя будет демистифицирована, расшифрована, даже алгоритмизирована, пользуясь современной терминологией, станет достоянием всех, исчезнет его харизма в глазах масс, ослабеет его авторитет.

Как видим, для правящих классов (это особенно относится к прошлому) как раз характерна заинтересованность в покрове тайны над деятельностью власть имущих, в мистификации господства меньшинства над большинством, в его идеологизации. Им необходимо идеологическое оправдание и обоснование самого существования этого социального слоя, осуществляющего государственное управление и обладающего "законными" привилегиями. И, напротив, интерес широкой общественности требует демистификации власти элиты, выявления и расшифровки механизмов осуществления ею этой власти с тем, чтобы либо поставить под сомнение легитимность существования авторитарной элитной группы, либо для того, чтобы оптимизировать процесс принятия властных решений в интересах всего общества, иначе говоря, заставить элитную группу в ее политике выражать не ее интересы, но потребности всего общества.

Даже при всем желании представителей некоторых господствующих классов ограничить знания об элите лишь узким кругом "непосредственно заинтересованных лиц", сделать его эзотерическим, не представлялось возможным. Но, если это невозможно было в прошлом, то это совсем уж нереально в эпоху мощных средств массовой информации, в эпоху всеобщего образования, в эпоху гласности. Вместе с тем и сами потребности правящего класса требовали разработки теоретических оснований и практических рекомендаций для успешной деятельности правящих групп. И поэтому вполне естественно и закономерно появление теоретических трудов, анализирующих и обобщающих деятельность людей, стоящих у руля политического руководства обществом.

Отрасль социального знания (ставшая со временем отраслью социологии и политологии), рассматривающая деятельность властных групп, формировалась на протяжении многих столетий. Ее развивали предшественники современной элитологии. Мы сконцентрируем внимание на рассмотрении наиболее выдающихся из этих предшественников, внесших наибольший вклад в разработку рассматриваемой нами проблематики, в наибольшей степени повлиявших на современную элитологию. Это, прежде всего, Платон, Макиавелли, Карлейль, Ницше. Важное место среди этих мыслителей занимает З.Фрейд. Впрочем, Фрейд – это уже современник основоположников элитологии, что дает нам основание рассмотреть его взгляды на интересующую нас проблему в последующих главах

< Назад   Вперед >
Содержание