А А ПИЛEНКО ПРАВО ИЗОБРEТАТEЛЯ 3

нетленными приемами1 (дабы конкуренция не велась на почве ухудшения продуктов) и т.д. Наконец, регламентируя сбыт, цехи запрещали торговать готовыми изделиями в разнос2 или a prix fixe (чтобы не слишком увеличивалась клиентела данного промышленника).
Нетрудно, однако, представить себе, что начало эгалитарности может быть нарушено двояким путем: или некорректными приемами, вроде ухудшения качества изготовляемых продуктов, выжимания всех соков из подмастерьев и т.п., или же вполне законным и даже - с современной точки зрения - желательным развитием прирожденной данному субъекту исключительной энергии. По отношению к передовым членам цеха, не останавливавшимся перед затратою сил и средств на улучшение производства, регламенты быстро потеряли свой исходный, умеренно-консервативный характер и сделались орудием опрессивной политики в руках тупой массы. Все должны работать при одинаковых условиях; следовательно, никто не должен уклоняться от освященных обычаем способов производства, хотя бы и под предлогом улучшений или усовершенствований*: если позволить всякому вводить столько улучшений, сколько он может выдумать, то очень скоро окажется, что у одного этих улучшений окажется больше, а у другого - меньше; и второму тогда затруднена будет конкуренция с первым. Или даже кто-нибудь тогда выдумает такое необычайное облегчение работы, что совершенно убьет производство всех своих сотоварищей по цеху. Исходя из этих соображений, цехи ведут принципиальную борьбу против всяких новшеств, каков бы ни был их характер. В глазах цеха новатор-изобретатель является лишь беспокойным субъектом, могущим сразу подорвать сложную систему старинной организации, устроенной с большим трудом и приносящей крупные доходы своим членам3. Поэтому, как выражается один француз4, каждый цех "ощетинивается" при первом приближении изобретателя. В 1726 г. французские ткачи добились указа, которым запрещалось ввозить дешевые материи с отпеча-
1 Martm-St.-Leon, стр. 122.
2 Ibidem, стр. 128. ' *
С какими неудобствами было, впрочем, соединено всякое применение регламентов, можно судить по следующему отзыву писателя XVIII века (Roland de la Pldtlere): "J'ai vu faire des descentes chez les fabricants avec une bande de satellites, bouleverser leurs ateliers, repandre 1'effroi dans leurs families, couper les chames sur le metier, les enlever, les saisir, assigner, ajoumer, faire subir des interrogatiores, amendes, sentences affichees, et tout ce qui s'ensuit, tourmentes, disgraces, hontes, frais et discredit. Et pourquoi'? - pour avoir fait des pannes en laine... que les Anglais vendaient partout en France; et cela parce que les regle-ments de France ne faisaient mention que des pannes en poil".
3 Cp. Levasseur, Op. cit, стр. 31.
4 Ernest Valle, Парламентский доклад. Journal Officiel, 1892, ? 2012, стр. 698. , , ," ,w,
84

Право изобретателя
тайными (а не вытканными) рисунками - под страхом наказаний, доходивших, при рецидиве, до смертной казни1.
История средневековой промышленности переполнена поэтому фактами самых бессмысленных гонений, воздвигнутых на изобретателей. Стоит перечислить имена N. Briot, Lenoir, Reveillon, Argand, De-harme - для того, чтобы дать представление о значительности мартиролога в полном его объеме. Сами способы борьбы с изобретателями были утонченны и разнообразны, так как всякий из них принужден был в деятельности своей повторно нарушать регламенты. Lenoir работал над изготовлением точных физических приборов: цех литейщиков начал против него процесс, требуя уничтожения поставленной у него маленькой печки для плавления металлов2. Чулки были изобретены во Франции, в городе Nimes, но так как производство этой части туалета не было предусмотрено ни одним из цеховых регламентов, то изобретатель принужден был уехать в Англию и оттуда ввозить во Францию чулки3. Изобретателю знаменитой лампы, Argand'y, пришлось бороться по очереди с четырьмя различными корпорациями4 ввиду того, что он употреблял при производстве своих ламп инструменты, составлявшие их исключительную принадлежность; в конце концов он принужден был закрыть мастерскую5. Когда Reveillon выдумал делать обои для наклеи-вания на стены, то фабриканты полотняных и шелковых изделий добились запрещения изготовлять подобную новинку; "фабрикация так называемых обоев, - писали они, - должна разорить большое количество честных рабочих; все их благосостояние пойдет прахом, если администрация не запретит введения новой промышленности"6.
§ 22. Отомстить за поруганные права изобретателей призвана была центральная власть в лице королей. Еще в XIII веке они предоставляли цехам полную автономию и не вмешивались в их внутренние дела7. Но чем дальше шло усиление королевской власти и чем меньше короли нуждались в буржуазии для борьбы с обезличенным уже дворянством, -тем все тяжелее и тяжелее начинала давить на корпорации властная рука центрального правительства. И позиция, занятая королями в этой борьбе с цеховой буржуазией, была выбрана ими с большой политической тонкостью: дабы привлечь на свою сторону симпатии публики, короли провозглашают себя - в промышленности - защитниками
1 Martin-Saint-Leon, Op. cit, стр. 434. 1М. Chevalier, Les brevets, 1878, стр. 31.
3 Perpigna, Manuel des inventeurs, 1843, стр. 103.
4 А именно: ferblantiers, serruriers, taillandiers u marechaux grossiers.
5 Chevalier, Ib'dem, стр. 17. Относительно Deharme, ср. Bull, du syndicat des ingenieurs et
conseils etc., ? 17, стр. 182.
' Y. Guyot, L'inventeur, стр. 19. "' '-'ч" •' '' *"4Л" ~'м ^н
7 Martin-Saint-Leon, Op. cit., стр. 93 и ел. •' * 'Т -'""
"5

А.А. Пиленко
прогрессивных идей. Уже ордонанс 1581 г. ясно становится на эту точку зрения и подчиняет цехи королевской регламентации потому, что полная их автономия "привела к укоренению вредных обычаев-бедные промышленники иногда годами работают над бесполезными chef-d'oeuvre'aMH, необходимыми для получения звания мастера"1. Ордонанс 1597 г. снова ссылается на желание королей "помочь своему народу и избавить его от устарелых цеховых монополий, влекущих за собой ненужные расходы"2 В 1601 г. Генрих IV учреждает особый комитет для изучения причин отсталости французской промышленности3, этот комитет начинает свою деятельность с того, что указывает на необходимость бороться против устарелых корпорационных регламентов. Эдикт 1776 г прямо намекает на изобретателей "Всем нашим подданным мы гарантируем широкое пользование их правами, в особенности же заботимся мы о тех людях, у которых единственное достояние - их труд и искусство и которым необходимо дать полную свободу проявлять и то, и другое"4. Та же мысль намечена и в политическом завещании Кольбера5: "...зачем запрещают людям, изучившим какое-нибудь новое ремесло за границей, применять на практике свои знания?"
Самым радикальным средством для облегчения положения всяких новаторов было бы, конечно, полное уничтожение всех цехов вообще. Но мастера платили при своем назначении порядочное количество пошлин в пользу казны, и короли не решились отказаться от этого источника доходов. Поэтому борьба со злом ведется целым рядом паллиативов, распадающихся на две главные категории: одну - положительную и другую - отрицательную. К положительным мерам относятся главным образом пересмотр устарелых фабрикационных цеховых регламентов и замена их регламентами королевскими, обновленными6 Мера эта, конечно, плохо достигала своей цели, так как всякий регламент должен "закреплять вчерашнее в ущерб завтрашнему". Королевские регламенты, сочиненные вне указаний опыта, старели еще скорее, чем регламенты цеховые.
n, Op cit, стр 249 и ел ! *<1*м* '" J ' 'г "" ' ***"' Я<
2 Ibidem, стр 251
3 Ibidem, стр 255 и ел
4 Ср у A Renouard, Trait6 des brevets d'invention, Paris, 1844, стр 64 Тот же эдикт "Les reglements retardent le progres, des arts par les difficult6s multiplies que recontrent les m-venteurs, auxquels les differentes communautes disputent le droit d'executer des decouvertes qu'elles n'ont point faites" Ibidem, стр 69
5 Ibidem, стр 59
6 В 1671 г Кольбер издал инструкцию в 317 статей, о составлении красок В 1717 г прика
зано было каждую пару чулок сделать в 4 унции, не больше и не меньше - Ср Yves
Gifyo(, L'lnventeur, 1867, стр 11-13 ,
86

Право изобретателя
К числу же мер отрицательных относятся все те распоряжения короля, коими определенное производство просто освобождалось от контроля цеха. Эти меры были более целесообразными, так как они оставляли промышленникам полную свободу действия; они, естественно, оказались и более живучими.
Отрицательные меры распадаются на две подгруппы: освобождалось от контроля цеха или определенное место, или определенное лицо. В первом случае мы имеем так называемые реальные привилегии: созданные сначала только для лиц, работавших при дворе и для надобно-стей двора, они были впоследствии распространены и на более широкие пределы; так, в 1602 г. освобождены от контроля цехов все промышленники, ютившиеся в Луврской галерее; та же привилегия распространена и на предместье Св. Антуана, и на квартал Гобеленов'. К разбираемой категории нужно отнести и излюбленный прием созидания так называемых королевских мануфактур. Титул manufacture royal e, говорит Levasseur2, был своего рода палладиумом от придирок цехов.
Но наибольший интерес для моей темы имеет все-таки вторая подгруппа: привилегии личные
§ 23. Эти личные привилегии и должны быть рассматриваемы как прообраз современных патентов на изобретения, потому что постепенное превращение одного института в другой может быть точно установлено и изучено3.
Как я уже указал в предыдущем параграфе, целью средневековых привилегий являлось освобождение данного индивида от контроля цеха. Юридическое средство для достижения этой цели было найдено в так называемой теории королевского права на работу, выдуманной около этого времени услужливыми юристами. По этой теории, "le droit de travailler est un droit royal", т.е. фингировано было, что цехи будто бы раздавали разрешения на производство работать по специальной делегации от короля. А из этого положения легко было вывести и необходимое следствие: так как цехи при таком осуществлении королевской прерогативы допустили многочисленные злоупотребления, то они тем самым показали себя недостойными сохранять за собою полноту разрешительной власти; и поэтому короли принуждены были восстановить непосредственную раздачу дозволений. Таким образом, королевские привилегии заняли положение выше цеховых регламентов Тот, кто получал дозволение работать непосредственно от короля, значит, освобождался от цеховой зависимости.
1 Yves Guyot, L'lnventeur, 1867, стр 11-13, стр 79 - Martm-Samt-Leon, стр 321 2Loc cit.crp 217
1 Ср J Gfeller, Emiges Uber den Schutz etc , в Zeitschnft fttr schweiz Recht, XV, стр 1-3
87

АЛ. Пиленко
Из этого положения вытекают важные следствия относительно самой юридической природы разбираемых средневековых привилегий. Так, прежде всего оказывается, что почти все они построены попермис-с и в н о м у типу. Под этим термином я разумею следующее явление.
Если право работать есть un droit royal; если цехам делегировано это право в точно определенных размерах; если, значит, каждый цех может изготовлять только данный сорт предметов; если, наконец, вне цеха никто ничего изготовлять не смеет: то защита изобретателей могла быть установлена очень простым приемом. Достаточно было разрешить данному лицу работать данный предмет. И подобное простое разрешение (привилегия чисто пермиссивного типа) благодаря сопутствующим юридическим институтам превращалось de facto в нечто гораздо более сложное. В самом деле: король разрешил данному лицу изготовлять шишаки улучшенной формы (привилегия 1568 г.). Этим разрешением он косвенно: а) освобождал этого медника от контроля цеха и Ь) ставил его в положение монополиста.
Ad а. Относительно освобождения от контроля цехов текст привилегии содержит явные намеки. "Nous voulons accroistre le desir a tous et chacuns de nos subjetz et les exciter a s'exercer a choses bonnes et prouf-fitables au publicq de nostre royaume... enlesauthorisant par dessus les autres par privileges...'".
Ab b. Относительно же монополизирования, привилегия не содержит ни слова: в ней нет и намека на то, что другим запрещается фабриковать шишаки того же типа. А между тем d e facto достигалось чисто монополистическое положение: цеховые не смели работать таких же шишаков потому, что они не были предусмотрены регламентами; а нецеховые - потому, что им вообще запрещено было касаться не делегированного им droit de travailler.
Итак, мы получаем важный результат. В средние века при цеховой организации достаточно (и необходимо) было разрешать фабрикацию изобретения и не было надобности еще и запрещать подражания. Разрешение есть первичный и главный момент средневековой привилегии.
Различие между современными, только ргоЫЬШу'ными привилегиями и указанными permissiv'HbiMH старыми монополиями может быть лучше всего объяснено на следующем примере. Еврей, получивший привилегию на способ разработки платиновых залежей, имеет, по современной конструкции, только право запретить всем и каждому пользование патентованным способом; поэтому он не мог бы сослаться на эту привилегию и сказать: государство разрешило мне приме-
1 Levasseur, Op cit, стр 20

Право изобретателя
нять этот способ; в черте еврейской оседлости нет платиновых месторождений; ergo, государство implicite дозволило мне жить там, где имеются залежи платины. В XVIII же веке такое рассуждение признавалось правильным, и поэтому в выдаваемых привилегиях делались оговорки, которые ныне кажутся сами собой разумеющимися: "Еврей, пользующийся данной привилегией, не должен, однако, ссылаться на нее и проживать в таких частях государства, где это ему запрещено местными законами". Австрийская привилегия 1755 г.1
Таким образом, выражаясь в формах современной терминологии, мы можем сказать, что средневековые привилегии имеют - в связи с цеховой организацией - преимущественно положительное (permis-siv'Hoe) содержание.
Ввиду важности этого тезиса для моих дальнейших догматических рассуждений, я позволю себе подтвердить его несколькими примерами, разделив их на две группы.
1. Можно показать, что даже в новейшее время в странах с остатками цеховой организации привилегии на изобретения долгое время выдавались по пермиссивному типу.
Так, в королевстве обеих Сицилии еще закон 1810 г. (ст. 14) гласил: "Собственники патентов будут иметь право открывать на всей территории государства такие заведения, которые будут предназначены для эксплуатирования патентованных изобретений..." Аналогичное постановление содержал и австрийский закон 1832 г. (ст. 10): "Патентодержатель (der Privilegirte) имеет право открывать мастерские и совершать работы, необходимые для разработки предмета его привилегии во всех тех наших странах, коих касается настоящий закон - устраивать склады и заведения для изготовления и продажи патентованного продукта".
Все эти постановления казались бы нам непонятными, если бы мы не имели в виду именно пермиссивности старых привилегий. Какое отношение может существовать между выдачей патента на изобретение и открытием мастерской? Патент запрещает всем третьим лицам подражать данному изобретению. Но с современной точки зрения вопрос об открытии лавочки регулируется совсем иными правоположениями. И именно этого-то и не понимали тогдашние юристы. Для них казалось вполне естественным, что получивший частицу droit royal de travailler тем самым становился вне зависимости от остальных законов. Только этим взглядом - до которого нам ныне чрезвычайно трудно регрессировать - и объясняется, почему многие юристы того времени, например, предлагали освобождать патентодержателя, торгующего только патен-
1 Р Beck, Das Osterreichische Patentrecht, 1893, стр 91 - Cp Hofdecret 29 апреля 1815 г (евреи) и All Ent 4 августа 1820 г (иностранцы), Ibidem, стр 109 и 111
89

А.А. Пиленко
тованным продуктом, от платежа гильдейских пошлин. Стоит сделать маленькое усилие воли и перенестись в мир юридических представлений того времени, чтобы эта кажущаяся несообразность стала нам совершенно понятной.
Подобное искусственное нисхождение до юридического уровня тех времен позволит нам понять (и простить!) и другие на первый взгляд не менее странные несообразности привилегионного уклада тех времен. Многие из юристов пермиссивной эпохи серьезно обсуждают вопрос: как поступить с патенте держателем, у которого уже истек срок патент а? С нашей точки зрения вопрос кажется наивным. А в пермиссивную эпоху он содержал массу трудностей. В самом деле. Король выдал изобретателю А. привилегию на шишак сроком на 15 лет. В течение пятнадцати лет А. имел право изготовлять шишак. А потом? Как конструировать отношение А. к цехам по истечении 15 лет? Ведь это - целая юридическая головоломка! И те юристы, которые дозволяли изобретателю фабриковать и после срока патента (nur1) darf ег dann nicht das Gebiet seiner Erfmdung uberschreiten), допускали очевидную непоследовательность в строгой юридической логике".
Той же пермиссивностью старых привилегий объясняются те странности юридического строя, на которые, например, жаловались в Австрии. "Законом 1820 г., - говорит Beck2, - разрешено было выдавать патенты на пищевые продукты и напитки. Не прошло и 4 лет, как в Вене число кабачков и трактиров ушестерилось: и все новые заведения такого рода торговали исключительно патентованными ликерами, пуншами и розоглиями". Так обходили пропинацию. В наше время, конечно, мы с улыбкой посмотрели бы на того юриста, который бы стал доказывать, что держатель патента на изготовление водки имеет право свободно торговать своим "изобретением". Stolle3 указывает другой пример: "Получение патента в Австрии очень часто есть только уловка, направленная к нарушению закона. Подмастерье портного берет патент на машину для свивания ниток только потому, что благодаря этому патенту он
1 Ammermuller, в Mohl's Zeitschrift, "Ueber Patentgesetzgebung und das Bedurfhiss eines Pat-entgesetzes fur den Zollverein", стр. 596.
* У старых авторов я не нашел решения этого вопроса. Те, которые допускают указанное неконсеквентное решение, все принадлежат к новейшей эпохе и, следовательно, рассуждают под влиянием надвигающихся новых идей. Ср R ЫоЫ (Polizeiwissenschaft, 2 Aufl., Tubingen, 1833; стр. 286): "Sollte der Gegenstand des Patentes in den Arbeitskreis einer Zunft fallen, so ist der Patentinhaber dennoch berechtigt denselben in jeder ihm beliebigen Ausdehnung zu verfertigen, nur muss er begreiflich sich auf diesen einzigen Gegenstand des zunftigen Gewer-bes beschranken. Strenge genommen, sollte in diesem Falle sein Recht mit dem Ablaufe der Pat-entzeit aufhoren, allein. ." - Cp. C. Jager, Die Erfmdungspatente, 1840, стр. 55-56.
2 Patentrecht, стр. 221.
3 E. Stolle, Die einheimische und auslandische Gesetzgebung etc., Leipzig, 1855, стр. 12.
90

Право изобретателя
получает право независимо от цеха употреблять продукт, изготовляемый на его машине, т.е., попросту говоря, шить патентованными нитками одежду, не платя цеховых пошлин".
П. Можно, наконец, доказать ту же зависимость пермиссивной конструкции от цехового уклада еще и "от противного". В самом деле оказывается, что даже очень старые привилегии, выданные в государствах со с л а б о и цеховой организацией, носят явно ргоЫЬШу'ный характер. В этих государствах, для того чтобы поставить изобретателя в положение монополиста, не достаточно было только разрешить ему данное производство: нужно было еще изапретить остальным пользоваться своей "естественной" свободой1. Ограничусь двумя примерами.
В Англии, еще в 1567 г. Елизавета выдала некоему Гастингсу привилегию на исключительное право торговать особой материей ("he should have the sole trade"), причем центр тяжести патента сосредоточился в словах: "charging all the subjects not to make etc.". Немного позже выдана Гумфрею из Тауэра привилегия на инструмент для расплавливания свинца, которая "therefore2 prohibited all others to use the same...".
В Швейцарии мы уже в XVI веке встречаем чисто запретительные кантональные привилегии. Так, привилегия Zobell'a от 29 августа 1577 г. гласит3: "Dass gar niemand, war der sye, jetzt und harnach, sin dess gedachten Herrn besteers alte und nuwerfundene... werk und gebuw, wie die jetzt sonnders in gebruch und esse sind was noch kliinftiger Zyth, durch Verlych-tung der Gnaden Gottes verner daran verbessert werden mo'chte, in berurter un-nser Herrschaft Alen nachmachenn, noch sich derselben glychen Instrument gebruchen so'lle noch mOge...".
Из всего сказанного вытекает следующий тезис: запретительная и дозволительная конструкция привилегий стоит в прямой зависимости от того, как решается в данной стране вопрос об общей свободе труда.
§ 24. Для того чтобы закончить изложение вопроса о привилегиях первого периода, мне остается отметить еще одно отличительное и характерное их свойство.
Право работать есть un droit royal. Король делегировал это право цехам. Цехи злоупотребляют дарованными им правомочиями, цехи притесняют новаторов, цехи противодействуют промышленному прогрессу. Против злоупотреблений короли желают бороться. Но кто будет решать, есть ли в данном случае действительное злоупотребле-
1 В начале XVII века, в Darcy v Allin, "the defendant pleaded that, as a citizen of London, he had a free right to trade in all merchantable things".
2 Цит. у Robinson, I, стр. 11.
3 Jules Gfeller, "Einiger Uber den Schutz des geistigen Eigenthums auf bernischem Gebiete in fruheren Jahrhunderten", оттиск из Zeit. ftlr schweiz. Recht, XV, cxp 6
91

А.А. Пиленко
ние? Кто установит, что в данном случае summum jus уже превратилось Bsumma iniuria, и кто определит, что в данном случае имеется необходимость в создании корректива? Очевидно: сам король, один только король (правительство). Кроме короля, никто не судья в этих вопросах: в особенности же не судья сам заинтересованный изобретатель.
Поэтому никто не вправе требовать, чтобы правительство выдало ему привилегию. Изобретатель мог потратить десятки лет жизни и все свое имущество на то, чтобы добиться данного открытия: его положение может быть отчаянным, заслуживающим всяческого внимания, но все-таки закон как таковой не дает ему защиты. Он может просить, чтобы король оказал ему м и л о с т ь, но не может требовать ее, - как не может, например, обвиненный требовать помилования. Милость свидетельствует об отзывчивости и поэтому не может быть регламентирована юридическими нормами: если правительство "войдет в положение" изобретателя, то и выдаст ему привилегию.
Поэтому все привилегии первого периода строго факультативны. Под этим термином я понимаю именно выдачу по свободному благоусмотрению: правительство вольно отказать в выдаче просимой привилегии, и этим оно нарушит в крайнем случае долг отзывчивости или человеколюбия, но отнюдь не предписание права. В первом периоде нет законов, которые бы о б я з ы в а л и правительство выдавать, в известных случаях, привилегии: нет о б -л и т а т о р н ы х, как я буду их называть, патентов.
Я считаю излишним подробно доказывать это положение. Ограничусь ссылками на примеры Англии, Франции и Австрии (о России будет указано ниже, см. § 49): факультативность привилегий старого порядка вообще не может подлежать никакому сомнению.
В Англии Warburton, писавший в середине XVIII века об авторском праве, указывает1, что в его эпоху даже авторы "считали благоразумным домогаться охраны не как права, а как милости". Изобретатели, a fortiori, не могли даже и заикаться о праве: они все домогались только милости, изображая себя в своих прошениях не как потрудившихся работников, имеющих право на вознаграждение, а как вообще порядочных людей, кому стоит поблагодетельствовать. Правительство же специально подчеркивало факультативный характер привилегий, отмечая в тексте каждой из них, что они выдаются "by Our special Grace, certain knowledge and mere motion (!)".
1 A letter from an author to a Member of Parliament etc., London, 1747, стр. 3.
92

Право изобретателя
То же замечалось и во Франции, хотя и в менее резкой форме. Так, в привилегии, выданной некоему Bras de Per 30 июля 1611 г., прямо говорится о его "заслугах": он-де не только сделал полезные изобретения, но и также не соблазнился богатыми обещаниями иностранных властителей, предлагавших ему "de grandes faveurs et recompenses", и таким образом сохранил секрет "a notre royaume, sa patrie1". Renouard, специально изучавший французские привилегии этой эпохи, резюмирует следующим образом свои исследования: "В этих привилегиях все было изменчиво, завися от благоусмотрения (bon plaisir) короля: мотивы выдачи, продолжительность, объем, условия действия и даже санкция"2.
Наконец, в Австрии (по свидетельству В е с k ' а ) замечались колоссальные колебания в количествах привилегий, выданных в царствование отдельных государей3: свою экономическую политику императоры переносили и на привилегии; те из них, кто придерживался, например, физиократических доктрин, выдавали и меньше привилегий. А так как количество делаемых изобретений, вероятно, оставалось постоянным, то колебания в числе выданных привилегий могут быть объяснимы лишь их факультативностью: при всех равных остальных условиях монархи были вправе задерживать выдачу патентов по личным симпатиям и антипатиям.
§ 25. Против факультативности привилегий XVII и XVIII веков можно было бы спорить - как и делают иногда - ссылаясь на английский закон 1623 г. (Stat. 21, Jac. I), регулировавший выдачу привилегий на изобретения. Неопытному глазу может показаться, что издание общего закона само собою исключает идею факультативности: закон должен, по-видимому, указывать общие условия, когда защита должна быть гарантирована; субъект, ссылающийся на закон, по-видимому, ищет не благодеяния, а своего права; законы ведь не издаются о том, когда нужно давать милостыню. Но точный анализ показывает, что и закон 1623 г. не находится ни в малейшем противоречии с выставленным мною тезисом: и после его издания английские привилегии долгое время сохраняют характер факультативности.
Объясняется это самой сущностью указанного закона и историей его происхождения. Начиная с Эдмунда III английские монархи выдавали большое количество монополий в силу предоставленной им прерогативы. Монополии эти выдавались без разбора и изобретателям, и куп-
' Renouard, Op. cit, стр. 80.
2 Ibidem, стр. 81. Привилегия Vachelet (7 сентября 1666 г.) выдана с условием, чтобы он продавал бочонок патентованного мыла на 10 фр. дешевле голландского. Привилегия Fournier (1663 г.) выдана только на территорию Лиона и на 15 миль кругом этого города. Malapert, Notice historique sur la legislation etc., в Journal des Economistes, CXXXV1, стр. 102.
3 Beck, Patentrecht, стр. 87,90 и 91. " . •
93

А.А. Пиленко
цам, и просто фаворитам - вне всяких услуг со стороны последних. Общественное мнение долго и глухо протестовало против злоупотреблений монополистов, поднимавших цены на продукты нередко в 12 и более раз (соль продавалась за 16 шиллингов бушель, вместо 16 пенсов!). При Елизавете, по перечислению Юма, было монополизировано не менее 38 продуктов и в том числе такие предметы первой необходимости, как соль, железо, уксус, сталь, селитра, свинец, щетки, горшки, бутылки, бумага, медь и т.д.' Когда полный список монополизированных продуктов был однажды прочитан в парламенте, то один из коммонеров закричал: "Вы забыли хлеб!", и на всеобщее отрицательное движение возразил замечанием: "Я уверяю вас, что если дело будет идти тем же порядком, то хлеб будет монополизировать before next Parliament2". Долго боролось паллиативными мерами общественное мнение со всеми этими монополиями (парламент не мог объявить недействительными монополии - проявление королевской прерогативы! - и поэтому судьи наказывали3 тех, кто владел монополиями, по фикции: король не выдал бы такой вредной для народа привилегии, если бы он не был введен в обман данным индивидом!), но наконец терпение англичан истощилось, ив 1601 г. в парламент был внесен билль, который должен был заставить королеву отказаться от этой части ее прерогативы. Во время обсуждения билля спикер был извещен, что королева соглашается proprio motu уничтожить большую часть вредных монополий: билль был отложен. Однако Иаков I, нуждаясь в деньгах, возобновил раздачу исключительных прав; тогда, в 1623 г. и был окончательно издан статут, которым объявлялись ничтожными все ранее выданные монополии и уничтожалось право короля впредь выдавать новые монополии; одно единственное исключение было сделано в пользу "true and first inventors of new manufactures".
Таким образом, стоит прочитать подлинный текст закона4, чтобы убедиться, что в нем идет речь, в сущности, не о патентах на изобретения, а об объеме королевской прерогативы. Статут перечисляет случаи, когда король может и когда - не может выдавать монополии, и указывает, какие из монополий отныне "shall be utterly void, and of none effect, and in no wise to be put in use or execution". В параграфе VI действительно сделано proviso (исключение) для патентов на изобретения (указано, какие). Но этот параграф нужно понимать буквально: он указы-
1 Цит. у L Edmunds, The law and practice of letters patent etc., 2 ed., London, 1897, стр. 11, прим. s
2 Ibidem.
3 Ibidem, стр. 6. Бэкон. "The persons procuring such grants are said to be punishable by fine and imprisonment".
4 Текст статута, см. Ibidem, стр. 11-17. ,""..."
94

Право изобретателя
вает, что монополии на новые изобретения -если король будет их выдавать - не будут utterly void. Но он нисколько не касается вопроса о том, будет ли или не будет король выдавать привилегии на изобретения: эта часть прерогативы не нуждалась в законодательной регламентации, как и все вообще содержание прерогативы. После издания закона 1623 г., так же как и до этого момента, английский король остался вольным выдавать изобретателям привилегии по своему благоусмотрению. Закон 1623 г. давал не изобретателю права требовать выдачи патента, а всем вообще английским гражданам право требовать уничтожения привилегий, выданных не на новые изобретения1.
Закон 1623 г. не противоречит моменту факультативности. Поэтому, между прочим, я и не считаю нужным выделять его на первый план как особенно важный момент в истории патентного права. Обыкновенно, в истории законодательства о патентах авторы начинают особый период именно с 1623 г. (даже К о h 1 е г). Я считал бы это ненаучным: 1623 г. действительно есть тот момент, когда в общем законе впервые упомянуто о патентах на изобретения; но это есть чисто внешнее явление, не оказавшее никакого влияния на эволюцию принципов. Закон 1623 г. не внес никакой новой идеи в разбираемый нами институт2, и поэтому к нему невозможно приурочивать начала особого периода.
II
§ 26. Новый период можно отграничить лишь тогда, когда появляется новая идея. Когда же появляется в патентном праве новая идея и в чем она заключается?
Я указал, что старые привилегии были факультативны (§ 24) и пермиссивны (§ 23). При этом я отметил, что пермиссивность их находится в тесной и естественной зависимости от общего положения вопроса о свободе труда: из этого положения вытекает то следствие, что пермиссивные и prohibitiv'Hbie привилегии встречались в первом периоде параллельно, в зависимости от цехового вопроса. Значит, пермиссивность и prohibitiv'HOCTb не дает материала для хронологической периодизации. Такой материал должно нам дать второе свойство, факультативность старых привилегий. Можно даже утверждать, что вся вообще история патентного права определяется именно борьбою факультативных и нефакультативных привилегий.
^ Ср. Robmson, loc. cit., стр. 14-15.
Англичане говорят: "The Statute of Monopolies is declaratory of Common Law". - "The Statute of James I gives no right to the mventop), Johnson, Loc. cit, стр. 3.
95

А.А. Пиленко
Когда, где и каким путем факультативные привилегии заменяются облигаторными?
Оказывается, что процесс этой замены совершался для патентов по общим законам возникновения (Werden), проявляющимся в той же форме и для всякого другого юридического института.
Дело начинается обыкновенно с единичных случаев. Долгое время проходят они последовательной чередой мимо безразличного по отношению к ним законодателя, и он не реагирует на них; долгое время остаются они под режимом общих норм, не приспособленных к индивидуальным особенностям этих "случаев". Но вот среди них выделяется один настолько выпуклый казус, что правотворящим органам становится очевидною несправедливость подчинить даже и этот казус установленным общим нормам. С великим трудом преодолевая свою инертность, издает законодатель legem specialem, индивидуальную норму для данного казуса. Правительство оказалось отзывчивым, оно оказало данному казусу особое, милостивое внимание (факультативная защита).
Казус, вызвавший создание привилегии, может повториться, и второй субъект сошлется на прецедент. В этом случае нужно различать две эвентуальности: факт повторения казуса или ослабляет его специфически правотворящие особенности, или усиливает их. Например, в древней Англии купцу, совершившему три путешествия за море, давали титул "тана". Чем больше раз повторялось притязание троекратных заморских ходоков на почетное звание, тем все меньше и меньше причин было выдавать такое. Явление становилось слишком обыденным; повторения действовали разрушительным образом на его правотворящую силу. Наоборот, если одному писателю выдана была привилегия, то столько же оснований побуждало правительство выдать одинаковую привилегию и второму, третьему, четвертому и т.д. сочинителям. Первый род привилегий обречен на верную смерть; вторые же быстро крепнут и умножаются.
Чем больше накапливается таких прецедентов, тем дальше отходит на второй план элемент благодеяния: выдача привилегий становится чем-то обыденным, чем-то таким, что совершается quasi-механически, по раз установленному образцу, и что более не свидетельствует ни о какой специальной отзывчивости. Наконец, должен наступить момент, когда заинтересованные лица предъявят требование о том, чтобы элемент милости (для них являющийся элементом случайности) был совершенно изгнан из развившегося института. Если этот момент выбран удачно, т.е. если в народе уже выработалось сознание, что соответствующий казус легко может быть определен типическими чертами, то эти типические черты сводятся в точную зако-
' t! *e ti .' • t
96

Право изобретателя
нодательную формулу: всякий, кто подходит под эту формулу, может отныне требовать себе охраны закона. Защита сделалась облигаторной.
Всякую привилегию, выданную в ответ на требование заинтересованного лица, буду называть привилегией, выданной по о б -лигаторному принципу*.
§ 27. Где и когда появились первые облигаторные патенты на изобретения?
Ответ на этот вопрос сопряжен со значительными трудностями. Для этого пришлось бы проанализировать уровень народного правосознания и определить момент, когда впервые, вместо мысли: "отказ в выдаче данной привилегии был бы нецелесообразностью и несправедливостью" - появилась мысль: "такой отказ был бы правонарушение м". Анализ почти невозможный, особенно ввиду полного отсутствия надлежащего материала: жизнь ведь не заботится об ученых конструкциях и не считается с ними.
Во всяком случае, имеющийся скудный материал дозволяет заключить, что в конце прошлого (XVIII) века не менее как в трех государствах начинает уже формулироваться облигаторный принцип. При этом в Соединенных Штатах и Англии этот процесс совершается бессознательно, а во Франции - сознательно и намеренно. Франция поэтому должна быть признана родиной облигаторного принципа. Произошло это не вследствие какой-нибудь особенной юридической прозорливости именно французского народа, а просто благодаря стечению обстоятельств, ничего общего с патентным правом не имеющих.
Отмена феодального строя со всеми его последствиями, совершенная в ночь на 5 августа 1789 г., ребром поставила вопрос о привилегиях. Большинство из них было отменено вместе с другими преимущественными правами дворян, клериков, цеховых, придворных, титулованных лиц и т.д. И в этот-то момент и оказалось, что острый скальпель чересчур прямолинейного учредительного собрания, отрезая мертвые и полумертвые пережитки ancien regime'a, задел - по исторически объяснимой случайности - и здоровые части народного правосознания. Покуда привилегии выдавались изобретателям беспрепятственно, никому и в голову не приходило забираться в дебри юридического философствова-
Отмечу, кстати, что в дальнейшем изложении я считаю удобным присвоить термин
"привилегия" именно только факультативным актам власти Поэтому, с одной сторо
ны, понятие факультативной привилегии является у меня несомненным плеоназмом,
употребляемым мною только для целей ясности изложения, с другой - понятие облига
торной привилегии являлось бы для меня как contradictio in adjectis, и поэтому я дальше
говорю - опять-таки плеонастически - об облигаторных патентах Строго говоря, надо
было бы рассуждать о факультативных и облигаторных актах власти или о привилегиях
и патентах без квалификации , , . *
97

А.А. Пиленко
ния и допытываться, соответствует ли традиционная факультативная конструкция новым течениям общественной мысли. Но когда привилегии попали в общую проскрипцию, народ немедленно сумел сориентироваться и ясно поставить вопрос: "Да правильно ли находились эти акты в числе факультативных излияний королевской милости? да имеют ли они - по существу своему - что-нибудь общее с остальными привилегиями? да не представляют ли они из себя только старые мехи, в которых уже давно бродит новое вино?" И достаточно было поставить себе такой вопрос, чтобы тотчас ответить на него: "Конечно, пожалованный титул или аренда держатся только до тех пор, пока держится власть, могущая благодетельствовать; привилегия же на изобретение может устоять, так сказать, на собственных своих ногах: она не нуждается в особой внешней поддержке в форме почитания королевской власти и всех проявлений таковой1".
Почти одновременно, таким образом, были изданы законы об авторском праве и о праве изобретателя2 (7 января 1791 г.). По поводу этого последнего закона я позволю себе сделать две оговорки. Во-первых, оказывается, что как бы ясно в нем ни был выражен облигаторный принцип - этот закон все-таки не составляет бесспорной границы между двумя режимами, так как и раньше него проскальзывала местами новая конструкция. Так, в привилегии, выданной еще 5 января 1787 г. Argand'y и Lande'y, в неясной форме высказывалась идея облигаторно-сти: "...хотя привилегии признаются ненавистными (odieux), когда они касаются вещей первой необходимости и не составляют награды за труд, - однако они перестают быть таковыми, когда они выдаются изобретателям"'. В этом как бы извинении короля спутаны начала и политическое (odieux), и экономическое (предметы первой необходимости), и юридическое (награда за труд), но нет ни слова о самой сущности дела: верен только результат, так как действительно обыкновенная привилегия чем-то отличается от патентов на изобретения; аргументация же хромает. Наоборот, в законе 14 июля 1787 г.4 ясно сознан и мотив различия в применении к родственной области права. Закон этот защищает права рисовальщиков узоров для материй: "Необходимо, чтобы они были уверены в возможности обеспечить свои права, - а поэтому отныне всякий рисовальщик, исполнивший опреде-
1 Dupray de Lamaherie несомненно увлекся, когда утверждал на конгрессе 1878 г. (Congres 1878, стр. 115), что уже в XVII в. во Франции был известен облигаторный принцип.
2 Все парламентские документы, касающиеся закона 1791 г., прекрасно изданы у Couhm, La propriete mdustnelle, Iitt6raire et artistique, I, Paris, 1894, стр 28-107.
1 Цит в Rapport, adresse a Mr le Ministre de Plnterieur par la commission chargde de preparer un projet de loi concernant les brevets d'mvention, 4", Sine 1. (185017), стр. 13.
4 Цит. у Renouard, стр. 93. • • и ... ^ - "f" j.i-жм
98

Право изобретателя
ленные формальности (depot) будет ipso facto получать защиту". Достаточно было перенести эту идею на изобретения, чтобы получить чистую форму облигаторного патента. Это и было сделано в законе 7 января 1791 г., который, следовательно, только формулировал в ясной форме идею, назревшую во Франции раньше, приблизительно в 80-х гг. прошлого (XVIII) столетия.
Вторая поправка должна быть сделана относительно формы, в которой закон 7 января изобразил новую мысль. Оказывается, что форма эта совершенно не соответствовала сущности дела: явление, которое может быть объяснено только историческими причинами. А именно, докладчику учредительного собрания, de Bouflers, нужно было разрешить щекотливую задачу: перед якобинцами ему нужно было ратовать о введении во французское революционное законодательство недавно перед тем торжественно отмененных монополий; непримиримым радикалам ему приходилось предложить издание закона с несомненно стеснительным, а не освободительным направлением; всем вообще французам он должен был заявить, что принципы свободы, провозглашенные в "Декларации прав", вовсе не имеют абсолютного значения. Ввиду всех этих специальных соображений, de Bouflers прямо начинает свой доклад с заявления, что "только по ошибке можно употреблять в данной области ненавистное название "привилегия", так как существует громадная разница между защитой, гарантируемой всякому изобретателю, и предпочтением (predilection), оказываемым получившему привилегию фавориту*". Если бы de Bouflers остановился на этом совершенно правильном тезисе и развил его, - то он пришел бы к изложенному выше результату: привилегия дается п о благоусмотрению короля, обыкновенно без всяких заслуг со стороны данного индивида, - а патент по праву присвоен изобретателю за его труды; следовательно, выдача патентов совершенно совместима с революционными принципами, так как она не влечет особого, исключительного облагодетельствования одного за счет других'.
Но докладчику показалось недостаточным доказать Собранию, что охрана изобретений не имеет привилегионной тенденции. Он счел себя обязанным помериться силами еще и с другим признаком из наследия ancien regime'a и доказать, что охрана изобретений, кроме того, не имеет имонополизационного характера. Революци-
"Quelques partisants de la liberte indefinie croiront voir a nos principes des consequences dangereuses, et nous diront: quoi! dans un moment ou tout retentit du cri de la liderte, ou tous les interdts s'immolent d'eux memes a la liberte ... vous venez nous proposer des genes et des contraintes!" Из доклада Bouflers, 30 декабря 1790 г., цит. у Molard, Description des machines etc., Paris, 1811, стр. 17.
'Цит. у Molard, Ibidem, стр. 11. <• -с" •-"
99

А.А. Пиленко
онная публика боялась монополий, может быть, больше чем привилегий - и было рискованно предложить ей добровольно возобновить выдачу правомочий на исключительное производство и торговлю определенными продуктами. В этом поединке докладчика с признаком монополии победителем оказался, неожиданным образом, неправый г-н de Bouflers. Такова судьба всех вообще аргументаций: качество их никогда не прельстит слушателей, не считающих возможным согласиться с тезисом, - а недостатки их всегда останутся незамеченными для людей, коим дорого quod probandum'. И действительно, докладчику de Bouflers каким-то образом удалось доказать, что патентодержатель, имеющий исключительное право фабриковать, ввозить, употреблять и продавать изобретение, не имеет никакой монополии; доказать, что исключительное право пользоваться в данном государстве мельницами является монополией, пока эти мельницы действуют ветром или падающей водой, и что юридическая конструкция этого исключительного права совершенно меняется, перестает быть монополией и делается чем-то совершенно иным, когда мельницы начнут работать новоизобретенным паром.
Аргументы, которыми можно было доказать такие положения, должны быть слабыми, и на них не стоило бы даже и останавливаться. Но, к сожалению, эти аргументы благодаря стечению обстоятельств, ничего общего с их научными достоинствами не имеющих, нередко повторяются и до настоящего времени. Поэтому я принужден с ними считаться; конечно, не как с ценным материалом, а просто как с фактором, случайно оказавшим влияние на эволюцию юридической мысли. В настоящей главе я укажу только на содержание этих аргументов; краткий же критический их анализ будет сделан в послесловии, при изложении конструкции изобретательского права.
В докладе de Bouflers'а впервые появляется столь нашумевшая доктрина промышленной собственности: теория, возникновение которой объясняется случайными условиями места и времени, а продолжающееся до сих пор влияние - отсталостью современной французской теоретической юриспруденции; теория, надолго задержавшая научно-самостоятельную разработку патентного права и давшая повод ко многим вредным преувеличениям практиков. Не будь эта доктрина тенденциозною, т.е. не происходи она из страха, что иначе защитни-
1 "Un privilege exclusif d'entreprise... est une concession qu'on ne pouvait pas faire. Un litre
d'invention est une autorisation qu'on ne pouvait pas refuser". Коротко и ясно. Bouflers, Ibi
dem, стр. 11. ' .рт -ti-mrni •••.." "• , /
100

Право изобретателя
кам патентов придется признать себя сторонниками нелиберальных монополий, - эта бессмысленная выдумка не продержалась бы и двух лет*.
"Дерево, вырастающее в поле, - говорит de Bouflers1, - менее несомненно принадлежит (appartient) своему собственнику, чем идея -автору". Этот безобидный труизм, посредством маленькой подстановки понятий, немедленно затем превращается в юридическую теорию. Обыденно-описательно-туманный термин "принадлежит" вдруг заменяется прозрачным и определенным, как кристалл, понятием: "собственность" - и в виде догмата провозглашается тезис: "s'il existe pour un homme une veritable propriete, c'est sa pensee". Установив таким образом, что идея есть собственность автора ("принадлежит" ему?), de Bouflers продолжает: однако, это есть собственность sui generis; обыкновенно, достаточно сказать, что карандаш есть собственность мальчика, для того чтобы ясно было, какие правомочия устанавливаются этим для последнего; но изобретателю недостаточно быть собственником своей идеи; ему нужно еще получить способы охранять ее; поэтому он заключает с обществом (!)договор2, коим обязуется открыть свой секрет и по коему получает в обмен некоторые новые права (исключительно продавать и т.д.). Современный юрист сказал бы: все эти рассуждения, может быть, очень верны, но целью их является описать, в измышленной форме и с необычным употреблением общеизвестных терминов, генезис патентного права; "идея есть собственность автора, - собственностью объясняется, как возник (фиктивный) договор, -договором объясняется, как возникли права изобретателя". Но во всем этом нет ни слова о сущности этих новых, полученных по договору прав. Описать эволюцию института и доказать его справедливость - ведь еще не значит юридически его сконструировать.
Как бы то ни было, но членам Учредительного Собрания аргументация докладчика показалась в высшей степени убедительной, и поэтому статья первая нового закона провозгласила: "Всякое изобретение или
В 1791 г. "au fond tout le monde etait d'accord: ou voulait... encourager les inventions en recompensant les inventeurs, et le privilege temporaire qui devait leur servir de recompence n'avait rien de dangereux, rien d'immerite', mais c'etait un privilege (надо сказать: un mono-pole). Sous 1'ancien regime ce privilege (o.a., ce monopole) avail 6t6 a la collation d'un pou-voir sans regie et sans controle, qui 1'accordait ou refusait, qui I'abrogeait ou revoquait selon les caprices du jour; on voulait que, sous le regime nouveau, la loi r6compensSt d'une maniere egale et sure, tous les inventeurs sans distinction, et si la loi du 7 Janvier 1791 a decore cette recompense d'un nom [-propriete!] qui ne lui appartenait pas, c'est que, dans les clameurs des revolutions, les mots vont souvent au delil des pensees". Rapport etc., стр. 15.
1 Molard, стр 8.
2 Ibidem, стр. 9. •" - *"'"•" -
101

А.А. Пиленко
открытие есть собственность его автора1". А введение к закону изображает ту же мысль в иной форме, содержащей ясный намек на то, зачем понадобилась Учредительному Собранию конструкция собственности: "Се serait attaquer les droits de 1'ho m m e que de ne pas regarder une decouverte industrielle comme la propriete de son auteur"2.
Резюмируя все сказанное, я могу сказать: закон 7 января 1791 г. впервые формулировал назревавший ранее принцип облигаторности; но благодаря внешним условиям это формулирование правильной мысли ("не милость", "право") произошло в неправильной форме ("собственность").
§ 28. Обращаясь к Англии и Соединенным Штатам, я должен отметить, что, как указано выше, процесс созревания облигаторного принципа шел в этих государствах ввиду отсутствия внешних побудительных причин медленнее и менее сознательно: вопрос и до сих пор ни в Англии, ни в С. Штатах не был еще никогда поставлен ребром; однако в положительном ответе никто не сомневается. Королева Виктория до конца своих дней традиционно выдавала патенты "by our special g r a -с е", но, конечно, она никогда не рискнула бы отказать в патенте только потому, что изобретатель или изобретение показались бы ей несимпатичными3: ответ, который она могла бы дать, если бы английский патент действительно имел факультативную конструкцию.
Пояснить, когда созрел в Англии облигаторный принцип, чрезвычайно трудно. И главная причина трудности заключается именно в только что указанной бессознательности всего процесса в странах английской юридической техники. Даже Robinson4, излагающий весь вопрос в форме, чрезвычайно близко подходящей к той, которой я пользовался в предыдущих параграфах (§§ 26-27), все-таки упускает из виду исходный момент всей контроверзы: его изложение вертится около иной оси, и для того, чтобы ввести его рассуждения в общую последовательность моих аргументов, мне придется как бы "перелицевать" его мысли. Об остальных английских юристах я уже и не говорю: они мыслят в совершенно чуждых нам модуляциях.
Часть работы Robinson'a, которой можно воспользоваться для разрешения вопроса об облигаторном принципе в англо-американском
' Проект русского закона 1896 г гласил "Всякое изобретение составляет собственность того лица, кем оно сделано" (ст 1) Государственный Совет выкинул этот неудачный термин, чем, говорят, сильно огорчил одного из авторов проекта, ныне покойного И И Козлова
2 Полный текст, Ibid , стр 45-46
3 Впрочем, английские комментаторы последовательно утверждают, что королева вправе это сделать (Я Cumngham, English patent practice, Londm, 1894, стр 2-3) Тем же началом объясняется, почему английские патенты не связывают королеву и ее слуг (-правительство) Ср Queens Bench, 26 января 1875, Journal Clunet, II, стр 198
4 Robinson, I, §§ 12-20 v r ,r,
102

Право изобретателя
праве, трактует, в сущности, о том, составляет ли патент монополию или - нет. Это и есть ось, вокруг которой Robinson заставляет вращаться свое рассуждение. Но если внимательно проанализировать дальнейшее изложение Robinson'a, то окажется, что оно будет представляться нам полным противоречий до тех пор, пока мы не посмотрим на него с одной специальной точки зрения, ускользнувшей, между прочим, и от самого автора. Изложу прежде всего эти противоречия.
Рядом цитат из английских авторов (3 цитаты) и английских судебных решений (14 цитат) Robinson, прежде всего, устанавливает1 "постоянство (uniformity), с которым в Англии держатся взгляда: патент есть монополия". Затем, тремя страницами далее2 начинается изложение каких-то двух периодов английской судебной практики; первый из этих периодов продолжался-де 180 лет, до конца XVIII века, и характеризуется враждебным отношением судов к изобретателям: "the inventor was looked upon as a monopolist". Второй из этих периодов начинается приблизительно с 1800 г.3 и характеризуется более либеральным отношением к изобретателям; как на причину появления новых тенденций Robinson указывает на то обстоятельство, что4 "поколения, так много пострадавшие от старых монополий, ушли со сцены, -боевые традиции их по данному вопросу стали терять свою остроту, и судьи поддались влиянию новых веяний". Внешним проявлением этих веяний явилась формулированная лордом Eldon'oM новая доктрина, по которой патентодержатель заключает с публикой некоторый договор (contract-theory), и во исполнение этого договора ему даются исключительные права. Права эти должны конструироваться и судьями, и законодателем чрезвычайно широко; а это, в свою очередь, не было бы мыслимо, "не будь в настоящее время теория о существе патентов... весьма отличною от той, которая проповедовалась 200 лет тому назад5".
Итак, Robinson сначала доказывает "the uniformity" английских воззрений по вопросу о том, что патент есть монополия. Затем, он утверждает, что в английской практике по разбираемому вопросу, было два периода, не схожих между собой. И заканчивает он тезисом: "the theory (is now).. .very different from that which had prevailed two centuries defore". Спрашивается, которое из двух утверждений правильно. Менялась ли или не менялась английская практика? Спрашивается далее: как изменение взглядов на существо патентного права мог-
^ Robinson, I, стр 17, прим 3 1 Op cit, стр 20 и ел 4 Op cit, стр 24
Op cit.crp 23
Op cit, стр 30
103

А.А. Пиленко
ло произойти под влиянием постепенного забывания прежних злоупотреблений, т.е. как патент мог превратиться из монополии (право исключительной продажи) в договор только потому, что были забыты эти злоупотребления? И чтб это за договор?
Все это представляется чрезвычайно смутным: все это не конструируется ясным образом в мозгу читателя, тут отсутствует klares Denken.
И все становится чрезвычайно ясным, если заменить "ось" рассуждений Robinson'а другою, если сместить центр тяжести контроверзы на новый, не ясно сознанный им момент. В самом деле Robinson делает ту же ошибку, что и de Bouflers (§ 27). Он путает два вопроса, не имеющих ничего общего: 1) вопрос о монопольном характере патентов и 2) контроверзу о факультативности - облигаторности. Если всмотреться в его изложение, то окажется, что он ставит первый вопрос, арешает -второй. Это можно доказать целым рядом цитат из тех же девяти параграфов его книги. В XVII и XVIII веках на изобретателя смотрели, признается он1, как на монополист а, коего права основаны на королевской милости ("dependent for his exclusive rights upon the royal bounty"). Если в этой фразе перенести ударение с первого курсива на второй и если сопоставить ее с замечанием2, что с XIX века "на выдачу патента стали смотреть как на обязанность, а не как на милость" ("was held to be a matter of right and not of favour"), то основная мысль Robinson'a сделается совершенно ясной; а под ее освещением пропадут и все кажущиеся противоречия.
В результате получается, что англичане, во-первых, в течение 300лет неизменно признают патенты монополиями; во-вторых, что в конце XVIII века произошла в их судебной практике коренная перемена; но перемена эта касалась не юридического вопроса о монопольной конструкции, а ante-юридических воззрений о происхождении этих монополий. До лорда Eldon'a смотрели на патенто-держателя, говорит С о г у t о п, как на креатуру короля ("creature of royal bounty"). А в конце XVIII века судьи уже категорически заявляли: "В данном деле не должно даже и подымать вопроса о милости (favour); закон устанавливает право изобретателя".
Что же касается того "договора", о котором упоминает Robinson, то эта фикция относится к той же категории, что и "собственность" у de Bouflers: этот договор есть случайная и неверная форма, в которую неразвитое мышление облекло облигаторный принцип.
§ 29. Что касается Соединенных Штатов, то, по-видимому, американские судьи с самых первых годов действия закона о патентах 1791 г.
1 Robinson, I, стр. 21. 1 Op. cit., стр. 23.
104

Право изобретателя
обсуждали права изобретателя по облигаторной конструкции1. Этому способствовала главным образом, конечно, республиканская форма правления. Конституция 1787 г. предписывала конгрессу "поощрять развитие наук и полезных искусств посредством выдачи на ограниченные периоды времени авторам и изобретателям исключительных прав на их сочинения и открытия"2. Следовательно, это категорическое предписание конституции, стоящей над конгрессом, создавало для этого последнего обязанность поощрять и т.д. выдачей привилегий на полезные изобретения. Ни о каком проявлении начала милости не могло быть и речи в строго-подзаконной функции конгресса*.
Но в судебных решениях облигаторный принцип, по-видимому, не был формулирован по внешним причинам ранее 1831 г. И только в этом году судья Baldwin высказывается категорически3: "В Англии патент есть4 милость, даруемая на основании условий, какие заблагорассудится установить королю; у нас же патент основан на праве (is a matter of right)". А судья Story в 1833 г. дополняет этот тезис, говоря5: "...поэтому американские суды всегда, а английские только в самое последнее время, относились к патентам либерально и доброжелательно, не подвергая их утонченной критике (overnice and critical refinements)".
He нужно, однако, думать, чтобы в Америке сущность облигаторной контроверзы была всегда признаваема с той же точностью, с какой она формулирована в приведенных 2 решениях. Можно указать и такие постановления, в которых ясность картины нарушается привлечением вопроса о монопольном характере патентов (как в Англии). Например, судья Мае L e a n в 1844 г. высказался так6: "Стоит подумать о том, какие неисчислимые выгоды получает публика от трудолюбивого и смышленого изобретателя, для того чтобы понять, что было бы несправедливо считать его монополистом".Я отсылаю, по поводу этой цитаты, к тому, что у меня было сказано раньше о монополиях7: заслуги изобретателя могут влиять на справедливость выдачи ему исключительного права,
Ср. Hon. Ch. Mitchell, "Birth and growth of the American Patent System", в Celebration,
стр. 43-55. | Конституция С. Штатов, I, § 8.
По некоторым специальным соображениям, которые будут подробно изложены в своем
месте (кн. III, гл. 1), я считаю, что лишь закон 1791 г. (а не 1790 г.) становится на точку
зрения облигаторной конструкции.
Whitneyv. Emmett, Op. cit, стр. 31, прим. 1.
В этот момент в Англии патент уже не был (de facto) милостью: судья Baldwin говорит о s положении dejure. ^ Ames v. Howard, Ibidem. 7 Brooks v. Jenkins, Ibidem, стр. 32, прим. 2.
Ср. выше, §§ 10 и 27.
105

А.А. Пиленко
а вовсе не на юридическую конструкцию предоставленных ему правомочий. Монополия не перестает быть такой оттого, что она дарована благодетелю рода человеческого.
Резюмируя все сказанное, я могу утверждать, что второй (современный) период в развитии патентного права, характеризующийся появлением облигаторной конструкции, начинается приблизительно в одно и то же время (конец XVIII века), в трех государствах (Франция, Австрия и С. Штаты), по-видимому, без всякого влияния юристов одной страны на других.
Для полноты изложения мне следует отметить, что в остальных европейских государствах период облигаторной конструкции начинается уже в XIX веке, в различное время: позднее всего в Пруссии и России (конец 60-х гг., см. § 50). В частности, раньше других перешли к облигаторной конструкции государства, заимствовавшие основные начала патентного права у Франции: королевство обеих Сицилии1 (декрет Иоахима Наполеона, 2 марта 1810 г.), Испания2 (декрет 27 марта 1826 г.), Бельгия3 (закон 24 мая 1854 г.). Позднее же начинается этот период в государствах германской цивилизации: в Австрии4 (закон 15 августа 1832 г., а может быть и только закон 11 января 1897 г.5), Пруссия (до издания закона 1877 г.), Швеция (до 1884 г.?) и т.д.
"г
III
§ 30. Особенного внимания заслуживает эволюция облигаторного принципа в Германии. Уже из только что указанных дат можно было усмотреть, что, например, Пруссия чуть что не позже всех остальных государств признала облигаторность патентов. Я думаю, что это обстоятельство отнюдь не следует ставить в упрек ни ее юристам, ни ее законодателям. Кажущаяся "отсталость", по моему мнению, свидетельствует не о недостатке отзывчивости тех или других, а наоборот, о их чисто немецкой аккуратной Grandlichkeit. To, что в Франции было совершено одним взмахом пера, в момент революционного подъема духа; то, что в Англии совершилось полубессознательно, благодаря невероятной пластичности англо-саксонских юридических категорий, то в Германии потребовало почти ста лет колоссальной борьбы заинтересованных лиц.
1 Е. Blanc & А. Веаите, Code general de la ргорпеЧё industrielle, Paris, 1854, стр. 562.
2 Op. cit, стр. 235.
3 Op. cit., стр. 605.
4 Op. cit., стр. 121.
5 Закон 1852 г., § 1, гласил: "Ein ausschliessenden Privilegium kann ... ertheilt werden". А закон 1897 г., § 1, категорически заявляет. "Unter dem Schutze diezes Gesetzes stehen, etc.". Факультативность, значит, еще существет по закону 1852 г.
106

Право изобретателя
Ввиду особенной поучительности этой борьбы ("Antipatentbewe-gung") я позволю себе изложить ее с некоторой подробностью, особенно ввиду того, что история ее даже в Германии не разработана до сих пор сколько-нибудь удовлетворительно1, а тем паче не приведена, как я собираюсь сделать, в генетическую связь с борьбой за облигаторный принцип в более широкой области авторского права вообще.
Как известно, в области авторского права2 защита также началась с факультативных привилегий: правительства милостиво соизволяли, чтобы данный автор был защищаем от контрафакции; соответствующая книга печаталась "aves privilege du Roy". Очень часто было даже трудно различить, дана ли привилегия писателю как автору, - или издателю как технику. Две родственные области были плохо дифференцированы. Но литература стала развиваться быстрее, чем техника, и потому, к концу XVIII века авторы уже заговорили об облигаторном принципе3, о кото-
1 Работа Miiller'a (Die Entwickelung des Erfindungsschutzes etc., MUnchen, 1898) является весьма слабой Erstling-Arbeit.
2 Материалом для §§ 30-34 послужили следующие работы (в хронологическом порядке): J. Thurnisius, Diss. inauguralis de recusione librorum furtiva, Basileae, 1738; M. Hanovius, Meditamenta nova etc., Specimen I, De jure autorum in editos a se libros, Gedani, 1741; War-burton (?), A letter from an author to a member of Parliament concerning Litterary Property, London, 1747; J. S. Putter, Der Buchernachdruck nach achten Grundsatzen des Rechts geprilft, Got-tingen, 1774; J. Kant, Die Unrechtmassigkeit des BUchemachdrucks, в Berl. Monatsschr., 1785,1, стр. 403-407; J. Fichte, Beweis der Unrechtmassigkeit des BUchemachdrucks, ibid., 1793, I, стр. 443-483; E. Graeff, Versuch einer einleuchtenden Darstellung des Eigenthums und des Ei-genthumsrechts der Schriftsteller und der Verleger etc., Leipzig, 1791; G. Bielitz, Versuch die von dem Verlagsrechte geltenden Grundsaetze aus der Analogic der positiven Gesetze abzuleiten, Dresden, 1799; Vertheidigung des BUchemachdrucks in Oesterreich: Leipzig, 1814; I. Griesin-ger, Der Buchernachdruck aus dem Gesichtspunkte des Rechts, der Moral und der Politik, Stuttgart, 1822; R. Schmidt, Der Buchernachdruck aus dem Gesichtspunkte des Rechts, der Moral und der Politik, gegen L. Griesinger, Jena, 1823; L. Neustetel, Der Buchernachdruck nach rOmichem Recht betrachtet, Heidelberg, 1824; W. Kramer, Die Rechte der Schriftsteller und Verleger, Heidelberg, 1827; L. Schroter, Das Eigenthum im Allgemeinen und das geistige Eigenthum insbe-sondere fur Gelehrte etc., Breslau, 1840; J. Jolly, Die Lehre vom Nachdrack, Heidelbeg, 1852; C. Eisenlohr, Das litterarisch-artistische Eigenthum und Verlagrecht, Schwerin, 1855; M. Fried-Idnder, Der einheimische und auslandische Rechtsschutz gegen Nachdrack und Nachbildung, Leipzig, 1857; A/. Lange, Kritik der Grundbegriffe vom geistigen Eigenthum, Schoenebeck, 1858; Baron C. von Wrangel, Die Prinzipien des litterarischen Eigenthums mil specieller RUcksicht etc., Berlin, 1866; A. Schaffle, Die nationalokonomische Teorie der ausschliessenden Absatzverhalt-nisse, etc., Tubingen, 1867; J. Korb, Was heisst und ist das geistige Eigenthum an litterarischen Erzeugnissen? Breslau, 1869; E. Goepel, Ueber Begriff und Wessen des Urheberrechts, Alten-burg, 1881; K. Kaerger, Die Theorien Uber die juristische Natur des Urheberrechts, Berlin, 1882; Я Schuster, Das Wesen des Urheberrechts, Wien, 1891; A. Osterrieth, Die Geschichte des Urhe-
3 berrechts in England, Leipzig, 1895.
Первые проблески облигаторного принципа в области авторского права - насколько мне известно - относятся к 40-м гг. XVIII в. Ср. J. Thurnisius, Diss. inaug. de recusione librorum furtiva (Barsileae, 1738): "illorum proprium est" (стр. 10). M. Hanovius, Meditamenta nova etc., Specimen I, De jure autorum in editos a se libros (Gedani, 1741): "Sed qui rem quandam e materia sua libere produxit, ille gaudet dominio materiae, tamquam suae" (стр. 12),
107

А.А. Пиленко
ром в этот момент еще и не помышляли изобретатели. Я излагал этот процесс возникновения облигаторного авторского права в другом месте' и здесь не буду повторять своих рассуждений. Несомненно, что начало XIX века ознаменовано в Германии жесточайшею борьбою против авторского права2.
Борьба эта получила совершенно специальную окраску благодаря одному случайному обстоятельству. Не надо забывать, что в первую четверть XIX века политическое положение Германии было особенно неблагоприятно для общеимперской регламентации вопроса об авторском праве. Поэтому сторонники облигаторного авторского права собрались убить сразу двух зайцев; они поставили себе задачею доказать: 1) что авторское право есть право и 2) что оно подходит под установившиеся категории общегерманских рецепированных из Рима норм (для того, чтобы немедля защищать авторов, не дожидаясь издания общесоюзного закона). Насколько первая задача была поставлена правильно, настолько вторая, чисто утилитарная, случайная цель -оказалась неудачною выдумкою и помехою. Несомненно, что правовой характер авторского права был бы признан много скорее, чем это случилось в действительности, если бы контроверза не была затемняема желанием насильственно создать аналогию с пандектным правом.
Приведу несколько примеров, доказывающих, что сторонники облигаторного авторского права действительно рассчитывали устроить правовую защиту литературных произведений "собственными средствами", т.е. не прибегая к неудобному в тот момент способу законодательного нормирования. Лучшим выражением этой тенденции служит заголовок одной очень мало известной брошюры: G.A. В i e I i t z, Versuch die von dem Verlagsrechte geltenden Grundsaetze a u s d e r Analigie der positiven Gesetze abzuleiten, Dresden, 1799 г.).
Те современные авторы, которые ссылаются на "конструкцию" авторского права, будто бы данную Kant 'ом, обыкновенно упускают из виду самый конец соответствующих рассуждений великого философа. А конец этого, последняя фраза, гораздо более интересен, чем вся конструкция. Контрафактор есть negotiorum gestor автора, утверждает гениальный творец современной философии1, ибо он говорит от
и далее: "Sunt autem libri opera mtellectus et animi autorum, manentque eadem ipsorum per-petuo a quibusqunque et in quotcunque exemplaria fuerint rite transcripta" (стр. 18). "Autores sunt librorum a se conditorum dommi" (стр. 19). - Ср. в Англии Warburton (?), A Letter from an author to a Member of Parliament concerning Litterary Property, London, 1747.
' К вопросу о литературной конвенции, Ж. М Ю., 1898, № 1.
2 Ibidem, стр. 7-12.
1/. Kant, Von der Unrechtmassigkeit des BUchernachdrucks, в Berliner Monatsschr., 1785, 1, стр. 403-417. Та же мысль подтверждена в Metaph. Anfangsgrilnde etc., 2-ое изд.,
108

Право изобретателя
лица автора большему кругу читателей, чем к какому обращался этот последний. За такую negotiorum gestio контрафактор отвечает по общим началам римского права. Если бы эту мысль хорошо понять, прибавляет Кант1, "и обработать ее с должною элегантностью римской учености, so konnte die Klage gegen den Nachdrucker wohl vor die Gerichte gebracht werden, ohne dass es no'thig ware, zuerst um ein neues Gesetz deshalb anzuhal-t e n". В подчеркнутых словах заключается ключ к стремлению Канта провести именно аналогистическую конструкцию, а не самостоятельную.
Что говорит Фи х т е 2? Контракфактор "действует от имени автора, не получив от него никакого поручения". Значит, он отвечает перед автором за свои действия по общим началам римского права. Та же тенденция.
Сошлюсь, наконец, на менее крупную величину. Некто S с h m i d t цитирует в самом начале своей недурно написанной книжки3 В е у е г'а, говорящего: "При наличности привилегии процесс более быстр, защита -более энергична, наказание - более строго. Но из этого не следует, чтобы вне специальной привилегии не было никакого права, никакой защиты, никакого греха, никакого наказания. Естественное право, естественный разум приказывают каждому из нас liegen lassen was nicht unser ist. Поэтому лишь человеческою злостностью и глупостью можно объяснить то явление, что властям приходится особыми привилегиями запрещать "кражу" книг, и без того не дозволенную"4. Мысль S с h m i d t'a ясна: он хочет доказать, что и вне привилегий контрафакция запрещена общими нормами Gemeinrech t'a. И действительно, после долгих рассуждений он приходит к такому выводу5: "Красть одну вещь столь же позорно, как и другую; брать у соотечественника плоды его стараний -называется воровать; брать у ученого результат его таланта и долголетней подготовки - das kann unter keinen anderen Begriff gebracht werden".
Но раз мы поняли причину, почему авторы начала XIX века так старательно строили одну аналогистическую конструкцию за другою, -
Kunigsberg, 1798: "Num spricht der Nachdrucker durch seinen eigenmachtigen Verlag ... ohne
dazu Vollmacht zu haben", стр. 128. 1 Ibidem, стр. 417.
J.G. Fichte, Beweis der Unrech tmassigkeit des Buchernachdrucks, ein Rasonnement und eine ч Parabel, ibid., 1793,1, стр 443-483.
K.E. Schmidt, Der BUchernachdruck aus dem Gesichtspunkte des Rechts, der Moral und Poli-4 tik, gegen L.Gnesinger, Jena, 1823, стр 4-5.
Contra, мнение Иенского юридического факультета: "Denen Autoribus... welche von ho-
hen Obngkeiten keine prrvilegia haben, kein Monopolium.. zustehe, noch vor weltlichen
Genchten em Recht zukomme, anderen den Nachdruck zu verbieten", цит. у Schmidt, Op. cit, s стр. 7, прим 5.
ibidem, стр. 90-91

А.А. Пиленко
сами эти конструкции теряют для нас непосредственный интерес. Ведь мы поставлены в более благоприятные условия, чем юристы начала XIX века: авторское право в России (и в Германии) уже давно нормировано специальным законом, и, следовательно, пропала та практически утилитарная цель, к которой стремились аналогизаторы. В данный момент мы ничего не потеряем оттого, что дадим свободу конструкционной мысли. Простой тезис, - а между тем еще многие современные авторы не хотят понять его...
§31. Итак, все "конструкции", которых так много плодилось в начале XIX в. - по только что указанной причине - потеряли для нас практический интерес. Поэтому, например, в критико-догматической части моей работы я отнюдь не стану всех дробно разбирать: "каузальная" критика устраняет их проще и без хлопот.
Здесь перечислю, вкратце, для памяти, главнейшие из этих доктрин.
Самая распространенная из них есть проприетарная теория: право автора есть право собственности, контрафакция есть кража. Я указывал выше (§ 27), как эта теория получила quasiodpHunanbHyio санкцию в 1791 г. и как она потом быстро доразвилась до бессмысленных объемов (§ 36). Ввиду этого, а также ввиду того, что проприетарной теории как единой до селе удержавшейся в литературе аналогистиче-ской конструкции будет мною посвящено в послесловии особое критическое исследование', - я позволю себе не излагать ее в подробностях именно здесь1.
Несколько уступала в распространенности теория личного права. Первым представителем ее нужно считать указанного выше S с h m i d t'a2. "Основание авторского права, - говорит он, - заключа-
* В подтверждение той мысли проприетарная теория сначала исходила именно из желания защитить авторское право вне специального закона, - сошлюсь на следующие примеры. L. Schroter (Das Eigenthum im allgemeinen und das geistige Eigenthum insbesondere fur Ge-lehrte etc., Breslau, 1840) начинает свое изложение следующими тезисами (стр. 1-7): собственность есть то, что отличает людей от зверей; собственность есть нечто объективно данное, предшествующее закону; те, кто отрицает собственность как самодавлеющий институт ("der Thierphilosoph Rousseau") суть безумцы. Тенденция ясна, стоит доказать, что авторское право есть собственность, и тогда можно будет консеквентно умозаключать, что и эта собственность не нуждается (!) для своей защиты в особых постановлениях закона. - Ср. Mirabeau: "les decouvertes de 1'industrie et des arts etaient une propridte avant que I'Assemblee nationale 1'eflt declare". Еще в новейшее время Н. Gam (Etude, стр. 5) позволяет себе спрашивать: "Le droit de 1'inventeur est-il un droit de propriete veritable? - ou bien est-ce une creation du droit civil?" (Хороша дилемма!) Противники авторского права ясно сознавали эту тенденцию, ибо один из них намеренно подчеркивает: "Das sogennante litterarische Eigenthum (ist) weder em wales, noch ein naturliches Eigenthum ... sondern nur ein Privilegium" (Gnesmger, Op. cit, 1822, стр. 28)
1 О контрактной теории см. выше (§§ 28-29) и кроме того, послесловие, II.
2 Позднейшие представители персональной теории обыкновенно указывают как на ее родоначальника на Канта (напр. Bluntschli, D. Privatrecht, MUnchen, 1864, 3-е изд.,
110

Право изобретателя
ется в том, что данное сочинение силою работы, потраченной на него, становится как бы частью личности самого автора1". "Одной из самых трудных естественно-правовых задач надо признать рассмотрение вопроса, каким образом внешний объект может казаться настолько связанным с личностью, чтобы сделаться исключительною собственностью этой последней2". Все авторское право Schmidt выводит из понятия личного достоинства. "Личное достоинство выражается в том, что носитель его имеет право требовать, чтобы с ним обращались как с существом, коего действия сами себе служат причиной и целью... Личное достоинство нарушается, когда мы отделяем деятельность данного человека, против его воли, от поставленных им самому себе целей и обращаем ее на преследование целей иных3". Контрафактор нарушает именно право "auf persOnliche Selbststandigkeit und Wilrde4". Я нарочно выписал несколько цитат из той малоизвестной книжки, для того чтобы показать, что Schmidt говорил буквально то же самое, что потом учили Bluntschli и G a r e i s и что теперь излагает G i e r k e '. Мне хотелось бы подчеркнуть этим путем, с одной стороны, неподвижность персональной теории, а с другой - ту неосмотрительность, которую обнаруживают современные представители этой теории, повторяя слова Schmidt'a в такой момент, когда фактические условия уничтожили даже и утилитарную сторону этой фикции".
стр. 113; Gareis, "Das junstische Wesen des Autorrechts etc.", в Busch's Archiv, XXXV, стр. 188, прим. З). Однако точной формулировки, как у Schmidt'a, - у Канта нет. Отдельные же встречающиеся у него намеки не более рельефны, чем те, которые можно найти у любого автора XVIII века. Сошлюсь в виде примера на М. Hanovius (Op. cit, § CXXI), который прямо говорит: "Unusquisque autor in libris a se scriptis vivam exhibit animi sui effigiem, melius expressam ac corpus penicillo unquam depingi potest". - Cp. Bedenken der Jenaer Universitat (цит. у Putter, стр. 120), 1722 г.: "Wenn Jemand eine Sache erfindet, sollte sie auch nur den faciliorem modum tractandi oder proponendi angeben, gehoeret die Ehre der Erfmdung naechst GOTT dem Autori". Loc. cit., стр. 75.
2 Ibidem, стр. 68. •, ••'.'•>•
Mbidem, стр. 73. ,, .., ... , .VJi/>lv ",,. ., ,l>r. ,• .".аи.Л'НД".- " "" • v f.f,rtt Ibidem, стр. 75.
5 D. Privatrecht, Besonderer Theil, I Abschnitt (Personenrechte), IV Kapitel (PersOnlichkeits-
ф rechte), IV Titel (Erfmderrecht).
Типична фраза Neustetel'n (Buchernachdruck, стр. 26-27): "Der Nachahmer greift, indem er sich unterstellt, das fremde Geisteserzeugniss zu seinen eigenen Zwecken zu benutzen, um also zu missbrauchen, die Persunlichkeit des Verfassers tiefVerletzend an; seine Handlung stellt sich dar als freche Unverscharntheit, als Anmassung und Willkur, gegen welche die gesetzlichen Bestimmungen iiber die iniuria Schutz gewdhren" В подчеркнутых последних словах опять-таки liegt der Hund begraben! "Der Nachdruck, - прибавляет он, - ist demnach nicht erst zu verbneten; er ist verboten, wie jedes andere Unrecht" (стр. 61).
Ш

<< Пред. стр. 3 (из 20) След. >>

Список литературы по разделу