<< Пред. стр. 8 (из 11) След. >>
Список литературы по разделу
Была уже глубокая ночь, когда Джонатан подлетел к Стае на берегу.
У него кружилась голова, он смертельно устал. Но, снижаясь, он с
радостью сделал мертвую петлю, а перед тем, как приземлиться, еще и
быструю бочку. "Когда они услышат об этом, - он думал о Прорыве, - они
обезумеют от радости. Насколько полнее станет жизнь! Вместо того, чтобы
уныло сновать между берегом и рыболовными судами - знать, зачем живешь!
Мы покончим с невежеством, мы станем существами, которым доступно
совершенство и мастерство. Мы станем свободными! Мы научимся
летать!"
Будущее было заполнено до предела, оно сулило столько заманчивого!
Когда он приземлился, все чайки были в сборе, потому что начинался
Совет; видимо, они собрались уже довольно давно. На самом деле они
ждали.
- Джонатан Ливингстон! Выйди на середину!
Слова Старейшего звучали торжественно. Приглашение выйти на
середину означало или величайший позор или величайшую честь. Круг Чести
- это дань признательности, которую чайки платили своим великим вождям.
"Ну конечно, - подумал он, - утро, Стая за завтраком, они видели
Прорыв! Но мне не нужны почести. Я не хочу быть вождем. Я только хочу
поделиться тем, что я узнал, показать им, какие дали открываются перед
нами". Он сделал шаг вперед.
- Джонатан Ливингстон, - сказал Старейший, - выйди на середину, ты
покрыл себя Позором перед лицом твоих соплеменников.
Его будто ударили доской! Колени ослабели, перья обвисли, в ушах
зашумело. Круг Позора? Не может быть! Прорыв! Они не поняли! Они
ошиблись, Они ошиблись!
- ...своим легкомыслием и безответственностью, - текла
торжественная речь, - тем, что попрал достоинство и обычаи Семьи
Чаек...
Круг Позора означает изгнание из Стаи, его приговорят жить в
одиночестве на Дальних Скалах.
- ...настанет день, Джонатан Ливингстон, когда ты поймешь, что
безответственность не может тебя прокормить. Нам не дано постигнуть
смысл жизни, ибо он непостижим, нам известно только одно: мы брошены в
этот мир, чтобы есть и оставаться в живых до тех пор, пока у нас хватит
сил.
Чайки никогда не возражают Совету Стаи, но голос Джонатана нарушил
тишину.
- Безответственность? Собратья! - воскликнул он! - Кто более
ответствен, чем чайка, которая открывает, в чем значение, в чем высший
смысл жизни, и никогда не забывает об этом? Тысячу лет мы рыщем в
поисках рыбьих голов, но сейчас понятно, наконец, зачем мы живем: чтобы
познавать, открывать новое, быть свободными! Дайте мне возможность,
позвольте мне показать вам, чему я научился...
Стая будто окаменела.
- Ты нам больше не Брат, - хором нараспев проговорили чайки,
величественно все разом закрыли уши и повернулись к нему спинами.
Джонатан провел остаток своих дней один, но он улетел на много
миль от Дальних Скал. И не одиночество его мучало, а то, что чайки не
захотели поверить в радость полета, не захотели открыть глаза и увидеть!
Каждый день он узнавал что-то новое. Он узнал, что, придав телу
обтекаемую форму, он может перейти в скоростное пикирование и добыть
редкую вкусную рыбу из той, что плавает в океане на глубине десяти
футов; он больше не нуждался в рыболовных судах и черством хлебе. Он
научился спать в воздухе, научился не сбиваться с курса ночью, когда
ветер дует с берега, и мог преодолеть сотни миль от заката до восхода
солнца. С таким же самообладанием он летал в плотном морском тумане и
прорывался сквозь него к чистому, ослепительно сияющему небу... в то
самое время, когда другие чайки жались к земле, не подозревая, что на
свете существует что-то, кроме тумана и дождя. Он научился залетать
вместе с сильным ветром далеко в глубь материка и ловить на обед
аппетитных насекомых.
Он радовался один тем радостям, которыми надеялся когда-то
поделиться со Стаей, он научился летать и не жалел о цене, которую за
это заплатил. Джонатан понял, почему так коротка жизнь чаек: ее съедает
скука, страх и злоба, но он забыл о скуке, страхе и злобе и прожил
долгую счастливую жизнь.
А потом однажды вечером, когда Джонатан спокойно и одиноко парил в
небе, которое он так любил, прилетели они. Две белые чайки, которые
появились около его крыльев, сияли как звезды и освещали ночной мрак
мягким ласкающим светом. Но еще удивительнее было их мастерство: они
летели, неизменно сохраняя расстояние точно в один дюйм между своими и
его крыльями.
Не проронив ни слова, Джонатан подверг их испытанию, которого ни
разу не выдержала ни одна чайка. Он изменил положение крыльев так, что
скорость полета резко замедлилась: еще на милю в час меньше - и падение
неизбежно. Две сияющие птицы, не нарушая дистанции, плавно снизили
скорость одновременно с ним. Они умели летать медленно!
Он сложил крылья, качнулся из стороны в сторону и бросился в пике
со скоростью сто девяносто миль в час. Они понеслись вместе с ним,
безупречно сохраняя строй.
Наконец, он на той же скорости перешел в длинную вертикальную
замедленную бочку. Они улыбнулись и сделали бочку одновременно с ним.
Он перешел в горизонтальный полет, некоторое время летел молча, а
потом сказал:
- Прекрасно. - И спросил: - Кто вы?
- Мы из твоей Стаи, Джонатан, мы твои братья. - Они говорили
спокойно и уверенно. - Мы прилетели, чтобы позвать тебя выше, чтобы
позвать тебя домой.
- Дома у меня нет. Стаи у меня нет. Я Изгнанник. Мы летим сейчас
на вершину Великой Горы Ветров. Я могу поднять свое дряхлое тело еще на
несколько сот футов, но не выше.
- Ты можешь подняться выше, Джонатан, потому что ты учился. Ты
окончил одну школу, теперь настало время начать другую.
Эти слова сверкали перед ним всю жизнь, поэтому Джонатан понял,
понял мгновенно. Они правы. Он может летать выше,и ему пора возвращаться
домой.
Он бросил долгий взгляд на небо, на эту великолепную серебряную
страну, где он так много узнал.
- Я готов, - сказал он наконец.
И Джонатан Ливингстон поднялся ввысь вместе с двумя чайками,
яркими, как звезды, и исчез в непроницаемой темноте неба.
Часть вторая
"Так это и есть небеса", - подумал он и не мог не улыбнуться про
себя. Наверное, это не очень почтительно - размышлять, что такое
небеса, едва ты там появился.
Теперь, когда он расстался с Землей и поднялся над облаками крыло
к крылу с двумя лучезарными чайками, он заметил, что его тело
постепенно становится таким же лучистым. Конечно, оно принадлежало все
тому же молодому Джонатану, который всегда жил за зрачками его
золотистых глаз, но внешне оно переменилось.
Оно осталось телом чайки, и все-таки никогда прежде Джонатану не
леталось так хорошо. "Как странно, - думал он, - я трачу вдвое меньше
усилий, а лечу вдвое быстрее, я в силах сделать вдвое больше, чем в мои
лучшие дни на Земле!"
Его белые перья сверкали и искрились, а крылья стали
безукоризненно гладкими, как отполированные серебряные пластинки. Он
с восторгом начал изучать их и прилагать силу своих мускулов к этим
новым крыльям.
Достигнув скорости двести пятьдесят миль в час, он почувствовал,
что приближается к максимальной скорости горизонтального полета.
Достигнув двухсот семидесяти трех миль, он понял, что быстрее лететь не
в силах, и испытал некоторое разочарование. Возможности его нового тела
тоже были ограниченны, правда, ему удалось значительно превысить свой
прежний рекорд. но предел все-таки существовал, и чтобы его превзойти,
нужны были огромные усилия. "На небесах, - думал он, - не должно быть
никаких пределов".
Облака расступились, его провожатые прокричали:
- Счастливой посадки, Джонатан! - и исчезли в прозрачном воздухе.
Он летел над морем к изрезанному гористому берегу. Пять-шесть чаек
отрабатывали взлеты на скалах. Далеко на севере, у самого горизонта
летало еще несколько чаек. Новые дали, новые мысли, новые вопросы.
"Почему так мало чаек? На небесах должны быть стаи и стаи чаек. И
почему я вдруг так устал? На небесах чайки как будто никогда не устают
и никогда не спят".
Где он об этом слышал? События его земной жизни отодвигались все
дальше и дальше. Он многому научился на Земле, это верно, но
подробности припоминались с трудом; кажется, чайки дрались из-за пищи и
он был Изгнанником.
Когда он приблизился к берегу, дюжина чаек взлетела ему навстречу,
но ни одна из них не проронила ни слова. Он только чувствовал, что они
рады ему и что здесь он дома. Этот день был очень длинным, таким
длинным, что он успел забыть, когда взошло солнце.
Он развернулся, чтобы приземлиться, взмахнул крыльями, застыл в
воздухе на высоте одного дюйма и мягко опустился на песок. Другие чайки
тоже приземлились, но им для этого достаточно было лишь слегка
шевельнуть перьями. Они раскрыли свои белоснежные крылья, покачались на
ветру и, меняя положение перьев, остановились в то самое мгновение,
когда их лапы коснулись земли. Это был прекрасный маневр, но Джонатан
слишком устал, чтобы попробовать его повторить. Он все еще не произнес
ни слова и заснул, стоя на берегу.
В первые же дни Джонатан понял, что здесь ему предстоит узнать о
полете не меньше нового, чем в своей прежней жизни. Но разница все-таки
была. Здесь жили чайки-единомышленники. Каждая из них считала делом
своей жизни постигать тайны полета, стремиться к совершенству полета,
потому что полет - это то, что они любили больше всего на свете. Это
были удивительные птицы, все без исключения, и каждый день они час за
часом отрабатывали технику движений в воздухе и испытывали новые приемы
пилотирования.
Джонатан, казалось, забыл о том мире, откуда он прилетел, и о том
месте, где жила Стая, которая не знала радостей полета и пользовалась
крыльями только для добывания пищи и для борьбы за пищу. Но иногда он
вдруг вспоминал.
Он вспомнил о родных местах однажды утром, когда остался вдвоем со
своим наставником и отдыхал на берегу после нескольких быстрых бочек,
которые он делал со сложенными крыльями.
- Салливан, а где остальные? - спросил он беззвучно, потому что
вполне освоился с несложными приемами телепатии здешних чаек, которые
никогда не кричали и не бранились. - Почему нас здесь так мало? Знаешь,
там, откуда я прилетел, жили...
- ...тысячи тысяч чаек. Я знаю. - Салливан кивнул. - Мне, Джонатан,
приходит в голову только один ответ. Такие птицы, как ты, - редчайшее
исключение. Большинство из нас движется вперед так медленно. Мы
переходим из одного мира в другой, почти такой же, и тут же забываем,
откуда мы пришли; нам все равно, куда нас ведут, нам важно только то,
что происходит сию минуту. Ты представляешь, сколько жизней мы должны
прожить, прежде чем у нас появится смутная догадка, что жизнь не
исчерпывается едой, борьбой и властью в Стае. Тысячи жизней, Джон,
десять тысяч! А потом еще сто жизней, прежде чем мы начинаем понимать,
что существует нечто, называемое совершенством, и еще сто, пока мы
убеждаемся: смысл жизни в том, чтобы достигнуть совершенства и
рассказать об этом другим. Тот же закон, разумеется, действует и здесь:
мы выбираем следующий мир в согласии с тем, чему мы научились в этом.
Если мы не научились ничему, следующий мир окажется точно таким же, как
этот, и нам придется снова преодолевать те же преграды с теми же
свинцовыми гирями на лапах.
Он расправил крылья и повернулся лицом к ветру.
- Но ты, Джон, сумел узнать так много и с такой быстротой, -
продолжал он, - что тебе не пришлось прожить тысячу жизней, чтобы
оказаться здесь.
И вот они уже снова поднялись в воздух, тренировка возобновилась.
Сделать бочку вдвоем трудно, потому что в перевернутом положении
Джонатану приходилось, летя вверх лапами, соображать, как выгнуть
крылья, чтобы выполнить оставшуюся часть оборота, сохраняя безупречную
согласованность движений со своим учителем.
- Попробуем еще раз, - снова повторил Салливан. - Попробуем еще
раз. - И наконец: - Хорошо!
Тогда они начали отрабатывать внешнюю петлю.
Однажды вечером чайки, которые не улетели в ночной полет, стояли
все вместе на песке, они думали. Джонатан собрался с духом и подошел к
Старейшему - чайке, которая, как говорили, собиралась скоро расстаться с
этим миром.
- Чианг... - начал он, немного волнуясь.
Старая чайка ласково взглянула на него:
- Что, сын мой?
С годами Старейший не только не ослабел, а, наоборот, стал еще
сильнее, он летал быстрее всех чаек в Стае и владел в совершенстве
такими приемами, которые остальные еще только осваивали.
- Чианг, этот мир... это вовсе не небеса?
При свете луны было видно, что Старейший улыбнулся.
- Джонатан, ты снова учишься.
- Да. А что нас ждет впереди? Куда мы идем? Разве нет такого места
- небеса?
- Нет, Джонатан, такого места нет. Небеса - это не место и не
время. Небеса - это достижение совершенства. - Он помолчал. - Ты,
кажется, летаешь очень быстро?
- Я... я очень люблю скорость, - сказал Джонатан. Он был поражен -
и горд! - тем, что Старейший замети его.
- Ты приблизишься к небесам, Джонатан, когда приблизишься к
совершенной скорости. Это не значит, что ты должен пролететь тысячу
миль в час, или миллион, или научиться летать со скоростью света.
Потому что любая цифра - это предел, а совершенство не знает предела.
Достигнуть совершенной скорости, сын мой, - это значит оказаться там.
Не прибавив ни слова, Чианг исчез и тут же появился у кромки воды,
в пятидесяти футах от прежнего места. Потом он снова исчез и тысячную
долю секунды уже стоял рядом с Джонатаном.
- Это просто шутка, - сказал он.
Джонатан не мог прийти в себя от изумления. Он забыл, что хотел
расспросить Чианга про небеса.
- Как это тебе удается? Что ты чувствуешь, когда так летишь? Какое
расстояние ты можешь пролететь?
- Пролететь можно любое расстояние в любое время, стоит только
захотеть, - сказал Старейший. - Я побывал всюду и везде, куда проникала
моя мысль. - Он смотрел на морскую гладь. - Странно: чайки, которые
отвергают совершенство во имя путешествий, не улетают никуда; где им,
копушам! А те, кто отказывается от путешествий во имя совершенства,
летают по всей вселенной, как метеоры. Запомни, Джонатан, небеса - это
не какое-то определенное место место или время, потому что ни место, ни
время не имеют значения. Небеса - это...
- Ты можешь научить меня так летать?
Джонатан дрожал, предвкушая радость еще одной победы над
неведомым.
- Конечно, если ты хочешь научиться.
- Хочу. Когда мы начнем?
- Можно начать сейчас, если ты не возражаешь.
- Я хочу научиться летать, как ты, - проговорил Джонатан, и в его
глазах появился странный огонек. - Скажи, что я должен делать.
Чианг говорил медленно, зорко вглядываясь в своего молодого друга.
- Чтобы летать с быстротой мысли или, говоря иначе, летать куда
хочешь, - начал он, - нужно прежде всего понять, что ты уже прилетел...
Суть дела, по словам Чианга, заключалась в том, что Джонатан
должен отказаться от представления, что он узник своего тела с размахом
крыльев в сорок два дюйма и ограниченным набором заранее
запрограммированных возможностей. Суть в том, чтобы понять: его
истинное "я", совершенное, как ненаписанное число, живет одновременно в
любой точке пространства в любой момент времени.
Джонатан тренировался упорно, ожесточенно, день за днем, с восхода
солнца до полуночи. И несмотря на все усилия, ни на перышко не
сдвинулся с места.
- Забудь о вере! - твердил Чианг. - Разве тебе нужна была вера,
чтобы научится летать? Тебе нужно было понять, что такое полет. Сейчас
ты должен сделать то же самое. Попробуй еще раз...
А потом однажды, когда Джонатан стоял на берегу с закрытыми
глазами и старался сосредоточиться, он вдруг понял, о чем говорил
Чианг. "Конечно, Чианг прав! Я сотворен совершенным, мои возможности
безграничны, я - Чайка!" Он почувствовал могучий прилив радости.
- Хорошо! - сказал Чианг, и в его голосе прозвучало торжество.
Джонатан открыл глаза. Они были одни - он и Старейший на
совершенно незнакомом морском берегу: деревья подступали к самой воде,
над головой висели два желтых близнеца - два солнца.
- Наконец-то ты понял, - сказал Чианг, - но тебе нужно еще
поработать над управлением...
Джонатан не мог прийти в себя от изумления:
- Где мы?
Необычный пейзаж не произвел на Старейшего никакого впечатления,
как и вопрос Джонатана.
- Очевидно, на какой-то планете с зеленым небом и двойной звездой
вместо солнца.
Джонатан испустил радостный клич - первый звук с тех пор, как он
покинул Землю.
- ПОЛУЧАЕТСЯ!
- Разумеется, Джон, разумеется, получается, - сказал Чианг. -
Когда знаешь, что делаешь, всегда получается. А теперь об управлении...
<< Пред. стр. 8 (из 11) След. >>
Список литературы по разделу