<< Пред. стр. 19 (из 78) След. >>
Список литературы по разделу
сотворившей все, и будет наслаждаться Богом через Духа Святого, который есть
дар Божий. Таким образом человек становится духовным, который все судит и
сам никем не судится (I Кор. II, 15), который любит Господа Бога своего всем
сердцем своим, всей душой своей, всей мыслью своей и ближнего своего любит
не плотски, а как самого себя. Самого же себя тот, кто всем существом своим
любит Бога, любит духовно. В этих двух заповедях -- весь закон.
Отсюда уже будет следовать и то, что после телесной смерти, которую мы
несем за первый грех, тело наше в свое время и своим порядком будет
восстановлено в своей первобытной крепости, которой оно будет обладать не
само по себе, а через душу, укоренившуюся в Боге. В свою очередь душа
укрепляется не сама по себе, а через Бога, которым она наслаждается; поэтому
она и жить будет полнее, чем тело; ибо тело будет жить через душу, а душа
через неизменную истину, т.е. единородного Сына Божия; следовательно, и тело
будет жить через Сына Божия, потому что через него живет все. Его даром,
который дается душе, т.е. Духом Святым, не только душа, которой он
сообщается, бывает здорова, мирна и свята, но животворится и самое тело и
будет по природе своей совершенно чистым. Ибо Он сам сказал: "Очистите
внутреннее, и внешнее будет чисто" (Мф, XXIII, 26); и апостол говорит:
"Оживотворите и смертные тела ваши Духом, живущим в вас" (Рим. VIII, 11).
Итак, с уничтожением греха, уничтожится и наказание за грех: а где же тогда
будет зло? "Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?" (I Кор. XV, 55).
Сущность победит ничтожество, будет побеждена и смерть.
13. Освященным не будет вредить и злой ангел, так называемый дьявол,
потому что и он, поскольку он ангел, не зол; а зол он, поскольку извратился
по своей воле. Ибо необходимо допустить, что и ангелы по природе изменяемы,
если один только Бог неизменяем; но благодаря воле, по которой они любят
больше Бога, чем самих себя, они пребывают твердыми и непоколебимыми в Боге
и наслаждаются Его величием, вполне охотно подчиняясь только Ему одному. А
тот ангел, любя больше себя, чем Бога, не захотел быть подчиненным Ему,
преисполнился гордостью, отложился от высочайшей сущности и пал; потому он и
стал ниже, чем каким был, что захотел наслаждаться низшим, а наслаждаться он
захотел больше своим могуществом, чем могуществом Божиим. Ибо, хотя и не
абсолютно, однако он был выше, когда наслаждался тем, что выше всего, так
как выше всего один Бог. Между тем, все то, что становится ниже, чем каким
оно было, бывает злом не постольку, поскольку существует, а поскольку оно
становится ниже. Ибо чем ниже оно становится в сравнении с тем, каким было,
тем больше оно стремится к смерти. Что же удивительного, если от недостатка
проистекает скудость, а от скудости -- зависть, из-за которой дьявол и стал
дьяволом?
14. Но если бы тот недостаток, который называется грехом, охватывал нас
против воли, как лихорадка, то наказание, постигающее грешника и называемое
осуждением, представлялось бы совершенно несправедливым. Между тем, в
настоящее время грех -- зло до такой степени произвольное, что он не был бы
и грехом, если бы не был произвольным; и это настолько очевидно, что в
данном случае не возникает никакого разногласия ни среди немногочисленных
ученых, ни в массе простых людей. Поэтому нужно или отрицать, что грех
вообще совершается, или же признать, что он совершается добровольно. А между
тем, тот не отрицает, что душа грешит, кто признает, что она исправляется
покаянием, что кающейся душе даруется прощение и что коснея во грехах, она
осуждается правосудным законом Божиим. С другой стороны, если мы творим зло
не добровольно, то решительно никто не должен подвергаться ни запретам, ни
увещеваниям; а с устранением этого необходимо уничтожается христианский
закон и вся религиозная дисциплина. Итак, грех совершается добровольно. А
так как грех -- факт несомненный, то несомненным, по-моему, нужно считать и
то, что души обладают свободной волей. Ибо лучшими своими служителями Бог
положил считать тех, кто служил Ему свободно. А этого никак не могло бы
быть, если бы они служили Ему не добровольно, а по необходимости.
Итак, ангелы служат Богу свободно, и это полезно не Богу, а им самим,
потому что Бог не нуждается в благе другого; Он существует Сам Собой. Таково
же и то, что Им рождено, потому что оно не создано, а рождено; все же, что
создано, нуждается в Его благе, т.е. в благе высочайшем, или в высочайшей
сущности. И хотя теперь оно ниже, чем каким было, потому что, вследствие
греха души, меньше стремится к Богу, однако не окончательно разъединено с
Ним, поскольку в этом случае было бы полным ничтожеством. Между тем то, что
соприкасается с душой путем аффектов, то с телом соприкасается
пространственно, потому что душа движется волей, а тело -- через
пространство. Даже т. н. внушение со стороны падшего ангела воспринимается
человеком добровольно, ибо если бы он делал это по необходимости, оно не
считалось бы греховным преступлением.
15. А то, что тело человека, которое было до грехопадения в своем роде
наилучшим, после греха сделалось слабым и предоставленным смерти, то это
обстоятельство хотя и служит правосудным наказанием за грех, однако
свиде-тельствует скорее о милосердии Господа, чем о Его строгости. Ибо таким
образом мы узнаем, что должны свою любовь обратить оттелесных удовольствий к
вечной сущности истины. Именно в этом и состоит красота правды, соединенной
с благостным милосердием, чтобы мы, обольщенные сладостью низших благ,
воспитывались горечью наказаний. Да и сами наказания наши Божественным
промыслом смягчены настолько, что и в настоящем, столь поврежденном теле мы
можем стремиться к праведности и, отложив всякую гордость, покоряться
единому истинному Богу, ни в чем не полагаться на самих себя и на Него
одного возлагать свое водительство и свою защиту. Таким образом, под Его
водительством человек при наличии доброй воли тягостями настоящей жизни
пользуется к приобретению крепости; в обилии удовольствий и в счастливом
сочетании временных благ испытывает и воспитывает свою воздержанность; в
искушениях учится благоразумию, чтобы не только не впадать в них, но быть
осторожнее и ревностнее в любви к истине, которая одна только не обманывает.
16. Но хотя Бог, смотря по обстоятельствам, определяемым Его дивной
мудростью, подает душе всевозможные средства врачевания, о которых или
совсем не следует рассуждать, или нужно рассуждать с людьми благочестивыми и
совершенными, тем не менее ничем не проявил Он своего промышления о
человеческом роде столь благодетельно, как когда сама Премудрость Божия,
т.е. единородный, единосущный и совечный Отцу Сын благоволил воспринять на
себя всецело человеческое естество: "и Слово стало плотью" (Иоан. I, 14).
Таким образом, плотским, одаренным телесными чувствами, но не могущим своим
умом созерцать истину людям Он показал, какое высокое место занимает среди
тварей человеческая природа, явившись людям не только видимым образом (что
Он мог сделать и в каком-нибудь эфирном теле), но и в истинном человеке: ибо
надлежало воспринять то самое естество, которое нужно было искупить. А чтобы
какой-нибудь пол не счел себя пренебрежен-ным со стороны своего Творца, Он
воспринял мужской пол, а родился от женщины. Он ни в чем не употреблял
насилия, а действовал всегда увещеванием и убеждением, поскольку с
устранением древнего рабства теперь наступило время свободы, и человеку
благовременно и спасительно было сообщить, что он сотворен свободным.
Чудесами Он возбудил веру в Бога, каковым и был, а страданиями -- веру в
человека, которого носил в Себе. Так, обращаясь к толпе, Он, как Бог,
отрекся от призывавшей его матери (Мф. XII, 48), однако, как говорит
Евангелие, в детстве Он был послушен своим родителям (Лук. II, 51). Ибо по
учению Он явился Богом, а по возрасту -- человеком. Равным образом,
намереваясь претворить воду в вино, Он, как Бог, сказал: "Отступи от меня,
женщина: что Мне и тебе? Еще не пришел час Мой" (Иоан. 11, 4). Когда же
пришел час, когда надлежало Ему умереть, Он, увидев с креста мать, как
человек, поручил ее ученику, которого любил больше всех прочих (Иоан. XIX,
26, 27). Народы пагубно стремились к богатству, этому спутнику удовольствий:
Он благоволил быть бедным. Они жаждали почестей и власти: Он не захотел быть
царем. Они детей плотских считали великим благом: Он пренебрег супружеством
и потомством. Они с крайним высокомерием гнушались бесчестия: Он перенес
всяческие унижения. Они считали несправедливость нестерпимою, но что больше
той несправедливости, как быть осужденным праведному и невинному? Они
гнушались телесных страданий: Он претерпел биение и был распят. Они боялись
смерти: Он подвергся смерти. Они считали крест позорнейшим родом смерти: Он
был пригвожден к кресту. Он и сам не пользовался, и цены никакой не придавал
всему тому, во имя чего мы часто живем неправедно. Он претерпел все то, что
мы всячески стремимся избежать, часто из-за этого блуждая вдали от истины.
Ибо какой бы то ни было грех мы можем совершить только в том случае, если
или желаем того, чем Он пренебрег, или избегаем того, что Он претерпел.
Итак, вся жизнь Его на земле была нравственным учением. Но его
воскресение из мертвых достаточно ясно показало, что ни малейшая часть
человеческой природы не погибает, когда все бывает здоровым через Бога, а
также -- каким образом все может служить Творцу своему то в качестве
наказания за грехи, то в качестве избавления человека, и как легко тело
может служить душе, когда сама душа подчиняется Богу. В этом случае ни одна
из субстанций не только не представляет собой зла, чего ни в коем случае и
быть не может, но даже не возбуждается никаким злом, что могло быть
вследствие греха или наказания. В этом заключается естественное1 учение, для
христиан менее мыслящих заслуживающее полной веры, а для мыслящих --
очищенное от всякого заблуждения.
17. Сам же способ учения, -- способ отчасти ясный и простой, отчасти
же, ради назидания и упраждения души, состоящий из подобий в изречениях,
действиях и таинствах, -- представляет собой не что иное, как законченное
рациональное учение. В самом деле, и изъяснение таинственного направляется к
тому, что высказано совершенно ясно. И если бы существовало только то, что
вполне понятно, в таком случае мы и не искали бы тщательно истины, и не
находили бы ее. С другой стороны, если бы в изъяснениях были таинства, а в
таинствах не было бы отпечатков истины, в таком случае действие расходилось
бы с познанием.
Но так как благочестие в настоящее время начинается страхом, а
оканчивается любовью, то человечество, связанное во время рабства страхом,
обременялось в ветхом законе многими таинствами. Тогда это было полезно как
средство, возбуждающее желание грядущей благодати Божией, о которой
возвещали пророки. Когда же эта благодать явилась, то самой Божественной
мудростью, которой мы призваны к свободе, были установлены немногие
спаси-тельнейшие таинства, которые бы содержали общество христианского
народа, т.е. людей свободных, под властью единого Бога. Те же многие
таинства, которые были возложены на еврейский народ, т.е. людей, скованных
властью того же единого Бога, были выведены из употребления и остались
предметом веры и истолкования. Таким образом, теперь они не рабски
связывают, но воспринимаются духом свободно.
* Бл. Августин имеет в виду древнее подразделение философии на
нравственную, естественную и рациональную. Исходя из этого, жизнь Иисуса он
называет нравственным учением, здесь говорит об учении естественном, а о
рациональном учении речь пойдет ниже.
Между тем тот, кто отрицает возможность происхождения того и другого
заветов от одного Бога на том основании, что наш народ не держится тех же
таинств, каких держались и держатся иудеи, тот должен понять, что
сомнительно, чтобы один и тот же справедливейший государь одно приказывал
тем, для которых он считает полезным более продолжительное рабство, а другое
-- тем, которых он удостаивает чести признать своими детьми. Но если с точки
зрения житейских правил возмущаются, что в ветхом законе заключается
меньшее, а в Евангелии -- большее, и потому приходят к мысли, что то и
другое принадлежит не одному и тому же Богу, то человек с подобными
воззрениями может возмущаться и тем, что один и тот же врач одни лекарства
поручает предписывать своим помощникам, другие же назначает самолично, или
одним больным дает одни, слабодействующие лекарства, другим же --
сильнодействующие и в большем количестве. Но как врачебное искусство, хотя
остается тем же самым и никоим образом не изменяется, однако изменяет
предписания для больных, потому что изменчиво и само здоровье, так и
Божественный промысел, хотя сам в себе совершенно неизменен, однако
различным образом приходит на помощь изменчивой твари, и, сообразно с
различием немощей, в разное время одно предписывает, а другое запрещает,
чтобы от порока, служащего источником смерти, и от самой смерти возвести к
своей природе и сущности и в них утвердить то, что слабеет, т.е. стремится к
ничтожеству.
18. Ты можешь спросить: "Почему же оно слабеет?" Да потому, что
изменяемо. "А почему оно изменяемо?" Потому что несовершенно. "Почему же
несовершенно?" Потому что ниже Того, Кем создано. "Кем же оно создано?" Тем,
Кто выше всего. "Кто же это?" Бог, неизменяемая Троица, так как Он все это
через высочайшую Премудрость и создал и сохраняет с высочайшим
благоволением. "С какой целью Он все это создал?" Чтобы оно существовало;
ибо каким бы малым ни быть, быть -- это уже благо; потому что быть наивысшим
-- наивысшее благо. "Из чего оно Им создано?" Из ничего. Ибо все, что
существует, необходимо существует в каком бы то ни было виде; следовательно,
хотя бы оно было благом наименьшим, оно все-таки будет благом и будет от
Бога, потому что если наивысший вид есть наивысшее благо, то наименьший вид
есть наименьшее благо. Но всякое благо есть или Бог, или от Бога;
следовательно, и наименьший вид -- от Бога. А что сказано о виде, то можно
сказать, без сомнения, и о форме, ибо не напрасно же восхваляется как
прекраснейшее по виду, так и прекраснейшее по форме. Итак, то, из чего Бог
создал все, не имеет никакого вида и никакой формы и есть не что иное, как
ничто. Ибо то, что по сравнению с совершенным называется бесформенным, если
только оно имеет хоть сколько-нибудь формы, хотя бы самую малость, хотя бы в
зачаточном состоянии, не есть уже ничто; а потому и оно, насколько
существует, существует не иначе, как от Бога.
Поэтому, если даже мир создан из какой-нибудь бесформенной материи, то
сама эта материя создана совершенно из ничего; ибо и то, что еще не получило
формы, однако так или иначе находится в зачатке, чтобы могло оформиться, то
и оно способным к форме делается по благости Божьей. "Ибо получить форму --
благо"1. Итак, восприимчивость к форме есть некоторое благо; и потому Творец
всяческих благ, давший форму, сам дал и возможность существования в форме.
Таким образом, все, что существует, насколько оно существует, и все, что еще
не существует, насколько оно может существовать, форму имеет от Бога. Иначе
говоря, все, получившее форму, насколько оно получило ее, и все, еще не
получившее формы, насколько оно может ее получить, форму имеет от Бога.
Между тем, всякая вещь обладает неповрежденностью своей природы при условии,
что она не повреждена в своем роде; всякая же неповрежденность происходит от
Того, от Кого происходит и всякое благо; но всякое благо -- от Бога;
следовательно, и всякая неповрежденность -- от Бога.
* Платон. "Тимей".
19. Уже отсюда всякий, у кого умственный взор не закрыт, не омрачен и
не расстроен пагубным стремлением к тщеславной победе, легко поймет, что
все, что повреждается и умирает, есть благо; хотя самая порча и самая смерть
-- зло. Ибо, если бы что-нибудь не лишалось здорового состояния, то порча
или смерть не повредили бы ему; но с другой стороны, если бы порча не делала
вреда, она не была бы порчей. Отсюда: если порча враждебна здоровью, то
здоровье без всякого сомнения -- благо. Благо все, чему враждебна порча, а
чему порча враждебна, то и само подвергается порче, следовательно, благо и
то, что портится; но портится оно потому, что оно -- не высшее благо. Итак,
оно от Бога, потому что оно -- благо; но оно -- не Бог, потому что оно не
высшее благо. Отсюда благо, которое не может подвергаться порче, есть Бог.
Все же прочие блага от Бога -- блага, которые сами по себе могут
подвергаться порче, потому что сами по себе они -- ничто, но через Бога они
отчасти не подвергаются порче, отчасти же, подвергшись порче, исправляются.
20. Между тем, существует изначальная порча разумной души, а именно:
желание делать то, что воспрещает высшая и сокровеннейшая истина. Так,
человек из рая был изгнан в настоящий век, т.е. от вечного ко временному, от
изобилия к скудости, от крепости к немощи, следовательно, не от
существенного добра к существенному злу, так как ни одна сущность сама по
себе не есть зло, а от блага вечного к благу временному, от блага духовного
к благу телесному, от блага разумного к благу чувственному, от блага высшего
к благу низшему. Таким образом, есть некоторое благо, питая любовь к
которому разумная душа грешит, потому что благо такое по достоинству своему
ниже ее; поэтому зло заключается в грехе, а не в той сущности, которую любят
греховно. Отсюда: не древо, которое, согласно писанию, росло среди рая, есть
зло, а преступление заповеди Божией. Так как следствие этого преступления
состоит в правосудном наказании, то от древа того, к которому человек
прикоснулся вопреки запрету, явилось познание добра и зла; потому что, впав
в свой грех и терпя за него наказание, душа учится, какое различие
существует между заповедью, которую она не захотела сохранить, и грехом,
который она совершила; и таким образом, с одной стороны, по опыту знакомится
со злом, которого она не знала, остерегаясь его, а с другой, через сравнение
со злом сильнее начинает любить добро.
Итак, порча души состоит в том, что она совершила, и проистекающее
отсюда бедственное ее состояние служит наказанием, которое душа
претерпевает; вот это-то и есть зло. Но совершает и терпит не субстанция,
поэтому субстанция -- не зло. Так, ни вода, ни живущее в воздухе существо --
не зло, потому что они -- субстанции; но добровольное падение в воду и
удушье, которое претерпевает бросившийся в воду, уже зло. Железный грифель,
одним концом которого мы пишем, а другим затираем написанное, делается
искусно и составляет вещицу в своем роде красивую и пригодную для нашего
употребления; но если бы кто-нибудь захотел писать тем концом, которым
затирают, а затирать тем, которым пишут, в таком случае, хотя его действие и
вызвало бы справедливое порицание, но сам бы грифель никто не счел бы злом:
потому что, возьми они грифель правильно, где будет зло?Если кто-нибудь в
полдень вдруг взглянет на солнце, -- ослепленные глаза его придут в
расстройство, но будут ли от этого солнце или глаза злом? Ни в коем случае:
потому что они -- субстанции; а злом будет -- не вовремя брошенный на солнце
взгляд и происшедшее от того расстройство глаз; и зла этого не будет, когда
глаза отдохнут и будут смотреть на свет надлежащим образом. Даже и в том
случае, когда тот самый свет, который касается наших глаз, чтится как свет
мудрости, имеющий отношение уже к уму, злом бывает не самый свет, а
суеверие, по которому твари служат больше, чем Творцу; и зла этого
совершенно не будет, когда душа, познав Творца, будет покорна Ему одному и
увидит, что через Него все покорно и ей.
Таким образом, всякая телесная тварь, если только она составляет
предмет любви для души, любящей Бога, есть благо, хотя и низшее, благо в
своем роде прекрасное, потому что облечена в форму и имеет образ. Если же
она служит предметом любви для души, забывшей о Боге, то хотя сама и не
делается злом, но так как грех -- зло, то, составляя предмет такого рода
любви, она обращается в наказание тому, кто ее любит, причиняет ему
постоянное горе и услаждает ложными удовольствиями; потому что удовольствия
эти непостоянны и не дают удовлетворения, а терзают скорбями. Ибо когда
счастливая пора времени проходит свое определенное течение, вожделенный
образ оставляет того, кто его любит, скрывается, причиняя ему муки от чувств
его и повергает его в такое ослепление, что он считает этот образ первым,
тогда как он образ самый последний, т.е. образ телесной природы, который
представляла ему услаждающаяся злом плоть посредством обманчивых чувств; так
что мысля о чем-либо, он полагает, что нечто понимает, тогда как на самом
деле тешится только фантастическими призраками. Если же иногда, не держась
чистого учения о Божественном промышлении, но полагая, что держится его, он
старается противодействовать плоти, то постоянно вращается в области образов
видимых предметов и напрасно при помощи воображения представляет себе
необъятные пространства света, который он видит ограниченным известными
пределами; этот образ он переносит и на будущую жизнь, не зная, что в данном
случае им руководит похоть очей и что из мира он хочет выйти с этим же
миром, который он считает не тем же самым, потому, что при помощи
воображения более светлую часть его расширяет до бесконечности. То же можно
сказать не только относительно света, но и относительно воды, вина, меда,
золота, серебра, даже мяса, крови и костей того или иного животного и
относительно других подобных предметов. Ибо нет такого тела, которое при
<< Пред. стр. 19 (из 78) След. >>
Список литературы по разделу