АНТОЛОГИЯ ФИЛОСОФИИ СР ВEКОВ И ВОЗРОЖДEНИЯ 39

высший интеллект, который помогает душе в умопостигающей деятельности (Сумма
теол., I, q. 79, 4 с).
Если бы активный интеллект не принадлежал душе, но был некоторой
обособленной субстанцией, у всех людей был бы единый активный интеллект. Так
и понимают дело те, кто полагает единый активный интеллект. -- Но если
активный интеллект есть некоторая часть души, как бы некоторая ее
способность, в таком случае необходимо признать, что существует множество
активных интеллектов в соответствии со множественностью душ, которая в свою
очередь соответствует множественности людей, как то было сказано выше. В
самом деле, невозможно, чтобы одна и та же способность принадлежала
различным субстанциям (Сумма теол., I, q. 79, 5 с).
Активный интеллект создает общее понятие, абстрагируя его от материи.
Однако для этого не требуется, чтобы интеллект во всех его носителях был
един, требуется лишь, чтобы он был един во всех по своему отношению ко всем
вещам, из которых он извлекает общее понятие и в отношении которых общее
понятие одно и то же. И это свойственно интеллекту постольку, поскольку он
нематериален (Сумма теол., I, q. 79, 5 ad, 2).
Всеобщее словоупотребление, которому, как полагает Философ (Топика, II,
1, 5, р. 109 А), должно следовать при обозначении вещей, обычно требует,
чтобы мудрыми именовались те, кто правильно упорядочивает вещи и хорошо ими
распоряжается. Отсюда наряду с прочими представлениями, которые люди создают
себе о мудреце, Философ приводит следующее: "Мудрому свойственно
упорядочивать" (Метафизика, 1, 2, 3, р. 982 А) (Сумма против язычников, I,
1).
Для познания тех истин о Боге, которые могут быть добыты разумом,
необходимо уже заранее обладать многими знаниями, ибо почти все изыскания
философии подчинены цели богопознания; именно по этой причине метафизика,
занимающаяся тем, что относится к Божеству, в ряду философских дисциплин
изучается последней (Против язычн., I, 4).
Если бы к богопознанию вела одна лишь дорога разума, род человеческий
пребывал бы в величайшем мраке неведения: в таком случае богопознание,
которое делает людей в высшей степени совершенными и добрыми, приходило бы
лишь к немногим, да и к ним лишь по прошествии долгого времени (Против
язычн., I, 4).
Когда человеку предлагаются некоторые истины в Боге, выходящие за
пределы разума, то через это в человеке укрепляется мнение, что Бог есть
нечто превышающее все, что можно помыслить (Против язычн., I, 5).
Отсюда проистекает и другая польза, а именно подавление
самоуверенности, которая есть матерь заблуждения. Ведь есть люди, до такой
степени уверенные в своих умственных способностях, что они полагают, будто
могут измерять всю природу вещей своим разумом и определять истинное и
ложное в зависимости оттого, как это им захочется. Итак, дабы ум
человеческий, освободясь от самоуверенности, перешел к скромному
исследованию истины, необходимо было, чтобы человеку было свыше предложено
нечто всецело выходящее за пределы человеческого разума (Против язычн., I,
5).
Каждая вещь активна постольку, поскольку она актуальна. Но то, что не
всецело актуально, и активно не во всей своей целостности, но в некоторой
своей части. Однако то, что активно не во всей своей целостности, не может
быть пер-водвигателем, ибо оно активно через причастность чему-то иному, а
не через свою сущность. Итак, перводвигатель, который есть Бог, не имеет ни
малейшей примеси потенциальности, но есть чистый акт (Против язычн., I, 16).
Подобно тому как вещи свойственно быть активной в меру своей
актуальности, таким же образом ей свойственно претерпевать пассивные
состояния в меру своей потенциальности: ибо движение есть "акт потенциально
существующего" (Физика, 1, 6, р. 201 А). Но Бог совершенно чужд пассивным
состояниям и изменениям, как то явствует из сказанного. Следовательно, Он
непричастен потенциальности, т.е. пассивной потенциальности (Против язычн.,
I, 16).
Мы видим, что все, что есть в мире, переходит из потенции в акт. Но оно
не само переводит себя из потенции в акт, ибо того, что есть в потенции, еще
нет, а потому оно не может действовать. Потому следует, чтобы сначала было
нечто другое, при помощи чего потенциально сущее было бы переведено из
потенции в акт. И затем снова, если и та первая вещь переходит из потенции в
акт, необходимо прежде нее предположить еще нечто, что перевело бы ее в акт.
Но так не может продолжаться до бесконечности. Потому необходимо дойти до
некоторой вещи, которая только актуальна и никоим образом не потенциальна; а
ее мы именуем Богом (Против язычн., I, 16).
Никакое движение, имеющее своей целью нечто переходящее из потенции в
акт, не может быть вечным, ибо с переходом цели в акт движение затихает. Но
если перводвижение вечно, необходимо, чтобы оно имело своей целью нечто
неизменно и всецело актуальное. Но таковым не может быть ни тело, ни
какая-либо способность тела, ибо все тела и способности тел изменчивы сами
по себе или по своим акциденциям. Итак, цель перводвижения не есть ни тело,
ни способность тела. Но цель перводвижения есть перводвигатель, к которому
влечется [все] как бы в любовном томлении. Но это есть Бог. Следовательно,
Бог не есть ни тело, ни способность тела (Против язычн., I, 20).
Если что-либо относящееся к творениям совместно наблюдают философ и
верующий, то их объяснения будут исходить из различных оснований. Ведь
философ будет опираться в своих рассуждениях на собственные причины вещей,
верующий же -- на первопричину, т.е. он будет говорить: "так дано в
Откровении", или: "это относится к славе Божией", или: "могущество Божие
беспредельно". Отсюда вера, коль скоро она созерцает высочайшую причину,
может быть названа высшей мудростью в соответствии со словами Писания
(Второзак, IV, 6): "это есть мудрость ваша и разумение перед лицом народов".
И потому человеческая мудрость берет на себя услужение этой мудрости,
признавая ее превосходство. Отсюда понятно и то, почему Божественная
мудрость порой опирается на основоположения человеческой философии. В самом
деле, даже у философов Первая Философия пользуется показаниями всех наук,
чтобы сделать свой предмет яснее.
Из сказанного следует и то, почему обе дисциплины излагаются в
различной последовательности. Ибо в философском учении, которое
рассматривает творения в них самих и от них восходит к богопознанию, в самом
начале рассматриваются творения и лишь в конце Бог; напротив, в вероучении,
которое рассматривает творения лишь в их соотнесенности с Богом, вначале
рассматривается Бог и затем творения. И такая последовательность более
совершенна, ибо обнаруживает больше сходства с процессом познания самого
Бога: ведь Бог, познавая Самого Себя, через это созерцает и остальное
(Против язычн., II, 4).
Если все сущее, поскольку оно таково, благо, то всякое зло, поскольку
оно таково, есть не-сущее. Но для не-сущего, поскольку оно таково,
невозможно предположить производящую причину: ведь всякое действующее начало
действует постольку, поскольку оно есть актуально сущее, и производит оно
нечто себе подобное. Итак, для зла, поскольку оно есть зло, невозможно
предположить причину, действующую через себя самое. А потому и невозможно
свести все виды зла к единой первопричине, которая через себя самое была бы
причиной всех зол (Против язычн., II, 41).
То, чего вообще нет, не есть ни благо, ни зло. Но то, что есть, в меру
того, что оно есть, есть благо, как мы видели выше. Итак, необходимо, чтобы
нечто было злым в меру своего небытия. А это есть ущербно сущее. Итак, зло,
поскольку оно таково, есть ущербно сущее, и само зло есть эта ущербность. Но
ущербность не имеет причины действующей через себя самое; ведь все
действующее действует постольку, поскольку наделено формой, а отсюда
следует, что произведение действующего начала также должно быть наделено
формой, ибо действующее начало производит подобное себе, если только не
действует акцидентально. Итак, остается вывод, что зло не имеет причины,
действующей через самое себя, возникает акцидентальным образом в следствиях
причин, действующих через себя самих.
Следовательно, нет ничего, что было бы через себя самого единой
первопричиной всех зол; но первоначало всего есть единое первичное благо, в
следствиях которого акцидентальным образом возникает зло (Против язычн., II,
41).
Итак, разнородность и неравенство в сотворенных вещах имеют свою
причину не в случайности, не в разнородности материи и не во вмешательстве
каких-либо причин или заслуг, но в собственном намерении Бога, пожелавшего
даровать творению такое совершенство, каким оно только может обладать
(Против язычн., II, 45).
Каждая вещь, составленная из материи и формы, есть тело. Действительно,
материя не может принимать различные формы, иначе как в различных своих
частях. Однако это различие частей может иметь место в материи лишь
постольку, поскольку в соответствии с существующими в материи измерениями
общая материя подвергается разделению на многие: ведь если устранить
категорию количества, субстанция окажется неделимой. Но выше показано, что
никакая умопостигающая субстанция не есть тело. Следовательно, остается
вывод, что она не составлена из материи и формы (Против язычн., II, 50).
Как нет "человека вообще" без "этого человека", так нет "материи
вообще" без "этой материи". Однако всякая самосущая вещь, составленная из
материи и формы, составлена из индивидуальной формы и индивидуальной
материи.
Интеллект же не может быть составленным из индивидуальных материи и
формы. В самом деле, образы мыслимых вещей становятся актуально
умопостигаемыми через то, что они подвергаются отвлечению от индивидуальной
материи; поскольку же они актуально умопостигаемы, они сливаются воедино с
интеллектом. Отсюда следует, что и интеллект должен быть чужд индивидуальной
материи. Следовательно, умопостигающая субстанция не составлена из материи и
формы (Против язычн., II, 50).

ФИЛОСОФИЯ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ

ФРАНЧЕСКО ПЕТРАРКА

(1304--1374)
Великий европейский поэт Фран-ческо Петрарка родился в семье небогатых
жителей Флоренции, ко времени рождения сына изгнанных из родного города и
живших в небольшом местечке Арео. Уже в детстве он вместе с родителями
сменил немало разных мест проживания. И это стало своего рода символом всей
его судьбы -- в течение жизни он много путешествовал, проживал в разных
городах Италии, Франции, Германии. Везде он находил почет и уважение
многочисленных поклонников и почитателей его поэтического таланта.
Всемирно известной стала многолетняя история любви Петрарки к Лауре,
выраженная поэтом в прекрасном цикле канцон и сонетов, опубликованных под
названием "Книга песен". Эта книга, а также другие поэтические произведения
Петрарки произвели на современников столь большое впечатление, что еще при
жизни он признавался одним из величайших поэтов и был увенчан лавровым
венком.
Однако Петрарка не только поэт, но и своеобразный и интереснейший
мыслитель, философ. Именно он первым в Европе сформулировал идеи гуманизма,
начал говорить о необходимости возрождения античного духа, идеалов
античности. Недаром уже в начале XV в. писали: "Франческо Петрарка был
первым, на кого снизошла благодать, и он признал и осознал и вывел на свет
изящество древнего стиля, утраченного и забытого".
Всю жизнь Петрарку сопровождал некий внутренний конфликт. Воспевая в
своем поэтическом творчестве радости земного бытия, Петрарка пытался
совместить эту свою направленность с собственными глубокими религиозными
чувствами. Эту проблему Петрарка решал своеобразно -- он стремился доказать
необходимость изменения официального католического вероучения. Будучи
искренне верующим христианином, Петрарка не принимал распространенного
схоластического понимания сущности Бога и, прежде всего, установившегося
господства рационализированного христианства. Поэтому он призывал не
распылять свои силы в бесплодных логических умствованиях, а вновь открыть
истинное обаяние всего комплекса гуманитарных дисциплин. Истинная мудрость,
по его мнению, заключается в знании метода достижения этой мудрости.
Следовательно, необходимо возвратиться к познанию собственной души. Петрарка
писал: "Мне не причиняют беспокойство преграда из книг и восхищение земными
вещами, поскольку у языческих философов я научился тому, что ничто не
достойно восхищения, за исключением только души, против которой все кажется
незначительным".
Именно с Петрарки начинается первая гуманистическая критика Аристотеля.
К самому Аристотелю Петрарка относится с большим уважением, однако
использование философами-схоластами аристотелевского стиля мышления,
принципов аристотелевской логики для доказательства истин веры его
совершенно не устраивают. Петрарка настаивает на том, что чисто логические
способы постижения Бога ведут не к знанию, а к безбожию.
Сам Петрарка отдавал предпочтение философии Платона и основывающихся на
нем сочинениям отцов церкви. Он утверждал, что, если Платон и не достиг
истины, то был близок к ней более, чем другие. Признавая "философское
первенство" Платона, он риторически спрашивал: "И кто станет отрицать такое
первенство, исключая разве шумную толпу глупых схоластов?"
И вообще Петрарка призывает к самому активному изучению философского
наследия античности, к возрождению идеалов античности, к возрождению того,
что позднее получило название "античного духа". Ведь его, как и многих
древних мыслителей, интересовали прежде всего внутренние, морально-этические
проблемы человека.
Франческо Петрарка не создал какого-то законченного философского
учения. Более того, он постоянно подчеркивал свое собственное незнание
философской проблематики. Но его роль в истории западноевропейской философии
заключается в том, что он как бы обозначил главные пути развития философской
и общественно-политической мысли своего времени, призвал современников
обратить пристальное внимание на проблемы человеческой личности. Он указал и
средство, с помощью которого эти проблемы можно осветить -- возрождение
античной философии.
Вниманию читателей представляется фрагмент из трактата "Моя тайна, или
Книга бесед о презрении к миру" -- замечательного литературно-философского
произведения, лежащего у истоков европейского Возрождения. Трактат написан в
1342--1343 гг. и отредактирован автором в 1353--1358 гг. Книга построена в
форме диалога, который ведут в присутствии молчаливой истины Франциск
(Петрарка) и Аврелий Августин.

МОЯ ТАЙНА, ИЛИ КНИГА БЕСЕД О ПРЕЗРЕНИИ К МИРУ

Публикуется по: Петрарка Ф. Лирика. Автобиографическая проза. М., 1989.
С. 357--394. Перевод М. Гершензона.

БЕСЕДА ВТОРАЯ

Августин Достаточно ли мы отдохнули?
Франциск Как будто бы да.
Августин
Каково теперь твое настроение? И велика ли твоя доверенность? Ибо
упование больного -- важный залог выздоровления.
Франциск
На себя мне нечего надеяться; вся моя надежда -- на Бога.
Августин
Это разумно. Но теперь возвращаюсь к делу. Многое тебе досаждает,
многое оглушает тебя, и ты сам до сих пор не знаешь, сколь многочисленны и
сколь сильны окружающие тебя враги. Как человек, видящий густую рать вдали,
обыкновенно по ошибке презирает малочисленность врагов, но, по мере того как
войско подходит ближе и наступающие когорты все раздельнее предстают пред
его глазами, ослепляя его блеском своего оружия, его страх растет и он
раскаивается в том, что боялся меньше, чем должно было, --так, думаю,
случится и с тобою, когда я соберу пред твоими глазами беды, осаждающие и
теснящие тебя со всех сторон; тебе будет стыдно, что ты меньше огорчался и
боялся, чем следовало, и уж не будет тебе казаться странным, что твоя душа,
так тесно обложенная, не могла прорваться через неприятельские ряды. Ты,
несомненно, увидишь, сколь многими противоположными помыслами была подавлена
та благотворная мысль, до которой я стараюсь поднять тебя.
Франциск
Я трепещу в ужасе, ибо если я всегда сознавал, что опасность моя
велика, а, по твоим словам, она настолько превышает мою оценку, что в
сравнении с тем, чего мне следовало бояться, я почти совсем не боялся, -- то
какая мне остается надежда?
Августин
Худшее из всех несчастий -- отчаяние, и кто предается отчаянию,
предается ему всегда преждевременно; поэтому я хотел бы прежде всего внушить
тебе, что отнюдь не следует отчаиваться.
Франциск
Я знал это, но страх отбил у меня память.
Августин
Теперь обрати ко мне взор и душу; говоря словами наиболее любезного
тебе поэта,

Сколько народов сошлись, --- взгляни! Какие твердыни,
Двери замкнув, на тебя и твоих изощряют железо!

Смотри, какие западни ставит тебе мир, сколько пустых надежд тебя
обуревает, сколько терзает тебя ненужных забот. Начну с того, что от первых
дней творения ввергало в гибельте благороднейшие души; ты должен всячески
заботиться, чтобы не впасть в гибель по их примеру. Сколь многие вещи уносят
твою душу на пагубных крыльях и после того, как она под предлогом своего
врожденного благородства забудет о своей столько раз доказанной опытом
неустойчивости, теребят, наполняют и кружат ее, не позволяют ей думать ни о
чем другом и внушают ей надменную уверенность в своих силах и
самодовольство, доходящее до ненависти к Творцу. Но хотя бы эти вещи
действительно были так значительны, какими ты их воображаешь, они должны
были бы внушать тебе не гордость, а смирение, так как ты должен помнить, что
эти редкие блага достались тебе отнюдь не в силу твоих заслуг. Ибо что
делает души подданных более покорными не скажу вечному, но земному владыке,
как не зрелище его щедрости, вовсе не вызванной их заслугами? Они стараются
тогда добрыми деяниями оправдать милость, которую они должны были бы ранее
заслужить. Но теперь тебе будет очень легко понять, как ничтожно все, чем ты
гордишься. Ты полагаешься на свой талант, хвалишься начитанностью,
восхищаешься своим красноречием и красотою своего смертного тела. Между тем
разве ты не видишь, как часто твой талант изменяет тебе во всевозможных
делах и как много есть отраслей искусства, в которых ты неспособен
сравняться по мастерству с самыми жалкими людьми? Больше того, ты найдешь
презренных и ничтожных животных, чьим созданиям ты не в силах подражать при
всех усилиях. Теперь попробуй гордись своими дарованиями! Ачтение твое --
что было в нем прока? Из того многого, что ты прочитал, многое ли внедрилось
в твою душу, пустило корни, принесло зрелые плоды? Вглядись пристально в
свою душу -- ты убедишься, что все, что ты знаешь, в сравнении с тем, чего
ты не знаешь, представляет такое же отношение, как ручеек, высыхающий от
летнего зноя, по сравнению с океаном. Да и много знать -- на что годится,
если, изучив круговращение неба и земли, и протяжение моря, и бег светил, и

<< Пред. стр. 39 (из 78) След. >>

Список литературы по разделу