<< Пред. стр. 50 (из 78) След. >>
Список литературы по разделу
единый непостижимый максимум, Триединого вечно благословенного Бога.
ГЛАВА 11
О ТОМ, ЧТО МАТЕМАТИКА ЛУЧШЕ ВСЕГО ПОМОГАЕТ НАМ Б ПОНИМАНИИ
РАЗНООБРАЗНЫХ БОЖЕСТВЕННЫХ ИСТИН
Все наши мудрые и божественные учители сходились в том, что видимое
поистине есть образ невидимого и что творца, таким образом, можно увидеть по
творению как бы в зеркале и подобии. Возможность символически исследовать
сами по себе непостижимые для нас духовные вещи коренится в сказанном выше:
все взаимно связано какой-то -- правда, для нас темной и [в точности]
непостижимой -- соразмерностью, так что совокупность вещей образует единую
Вселенную и в едином максимуме все есть само Единое.
Хотя всякий образ очевидно стремится уподобиться своему прообразу,
однако кроме максимального образа, который в силу единства природы есть то
же самое, что и прообраз, нет настолько равного прообразу образа, чтобы он
не мог без конца становиться более подобным и равным прообразу, как уже ясно
из предыдущего. Поскольку разыскание ведется все-таки исходя из подобий,
нужно, чтобы в том образе, отталкиваясь от которого мы переносимся к
неизвестному, не было по крайней мере ничего двусмысленного; ведь путь к
неизвестному может идти только через заранее и несомненно известное. Но все
чувственное пребывает в какой-то постоянной шаткости ввиду изобилия в нем
материальной возможности. Самыми надежными и самыми для нас несомненными
оказываются поэтому сущности более абстрактные, в которых мы отвлекаемся от
чувственных вещей, -- сущности, которые и не совсем лишены материальных
опор, без чего их было бы нельзя вообразить, и не совсем подвержены текучей
возможности.
Таковы математические предметы. Недаром именно в них мудрецы искусно
находили примеры умопостигаемых вещей, и великие светочи древности
приступали к трудным вещам только с помощью математических подобий. Боэций,
ученейший из римлян, даже утверждал, что никому не постичь божественной
науки, если он лишен навыка в математике. Не Пифагор ли, первый философ и по
имени и по делам, положил, что всякое исследование истины совершается через
число? Пифагору следовали платоники и наши первые учители настолько, что
Августин, а за ним Боэций утверждали, что первоначальным прообразом творимых
вещей было в душе создателя несомненно число. Разве Аристотель, который,
опровергая предшественников, желал предстать единственным в своем роде,
сумел показать нам в "Метафизике" различие сущностей каким-то другим
образом, чем в сравнении с числами? Желая преподать свое учение о природных
формах -- о том, что одна пребывает в другой, -- он тоже был вынужден
прибегнуть к математическим фигурам и сказать: "Как треугольник в
четырехугольнике, так низшее -- в высшем". Молчу о бесчисленных сходных
примерах. Платоник Августин Аврелий, исследуя количество души, ее бессмертие
и другие высшие предметы, тоже пользовался помощью математики. Наш Боэций
счел этот путь самым уместным и постоянно утверждал, что и всякое учение об
истине охватывается множеством и величиной. Если угодно, могу сказать
короче: разве не с помощью математического доказательства пифагорейцам и
перипатетикам только и удалось опровергнуть отрицающее бога и противоречащее
всей истине мнение эпикурейцев об атомах и пустоте, доказав, что невозможно
прийти к неделимым и простым величинам, которые служили Эпикуру предпосылкой
и основой всего его учения?
Вступая на проложенный древними путь, скажем вместе с ними, что если
приступить к божественному нам дано только через символы, то всего удобнее
воспользоваться математическими знаками из-за их непреходящей достоверности.
<...>
ГЛАВА 20
ЕЩЕ О ТРОИЦЕ И О ТОМ, ЧТО В БОГЕ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ЧЕТВЕРИЦЫ И ТАК ДАЛЕЕ
Дальше. Истина Троицы, триединство требует, чтобы тройственное было
единым, почему оно и называется триединым. Но это удается понять только
таким образом, что соотношением различное соединяется, а порядком
различается. Соответственно при построении конечного треугольника сначала
имеем один угол, потом другой и, наконец, третий из обоих первых, причем эти
углы взаимно соотнесены, образуя единый треугольник. Так же и в бесконечном
треугольнике -- бесконечным образом. Однако понимать здесь все нужно так,
чтобы при мысли о первом в вечности последующее не оказывалось
противоположным ему понятием, иначе первичность и последование с бесконечным
и вечным никак не вяжется. Отец не прежде Сына и Сын не после Отца; Отец
прежде Сына только так, что Сын не позднее его. Если Отец есть первое лицо,
то Сын есть второе не после него, но как Отец -- первое лицо без
предшествования, так Сын -- второе лицо без последования; и равным образом
третье лицо, Святой Дух. Впрочем, достаточно; выше обо всем этом было уже
ясно сказано.
Но относительно вечноблагословенной Троицы, пожалуйста, обрати внимание
еще на то, что максимум троичен, а не четверичен, не пятиричен и так далее,
-- вещь, поистине достойная упоминания. Такое противоречило бы максимальной
простоте и совершенству.
В самом деле, всякая многоугольная фигура своим простейшим
первоэлементом имеет треугольник, то есть минимальную многоугольную фигуру,
меньше которой не может быть. Но доказано, что простой минимум совпадает с
максимумом. Треугольник занимает тем самым в ряду многоугольников такое же
положение, какое единое занимает в числовом ряду: как всякое число
разрешается в единство, так многоугольник разрешается в треугольник. Поэтому
максимальный треугольник, с которым совпадает минимальный, свертывает в себе
все многоугольные фигуры; максимальный треугольник относится ко всякому
многоугольнику, как максимальное единство относится ко всякому числу.
Наоборот, четырехугольная фигура не минимальна, что очевидно, поскольку
треугольник меньше ее; значит, простейшему максимуму, который может совпасть
только с минимумом, четырехугольник, всегда составный и потому больший
минимума, подходить никак не может. Больше того, "быть максимумом" и "быть
четырехугольником" заключает в себе противоречие: такой максимум не мог бы
быть точной мерой треугольников, потому что всегда превосходил бы их, а
какой же он максимум, если он не мера всего? Да и как может быть максимумом
то, что возникает из чего-то другого, составно и, следовательно, конечно?
Кроме того, уже показано, что из возможности простой линии сначала
возникает простой -- в ряду многоугольных фигур -- треугольник, потом
простой круг, потом простой шар, и не получается никаких других, кроме этих
элементарных фигур, которые в своем конечном состоянии несоизмеримы друг с
другом и свертывают в себе все остальные фигуры. Если бы мы захотели
придумать меры для всех измеримых количеств, то, во-первых, нам
потребовалась бы для длины бесконечная максимальная линия, с которой совпал
бы минимум, потом равным образом для прямолинейной ширины понадобился бы
максимальный треугольник, для круговой ширины -- максимальный круг, а для
глубины -- максимальный шар; с другими фигурами, чем эти четыре, охватить
все измеримое невозможно. Поскольку все эти меры обязательно должны быть
бесконечными и максимальными, чтобы с ними совпал минимум, а многих
максимумов не может быть, то получается единый максимум; но раз он
оказывается мерой всякого количества, мы и называем его тоже всем тем, без
чего нет максимальной меры, хотя рассмотренный в себе, безотносительно к
измеряемому, максимум по-настоящему не может ни быть, ни носить имя ни одной
из перечисленных фигур, потому что он бесконечно и несоизмеримо выше их.
Точно так же и максимум просто, поскольку он мера всего, мы называем всем
тем, без чего невозможно представить его всеобщей мерой. Он бесконечно выше
всякой троичности, но мы называем его троичным, потому что иначе мы не могли
бы понять его как простую причину, меру и мерило всех вещей, единство бытия
которых заключено в троичности, как в геометрических фигурах единство
треугольности заключено в тройственности углов, хотя по-настоящему ни это
имя, ни наше понятие троичности вне отношения к вещам максимуму никак не
подходит, бесконечно отставая от его максимальной и непостижимой истины.
Итак, мы считаем максимальным треугольником простейшую меру
всего-существующего в тройственности, каковы действия и деяния, бытие
которых трояко складывается из возможности, объекта и действительности:
умозрения, понятия, воления, сходства, несходства, красоты, пропорции,
соотношения, природные влечения и равным образом все прочие вещи, единство
бытия которых состоит в [троичной] множественности, как вообще всякое
природное бытие и действие состоит в соотношении действующего начала,
пассивного начала и их общего результата.
ГЛАВА 21 ПЕРЕНЕСЕНИЕ БЕСКОНЕЧНОГО КРУГА НА ЕДИНСТВО
О максимальном треугольнике мы кратко сказали; продолжим сходным
образом о бесконечном круге.
Круг есть фигура, совершенная по единству и простоте. Но, как уже
доказано выше, треугольник есть круг. Так же и троичность есть единство. С
другой стороны, это единство бесконечно, как бесконечен круг. Поистине оно
бесконечно более едино и тождественно, чем какое бы то ни было выразимое и
постижимое нами единство, ведь тождество здесь так велико, что предшествует
всем, даже прямым противоположностям, потому что ни другое, ни различное ему
здесь не противоположны. По этой причине, ввиду бесконечного единства
максимума, все ему присущее есть он сам без внутренних различий и
инаковости: так, премудрость не есть в нем что-то другое по сравнению с его
добром, а то же самое, ведь всякое различие в нем есть тождество; его
могущество как предельно единое предельно крепко и бесконечно; а его
совершенно единая длительность такова, что прошедшее в ней не иное для
будущего, а будущее не иное для настоящего, но все суть нераз-дельнейше
единая длительность, или вечность, без начала и конца, потому что начало в
нем так велико, что и конец в нем -- начало. Все это являет собой
бесконечный круг, вечный без начала и конца, нераздельно единый и
всеобъемлющий.
Еще. Поскольку это максимальный круг, его диаметр тоже максимален, а
раз многих максимумов не может быть, такой круг до того един, что его
диаметр есть окружность. Но у бесконечного диаметра бесконечна и середина,
середина же есть центр; значит, центр, диаметр и окружность у такого круга
тождественны. Наше незнание учится отсюда непостижимости максимума, которому
не противоположен минимум и в котором центр есть окружность. Ты видишь, что
простой и неделимый максимум целиком залегает внутри всего как бесконечный
центр, что он извне всего охватывает все как бесконечная окружность и что он
все пронизывает как бесконечный диаметр. Он начало всего как центр, конец
всего как окружность, середина всего как диаметр. Он действующая причина как
центр, формальная причина как диаметр, целевая причина как окружность. Он
дарует бытие как центр, правит как диаметр, хранит как окружность, -- и
многое в том же роде.
Ты начинаешь понимать разумом, что максимум ничему в мире не тождествен
и ни от чего не отличен, но что все в нем, из него и через него, поскольку
он окружность, диаметр и центр. Не то что он есть круг или окружность,
диаметр или центр; нет, он -- только простейший максимум, который мы
исследуем через эти уподобления, убеждаясь, что он охватывает все
существующее и несуществующее, так что небытие в нем есть максимальное
бытие, как минимум -- максимум.
Кроме того, он -- мера всякого круговращения, например превращения из
возможности в действительность и возвращения из действительности в
возможность, всякого сложения начал в индивиды и разложения индивидов на
начала, всяких совершенных круглых форм и кругообразных действий и движений
, происходящих вокруг себя и возвращающихся к началу, и всех вообще подобных
вещей, единство которых состоит в некоем постоянстве круговра-щения.
Из фигуры круга можно было бы извлечь многое относительно совершенства
единого, но для краткости пропускаю вещи, которые каждый на основании
изложенного легко выведет сам. Прошу только заметить, что всякая теология
имеет характер круга и опирается на круг, причем даже названия божественных
атрибутов определяются взаимно друг через друга, образуя круг: например,
высшая справедливость есть высшая истина, а высшая истина есть высшая
справедливость, и так в отношении всего. Если захочешь продолжить отсюда
разыскание, бесчисленные прежде скрытые истины теологии могут стать тебе
совершенно ясными.
ГЛАВА 22
О ТОМ, ЧТО БОЖЕСТВЕННОЕ ПРОВИДЕНИЕ СОЕДИНЯЕТ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
Впрочем, чтобы и на деле убедиться, как вышесказанное способно углубить
наше понимание, применим его к разысканию о Божественном провидении.
Поскольку, как очевидно из предыдущего, в Боге свернуто все, даже
противоположности, ничто не может избежать Его провидения: сделаем мы
что-нибудь, сделаем противоположное тому или ничего не сделаем -- все уже
было заключено в провидении Бога. Поэтому ничто не случится иначе как
согласно Божьему провидению.
Потом, хотя Бог мог предусмотреть в своем провидении многое, чего не
предусмотрел и не предусмотрит, а также предусмотрел многое, чего мог не
предусматривать, однако ничего ни добавить к Божественному провидению, ни
убавить от него нельзя. Возьмем в сравнении. Человеческая природа проста и
едина. Если даже родится человек, рождение которого никогда не ожидалось, к
человеческой природе ничего не прибавится, как ничего от нее не убавится,
если он не родится, и как ничего не убавляется, когда умирают родившиеся;
причина в том, что человеческая природа свернуто заключает как людей,
которые существуют, так и людей, которые не существуют и не будут
существовать, хотя могли бы. Точно так же, хоть бы случилось то, что никогда
не случится, все равно к Божественному провидению ничего бы не прибавилось,
потому что оно свернуто заключает как происходящее, так и не происходящее,
но могущее произойти.
Теперь, как в материи многое, чего никогда не произойдет, заключено
возможным образом, так, наоборот, все, что не произойдет, но может
произойти, пребывая в Божественном провидении, пребывает там не
потенциально, а актуально, причем отсюда не следует, что оно существует в
[материальной] действительности. Как мы говорим, что человеческая природа
имплицирует и заключает в себе бесконечное число созданий -- ведь она
охватывает не только людей, которые были, есть и будут, но и которые могут
быть, хотя никогда не будут, и тем самым заключает изменчивое неизменным
образом, подобно тому как бесконечное единство заключает в себе всякое
число, -- так Божие провидение имплицирует и то, что произойдет, и то, что
не произойдет, а только может произойти, в том числе противоположные
события, подобно тому как род имплицитно соединяет в себе противоположные
различия.
Наконец, все, что Божие провидение знает, оно знает не по-разному, не в
зависимости от времени; ведь оно знает будущее не как будущее и прошлое не
как прошлое, но вечным образом, и изменчивое -- неизменным образом. В силу
этой непреложности и неизменности ничто не может от него ускользнуть;
недаром все относящееся к провидению считается необходимостью, и
справедливо, потому что все в Боге есть Бог, а Он -- абсолютная
необходимость. Таким образом ясно, что события, которые никогда не
произойдут, пребывают в Божественном провидении вышесказанным способом, хоть
им не предусмотрено сбыться, и что Бог необходимо предусмотрел в своем
провидении то, что предусмотрел, поскольку Его провидение необходимо и
неизменно, хоть Он мог предусмотреть и противоположное тому, что
предусмотрел. Ведь с полага-нием свернутого единства еще не полагается
свернутая в нем вещь, но с полага-нием развертывания [этого единства]
обязательно полагается и его свернутость; скажем, хоть завтра я могу читать
или не читать, что я ни сделаю, я не избегну провидения, охватывающего
противоположности. Словом, что бы я ни сделал, все произойдет согласно
Божественному провидению.
Итак, вышеизложенное учение о том, что максимум предшествует всякому
противоположению, поскольку так или иначе охватывает и свертывает все,
позволило нам узнать нечто истинное о Божественном провидении и других
сходных вещах.
ГЛАВА 23
ПЕРЕНЕСЕНИЕ БЕСКОНЕЧНОГО ШАРА НА АКТУАЛЬНОСТЬ БОЖЕСТВЕННОГО БЫТИЯ
Надо еще рассмотреть вкратце то, что касается бесконечного шара.
А именно: мы обнаруживаем у бесконечного шара три сходящиеся в центре
максимальные линии длины, ширины и глубины. Но центр максимального шара
равен диаметру и окружности, и, значит, центр у него равен этим трем линиям;
вернее, центр и есть все эти линии, то есть длина, ширина и глубина. Таким
же образом простейший и бесконечный максимум будет всякой длиной, шириной и
глубиной, которые в нем суть единая и простейшая максимальная неделимость.
Как центр он предшествует всякой ширине, длине и глубине, и он же их конец и
середина, поскольку в бесконечном шаре центр, ширина и окружность
тождественны. Как бесконечный шар всецело действителен и совершено прост,
так максимум совершенным и простейшим образом актуален, и как шар есть
действительность линии, треугольника и круга, так максимум -- актуальность
всего: всякое действительное существование от него получает всю свою
актуальность и всякое существование существует действительным образом ровно
настолько, насколько пребывает в его бесконечном акте.
Поэтому максимум есть форма форм и форма бытия, или максимальное
актуальное бытие. Глубоко было прозрение Парменида, говорившего, что Бог
есть то, для чего быть всем, что есть, значит, быть всем тем, что оно есть.
В самом деле, как шар есть последнее совершенство фигур, больше которого
нет, так максимум есть совершеннейшее совершенство всего настолько, что все
несовершенное в нем есть высшее совершенство, как бесконечная линия есть
шар, а [бесконечная] кривизна -- прямизна: составность в нем -- простота,
различие -- тождество, инаковость -- единство и так далее. Как может быть
какое-то несовершенство там, где несовершенство есть бесконечное
совершенство, возможность -- бесконечная действительность и так далее?
Через подобие максимума максимальному шару мы ясно видим теперь, что он
есть единая простейшая и точнейшая мера всей Вселенной и всего существующего
во Вселенной, раз целое в нем не больше, чем часть, как шар не больше, чем
бесконечная линия. Бог есть единое простейшее основание всего мирового
целого, и как после бесчисленных круговращений возникает шар, так и Бог,
наподобие максимального шара, есть простейшая мера всех круговращений, ведь
всякое животворчество, всякое движение и понимание от Него, в Нем и через
Него. У Него одно обращение восьмой сферы не меньше, чем ее бесконечные
обращения, потому что Он -- конец всех движений, в котором всякое движение
успокаивается как в своей цели; ведь Он есть максимальный покой, в котором
всякое движение есть покой, и Его максимальный покой есть так же мера всех
движений, как максимальная прямизна -- мера всех круговращений, а
максимальное настоящее, или вечность, -- мера всех времен.
Итак, все природные движения покоятся в Боге как в конечной цели и
всякая возможность осуществляется в Нем как в бесконечном акте; и поскольку
Он бытийность всякого бытия, а всякое движение стремится к бытию, то Он есть
покой движения, Его конечная цель как последняя форма и действительность
бытия. Все сущее стремится поэтому к Нему; но поскольку вещи конечны и не
могут быть в совершенно одинаковой мере причастны последней цели, то одни
приобщаются к ней через посредство других, как линия возводится к шару через
посредство треугольника и круга, треугольник -- через посредство круга, а
круг -- сам через себя.
<< Пред. стр. 50 (из 78) След. >>
Список литературы по разделу