<< Пред.           стр. 68 (из 78)           След. >>

Список литературы по разделу

 запутаться ему в брачных узах, была вместо жены одна женщина; он хранил ей
 супружескую верность, несмотря на то что она не была ему женой; поэтому нам,
 христианам, -- старикам, священникам, епископам -- будет менее постыдно
 измазаться во всех болотах вожделения? С нравами было покончено после того,
 как мы наградили пороки именами добродетелей и стали более ловко защищать
 свои ошибки и менее усердно исправлять их, главным образом когда мы
 приучились питать и подкреплять свои превратные воззрения, прибегая к
 ложному заступничеству Священного Писания.
  Поэтому, сладчайший брат, целиком презрев чернь (vulgus) с ее
 воззрениями и делами, целиком и полностью прими христианское учение. Из
 любви к благочестию равно пренебрегай всем тем, что в этой жизни устрашает
 чувства или привлекает их. Да будет тебе достаточно одного Христа, Он --
 единственный Творец и верных чувств, и блаженной жизни. Мир считает это
 чистой глупостью и безумием, но Богу было угодно этим спасать верующих.
 Счастливо неразумен тот, кто разумен во Христе. Печально неразумен тот, кто
 Христа не разумеет. Да, знаешь, подобно тому как я хочу, чтобы ты решительно
 отошел от черни, так же я не хочу, чтобы ты, рассказывая о чем-либо, как
 киник, облаивал повсюду чужие суждения и поступки, надменно осуждал их,
 несносно всем докучал, яростно обличал любую жизнь, чтобы не было у тебя
 одновременно двух бед: одна состоит в том, что тебя все возненавидят, другая
 -- в том, что, ненавидимый, ты не сможешь никому помочь. Будь и ты всем для
 всех, чтобы, насколько это возможно, без ущерба для благочестия привлечь
 всех ко Христу. Внешне приспосабливайся ко всем, чтобы внутри твое намерение
 оставалось неизменным. Внешне обходительность, мягкость, снисходительность,
 уступчивость пусть привлекает брата, которого подобает ласково звать ко
 Христу, а не устрашать его жестокостью. Наконец, то, что ты думаешь, следует
 выражать не столько суровыми словами, сколько собственными правами. Однако
 не следует настолько прощать черни слабость, чтобы в нужное время не посметь
 храбро защитить истину. Человечность должна исправлять людей, а не
 обманывать их. <...>
 
 ЭПИЛОГ ПО ПОВОДУ СРЕДСТВ ОТ ПРИМАНОК ПОХОТИ
 
  Чтобы охватить теперь коротко -- вот в чем самое главное, вот что
 обезопасит тебя от соблазнов плоти: прежде всего остерегайся и тщательным
 образом избегай всяческих случайностей. Эту заповедь надо соблюдать также и
 во всех остальных делах, потому что тот, кто любит опасность, заслуживает
 того, чтобы от нее погибнуть. Однако это главным образом такие сирены, от
 которых почти никто не ушел, за исключением тех, кто убежал далеко. Далее --
 умеренность в пище и в сне, воздержание даже и от дозволенных наслаждений,
 память о собственной своей смерти и размышление о смерти Христовой. Помогут
 и другие средства, если ты будешь жить вместе с чистыми и непорочными
 людьми, если ты, как чумы, будешь избегать разговоров с испорченными и
 слабыми людьми, если будешь чуждаться праздного одиночества и ленивой
 праздности; старательно упражняй свой дух размышлениями о делах небесных и
 благородными занятиями. Больше всего, однако, поможет тебе, если ты всем
 сердцем посвятишь себя исследованию Священных Писаний; если часто и с чистой
 душой будешь молиться, а тем более если тебе угрожает искушение.
 
 
 ПРОТИВ ИСКУШЕНИИ АЛЧНОСТИ
 
  Если ты почувствуешь, что ты или от природы склонен к пороку
 сребролюбия, или же дьявол тебя подстрекает к этому, в соответствии с
 изложенными выше правилами вспомни о достоинстве твоего призвания: ты был
 избран и искуплен только для того, чтобы ты всегда наслаждался высшим
 благом. Ведь Бог создал все эти подмостки мира для того, чтобы все служило
 твоим потребностям. Как низко, как малодушно не пользоваться вещами тупыми и
 ничтожными, а столь сильно восхищаться ими. Отбрось человеческое
 заблуждение. Чем станет тогда золото и серебро, как не землей -- красной и
 белой? Ты -- ученик бедного Христа, призванный для владения гораздо лучшим,
 станешь восхищаться как чем-то великим тем, что презирали все языческие
 философы? Великолепно не владение богатством, а презрение к богатству.
 Однако мне возражает чернь, носящая только название христиан, и радуется,
 что она хитрейшим образом сама себя обманывает. Эти люди говорят: "Сама
 необходимость убеждает нас, чтобы мы копили имущество, без которого нельзя
 было бы жить. У кого оно более скудное, тот живет слишком неудобно; если оно
 значительнее и богаче, то приносит много удобства. Оно сберагает здоровье,
 заботится о детях, ссужает друзей, исключает презрение, наконец, и славы
 больше у того, кто богаче". Среди нескольких тысяч христиан ты едва сыщешь
 одного-другого, кто не говорил бы так и не думал. Однако, чтобы ответить им
 на то и на другое, прежде всего потому, что они прикрывают свою алчность
 именем необходимости, я хочу противопоставить им, в свою очередь,
 евангельскую притчу о лилиях и птицах, живущих один день, -- подражать им
 нас убеждал Христос. Хочу противопоставить и то, что Он не разрешил своим
 иметь ни сумы, ни даже маленького мешка. Хочу противопоставить то, что Он
 приказывает, оставив прочее, прежде всего искать царства Божьего и обещает,
 что к этому все приложится. Неужели когда-нибудь не хватало необходимого для
 жизни тем людям, которые всем сердцем стремились к благочестию? Ведь как
 мало то, что требует от нас природа! А ты измеряешь необходимость не
 потребностями природы, а целями желаний. Однако благочестивым людям
 достаточно того, чего мало природе. Хотя я, конечно, не очень удивляюсь и
 тем, которые вдруг оставляют все свое состояние для того, чтобы бесстыдно
 выпрашивать чужое. В обладании деньгами нет греха, но восхищение деньгами
 сочетается с пороком. Если богатство течет к тебе, исполни долг доброго
 упраляющего. Если отняли его, не терзайся так, будто лишился чего-то
 великого, а скорее радуйся, что с тебя сняли опасную ношу. Но того, кто
 главным занятием жизни считает собирание сокровищ, кто видит в них нечто
 достославное и желанное, хранит их до глубокой Несторовой старости,
 возможно, по праву назовут хорошим купцом, однако я никак не назову хорошим
 христианином того, кто полностью зависит от себя и не верит обетованиям
 Христовым. Как же иначе! Тот, Чья милость щедро кормит и одевает воробушков,
 разве обманет благочестивого человека, верящего в Него?
  Однако подсчитаем, какие выгоды, как они полагают, приносит богатство.
 Во-первых, даже по мнению языческих философов, среди полезных благ богатство
 занимает последнее место. И хотя, следуя разделению Эпиктета, за исключением
 добродетели духа, все остальное находится вне человека, ничто не находится
 до такой степени вне, как деньги, и ничто не приносит меньше выгоды. Даже
 если ты один владеешь всем золотом, какое только есть, всеми драгоценными
 каменьями, разве станет от этого твой ум хоть на волос лучше, ловчее,
 ученее? Разве это благоприятствует телесному здоровью? Разве делает сильнее,
 красивее, моложе? -- Но доставляет наслаждения. -- Однако смертоносные. --
 Но приобретает честь. -- Однако какую? -- Разумеется, ложную, которую
 воздают те, которые восхищаются не иначе как глупостью и нравиться которым
 почти оскорбительно. Истинная честь быть хвалимым похваленными, высшая честь
 -- Христу понравиться! Истинная честь -- награда за добродетель, а не за
 богатства. Сброд уступает тебе, почитает тебя глупец, они восхищаются твоей
 одеждой, а не тобой. Почему ты не спустишься в самого себя и не посмотришь
 на несчастную бедность своей души? Если бы увидел ее народ, то решил бы, что
 тебя следует жалеть столь же сильно, сколь сейчас они превозносят твое
 счастье. -- Ноденьги создают друзей. -- Я согласен, од-наколожных. Они
 создают друзей не тебе, асебе. Поэтому богач -- наинесчастнейший человек:
 ведь он никак не может узнать друзей. Один ненавидит его в душе за скупость,
 другой завидует, потому что он богаче; третий, добиваясь чего-то для себя,
 поддакивает, улыбается, объедается. Кто с виду любезней всех, молится о
 скорейшей смерти. Никто не любит богача настолько, чтобы желать ему жизни, а
 не смерти. Нет такого друга, который сказал бы правду. Если даже и найдется
 такой, который искренне любит богатого, богатый не может жить без
 подозрения. Он считает всех коршунами, которые с нетерпением дожидаются
 трупа, мухами, слетающимися на его добро. Поэтому все, что приносит выгоду,
 кажется приукрашенным, темным, обманчивым. Богатство приносит очень много
 настоящего зла и отнимает очень много настоящего добра. Если ты предпримешь
 подсчет прибыли и убытка, то, конечно, обнаружишь, что богатство никогда не
 приносит много удобств, но влечет за собой гораздо больше неудобств. Каким
 несчастным трудом оно добывается, с каким риском, с какой тревогой
 сохраняется, с каким горем утрачивается! По этой причине Христос и называет
 богатство терновником, так как тысячью забот оно терзает душевный покой,
 слаще которого у человека ничего нет. Оно никогда не утоляет жажду, а
 возбуждает ее более и более, ввергает во всякий грех и бездну. Не обманывай
 себя попусту, говоря: "Ничто не мешает быть одновременно богатым и
 благочестивым". Помни, что сказала Истина: "Легче верблюду пройти сквозь
 игольное ушко, чем богатому войти в Царство Небесное". У святого Иеронима
 сказано ясно и верно, что богатый человек или господин, или наследник зла.
 Огромное состояние никогда нельзя ни приобрести, ни сохранить без греха.
 Подумай о том, насколько лучшие богатства у тебя отнимают. Каждый, кто
 восхищался золотом, ненавидит предрасположенность к добродетели, ненавидит
 благородные искусства. Кроме того, один порок алчности Павел называет
 идолослужением, с ним у Христа менее всего общего. Ты не можешь служить
 одновременно и Богу и маммоне.
 
 
 ЭПИЛОГ О СРЕДСТВАХ ПРОТИВ АЛЧНОСТИ
 
  Поэтому ты перестанешь восхищаться деньгами, если ты тщательно
 сопоставишь истинное добро с лживым, приукрашенные удобства с настоящими
 неудобствами; если ты приучишься созерцать и любить высшее благо, а оно одно
 только -- даже если все остальное отсутствует -- более чем достаточно
 наполняет дух человеческий, который способен воспринять более, чем могут
 насытить его все блага этого мира; если ты часто будешь представлять себе,
 каким породила тебя сначала земля, каким возьмет тебя умершего; если всегда
 будет перед твоим взором тот евангельский безумец, которому было сказано: "В
 эту ночь возьмут у тебя душу твою; кому же достанется то, что ты
 заготовил?", если ты направишь свой ум от порочных нравов черни к бедности
 Марии, апостолов, мучеников и более всего к бедности Христа -- Главы твоей,
 ты поймешь, что следует всегда бояться той муки, которой Он угрожал богатым
 мира сего.
  <...> Хотя я не сомневаюсь, что все это предоставит тебе священное
 чтение, однако братская любовь побуждает нас к тому, чтобы по крайней мере
 этим неподготовленным небольшим сочинением посильно помочь и содействовать
 твоему святому намерению. Я это сделал как можно быстрее, потому что немного
 боялся, что ты впадешь в суеверие такого рода монахов, которые, отчасти
 служа своей выгоде, отчасти из-за огромной ревности, но не по разуму,
 обходят моря и сушу и всюду, где только встретят человека, уже раскаявшегося
 в пороках и обратившегося к новой жизни, тотчас самыми бесстыдными
 требованиями, угрозами и посулами пытаются столкнуть его в монашество, как
 будто без капюшона нет христианина. Затем, как только они наполнят сердце
 этого человека одними сомнениями и шипами, которые невозможно вытащить, они
 стискивают его некими несчастными установившимися человеческими мнениями,
 ввергают бедного в какой-то иудаизм и учат его дрожать, а не любить.
 Монашество -- это не благочестие, а образ жизни, полезный или бесполезный
 для каждого в зависимости от склада тела и характера. Я не стану ни
 советовать тебе его, ни отсоветовывать. Я только таким образом напоминаю,
 чтобы ты усматривал благочестие не в пище, не в обрядах, не в каких-либо
 видимых вещах, а в тех, которые мы изложили. В них ты действительно узнаешь
 образ Христов; свяжи себя с ними. С другой стороны, там, где нет людей,
 общение с которыми сделает тебя лучше, удаляйся как можно дальше от компаний
 и вступай в разговор со святыми пророками, Христом, апостолами. Прежде всего
 хорошо познакомься с Павлом. Пусть всегда он будет у тебя под рукой, листай
 его ночью и днем, наконец, выучи его наизусть. Мы уже давно с большим
 усердием готовим его толкование. Конечно, это смелое дело, однако, полагаясь
 на помощь Божью, мы ревностно постараемся показать, что после Оригена,
 Амвросия, Августина, после столь многих более поздних толкователей мы
 предприняли этот труд не вовсе без причины или без пользы. И клеветники,
 которые считают, что высшее благочестие состоит в том, чтобы не знать
 никаких благородных наук, пусть поймут, что мы с юности полюбили весьма
 изящные сочинения древних авторов, приобрели сносные знания обоих языков,
 греческого, а равно с ним и латинского, не без многих занятий по ночам,
 стремились не к пустой славе или к мальчишескому развлечению, а очень давно
 задумали храм Господний, который многие люди чрезмерно бесчестили своим
 невежеством и варваством, в меру сил украсить редкостными богатствами, с
 помощью которых достойные умы смогли бы воспылать любовью к Священному
 Писанию: Но, прервав это столь важное дело на несколько дней, мы взялись за
 этот труД для тебя, чтобы словно пальцем указать тебе кратчайший путь,
 который ведет ко Христу. Я молю Христа, как, надеюсь, Отца этого намерения,
 чтобы Он в милости своей удостоил помощи твои спасительные начинания; более
 того, чтобы Он увеличил свой дар в твоем обращении и завершил его, тогда ты
 быстро возрастешь и станешь мужем совершенным.
  На этом -- будь здоров, брат и всегда возлюбленный друг души моей, а
 ныне еще более дорогой и любимый, чем прежде.
  Возле Сан-Омера, в тысяча пятьсот первом году от Рождества Христова.
 
 
 
 ПОХВАЛА ГЛУПОСТИ
 
  ФРАГМЕНЫ
  Публикуется по: Эразм Роттердамский. Похвала Глупости. М., 1960. С.
 105--111. Перевод П. К. Губера в редакции С. П. Маркиша.
 
 ГЛАВА LXVI
 
  Не зарываясь в бесчисленные подробности, скажу кратко, что христианская
 вера, по-видимому, сродни некоему виду глупости и с мудростью совершенно
 несовместна. Ежели хотите доказательств, то вспомните прежде всего, что
 ребята, женщины, старики и юродивые особенно любят церковные обряды и
 постоянно становятся всех ближе к алтарю, покорные велениям своей природы.
 Во-первых, позвольте спросить: кто такие были основатели христианства? Люди
 удивительно простодушные, жестокие враги всякой учености. Засим, среди
 глупцов всякого рода наиболее безумными кажутся те, кого воодушевляет
 христианское благочестие. Они расточают свое имение, не обращают внимания на
 обиды, позволяют себя обманывать, не знают различия между друзьями и
 врагами, в ужасе бегут от наслаждений, предаются постам, бдениям, трудам,
 презирают жизнь и стремятся единственно к смерти, коротко говоря, -- во всем
 действуют наперекор здравому смыслу, словно душа их обитает не в теле, но
 где-то в ином месте. Что ж это такое, если не помешательство? Удивляться ли
 после того, что апостолов принимали порою за пьяных и что Павел показался
 безумным судье Фесту. Но поскольку я уж начала рассуждать, то продолжу и
 докажу вам, что блаженство, которого христиане стараются достигнуть ценою
 стольких мучений и трудов, есть не иное что, как некая разновидность
 безумия. Не гневайтесь на мои слова и лучше постарайтесь уразуметь их.
  Во-первых, христиане согласны с учениками Платона в том, что душа
 человеческая скована цепями тела, увязла в нем, словно в грязи, и именно
 поэтому не способна постигнуть истину и насладиться ею. Сам Платон определил
 философию как размышление о смерти, ибо подобно этой последней философия
 поднимает душу над видимыми, телесными вещами. Мы привыкли называть человека
 здоровым, пока душа его должным образом пользуется телесными органами; когда
 же, порвав свои путы, она пытается обрести свободу и словно замышляет побег
 из темницы, то мы называем такое состояние помешательством. Если означенные
 явления вызваны болезнью либо повреждением внутренних органов, никто не
 усомнится в том, что это безумие. И, однако, мы видим, что люди, охваченные
 подобным безумием, предсказывают будущее, знают чужеземные языки и науки,
 которых никогда прежде не изучали, и вообще представляются во многих
 отношениях существами как бы божественными. Все это, без сомнения,
 приходится объяснять тем, что душа, частично освобожденная от власти тела,
 проявляет свою природную силу. Здесь же, как я полагаю, таится и причина
 того, что умирающие, как бы вдохновленные божественным дуновением, изрекают
 порой поразительные вещи. Если благочестие и не вполне совпадает с
 вышеописанной разновидностью безумия, то все же столь близко с нею
 соприкасается, что большинство людей почитает набожность простым
 помешательством, особенно когда видит тех немногих, которые всей своей
 жизнью столь резко отличаются от прочих смертных. Сходным образом в
 известной аллегории Платона люди, сидящие скованными в пещере, созерцают
 только тени и подобия вещей. Один из узников выбегает наружу, видит самые
 вещи и, воротившись обратно в пещеру, начинает убеждать остальных, что они
 заблуждаются и ничего не знают, кроме теней. Мудрец скорбит об их безумии,
 ибо они упорно держатся за свою ошибку, а они в свой черед издеваются над
 ним, как над помешанным, и изгоняют его. Вот точно так же люди, занятые
 одними телесными вещами, склонны думать, что ничего другого не существует.
 Напротив, благочестивые праведники презирают все, имеющее отношение к телу,
 и стремятся лишь к созерцанию невидимого мира. Первые больше всего помышляют
 о собирании богатств, затем -- об удовлетворении своих телесных нужд и лишь
 в самую последнюю очередь -- о своей душе, если только вообще допускают ее
 существование, веря лишь в то, что доступно глазу. Вторые поступают как раз
 наоборот: прежде всего думают о боге, субстанции простейшей и
 неизменней-шей, затем помышляют о своей душе, которая всего ближе к
 божеству, но не желают заботиться о теле, презирают деньги, словно мякину,
 и, едва завидев их, обращаются в бегство. Если иногда, по необходимости, им
 приходится заниматься житейскими делами, они едва справляются с отвращением,
 относясь к своей собственности так, точно она не принадлежит им вовсе. Даже
 в малых вещах разительно сказывается различие между людьми, живущими по
 уставам мира сего, и благочестивыми праведниками.
  Хотя все чувственные способности зависят от тела, есть между ними
 такие, которые кажутся грубее других. Таковы осязание, слух, зрение,
 обоняние, вкус. Другие -- гораздо более независимы, например, память,
 рассудок, воля. Праведники, со всею силою души устрмляясь к тому, что не
 имеет ничего общего с внешним миром, становятся тупыми и бесчувственными к
 телесным впечатлениям. И, напротив, заурядные люди наибольшее значение
 придают внешним чувствам и наименьшее -- внутренним. Этим объясняется, между
 прочим, и то, что многие святые мужи, случалось, пили вместо вина масло.
 Среди страстей и душевных чувствований есть также такие, которые кажутся
 особенно телесными, как, например, плотское вожделение, голод, сонливость,
 гнев, гордость, зависть. Праведники ведут с ними непримиримую войну, а толпа
 уверена, что без них и прожить невозможно. Кроме того, существуют страсти,
 так сказать, нейтральные, словно бы естественные; таковы любовь к отечеству,
 нежность к детям, к родителям, к друзьям. Толпа платит всему этому немалую
 дань, но праведники всячески стараются изгнать из своей души все названные
 склонности или, по крайней мере, сообщают им духовный характер, так что даже
 отца своего любят уже не как отца (ибо что он породил на свет, кроме тела?
 да и тем обязан не себе самому, а Богу-Творцу), но как славного мужа, в коем
 отраженно сияет образ верховного разума, называемого ими верховным благом.
 Вне этого блага они не знают ничего, достойного любви и стремлений.
  Этим правилом руководствуются люди благочестивые и во всех прочих
 житейских делах: ежели они не совсем презирают какую-либо видимую вещь, то
 все же ценят ее гораздо ниже того, что недоступно оку. Они различают плоть и
 дух даже в таинствах и в других церковных обрядах. Так, они не верят, в
 отличие от большинства людей, будто пост состоит только в воздержании от
 мяса и отказа от вечерней трапезы, но проповедуют пост духовный,
 заключающийся в умерщвлении страстей, подавлении гнева, и гордости, дабы
 дух, не удручаемый бременем плоти, мог с тем большей силой устремиться к
 познанию небесных благ. Так же мыслят они и об евхаристии: если обрядом

<< Пред.           стр. 68 (из 78)           След. >>

Список литературы по разделу