<< Пред. стр. 1054 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу
соответствии с малочисленностью и однообразием его воспоминаний. Так же
скудны и односторонни восприятия дикаря. Образование и наука повышают
нашу восприимчивость к внешним впечатлениям, создавая в нашем сознании
созвучия с самыми разнородными впечатлениями внешнего мира. Самым важным
следствием влияния наличного запаса представлений на процесс восприятия
является возможность выбора между действующими на нас впечатлениями.
Содержание сознания ребенка находится в полной зависимости от
случайностей окружающей его обстановки; на него действуют в каждый
данный момент лишь наиболее сильные раздражения, независимо от
внутренней связи явлений. У взрослых, напротив того, процесс восприятия
все более и более подчиняется наклонностям каждого, складывающимся из
личного душевного опыта. Нами воспринимаются предпочтительно те
впечатления, которые находят отзвук в накопленных нами представлениях и
ассоциациях их; каждый шаг в этом направлении прогрессивно усиливает
отзывчивость, так что, наконец, самый легкий намек на близкое нашему
интеллектуальному миру впечатление вызывает ясное и отчетливое
восприятие. Этим путем поддерживается единство нашей личности, создается
интеллектуальная индивидуальность. Из сказанного ясно, какое выдающееся
влияние на все течение нашей умственной жизни оказывает память. Ходячее
представление, противополагающее развитие памяти умственному развитию,
основано на недоразумении. Наши воспоминания не только образуют ту сеть,
в которую вплетаются новые впечатления, но отчасти определяют выбор тех
восприятий, которые войдут в наше сознание в качестве обновляющего
материала, и то место, которое они займут в общей сети психологических
отношений. Они влияют не только на количество, но и на качество
получаемых восприятий. Мы видим в фетише не то, что видит в нем
африканский дикарь; апперципируемый объект изменяется под влиянием
"апперципирующей массы", как и сам он ее видоизменяет, входя с ней в
сочетание. Ослабление памяти в старости или под влиянием прогрессивного
паралича ведет к распадению умственной жизни и утрате интеллектуальной
индивидуальности: личность становится беспомощной жертвой случайных
сильнейших впечатлений момента, не сочетающихся друг с другом и
остающихся без дальнейшей переработки. То противопоставление памяти
умственному развитию, о котором мы упомянули, основано на отожествлении
памяти вообще с некоторыми специальными ее видами. При привычке к
отвлеченному мышлению могут, напр., ослабевать конкретные воспоминания,
потому что отвлечение и состоит в том, что в продукте сложной и
разнородной ассоциации представлений отпадают их конкретные черты; на
крайних степенях этого процесса конкретные черты могут даже
отсутствовать совершенно и заместиться символом или знаком. На этих
ступенях возможно то явление, которое Гете охарактеризовал в словах: "wo
die Вegriffe fehlen, da stellt ein Wort zur rechten Zeit sich ein", т.
е. возникновение идей, лишенных всякой конкретной основы в форме
конкретных образов, воспоминаний, - подводный камень, о который так
часто разбивались философские умозрения. Нельзя, однако. выводить отсюда
заключение неблагоприятное для памяти вообще; наоборот, отвлеченное
мышление предполагает наличность сложного и разнородного комплекса
воспоминаний. Другим важным фактором, влияющим на течение умственной
деятельности, является внимание. Оно оказывает влияние уже на процессы
восприятия, повышая нашу восприимчивость к тем впечатлениям, на которые
оно направлено. Еще более значительной является его роль в процессах
переработки восприятий. Если воспринимаются только впечатления,
находящие себе отзвук в апперципирующей массе нашего сознания, то связь
эта во всяком случае обоюдна, и восприятие оживляет в нашем сознании
только созвучащие следы прежнего душевного опыта. Подобных созвучащих
следов в развитом сознании каждое восприятие находит так много, что
исходящее из него непроизвольное течение представлений может принимать
крайне разнообразный и иногда совершенно беспорядочный характер.
Последнее наблюдается в тех случаях, когда, под влиянием усталости, мы
"даем полную волю" нашим ассоциациям представлений; в сознании
проносятся тогда хаотические обрывки представлений, соединенные между
собой часто только случайною внешней связью и заводящие нас так далеко
от исходного пункта ваших размышлений, что, сделав усилие над собой для
обозрения пройденного нами пути, мы становимся в тупик перед зигзагами
наших представлений. В еще более резкой форме это наблюдается при "вихре
идей" у душевнобольных. Внимание вносить в течение наших представлений
планомерность; неизвестным нам ближе путем оно, при посредстве
созвучащих с данным восприятием "резонаторов", усиливает все
соответствующее планам, желаниям и потребностям личности и таким образом
создает для течения представлений определенные рамки. Устойчивость
внимания, способность к его сосредоточению зависит, по-видимому,
ближайшим образом от эмоциональной характеристики личности, глубины и
устойчивости ее эмоций, - а последнее определяется существованием в
сознании мощной, тесно объединенной группы представлений и идей; этим,
вероятно, объясняется, что способность к глубокому сосредоточению
внимания часто наблюдается у "узких" и "односторонних" людей. Сочетание
способности к устойчивому вниманию с широтой и разносторонностью
идейного содержания сознания дает гениев. Ошибка, часто совершаемая
людьми, говорящими о "рассеянности" ученого и о "рассеянности" ребенка,
отвлекающегося от занятий по поводу всякого пустяка, зависит от смешения
двух прямо противоположных явлений: в последнем случае мы имеем перед
собой полную неспособность сосредоточить на чем либо внимание (явление,
часто наблюдаемое и у взрослых под влиянием усталости), во втором -
такое глубокое сосредоточение внимания на внутренней работе, что
посторонние ей предметы не в состоянии достигнуть сознания. На высших
степенях этого состояния перед заполняющей все сознание умственной
работой может отступить на задний план даже смертельная опасность
(предсмертные минуты Архимеда). Третьим моментом, определяющим течение
умственной деятельности, является "утомляемость" личности. Она очень
велика у слабоумных, идиотов, при старческом распадении умственной
жизни. Уменьшаясь под влиянием упражнения, проявляясь менее заметно при
занятиях в знакомых областях, утомляемость в то же время - как показали
новейшие исследования, - имеет, подобно памяти и вниманию, резко
индивидуальный характер и входит в характеристику интеллектуальной
индивидуальности в качестве одного из существенных ее признаков. Особый
вид утомляемости мы имеем в тех случаях, когда она стоит в прямой связи
с повышенной впечатлительностью: эти случаи и повели к возникновению
теории, отожествляющей гений с психозом, так как гениальность часто
сопровождается резко выраженной невр- и психастенией. Завися от
усиленной впечатлительности и находя в последней себе поправку, эта
утомляемость не исключает - при благоприятных условиях - возможности
крупной по своему объему работы. - На эмоции интеллектуальная
деятельность оказывает умеряющее влияние; представление, соединенное с
яркой эмоцией, вступая в ассоциацию с другими рядами представлений,
находит среди них представления, связанные с иными чувствованиями,
нейтрализующими до известной степени первоначальную эмоцию. Но в то же
время она углубляет их: если с одним из членов сложной ассоциации
связана пережитая нами когда-то эмоция, то чем разнороднее и сложнее
ассоциация, тем чаще по самым разнообразны м поводам будет возникать у
нас в памяти воспоминание об этой эмоции. Распространенное представление
о том, что "образование не делает людей более счастливыми" имеет,
поэтому, основание, если критерием счастья считать непосредственную
жизнерадостность, а не интенсивность и полноту душевной жизни: дикари и
дети с их неразвитой памятью, непосредственнее и жизнерадостнее, чем
образованный человек, сохраняющий воспоминания о прошлых страданиях,
окрашивающие оттенком грусти и заботы думы о будущем. Эмоции первых
ярче, но поверхностнее. В качественном отношении интеллектуальная
деятельность влияет особенно на расширение симпатических чувствований;
влияние ее в этом отношении так резко, что известную формулу: "все
понять, значить все простить", можно было бы с полным правом
перефразировать так: "все познать, значит все полюбить".
Интеллектуальная деятельность сопровождается особыми "интеллектуальными
эмоциями". Подобно другим высшим эмоциям, интеллектуальные эмоции
уступают по своей интенсивности низшим в момент их появления, но
характеризуются несравненно большей способностью к возобновлению.
Сопровождая почти беспрерывно наше мышление в течение всей жизни, он у
личности с широко развитой умственной деятельностью придают основному
фону душевного настроения устойчивость и ровность, и могут исчезнуть
только под влиянием исключительно тяжелых потрясений, надламывающих
психическую индивидуальность. Относительно наших реакций на внешние
впечатления умственная деятельность оказывает резко задерживающее
влияние. В этой задержке и смысл ее возникновения в филогенезисе
органического мира, в качестве одного из механизмов приспособления
организмов к более сложной среде. Кроме простых впечатлений, вызывающих
даже у современного человека простые рефлексы (рефлекторный кашель при
попадании в дыхательное горло инородного тела, рефлекторная рвота и т.
д.), на организм действуют явления, слагающиеся из ряда последовательных
впечатлений. Функция умственной деятельности и состоит в том, чтобы
задержать реакцию при воздействии первого из этих впечатлений, дать
возможность подействовать следующим впечатлениям, дать возможность
сочетаться новым восприятиям с воспоминаниями о прежнем опыте и
выработать целесообразную и планомерную реакцию. Выработанные при
посредстве сознания сложные ряды реакций на сложные ряды впечатлений
превращаются, благодаря навыку, в инстинктивные, т. е. протекающие
настолько быстро, что обычно они не проникают в сознание и подходят к
типу рефлекса. Умственной деятельности настолько присуща склонность к
задержке реакций, что при одностороннем направлении душевного развития
только в сторону воспитания У. легко возникают явления "паралича" или,
вернее, "недоразвития воли". Нормальный ряд психических процессов
(восприятие, интеллектуальная переработка, волевая реакция) часто не
совершается в полном виде или под влиянием пассивной мечтательности, или
вследствие того, что воспитание заменяет самодеятельность дисциплиной и
ставит рефлекторное исполнение приказания на место волевого акта,
вытекающего из интеллектуальной работы личности. Отсюда может произойти
то странное разъединение интеллектуальной и волевой сфер, которое так
часто поражало моралистов и нашло себе выражение в известном стихе:
video meliora proboque, deteriora sequor. Действия личности определяются
при этом по преимуществу принявшими инстинктивный характер привычками и
не имеют опоры в ее интеллектуальном мире, знаниях, убеждениях и
взглядах. Переход интеллектуального процесса в волевой импульс возможен
только при известной энергии первого, поэтому подобное явление
наблюдается даже у людей с развитой волей в моменты усталости и
представляет один из стойких симптомов неврастении, отражающейся не
столько на качестве, сколько на энергии умственных процессов. О
различном значении термина ум см. Эйслер, "Worterb. d. philosoph.
Begriffe", слова Vernuft, Verstand, Intellect (Б., 1898).
П.
Умозрение. - Термином "У." (speculatio) нередко обозначают такую
деятельность мышления, которая вращается в сфере предметов или событий.
не данных на опыте, но лишь предполагаемых. В этом смысле теория эфира,
теория происхождения видов, космическая теории Канта и Лапласа суть
учения умозрительные. Но при таком словоупотреблении объем понятия "У."
лишается должной определенности, так как даже в том, что относится к
области точного опытного знания, всегда есть элементы предположительные.
Различие между умозрительным и опытным получается, при этом, лишь
степенное, а не родовое. Для приобретения термином У. последнего
значения необходимо установить родовое же различие предметов опытных и
умозрительных, как таких, с одной стороны, которые могут или могли бы
быть воспринимаемы при известных, хотя бы неосуществимых собственно для
человека, условиях чувственного восприятия, и с другой - таких, которые
доступны только мышлению. Это различие приводить к установлению тесного
или точного смысла термина У., как мышления, содержание которого -
только мыслимое или сверхчувственное. При таком понимали сказанного
термина, учению об У. предстоит решить следующие вопросы: 1)
действительно ли существует У., т. е. мысль с сверхчувственным
содержанием, 2) где источник этого содержания, 3) в чем предмет У. и 4)
каков его метод. 1) Философия опытного реализма не имеет нужды в У. в
тесном значении этого слова, а философия эмпиризма не признает его
возможным. Опытный реализм предполагает сущим в себе нечто данное на
опыте, напр. вещество или душу, или то и другую вместе, и,
следовательно, почерпает для себя содержание исключительно в опыте.
Эмпиризм утверждает, что самое мышление есть сочетание представлений,
упроченное постоянным повторением, т. е. что необходимость мысли есть
упроченная до неразрывности совокупность ее чувственных элементов. О
степени этой неразрывности между эмпиристами идет спор: одни (Джон
Стюарт Милль) допускают мыслимость таких условий, при коих самые прочные
сочетания представлений могут распасться; другие (Герберт Спенсер)
полагают, что сочетания, бывшие всегда совершенно неразрывными, не могут
быть мыслимы расторгнутыми и, следовательно, образуют собою для нас
истины необходимые. Оба взгляда исключают возможность появления в
содержании мысли чего-либо сверхчувственного. Затруднение реализма
состоит в невозможности объяснить, каким образом предметы, несомненно
всецело обусловленные деятельностью наших восприятий, могут существовать
независимо от восприятий. Что касается до эмпиризма, то он не может
отрицать, что мы имеем - хотя бы ложное - понятие о сверхчувственном, а
Герберт Спенсер утверждает даже, что этому понятию соответствует
действительное, хотя непознаваемое бытие. 2) Мыслители, признающие
возможность сверхчувственного содержания мышления, естественно должны
ответить на вопрос о его источнике. Простейшим и исторически первым
ответом на этот вопрос служит ответ мистический. Мистики предполагают в
душе способность непосредственного усмотрения сверхчувственного,
признавая условием деятельности этой способности или существование души
вне телесной оболочки (Платон), или, хотя бы в этой оболочке, особое
состояние экстаза (Плотин), или особую одаренность избранных душ
(Шеллинг), или действие Божественной благодати, или, наконец, присущую
душе веру (между прочим - В. С. Соловьев). Из новейших философов
Гартманн признает первоисточником всякой философии бессознательное, но
могущее быть возведенным к сознанию единение с абсолютным. Мистическое
решение вопроса об источнике У. является, однако, произвольным, так как
ссылается на орган по существу своему недоступный логической проверке и
потому допускающий предположение, не есть ли результат его действия
простая греза, нередко даже болезненно настроенного воображения. Новые
философы догматического направления считали понятия о сверхчувственном
присущими уму по самой его природе; во многом оппонирующая этим
философам так назыв. шотландская философия в существе дела решает вопрос
об источниках У. таким же образом. Это решение вопроса также
произвольно, ибо таким путем всякое почему-либо любезное философу
положение можно защищать как необходимо присущее уму. Поэтому Кант
совершенно правильно поставил философии задачу - вместо искания в уме
готовых присущих ему убеждений
- исследование его познавательной силы. Признавая сверхчувственное
происхождение мышления, защищая априорность представлений пространства и
времени, Кант вместе с тем отвергает возможность проникнуть познанием за
пределы опыта. При этом остается, однако, известный вид познания
сверхчувственного, именно познание самого познающего ума - и необходимо
возникает вопрос, как оно возможно. Этот вопрос послужил началом новой
эпохи в учении об У. Решение его Фризом, полагавшим, что самопознание
ума совершается посредством внутреннего опыта, не могло удовлетворить
мыслителей, так как оно приводить к тому выводу, что опытом познается
сверхопытное. Если верно положение критической философии, что ум есть
единственное сверхчувственное, которое мы знаем, то самопознание ума
есть акт не опытный, а умозрительный, и надлежит определить его орган.
Фихте нашел такой орган в умственном воззрении, состоящем в том, что
бессознательный процесс умственной деятельности действием рефлексии, т.
е. обращения ума на самого себя, сознается нами. Но взгляд Фихте
предполагает заранее достоверно известною некоторую сверхсознательную
деятельность, т. е. нечто вне сознающего "я", и, стало быть, является
возвратом к догматизму, который у Шеллинга принимает, сверх того,
мистический оттенок. Если источник У. должен быть обнаружен чрез
самоисследование ума, то прежде, чем говорить об уме бессознательном,
нужно начать с действий ума в сфере сознания. В этой сфере ум
обнаруживает себя, как логический закон мысли, сам в себе не имеющий
ничего воззрительного, но предъявляемый всякому воззрительному,
чувственному содержанию, как руководящее мышлением требование. Если
допустить, что такое требование находит себе в опытном познании полное
осуществление, т. е. если это познание всецело удовлетворяет ум, то опыт
и У. совпадают, и никакой нужды в особом умозрительном содержании
мышления не оказывается. Если же область опыта не может дать уму полного
удовлетворения, то, сознав, в чем состоит логическая
неудовлетворительность опытного знания, мы тем самым узнаем, каково
должно быть то, что составляет предмет У., т. е. достигаем возможного
для нас понятия о сверхчувственном. Верховное требование ума состоит в
том, чтобы в нашем познании не оставалось ничего логически
необоснованного, никакого косного содержания, претыкаясь о которое
мыслящий ум должен заявить: "это есть нечто для меня непроницаемое".
Необходимость сделать такое заявление есть признание необходимого
противоречия данного понятия тому, чем оно должно быть по требованию
ума. Следовательно источником У., коль скоро оно превышает область
опыта, могут быть только открываемые нашею мыслью необходимые
противоречия в предлежащих ей понятиях. Этот источник У. указан двумя
мыслителями - Гербартом и Гегелем; отвергнув его, необходимо либо,
вместе с эмпиристами, отвергнуть самое У., либо обратиться к
мистическому или догматическому решению вопроса об его источнике. 3) Для
последовательно мыслящего реалиста опытный предмет, как таковой, есть и
предмет У. или, правильнее, того, что для реалиста заменяет собою У.;
для последовательно мыслящего эмпириста нет и предмета У. Для мистика и
догматика, произвольно установляющих его орган, возможно столь же
произвольно установить и открываемый этим органом предмет. т. е.
произвольно отнести к числу неоспоримых истин напр. бытие Бога,
внесознательную реальность мира, бытие духовной субстанции до или после
ее единения с телом и т. под. Для мыслителей, признающих источник У. в
необходимых противоречиях, данных нашему познанию понятий, предмет У. не
есть нечто заранее предначертанное: это предмет мыслимый без
противоречия требованиям ума. Мыслимо, что такого предмета можно
достигнуть, преобразовав по логическим требованиям отдельно взятые
понятия опыта: так думает Гербарт. Возможно, что для этого нужно
подвергнуть преобразованию всю систему наших понятий, развив ее по
требованиям ума: так полагает Гегель. Но мыслима и третья точка зрения:
найти удовлетворение требованиям ума совершенно невозможно никаким
преобразованием ни части, ни всей совокупности понятий, содержание коих
взято из опыта, ибо в области опыта ум всегда есть только форма, не
могущая отожествиться с содержанием; поэтому необходимо мыслить
сверхчувственное, умопостигаемое сущее, как совершенно целостный,
содержательный ум. Это положение принадлежит философии феноменального
формализма. 4) Сообразно источнику и предмету У. установляется и метод
последнего. Произвольно признав за сверхчувственное опытный предмет, или
же установив ряд необходимых готовых истин о сверхчувственном, реализм,
мистицизм и догматизм могут затем, путем обыкновенных силлогистических
приемов, делать из этих истин дальнейшие выводы, и потому ни о каком
особом умозрительном методе у них не поднимается и вопроса. Кант,
<< Пред. стр. 1054 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу