<< Пред. стр. 1055 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу
поставив задачею критической философии самоисследование ума, т. е.
обратив (хотя и без объяснения того, как это возможно) самый ум в
предмет У., указал и на основные функции самодеятельно познающего ума,
которые суть вместе с тем и основные приемы метода, определяя познание,
как синтетическое суждение a priori. Кант указал тем самым на требование
творческой деятельности ума, так как синтез a priori предполагает
способность ума из себя самого умножать содержание познания;
установлением таблицы категорий он поставил задачу возвести законы
природы к их логическому и при том систематическому априорному
обоснованию; в своем учении об идеях он указал на неизбежное стремление
ума к безусловному, к внесению высшего единства в систему априорных
истин. Но употреблению этих умозрительных действий Кант придал
исключительно субъективный характер, указав, таким образом, свойства У.
как бы лишь для того, чтобы всемерно умалить его философское значение.
Немецкий идеализм после Канта восстановляет значение умозрительного
метода; но лишь у Гегеля учение о последнем получает свой выработанный
вид. Логика Гегеля гораздо ближе к "Критике чистого разума" Канта, чем
обыкновенно думают и чем утверждает сам Гегель. Творчески, т. е.
априорносинтетический ум есть столько же принцип Гегеля, как и Канта;
только у Канта говорится об этом уме лишь как о нашем уме, а Гегель
снимает с него такое ограничение. Система гегелевых категорий, по
крайней мере в начальных своих стадиях, почти совпадает с кантовскою (у
Канта - количество, качество, отношение, модальность; у Гегеля -
качество, количество, мера, сущность; в последней категории находят себе
место и определения отношения и модальности). У Гегеля, как и у Канта,
высшее единство категорий есть идея: только для Канта она есть единство
мнимое, а для Гегеля она есть верховная истина. Различие это
обусловливается тем, что, по Канту, за умом скрывается какая-то отличная
от него и недоступная ему действительность, Гегель же ее отбрасывает,
как ненужное и ни на чем не основанное предположение; поэтому для Канта
познающая сила ума заключена в область сущего лишь для нас, Гегель же
смело распространяет ее на область всякого сущего, полагая, что система
понятий, развитых нашею мыслью, совпадает с логическим строем всего
мироздания. Вследствие этого Кант в своем отношении к миру, как к
целому, останавливается на отрицательной диалектике, на обнаружении
необходимых и, вместе с тем, неразрешимых для нашей мысли противоречий в
его понятии; Гегель требует диалектики положительной, которую именует
умозрением и которая, признавая и объясняя возникновение необходимых
противоречий в понятиях, вместе с тем должна разрешать эти противоречия.
Всякое понятие, будучи лишь одним из моментов развитая системы, не
соответствует полноте (конкретности) требуемых ею определений и потому
необходимо противоречиво. На этом разложении понятия и останавливается
отрицательная диалектика, У. же дает понятию дальнейшее движение,
определяя его, именно как момент развитая системы, вводя его в состав
того целого, в котором его отдельность, т. е. противоречивость,
исчезает. Понятие, следовательно, полагается, противополагается себе,
как противоречивое, и это противоположение разрешается на высшей
ступени: в такой тройственной схеме развивается система, наполняясь тем
самым чрез собственное свое движение новым содержанием и в своей полноте
образуя разумно обоснованное целое. Таким образом умозрительный метод
Гегеля направлен не к тому, чтобы на ряду с опытною действительностью
создать отдельную от ее, потустороннюю действительность, но к тому,
чтобы превратить опытную действительность, действием мышления, в
действительность умозрительную. В существе дела Гегель, как и Кант,
ограничивает мышление пределами опыта; но различие их в том, что вполне
проникнутая мыслью действительность, по взгляду Гегеля, перестает быть
опытною, а становится разумно обоснованною и всеобъемлющею системою
мироздания, вне которой никакой иной действительности, никакой вещи в
себе искать уже нечего. Сравнительно с грандиозным предприятием Гегеля
методология Герберта представляет собою нечто весьма скромное.
Необходимые противоречия в опытных понятиях Гербарт разрешает не через
систематическое развитие последних, а подвергая их, в отдельности,
особому измышленному им приему, именуемому методом отношений или
случайных воззрений. Взяв понятая вне их систематической связи, т. е.
вне того, что можно назвать логическою историею их развитая, Гербарт не
объясняет происхождения в них необходимых противоречий, вследствие чего
самая необходимость последних остается спорною. Поэтому и метод
разрешения противоречий не вытекает у Гербарта из самого строя понятий,
как его внутреннее логическое требование, а навязывается им извне, как
нечто искусственно придуманное или изобретенное. Сущность метода
Герберта заключается в том, чтобы содержание необходимо противоречивых
понятий привести в новое, логически-оправдываемое, отношение, чрез
присовокупление к этому содержанию нового, для него случайного
воззрения. Этот прием Гербарт поясняет примером геометрии, которая при
доказательстве какой-либо теоремы, путем прибавочных, для данной фигуры
случайных построений обнаруживает новые отношения между ее частями.
Самое это уподобление доказывает, что метод Гербарта не заключает в себе
ничего умозрительного, т. е. никакой новой нормы, возвышающейся над
нормами обычной силлогистики: прибавочные построения для доказательства
геометрических теорем оставляют наше геометрическое мышление на уровне
так назыв. начальной геометрии, повышение же и расширение
геометрического кругозора достигается уже иными, более радикальными
средствами. - Крушение, испытанное системою Гегеля, свидетельствуя,
между прочим, и о ее методологической неудовлетворительности, не открыло
само по себе никаких новых горизонтов для установления начал
умозрительного метода. Напротив, между мыслителями XIX в. все более и
более получало господство мнение, что никакого различия между
умозрительным методом и методом обычного мышления не существует.
Зависело это, от того, что самый предмет умозрения снова начал
пониматься или реалистически, или мистически, или догматически. Казалось
бы, что если теория умозрительного метода еще заключает в себе известную
жизнеспособность, то она должна быть построена не на огульном отрицании
того ряда развития, который привел от Канта к Гегелю, но на здравом
критическом рассмотрении его результатов. Понятие творческого ума, как
единственного законного предмета У., осталось в своей силе и после
падения гегелианизма; оказалось ложным лишь то убеждение, будто
человеческий ум в праве отожествить себя с этим умом и развить из себя
самого содержание мысли. Убедившись в ложности такого убеждения,
философия должна признать, что создаваемая ею система категорий есть
система лишь феноменального мира, которую нельзя отожествлять с системою
мира умопостигаемого или сверхчувственного. Идея, т. е. понятие,
мыслимое в полном его единстве, остается органом постижения
сверхчувственного и руководящим началом для движения мысли в сфере
феноменальной; одинаково ошибочным оказывается, следовательно, и взгляд
Канта на умствование о предметах идей, как на неизбежно возникающее
заблуждение мышления, и взгляд Гегеля, мнящего схватить в идее всю
полноту Божественной мысли. Обнаружить степень плодотворности для
философии этих начал умозрительного метода - дело будущего.
Литература (те или иные взгляды на У. так тесно связаны с общим
движением метафизики, что указание на литературу делается здесь лишь для
подтверждения подлинными произведениями философов вышеизложенных мыслей,
а не в видах перечисления источников, с помощью которых может быть
достигнуто полное и всестороннее изучение предмета): Платон, "Федр",
"Менон", Федон", "Политика" (VI, VII); Плотин, преимущественно "Еннеады"
V и VI; Декарт, "Meditationes de prima philosophia. Principia
philosophiae" (I); Спиноза "Ethica" (преимущ. части I и II); Лейбниц,
"Nonveaux essais sur l'entendement humain" (преимущ. кн. I, IV, гл. I -
IV, IX - XI); Кант, "Kritik d. reinen Vernunft" (преимущественно
введение, Трансцендент. аналитика, кн. I, отд. I и 27; кн. II, отд. III,
Трансценд. диалектика); Фриз, "Neue Kritik d. Vernunft" (I, 21); Фихте,
"Grundlage d. Wissenschaftslehre"; Шеллинг, "Vom Ich als Princip der
Philosophie"; "Philos. Briefe uber Dogmatismus u. Kriticismus"; Гегель,
"Wissenschaft der Logik" (гл. обр. ч. II, отд. III, "Die Idee");
Гербарт, "Lehrbuch zur Einleitung in d. Philosophie"; "Allgemeine
Metaphysik"(ч. II, отд. I, Methodologie); Гартманн, "Philosophie d.
Unbewussten" (отд. В., гл. IX); Дж. Ст. Милль, "An examination of sir W.
Hamiltons Philosophy" (преимущ. гл. II, III, IV, VI); Герберт Спенсер,
"First Principles" (ч. I); "The principles of Psychology" (ч. VII); В.
С. Соловьев, "Критика отвлеченных начал" (стр. 345 и сл.); Н. Г.
Дебольский, "Философия будущего" (гл. IV); "Философия феноменального
формализма. I. Метафизика" (вып. II, I т.).
Н. Дебольский.
Умысел (юрид.) - необходимое для вменения отношение познавательной
способности и воли человека с совершенному им деянию. Элементы У.:
сознание совершаемого, предвидение его последствий и сознание
противозаконности данного действия или бездействия. Деяния, совершенные
при наличности этих условий, называются умышленными, в отличие от
случайных и неосторожных. Третий элемент, при всей его теоретической
важности, положительным правом в число признаков У. не включается, ибо
сознание противозаконности считается присущим всякому вменяемому лицу на
основании принципа: error jurir semper nocet. В русском законодательстве
это начало выражено в ст. 62 основных законов: "никто не может
отговариваться неведением закона". У. предполагает сознательное
отношение к фактическим условиям, образующим состав деяния, и к
юридической его обстановке; вместе с тем предполагается преступное
направление воли. Новейшие кодексы, в большинстве, общего понятия У. не
определяют, предоставляя установление его доктрине и практике.
Исключение составляет кодекс итальянский. Вводит определение У. и
русский, проект уголовного уложения вследствие "бедности нашей
юридической литературы и. следовательно, отсутствия руководящих начал
для практики" (объясн. зап.. т. I, стр. 394). Преступное деяние, по
проекту, почитается, умышленным, если виновный "желал его учинения, или
сознательно допускал наступление обусловливающего преступность сего
деяния последствия". Сознание совершаемого в число признаков У. первого
рода не включено, но "само собою разумеется, что при разрешении в каждом
отдельном случае вопроса об умышленности этого рода, суд должен прежде
всего установить наличность сознания, а затем уже определить направление
воли действовавшего" (там же, стр. 395). Старая доктрина уголовного
права, преимущественно немецкая, создала крайне сложную и запутанную
систему деления У. на виды. Система эта была усвоена партикулярными
германскими кодексами и следы ее сохранились до сих пор, напр. в нашем
уложении о наказаниях. У. делится, во-первых, на прямой (dolus directus)
и непрямой (dolus indirectus). Под непрямым У. до Фейербаха разумелся У.
предполагаемый, подтверждаемый обстоятельствами деда (силою удара,
употребленным оружием и т. п.). Ныне под ним разумеется так называемое
преступное безразличие (dolus eventualis), когда виновный предвидел, что
его действие может привести к преступному результату и сознательно
допускал его наступление. По степени определенности цели различают dolus
determinatus, когда У. направляется на результат точно определенный, и
dolus indeterminatus, когда результат в представлении действующего лица
индивидуально определен не был. Разновидность определенного У.
составляет dolus alternativus, когда виновный имеет в виду одно из
нескольких возможных последствий его действия, напр. или смерть, или
увечье. Третье деление У. основывается на степени обдуманности и
хладнокровия, проявленных виновным или в момент сформирования У., или в
момент действия. Во втором случае различают исполнение преступного
действия в спокойном состоянии духа и исполнение аффектированное (mit
oder ohne Ueberlegung). В первом различают три оттенка: а) У.
аффектированный (impetus), когда он сформировался в состоянии аффекта,
хотя и не достигшего такой силы. которая уничтожает вменяемость; б) У.
внезапный, но хладнокровный, когда преступная воля сложилась в спокойном
состоянии духа, но задуманное было приведено в исполнение немедленно
(dolus repentinus); в) У. обдуманный или предумышление (dolus
praemeditatus), когда виновный заранее обдумал все существенные моменты
совершенного деяния. Действующее уложение о наказ. (ст. 3) говорит, что
преступления и проступки суть умышленные или неумышленные. В умышленных
ст. 4 различает "две степени: первая, когда противозаконное деяние
учинено вследствие не внезапного, а заранее обдуманного намерения или
У.; вторая, когда оное учинено, хотя и с намерением, но по внезапному
побуждению без предумышления". В особенной части (ст. 1454, 1455 и др.)
установлено, однако, различие трех видов У.: предумышления или заранее
обдуманного намерения, простого У. и У. в запальчивости и раздражении.
Обдуманность, по действующему праву, относится к составлению У., а не к
действию; поэтому выполнение деяния в аффекте, происходящем от опьянения
или возникшем в силу оказанного жертвою сопротивления, не устраняет
возможности признать деяние учиненным предумышленно, и, наоборот, полное
хладнокровие, расчет в момент действия, не предполагает еще обдуманности
У., так как оно возможно и при У., возникшем внезапно (Таганцев,
"Лекции", II, стр. 678). Согласно 105 ст. улож., за деяние, учиненное с
обдуманным заранее намерением, определяется всегда высшая мера
наказания, за то преступление положенного, если в законе не определено
для случаев этого рода особой ответственности. Предумышление, как
отягченная форма виновности, должно быть точно доказано; в противном
случае деяние должно быть признаваемо непредумышленным. Отличие прямого
умысла от непрямого выражено уложением в ст. 108 и 109 (и кроме того в
ряде статей особенной части): "если по обстоятельствам, сопровождавшим
его деяние, подсудимый мог и должен был предвидеть, что последствием
оного должны быть не одно, а несколько преступлений разной важности, то,
хотя бы он и не имел положительного намерения совершить именно важнейшее
из сих преступлений, мера его наказания определяется всегда по сему
важнейшему из преступлений, долженствовавших быть последствием его
деяния; если подсудимый, при содеянии какого-либо преступления, тем
самым, хотя и без прямого на сие У., учинил еще другое, более тяжкое, то
мера его наказания определяется по правилам о совокупности
преступлений". Кроме того, особенная обдуманность в действиях
преступника отнесена ст. 129-ою к обстоятельствам, увеличивающим вину.
Обнаружение У. есть первая ступень осуществления преступной воли во вне.
Ст. 7 уложения под обнаружением У. разумеет "изъявление на словах, или
письменно, или же иным каким-либо действием, намерения учинить
преступление", а равно "угрозы, похвальбы и предложения сделать
какое-либо зло". Как в науке уголовного права, так и в современных
кодексах наказуемость обнаружения У. безусловно отвергается; но по
уложению о наказаниях оно иногда наказуемо и при некоторых
государственных преступлениях обложено даже смертной казнью (напр. ст.
242). См. Gessler, "Ueber Begriff and Arten des Dolus"; Krug, "Dolus und
Culpa"; Frank, "Vorstellung und Wille in der modernen Doluslehre";
Lucas, "Die subjective Verschuldung im heutigen deutschen Strafrechte".
K.-К.
Ундины (от лат. unda - волна) - мифические существа, созданные
фантазией средневековых алхимиков и кабалистов, заимствовавших основные
их черты частью из народных германских представлений о нимфах и
русалках, частью из греческих мифов о наядах, сиренах и тритонах. В
сочинениях этих ученых У. играли роль стихийных духов, живших в воде и
управлявших водной стихией во всех ее проявлениях, подобно тому как
саламандры были духами огня, гномы управляли подземным миром, а эльфы -
воздухом. Существа, соответствовавшие в народных поверьях У., если были
женского рода, отличались красивою внешностью, обладали роскошными
волосами (иногда зеленоватого цвета), которые они расчесывали, выходя на
берег или покачиваясь на морских волнах. Иногда народная фантазия
приписывала им рыбий хвост, которым оканчивалось туловище вместо ног.
Очаровывая своею красотой и пением путников, У. увлекали их в подводную
глубь, где дарили своею любовью и где года и века проходили как
мгновенья. По скандинавским воззрениям человек, попавший однажды к У.,
уже не возвращался назад на землю, истощенный их ласками. Иногда У.
вступали в брак с людьми на земле, так как получали при этом бессмертную
человеческую душу, особенно если у них рождались дети. Эта последняя
черта лежит в основе средневековых романов о Мелюзине, о рыцарях
Темрингере и Штауффенбергере. Новейшие писатели, особенно поэты
романтической школы, охотно пользовались легендами об У. Наиболее
известны повесть де Ламотт-Фук "Ундина" (1813), переведенная на русский
язык, стихами, В. А. Жуковским (1836), стихотворение Гейне: "Ich weiss
nicht, was soll es bedeuten...", сказка Андерсена "Русалочка", поэма Т.
Готье "L'ondine et le рecheur". На сюжет повести Фуке написаны оперы
Гофманом (романтическим писателем) и Лортцингом; писали оперы на этот
сюжет также и русские композиторы - Львов и Чайковский (последний
уничтожил свое произведение).
Н. Г.
Унисон - однозвучие. В хоре несколько однородных голосов - напр.
сопрано - поют в У. одну и ту же партию. В оркестре несколько скрипачей
исполняют в У. партию первой скрипки, нисколько вторых скрипачей -
партию второй скрипки, несколько виолончелей - партию виолончелей и т.
д. Соедининие разнородных голосов или разнородных инструментов в У.
делается для усиления звука.
И. С.
Уния (гос. право). - Под У. разумеют такое соединение государств, при
котором два разных государства имеют общего монарха. По самому существу
своему У. мыслима, следовательно, только между монархическими
государствами. По характеру связи, существующей между соединенными
государствами, различают. У. личную и У. реальную. Под личною У.
разумеют соединение двух государств, основанное на временном единстве
монарха, при чем единство это получается в силу случайного совпадения в
одном лице прав на престол в двух различных государствах. Прежде, при
значительном количестве избирательных монархий, личная У. нередко
являлась результатом избрания на престол государя какой-либо другой
страны. Нередки также были случаи, когда монарх, вступая в брак с
наследницей престола в другой стране, в лице своего сына соединял оба
престола, свой и жены: таковы были "счастливые браки" Австрии. В
последнее время поводом к образованию личной У. является всего чаще
прекращение царствующей династии, когда на престол приглашается монарх
другого государства; так, напр., по парламентскому акту 1705 г. на
случай бездетной смерти королевы английской Анны преемником ее был
назначен на английский престол Георг, курфюрст ганноверский, вступивший
на английский престол в 1714 г. При личной У. постоянная общность
монарха не обеспечивается законом; коль скоро законы о престолонаследии
окажутся в разных государствах различными, единство монарха должно
прекратиться. Так напр., личная У., существовавшая между Англией и
Ганновером с 1714 г., прекратилась в 1837 г., по смерти бездетного
Вильгельма IV: по английским законам престол перешел к дочери
следовавшего за ним по старшинству брата (Виктории), а по ганноверским
законам престол должен был перейти к ближайшему представителю мужской
линии, и на ганноверский престол вступил младший брат Вильгельма,
Эрнст-Август. С 1839 г. существовала личная У. между Нидерландами и
Люксембургом, прекратившаяся в 1890 г. в силу того, что в этом году в
Нидерландах престол перешел в женскую линию (королева Вильгельмина),
тогда как в Люксембурге женщины царствовать не могут. Юридически личная
У. представляется явлением, для судьбы соединенных государств совершенно
безразличным; но на деле общность монарха имеет громадное практическое
значение вследствие тесной связи, возникающей между соединенными
государствами. В прежние времена, когда личность короля имела
<< Пред. стр. 1055 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу