<< Пред. стр. 44 (из 64) След. >>
Список литературы по разделу
дельфина и ноге лошади, одинаковое число позвонков, образующих шею
жирафы и слона, и бесчисленные другие подобные факты сразу становятся
нам понятными с точки зрения теории общности происхождения, сопровождаемого медленными и незначительными последовательными модификациями. Сходство в основном строении крыла и ноги летучей мыши,
функции которых совершенно различны, челюстей и ног краба, лепестков, тычинок и пестиков цветка также в значительной степени понятно
с точки зрения постепенного превращения частей или органов, первоначально друг с другом сходных у какого-нибудь отдаленного предка каждого из этих классов. Согласно тому принципу, что последовательные вариации не всегда проявляются в раннем возрасте и наследуются в соответствующем позднем периоде жизни, мы можем ясно понять, почему зародыши млекопитающих, птиц, пресмыкающихся и рыб так поразительно
между собой сходны, между тем как взрослые формы так различны. Нас
не будет более удивлять, что зародыши дышащих воздухом млекопитающих или птиц имеют жаберные щели и артериальные дуги, подобно рыбам, дышащим воздухом, растворенным в воде, при помощи хорошо развитых жабер.
Неупотребление, иногда при содействии естественного отбора, нередко
приводило к редукции органов, ставших бесполезными при смене образа
жизни или жизненных условий; отсюда нам становится понятным значение рудиментарных органов. Но неупотребление и отбор будут обычно
действовать на каждое существо, достигшее зрелости и принимающее полностью участие в борьбе за существование, и таким образом будут оказывать мало влияния на орган в течение раннего периода развития; следовательно, орган не будет редуцироваться или становиться рудиментарным
v, этом раннем возрасте. Так, например, теленок унаследовал зубы, которые
никогда не прорезываются сквозь десны верхней челюсти, от древнего
предка, имевшего вполне развитые зубы, и мы можем предположить, что
зубы взрослого животного когда-то редуцировались вследствие неупотреб-
412 Краткое повторение и заключение
ления благодаря тому, что язык, нёбо или губы силою естественного отбора сделались в высшей степени приспособленными к ощипыванию травы
без помощи зубов; между тем у теленка зубы, лишенные деятельности и
на основании принципа унаследования в соответственном возрасте, наследуются с отдаленных времен до настоящего дня. С той точки зрения, что
каждый организм со всеми его частями был специально создан, совершенно
непонятно, каким образом так часто могут встречаться органы, бесполезность которых очевидна, такие, например, как эмбриональные зубы у теленка или сморщенные крылья под спаянными надкрыльями многих жуков. Природа как будто нарочно позаботилась о том, чтобы раскрыть перед
нами при помощи рудиментарных органов, эмбриологических и гомологических структур свой план модификации, но мы слишком слепы, чтобы
понимать, что она хотела этим выразить.
Я вкратце повторил соображения и факты, вполне убедившие меня
в том, что на протяжении своего длительного развития виды были модифицированы. Это было достигнуто главным образом при посредстве естественного отбора многочисленных последовательных незначительных вариаций, дополненного следующими факторами: в значительной степени —
унаследованными результатами употребления и неупотребления^частей;
в отношении приспособительных черт строения как в прошлом, так и современных в незначительной степени — прямым действием внешних условий; вариациями, которые по нашему незнанию кажутся нам возникающими спонтанно.8 По-видимому, я прежде недооценил значение и распространенность этих последних форм вариаций, ведущих к прочным модификациям в строении, независимо от естественного отбора. Но так как в недавнее время мои выводы были превратно истолкованы, и утверждали, что
я приписываю модифицирование видов исключительно естественному отбору, то мне, может быть, позволено будет заметить, что в первом и последующих изданиях этой книги я поместил на очень видном месте, именно
в конце «Введения», следующие слова: «Я убежден, что естественный
отбор был главным, но не исключительным фактором модификации».
Но это не помогло. Велика сила упорного извращения; но история
науки показывает, что, по счастию, действие этой силы непродолжительно.
Невозможно допустить, чтобы ложная теория объяснила столь удовлетворительно, как это делает теория естественного отбора, различные обширные группы фактов, которые были только что перечислены. Недавно
было сделано возражение, что подобный способ аргументации ненадежен,
но это — метод, постоянно применяемый при суждении об обычных явлениях жизни и часто применявшийся величайшими естествоиспытателями.
Так была создана теория волнообразного движения света, и уверенность
в том, что земля вращается вокруг своей оси, до недавнего времени почти
не опиралась на прямое доказательство. Возражение, что наука до сих
пор не пролила света на гораздо более высокие задачи о сущности и начале
жизни, не имеет значения. Кто возьмется объяснить сущность всемирного
тяготения? Никто теперь, конечно, не возражает против выводов, вытекающих из этого неизвестного начала притяжения, несмотря на то, что
Краткое повторение и заключение 413
Лейбниц когда-то обвинил Ньютона в том, что он вводит «в философию
таинственные свойства и чудеса».
Я не вижу достаточного основания, почему бы воззрения, излагаемые
в этой книге, могли задевать чье-либо религиозное чувство. В доказательство того, как скоропреходяще подобное впечатление, утешительно вспомнить, что величайшее открытие, когда-либо сделанное человеком, а именно
открытие всемирного тяготения, было встречено нападками Лейбница,
как «потрясающее основы естественной религии, а следовательно, и откровения». Один знаменитый писатель и богослов писал мне: «Я малопомалу привык к мысли об одинаковой совместимости с высоким представлением о божестве веры в то, что оно создало несколько первоначальных
форм, способных путем саморазвития дать начало другим необходимым
формам, так и веры в то, что оно нуждалось каждый раз в новом акте
творения, для того чтобы заполнить пробелы, вызванные действием установленных им законов».8
Но, может быть, спросят, почему же до самого недавнего времени
почти все наиболее выдающиеся современные натуралисты и геологи не
верили в мутабильность видов? Нельзя утверждать, что органические существа в естественном состоянии не подвержены вариации; нельзя доказать, что размер вариации на протяжении длинного ряда веков был количественно ограничен; не проведено и не может быть проведено ясного
разграничения между видом и хорошо выраженной разновидностью.
Нельзя утверждать, что виды при их скрещивании неизменно оказываются
стерильными, а разновидности — неизменно фертильными; или что стерильность является специальным даром и признаком творения. Пока существовало убеждение в кратковременности истории земли была почти
неизбежна вера, будто виды — неизменные произведения; теперь же,
когда мы получили некоторое представление о продолжительности геологического времени, мы склонны без достаточных доказательств допускать, будто геологическая летопись настолько полна, что должна доставить нам очевидные доказательства мутации видов, если они претерпевали их.
Но главной причиной естественного нежелания допустить, что какойлибо вид дал начало другим отличающимся от него видам, заключается
в том, что мы всегда неохотно допускаем существование великих перемен,
ступени которых мы не в состоянии уловить. Эта трудность совершенно
сходна с той, которую испытывали геологи, когда Лайелль впервые утверждал, что длинные ряды внутриматериковых скал и глубокие долины являются результатом деятельности факторов, которые мы и теперь еще видим
в действии. Наш разум не может охватить полного смысла выражения
«миллион лет»; он не может суммировать и осознать конечный результат
многочисленных незначительных вариаций, кумулировавшихся в течение
почти безграничного числа поколений.
Хотя я вполне убежден в истинности тех воззрений, которые в виде
извлечения изложены в этой книге, я никоим образом не надеюсь убедить
опытных натуралистов, владеющих огромным фактическим материалом,
который на протяжении длинного ряда лет рассматривался ими с точки
414 Краткое повторение и заключение
зрения, прямо противоположной моей. Так, легко скрывать наше незнание под оболочкой таких выражений, каковы «план творения», «единство
плана» и т. д., и воображать, что мы даем объяснения, тогда как только
снова и снова констатируем самый факт. Всякий, кто склонен придавать
больше веса неразрешенным трудностям, чем объяснению известного числа
фактов, конечно, отвергнет мою теорию. На небольшое число натуралистов,
обладающих значительной гибкостью ума и уже начавших сомневаться
в неизменности видов, эта книга, может быть, повлияет; но я обращаюсь
е доверием к будущему — к молодому, подрастающему поколению натуралистов, которые будут в состоянии с должным беспристрастием взвесить
обе стороны вопроса. Тот, кто убедится, что виды являются мутабильными, окажет хорошую услугу, добросовестно высказав свое убеждение;
только таким образом будет сдвинута с места та масса предрассудков,
которая тяготеет над этим вопросом.
Несколько выдающихся натуралистов недавно высказали в печати свое
убеждение в том, что множество общепризнанных видов в каждом роде —
не настоящие виды, но что зато другие виды настоящие, т. е. были созданы
независимо одни от других. Этот вывод представляется мне крайне странным. Они допускают, что множество форм, которые до самого недавнего
времени они сами признавали результатом отдельных актов творения,
-а большинство натуралистов признает их таковыми и до сих пор, что эти
формы, носящие, следовательно, все внешние признаки истинных видов,
образовались путем изменения, и в то же время они отказываются распространить эту точку зрения на другие формы, лишь слегка отличные
от первых. Тем не менее они не берутся определить или хотя бы предположить, какие формы жизни сотворены и какие образовались действием
вторичных причин. Для них изменение в одном случае vera causa, в другом они произвольно отвергают его, не указывая, в чем заключается
различие этих двух случаев. Придет день, когда в этом будут видеть любопытный пример ослепления, вызываемого предвзятым мнением. Этих
писателей так же мало поражает чудесный акт творения, как и обычное
рождение. Неужели они в действительности предполагают, что несчетное
число раз в истории нашей планеты определенным элементарным атомам
было указано внезапно организоваться в живые ткани? Думают ли они,
что при каждом таком предполагаемом акте творения возникала одна
или много особей? Созданы ли все бесчисленные формы животных и растений в виде яиц или семян или в виде взрослых особей? И были ли созданы
млекопитающие со всеми ложными признаками их питания в чреве матери? Несомненно, что на некоторые из этих вопросов не могут дать ответа
те, кто уверен в появлении или сотворении ограниченного числа форм
жизни или одной только формы? Некоторые авторы утверждали, что
в сотворение миллионов существ так же легко поверить, как и в сотворение
одного, но философская аксиома «наименьшего действия», высказанная
Мопертюи, невольно склоняет ум в пользу малого числа, и, конечно,
мы не должны предполагать, что бесчисленные существа в пределах каждого обширного класса были созданы с очевидными, но обманывающими
нас признаками происхождения от общих родителей.
Краткое повторение и заключение 415-
В качестве напоминания о прежнем положении вещей я сохранил в предшествующих параграфах и в других местах несколько строк, указывающих на то, что натуралисты верят в отдельное сотворение каждого вида,
и меня сильно осуждали за то, что я выражался таким образом. Но не
подлежит сомнению, что таково было общее убеждение, когда появилось
первое издание этой книги. В былое время мне приходилось беседовать
об эволюции с очень многими натуралистами, и я ни разу не встретил
сочувственного отношения к этому воззрению. Очень возможно, что и
тогда уже некоторые из них были убеждены в существовании эволюции,
но о ии или отмалчивались, или выражались так двусмысленно, что трудно
было угадать смысл их слов. Теперь положение совершенно иное, и почти
каждый натуралист допускает великий принцип эволюции. Но все же
некоторые продолжают еще думать, что виды внезапно и совершенно непонятным способом породили новые, во всех отношениях отличные от них
формы, но, как я пытался показать, против этого допущения больших
и резких модификаций можно выдвинуть весьма веские доказательства.
С научной точки зрения и в качестве орудия для дальнейших исследований предположение о внезапном и необъяснимом образовании новых форм
из более древних, резко от них отличавшихся, представляет мало преимуществ перед старым верованием в сотворение новых видов из праха'
земного.9
Могут спросить, до каких пределов я распространяю доктрину о модификации видов. Ответить на это нелегко, потому что, по мере того как
разрастается степень различия между рассматриваемыми формами, уменьшаются в числе и в степени своей убедительности доводы, говорящие
в пользу общности происхождения. Но при помощи некоторых весьма
сильных аргументов можно пойти очень далеко. Все формы целых классов
связаны между собой цепью родства и все могут быть классифицированы
на основании одного и того же принципа в субординированные группы.
Ископаемые остатки иногда заполняют очень большие промежутки между
существующими отрядами.
Органы в рудиментарном состоянии ясно указывают, что у отдаленного предка они были вполне развиты; а это во многих случаях вынуждает
принять огромную степень модификаций в потомстве. В пределах целых
классов различные органы построены по одному образцу и в очень раннем
возрасте зародыши близко между собой сходны. На этом основании я не
сомневаюсь, что теория единства происхождения, сопровождаемого модификацией, охватывает все формы каждого обширного класса или царства.
Я полагаю, что животные происходят самое большее от четырех или пяти
родоначальных форм, а растения — от такого же или еще меньшего числа.
Аналогия заставила бы меня сделать еще один шаг — допустить, что
все животные и растения происходят от одного общего прототипа. Но аналогия может иногда быть неверным путеводителем. Тем не менее все живые существа имеют много общего в их химическом составе, в их клеточном строении, в законах их роста и в их чувствительности по отношению
к вредным влияниям. Мы видим это даже в таком, казалось бы. незначительном факте, каково, например, одинаковое действие одного и того же
416 Краткое повторение и заключение
яда на растения и на животных или например действие яда насекомого,
вызывающее уродливое образование галлов на шиповнике и на дубе.
"У всех органических существ, за исключением, быть может, самых низших, подовой процесс существенно сходен. У всех организмов, насколько
в настоящее время известно, одинаков зародышевый мешок, так что все
они начинают свое развитие от одного общего начала. Если мы даже остановимся только на двух главнейших подразделениях, именно на животном
и растительном царствах, то некоторые низшие формы представляют в такой мере промежуточный характер, что натуралисты не раз спорили о том,
к которому из двух царств их должно отнести. Как замечает проф. Эйса
Грей, «споры и другие воспроизводительные тельца многих низших
водорослей сначала ведут типически животный, а позднее несомненно растительный образ жизни».10 Поэтому на основании принципа естественного
отбора, сопровождаемого дивергенцией признаков, представляется вероятным, что от какой-нибудь подобной низкоорганизованной и промежуточной формы могли развиться как животные, так и растения; а если мы допустим это, мы должны допустить, что и все органические существа, когда
либо жившие на земле, могли произойти от одной первобытной формы.
"Но этот вывод опирается главным образом на аналогию, и несущественно,
будет ли он принят или нет. Конечно, вполне возможно, как указывал
м-р Дж. Г. Луэс, что при первоначальном возникновении жизни появилось
много различных форм; но если это и было так, то мы можем заключить,
что только немногие из них оставили по себе модифицированных потомков. В самом деле, как я только что заметил по отношению к членам каждого царства, каковы позвоночные, членистые и т. д., мы имеем ясное
доказательство, вытекающее из их эмбриональных, гомологичных и рудиментарных структур, что в пределах данного царства все члены происходят
от единственного предка."
Когда воззрения, развиваемые мною в этой книге и м-ром Уоллесом,
или аналогичные взгляды на происхождение видов сделаются общепринятыми, это будет сопровождаться, как мы смутно предвидим, глубоким
переворотом в области естественной истории. Систематики по-прежнему
будут заниматься своим делом, но они будут избавлены от постоянного,
как призрак, преследующего их сомнения: должны ли они ту или иную
форму признать за истинный вид. И это будет, говорю на основании личного опыта, немалым облегчением. Бесконечные споры о том, следует ли
каких-то пятьдесят видов британских ежевик признать за хорошие
виды, наконец, прекратятся. Систематикам только придется решать вопрос (не скажу, чтобы он был легок) — достаточно ли постоянна та или
иная форма и достаточно ли она отличается от других форм, чтобы поддаваться определению; а если это определение возможно, то достаточно ли
существенно различие, чтобы на основании его стоило установить видовое
название. Это последнее соображение окажется гораздо более существенным, чем в настоящее время принято полагать, так как большинство натуралистов признают, что как бы ничтожно ни было различие между двумя
формами, его достаточно, чтобы признать их видами, если только они
не соединены промежуточными градациями.
Краткое повторение и заключение 417
Мы принуждены будем также признать, что единственное различие
между видом и хорошо выраженными разновидностями заключается лишь
в том, что последние, как достоверно известно или предполагается, связаны между собой в настоящее время промежуточными градациями, между
тем как виды были связаны таким же образом в прежнее время. Отсюда,
не отбрасывая того соображения, что в настоящее время существуют
промежуточные ступени между двумя любыми формами, мы будем вынуждены взвешивать более тщательно и более ценить размеры действительного различия между ними. Весьма возможно, что формы, теперь обыкновенно признаваемые за разновидности, впоследствии будут признаны
достойными особых видовых названий; и в таком случае язык науки и
обыкновенная речь достигнут большего согласия. Словом, мы будем относиться к видам таким же образом, как относятся к родам те натуралисты,
которые допускают, что роды — только искусственные комбинации, придуманные ради удобства. Многим такая перспектива, может быть, не улыбается, но зато мы навсегда освободимся от тщетных поисков за неуловленной до сих пор и неуловимой сущностью термина «вид».
Другие общие отделы естественной истории приобретут громадный
интерес. Употребляемые натуралистами термины «родство, родственная
связь, общность типа, отцовство, морфология, адаптивные признаки,
рудиментарные и абортивные органы» и т. д. перестанут быть метафорами
и получат ясный смысл. Когда мы перестанем смотреть на органическое
существо, как дикарь смотрит на корабль, т. е. как на нечто превышающее
его понимание; когда в каждом произведении природы мы будем видеть
нечто, имеющее длинную историю; когда в каждом сложном строении или
инстинкте мы будем видеть итог многочисленных приспособлений, каждое
из которых полезно их обладателю, подобно тому как всякое великое
механическое изобретение есть итог труда, опытности, разума и даже ошибок многочисленных тружеников; когда мы выработаем такое воззрение
на органические существа, как неизмеримо — говорю на основании личного опыта — возрастает интерес, который представит нам изучение
естественной истории!
Откроется громадное и почти непочатое поле для исследования причин
и законов изменения, корреляции, действия употребления и неупотребления, прямого действия внешних условий и т. д. Возрастает в громадной
степени значение изучения наших домашних форм. Новая разновидность,
выведенная человеком, представится более любопытным и важным предметом изучения, чем добавление еще одного вида к бесконечному числу
уже занесенных в списки. Наши классификации превратятся, насколько
это возможно, в родословные, и тогда в действительности они представят
нам то, что по праву можно будет назвать планом творения. Правила
классификации несомненно упростятся, когда мы будем иметь в виду
вполне определенную задачу. У нас не сохранилось ни родословных,
ни гербов, и мы должны раскрывать и прослеживать многочисленные
расходящиеся линии происхождения в наших естественных генеалогиях
по любым признакам, которые долго наследовались. Рудиментарные органы будут безошибочно свидетельствовать о природе давно утраченных
27 Чарлз Дарвин
418 Краткое повторение и заключение
структур. Виды и группы видов, которые мы считаем аберрантными и которые, пожалуй, можно назвать живыми ископаемыми, помогут нам
составить себе картину древних форм жизни. Эмбриология раскроет нам
нередко темное для нас строение прототипов каждого большого класса.
Когда мы получим уверенность в том, что все особи одного и того же
вида и близкородственные виды большинства родов произошли на протяжении не очень отдаленного периода от одного предка и мигрировали
из одного места их происхождения, когда мы лучше ознакомимся с разнообразными способами миграции, тогда при свете, который уже проливает и еще прольет геология на прошлые перемены в климате и уровне
суши, мы, конечно, будем в состоянии превосходно проследить и прежние
миграции обитателей всей земли.
| Слава геологии, этой благородной науки, несколько померкнет вслед
ствие крайней неполноты ее летописей. Земная кора с заключенными
в ней остатками не может быть рассматриваема как богатый музей, а скорее как бедная коллекция, собранная наудачу и через долгие промежутки
времени. Придется признать, что большие, богатые ископаемыми формации были обязаны своим образованием необычайному стечению благоприятных обстоятельств, а что пустые промежутки между последовательными
ярусами соответствуют периодам громадной продолжительности. Но мы
будем в состоянии оценивать продолжительность этих промежутков путем
сравнения предшествующих и последующих органических форм. Мы должны соблюдать осторожность, признавая строгую одновременность двух
формаций, не заключающих многочисленных идентичных видов, в силу
общей преемственности форм жизни. Виды образуются и истребляются
благодаря медленному действию и теперь еще существующих причин,
а не в силу чудесных актов творения; к тому же наиболее существенными
из всех причин, вызывающих органические изменения, являются те,
которые почти не зависят от меняющихся и, быть может, внезапно меняющихся физических условий, именно взаимные отношения между организмами, и поэтому улучшение одного организма влечет за собой улучшение
или истребление других; отсюда следует, что размеры изменения организмов, представляемые ископаемыми последовательных формаций, служат,
по-видимому, хорошим мерилом относительного, если не абсолютного промежутка времени. Впрочем, некоторое число видов при совместном существовании может долгое время оставаться неизменным, между тем как
за этот же период времени некоторые из этих видов могут стать модифицированными посредством миграции в новые страны и конкуренции с чуждыми организмами; поэтому мы не должны придавать слишком большого
значения изменению организмов как мерилу времени.12
В будущем, я предвижу, откроется еще новое важное поле исследования. Психология будет прочно основана на фундаменте, уже прекрасна
заложенном м-ром Хербертом Спенсером, а именно на необходимости
приобретения каждого умственного качества и способности постепенным
путем. Много света будет пролито на происхождение человека и на его
историю.
Многие выдающиеся авторы, по-видимому, вполне удовлетворены воз
419
Краткое повторение и заключение
зрением, что каждый вид был создан независимо. По моему мнению, с тем,
что нам известно о законах, запечатленных в материи Творцом, более согласуется зависимость образования и исчезновения прошлых и настоящих
обитателей земли от вторичных причин, подобных тем, которые определяют
рождение и смерть особей. Когда я рассматриваю все существа не как результаты отдельных актов творения, а как прямых потомков немногих
существ, живших задолго до отложения первых пластов кембрийской
системы, они облагораживаются в моих глазах. Судя по прошлому, мы
•можем с уверенностью заключить, что ни один ныне живущий вид не передаст своего неизменного подобия отдаленному потомству. Из существующих же ныне видов только немногие оставят по себе потомство до отдаленного будущего, так как общая группировка всех органических существ
указывает, что большая часть видов в каждом роде и все виды многих родов не оставили потомства, но окончательно вымерли. Мы можем даже
настолько далеко пророчески заглянуть в будущее, чтобы предсказать,
что наиболее обычные и широко распространенные виды, принадлежащие
к обширным и доминирующим группам в пределах каждого класса, окончательно возьмут верх ц породят новые доминирующие виды. Так как
все современные формы жизни являются прямыми потомками тех, которые
жили задолго до кембрпйской эпохи, то мы можем быть уверены, что обычная последовательность поколений не была ни разу прервана и что никогда никакие катаклизмы не опустошали всю землю. Отсюда мы можем
•с доверием рассчитывать на безопасное и продолжительное будущее.
И так как естественный отбор действует только в силу и ради блага каждого существа, то все качества, телесные и умственные, склонны развиваться в направлении совершенства.
Любопытно созерцать густо заросший берег, покрытый многочисленными, разнообразными растениями с поющими в кустах птицами, порхающими вокруг насекомыми, ползающими в сырой земле червями, и
думать, что все эти прекрасно построенные формы, столь отличающиеся
одна от другой и так сложно одна от другой зависящие, были созданы
•благодаря законам, еще и теперь действующим вокруг нас. Эти законы,
в самом широком смысле: Рост и Воспроизведение, Наследственность,
почти необходимо вытекающая из воспроизведения, Изменчивость, зависящая от прямого или косвенного действия жизненных условий и от
употребления и неупотребления, Прогрессия возрастания численности —
столь высокая, что она ведет к Борьбе за жизнь и ее последствию —
Естественному Отбору, влекущему за собою Дивергенцию признаков
и Вымирание менее улучшенных форм. Таким образом, из борьбы в природе, из голода и смерти непосредственно вытекает самый высокий результат, какой ум в состоянии себе представить, — образование высших
животных. Есть величие в этом воззрении, по которому жизнь с ее различными проявлениями Творец первоначально вдохнул в одну или ограниченное число форм; и между тем как наша планета продолжает вращаться
согласно неизменным законам тяготения, из такого простого начала развилось и продолжает развиваться бесконечное число самых прекрасных
я самых изумительных форм.
27*
КОММЕНТАРИЙ
Я. М. Галл, Я. И. Старобогатов
Заглавие «Происхождение видов» появилось только в 6-м издании. До этого книга»
называлась «О происхождении видов». Это произошло, по-видимому, потому, чтоДарвин считал, что последовательные дополнения текста превратили предварительный
очерк в законченную монографию.
Взятая в качестве эпиграфа цитата из Батлера появилась во 2-м издании.
ДОПОЛНЕНИЯ И ПОПРАВКИ К 6-му ИЗДАНИЮ 1
При жизни Дарвина вышло шесть английских изданий книги. В каждое издание
Дарвин вносил поправки и дополнения. Даже после выхода в 1872 г. 6-го издания онв
в одно из переизданий 1878 г. также внес некоторые поправки. Хронология этих изданий следующая.
Издание
Дата,
подписанная Дарвином
Дата выхода
в свет
1
1 октября 1859 г.
26 ноября 1859 г.
2
26 декабря 1859 г.
<< Пред. стр. 44 (из 64) След. >>
Список литературы по разделу