<< Пред. стр. 1 (из 4) След. >>
Список литературы по разделу
OCR: Ихтик (г.Уфа)
ihtik.lib.ru
ББК 87.2
Черняк Алексей Зиновьевич
Эпистемология неравных возможностей. - М.: Едиториал УРСС, 2004. 168 с.
ISBN 5-354-00850-6
Эта книга посвящена проблеме обоснования знания в условиях неравных когнитивных возможностей, в частности, неравного доступа к информации. Возможность обоснования знания - один из центральных эпистемологических вопросов. Попытки его решения путем отождествления обоснования знания с каким-то универсальным методом или единым набором условий встречают серьезные возражения. В книге предлагается анализ некоторых наиболее влиятельных концепций обоснования знания с точки зрения их соответствия задаче успешной демаркации знания в реалиях неравных когнитивных возможностей познающих субъектов и исследуются условия, при которых знание субъектом того, к чему у него в принципе нет полноценного когнитивного доступа там и тогда, где и когда он есть у другого, может быть обосновано.
Книга рассчитана на философов, аспирантов и студентов философских факультетов старших курсов и всех интересующихся теорией познания.
Издательство "Едиториал УРСС". 117312, г. Москва, пр-т 60-летия Октября, 9. Лицензия ИД №05175 от 25.06.2001 г. Подписано к печати 24.08.2004 г. Формат 60x90/16. Печ. л. 10,5. Зак. № 2-1497/670.
Отпечатано в типографии ООО "РОХОС". 117312, г. Москва, пр-т 60-летия Октября, 9.
Оглавление
Введение 4
§ 1. Знание как философская проблема б
§ 2. Знание как функция обоснования 14
Глава 1. Знание по свидетельству 26
§ 1. Нормативное обоснование как условие коммуникации знания . . 27
§ 2. Адекватность нормативного обоснования 48
§ 3. Знание по свидетельству и эпистемический индивидуализм:
проблема достаточной автономии 65
Глава 2. Эпистемическое обоснование в условиях
самоорганизации знания 87
§ 1. Эпистемическая состоятельность как функция
самоорганизации знания 91
§ 2. Условие эпистемического обоснования 106
§ 3. Выполнимость элементов метаобоснования 115
Глава 3. Эпистемологические перспективы самоорганизации знания . . 126
§ 1. Зависимость эпистемических свойств системы от условий
реализации когнитивных возможностей агентов 126
§ 2. Условие преодоления эпистемического консерватизма 133
§ 3. Знание как функция надежности 142
§ 4. Знание как функция ценности источника информации 153
Заключение 162
Введение
Как возможна коммуникация знания, его увеличение и получение нового из уже имеющегося в условиях неравного распределения когнитивных возможностей между субъектами коммуникации и познания? Какое обоснование должно иметь знание, полученное в таких условиях, а именно теми, чей доступ к эпистемическому обоснованию существенно ограничен по сравнению с неким нормативным? Данное исследование будет посвящено преимущественно этим вопросам.
Неравенство когнитивных возможностей, о котором дальше пойдет речь, состоит, прежде всего, в систематическом ограничении доступа к информации каких-либо видов у одних субъектов там, где этот доступ подобным образом не ограничен у других. Главным образом, это неравенство, вероятнее всего, имеет важное эпистемологическое значение, когда затрагивает доступ к некой группе типов свидетельств, принятых в качестве стандартных источников эпистемически ценной информации. Речь, конечно, пойдет о проблемах эпистемического обоснования, вытекающих не из частных или случайных затруднений индивидуального доступа к информации соответствующих видов, а из тех трудностей доступа, которые не могут быть преодолены на уровне индивидуальных интеллектуальных усилий (использующих процедуры, допускающие стандартизацию), т.е. отражают реальные различия в том, что можно назвать работоспособностью индивидуальных когнитивных систем. Относительно такой ситуации весьма правдоподобно предположить, что либо (1) субъект с так ограниченным доступом к стандартным источникам эпистемически ценной информации или, иначе, с менее работоспособной когнитивной системой по сравнению с другим, не имеющим подобных ограничений, не может даже потенциально знать все то, что этот другой способен знать из подобных источников, либо (2) относительно него должно выполняться какое-то условие, достаточное для приписывания ему такого знания, несмотря на "изъяны" его когнитивной системы относительно ее положения в мире. Если согласиться с первым результатом, то, видимо, придется согласиться и с тем, что, по меньшей мере, в случае, когда подобное положение вещей - "изъяны" работоспособности когнитивной системы - характерно для значительного числа взаимодействующих между собой субъектов и систематически воспроизводится в примерно таком же объеме, общая работоспособность такой сложной когнитивной системы, как социальная система, т. е. ее способность сохранять путем передачи от одних индивидов к другим и увеличивать знание, будет в основном определяться показателями работоспособности индивидуальных когнитивных систем, реализующих только ограниченный доступ к стандартным
5
источникам эпистемически ценной информации. И она будет, следовательно, ниже той, которую она могла бы иметь, если бы определялась работоспособностью тех ее агентов, которые реализуют более полноценный доступ к такой информации. Если же ориентироваться на второй результат, то условие, необходимое и достаточное для знания при принципиально ограниченном когнитивном доступе к его надежному источнику, должно быть темой эпистемологического изыскания.
Речь здесь идет не об ограниченности когнитивного доступа реального субъекта относительно того доступа к источникам информации, который мог бы иметь некий идеальный субъект познания, а о дифференциации когнитивных возможностей относительно систематического (и систематически воспроизводимого) неравенства такого доступа в реальных социальных системах, между реальными субъектами. В любом нашем характере доступа к информации можно усмотреть несовершенство и ограниченность относительно некоего идеального типа доступа: эпистемологическая теория может строиться на этом основании и предусматривать, что знание в строгом смысле есть только идеал, или выдвигать сверхсильные требования к познанию. Но обычно люди, размышляющиеся над подобными вопросами, хотят исходить и исходят из того, что и нашего, вероятно, несовершенного доступа к информации может быть достаточно для знания; тогда усилия эпистемолога направлены на описание условий, при которых возможность превращается в необходимость. Задача данного исследования более скромная: предполагая, что знание в принципе доступно реальным субъектам и что также доступно и его обоснование, изучить условия при которых оно, так сказать, широко доступно, т. е. доступно также и в случае еще более ограниченного доступа к информации, чем тот, который предусматривает наша стандартная концепция обоснования знания (какой бы она ни была).
Обычно коммуникацию знания рассматривают как передачу и получение знания в социальном контексте; но коммуникативный и социальный контексты знания, строго говоря, не обязаны совпадать. Сопротивляющиеся интерпретации в терминах социальных свойств элементы коммуникации могут, вероятно, также играть определенную роль в формировании знания - например, если найдутся хорошие основания трактовать знание, полученное путем правильного вывода субъектом следствия из данных ему посылок, как результат своего рода интрасубъективного коммуникативного взаимодействия (своего рода "внутреннего диалога"). Однако, если исключить интрасубъективные формы коммуникации, которые в основном, если не полностью, подпадают, скорее, под категорию формирования знания собственными интеллектуальными усилиями, чем под категорию получения знания извне, уместно будет согласиться, что в нашем действительном мире именно социальная структура коммуникации обычно определяющим образом ответственна за такие интригующие результаты, как передача, получение и воспроизводство знания. Хотя, конечно, в том, что касается получения нового знания из воспроизведен-
6
ного - полученного извне, - индивидуальные интеллектуальные усилия, а следовательно, и те их составляющие, которые, в принципе, могут претендовать на интрасубъективную коммуникативность, вероятнее всего, не могут не играть своей роли, по крайней мере, в том объеме, который предусматривает для них общая теория знания. Тем не менее предусматриваемая такого рода исследованием отсылка к социальному не обязательно должна иметь характер базирования на какой-то конкретной социальной теории и, соответственно, предполагать зависимость результатов исследования от всех или каких-то ее предпосылок, исключая, пожалуй, разве что те, без которых невозможен вообще осмысленный разговор о социальных условиях или характеристиках чего-либо. Таким образом, дальнейшее будет представлять собой не исследование в рамках социальной теории, а философский анализ проблемы 1).
§ 1. Знание как философская проблема
"Знание" может пониматься в более или менее узком смысле. "Знание" в узком смысле ограничено пропозициональным знанием, т. е. знанием, обязательно включающим полагание или высказывание некой пропозиции, а "знание" в широком смысле распространяется и на способности, умения, навыки или даже привычки - практическое знание, не обязательно включающее, согласно презумпции, соответствующее полагание и даже, возможно, какое-либо вообще пропозициональное содержание2). Традиционно эпистемология, между тем, сохраняет фундаментальный интерес именно к пропозициональному знанию, и именно оно будет здесь далее подразумеваться под словом "знание"3).
1 За рамками исследования останется и проблема связи информативных параметров коммуникации и социальных характеристик с их физическими носителями и зависимости одних от других, иначе говоря, - проблема каузальной релевантности не физических свойств. Конечно, если знанию соответствует какая-то социальная структура и одновременно какая-то каузальная структура, то теория знания непременно должна допускать корреляцию между структурами этих двух видов; но если даже признать, что "полнокровная" теория знания должна включать описание этой корреляции, задача предлагаемого исследования, как заявлено выше, уже, чем построение теории знания в таком объеме.
2 См. в этой связи, например, знаменитое разграничение между "знанием что" и "знанием как" (Райл Г. Понятие сознания. М.: Идея-Пресс, 2000. Гл. 2), где первое в общем соответствует пропозициональному знанию, а второе - практическому.
3 Пропозициональное знание может трактоваться как производное от знания в широком смысле. Но если даже относительно каких-то форм знания, не включающих пропозициональных элементов, может быть надежно показано, что они являются базисными для всех остальных форм знания, включая, конечно, пропозициональное знание - в том, например, отношении, что все остальное каузально зависит от них, - то тем самым мы не обязательно получим теорию, редуцирующую или устраняющую пропозициональное знание как эпистемологическую проблему. Для подобного редукционизма требуется привести убедительные основания перевода исследовательского интереса с пропозиционального знания на не пропозициональное. Одним таким основанием могут быть некоторые результаты логического анализа обыденного языка, проведенного в духе Райла или Витгенштейна, если они демонстрируют бессодержательность, например, ментальных предикатов, к которым относится и "полагание". Тем не менее как бы ни были хороши аргументы, базирующиеся на подобных или каких-то других результатах, пропозициональное знание вряд ли может потерять благодаря им философский интерес, поскольку сохраняется интерес к выяснению значения научных теорий и положений.
7
Традиционная концепция (пропозиционального) знания рассматривает его, прежде всего, как функцию или следствие не случайного полагания или признания субъектом пропозиции истинной4). Истинность и истина в этом понимании представляют собой самостоятельную - не инструментальную - ценность; этим определяется веритистский характер традиционных эпистемологии, предусматривающий, что собственной целью познания является увеличение истинных или сокращение ложных полаганий, или то и другое, в том или ином субстанциальном смысле термина "истинно"5). Но и веритистские эпистемологии имеют коррелят
4 В эпистемологии существуют подходы, нацеленные на разведение знания и полагают. Одна идея СОСТОИТ, например, в том, что если знание совместимо с отсутствием уверенности в том, что субъект знает - если он, скажем, при этом проходит какой-то тест на знание соответствующего предмета, - то оно может быть совместимо и с полным отсутствием полагания предмета знания (см., в частности: Radford С. Knowledge - By Examples // Analysis. 1966. № 27 (1). P. 1-11). Другая идея опирается на психологическую проблематичность понятия "полагание" и предлагает сопоставлять со знанием более примитивные когнитивные состояния, имеющие, согласно презумпции, более определенное психологическое значение (см., например: Churchland P.M. Scientific Realism and the Plasticity of Mind. Cambridge: Cambridge University Press, 1979). Что касается первой идеи, то она не устраняет стандартную интерпретацию, согласно которой во всех релевантных случаях субъект просто не знает то, что он демонстрирует, но не полагает (истинным). Применительно ко второй идее можно указать, что, как бы основательны ни были наши аргументы в пользу редукции полаганий к более примитивным когнитивным состояниям, эпистемическая ценность любого такого состояния все равно будет зависеть от того, как оно выполняет функции, привычно ассоциируемые с полаганием, а следовательно, насколько оно реализует полагание соответствующего вида. Это, конечно, редукционизм, но, похоже, еще не редукционизм того типа, который бы действительно устранял полагания из эпистемологии.
5) Где под субстанциальным смыслом истинности понимается определение этой характеристики в терминах той или иной теории истины или, иначе, природы истинностных свойств. Веритизму в эпистемологии противостоит группа концепций, обозначаемая обычно как "прагматизм", трактующих знание как инструмент достижения не эпистемических целей, например пользы, консенсуса или власти. (См. обсуждение и критику прагматистской концепции знания с точки зрения веритизма в: Goldman A. Knowledge in a Social World. Oxfrod: Clarendon Press, 1999. P. 71 и далее.) Годдман, в частности, противопоставляет веритизму два варианта прагматистской трактовки знания, которые он обозначает соответственно как консенсусный консеквенциализм и утилитарный консеквенциализм. Прагматизм сходен с веритизмом в том отношении, что в обоих случаях знание полагается функцией практических последствий действия или систематического применения какого-либо принципа, или правила, или набора таковых (практики); но они различаются относительно спецификации релевантных видов последствий. При веритистском подходе существенно такое последствие, как увеличение объема истинных высказываний или усиление (вероятности) истинности полаганий определенного вида. Консенсусный консеквенциализм и утилитарный консеквенциализм предлагают в качестве релевантных последствий достижение социального консенсуса по данному вопросу или приближение к таковому и социальную адаптацию или полезность соответственно. Эти подходы не требуют использования проблематичных понятий истинности и истины для определения знания; но взамен они требуют опираться на достаточно смутные концепции последствий, пользы и консенсуса. Нечего и говорить,
8
в виде концепции, сопоставляющей знанию определенную способность, а именно различающую или, иначе, дискриминативную способность: знать, что р, для субъекта в этом смысле значит уметь отличать р от не-р (во всех случаях, когда ему может быть приписано знание, что р)6). Этот подход, в свою очередь, может дополняться эволюционистской интерпретацией природы знания: идея здесь состоит в общем виде в том, что мы должны признать, что знаем все то или значительную часть того, что считаем, что знаем, поскольку, если бы мы этого не знали, то не были бы так приспособлены к жизни в нашем материальном окружении и просто не выжили бы как вид. В подобной трактовке знание и истина не перестают быть объективными ценностями. Однако то обстоятельство, что в основании пропозиционального знания может (и, скорее всего, даже должна) обнаружиться некая способность или группа навыков, еще не означает, что эта способность или группа навыков должна пониматься как определяющая телеологию когнитивных процессов и общий смысл познания.
Смысл как истинности, так и не случайности, относительно которых оценивается эпистемический статус полаганий, претендующих на выражение какого-то знания, требует специального прояснения7). Признание истинности должно что-то отражать, чему-то в мире соответствовать, чтобы играть какую-то эпистемическую роль, и если согласиться на знание как следствие даже случайного признания истинности, то такое знание, скорее всего, будет методически бессильным, ничего не гарантирующим и не обеспечивающим в плане получения нового знания8). Идея не случайности истинности традиционно расшифровывается в терминах обоснованного признания или полагания пропозиции истинной9) т.е. базирующего^ на таких основаниях, которые как раз гарантировали бы
что полезность чего-либо относительно одних социальных групп и обстоятельств их жизни легко оборачивается вредностью относительно других и что никакой, даже самый широкий консенсус сам но себе не гарантирует эпистемической значимости его предмета.
6) См., например: Goldman A. Discrimination and Perceptual Knowledge // The Journal of Philosophy. 1976. № 20; McGinn C. The Concept of Knowledge // Midwest Studies in Philosophy, IX. 1984.
7) Так, некий минимальный смысл истинности и не случайности индивидуальных полаганий может быть выведен из обзора функциональных свойств или, иначе, каузальных ролей этих полаганий в некой данной системе или системах определенных видов. Согласно этой трактовке, "быть не случайно истинной" для пропозиции р относительно субъекта х и его окружения или системы S - значит как минимум реализовывать некое отношение К(р, х, S), такое, что любые р, х и S определенных специфицированных видов, связанные этим отношением, лучше способны продуцировать последствия некоего вида Е, описываемые специальным эпистемологическим условием, - например сопоставляющим этому виду продуцирование новых истинных полаганий или избавление от ложных, - чем они были бы способны продуцировать в отсутствие этой связи.
8) Разве только, если принять на веру нашу особую когнитивную удачливость в тех или иных обстоятельствах.
9) Ср., например: "Знание есть полагание, которое не только является истинным, но также обоснованно в его полаганий" (Lewis С. I. An Analysis of Knowledge and Valuation. La Salle, Illinois: Open Court, 1946. P. 9).
9
или хотя бы обеспечивали в какой-то приемлемой мере, что такое полага-ние как-то соответствует факту истинности пропозиции. Однако должная мера гарантирования такого соответствия или, иначе, достоверности истинности может задаваться по-разному.
Существует и достаточно широко распространена точка зрения, согласно которой все наше знание - прежде всего, научное - принципиально несовершенно, неполно, неокончательно; составляющие его теории могут оказаться ложными и, во всяком случае, не более чем вероятно истинны. Эти взгляды известны как фаллибшшзм10). Один из наиболее фундаментальных аргументов, вернее, группа аргументов, в пользу фаллибилизма имеет вид тезиса недоопределенности теории опытом, исходящего из того, что информативность теории всегда выше, чем информативность подкрепляющих ее данных11). Иногда утверждается, что все такие аргументы исходят из ошибочного представления о характере поддержки теории опытом, а именно из презумпции равенства объемов (коэкстенсивности) эмпирических следствий теории и примеров подкрепляющего ее опыта. Возражение указывает на то, что можно привести множество примеров, когда подкрепляющий теорию опыт не является ее прямым следствием, а фальсифицирующий ее опыт - следствием, которое она отрицает 12
10 Эта концепцию развивали, в частности, Ч. Пирс, Г. Башляр, Р. Карнап, П. Дюгем, К. Поппер. Под фаллибилизмом обычно понимается философская идея фальсифицируемо-сти любой научной теории, где "фальсифицировать" - значит обнаружить такие условия, при которых то, что утверждает данная теория, оказывается ложным. Но если фальсифицировать утверждение - значит представить или обнаружить обстоятельства, делающие его ложным, то фаллибилизм, предполагая фальсифицируемость как неустранимую черту всякого (по крайней мере) научного утверждения (самого по себе или вместе с включающей его теорией), таким образом предполагает, что теории, не будучи в окончательном смысле истинными, а только вероятно истинными, пока не фальсифицированы, являются тем не менее в некоем окончательном смысле ложными, когда фальсифицированы. Но этим, судя по всему предполагается, что как минимум фальсифицирующие утверждения истинны в некоем окончательном смысле. Иначе как они могут гарантировать окончательную ложность? Скорее всего, решение, предпочтительное для фаллибилиста, - отказать теориям также в окончательной ложности, а фальсификаторам, соответственно, - в окончательной истинности. Тогда, так же как вероятность истинности теории - лучшее, что можно предложить в неких данных обстоятельствах, имея некий набор свидетельств или оснований истинности, вероятность ее ложности - лучшее что можно предложить ввиду ее фальсифицированности.
11) Иногда различают между дедуктивной недоопределенностью и холистской недоопре-деленностью, где первому виду соответствует вывод о наличии такой, альтернативной данной, гипотезы, которая также может быть подкреплена тем же набором свидетельств, что и данная, так как она также имеет эти свидетельства своим логическим следствием, а второму - что любая альтернативная гипотеза может быть частью такой совокупной системы высказываний, что подкрепляется в этой системе данным набором свидетельств. Классический пример недоопределенности первого вида см., например, в: Goodman N. Fact, Fiction and Forecast. Indianapolis, IN: Hackett Publishing Company, 1965. § 2-3. Аргументы в пользу недоопределенности второго вида см. в: Quine W. V. From a Logical Point of View. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1953. § 3.
12 См., например: Laudan L., Leplin J. Empirical Equivalence and Underdetermination// The Journal of Philosophy. 1991. № 88. P. 449-472.
10
Однако в какой степени это возражение подрывает основной пафос аргументов от недоопределенности, а именно что никакая теория не может быть окончательно подкреплена или окончательно опровергнута? Пусть теория может получить гораздо более широкую эмпирическую поддержку, чем это позволяют сделать сопоставляемые с ней ей в качестве ее эмпирических следствий случаи. Это не исключает возможности, чтобы альтернативная данной теория могла быть поддержана тем же самым комплексом данных. И зто не исключает также влияние других релевантных видов недоопределенности, например недоопределенности референции термина или истинностного значения предложения данными, свидетельствующими о контекстах их употребления13). Постольку, поскольку понимание слов даже родного языка в связи с определенным контекстом их употребления опосредовано применяемой схемой интерпретации и это применение не исключает полностью ошибки интерпретации, значения слов будут оставаться недоопределенными данными, поддерживающими ту или иную интерпретативную схему как применимую в некоем данном случае. Недоопределенность в теории знания, с одной стороны, предполагает, что можно иметь сколь угодно богатый набор свидетельств в пользу истинности пропозиции, и все равно он может быть недостаточным, чтобы сделать признание этой пропозиции истинной рациональным. С другой стороны, если знание не трактуется строго как функция рациональности, но тем не менее предполагает неслучайность признания истинности пропозиции или выбора данной пропозиции в качестве объяснения наличных данных опыта, в терминах подобного рода недоопределенности можно описывать и отношение между обоснованием любого вида и оценкой эпистемического значения полагания. С этой точки зрения никакого совокупного основания, ассоциированного с полаганием, не достаточно для вывода о следовании этого полагания (пропозиции истинной) из этого основания, если только основание и полагание не связаны между собой как причина и ее следствие необходимым образом, т. е. посредством закона. Но задачу теории знания все же в основном понимают как обнаружение именно необходимого и достаточного условия знания, а эта задача, вероятнее всего, не может быть решена, если соответствующее условие не исключает случайность истинного полагания полностью, окончательно, неопровержимо, т. е. в мере, отвечающей, скорее, инфаллибилистскому идеалу. Этот идеал требует, чтобы знанию соответствовали те и только те полагания, обоснование которых полностью исключает какую-то определенную возможность, например случайность такого полагания относительно данных субъекта и обстоятельств. Иначе говоря, наша идея обоснования даже
13 С этими видами недоопределенности теснее всего ассоциированы концепции радикального переведа и радикальной интерпретации. Основной источник по теме радикального перевода - Quine W. V. Word and Object. Cambridge, MA: MIT Press, 1960. Ch. 2: "Translation and meaning"; по теме радикальной интерпретации - Davidson D. Radical interpretation // Inquiries into Truth and Interpretation. Oxford: Clarendon Press, 1984. P. 125-139.
11
фаллибильного знания может предусматривать строгую демаркацию знания, т. е. такую, что относительно любого полагания верно, что оно либо выражает знание, либо нет. А следовательно, недоопределенность эпистемического значения обоснованием с этой точки зрения представляет собой однозначно негативный результат14). Между тем, весьма здраво звучит предположение, что нам должно быть доступно получение знания даже из эпистемически несовершенных оснований, таких, например, с которыми мы вынуждены иметь дело в случае ограниченного доступа к данным некоего релевантного вида. А это делает фаллибилизм более привлекательной концепцией также и в отношении обоснования.
Фаллибилизм в отношении обоснования, в свою очередь, должен предусматривать отказ от строгой и окончательной демаркации знания посредством обоснования и согласие на ту полноту наличных оснований, которая обеспечивает для полагания выполнение им какого-то специального условия, например быть лучшим объяснением соответствующей совокупности свидетельств, как достаточную для знания. Это предполагает использование сравнительных характеристик различных альтернативных критериев знания и, соответственно, определение параметров сравнения. Но определение релевантных параметров сравнения представляет собой отдельную трудность: в силу все той же недоопределенности вряд ли можно рассчитывать на выводимость таких параметров из каких-либо фактов как в должной мере (а именно безальтернативно) поддерживающих выбор именно и только этих параметров в качестве релевантных задаче сравнения соответствующих критериев или стандартов. Выбор параметров сравнения может быть поддержан соображениями большей или меньшей разумности использования именно этих, а не других, параметров с точки зрения поставленной задачи, т. е. аргументирован; тем самым он, конечно, сам оказывается включенным в сферу того, что нуждается в обосновании. Тем не менее, похоже, именно так эта проблема и решается. Скажем, если ориентироваться на структурные параметры сравнения, т. е. на состав и конфигурацию критериев, то можно заключить кое-что об их сравнительной выполнимости, например, но вряд ли это даст достаточные основания для вывода об их сравнительной релевантности в случае если сравниваемые критерии не оказываются строго поделенными на два множества: выполнимых и не выполнимых (относительно неких специфицированных условий)15). Поэтому (но, возможно, не только), как пра-
14) В этой связи инфаллибилизм может предусматривать для теории знания задачу установления каузальных законов обоснования знания, которые, правда, в свою очередь, могут рассматриваться в фаллибилистском ключе как описывающие только вероятностные связи. Выяснение вопроса совместимости фаллибилизма в отношении характера открываемых нами и вообще доступных нам истин с инфаллибилизмом в отношении обоснования знания, впрочем, не входит в задачу данного исследования, так как оно исходит из ценности тех стандартов обоснования, фаллибилистских или нет, которые может нам дать наша общая теория знания.
15 Причем первое, в идеале, должно еще иметь единственный член.
12
вило, стараются привлечь функциональные параметры, предполагая, что релевантность должна отражать степень соответствия задаче сравнения; выполнимость же структуры критерия в специфицированных условиях - лишь одна из граней этого соответствия. Другая грань соответствия, часто используемая в качестве параметра сравнения, - репрезентативность или, иначе, чувствительность обоснования данным стандартом или по данному критерию в отношении истинностных свойств полаганий. Еще одна грань соответствия, которую также можно использовать для сравнения желаемого типа (и которая, конечно, так используется), - рационализующая или объяснительная сила стандарта, а именно насколько он демонстративен в отношении большей сравнительной разумности полагания, следующего этому стандарту или формируемого в согласии с этим критерием, в одном случае, и - в отношении лучшей сравнительной связанности полагания, подчиняющегося этим стандарту или критерию, с наличными свидетельствами в качестве их объяснения, в другом случае.
С точки: зрения выполнения условия коммуникации знания, соответствующий стандарт должен, вероятно, также оцениваться по такому функциональному параметру, как обеспечение сохранения эпистемических свойств полаганий, участвующих в коммуникации, или хотя бы тех из этих полаганий, которые конститутивны для нового знания, которое может быть получено в результате коммуникации. Это условие, в свою очередь, может быть поставлено в зависимость от того, насколько стандарт коммуникации знания отвечает какому-то другому функциональному условию или же какому-то структурному условию. Так, со структурной точки зрения коммуникация знания может быть следствием (исключительно или в том числе) выполнения некоего долга или соответствия каким-то принципам. Обоснованное полагание может рассматриваться (и часто рассматривается) как результат выполнения некоего эпистемического долга, предписывающего ему, согласно традиционному пониманию этого долга, следование определенному набору эпистемических (и, возможно, не только) принципов16). Выполнение этих принципов может быть скоррелировано со способностью в конечном счете сохранять все и только истинные полагания; но, в принципе, между выполнением субъектом подобного долга и наличием у него такой способности нет не-
16 Стандартный набор эпистемических принципов включает, например, такие как принцип следования обоснованности полагания субъектом s любого логического следствия полагаемой s пропозиции из одной только обоснованности полагания s этой пропозиции, или принцип невозможности полагания не-р быть обоснованным для s в случае если относительно него обосновано полагание р. Эти принципы не обязательно должны пониматься как часть эпистемического долга субъекта в том смысле, что он реально руководствуется ими, выполняя то, что ему диктует его эпистемический долг. Но если знание определяется степенью соответствия этим и подобным принципам (что также спорно), а то, что можно атрибутировать субъекту как руководящий его когнитивным поведением эпистемический Долг, их не отражает или с ними не согласуется, то мы получаем дилемму: сохранить фундаментальную связь знания либо с определенным набором эпистемических принципов, либо с индивидуальным эпистемическим долгом, какими бы принципами он не описывался.
13
обходимой связи. Так, если основания, по которым поведение индивида может быть описано в терминах выполнения им его эпистемического долга, не достаточно репрезентативны17) в отношении условий истинности пропозиций, полагание которых понимается как результат его следования своему долгу, относительно такого индивида можно утверждать, что, хотя его, пожалуй, нельзя обвинить в том, что он не старался, чтобы его полагания выражали знание, его нельзя все же считать знающим то, что он так полагает. Более того, тогда не исключено, что даже в случае если все без исключения полагания, сохраняемые индивидом ввиду его эпистемического долга, истинны, они не достаточно основательны, чтобы считаться выражающими соответствующее знание в силу специфики индивидуального понимания субъектом своего эпистемичеекого долга или структуры самого этого долга. Очевидно, несколько более основательными такие полагания будут в качестве кандидатов на роль знания в случае если такой индивидуальный эпистемический долг или индивидуальное понимание этого долга субъектом имеет интерсубъективную поддержку, а именно если другие индивиды, с которыми данный взаимодействует, действуют в соответствии с таким же эпистемическим долгом или таким же его пониманием, что и данный субъект. Но также понятно, что интерсубъективная и социальная значимость той или иной концепции эпистемичеекого долга может еще не быть достаточным основанием сопоставления (тем более, строгого) знания выполнению этого долга.
Все же требование, накладываемое на эпистемический стандарт идеей коммуницируемости знания, причем такой коммуницируемости, которая может быть реализована вполне определенными интерсубъектными и социальными структурами, дает некий дополнительный источник оснований, пригодных для выбора в пользу того или иного стандарта. Он предусматривает, что полагание пропозиции истинной, в каком бы смысле оно ни было обосновано, может иметь полноценную эпистемическую значимость, т. е. значимость, описываемую в том числе в терминах способности продуцировать новое знание в данном интерсубъективном и социальном окружении, только если его полагание повышает, а не понижает эту продуктивную способность индивидуальной системы как части соответствующей интерсубъективной или социальной системы. С этой точки зрения осознание каждым индивидом своего эпистемичеекого долга как
17 Идея достаточной репрезентативности, конечно, требует специального пояснения. Обычно под этим понимается вполне определенная количественная характеристика, вычисляемая с помощью арифметических действий над численными выражениями тех или иных результатов, предположительно, отражающих корреляцию нужного вида. В данном случае, в качестве таких результатов могут использоваться (и используются), соответственно, количество полаганий субъекта, полученных им во исполнение своего эпистемичеекого долга, и количество истинных полаганий, полученных им таким образом, или же - общее количество его истинных полаганий и количество таких полаганий, полученных благодаря выполнению им его эпистемичеекого долга. Но подобные характеристики могут также вычисляться и относительно более широкого диапазона случаев, чем полагания некоего типа, полученные одним конкретным индивидом.
14
члена сообщества - долга, требующего работать на повышение совокупной продуктивной когнитивной способности своего сообщества, - было бы, наверное, наилучшим условием коммуникации знания. Но крайне претенциозно было бы ставить эпистемические свойства социальной системы целиком и полностью в зависимость от осознания своего долга каждым ее членом, так как известные нам реальные сообщества, судя по тому, что мы о них знаем, далеко не всегда даже пропагандируют, не то, что внедряют, в индивидуальное сознание каждого члена знание как высшую ценность18). Тем не менее, если знание есть коммуницируемый продукт, общее, а не только индивидуальное, достояние, а эпистемические свойства социальной системы влияют на его коммуницируемость, уместно требовать от адекватного стандарта знания обеспечения достаточной корреляции между изменениями эпистемических свойств индивидуальных и социальных систем соответственно. В таком случае выяснение структуры такого рода корреляции и уместной и должной меры ее достаточности19) должно входить в круг эпистемологических задач. Далее, уместно предположить, что если когнитивная система демонстрирует стабильное повышение продуктивной способности в отношении знания в некоем данном окружении, то она обладает вполне определенным эпистемическим потенциалом. А если так, то эпистемическая оценка обоснования в такой системе или относительно такой системы может опираться на показатели ее эпистемического потенциала.
§ 2. Знание как функция обоснования
Обычно под обоснованным полаганием понимают нечто большее, чем просто неслучайность признания соответствующей пропозиции истинной. Если одно и то же истинное полагание может быть по-разному обосновано в двух разных случаях - даже, возможно, относительно одного и того же субъекта, - то ограничение в определении эпистемически адекватного обоснования только характеристикой неслучайности полагания субъектом пропозиции истинной фактически может означать согласие на то, что в обоих случаях истинное, по-разному обоснованное полагание дает знание, так как простое наличие оснований полагания пропозиции истинной уже может сделать выбор в пользу этого полагания не случайным. Но такой результат не согласуется с тем, что нам известно о собственных, далеко не идеальных, мыслительных и прочих способностях: мы знаем, что способны вывести истинную пропозицию из ложных посылок, принять желаемое за действительное и заключить на таком основании
18 Даже на уровне деклараций. В лучшем случае знание как ценность декларируется в рамках или относительно неких специальных групп, таких, как учащиеся или ученые.
19 Уместно ли требовать здесь достаточности для систематического повышения когнитивной продуктивности или можно согласиться на достаточность, только в смысле не допущения ее снижения?
15
о последующих событиях, не отличить обман чувств от действительного перцептивного опыта и совершить еще массу других стандартных ошибок, которые, как мы справедливо считаем, неотъемлемы от человеческой природы и в то же время не обязательно всякий раз сказываются на истинностных характеристиках полагания. Единичное полагание истинной пропозиции на ложном основании уместно, конечно, интерпретировать как случайное полагание истины, но это уже не столь оправдано в отношении регулярных результатов подобного рода. Истинное полагание может следовать из ложного или некорректного основания не только в силу стечения конкретных обстоятельств, но и в силу определенной закономерности. Субъект, например, может научиться полагать некую данную пропозицию ввиду такого некорректного или ложного основания, поскольку подобное поведение приносило ему в прошлом некую конкретную выгоду, несмотря на то что, возможно, в более отдаленной перспективе это грозит ему большими потерями по сравнению с тем, что он получил20).
В связи с этим под эпистемически обоснованным полаганием, в общем виде, понимается принятие или полагание пропозиции только при наличии правильных или адекватных оснований истинности этой пропозиции21. "Адекватность" обычно охватывает, по меньшей мере, два типа параметров - релевантность и достаточность. Релевантность основания предусматривает, в общем виде, что эпистемическое значение полагания некоего данного вида может изменяться в зависимости от наличия или отсутствия основания соответствующего - релевантного - вида там, где оно остается неизменным ввиду наличия или отсутствия оснований других видов. Под достаточностью релевантного основания, в свою очередь, понимается необходимое следование соответствующего изменения эпистемического значения полагания ввиду наличия или отсутствия основания этого вида или же следование такого изменения с некой заданной вероятностью.
Понятно, что свидетельства далеко не каждого вида способны делать обоснование отвечающим требованию достаточности для знания. Кроме того, опираясь на это требование как на неотъемлемую часть концепции эпистемического обоснования знания, скептик может легко перейти от аргумента, демонстрирующего недостаточность любого предлагаемого стандарта обоснования, к утверждению о недостижимости знания в ка-
20 Он может просто не заглядывать в столь отдаленную перспективу или не уметь видеть ее, даже если объективно соответствующие события не так уж далеко отстоят от момента принятия решения; или он может здраво рассудить, что "синица в руке лучше журавля в небе". 21 Ср., например, такую формулировку: ""S знает, что h истинно" - значит (i) S принимает h; (ii) S имеет адекватное свидетельство для h и (iii) h истинно" (Chisholm R. Perceiving. Ithaca: Cornell University Press, 1957. P. 16). "Принимает" и "имеет адекватное свидетельство" можно трактовать как в большей или меньшей степени предполагающие сознательную активность полагающего. В одном случае обоснованное полагание будет, вероятно, иметь структуру рационального действия; в другом случае можно надеяться сохранить хотя бы относительную взаимную независимость условий рациональности и эпистемического обоснования для деятельности, нацеленной на производство полаганий и знания.
16
ком-либо строгом смысле соответствия данному стандарту - и любому такому стандарту постольку, поскольку относительно него также действенен аргумент аналогичного вида. Классический аргумент такого рода указывает, что в случае, когда релевантное основание полагания включает другое полагание, попытка удовлетворить требованию достаточности обоснования приводит к регрессу обоснования и такому недопустимому результату, как нереализуемость обоснования согласно предлагаемому стандарту. Ведь для того чтобы быть достаточным для эпистемического обоснования, обосновывающее полагание само должно быть обоснованным, и обоснованным согласно тому же самому стандарту, т. е. другими полаганиями. Тогда в результате никакое полагание не будет обосновывающим, пока оно само не обосновано другими обоснованными, и в силу этого обосновывающими, полаганиями. Но никакое полагание в таком случае не может обосновывать никакое другое полагание, поскольку оно не может быть обосновано в должном смысле, если единственный источник адекватного обоснования - связь с другими, уже обоснованными, полаганиями (следование из них)22). Проблема регресса обоснования традиционно рассматривается с точки зрения возможности трех подходов к ее решению, обозначаемых соответственно как инфинитизм, фундаментализм и когерентизм. Инфинитизм допускает регресс и поэтому особенно никем не разрабатывается как реальная теория условий знания. Когерентизм предполагает, что с проблемой регресса можно справиться, пустив обоснование по кругу и сохраняя принципиальную зависимость обоснования от связей только между полаганиями. Утверждается, что полагания в системе все вместе поддерживают друг друга, за счет чего каждое из них выводимо в этой системе, а следовательно, ею (в целом) обосновано. Но придать этому виду обосновывающей поддержки четкий смысл не так просто.
Фундаментализм, в свою очередь, предусматривает, что: а) существует особый класс полаганий - базисные полагания, обоснованные благодаря обладанию неким специфическим свойством, отличным от отношения к другим полаганиям, и б) любое другое полагание эпистемически обосновано в конечном счете вследствие определенного вида отношения к базисным полаганиям23). Обоснованность базисного полагания может определяться в разных версиях эпистемологического фундаментализма спецификой такого полагания как относительно полагающего, например особой
22) См. детальную экспозицию проблемы регресса обоснования в: Bonjour L. The Structure of Empirical Knowledge. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1985. P. 90 и далее. В более общем виде эта проблема выглядит так: если знание может базироваться только на другом знании - а это следует, в частности, из критики концепций непосредственно данного, верификации и независимости связи теории с реальностью от языка теории, - то нужно уже что-то знать, чтобы быть способным узнать что-то новое; но чтобы уже что-то знать, нужно прежде это узнать, а следовательно, знать что-то прежде. Таким образом, знание оказывается невозможным.
23) Анализ проблемы регресса обоснования посредством выводимости в рамках фундаменталистского подхода см., в частности: Quinton A. The Nature of Things. L.: Routledge & Kegan Paul, 1973. P. 119 и далее.
17
ясностью и отчетливостью, так и относительно полагаемого, а именно фрагментов самой реальности24). С этим различием, в свою очередь, коррелирует различие между двумя общими подходами к трактовке и объяснению эпистемического обоснования: интернализмом и экстернализмом.
Интерналистские условия знания и эпистемического обоснования формулируются исходя из того, что сам полагающий должен иметь когнитивный доступ к эпистемически релевантным и достаточным основаниям своего полагания. Экстернализм, с другой стороны, исключает требование когнитивного доступа в качестве необходимого условия эпистемического обоснования и знания. С этой точки зрения достаточно, чтобы у полагания было адекватное основание, независимо от того, является ли основывание этого полагания субъектом на этом основании в каком-либо существенном смысле следствием его собственных, тем более сознательных, когнитивных усилий25). Но если эпистемология предполагает решение задачи реальной демаркации знания, то факторы, ответственные за знание в случае истинного полагания, должны быть, по крайней мере, в конечном счете доступны осознанию. Иначе говоря, они должны быть в границах когнитивного доступа если не самого полагающего, относительно которого они имеют обосновывающий эффект в некоем рассматриваемом случае, то хотя бы кого-то. И весьма желательно, чтобы этот кто-то имел когнитивный доступ к факторам подобного вида в нормальных условиях, а не в какой-то идеальной ситуации, нереализуемой в нашем мире26).
Релевантность основания - интуитивно более ясное условие, чем достаточность: мы обычно понимаем, почему полагание о том, что за окном идет дождь, полученное на основании наблюдения за обстановкой на улице, более основательно, чем то же полагание, полученное по результатам гадания по картам. Но все же можно представить себе ситуацию, когда свидетельства, добытые путем гадания на картах, могут быть также релевантным основанием и даже лучшим, чем соответствующие свидетельства опыта, а именно если индивидуальная способность полагающего получать истинные полагания некоего данного вида таким путем выше, чем его
24 Картезианское условие обоснования базисного полагания, в свою очередь, также традиционно интерпретируется как имплицирующее внешний гарант эпистемической ценности такого обоснования. Ср., например, такую распространенную интерпретацию: "Ясные и отчетливые восприятия оказывают настолько принудительное воздействие на разум, что он не может не осознать их как истинные в момент наличия таких восприятий" (Gewirth A. The Cartesian Circle // The Philosophical Review. 1941. № 50. P. 383). Таким образом, либо разум должен быть так устроен, что восприятия такого вида оказывают на него такое воздействие в отличие от остальных, либо какая-то внешняя сила в момент данности или осознания подобных восприятий должна непосредственно гарантировать подобный эффект.
25 Иногда в свете разграничения между интернализмом и экстернализмом "обоснование" трактуют в узком смысле, которому соответствует только интерналистское обоснование и противостоит экстерналистское отношение фундирования.
26) Анализ проблем и перспектив эпистемического экстернализма см., например, в: Stroud В. Skepticism, 'Externalism', and the Goal of Epistemology// Proceedings of the Aristotelian Society. 1994. № 68. P. 291-307.
18
способность получать их путем, являющимся стандартным источником подобных полаганий для большинства других полагающих. Это означает, что у нас нет общего критерия исключения оснований по принципу нерелевантности, а есть только критерии, сформированные в условиях нашей сложившейся структуры когнитивных практик и действенные относительно наших наличных представлений об иерархии релевантности, результаты применение которых к действительным множествам доступных оснований и продуцируемых нами полаганий вполне могут оказаться ложными. В этом отношении формулирование адекватного условия релевантности представляет собой, пожалуй, не меньшую трудность для теории эпистемического обоснования, чем формулирование адекватного условия достаточности.
Известное решение этой проблемы состоит в переводе фокуса эпистемологического рассмотрения со связей полагания с его основаниями на его связи с психическими процессами, следствием которых это полагание является в тех или иных обстоятельствах, или устойчивыми когнитивными практиками, конституированными такими процессами. Этот подход в целом находится в русле экстерналистской парадигмы и предусматривает трактовку знания в терминах и как следствие объективной надежности процессов, ответственных за формирование полаганий соответствующих видов, где надежность определяется, например, пропорцией всех полаганий, продуцируемых процессами данного вида, к продуцируемым ими истинным полаганиям27). Эта концепция представлена различными версиями, обычно объединяемыми под общим названием "релайабилизм" 28. В отличие от экстерналистского фундаментализма, предполагающего, что достоверность базисных полаганий в отношении корреспонденции с реальностью обеспечивается (пусть только вероятностно) их непосредственной связью с самой реальностью, фиксируемой такими характеристиками, как базисность, когнитивная спонтанность и т. п., релайабилизм предполагает выводимость этой связи из показателей надежности процессов, стандартными результатами которых являются базисные полагания. Полагание может соответствовать реальности в достаточно сильном смысле корреспонденции - например, реализовывать причинно-следственную зависимость от того самого фрагмента реальности, относительно наличия которого в момент полагания оно истинно, - и тем не менее быть
27 Ср.: "Обосновательный (justificational) статус полагания есть функция надежности процесса или процессов, которые его вызывают, где (в качестве первой аппроксимации) надежность состоит в тенденции процесса продуцировать скорее истинные, чем ложные, полагания" (Goldman A. What is Justified Belief // Justification and Knowledge: New Studies in Epistemology / Ed. G. Pappas. Dordrecht: D. Reidel, 1979. P. 10).
28 См. экспозицию основных версий релайабилизма в: Goldman A. I. Epistemology and Cognition. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1986; Dretske F. I. Knowledge and the Flow of Information. Cambridge, MA: MIT Press, 1981; Alston W. P. Epistemic Justification: Essays in the Theory of Knowledge. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1989; Nozick R. Philosophical Explanations. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1981 (Ch. 3).
19
необоснованным в релайабилистском смысле, а именно быть следствием процесса, ненадежного относительно формирования полаганий данного типа в данных обстоятельствах29).
Еще одна идея, традиционно ассоциируемая с концепцией эпистемического обоснования, определяет адекватность обоснования в терминах следования интеллектуальной норме или реализации эпистемического принципа30. Нормативный характер обоснования обычно полагается хорошо согласующимся с интерналистской трактовкой знания или даже - частью интерналистской концепции эпистемического обоснования. Нормативность, о которой здесь идет речь, также характеризует связь полагания с его основаниями, включая, правда, и не пропозициональные основания, такие, например, как способ действия или метод, выбранный сознательно или нет, для решения данной познавательной задачи. Такая связь с точки зрения концепции нормативного обоснования будет обосновывающей в эпистемически адекватном смысле, только если базируется на действии некоего правила или принципа соответственно наделяемого эпистемическим значением в силу характера ожидаемых от его применения результатов и имеющего форму индивидуального обязательства полагающего.
Даже если принимается индивидуалистическая трактовка природы норм, правил и т. п., предусматривающая, что любая сущность такого рода является продуктом индивидуального творчества субъектов и единичных взаимодействий между ними, стандартным контекстом оценки
29 Пусть надежность психического процесса определена в терминах его способности производить в основном только истинные полагания (в специфицированных обстоятельствах); мы можем заключать об этой способности, имея доступ лишь к фактам, свидетельствующим о той или иной тенденции процесса в отношении производства истин относительно определенной конфигурации обстоятельств. Между тем, надежность процесса может быть в этом смысле достаточным условием истинности его результата, только если тенденция производить в основном только истинные полагания фиксирует существенное свойство этого процесса. Это накладывает на релайабилистскую эпистемологию весьма сильные обязательства по обеспеченности эпистемических стандартов объяснением в строгом номологическом смысле.
30 Нормативность обоснования имеет еще, пожалуй, значение обоснования в соответствии с неким общим стандартом, отвечающим условию артикулируемости, где артикулируемость стандарта предполагает его зависимость от теории того или иного вида. Эта зависимость может выражаться в том, что стандарт является реальным продуктом некой теории; или она может соответствовать его когерентной репрезентируемости в ней, независимо от того, каково его реальное происхождение. Как бы ни трактовалось условие зависимости в этом случае, нормативность, которая здесь подразумевается, распространяется на любой подход, нацеленный на унификацию стандарта эпистемического обоснования и знания средствами теории. Между тем, концепции, вместе удовлетворяющие так понятой идее нормативности, могут в разной степени удовлетворять идее нормативности в более специальном смысле, а именно в смысле зависимости обоснования и знания от норм, способных функционировать в качестве реальных принципов, регулирующих обыденное когнитивное поведение субъекта, а не только его поведение в рамках некой специфически теоретической установки, предполагающей редукцию влияния многих (если не всех) его личностных черт, обычно влияющих на его когнитивное поведение.
20
действенности этих сущностей остается для нас их взаимодействие с теми, кто не создавал их и для кого их влияние является в существенном смысле внешним31. В этом отношении, как бы мы ни отвечали на вопрос о природе таких общих сущностей, как нормы и правила, их действенность сохраняет свою зависимость от факторов, отвечающих за их интернализацию. "Быть индивидуальным обязательством" или "быть реализуемым в форме индивидуального обязательства" для общих нормы, правила или принципа здесь, соответственно, не означает чего-то большего, чем возможность описать поведение субъекта как подчиненное этому общему правилу или этой норме, не являющимся его собственными изобретениями. Понятие о границах уместности подобного описания может в большей или меньшей степени определяться интерналистской концепцией знания. Например, оно может предполагать, что принятие субъектом на себя соответствующего обязательства есть результат некоего ответственного рационального (и в значительной степени сознательного) действия. Или оно может ограничиваться требованием некой достаточной степени репрезентативности индивидуальных представлений субъекта о своем долге или обязательстве в соответствующей сфере деятельности в отношении данной нормы или данного правила.
Интерналистской нормативности обоснования, кроме того, может быть придан более или менее индивидуалистический смысл. Сильное индивидуалистическое условие эпистемического обоснования может включать требование знания субъектом эпистемической нормы, включая способность сознательного ее применения. Более слабое условие может постулировать в качестве достаточной в требуемом смысле способность субъекта применять данную норму, независимо от того, насколько эта способность или ее применение включают пропозициональное знание соответствующей нормы 32. Любое условие знания, формулируемое в терминах строгого следования эпистемической норме, будет, вероятнее всего, слишком сильным, если оно требует от полагающего следования норме в смысле, включающем установление точного соответствия между конкретным случаем и содержанием данной нормы. Ведь этим предполагалось бы не только наличие таких норм в качестве элементов системы полаганий субъекта, но и чтобы полагания этих норм были достаточно
31 При этом мы вполне можем быть последовательными индивидуалистами в оценке всякого такого взаимодействия, также имеющего своим необходимым следствием определенное изменение в структуре, содержании или характере действия соответствующей нормы, правила и т. п.
32 Но если, например, ясность и отчетливость некоторых идей есть эффект, не зависящий
от собственных когнитивных усилий субъекта в тот момент, когда такая идея уже дана ему
в восприятии, принятие ее в качестве истинной, скорее всего, не может рассматриваться
как эпистемическое обязательство или долг субъекта, но - как внешняя необходимость
Ср.: "Все такие утверждения и отрицания делаются без какой бы то ни было возможности
сомнения, неуверенности или колебания и должны делаться с необходимостью постольку,
поскольку поняты..." (Локк Д. Опыт о человеческом разумении // Собр. соч.: В 3 т. М.:
Мысль, 1985. Т. 2. Ч. IV. Гл. VII. § 4).
21
репрезентативны относительно их содержания, т. е. обеспечивали некое правильное разграничение между случаями соответствия и случаями несоответствия эпистемической норме.
Условие следования норме может быть и более экстерналистским, если исключает какое-либо участие субъективных представлений и индивидуального сознания в формировании действенности общих норм или правил в отношении субъектов соответствующих видов. Правда, в этом случае понятие индивидуального долга или обязательства может утратить всякую эпистемически ценную связь с идеей нормативного обоснования, так как от того, что субъект понимает под своим эпистемическим долгом или обязательством, тогда не требуется в каком-либо существенном смысле соответствовать тому, что является действенным регулятивом соответствующих составляющих его индивидуального поведения. С другой стороны, не иметь правильного представления о принципах, управляющих твоим поведением, не то же самое, что не иметь когнитивного доступа к подобным представлениям. И поскольку приведенное экстерналистское условие для нормативного обоснования не исключает полностью когнитивного доступа субъекта к действительным регулятивам его эпистемического поведения, оно не является полностью исключающим автономию субъекта в обосновании знания.
Но следование нормам каких типов может сделать полагание эпистемически обоснованным? Стандартное определение эпистемически релевантного типа норм поддерживает аналогию нормативного обоснования с выполнением морального долга. Например, эпистемически обоснованное полагание может отождествляться с принятием истинности пропозиции вследствие только эпистемически ответственного действия, где "ответственность" привлекается как этическая категория33). Другие предложения предусматривают отождествление эпистемически релевантного типа следования норме с выполнением какого-либо принципа теоретической или практической рациональности, например требующего полагать (истинным) только то, что разумно полагать таковым в данных обстоятельствах или разумнее полагать, чем не полагать, где "разумно" может трактоваться и как "следует из данных свидетельств или/и согласуется с тем, что уже известно о данном предмете", и как "даст лучший (с учетом всех обстоятельств) результат относительно конкретной решаемой задачи"34). Но следование норме какого угодно типа лишено эпистемической значимости, необходимой для включения этого фактора в условие знания, пока не поддержано надежным стандартом установления корреляций между эпистемическими и не эпистемическими свойствами,
33) См., например: Komblith H. Justified Belief and Epidemically Responsible Action // The Philosophical Review. 1983. XCII. № 1.
34 При этом, если соответствующая задача есть задача объяснения, то под лучшим результатом должно пониматься лучшее объяснение - вполне теоретическая ценность в отличие от случая, когда решается такая, например, чисто практическая задача, как достижение победы в споре или получение одобрения.
22
Введение
так как ни одна из известных нам норм не является изначально или "сама по себе" эпистемической нормой, даже если систематически влияет на эпистемическое поведение субъектов35).
Если эпистемическая адекватность стандарта нормативного обоснования зависит от атрибутируемости эпистемических свойств соответствующей норме или системе правил, то на каких основаниях можно надежно приписывать подобные свойства подобного рода объектам? Две альтернативные стратегии ответа на этот вопрос иногда обозначают соответственно как дескриптивную и нормативную эпистемологии. Первая предписывает выводить эпистемическую норму из описания фактически принятых и действующих способов и критериев надежных эпистемических оценок в некой данной системе36). Вторая исходит из того, что фактическое, даже очень широкое, использование нормативного стандарта для решения задач некоего определенного вида не является достаточным основанием его способности решать эти задачи или, иначе, быть адекватным методом их решения, и предполагает проверку этой способности или адекватности с привлечением дополнительных критериев 37). Но если критерий адекватности не выводится из результатов дескриптивной эпистемологии, то его собственная адекватность, очевидно, сама нуждается в обосновании. А если он выводится из дескриптивных результатов, то, очевидно, будет страдать тем же недостатком обоснования, каким страдает то, чей недостаток подобного вида должен быть с его помощью исправлен.
Эта эпистемологическая проблема нашла свое общее выражение в так называемой дилемме эпистемолога. Ее самое известное описание38) предлагает примерно следующее. Эпистемологическое исследование имеет целью ответить на один из двух вопросов (или на оба): 1) что из того, что мы считаем знанием, является знанием? и 2) каков общий критерий знания? Предполагается, что на каждый из них можно ответить, имея ответ на другой. В отсутствие же такого ответа и если эпистемологический скептицизм неприемлем, эпистемолог вынужден, чтобы с чего-то начать, принять в качестве предпосылки одно из двух: либо то, что он считает случаями знания, является таковыми, либо то, что он считает общим критерием знания, является таковым, т. е. действительно способно обеспечивать систематическую демаркацию знания. Иногда эти подходы
35) Состояние организма на него тоже влияет, но, видимо, в каком-то не вполне релевантном смысле.
36 При этом понятно, что "приняты" и "действуют" могут иметь разный смысл, в зависимости от чгго могут варьироваться критерии составления списка надежных способов эпистемической оценки; а такие зависимости, в свою очередь, ослабляют собственно дескриптивные претензии подхода.
37) Экспозицию разграничения между дескриптивной и нормативной эпистемологиями
и анализ конфигурации их взаимодействия в познании см. в: Goldman A. Epistemic Folkways
and Scientific Epistemology // Liaisons: Philosophy Meets the Cognitive and Social Sciences.
Cambridge, MA: MIT Press, 1992; Alston W. A 'Doxastic Practice' Approach in Epistemology //
Empirical Knowledge / Ed. P. K. Moser. Rowman & Littlefield Publishers Inc., 1996.
38) Chisholm R.. Theory of Knowledge. Englewood Cliffs, N. J.: Prentice-Hall, 1977. P. 120-121.
23
различают соответственно как априоризм и апостериоризм, иногда - как партикуляризм и методизм 39. Уместно предположить, что идее дескриптивной эпистемологии в целом соответствует партикуляристский подход, а нормативной - методистский. Таким образом, если мы продолжаем считать, что знание является стандартным результатом нашей интеллектуальной деятельности и что это относится также и к знанию границ и состава нашего знания, критическую важность для теории знания имеет вопрос обоснованного выбора в пользу того или иного не скептического решения "дилеммы эпистемолога". Общий контекст установления свидетельств, способных обосновывать выбор такого рода, обычно обозначают термином "метаобоснование", так как концепция знания как функции обоснования предполагает надежную выводимость эпистемической адекватности стандарта обоснования при условии, которое можно сопоставить его собственной эпистемической обоснованности40).
Метаобоснование может использовать философские аргументы, но может опираться и на данные опыта того или иного вида. Например, стандарт метаобоснования может формулироваться так, чтобы предполагать исследование действительных или возможных результатов применения данного оцениваемого эпистемического стандарта к данному множеству случаев (или в данной системе) относительно определенного набора эпистемически релевантных параметров или значений. Если в качестве параметров или значений релевантного вида выбираются показатели истинности полаганий, как это часто и делается, то метаобоснование имеет вид проверки стандарта на истинностную выводимость, т. е. на характер со-
39 См., например: Sosa Е. Knowledge in Perspective. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. P. 158. Вторая пара терминов выглядит несколько более уместной на следующих основаниях. Хотя термины "априоризм" и "апостериоризм" отражают существенное методологическое различие между двумя подходами, они, скорее всего, не вполне "схватывают" то специфицирующее обстоятельство, что в одном случае модель и конструирование предшествуют эмпирическим данным, а во втором, наоборот, в порядке предпочтений исследователя, независимо от того, насколько строго это предпочтение реализуется объективно. Реализуемость строгого априоризма представляет собой скорее вопрос, нежели данность: насколько действительно может какой-то стандарт или метод быть отобран для решения некой задачи без какой-либо зависимости от свидетельств результатов его применения к решению этой задачи в прошлом или же моделирования его такого применения в контрфактических ситуациях? И апостериоризм в строгом смысле также вряд ли реализуем, поскольку не допускает, чтобы без опоры на какие-либо опытные данные предварительно могла быть решена задача отбора релевантных данных. А она не может быть решена, если уже нет в наличии как минимум каких-то сформированных до опыта эвристических принципов.
40 Предполагается, что нам доступны полагания, описывающие свойства, включая эпистемические, наших других полаганий - то, что допустимо обозначить как "метаполагания". Соответственно обоснование той части наших полаганий, которую составляют такие метаполагания, заслуживает статуса метаобоснования просто в силу применения соответствующей процедуры или описания к особому классу полаганий с особым статусом в системе, даже безотносительно к вопросу о структурных соответствиях между эпистемическим обоснованием и метаобоснованием. Определения метаобоснования см., в частности, в: Bonjour L. The Structure of Empirical Knowledge. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1985. P. 12 и далее; Sosa E. Knowledge in perspective. Cambridge, MA: Cambridge University Press, 1991. P. 134.
24
ответствия между показателями обоснованности согласно этому стандарту и показателями истинности того, что так обосновано41. Эпистемическую значимость истинностной выводимости, в свою очередь, обеспечивает трактовка соответствия между показателями истинности и обоснованности как свидетельства способности стандарта обеспечивать полагающих в основном только истинными полаганиями. Но поддержка эпистемической оценки метаобоснованием сама должна иметь какой-то достаточно надежный источник своей обосновывающей силы. Ведь даже из полного совпадения объемов истинности и обоснованности согласно некоему данному стандарту в некой системе не обязательно должна следовать достаточная для приписывания знания зависимость признания истинности соответствующих истинных полаганий от качества их обоснованности 42. Другой критерий, сходный по структуре, отсылает к свойству неопровержимости полагания на некоем множестве наличных истин доступными и предписанными свидетельствами соответствующего вида43).
Надежность метаобоснования эпистемического стандарта вряд ли эпистемологически менее проблематична, чем надежность самого стандарта эпистемического обоснования знания. Так, если метаобоснование реализует преимущественно партикуляристский подход, то оно уязвимо для критики того же вида, какая применима к партикуляристскому решению "дилеммы эпистемолога"; и то же самое верно для методистского метаобоснования. Если, например, метаобоснование предусматривает оценку эпистемического стандарта относительно его способности обеспечивать атрибуцию знания (в основном) тем и только тем случаям, которые подобны случаям, исходно репрезентированным в контексте метаобоснования в качестве образцов знания, то требует обоснования некритическое принятие именно данного набора случаев в качестве образцов знания, что в общем соответствует задаче обоснования наших интуиций здравого смысла. А если метаобоснование предусматривает использование с этой целью априорных аргументов или другого стандарта, не отсылающего
41 Экспозицию концепции истинностной выводимости как критерия метаобоснования см., например, в: Bonjour I. The Structure of Empirical Knowledge. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1985. P. 9. Голдман рассматривает этот критерий как элемент нормативной эпистемологии; см., например: Goldman A. Epistemology and Cognition. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1986. P. 29, а также fh 5.
42 Здесь, конечно, можно прибегнуть к ссылке на то, что это лучшая поддержка, которую может получить эпистемический стандарт в сложившихся условиях. Но одно то обстоятельство, что это не исключает возможность поддержки какого-то другого рода, уже способно подорвать доверие к подобному аргументу.
43 Ср., например, такую формулировку условия знания: "S знает Р, если и только если S располагает неким аргументом А, поддерживающим Р, который (1) в конечном счете неопровержим на множестве всех истин и (2) в конечном счете неопровержим на множестве всех истин, к которым S социально восприимчив" (Pollock J. The Gettier Problem // Pollock J. Contemporary Theories of Knowledge. Rowman & Littlefield, 1986. P. 192). Интерналистская неопровержимость ограничена множеством свидетельств, доступных самому полагающему, тогда как экстерналистская неопровержимость может отсылать к интерсубъективным и социальным структурам проверки.
25
к конкретным случаям, то требует обоснования эпистемическая ценность выбора данного, а не другого, стандарта или достаточность приведенных аргументов для вывода желаемого вида44).
Если метаобоснование может быть инструментом демаркации знания, то оно, скорее всего, должно быть равноправным источником знания наряду с эпистемическим обоснованием. Но тогда, скорее всего, верно и обратное: если метаобоснование может быть надежным источником знания для некоего субъекта или объединения индивидов, то оно должно быть для них выполнимо хотя бы в принципе. И соответственно, если продуктивность социальной системы в отношении нового знания зависит от выполнимости метаобоснования в этой системе, метаобосновывающие свойства такой системы могут рассматриваться как один из параметров обеспечения коммуникативности знания в этой системе ее стандартами эпистемического обоснования. Но в этой связи уместно поставить вопрос о зависимости надежности метаобоснования от его роли в формировании и изменении эпистемических свойств системы, к поддержке эпистемических стандартов которой оно применяется, в случае его выполнимости в этой системе.
44 Угроза регресса сохраняется на уровне метаобоснования еще и в другом смысле. Пусть общая процедура оценки достаточности основания для атрибуции знания предполагает сопоставление объема полаганий, обоснованных согласно некоему данному эпистемическому стандарту, или являющихся следствиями надежных процессов формирования полаганий, с объемом истин или неопровержимых полаганий. Негативным результатом каждого такого сопоставления в случае несоответствия объемов может быть, по меньшей мере, одно из двух: критика стандарта или критика исходного представления об объеме истин или неопровержимых полаганий. Использование репрезентации одного объема в качестве критерия оценки источника формирования другого, конечно, предусматривает для данного случая, что приоритет должен быть отдан критике стандарта. Но из этого, очевидно, не следует, что такая методологическая норма таким образом выражает какую-то эпистемологическую ценность. Сохранение наших эпистемических предпочтений, презумпций или интуиций, как бы хорошо они ни были подкреплены другими нашими предпочтениями, презумпциями и т. п., не в меньшей степени нуждается в обосновании, чем то или иное предпочтение, не обоснованное теорией, благу которой оно служит.
Глава 1 Знание по свидетельству
Ответ на вопрос об условиях коммуникации знания в значительной мере зависит от ответа на вопрос об условиях возможности знать что-либо на основании чужого свидетельства. Под чужим свидетельством обычно понимается свидетельство, объективно полученное не собственными силами полагающего, а от других. Для отличия таких свидетельств от своих собственных у нас даже вроде бы есть как минимум два критерия. С одной стороны, относительно чужих свидетельств уместно утверждать, что у полагающего, получающего такое свидетельство, нет непосредственного доступа к обстоятельствам, при которых это свидетельство было сформировано. С другой стороны, качество источника чужого свидетельства оценивается обычно по другой шкале по сравнению с качеством источника собственного свидетельства. Но вряд ли уместно использовать эти различия как основания надежных выводов о принадлежности свидетельства. Для того чтобы так использовать различие в характере доступа, требуется, чтобы полагающий имел соответствующего вида доступ к обстоятельствам, при которых он формирует свои собственные свидетельства. Но по большому счету часто такой доступ отсутствует; и не исключено, что у нас никогда или почти никогда нет такого доступа к подобного рода обстоятельствам. Можно усомниться в его наличии даже в случаях, когда соответствующее пропозициональное содержание было получено совсем недавно относительно момента использования его в качестве свидетельства. Пожалуй, верно, что своим свидетельствам мы чаще доверяем там, где склонны сомневаться в чужих, даже имеющих сходную структуру. Но это, конечно, не значит не только, что наши собственные свидетельства всегда или, как правило, надежнее, но и что наша различающая способность в отношении источника свидетельства - наше собственное оно или чужое - так хороша, как мы надеемся1.
1 Но можно предположить, что наши основания демаркации источников свидетельств не обязательно должны исключать или исключать с какой-то заданной вероятностью ошибки атрибуции источника свидетельству, если мы, в принципе, способны получать знание из свидетельств, которые мы имеем, независимо от их источника. Но распространение этой способности, если мы ей обладаем в отношении каких-то свидетельств, на чужие свидетельства как раз традиционно вызывает вопросы.
27
§ 1. Нормативное обоснование как условие коммуникации знания
Если коммуникация знания есть функция определенных видов интерсубъектных взаимодействий, то какого рода это зависимость? Фактически, здесь объединены два вопроса: вопрос о силе и характере зависимости и вопрос о ее источнике и структуре. Сила и характер зависимости определяются обычно в терминах необходимости или вероятности. Так, апелляция к исключающей и детерминистской необходимости применительно к данному случаю означала бы, что всегда, когда взаимодействие соответствующего вида между субъектами в системе имеет место, и только в этом случае, его результатом является некий элемент коммуникации знания. Но указанная зависимость может также трактоваться и как исключающая вероятностная зависимость, которая будет расшифровываться, например, так: никогда коммуникация знания не следует из взаимодействий других видов, а из взаимодействий данных специфицированных видов следует с вероятностью не ниже определенной величины. А может быть, уместнее предпочесть более слабую зависимость - не исключающую коммуникацию знания вследствие взаимодействий других видов, а только ограничивающую ее определенной величиной вероятности? Решение этого вопроса может (хотя не обязательно должно) быть скоррелировано с решением вопроса об источнике и структуре зависимости рассматриваемого вида2). В самом общем виде базовое разногласие по вопросу об источнике зависимости выглядит так: она может иметь или не иметь своим источником законы природы; во втором случае она может следовать из каких-то менее основательных, регулярностей, но все же достаточных для приписывания собственных свойств социальной системе3). В первом случае, таким образом, мы имеем дело с номологической, во втором случае - с нормативной зависимостью. Нормативная зависимость предусматривает, что коммуникация знания следует из взаимодействий определенных видов в силу того, что участники коммуникации подчиняются определенной норме или правилам взаимодействия как рациональные субъекты, а не как просто части природы, т. е. благодаря, а не вопреки, своим интеллектуальным способностям, и что коммуникация знания следует из таких взаимодействий в той мере, в какой их участники подчиняются соответствующим норме или правилам. Понятно, что, рассуждая с позиции психофизического редукционизма, ни включение в описание подлежащего коммуникации знания класса взаимодействий ссылок на субъектную рациональность, ни даже сохранение за индивидуальными участниками коммуникации знания
2 Если оно не скоррелировано таким образом, то, пожалуй, грозит быть слишком произвольным или слишком зависимым от индивидуальных философских предпочтений.
3 Конечно, эта достаточность имеет скорее, практический, чем теоретический, смысл, а отсутствие хорошего (т. е. аналогичного тому, какое есть у естественнонаучных положений) номологического основания по-прежнему зачастую рассматривается как недостаток социальных теорий и других так называемых специальных наук.
28
практически полной автономии в использовании своей рациональности, не препятствуют тому, чтобы рассматривать зависимость коммуникации знания от соответствующего класса взаимодействий как полностью описываемую в терминах их физических составляющих или физических условий их реализации. Тогда, конечно, концептуальное различие между нормативным и номологическим типами зависимости рассматриваемого вида может быть устранено. Но очевидно также, что для его устранения нет достаточных оснований, пока не ясно, в какой мере истинен или хотя бы обоснован психофизический редукционизм4).
Идея нормативности определенного порядка взаимодействия может предполагать для агентов5, что их участие во взаимодействии данного вида представляет собой реализацию каждым своего эггистемического долга6 Но, с другой стороны, "быть нормативным" относительно данного агента и данного порядка взаимодействия может еще не означать "соответствовать индивидуальному эпистемическому долгу" этого агента относительно его поведения в данных обстоятельствах, тем более - "соответствовать индивидуальному пониманию своего эпистемического долга" в данных обстоятельствах. Тем не менее применительно к определенному классу норм вполне уместно будет сказать, что они соответствуют индивидуальным представлениям их агентов о своем долге. Правда, основания для такого вывода могут быть разными: для некоторых норм, очевидно, таким основанием может быть факт формирования индивидуального долга вследствие действия этой нормы, для других - степень репрезентативности пропозиционального содержания, описывающего индивидуальный долг, в отношении соответствующей нормы, для третьих, возможно, достаточно даже простого совпадения результатов исполнения индивидуального долга, с результатами, предписываемыми для соответствующих обстоятельств данной нормой. Принадлежат ли эпистемические нормы к такого рода нормам, выполнение которых состоит в реализации
4 Впрочем, здесь вполне можно согласиться и на использование понятая "нормативности" как временного заместителя какого-то более номологически адекватного описания, если относительно него и данного понятия истинно, что они полностью взаимозаменяемы во всех релевантных контекстах без потери исходной функциональности в этих контекстах.
5 Здесь и далее под "агентами" социальных взаимодействий и отношений, так же как и под "субъектами" познания, будут подразумеваться индивиды.
6 Под поведением, регулируемым эпистемическим долгом, имеется в виду, главным образом, поведение, нацеленное на формирование сохранение или изменение, а также оценку полаганий. Долг обычно трактуется как перманентное, несмотря на дискретность его проявлений, свойство субъекта, которое он имеет, по крайней мере, пока и поскольку является полноценным агентом социальных отношений. Можно, конечно, рассматривать подобное свойство как трансцендентное, с которым индивиды "соприкасаются" в ситуации взаимодействий определенных типов в силу законов природы или действия высшей силы и, таким образом, не только не имеют к нему когнитивного доступа, но и не являются в привычном смысле его субъектами. Но в этом случае дисквалифицируется субъектная рациональность в качестве условия выполнения долга, устраняется возможность индивида быть ответственным, автономным, моральным и т. п. в своем социально значимом поведении, т. е. как раз те достоинства, в наличии которых нам не хотелось бы себе отказывать.
29
индивидуального эпистемического долга, и если да, то в каком объеме? Отчасти решение этого вопроса определяется концепцией природы эпистемического долга, на которую оно опирается. Эпистемический долг может рассматриваться как нечто врожденное или как имеющий социальное происхождение, или же как смесь того и другого. Эпистемическая норма, с другой стороны, имеет внешнее по отношению к субъекту, поведение которого она регулирует, происхождение - даже если какие-то ее структурные элементы можно описывать как производные от его собственной когнитивной активности. Поэтому, если субъект демонстрирует даже полное соответствие своего поведения, регулируемого данной нормой, его врожденному эпистемическому долгу, этого не будет достаточно для вывода о реализации данной нормы этим долгом - разве что сама эта норма репрезентирует в должной мере чей-то врожденный долг, имеющий то же содержание, что и данный. Но если у нас нет готовой концепции природы эпистемического долга, то ответ на поставленный вопрос, видимо, должен опираться на какие-то другие критерии. Предлагаемый далее анализ структуры нормативного обоснования, достаточного для коммуникации знания в системе (с дифференциацией когнитивных возможностей), имеет своей целью, в частности, и ответ на вопрос о релевантной системной продуктивности в отношении знания пропорции эпистемических норм и таких норм, реализованных индивидуальными представлениями о своем долге.
Норма, как и долг, предлагает некий стандарт поведения. Сильное требование нормативности стандарта, способного регулировать эпистемическое поведение субъекта относительно его индивидуальных способов получения знания, может быть слишком сильным, если включает требование знания субъектом этого стандарта и того, как в каждом конкретном случае он влияет на его поведение, а именно определяется ли (полностью) это поведение этим стандартом или нет. В таком случае сохранить идею нормативного обоснования в качестве реального источника знания может позволить допущение какого-то более слабого требования эпистемической нормативности. Поскольку нормативность стандарта указывает на его внешнее происхождение, его выполнение индивидом должно опираться на что-то, что делает внешнее собственной, осознаваемой, ценностью индивида, рационализующей для него самого соответствующие аспекты его поведения. С учетом этого аспекта нормативности, схватываемого в понятии интернализации, адекватное условие нормативности, скорее всего, не может совсем исключать доступность субъекту значений, описывающих правильность поведения в терминах принятых на себя субъектом нормативных обязательств7. При этом, однако, такое условие не обязательно
7 Нормативные обязательства, как правило, уместно рассматривать как составляющие то, что определяет долженствование того или иного действия в тех или иных обстоятельствах для индивида, т. е. как часть его долга. Два обстоятельства мешают отождествить нормативные обязательства индивида с его долгом и, соответственно, его эпистемические нормативные
30
должно предполагать доступность подобных значений именно в ситуации, в которой субъект является агентом выполнения соответствующей нормы или применения соответствующего общего правила или принципа, так же как осознание своего поведения как подчиненного некоему долгу не обязательно должно сопровождать реализацию индивидуального долга в поведении. С одной стороны, субъект может действовать так же, как он обычно действует, когда следует некой данной норме, но при этом не быть в должной степени зависимым в этом своем действии от этой нормы, где степень зависимости определяется относительно какого-то набора стандартных случаев следования данным субъектом данной норме или относительно какого-то общего критерия такого следования. А с другой стороны, субъект может, действуя определенным образом, полагать, что следует данной норме, не будучи в действительности мотивирован именно ей - точнее, зависимыми от нее индивидуальными обязательствами - в этом действии. Оба типа случаев, вероятно, можно было бы легко дисквалифицировать как случаи следования данной норме, если бы основанием такой дисквалификации могло быть незнание субъектом своего нормативного обязательства в данных обстоятельствах (или, скажем, стабильно сохраняющийся недостаток оснований для приписывания ему такого знания). Но такое основание - часть сильного требования нормативности. Между тем, вероятно, такого рода случаи могут быть удовлетворительно дисквалифицированы и на основании более слабого условия нормативности: например, если это условие предусматривает корректируемость субъектом своего поведения относительно наличного множества индивидуальных нормативных обязательств, осознаваемых в некой специальной ситуации, в которой субъект некоего данного вида или данный конкретный индивид может иметь более надежный доступ к подлинному составу своих нормативных обязательств по сравнению с тем, какой он имеет в стандартных случаях выполнения этих обязательств. Тогда, даже если такое осознание фактически не достигнуто субъектом, нормативная зависимость его поведения может быть дисквалифицирована на том основании, что оно было бы скорректировано данным субъектом в ситуации специального доступа к подлинному составу своих нормативных обязательств.
Но и идеальная координация между индивидуальным эпистемическим поведением, нормативными обязательствами индивида и действующими в качестве внешней силы эпистемическими нормами может еще не гарантировать ни получения, ни передачи, ни умножения знания. Нормативные обязательства могут быть эпистемически неадекватны, если социальные условия не препятствуют этому; и даже вся совокупность эпистемических норм, действующих в обществе, представляя собой достаточно когерентную систему, может не отвечать условию эпистемической
обязательства с его эпистемическим долгом. Во-первых индивидуальный долг может быть хотя бы отчасти конституирован какими-то врожденными элементами, а во-вторых, он может быть конституирован, опять же, скорее всего, лишь отчасти обязательствами, зависимыми от другой системы норм, противоречащей данной.
31
адекватности. Однако если нормативное обоснование способно обеспечить знание на основании чужого свидетельства, т. е. знание, получаемое субъектом из знания, достигнутого другими, то система, стандартным результатом которой является такое нормативное обоснование, как минимум может претендовать на то, что ее эпистемические нормы, если составляют достаточно когерентное объединение, эпистемически адекватны.
При каких условиях чужое свидетельство может быть достаточным основанием знания? Необходимость опираться на него - только неизбежное следствие нашего когнитивного несовершенства, или же, напротив, таким путем мы повышаем свою успешность в качестве субъектов познания? 8 Д. Юм приписывает человеческому мышлению слишком большое доверие к чужим свидетельствам как ослабляющее его правильность и, соответственно, достоверность его результатов9). Но мы не вправе игнорировать и тот факт, что для нашего использования наших собственных свидетельств также может быть характерно доверие, не обоснованное относительно практически любой идеи правильного мышления. Мы часто некритически принимаем свои собственные выводы, не всегда заботимся о надежности своих данных, и, возможно, часть нашего необоснованного доверия к чужим свидетельствам также имеет своим источником необоснованное доверие к свидетельствам, полученным благодаря (исключительно) собственным интеллектуальным усилиям10).
Чужое свидетельство, как и данные некоторых других видов, может выполнять двойную когнитивную функцию: фундирования и обоснования знания. В одном случае оно может быть основанием знания в том смысле, что знание является каузальным следствием восприятия этого свидетельства (или, иначе: фундировано им) - разумеется, при условии правильного восприятия свидетельства. Во втором случае оно может
8 Уместно предположить, что реалистичная теория знания, скорее, должна поддерживать вторую позицию, нежели первую. Реалистичность, которая здесь имеется в виду, связана, в первую очередь, с интеллектуальной автономией субъекта в познании, а именно с тем, сколько автономии мы готовы допустить с точки зрения наших интуиций, конституирующих понятие реалистичности, и сколько предусматривает допустимым теория. В этой связи теория знания, принимающая за знание в "собственном" или приоритетном смысле то знание, которое мог бы получить идеальный субъект в идеальных условиях, описание которых обычно не включает оперирование чужими свидетельствами, не реалистична в том отношении, что предусматривает надежную дисквалифицируемость знания только на основании данных, к которым у нас принципиально нет доступа, а именно данных о том, было ли бы то, что оценивается как знание и критикуется в этом значении, знанием в ситуации идеального субъекта, находящегося в идеальных условиях.
9 "Никакая слабость человеческой природы не является более универсальной и заметной, чем то, что мы обычно называем Доверчивостью или слишком легкой верой свидетельству других" (Hume D. A Treatise of Human Nature. Oxford, 1978. P. 112).
10 Ведь вполне обычным делом является некритический выбор авторитета, не подкрепленный его эпистемическими свойствами как источника знания в соответствующих областях, и более того - упрямый консерватизм, проявляющийся в продолжении считать данный источник информации авторитетным, несмотря на знакомство с фальсифицирующими это положение фактами.
32
быть основанием знания в том смысле, что обоснование соответствующего полагания использует ссылку на данное свидетельство. Базовое предположение, мотивирующее негативное отношение к участию чужих свидетельств в формировании знания, похоже, состоит в допущении, что с использованием чужих и своих собственных свидетельств связаны разные степени эпистемического риска. Иначе говоря, предполагается, что объективная вероятность не получить знание в стандартной ситуации выше в случае использования чужих свидетельств, чем в случае использования только свидетельств своего собственного опыта. Не оспаривая в общем законность подобного опасения, заметим, что большая (в целом) рискованность использования в познании чужих свидетельств еще не делает основательным отказ признавать возможность систематического получения знания из чужих свидетельств.
Кроме того, риск неполучения знания в стандартной ситуации оперирования исключительно собственными свидетельствами может быть настолько велик, в силу индивидуальных особенностей субъекта или специфики окружающих его условий, что степень вероятности неполучения знания таким субъектом в подобной ситуации при использовании чужих свидетельств может не иметь принципиального значения. Более того, не исключено, что применительно к подобным случаям у нас нет другого пути не отказывать себе подобным в знании, как только допустив, что они могут знать то, что они должны, но не могут знать, полагаясь только на собственные свидетельства, на основании чужих свидетельств, несмотря на высокий эпистемический риск11). Если конкретные результаты применения индивидуальных эпистемических стандартов получают поддержку со стороны нормативного обоснования, т. е. общепринятых норм, устанавливающих общие корреляции между стандартными случаями обоснованного полагания и случаями знания, то в зависимости от эпистемического качества самих норм такая поддержка может снижать или, наоборот, повышать эпистемический риск12), связанный с использованием свидетельств соответствующего рода - неважно, собственных или чужих. Если, далее, эта поддержка такова, что объективно снижает эпистемический риск использования свидетельств любого вида в стандартных случаях, то, очевидно, значение собственного эпистемического риска, связанного с использованием в нормативном обосновании ссылки на чужие свиде-
11) Собственно, это - та ситуация, в которую мы вполне можем попасть в нашей повседневной жизни, просто сменив обстановку и лишившись какой-то части привычных источников формирования собственных свидетельств. Риск не получить знание, используя такие источника, по-прежнему, остается для нас более низким, чем риск не получить то же знание (в том же объеме), используя чужие свидетельства; вот только мы в подобном случае вовсе не можем рассчитывать получить это знание (или в том же объеме), опираясь только на собственные свидетельства, в силу их физической недоступности.
12) При каких-то условиях нормативная поддержка может даже, вероятно, не оказывать вовсе никакого влияния на показатели вероятности получения знания из оснований тех или иных видов.
33
тельства, для демаркации знания в данной системе может быть дисквалифицировано эффективностью нормативного обоснования, конституирующего эту демаркацию. Конечно, это можно утверждать с меньшим основанием, если нормативное обоснование снижает эпистемический риск оперирования только собственными свидетельствами или только чужими, или если оно эффективно в этом отношении только для какой-то части социальной системы, не влияющей существенным образом на коммуникацию знания в этой системе. Однако видно, каким общим требованиям должно отвечать, в этой связи, нормативное обоснование. С другой стороны, можно просто требовать, чтобы оно исключало оперирование чужими свидетельствами. Но в этом случае, скорее всего, фактическая обеспеченность системы нормативным обоснованием оказывается под большим вопросом. Ведь конкретная реализация такого обоснования всегда может отличаться от стандарта деталями, в том числе - строгостью в отношении отбора релевантных свидетельств по принципу атрибуции их только самому себе, не говоря уже о возможности ошибки атрибуции. И если требовать реализации нормативного обоснования посредством только строгого соответствия стандарту, это может привести к такому сужению объема случаев, на которых такое обоснование реализуемо в системе, что уместнее будет говорить о его фактической нереализуемости, чем о реализуемости.
Классические теории обоснования определяют условия минимизации эпистемического риска для случаев, основанных на доверии к собственным свидетельствам, а именно условия, при которых истинное полагание субъекта так выведено или получено им из собственных оснований, или фундировано ими, что дает в результате (только или в основном) знание о том, что так полагается. Эти теории фокусируются на формулировании индивидуальных стандартов эпистемического обоснования и в основном реализуют интерналистский подход в эпистемологии13). С этой точки зрения знание есть целиком и полностью функция внутренних свойств субъекта; но, возможно, не все эти внутренние свойства могут быть отождествлены с интеллектуальными усилиями субъекта, т. е. с применением им (сознательно) определенной процедуры обоснования или эпистемической оценки, включающей мышление и рассуждение. Если так, то интернализм не тождествен эпистемическому индивидуализму, исходящему как раз из того, что знание возможно только как результат собственных интеллектуальных усилий полагающего14.
13 Даже понятие фундирования полагания основаниями, если выражает отношение, не включающее с необходимостью и даже исключающее элементы осознания, рефлексии, субъективного контроля и т. п., сохраняет в основном интерналистский пафос постольку, поскольку соответствующие основания являются частью когнитивной системы полагающего, например определенными ментальными состояниями, и как таковые доступны ему в интроспекции.
14 Хотя, конечно, и интеллектуальное усилие при большом желании можно трактовать как нечто существенно бессознательное. Расхождение между идеей зависимости знания от связи полагания с основаниями и концепцией полной интеллектуальной автономии субъекта
34
Эпистемический индивидуализм может быть неприемлем на философских основаниях: прежде всего, в силу основательности сомнения в его реализуемости стандартными когнитивными системами. Но независимо от принимаемого соотношения аргументов за и против этой позиции ясно, что она, по меньшей мере, неприемлема как описание условия, достаточного для коммуникации знания между субъектами с разными когнитивными возможностями. И если увеличение знания в такой системе зависит от возможности коммуникации знания в ней, то эпистемический индивидуализм неприемлем также и как теория, объясняющая, как возможно приращение знания в такой системе. Известные нам типы познающих субъектов не все имеют одинаковые когнитивные возможности 15. Причины этому могут быть разные, и часто это - социальные причины. Реальные социальные системы обычно не предоставляют своим агентам равные когнитивные возможности: например, они просто не способны обеспечить их равным доступом к информации и к средствам ее получения. Поэтому способность систем, не предоставляющих своим агентам равных возможностей или условий в получении знания собственными силами, обеспечивать знанием всех своих агентов прямо зависит от эффективности коммуникации знания в такой системе. Так, уместно требовать от системы, чтобы ее агент, не имеющий доступа к информации, составляющей надежный источник знания, например, о погоде, был, по крайней мере, обеспечен доступом к свидетельствам, основанным на применении надежного метода прогнозирования погоды, и снабжен в ходе общей социализации в системе методологией, позволяющей ему отличать надежное свидетельство такого рода от ненадежного и формировать на основании первого, но не второго, соответствующее полагание с достаточно высоким эпистемическим статусом16). Тем не менее возможность такого агента в принципе (иногда) знать погоду не должна, скорее всего, определяться тем, насколько ему доступен на-
в обосновании можно истолковывать и в направлении сужения, а не расширения, объема эпистемологического интернализма, а именно отождествляя интерналистское обоснование с тем количеством автономии, которого достаточно для атрибуции полной автономии. Проведение точного разграничения между интернализмом и экстернализмом в эпистемологии - отдельна! задача, решение которой не входит в круг задач данного исследования. Тем не менее разграничение, допускающее не тождественность интерналистского обоснования эпистемическому индивидуализму, выглядит более основательным в той мере, в какой мы готовы согласиться, с одной стороны, с тем, что адекватное эпистемическое обоснование в любом случае должно быть в достаточной степени интерналистским, а с другой, - с тем, что реализуемость эпистемического индивидуализма крайне сомнительна.
15 Дети и ученые, упрямцы, наивные юноши и умудренные опытом зрелые люди, напри-
мер, могут существенно различаться в отношении перспектив узнавания чего-либо нового
в той или иной области: эти и подобные феномены, вероятно, далеко не всегда могут быть
приемлемым образом описаны как следствия различий в структурах социальных отношений, в которые субъекты систематически вовлечены; но подобные структуры, во всяком случае,
скорее всего, не могут не влиять на то, как изменяются индивидуальные возможности, в том числе и когнитивные, с течением времени.
16 Где достаточность, конечно, требует специального определения.
35
дежный метод прогнозирования погоды и надежные метеорологические данные. К системе, в которой в продуцировании общего, коммуницируемого знания (в стандартных случаях) агенты разных типов участвуют когнитивными способностями и процессами разных видов, применимо понятие эпистемического разделения труда. Оно призвано "схватить" как раз то обстоятельство, что познание в системе существенным образом зависит от разграничения эпистемических функций между разными типами агентов этой системы.
Если в системе есть эпистемическое разделение труда и познание в ней существенным образом зависит как от этого фактора, так и от эпистемического обоснования, то такая система должна обеспечивать, по крайней мере, корреляцию между стандартными результатами, имеющими своим источником разделение эпистемического труда в этой системе, и другими стандартными результатами, источником которых является обоснование, согласно эпистемическим нормам, действующим в этой системе. Но, вообще говоря, наши ожидания в этом отношении несколько более конкретны: хотелось бы, чтобы подобная корреляция имела вполне определенный вид, а именно чтобы структура нормативного обоснования эпистемически адекватным стандартом была частью структуры эпистемического разделения труда продуцирующей знание системы. В частности, это означает, что коммуникация знания в такой системе предполагает реализуемость в ней обоснования близкого к такому идеалу, который гарантировал бы, что только при формировании полагания на основании чужого свидетельства, выражающего знание, такое полагание приобретает и, главное, сохраняет эпистемические свойства свидетельства благодаря тому, как оно на нем основано.
Не пройдя этап обучения, включающий доверие к чужим свидетельствам, субъект во многих (если не во всех) случаях просто не имеет шанса овладеть надежным методом познания чего-либо. Даже при обучении методу непосредственно от эксперта, в совершенстве им владеющего, на начальном этапе обучения субъект должен довериться тому, что имеет дело с экспертом, и тому, что этот эксперт говорит об изучаемом предмете17). Поэтому, чтобы система могла обеспечивать приращение знания хотя бы для экспертов, в системе должно выполняться условие сохранения "подсистемы" экспертов во времени. А для этого требуется, чтобы общая структура образования в социальной системе позволяла пополнять экспертное сообщество за счет адекватной подготовки неэкспертов. В общем виде соответствующее условие может выглядеть так: социальная система способна обеспечивать приращение знания относительно некоторых своих агентов, только если она способна обеспечивать приращение знания
17 Можно даже согласиться с тем, что для познания некоторых вещей, например собственных ощущений, у каждого есть врожденный надежный метод (хотя и это сомнительно); но крайне маловероятно, что такой метод у нас есть для познания чего угодно или что его можно получить, используя только собственные врожденные интеллектуальные способности.
36
относительно значительной части своих агентов. Высокая18) продуктивность социальной системы в отношении знания или, иначе говоря, ее эпистемическая состоятельность, таким образом, определяется не только ее способностью обеспечивать знанием каких-либо своих агентов, но и ее способностью обеспечивать знанием значительную часть своих агентов19. Соответственно, социальная система с неравными когнитивными возможностями ее агентов может быть эпистемически состоятельной постольку, поскольку какой-то способ формирования полагания на основании чужого свидетельства: а) доступен любому полагающему в этой системе и б) обеспечивает эффективную коммуникацию знания 20).
Если коммуникация знания в социальной системе с разделением эпистемического труда возможна 21, то существенным условием этого, по-видимому, должно быть такое разделение эпистемического труда, которое позволяло бы субъекту, не отвечающему строгому интерналистскому условию эпистемического обоснования вне контекста коммуникации в данном социуме, тем не менее иметь пропозициональное знание стандартных видов за счет вовлеченности в коммуникацию некоего правильного типа. Предположительно, коммуникативная структура, отвечающая этому условию, более или менее соответствует разделению эпистемического труда между экспертами и неэкспертами. Полагания экспертов, сформированные ими на экспертной позиции в соответствии с их экспертными стандартами, имеют больше оснований быть интерналистски обоснованными в каком-либо желаемом смысле, чем даже такие же полагания неэкспертов, так как первые в отличие от вторых имеют в своем основании метод производства полаганий определенных видов из данных определенных видов и когнитивный доступ к данным соответствующих видов в стандартных обстоятельствах формирования соответствующих полаганий. Даже если неэксперт вдруг получает доступ к соответствующим данным - к тем, которые обычно доступны только экспертам по дан-
18 Не ниже некоего заданного уровня.
19 А скорее всего, - всех агентов, относящихся к типам., специфицированным относительно данной системы как (рациональные) агенты познания.
20 "Эффективную" - значит "в некой определенной степени" или "на некоем определенном уровне". Здесь, конечно, имеется в виду, скорее, минимальное условие эффективности, нежели идеальное. Это условие может включать, а может не включать, интерналистское ограничение, согласно которому сам метод должен обеспечивать полагающего пониманием истинности так сформированного полагания гаи чтобы из его применения с необходимостью следовало признание его истинности. В строго экстерналистском варианте, однако, это условие может выглядеть как условие сохранения статуса знания за таким полаганием, независимо даже от того, как его оценивает сам полагающий. Кроме того, может быть дополнительно ограничен и класс полагающих, которым должен быть доступен метод получения знания по свидетельству; но в любом случае он должен быть значительно шире класса экспертов.
21) Имеется в виду возможность передачи знания в узком смысле, т. е. благодаря основыванию собственного полагания на чужом свидетельстве, а не благодаря собственному обоснованию полученной информации.
37
ному вопросу, - и формирует на их основании истинное полагание таким же методом, каким из этих оснований получают полагания этого вида эксперты, это его полагание все же будет хуже обосновано, чем соответствующее экспертное полагание, в силу нестандартности данного метода как способа получения этим субъектом полаганий этого вида. Как правило же, неэкспертам вместо релевантных для получения эпистемически обоснованных полаганий по вопросам, требующим экспертизы, данных доступны в лучшем случае соответствующие экспертные суждения или чужие свидетельства, нормативно правильные с точки зрения экспертного стандарта 22. Неэксперты, конечно, не неспособны к производству оценок, функционирующих в определенных контекстах как экспертные; и эти оценки даже могут содержательно соответствовать экспертному суждению по некоему данному вопросу. От соответствующей экспертной такую оценку будет отличать, прежде всего, ее источник: это - либо соответствующая экспертная оценка, либо неэкспертное чужое свидетельство, либо применение самим полагающим какого-то метода оценки, опирающегося на заведомо менее строгий и, как правило, более простой в обращении стандарт.
Может ли вообще основанность на чужом свидетельстве конституировать аналог адекватного эпистемического обоснования? Строго интерналистское решение вопроса зависимости знания от обоснования, скорее всего, не предполагает, что чужое свидетельство может иметь такую же или аналогичную эпистемическую или обосновывающую ценность, как и собственные свидетельства субъекта обоснования, полученные им в согласии с адекватным эпистемическим стандартом. Но применение даже самого рафинированного стандарта обоснования, вероятнее всего, не гарантировано от неявных апелляций к данным, источник которых не может быть однозначно интерналистски идентифицирован 23). Взять, к примеру, классическую концепцию обоснования за счет согласованности - когерентности - в системе: разве критерии согласованности, используемые
22 Можно пытаться также провести границу между экспертами и неэкспертами по принципу количества и структуры когнитивного доступа к условиям формирования собственно используемых теми и другими нормативных стандартов поведения. Но вряд ли это можно сделать, по крайней мере, для всех случаев и с достаточной четкостью. Если взять в качестве базового случай полного контроля над формированием нормы, характеризующего, скорее, некоего идеального, чем любого реального, эксперта, то реальные эксперты от неэкспертов вряд ли будут принципиально отличаться способностью влиять на то, какие нормы будут приняты в некоем данном сообществе: это, скорее, функция властных институтов, которые совсем не обязательно должны отвечать экспертным функциям. Но от экспертов мы все же обоснованно ждем лучшего понимания оснований нормативности того или иного стандарта и способности их, в случае чего, предоставить. И это лучшее понимание, согласно нашим интуициям, должно, конечно, отражать такой показатель, как лучшая репрезентативность экспертного понимания и, производным образом, экспертных оценок в отношении факторов, делающих некий данный стандарт правильным относительно неких данных обстоятельств, по сравнению с любым неэкспертным мнением по тому же вопросу. ' Что гарантирует нас от того, что подобные данные не имеют своим источником чужое свидетельство, даже если сам полагающий на их основании так не думает?
38
субъектом, пусть даже без привлечения какой-либо дополнительной информации извне своей индивидуальной системы полаганий, не имеют своим источником, хотя бы отчасти, чужое мнение? Скорее всего, дело обстоит именно так, если только субъект не "изобрел" эти критерии в том смысле, который предусматривает его полную инттеллектуальную автономию в формировании их собственными силами24). Но если критерий - не собственное изобретение субъекта, его обосновывающая сила зависит от соответствующих свойств свидетельств, на которых он основан 25. Между тем, чужое свидетельство может оцениваться воспринимающим его как более или менее авторитетное, в зависимости от индивидуальных представлений о свойствах его источника. И, будучи авторитетным для полагающего, свидетельство может иметь своим источником экспертную оценку соответствующего положения дел. Но в этом случае, в зависимости от собственных эпистемических достоинств этого свидетельства, основывание на нем полагания может быть, по меньшей мере, не худшим условием получение знания, чем интерналистское эпистемическое обоснование. Обосновывающая роль чего-либо как свидетельства может зависеть как минимум от собственных характеристик суждения, репрезентированного в системе полаганий как свидетельство, имеющее такой-то источник, от качества репрезентации суждения в системе и основывания на нем полагания или от какой-то комбинации этих характеристик. Если атрибуция содержания, воспринимаемого как свидетельство, некоему источнику - существенная часть функции "свидетельства" (а судя по всему, это так), то свойства первого вида должны, вероятно, включать в себя и определенные характеристики источника свидетельства. Этот источник может быть определен в системе полаганий субъекта весьма скудными средствами, например с помощью обозначений "говорят, что" или "считается, что", и не более того. Свидетельство может быть, кроме того, просто неправильно атрибутировано - например, его предполагаемый источник может, на самом деле, быть плодом фантазии субъекта. Уместно предположить, что в этих случаях адекватное обоснование чужим свидетельством вряд ли может быть достигнуто без привлечения дополнительных когнитивных средств. Однако в то время, как о случаях неправильной атрибуции мы вправе говорить в основном как об исключениях из правил и ассоциировать их с чем-то вроде "сбоя" в системе или с временным психическим расстройством, о случаях не вполне определенной атрибуции мы не можем такого сказать. Скорее, такая атрибуция - "общее место" оперирования
24 И, можно добавить, если он не изобретает их в этом смысле каждый раз, когда является субъектом их применения. В этом случае требует обоснования достоверность собственных выводов субъекта, конституирующих его изобретение критерия, а именно то, насколько его индивидуальное достижение соответствует той части общего знания, которую составляет общепринятая, например логическая, концепция согласованности.
25) А если это собственное изобретение, то его обосновывающая сила должна базироваться на другом его собственном изобретении; какое-то из этих изобретений тогда под угрозой бесконечного регресса обоснования придется наделить метафизической надежностью.
39
чужими свидетельствами: ведь когда мы ценим какого-то незнакомого нам лично человека за какие-то заслуги, мы часто формируем эту оценку на основании многих свидетельств, взятых из разных источников, так что, в конце концов, она оказывается атрибутированной некоему более или менее абстрактному "общему мнению" 26. Но субъективная надежность - авторитетность - свидетельства, очевидно, не обязана строго коррелировать с его объективной надежностью: не исключено, что даже неправильно атрибутированный источник может обеспечивать полагание надежным основанием.
Надежность источника вряд ли существенна для обоснования в рамках строго интерналистского подхода, хотя правильность атрибуции источника и в этом контексте может иметь не последнее значение. Обоснование чужим свидетельством при таком подходе не имеет, однако, самостоятельной ценности, так как эпистемическая значимость свидетельства полностью определяется его обоснованностью относительно когнитивной системы полагающего. Но если основанность полагания на чужом свидетельстве может конституировать достаточное условие обоснования полагания таким образом, чтобы основной вклад в это принадлежал собственным свойствам свидетельства, то для сообществ с разделением эпистемического труда между экспертами и неэкспертами это будет означать, что такое свидетельство должно как минимум иметь своим источником экспертное полагание или пройти некий тест на подкрепленность релевантными экспертными полаганиями (например, в форме когерентности)27. То же самое, видимо, относится и к случаю оценки эпистемической значимости полагания. Соответствие между экспертной и неэкспертной оценками полагания, конститутивное для обоснования последней первой, можно расшифровывать в терминах соответствий слабого или сильного вида. Для слабого соответствия может, например, быть достаточно простого совпадения неэкспертной эпистемической оценки в неких данных обстоятельствах с экспертной оценкой, сформированной в контрфактической ситуации, реализующей, скажем, идеальные условия вынесения экспертом (в нормальном состоянии) подобной оценки. Или, по-другому, это условие можно сформулировать как требование, чтобы результаты подобных оценок оставались в основном неизменными в случае применения к ним экспертного метода оценки. Однако такое
26 Так, значительная часть наших школьных знаний, например, может быть атрибутирована каким-то учебникам, ни названий, ни авторов которых мы часто не помним. При этом мы обычно имеем средства восстановить эти знания по косвенным данным, таким как примерный год издания учебника, выведенный из знания года учебы в соответствующем классе, соотнесенным с имеющимися сведениями о том, в каком классе проходят и, вероятно, проходили в то время данную тему. Но вот что касается массы повседневных знаний, которые мы усвоили в детстве вне рамок школьных занятий, здесь уж наши воспоминания об источниках чаще всего совсем скудны, так же как и средства восстановить правильную атрибуцию этих источников.
21 "Релевантными" значит здесь: сформированными экспертами с правильным использованием стандарта формирования экспертной оценки по данному вопросу.
40
условие соответствия не предполагает с необходимостью фундирование полагания неэксперта экспертным свидетельством. Оно может предполагать, что полагание, обоснованное согласно экспертному стандарту, эпистемически обосновано относительно агентов данного объемлющего сообщества, независимо от того, являются ли они сами экспертами или нет, но также - независимо и от того, как они его получают. Этим может, далее, предполагаться, что простое изменение объема эпистемически ценных, согласно экспертному стандарту, полаганий будет иметь своим следствием соответствующее изменение объема полаганий, предположительно, выражающих знание, независимо от причин такого изменения. А эти причины могут быть, в свою очередь, вполне случайными, т. е. не связанными с фактами, описывающими соответствующие изменения в структуре собственно экспертного обоснования, например с фактами совершенствования или деградации экспертного метода. В таком случае у системы может не найтись способа сохранить действительно эпистемически ценные полагания в статусе нормативно обоснованных, поскольку в отсутствие непосредственной связи с экспертными свидетельствами роль источника нормативного обоснования может взять на себя ошибочное представление об объеме экспертных свидетельств. И также не следует из слабого условия соответствия, что, если полагание выражает знание в том смысле, что когерентно соответствующим экспертным полаганиям, и этот статус: полагания подкреплен соответствующей экспертной оценкой в слабом смысле, то полагающий с необходимостью будет знать то, что он так полагает: ведь он, может быть, пришел к этому полаганию неправильным путем или на ложных основаниях.
Сильное соответствие, в свою очередь, предполагает, что эпистемически релевантное неэкспертное обоснование является следствием экспертной оценки соответствующего вида. Такое соответствие предполагает выполнение того, что можно обозначить как условие эффективной зависимости неэкспертного обоснования от экспертной оценки. Оно представляет собой вариант реализации условия нормативной эффективности обоснования, предусматривающего статус обоснованных или фундированных только для полаганий, сформированных вследствие правильного применения эпистемической нормы или правила. Другой известный вариант такого условия коррелирует с эпистемическим индивидуализмом в том, что полагает нормативную эффективность функцией следования в оценке эпистемических свойств стандарту, определяемому врожденными свойствами субъекта.
В тех границах, в которых нормативный характер получения сведений об эпистемической значимости чего-либо предусматривает использование экспертных свидетельств, нормативная эффективность должна выполняться эффективной зависимостью неэкспертных оценок от экспертных28).
28 При этом, возможно, не обязательно усиливать это условие требованием, чтобы подобная норма была частью именно эпистемического долга агента. Когда мы задаем корреляцию
41
Эти границы, в свою очередь, задаются наличием и устойчивым сохранением диспропорции между когнитивными возможностями субъектов познания, состоящей в том, что объем субъектов, которым мы считаем себя обязанными приписывать знание по основным вопросам, не выводится из объема субъектов, имеющих привилегированный доступ к данным, признаваемым конститутивными в отношении оснований, на которых это знание может быть получено собственными силами. Эффективная зависимость для обоснования, с другой стороны, представляет собой частный случай эффективной зависимости для надежного основывания полагания на свидетельстве. Полагание неэксперта, надежное вследствие его эффективной зависимости от какого-то правильно сформированного экспертного полагания по данному вопросу, будет с большим основанием выражать знание, если соответствующее экспертное полагание выражает знание (соответствующего вида), чем в случае если оно коррелирует с экспертным полаганием лишь в слабом смысле соответствия - благодаря лишь совпадению или даже достаточному сходству пропозициональных содержаний и индивидуальных особенностей их использования.
Поскольку неэксперт, обычно, не имеет доступа (в требуемой степени) к стандартным данным, участвующим в формировании экспертных суждений по соответствующему вопросу29), релевантные экспертные свидетельства должны так фундировать соответствующие неэкспертные полагания, чтобы последние по своим эпистемическим свойствам, в целом, принципиально не отличались от экспертных полаганий данного суждения, сформированных на основании привилегированного30) досту-
между какими-то нормативами и объемом эпистемического долга, мы волей-неволей допускаем некую презумпцию относительно того, в чем вообще состоит эпистемический долг. Конечно, идея эпистемического долга, доступная для полагания агентами в одном историческом пространстве и времени, может весьма отличаться от подобной идеи в другом историческом пространстве и времени, а может не сильно отличаться или вовсе не отличаться. Эффективная зависимость указанного вида может такой идеей не предусматриваться, но быть востребована социальными условиями познания. В этом случае она вполне может быть реализована вследствие установления соответствующего норматива идеей какого-то другого долга, например морального, если только эпистемический долг не представляет собой инстанциацию морального относительно решения специфического круга задач. Насколько такой способ установления норматива неспособен влиять на эпистемические свойства последнего, конечно, может быть не так ясно. Но, в конце концов, предлагаемая концепция: не нацелена допускать возможность знания по свидетельству вследствие простого выполнения какой-то подобной нормы, независимо от того, учитывается ли в ее выполнении то, как именно она установлена, или нет. Наличие подобных норм и социальных механизмов, обеспечивающих то, что можно поставить в соответствие следованию им - это не более чем ответ, который социальная среда способна дать на вызов неравного доступа к информации и неравных когнитивных способностей; подобный ответ не гарантирован от того, чтобы оказаться эпистемически неадекватным.
29 И если бы даже он его имел, у него нет способа отличить эти данные от других видов данных по параметрам, учета которых требует стандарт использования этих данных, а стало быть, у него нет способа использовать их нормативно правильным образом.
30 "Привилегированного", конечно, не в каком-то абсолютном, а в относительном смысле: "лучшего по сравнению с".
42
па к данным соответствующих видов. Правда, в этом случае полагание, появление которого в системе полаганий индивида, отражает только слабое соответствие, но хорошо фундировано в каком-то другом нормативном отношении - например, когерентностью соответствующей части индивидуальной системы полаганий, которая, в свою очередь, характеризуется значительной устойчивостью во времени и т. п., - может еще "поспорить" с тем же полаганием, надежно фундированным в смысле эффективной зависимости, за то, чей эпистемический статус лучше обоснован. Конечно, уместно допустить, что основание в виде когерентной системы полаганий, которое соответствующее экспертное полагание могло бы в этом случае иметь, будет все-таки лучшим по сравнению с тем, какое оно имеет в данном случае в действительности, просто потому, что оно сформировано в ходе специального исследования, более отрефлексировано и т. п. И даже если такое основание страдает серьезными недостатками когерентности, все же риск эпистемически существенного влияния этих недостатков на экспертные суждения, в целом, выглядит менее основательным по сравнению с подобным риском для неэкспертных суждений хотя бы в том отношении, что у экспертов, руководствующихся более строгими стандартами, больше шансов заметить недостатки такого рода, чем у неэкспертов, и, что важнее, - скорректировать свое эпистемическое поведение соответствующим образом 31. Возможно, источники сравнения эпистемических свойств оснований этих двух видов вполне определяются аналогией со сравнением эпистемических свойств соответственно здравого смысла и теории 32.
Как бы то ни было, примем, что полагание неэксперта, не отвечающее условию эффективной зависимости, но нормативно правильно фундированное в каком-то другом релевантном отношении, не обязательно должно быть эпистемически менее ценным, чем такое полагание, отвечающее условию эффективной зависимости. Если так, то эффективная зависимость полагания, скорее всего, не может быть достаточным условием его эпистемического обоснования. Дополнить его до этого усло-
31 А именно устраняющим последствия негативного влияния недостатков основательности. Иногда отсутствие серьезных недостатков у основания полагания - особенно таких видов, которые определяются идеей когерентности - может, скорее, свидетельствовать о недостаточном содержательном богатстве полаганий индивида по данному вопросу и недостаточной "глубине" его проникновения в проблему по сравнению с формально менее правильным основанием, которое это же полагание могло бы иметь в другом случае.
32 Принято считать, и не без оснований, что в период становления теория явно содержательно беднее, чем здравый смысл, зато потом, в силу накопления аномалий, ее когерентность может значительно ухудшится по сравнению с когерентностью здравого смысла. Да и в том, что касается объясняющей силы, по крайней мере, по некоторым вопросам, таким, например, как разумность, ответственность, понимание, здравый смысл по-прежнему выдвигает вполне конкурентоспособные истории на роль объяснений. И трудно сказать, "перевешивают" ли все те возможности, которые предоставляют интуиции здравого смысла в качестве когерентного основания полаганий, некие (в более или менее непрозрачном смысле) лучшие эпистемические перспективы изъянов когерентности теорий по сравнению с подобными изъянами здравого смысла.
<< Пред. стр. 1 (из 4) След. >>
Список литературы по разделу