<< Пред.           стр. 2 (из 4)           След. >>

Список литературы по разделу

 43
 вия, вероятно, способно наличие зависимости этого же вида на уровне эпистемической оценки данного полагания, такой, что она подкрепляет, а не дисквалифицирует, его эффективную зависимость. Но аналогичный аргумент может быть применен и к анализу эпистемической ценности эффективной зависимости неэкспертных оценок. Собственная система полаганий индивида, не являющегося экспертом по оценкам соответствующего вида, может быть тем не менее достаточно хорошо структурирована или фундирована, чтобы его собственная оценка по некоему данному вопросу, в котором он не является экспертом, могла, по меньшей мере, конкурировать в эпистемической значимости с соответствующей экспертной оценкой33.
  Вряд ли уместно отказывать неэкспертам полностью в возможности "конгениального" или даже "гениального" прозрения, в том числе философского, - последнее даже, пожалуй, легче себе представить. И мы не сможем эти феномены объяснить, если откажем индивидуальной системе полаганий в возможности сформироваться таким образом, чтобы надежно фундировать соответствующие полагания субъекта без того, чтобы эта надежность была прямым следствием чего-либо, наподобие эффективной зависимости данного полагания (или полаганий данного вида) от соответствующих экспертных полаганий. Это, однако, не исключает, а скорее, даже предполагает, другой тип эффективной зависимости в качестве конститутивного для подобного рода индивидуальной способности. Так, индивидуальная система полаганий может быть надежно структурирована или надежно фундирована в основных своих компонентах, или в релевантных для формирования надежных оценок в некой данной области компонентах, благодаря тому, что относительно нее в этих ее составляющих в достаточной мере были реализованы связи эффективной зависимости. Тогда способность индивида, не будучи экспертом в данном вопросе, выносить по нему надежные суждения, вполне оправдано будет счесть, в целом, следствием реализации определенной комбинации эффективных зависимостей (каждая из которых, конечно, может быть при этом реализована в разной степени). А следовательно, надежность индивидуальных оценок, имеющих в своем основании использование подобной способности, также может быть описана в терминах эффективной зависимости. С другой стороны, допустить, чтобы индивидуальная система полаганий была фундирована применением подобной способности, не будучи при этом (совсем или в существенной степени) обязанной этой своей способностью связям эффективной зависимости, фактически значит допустить исключитель-
  33 Это особенно важно, когда экспертная и неэкспертная оценки расходятся. Не исключено также, что в каких-то случаях эпистемические достоинства неэкспертной оценки могут обоснованно перевешивать достоинства соответствующей экспертной оценки, где "обоснованности" соответствуют определенного вида связи с изменениями в окружающем мире, например. В частности, такая ситуация, предположительно, может иметь место, когда само экспертное сообщество находится в кризисе, раздираемо разногласиями и т. д.
 
 44
 ную степень автономии субъекта в эпистемическом обосновании. Можно согласиться с тем, что подобная автономия может характеризовать некоторых субъектов познания или даже всех таких субъектов в некоторых специфических состояниях. Но крайне сомнительно и метафизично будет выглядеть утверждение, что подобная автономия свойственна всем и всегда, а следовательно, что условие, включающее ссылку на нее в качестве существенного элемента объяснения эпистемического обоснования, может характеризовать адекватное объяснение эпистемического обоснования для реальных субъектов полаганий 34.
  Эпистемическая ценность неэкспертной оценки, не отвечающей условию эффективной зависимости, но фундированной, скажем, такой уникальной совокупностью индивидуальных способностей, которая делает субъекта, например, гениальным провидцем в отношении природы тех или иных свойств, может, таким образом, даже превосходить (и значительно) эпистемическую ценность соответствующих неэкспертной оценки, отвечающей условию эффективной зависимости, и экспертной оценки. Но это, в любом случае, превосходство лишь относительно той совокупности свойств, которые характеризуют полагание как знание безотносительно к его роли в дальнейшем познании в рамках системы данного конкретного вида35); в этом отношении полагание, выражающее знание, может оцениваться как истинное, согласно гениальному прозрению индивида, и как ложное, согласно экспертному свидетельству. Передача того, что высоко оценивается неким одиноким гением вследствие своей сугубо индивидуальной способности производить подобные оценки по некоторым вопросам или же обычным субъектом вследствие необычного озарения, ценность которого обеспечена особенностями ситуации, другим индивидам так, чтобы позволить им узнать по данному вопросу больше, весьма затруднена именно в силу того, что попытка такой передачи не обеспечена никаким "механизмом" эффективной зависимости восприятия другим суждения, имеющего подобный источник, от эпистемического достоинства этого суждения.
  Для экспертных оценок, постольку, поскольку они играют существенную роль в производстве и демаркации знания в социальных системах, функцию коммуникации с сохранением эпистемического достоинства,
  34 Вопрос о допустимой с точки зрения реалистической концепции знания степени автономии в обосновании в связи с вариацией обязательного количества автономии относительно теорий обоснования будет рассмотрен ниже.
  35 Конечно, "быть знанием" всегда можно трактовать как "служить основанием нового знания"; но одно дело - быть потенциально таким основанием и другое - в действительности служить таким основанием, т. е. иметь условия для реализации этого своего потенциала. Гений может - почему бы и нет - вывести все знание, какое ему физически доступно, из своего истинного, но не подкрепленного экспертной оценкой, полагания. Но это его индивидуальное знание не есть еще знание в смысле общего достояния, пока оно не коммуницируемо с сохранением своего эпистемического статуса и, соответственно, потенциала.
 
 45
 очевидно, могут выполнять какие-то социальные "механизмы"36. Они принадлежат к факторам, ответственным в системе за то, что уместно обозначить как распределение показателей авторитетности между источниками информации. Вряд ли отдельному индивиду, даже гению, уместно приписывать ответственность37) за формирование аналогичного "механизма", который наделял бы его самого достаточной авторитетностью для воспринимающих каждый раз, когда он хочет или старается передать надежно фундированное, но не отвечающее условию эффективной зависимости, знание другим. Но почему бы не допустить такую возможность? Можно, например, отождествить такого рода способность с особой харизмой или светлым даром убеждения38). Но этого точно нельзя сделать для любых индивидов или агентов любых типов, где тип определяется ролью в системе. В каком-то смысле подобная оценка роли индивида в социальной интеракции может указывать на определенное основание приписывать такому индивиду статус эксперта в некой области39. Но не обязательно это основание будет достаточно хорошим, чтобы отвечать адекватному распределению авторитетности в системе, где адекватность определяется относительно эпистемической состоятельности этой системы.
  С другой стороны, объем приемлемых способов реализации эффективной зависимости должен быть, пожалуй, ограничен в следующем отношении. В той мере, в какой важно сохранить за познающими субъектами в системе статус рациональных субъектов познания, эффективная зависимость полагания не должна реализовываться в этой системе такими средствами внушения, которые полностью или в какой-то мере, меньше допустимой, исключали бы участие самого субъекта в формировании такого полагания. Так, технический прогресс вполне может предоставить, в конце концов, в распоряжение каждого средство быстро и безотказно сделать любого другого легко внушаемым для того, что ему кажется полезным или нужным сообщить40). Пусть даже это средство не позволяет
  36 Можно спорить по вопросу о том, какими именно процессами конституированы подобные "механизмы" на социальном, психическом и физическом уровнях; но здесь достаточно указать просто на их необходимость в качестве связующего звена между экспертами и неэкспертами в эпистемическом разделении труда.
  37 Разве что, частичную, т. е. такую, которая не делает данного индивида субъектом (в ин-терналистском смысле) эффективной коммуникации знания.
  38 "Светлым" призвано подчеркнуть, что этот дар действует строго избирательно: только тогда, когда убеждаемому требуется передать знание, а не просто какую-то информацию, недостаточно хорошо фундированную в индивидуальной системе полаганий.
  39 Ничто, в общем-то, не запрещает экспертному источнику состоять в некий промежуток времени из одного действующего человеческого агента, не считая источников, представленных другими материальными носителями. В конце концов, весьма правдоподобно выглядит гипотеза, что иногда, а может быть, и часто, экспертные сообщества начинают образовываться, эксплуатируя такие индивидуальные особенности, как личная харизма, дар убеждения и т. п., и лишь на более поздних этапах вырабатывают более привычные функциональные эквиваленты реализации эффективной зависимости, позволяющие им институциализироваться в качестве источника нормативного распределения показателей авторитетности.
 40 Неким "супергипнозом", например.
 
 46
 сделать субъекта внушаемым для тех суждений, которые противоречат имеющимся у него уже убеждениям или нарушают какие бы то ни было привычные эпистемические принципы, атрибутируемые рациональным субъектам. Все равно наш эпистемологический здравый смысл говорит нам, что подобного рода "передача" знания вряд ли может конституировать стандартный случай увеличения объема индивидуального знания, так как здесь неуместно говорить о том, что субъект основал свое полагание на чужом свидетельстве, используя свой разум. Казалось бы, простейший способ сформулировать подобное ограничение - потребовать исключения какого-либо влияния, кроме влияния собственных свойств свидетельства и его авторитетности, из числа допустимых конституентов условия формирования полагания на основании чужого свидетельства в случае эффективной зависимости. Но мы не можем быть до конца уверены в том, что наши стандартные способы убеждения таковы, что исключают подобные влияния, хотя мы верим, что эти влияния как минимум слабее, чем в таких случаях, как, например, гипноз 41. Кроме того, релевантные различия в способах убеждения не исчерпываются количеством и силой "посторонних" влияний: релевантное различие может состоять и в количестве аргументативного содержания, необходимого для производства эффекта убеждения, независимо от показателей авторитетности или в сочетании с ними. Это количество, в свою очередь, может определяться не столько разделением субъектов на экспертов и неэкспертов, сколько их принадлежностью к другим типам агентов в системе, где тип может соответствовать как социальной роли индивида, так и определенным психическим характеристикам, таким, например, как доверчивость или упрямство.
  Тем не менее дальнейшее использование субъектом полагания, полученного из чужого свидетельства, для производства нового знания и его коммуникации, скорее всего, предполагает когнитивный доступ этого субъекта к основаниям надежности этого полагания в его когнитивной системе, т. е. возможность обосновать ее ссылкой на характеристики источника соответствующего свидетельства. Но если полагание получено субъектом так, что он в этом как бы и не участвовал, был пассивным воспринимающим внешнее воздействие, результатом которого оказалось его полагание соответствующего вида, то относительно такого полагания уместно усомниться в том, что оно может быть полноценно использовано в индивидуальной когнитивной системе, частью которой оно стало таким способом, для производства нового знания и его коммуникации, в силу неспособности субъекта как-либо объяснить появление этого полагания
  41 Так, харизматический способ убеждения явно включает влияние какого-то дополнительного по отношению к авторитетности и содержанию свилетельства вида, но при этом мы вряд ли согласимся отказать в возможности получать знание из харизматического источника. Можно, конечно, требовать, чтобы эффективная зависимость для таких случаев соответствовала только такому получению знания из подобного источника, при котором собственно харизматическое влияние минимизировано или вовсе несущественно. Но мы не знаем, можно ли исключить в должной мере подобные влияния для случаев подобного вида.
 
 47
 в его системе. В связи с этим можно утверждать, что если социальные условия таковы, что знание определенного вида передается от одних субъектов другим в этих условиях, как правило, так, что при этом способ формирования собственного полагания ввиду чужого свидетельства существенно умаляет статус субъекта как основывающего это полагание на этом свидетельстве, то эти условия, скорее, соответствуют эпистемической несостоятельности системы в отношении коммуникации этой части знания. Следовательно, можно сформулировать ограничение желаемого вида для способов реализации эффективной зависимости в общем виде так: фундирование полагания чужим свидетельством реализует эффективную зависимость пропорционально сохранению когнитивной самостоятельности субъекта этого полагания в отношении его последующего использования в производстве и коммуникации знания. С учетом этого, оценка эпистемического потенциала социальной системы или, иначе, ее способности обеспечивать своих агентов знанием, должна, очевидно, включать оценку стандартных случаев коммуникации знания в этой системе относительно того, насколько они реализуют отношение эффективной зависимости. И если какие-то стандартные случаи коммуникации знания в системе таковы, что субъекты, получая знание, не получают вместе с тем достаточной когнитивной самостоятельности в его дальнейшем применении, то эпистемическая состоятельность такой системы, по-видимому, будет зависеть от того, насколько она способна эволюционировать в сторону лучшего соответствия стандартных случаев коммуникации знания условию, отвечающему за реализацию эффективной зависимости в этой системе.
  Что если есть реальные социальные системы, для которых условие эффективной зависимости одних интересующих нас результатов когнитивной деятельности от других в принципе невыполнимо, но которые тем не менее способны продуцировать коммуницируемое знание? Очевидно, таким может быть сообщество индивидов, не структурированное по принципу разделения эпистемического труда, где каждый способен воспроизвести эпистемическое достижение любого другого своими силами. Вполне можно представить себе существование подобного сообщества, состоящего из ограниченного числа членов, каждый из которых обладает сам по себе исключительно высоким эпистемическим потенциалом. Правда, для того чтобы такое сообщество гениев можно было считать социальной системой, оно еще должно было бы отвечать условию воспроизведения своих фундаментальных структур, а для этого гении должны давать жизнь таким же гениям и никому другому в качестве новых членов сообщества. Но, во всяком случае, сомнительно, чтобы какое-то реальное сообщество, состоящее из индивидов с разными и неравными эпистемическими достоинствами и разным доступом к источникам информации, могло выполнять функцию коммуникации знания без эпистемического разделения труда и, соответственно, без реализации эффективной зависимости. Что касается степени реализации эффективной зависимости, то она, конечно, может быть разной в той мере, в какой социальные "механизмы", ответ-
 
 48
 ственные за ее реализацию, не застрахованы от снижения качества своей работы. В этом отношении уместно допустить, что при определенных условиях совокупная эпистемическая компетентность объединения индивидов, в том числе социально структурированного, может быть снижена вследствие каких-то социальных причин и что, в частности, неэкспертные члены сообщества могут временно утратить способность знать примерно столько же, сколько эксперты в соответствующих областях. Скорее даже, это соответствует обычному состоянию реальных сообществ больше, чем полная доступность примерно одного и того же объема знания всем членам сообщества. Но если подобная ситуация долго сохраняется, тем более прогрессирует в сторону ухудшения, то относительно такой системы уместно усомниться в ее эпистемической состоятельности. С другой стороны, социальные организации демонстрируют способность формировать альтернативные "механизмы", так называемые, функциональные эквиваленты существующих социальных институтов. А это позволяет предположить, что если функционирование каких-то действующих реализаторов эффективной зависимости полаганий от надежных экспертных свидетельств оказывается под угрозой или же систематически вызывает какие-то негативные для функционирования системы в целом последствия, система может сохраниться и сохранить свой эпистемический потенциал, не отказывая неэкспертам в возможности знать примерно то же, что и эксперты, путем формирования альтернативных, более или менее функционально эквивалентных, "механизмов" эффективной зависимости.
 § 2. Адекватность нормативного обоснования
  Эффективная зависимость как неэкспертного полагания от экспертного свидетельства, так и эпистемической оценки неэксперта от релевантной экспертной оценки, сама по себе, конечно, не может гарантировать ни того, что, будучи так фундировано, ни того, что, будучи так обосновано, полагание выражает соответствующее знание. Эффективная зависимость отвечает лишь за то, чтобы полагание, имея в своем основании экспертное свидетельство или будучи нормативно обоснованным относительно экспертного эпистемического стандарта, сохраняло эпистемические достоинства этого свидетельства или соответствующего экспертного полагания, сформированного непосредственно в соответствии с данным стандартом, если эти свидетельство или полагание подобными достоинствами обладают. Таким образом, выполнение условия нормативного обоснования отношением эффективной зависимости эпистемических свойств полаганий от релевантных экспертных оценок может отвечать необходимому, но не достаточному условию коммуникации знания в социальной системе с неравными когнитивными возможностями. Сам экспертный источник такого обоснования, даже обеспечивая систему когерентным стандартом эпистемической оценки, может быть эпистемически "порочным", т. е. может не обладать способностью обеспечивать приращение знания в этой
 
 49
 системе42). Ответственность за подобного рода недостатки может лежать на одном из двух общих видов факторов (или на обоих): 1) на факторах, систематически препятствующих правильному функционированию эпистемического стандарта в системе, или 2) на собственной эпистемической неадекватности стандарта. Факторы, угрожающие правильному функционированию эпистемического стандарта в системе, которые здесь имеются в виду, суть факторы, влияющие на это функционирование со стороны самих экспертов, так как со стороны связи между экспертами и неэкспертами оно обеспечивается реализацией нормативного обоснования отношениями эффективной зависимости. В обоих указанных случаях, таким образом, "вина" лежит на качестве экспертного методизма: в одном случае, на нормах или принципах, отвечающих за качество экспертных оценок, во втором - на связи этих норм или принципов с реальными или воображаемыми экспертами. В одном случае проблема состоит в том, что система может не быть избирательной в отношении того, какие нормативные обоснования обеспечивать, а какие не обеспечивать эффективной зависимостью в соответствии с собственными эпистемическими достоинствами нормативных стандартов обоснования. Следовательно, требуется выяснить, при каких условиях она могла бы быть избирательной в этом отношении. Во втором случае проблема состоит в том, что нормативный стандарт эпистемического поведения для экспертов в некой данной области может быть невыполним с предусмотренной степенью строгости на экспертной позиции агентами тех видов, которые система способна "рекрутировать" в экспертное сообщество. Следовательно, требуется выяснить, как могут быть скоррелированы в системе допустимая ею степень экспертного методизма и индивидуальные свойства агентов соответствующих видов, могущие влиять на правильность использования эпистемических стандартов.
  Кроме того, эффективная зависимость не исключает возможность ошибочной атрибуции источника свидетельству субъектом, некоторые полагания которого эффективно зависимы от соответствующих экспертных полаганий. Между тем, понятно, что определенная частота повторения ошибок такого рода вряд ли может не сказаться на самом характере зависимости неэкспертных полаганий того или иного вида от экспертных полаганий. Например, чужое свидетельство может быть представлено в индивидуальной системе полаганий как экспертное, не будучи таковым. Эффективная зависимость, согласно гипотезе, обеспечивает, что эпистемические свойства полагания, основанного на свидетельстве, от источника которого оно зависит подобным образом, полностью определяются эпистемическими свойствами этого свидетельства. Но если субъект сохраняет эффективную зависимость от экспертных полаганий по некоему
  42 Не исключено даже, что такой источник обоснования может быть носителем таких свойств, систематическая реализация которых, предполагаемая методизмом, заложенным в идее нормативности этого обоснования, будет, наоборот, препятствовать приращению знания в системе.
 
 50
 вопросу, но последовательно или слишком часто, чтобы это можно было игнорировать, принимает за экспертные свидетельства по этому вопросу другие, неэкспертные, свидетельства, то это, конечно, должно сказаться на его возможности знать то, что он мог бы в этом случае знать, основывая свои полагания на соответствующих правильно распознанных экспертных свидетельствах. Следовательно, допустимая для коммуникации знания частота неправильной атрибуции экспертного свидетельства должна быть как-то ограничена.
  Просто требование, чтобы агенты в системе с разделением эпистемического труда между экспертами и неэкспертами обладали способностью правильно атрибутировать источник свидетельству чаще или значительно чаще, чем неправильно, будет, пожалуй, слишком общим, так как может допускать системы, в которых такая индивидуальная способность является признаком полной интеллектуальной автономии субъекта в познании, что фактически делает коммуникацию знания посредством эффективной зависимости возможной только в условиях, в которых она возможна с точки зрения эпистемологического индивидуализма. Поэтому его правильно будет дополнить требованием, чтобы источником индивидуальной способности, препятствующей влиянию ошибок атрибуции источника свидетельству на индивидуальную способность получать знание по свидетельству, хотя бы отчасти, была эффективная зависимость от нормативного стандарта, обеспечивающего правильную атрибуцию источников свидетельствам.
  Но не должно ли такое дополнение также предполагать, что в основании правильной атрибуции источника свидетельству всякий раз лежит вывод из какого-то другого экспертного свидетельства, а следовательно, что такое свидетельство всегда имеется в наличии при определении источника? Не ведет ли это тогда к регрессу обоснования через необходимость искать соответствующее экспертное свидетельство в каждом случае использования какого-либо чужого свидетельства для производства знания? Это, конечно, так, если эпистемически адекватное использование свидетельства предполагает с необходимостью его использование в качестве посылки вывода. Однако, предположительно, условие знания по свидетельству не обязательно должно формулироваться строго в терминах вывода субъектом полаганий из свидетельств. Во всяком случае, это предположение оправдано постольку, поскольку основанность полагания на свидетельстве не обязательно предполагает его вывод из этого свидетельства. Тогда можно допустить и необязательность наличия соответствующего свидетельства - в данном случае, свидетельства, характеризующего источник другого свидетельства, - непосредственно данным в ситуации, в которой обоснование с его помощью реализует эффективную зависимость субъектного полагания от него. Достаточно, вероятно, чтобы оно обосновывало соответствующее полагание в интерналистски более слабом, но экстерналистски более сильном смысле. Прояснить этот
 
 51
 смысл можно с помощью разграничения между прямым и непрямым типами реализации эффективной зависимости.
  При прямом типе реализации эффективной зависимости полагание приобретает эпистемические достоинства свидетельства благодаря тому, как оно на этом свидетельстве основано. Это может в большей или меньшей степени соответствовать идее логического вывода. Не если вывод полагается единственным средством реализации эффективной зависимости, то сама возможность коммуникации знания посредством эффективной зависимости, конечно, выглядит сомнительной в силу явной угрозы регресса обоснования. Но не исключено, что эффективная зависимость может быть конституирована, помимо связей вывода, также, например, на уровне непосредственной мотивации к принятию полагания того или иного вида ввиду данности свидетельства с теми или иными свойствами, независимо от результатов дальнейшей оценки этих свойств субъектом. Однако более правдоподобную "картину" реализации эффективной зависимости дает все же допущение ее непрямой реализации. Непрямой тип реализации предусматривает, что эффективная зависимость может быть реализована посредством наличия у субъекта навыка или даже, возможно, привычки выводить соответствующие полагания только (или как правило, т. е. с определенной частотой) из экспертных свидетельств или свидетельств, достаточно репрезентативных в отношении релевантных экспертных свидетельств. Разумеется, такой навык или привычка должны быть для этого сформированы определенным образом, а именно путем такой последовательности обучающих взаимодействий, которая сама реализует эффективные зависимости от нормативных стандартов релевантных видов43). В это условие еще можно было бы включить требование совместимости или когерентности стандартов, лежащих в основании приобретения субъектом соответствующих навыков или привычек, со стандартом, эффективную зависимость от которого эти навыки или привычки конституируют, но, возможно, это излишне, так как эффективная зависимость не обязана отвечать за качество реализуемых ей нормативных структур - в том числе, за их когерентность. С этой точки зрения нет ничего невозможного в том, чтобы полагание, даже будучи выведено субъектом из свидетельства на основании предварительно проведенной оценки качества этого свидетельства, было эпистемически обосновано этим свидетельством, не-
  43 Очевидно, "навык" и "привычка" предполагают разные основания эффективной зависимости. Навык, скорее всего, должен быть основан на некой различающей способности, которая бы позволяла субъекту, так сказать, непосредственно, т. е. без вывода, с достаточной надежностью различать между свидетельствами в соответствии с их источниками в стандартных, т. е. не слишком рискованных, ситуациях - в более рискованных ситуациях, конечно, предпочтителен обосновывающий соотнесение с тем, а не иным, типом источника вывод. Что касается привычки, то она вполне может быть следствием некой фактической успешности оперирования свидетельствами некоего данного вида как свидетельствами с определенным источником; и для ее применения достаточно просто восприятия свидетельства как свидетельства соответствующего вида.
 
 52
 зависимо от результата индивидуальной оценки, а следовательно, от его собственных правильности и обоснованности.
  Условие непрямой эффективной зависимости вполне согласуется с распространенной идеей, согласно которой эпистемическое обоснование полаганий в когнитивной системе индивида есть функция его интеллектуальных достоинств, конституируемых некоторыми его способностями, навыками, привычками и т.п. Интеллектуально достойное полагание определяется при таком подходе, в общем виде, как полагание, полученное благодаря способности индивида получать истинные полагания в неких данных обстоятельствах с большей вероятностью, чем ложные44. Что касается основания атрибуции интеллектуального достоинства того или иного полагания в тех или иных обстоятельствах, то здесь мнения расходятся. С одной стороны, существуют интуиции здравого смысла, которые говорят нам, какие полагания в каких обстоятельствах будут, а какие не будут интеллектуально достойными; одно предложение состоит в том, что именно эти данные приоритетны в определении "списка" интеллектуальных достоинств. С другой стороны, поскольку интуиции здравого смысла далеко не всегда обладают желаемой достоверностью, другое предложение включает требование основываться в таких определениях на более строго отобранных данных, а именно на данных истинностной выводимости, полученных в ходе специального, методически выверенного исследования. Но и в том, и в другом случае предполагается, что за интеллектуальным достоинством полагания стоит надежность индивидуального способа действий в качестве инструмента познания, расшифровываемая в терминах выводимости (определенной вероятности) истинности полагания из соответствующих обстоятельств его получения и опыта, репрезентирующего показатели истинности подобных полаганий, полученных в подобных обстоятельствах в прошлом45).
  44 Ср.: "Определим интеллектуальное достоинство или способность как компетентность, благодаря которой индивид в основном получал бы истину и избегал ошибки в некоторой области пропозиций F, находясь в определенных обстоятельствах С" (Sosa Е. Knowledge in Perspective. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. P. 138). В отличие от релайабилизма Голдмана (в терминах Сосы, "исторического релайабилизма"), это определение не требует, чтобы полагание было следствием какого-то определенного когнитивного процесса и, соответственно, обосновывалось его надежностью. Интеллектуальное достоинство в этом смысле определяется как индивидуальная диспозиция в отношении окружающих условий (Ibid. P. 139). Что касается когнитивного процесса, сопоставимого полаганию как причина следствию, то отсутствие строгого ограничения для того, какие именно процессы могут, а какие не могут реализовывать интеллектуальное достоинство того или иного вида, можно, очевидно, трактовать как весьма сильное условие множественной реализуемости интеллектуального достоинства на уровне вариации когнитивных процессов.
  45) Но при одном подходе эта надежность понимается как производная от надежности соответствующих когнитивных процессов, а при другом нет. Об эпистемологической роли интеллектуального достоинства и перипетиях взаимоотношений этой концепции с релай-абилизмом см. также: Sosa E. Knowledge and Intellectual Virtue // The Monist. 1985. № 68. P. 226-263; Idem. Beyond Skepticism, to the Best of our Knowledge // Mind. 1988. № 97.
 
 53
  Можно различить между более сильным и более слабым условиями интеллектуального достоинства субъекта в полагании, основанном на чужом свидетельстве. В более сильном смысле это условие может предполагать, что интеллектуальное достоинство полагания при его основывании на чужом свидетельстве того или иного вида как-то отражает собственную надежность этого свидетельства как источника истинных полаганий. И если функционирование свидетельств данного вида в системе подчинено какому-то эпистемическому стандарту, сильное условие интеллектуального достоинства полагания, основанного на свидетельстве, будет, вероятно, означать для соответствующего множества полаганий зависимость индивидуальной способности полагающего полагать истинные пропозиции в подобных обстоятельствах (чаще, чем ложные) от надежности данного стандарта в качестве источника нормативного обоснования в данной системе. Тогда в более слабом смысле условие интеллектуального достоинства субъекта в полагании, основанном на чужом свидетельстве, будет допускать независимость соответствующей индивидуальной способности от надежности свидетельств и стоящих за ними эпистемических стандартов. Эта независимость может быть, так сказать, "атомарной" или "холистской", т. е. независимостью только от свойств свидетельств данного вида и данного стандарта или же от всех таких свойств. Непрямая эффективная зависимость допускает "атомарную", но не "холистскую" независимость интеллектуального достоинства; прямая эффективная зависимость, вероятнее всего, согласуется только с более сильным условием интеллектуального достоинства.
  Но слабое условие интеллектуального достоинства явно предполагает приоритет интерналистского обоснования, а следовательно, не исключает эпистемический индивидуализм в познании. Так, если допустима такая ситуация, в которой полагание фундировано надежным свидетельством, относительно которого у полагающего есть тем не менее сомнения (которые, положим, не сыграли свою роль в основывании собственного полагания на этом свидетельстве), субъект в этом случае может не быть интеллектуально достойным в этом полагании в более слабом смысле, будучи таковым в более сильном смысле 46 Можно ли на этом основании приписывать ему все же получение знания из этого свидетельства, несмотря на его дисквалификацию интерналистским обоснованием? Ответ на этот вопрос, очевидно, зависит в конечном счете от ответа на более общий эпистемологический вопрос о степени эпистемологической релевантности фактора надежности как такового. Как для любого вопроса
 Р. 153-188; Goldman A. Epistemic Folkways and Scientific Epistemology // Liaisons. Cambridge, MA: MIT Press, 1992. P. 155-175.
  46 Ведь если эта ситуация приобретает систематический характер, эпистемическая обоснованность всего индивидуального "списка" надежных источников оказывается под вопросом, а стало быть, - и интеллектуальное достоинство индивида в производстве оценок надежности свидетельств. Но при сохранении приоритета интерналистского обоснования сомнительно, чтобы такие вопросы могли быть неслучайным образом поставлены субъектом.
 
 54
 такого уровня, ответ на него не в последнюю (а может быть, и в первую) очередь определяется метафизическими предпочтениями. Но выбранное в нашем исследовании направление анализа предусматривает вполне определенный подход к ответу на поставленный вопрос, а именно выводить эпистемологическую релевантность фактора надежности - не общую, а скорее, частную - из границ его влияния на коммуникацию знания в условиях неравных когнитивных возможностей.
  Прежде всего, согласно гипотезе, чтобы влиять обосновывающим образом на эпистемические свойства полагания, основанного на свидетельстве, надежность этого свидетельства должна репрезентировать надежность его источника, которая, в свою очередь, зависит от надежности соответствующего эпистемического стандарта. Если надежность источника не зависит от надежности стандарта формирования свидетельств, имеющих этот источник, то тогда невозможно провести адекватного различия между свидетельством, сформированным экспертом на экспертной позиции, и свидетельством, сформированным неэкспертом на этой позиции. Субъект будет воспринимать источник свидетельства в обоих случаях как надежный и, если свидетельства содержательно не различаются, они оба должны восприниматься тогда как обосновывающие основанные на них полагания в одном и том же смысле, несмотря на наличие явного дисквалификатора одного из них в виде высокой вероятности ненадежности следующего такого свидетельства, сформированного неэкспертом в экспертной позиции, по сравнению с экспертным 47.
  Как можно вывести эпистемическую адекватность стандарта из его надежности относительно получения последствий определенных видов, а именно истинных полаганий? Ведь для этого нужно иметь доступ к данным истинностной выводимости стандарта, и надежность оценок надежности тогда должна зависеть от характера доступа оценивающих к свидетельствам истинностной выводимости, а следовательно, от адекватности стандарта получения подобных свидетельств48). Но если стандарт оценки адекватности эпистемических стандартов рассматривается как
  47 Конечно, надежность эксперта в качестве источника свидетельств соответствующих видов может быть ниже, чем такая же надежность некоего неэксперта, если первый - плохой эксперт. Но это, опять же, определяется его способностью иметь доступ к данным соответствующих видов, а следовательно, отвечать некоему эпистемическому стандарту. Сравнение же индивидов как потенциальных субъектов экспертных оценок в той или иной области по их способностям получать полагания тех или иных видов в соответствующих ситуациях, скорее, равнозначно сравнению альтернативных эпистемических стандартов.
  48 И ситуация, в которой нам доступны надежные свидетельства истинностной выводимости в ситуациях экспертной оценки надежности вследствие использования адекватного стандарта, может обеспечивать нас обоснованными в каком-либо сильном смысле обоснования оценками такого рода, только если наш стандарт позволяет избегать классических трудностей обоснования - регресса и замкнутости на свои собственные посылки. Наличие такого стандарта - метаэпистемологический вопрос; и в рамках данного рассмотрения можно рассчитывать, в лучшем случае, получить какие-то свидетельства в пользу решаемости подобных вопросов на тех или иных основаниях.
 
 55
 нормативно действующий в системе наряду с другими (объектами оценки с его использованием) для некоторого множества экспертов (реального или реализуемого в этой системе), то, возможно, эпистемические свойства такого стандарта могут быть выведены из его роли в формировании эпистемического потенциала системы на тех же основаниях и, соответственно, с той же основательностью, что и подобные свойства любого другого эпистемического стандарта, имеющего в этой системе нормативное действие. Так, пусть субъект, основываясь на сколь угодно скудных и смутных данных, получил суждение, которое можно сопоставить с оценкой истинностной выводимости относительно того, как получено некое данное полагание; и пусть нет таких экспертов, которые имели бы лучший доступ к данным релевантных для подобной оценки в подобных обстоятельствах видов. Пусть, далее, какой-то гений в этой системе случайно или в результате гениального прозрения получает оценку интересующего нас вида с помощью наилучшего возможного стандарта с точки зрения его объективной надежности. Все же в отношении коммуникативности результатов подобной оценки в системе, которой принадлежат оба индивида, суждение первого будет лучше, чем суждение второго, поскольку только первое, но не второе, суждение будет иметь должную нормативную поддержку. Эта нормативная поддержка может не быть адекватной в силу недостатка надежности, но она может быть достаточно системной, для того чтобы претендовать на лучшую поддержку, какую коммуницируемое относительно некоего достаточного числа субъектов системы 49 экспертное суждение может в данной системе получить. Более надежная оценка согласно стандарту, не имеющему в данной системе нормативного действия, могла бы служить лучшим обоснованием относительно всех систем некоего данного типа, в принципе, но она вряд ли способна внести вклад в эпистемическую состоятельность данной системы, если не реализована в ней с должным нормативным эффектом, а следовательно, скорее всего, не может быть в ней основанием коммуницируемого знания.
  Если стандарт выполняет нормативную функцию в системе, то его адекватность, наверное, должна определяться, с релайабилистской точки зрения, надежностью процедур, реализующих эту нормативную функцию
  49 Для каждого типа системы это достаточное число субъектов, относительно которых с необходимостью должны выполняться условия коммуницируемости нормативно обоснованных: полаганий, может, вероятно, быть разным. Типификация систем может осуществляться по разным параметрам, но преимущественно интересующий нас здесь релевантный параметр - специфический характер разделения эпистемического труда. Его разделение между экспертами и неэкспертами - только один из компонентов определения типа по этому параметру. Но и учет только этого компонента позволяет различить как минимум между тремя типами систем: а) системами с безальтернативной структурой нормативного обоснования (только одним экспертным источником свидетельств по любому или некоему данному' вопросу); б) системами с альтернативной структурой нормативного обоснования (двумя или более экспертными источниками свидетельств по любому или некоему данному вопросу); в) системами без нормативного обоснования (в которых по некоему данному вопросу нет экспертного источника свидетельств).
 
 56
 для этого стандарта50 относительно всех типов агентов в системе, на которых распространяется его нормативное действие. Но это могут быть разные процедуры как минимум для экспертов и неэкспертов в системе, и они, следовательно, могут иметь разные показатели надежности в данной системе в одно и то же время. Тогда, вероятно, есть, по меньшей мере, два варианта ответа на вопрос об источнике адекватности стандарта в системе с разделением эпистемическото труда между экспертами и неэкспертами: либо эту адекватность правильно выводить из суммы надежностей процедур, реализующих нормативное действие данного стандарта в данной системе, либо - только из надежности процедур, реализующих нормативное действие этого стандарта для экспертов в системе. Второй вариант выглядит несколько предпочтительнее постольку, поскольку, в принципе, возможно, чтобы совокупная надежность была высокой, несмотря на низкие показатели надежности для экспертов, за счет очень высоких показателей надежности для неэкспертов, обусловленных действием каких-то случайных факторов51). Тогда альтернативному стандарту с очень высокими показателями надежности для экспертов, но более низкой, чем у первого стандарта, совокупной надежностью, пришлось бы отказать в эпистемической адекватности. Такое основание для отказа тем не менее не выглядит достаточным хотя бы с точки зрения здравого смысла. С другой стороны, надежность стандарта для экспертов отчасти зависит
  50 Выбор термина "процедура", а не "процесс", обусловлен, прежде всего, тем, что, как правило, не один когнитивный процесс, а какая-то их комбинация, реализуют действие в соответствии с тем или иным эпистемическим стандартом. "Процедура" в минимальном смысле обозначает определенный порядок следования когнитивных процессов во времени. Но обычно под "процедурой" понимается и нечто большее, а именно последовательность действий, каждое из которых субъект обычно волен предпринять или отложить, или видоизменить, т. е. может контролировать. Даже в случаях, когда такая последовательность действий осуществляется без должного контроля со стороны субъекта - так сказать, "автоматически" - она тем не менее допускает такой контроль. Когнитивный процесс, в свою очередь, в обычном смысле не подконтролен: мы не можем видоизменить способ нашего обращения к памяти или производства вывода так, как мы можем изменить, скажем, способ узнавания погоды. Надежность процедуры, таким образом, зависит от внесенных в нее в связи с обстоятельствами видоизменений, тогда как надежность когнитивных процессов от таких изменений не зависит. Поэтому, строго говоря, когнитивные процессы и процедура, реализующие один и тот же стандарт, могут, пожалуй, иметь разную надежность относительно одного и того же множества полаганий. Один и тот же стандарт может быть реализован разными комбинациями когнитивных процессов, и все эти процессы могут быть надежными. Но соответствующая вариация на процедурном уровне, затрагивающая только порядок следования когнитивных процессов во времени, может тем не менее влиять на последствия применения данного стандарта для получения полаганий данного вида, а именно на изменение вероятности их истинности. Поэтому зависимость надежности стандарта от надежности реализующей его процедуры - более сильное условие, чем ее зависимость от надежности реализующих ею когнитивных процессов. 51 То есть факторов, обычно не влияющих на эпистемические свойства системы и ее частей. Например, такую роль может сыграть мода или политическая конъюнктура, навязывающая доверие к какой-то теории и, соответственно, определенному экспертному источнику свидетельств по неким данным вопросам, которая, сама не основана ни на каком нормативном обосновании ни прямо, ни косвенно.
 
 57
 от того, агенты какого типа выполняют функции экспертов в системе. Так, например, экспертами по некоему данному вопросу в системе могут быть субъекты, индивидуальные способности которых не позволяют в некой должной степени отвечать экспертному методизму, т. е. реализовывать экспертный эпистемический стандарт какой-либо из процедур, сопоставляемых следованию этому стандарту на экспертной позиции, с достаточной частотой или строгостью (или и тем и другим). Но в силу личной удачливости, например, они могут обеспечить этот стандарт, поскольку считают, что применяют именно его (и, действительно, в некоторых случаях ему все-таки следуют в строгом смысле следования), достаточно высокими показателями надежности в этой системе52). Тем не менее такое основание приписывать эпистемическую адекватность подобному стандарту относительно данной системы также выглядит сомнительным. А как тогда оценивать альтернативный стандарт, лучше выполнимый агентами данного типа в качестве экспертов в данной системе, но имеющий несколько худшие по сравнению с первым показатели надежности в случае такой реализации в этой системе? И, кроме того, основываясь на экспертных свидетельствах того или иного вида, неэксперты могут, вероятно, иметь надежный метод получения ими соответствующего знания, даже несмотря на то что собственная надежность свидетельств соответствующего вида недостаточно высока53).
  Допустим, можно определить типы эпистемически ответственных агентов социальной системы S, т. е. таких, которые, во-первых, будучи агентами в данной системе, могут обеспечивать приращение коммуницируемого знания в этой системе, а во-вторых, обладают такими наборами индивидуальных свойств, обладания которыми достаточно для систематического обеспечения приращения знания в этой системе. Тогда можно оценивать качество любого метода предусматриваемого стандартом для формирования экспертного полагания в экспертной позиции - допустимой вариации процедур, - относительно степени его выполнимости агентами специфицированных для данной системы типов. Известно, что индивидуальные особенности субъекта не всегда в равной мере позволяют ему хорошо, т. е. так, чтобы обеспечивать последствия некоего желаемого вида в соответствующих ситуациях, исполнять любые социальные роли; и иногда эта мера приближается к нулю. Однако реальные социальные
  52 Они, например, могут просто не уметь отличать случаи реализации стандарта от случаев, когда результаты тех же видов получены посредством каких-то других процедур. Тогда случаи формирования собственно экспертного полагания на методистски правильном основании будут крайне редки и могут уже в силу этого обеспечивать стандарт высочайшей надежностью. Но в силу той же редкости большинство экспертных свидетельств соответствующих видов в системе будут тогда иметь своим источником методистски неправильно сформированные полагания, что делает их явно недостаточно зависимыми от надежности правильно сформированных экспертных полаганий, чтобы самим служить надежными источниками знания.
 53 Например, в силу все той же личной удачливости теперь уже неэкспертов.
 
 58
 системы не обязаны быть настолько совершенными, чтобы полностью исключать такую возможность, как "выпечка пирогов сапожниками". Поэтому, если в системе S есть агенты типа Y и агенты типа Y', различающиеся такими параметрами, как условия, при которых они могут быть субъектами получения знания с использованием некоего стандарта С, то эпистемическая ценность экспертных полаганий, формируемых согласно стандарту С в S, вероятнее всего, будет зависеть от того, кто выполняет роль экспертов в этой системе - агенты типа Y или агенты типа Y' 54 Но эту зависимость может не отражать зависимость показателей надежности С от типов агентов, выполняющих экспертные функции в S. Очевидно, распределение экспертных функций относительно типов агентов в системе само подлежит оценке релевантного вида. Агенты каких-то типов могут просто лучше отвечать роли экспертов в некой данной сфере в системе по сравнению с агентами других типов в том смысле, что для них нормативный экспертный методизм выполним в той степени, в какой он не выполним для других, в стандартных ситуациях формирования экспертных полаганий. Если роль экспертов в системе играют агенты с худшими показателями в этом отношении по сравнению с агентами какого-то из типов, характеризующих эту систему, то такая система может быть просто обвинена в эпистемически неадекватном распределении экспертных функций или, иначе, в неэффективном разделении эпистемического труда. В этом случае учет показателей надежности некоего данного эпистемического стандарта в качестве нормативно действующего в системе S вообще вряд ли что-то даст для вывода о его эпистемической адекватности в S, так как даже очень высокие показатели надежности этого стандарта в этой системе тогда могут быть дисквалифицированы общей неадекватностью распределения экспертных функций в ней55. С другой стороны, с учетом реализованных в системе схемы распределения экспертных функций и, соответственно, структуры нормативного обоснования какие-то из нормативных эпистемических стандартов, доступных в этой системе, будут, вероятно, лучше, а какие-то хуже сказываться на ее общей продуктивности в отношении знания. Можно тогда надеяться пренебречь качеством распределения экспертных функций и обращать внимание только на сравнительные эпистемические потенциалы оцениваемых стандартов относительно их нормативной действенности в системе.
  54' Не исключено даже, что это различие сохраняется и в случае отсутствия существенного содержательного расхождения между соответствующими экспертными полаганиями экспертов обоих типов.
  55' Можно, конечно, настаивать на приоритете надежности, например, отказывая в возможности тому, чтобы на надежность стандарта в системе влияли существенным образом, какие-то факторы, помимо его собственной успешности в качестве средства познания мира. Но основательность этого предпочтения, очевидно, будет примерно такой же, как основательность убеждения, что надежность инструмента зависит только от его соответствия объектам, к которым он применяется, и не зависит от того, как и кем он к ним применяется.
 
 59
  Но возьмем случай, когда эпистемически ответственные агенты системы S, лучше всего подходящие на роль экспертов относительно их способности использовать лучшие для эпистемического потенциала системы стандарты, выполняют экспертные функции в S. Для такой ситуации можно было бы утверждать, что показатели надежности нормативного стандарта относительно соответствующих агентов как экспертов в данной системе могут быть скоррелированы с эпистемической адекватностью этого стандарта для этой системы на весьма прочных основаниях. Здесь важно, на каком основании оценивается соответствие типов агентов роли экспертов в системе: например, можно требовать, чтобы это основание само поддерживало атрибуцию эпистемической адекватности стандартам в зависимости от их собственной надежности, т. е. той, которую они могли бы иметь, скажем, для идеального субъекта в идеальной ситуации осуществления им экспертизы, или же - от собственного соответствия эпистемического стандарта познаваемой реальности. Но совершенно не обязательно, чтобы в системе был вообще реализуем некий методистский идеал или чтобы в ее распоряжении вообще были агенты с наилучшей из достижимых конфигурацией личных достоинств, пригодные на роль экспертов. А следовательно, для любой произвольно взятой системы с неравными когнитивными возможностями мы не вправе требовать непосредственной действенности корреляции между надежностью и эпистемической адекватностью выполнимых ее агентами стандартов. Конечно, если исследуемая система подобна той, частью которой мы считаем себя самих, то она на этом основании может быть наделена определенным эпистемическим потенциалом. А следовательно, какие-то из выполнимых ее экспертами стандартов должны быть эпистемически адекватны. Но это ничего нам не говорит о точном составе эпистемически адекватных стандартов и, соответственно, норм, а стало быть, о степени эпистемической состоятельности системы, которую обеспечивает ей этот ее предполагаемый потенциал, если она им располагает56). Тем не менее кое-что, вероятно, мог бы дать в этом отношении анализ демонстрируемых системой изменений состава своих экспертов и структуры нормативного обоснования относительно изменений объема эффективной зависимости в этой системе.
  Другой фактор, могущий влиять на коммуницируемость знания посредством эффективной зависимости, помимо адекватности нормативных стандартов, - степень концептуального соответствия полагают, основанного на свидетельстве, чужому полаганию, которое это свидетельство
  56 Здесь "потенциал" указывает на способность производить коммуницируемое знание в том или ином объеме, формируемую конфигурацией нормативных стандартов, действующих в системе, или, иначе говоря, ее структурой нормативного обоснования, а "состоятельность" обозначает степень соответствия реального функционирования системы ее потенциалу, на которой сказывается, в первую очередь, конфигурация эффективных зависимостей и типические свойства агентов, ответственных в этой системе за реализацию ее нормативных структур.
 
 60
 репрезентирует, и в конечном счете исходному полаганию, полученному собственными силами в ситуации привилегированного доступа к данным соответствующих видов, которое и должно быть, согласно гипотезе, источником эпистемической значимости данного полагания, основанного на свидетельстве. В рассматриваемом случае речь идет о концептуальном соответствии экспертному полаганию, эпистемические свойства которого данное полагание неэксперта, основанное на экспертном свидетельстве, должно, согласно гипотезе, "позаимствовать" и, таким образом, сохранить для производства нового знания. Субъект не гарантирован от необходимости переформулировать чужое свидетельство на более понятном или более привычном языке, для того чтобы иметь возможность использовать его правильным образом, т. е. для получения того знания, которое это свидетельство в зависимости от его собственных достоинств позволяет получить57. Такое переформулирование, насколько можно судить, достаточно часто сопровождает те случаи восприятия чужого свидетельства, которые мы привычно трактуем как случаи понимания того, о чем оно свидетельствует. Так, если свидетельство включает технический термин, о значении которого мы только догадываемся, то понимание этого свидетельства, очевидно, будет зависеть от того, какому описанию значения этого термина, сформулированному в более знакомых терминах, мы его сопоставим58). Отказать субъектам во всех таких случаях в возможности получить то знание, которое соответствующее свидетельство могло бы им дать, значило бы тогда отказать в возможности знать соответствующие вещи - а именно те, которые мы привычно считаем себя знающими, - значительному числу субъектов в системе.
  Поэтому уместно допустить, что концептуальное расхождение между неэкспертным полаганием, основанным на экспертном свидетельстве, и соответствующим экспертным полаганием не должно автоматически вести к существенному изменению содержания полагания по сравнению с исходным - особенно в том, что касается репрезентативного содержания, т. е. к такому изменению содержания, которое препятствовало бы принципиальным образом получению неэкспертом в этом полагании знания, доступного эксперту при условии соответствующего исходного полагания59). Это делает востребованным формулирование некоего условия, которое бы определяло степень концептуального соответствия,
  57 Здесь, конечно, не обязательно имеется в виду переформулирование в смысле перевода с одного публичного языка на другой или даже с публичного языка на индивидуальный идиолект. Достаточно и того, что обычно интуитивно подразумевается под разной степенью знания одного и того же языка, особенно, в части, касающейся использования специальной терминологии.
  58 Зависимость знания по свидетельству от понимания этого свидетельства - вопрос, требующий отдельного рассмотрения (он будет рассмотрен ниже).
  59 Разумеется, вряд ли уместно здесь требовать доступности неэксперту знания в том же объеме, в каком оно доступно из такого полагания эксперту (при прочих равных); но это знание должно быть во всяком случае того же вида, что и соответствующее экспертное, т. е. быть знанигм о том же; и оно, скорее всего, должно в каком-то смысле подчиняться
 
 61
 достаточную для коммуникации знания (особенно, между экспертами и неэкспертами) в системе относительно показателей зависимости уровня содержательных расхождений между полаганиями соответствующих видов, связываемых эффективной зависимостью, от уровня концептуальных расхождений между ними в этой системе.
  Предположительно, на изменение показателей означенного вида могут влиять самые разные параметры системы, но в частности - степень независимости успешности социализации неэкспертов в системе от успешности социализации в ней экспертов в той или иной области. Так, если знание неэкспертом публичного языка коммуникации в данной системе полностью независимо от знания этого языка экспертом в некоей данной области, то весьма правдоподобно выглядит заключение, что практически любое концептуальное расхождение между соответствующими полаганиями эксперта и неэксперта, скорее всего, будет достаточным для существенного содержательного расхождения между ними. Неэксперт может знать значение слова "вода", например, и эксперт может его знать, но если эти знания конституированы, в частности, разными фиксирующими значение дескрипциями для эксперта и неэксперта, соответственно, то понимание одной и той же пропозиции со словом "вода" одним и другим будет, вероятно, сопряжено с разными допущениями переформулирований, не ведущих к содержательным искажениям. "Бесцветная прозрачная жидкость, не имеющая запаха" вполне может входить в эту допустимую вариацию переформулирования для термина "вода" для неэксперта, не входя в подобную вариацию для эксперта. И поскольку понимание неэксперта допускает подобное переформулирование как не затрагивающее (основное) содержание экспертного свидетельства, на котором неэксперт основывается, но экспертное понимание которого не допускает такого переформулирования, неэкспертное понимание этого свидетельства будет всегда нести в себе более высокий риск содержательного искажения, чем в случае если бы неэкспертное понимание было ограничено той же вариацией допустимых переформулирований, что и экспертное. Однако столь тесная координация между знаниями значений экспертами и неэкспертами, какую предполагает тождество вариаций допустимых переформулирований, может оказаться просто недостижимым идеалом в том, что касается функционирования естественного языка. Более реалистично в этой связи выглядит предположение, что риск содержательных расхождений между соответствующими экспертным и неэкспертным полаганиями при основывании последнего на экспертном свидетельстве может быть минимизирован при условии ограничения неэкспертного понимания определенным образом зависимой от эксперт-
 соответствующему экспертному знанию: например, в качестве истинного полагания быть объяснимым или лучше всего объяснимым в том же смысле и теми же описаниями, что и соответствующее экспертное полагание, или быть нормативно обоснованным тогда и только тогда, когда нормативно обосновано исходное экспертное полагание (или и то, и другое, и, возможно, еще что-то третье).
 
 62
 ного понимания вариацией допустимых переформулирований. Зависимость, которая здесь имеется в виду, скорее всего, вполне укладывается в рамки, устанавливаемые идеей зависимости знания языка или какой-то его части неэкспертом от знания этого языка или соответствующей его части экспертом. Уместно, далее, предположить, что эта зависимость также, в целом или в соответствующей части, должна быть эффективной.
  Таким образом, даже объективная надежность экспертного источника, конституируемая показателями надежности метода и стандарта производства экспертных свидетельств, а также собственной надежностью экспертов в использовании данных метода и стандарта в экспертной позиции, не составляет достаточного условия эпистемически адекватного нормативного обоснования со стороны свидетельства. Этому, во-первых, препятствует возможность неэффективной зависимости от такого источника основываемых на его свидетельствах полаганий, а во-вторых, надежность метода вполне может варьироваться вместе с изменениями условий применения этого метода, в том числе социальных: прежде всего - вместе с собственной надежностью стандартных исполнителей роли экспертов. Так, социальная система S может, в принципе, допускать существование таких агентов типа Y, которые наилучшим образом могли бы реализовать нужную с точки зрения максимизации истинностной выводимости степень экспертного методизма в производстве свидетельств некоего данного вида в этой системе, но фактические социальные условия могут не способствовать тому, чтобы агенты именно этого типа продуцировали такие свидетельства на экспертной позиции в S. Тогда эпистемическая ценность объективно надежного метода относительно такой системы может быть поставлена под сомнение на том основании, что, внося определенный вклад в ее эпистемический потенциал, этот метод практически не работает на ее эпистемическую состоятельность 60. Иначе говоря, эпистемическая ценность соответствующих метода и стандарта дисквалифицируется тем обстоятельством, что значительное число агентов в системе не знали бы то, что им позволяет, в принципе, знать использование соответствующего эпистемического стандарта, даже если фактически они по каким-то случайным причинам получают это знание, если бы действие этих причин прекратилось.
  Что касается интеллектуального достоинства эксперта, то если метод надежен, эксперт еще не обязательно должен быть интеллектуально достойным в вынесении экспертного суждения этим методом, поскольку в основе такого суждения может лежать нормативно неадекватная процедура. Нормативно неадекватная процедура не входит в "список"
  60) К стандарту, который этот метод предполагает, это как будто относится в меньшей степени, так как. можно утверждать, что его надежность не изменилась вместе с изменениями указанных видев. Но здесь - одно из двух: либо надежность эпистемического стандарта вообще оценивается исключительно относительно какой-то идеальной ситуации его применения, и тогда она неизменна, либо она все же определяется действительной способностью индивидов получать знание с помощью этого стандарта, и тогда она изменяется, в том числе относительно изменения условий выполнимости стандарта.
 
 63
 процедур, допустимых действующим нормативным методизмом для производства полаганий на экспертной позиции. Тем не менее она может быть сама объективно надежной как (альтернативный) метод получения полаганий подобного вида. Субъект при этом может быть уверен, что следовал нормативному методу. Тогда его интеллектуальное достоинство в таком полаганий может быть поставлено под вопрос как необоснованное относительно действительного процедурного источника этого его полагания. Чтобы сохранить эпистемическую ценность такого полагают, в силу объективной надежности его источника, несмотря на дисквалифицируемость подобными аргументами, требуется, пожалуй, нечто большее, чем только убеждение, что объективная надежность приоритетна в определении эпистемического значения соответствующих результатов.
  То же самое, пожалуй, относится и к случаю, когда метод экспертной оценки менее надежен, чем какой-то альтернативный метод, не имеющий нормативного действия в системе, но, в принципе, реализуемый в ней. Ведь эксперт может тогда быть интеллектуально достойным в своем истинном полаганий, что р, в силу нормативной адекватности процедуры, посредством которой он пришел к этому полаганию в экспертной позиции, несмотря на то что надежность метода, относительно которого оценивается нормативная адекватность, недостаточно высока при соответствующих условиях сравнения. Эксперт также может быть субъектом экспертизы, осуществляемой вне экспертной позиции, т. е. судить, основываясь не просто на нестрогом следовании стандарту, нормативно предусмотренному для таких случаев, а на заведомо более слабом основании, например на вполне обоснованной интуиции, что в силу подобия данного случая другому, относительно которого получен определенный результат нормативно стандартным методом, и аналогичности обстоятельств, результат и в данном случае, скорее всего, будет таким же. В этом случае процедура экспертизы, будучи не только нормативно неадекватной, но и не реализующей соответствующий эпистемический стандарт в более сильном смысле методического несоответствия61), тоже может быть надежной и даже надежной относительно субъектов того же типа, что и данный, и обстоятельств того же вида, а именно действующих экспертов в данной области, когда они формируют экспертные суждения в неэкспертной позиции 62.
  61 А именно в смысле вынесения суждения экспертного типа в условиях с заведомо более ограниченным доступом к данным релевантных видов, чем это предусмотрено нормативным методизмом для следования данному стандарту.
  62 Можно предположить, что для соответствующих процедур все же может выполняться условие подчиненности какому-то надежному методу, нормативно предусмотренному для таких случаев. Тогда существование такого рода зависимости исключало бы для соответствующих случаев их дисквалификацию на основании недостатка нормативности. Зависимость, которая здесь имеется в виду, может быть примерно того же вида, что и отношение эффективной зависимости, как по своим функциям, так и по способам реализации. Эти зависимости будут различаться лишь объемом: в одном случае зависимость связывает экс-
 
 64
  Таким образом, мы имеем здесь, в общем, два вида случаев: надежность без достаточной нормативности и нормативность без достаточной надежности. Нормативность без надежности или без надежности, лучшей, чем у альтернативного метода, дисквалифицируется стандартным образом в качестве адекватного источника знания как форма дурной привычки - зависимости от некачественного инструмента. Но мы также видели, что максимальная надежность может не быть лучшим гарантом коммуникации знания в системе с эпистемическим разделением труда, если вместе с ней система должна удовлетворять условиям, не отвечающим доступным ей типам распределения экспертных функций и степени экспертного методизма. И надежность не может обеспечивать коммуникацию знания в такой системе без должной поддержки нормативностью в форме эффективных зависимостей тех или иных видов. Чтобы иметь более прочные основания дисквалификации одних случаев недостатка нормативности или надежности и сохранения эпистемической ценности результатов других, нужен более широкий контекст оценки. Уместно предположить, что таким контекстом может быть учет динамических характеристик системы. В самом деле, если сохраняющийся недостаток нормативности или надежности в какой-то части нормативного обоснования в системе ведет к снижению эпистемического потенциала этой системы в соответствующей части (или в целом) или подрывает ее эпистемическую состоятельность, то это - хорошее основание для описания его в терминах эпистемической неадекватности (относительно данной системы). И наоборот, если сохранение какого-то недостатка указанного вида не влечет за собой подобных результатов, его, вероятно, можно не считать угрозой для эпистемической адекватности. Но, конечно, говорить о том или ином соотношении нормативности и надежности как о причине или факторе соответствующих системных изменений можно, как минимум исключив возможное влияние альтернативных факторов, что, очевидно, весьма трудно, если вообще возможно, сделать.
  Некоторые основания дисквалификации эпистемической адекватности стандартов, реализуемых в системе, могут дать сравнительные показатели надежности при условии одинаковой нормативной поддержки, если таковые могут быть доступны. Это предполагает совместное рассмотрение вариации стандартов, включая альтернативные, с точки зрения не толь-
 пертов с неэкспертами, в другом - экспертов с экспертами. Можно обозначить два способа экспертизы - нормативный и эффективно зависимый от него - соответственно как первичный и вторячный, где первому, очевидно, соответствует более сильная методистская позиция, а второму - более слабая. Правдоподобно выглядит допущение, что система, препятствующая атрибуции надежности экспертному свидетельству, полученному в методистски более слабой экспертной позиции, чем позиция первичной экспертизы, не будет обеспечивать своих агентов знанием по некоему данному вопросу лучше, чем система, не препятствующая атрибуции надежности в равной мере как релевантным результатам первичной, так и вторичной, экспертиз. Но даже если какие-то случаи подобного рода могут быть исключены из числа дисквалифицируемых на указанном основании, другие, вероятнее всего, останутся.
 
 65
 ко их реальных ролей в системе, но и тех ролей, которые они в ней могли бы играть (при прочих равных). Говоря коротко, обоснованность приписывания эпистемических достоинств действительному или предполагаемому (конструируемому с этим значением) экспертному суждению, полученному в неэкспертной позиции и не реализующему эффективную зависимость от какого-либо релевантного нормативно действующего эпистемического стандарта, будет с этой точки зрения пропорциональна обоснованности атрибуции эксперту в данной ситуации эффективной зависимости от другого нормативного стандарта, реализуемого в данной системе в качестве стандарта экспертизы по данному вопросу, и его показателями надежности относительно того же объема субъектов получения знания по свидетельству. Предположительно, достаточными основаниями в этом отношении могут быть основания, включающие не меньшие, чем у действующего стандарта, показатели надежности. Но наличие такой альтернативы, в свою очередь, может играть роль достаточно надежного системного дисквалификатора любого нормативно действующего стандарта.
 § 3. Знание по свидетельству и эпистемический
 индивидуализм: проблема достаточной автономии
  Известный аргумент против возможности знания по свидетельству гласит, что не может быть функционального эквивалента у эпистемически привилегированного способа получения знания, каковым является его получение силой собственного разума. Это значит, что передача знания в строгом смысле возможна только при условии его мотивированной реконструкции в уме получателя, более или менее соответствующей тому, что передающий предполагал сообщить 63. Подобная позиция ассоциирована, в первую очередь, с такой философской концепцией, как эпистемический индивидуализм. Он в принципе отказывает чужому свидетельству в конститутивности для знания, а относительно обоснования предполагает,
  63 В целом, проведение осмысленного разграничения между случаями восприятия чужого свидетельства и его реконструкции собственными силами может оказаться не таким уж простым делом. С одной стороны, это разграничение включает, вероятнее всего, различие между когнитивными процессами, реализующими то, что можно считать восприятием чужого свидетельства в некоем собственном смысле, и его реконструкцией. С другой стороны, как восприятие может быть более или менее свободно от реконструктивных элементов, так и, скорее всего, реконструкция может в разной степени исключать прямое каузальное взаимодействие между свидетельством и конструируемым в связи с ним полаганием. На это указывает и мотивированность реконструкции относительно наличия свидетельства, а именно то, что полагание формируется с учетом и соответственно содержанию свидетельства, которое для обеспечения такого учета должно быть как-то предварительно представлено в системе полагающего. Тем не менее обычно это разграничение сопоставляется разным степеням интеллектуальной автономии, допустимой в том и другом случае: интуитивно правдоподобно, что реконструкция содержания свидетельства собственными силами допускает любую степень интеллектуальной автономии с большим основанием, чем восприятие этого свидетельства в собственном смысле.
 
 бб
 что если даже полагание фундировано чужим свидетельством, оно может выражать знание, только если интерналистски обосновано64). Но если принимается эпистемический индивидуализм, то объем эпистемического обоснования и знания для познавательных систем с неравным доступом своих агентов к релевантным данным (а таковы большинство, если не все из, реальных социальных систем), автоматически ограничивается исключительно обоснованием с максимальным доступом к данным соответствующих видов. В случае систем с разделением эпистемического труда между экспертами и неэкспертами это ограничение равнозначно ограничению объема эпистемического обоснования и знания почти исключительно только экспертами - и то, если эксперты в этой системе способны иметь доступ к данным соответствующих видов в соответствующем объеме в стандартных ситуациях.
  С другой стороны, эпистемический индивидуализм может допускать индуктивное знание надежности источников чужих свидетельств65). Индуктивно знать надежность источника можно двумя способами: в результате применения некоего стандарта отбора таких данных собственными силами, т. е. - в случае нормативного действия стандарта - путем осуществления экспертизы, либо на основании чужих свидетельств. Но если экспертное свидетельство должно проверяться на надежность путем обращения к другим чужим свидетельствам, то эти свидетельства, в свою очередь, также должны иметь надежные источники. Субъект должен в любом случае иметь когнитивный доступ к фактам, описывающим источники каких-то свидетельств надежности. Но от реального субъекта мы не в большем праве требовать иметь полноценный когнитивный доступ к данным надежности источников свидетельств надежности дру-
  64) Такова, по распространенному убеждению, позиция Д. Локка. См., например: Schmitt F. F. Justification, Sociality, and Autonomy // Synthese. 1987. № 73. P. 44: "...поскольку у нас нет интуитивного знания надежности источников и поскольку, согласно Локку, мы имеем чувственное знание только обобщений о природе, знание, основанное на свидетельстве, исключается".
  65 Эту позицию связывают обычно с концепцией Юма; ср.: "...полагание, основанное на чужом свидетельстве, обосновано выводом из данных об этом свидетельстве (что есть свидетельство, что р, и что оно происходит из надежного источника), которые сами в конечном счете обоснованы на основании наблюдавшихся корреляций между высказываниями источника и истинностью этих высказываний" (Hume D. A Treatise of Human Nature. Oxford, 1978. P. 112). Другие параметры, считающиеся доступными полагающему на подобном основании и способные внести свой вклад в его оценку качества свидетельства, помимо характеристик его источника: полнота и широта знания, которое свидетельство, предположительно, выражает, его критичность в отношении соответствующего корпуса знаний и другие связи с некой системей (предположительно) знания, которые субъект способен проследить. Но эти показатели, если полагающий способен их проследить в должной мере, все же характеризуют в основном, если не исключительно, ценность свидетельства как части собственной системы полагающего: в том, что их учет представляет собой элемент интерналистского обоснования нет, таким образом, ничего предосудительного. Но показатели надежности референциально зависимы от обстоятельств, внешних по отношению к собственной когнитивной системе полагающего, и если они в его обосновании имеют только интерналистское содержание, это угрожает такому обоснованию, по меньшей мере, некогерентностью.
 
 67
 гих источников, чем к данным надежности каких-либо других чужих свидетельств. Либо какие-то другие свидетельства, либо принадлежность к экспертам (или, на крайний случай, собственная гениальность) всегда должны обеспечивать подобный доступ в конечном счете. В одном случае метод предполагает обоснование, включающее цепь освидетельствований, каждое из которых свидетельствует о надежности следующего, и обоснование, в целом, представляет собой бесконечный регресс. В противном случае субъект просто должен быть экспертом в данной области66).
  Два традиционных возражения против возможности знания на основании чужого свидетельства исходят из обвинения подобных результатов: 1) в несистемности, 2) в невыполнении условия понимания. Первое возражение основано на сочетании вполне корректного тезиса, согласно которому знание представляет собой систему, с утверждением, что свидетельства имеют исключительно фрагментарный характер; они, соответственно, могут иметь эпистемическую значимость, только будучи размещены в неком объемлющем целом, но не сами по себе67). Ответом на это возражение может быть следующее: из того, что мы стремимся соотнести свидетельства со всем, что мы уже (считаем, что) знаем, не следует, что не может быть отдельных фрагментов знания68). Отчасти в пользу этого, вероятно, говорит то, что как бы ни был хорош или успешен реальный субъект в осознании системных свойств своих полаганий, последние всегда остаются потенциальным объектом критики относительно их связей в более объемлющей системе69). В этом смысле полагания, полученные субъектом из собственного опыта, не менее, а возможно, и более, фрагментарны. Кроме того, системность, даже будучи показателем (вероятного) знания, может не быть его гарантом и, собственно говоря, таковым не является, так как вполне допустима когерентная система полаганий, в целом не отвечающая условию эпистемической адекватности70). В этом отношении связи в объемлющей системе могут иметь эпистемологический приоритет над связями в системе полаганий субъекта, но реальный субъект с ограниченным доступом к соответствующим данным не может собственными силами контролировать системность этого вида.
  66 Такой аргумент приводит, в частности Ф. Шмит. Он согласен с тем, что, возможно, аргумент не показывает, что знание, в принципе, не может основываться на свидетельстве, поскольку могут быть совершенно компетентные и заслуживающие доверия источники; но, во всяком случае, возражение может состоять в том, что даже если такие источники есть, мы никогда не можем иметь окончательного факта совершенной надежности. См.: Schmitt F. F. Justification, Sociality, and Autonomy // Synthese. 1987. № 73. P. 46-48.
  67 Обсуждение этого возражения см., например, в: Welbourne M. The Community of Knowledge // Knowledge and Justification II / Ed. E. Sosa. Dartmuth: Brookfield, 1994. P. 933.
  68) Предлагается, например, такой критерий: "Говоря в общем, чем разветвленней связи частицы знания, тем она значимее; и чем полнее она интегрирована, тем лучше она понята" (Ibid.).
  69 Ср.: "...хотя понимание фактов каждым индивидом есть функция его знания, оно открыто для критики в свете того, что известно в рамках сообщества" (Ibid. P. 937).
 70) Например, как источник нормативного обоснования в системе S.
 
 68
  Коммуникативная и социальная функции знания традиционно рассматриваются как такие, выполнение которых зависит от индивидуальных способностей понимания. Понимание же как условие коммуникации знания, в свою очередь, предполагает некую специфическую степень компетенции, которую обычно обозначают термином "знание языка" 71. С точки зрения функциональности в качестве индивидуального свойства субъекта компетенция, отвечающая за понимание, будет, вероятно, совершенна настолько, насколько она обеспечивает этому субъекту некую требуемую или желательную степень выполнимости определенного набора задач - в их совокупности и/или каждой в отдельности72). С другой стороны, даже требование понимания (в какой-либо степени) для каждого успешного (т. е. достигающего цели или способствующего решению задачи) использования субъектом своей компетенции на уровне знания языка, может оказаться слишком сильным. Так, решение коммуникативной задачи О может включать подзадачу о, решение которой зависит от такой степени понимания, что затраты времени или усилий, требуемые для достижения этого понимания, могут оказаться недопустимо большими с точки зрения выполнимости в данных условиях задачи О.
  Более слабое требование может исходить из того, что понимание должно характеризовать, по меньшей мере, некоторые результаты, соответствующие; решению некоторых из задач, относительно которых определена (для индивида) функция компетенции данного вида, или способствующие их решению. В любом случае, если эпистемическая функция свидетельства и экспертного свидетельства, в частности, включает репрезентацию, а последняя, в свою очередь, зависит от знания языка, то эпистемическое обоснование чужим свидетельством, вероятнее всего, возможно постольку, поскольку характер достаточной для такого обоснования зависимости репрезентации от понимания не имеет своим следствием эпистемический индивидуализм. Хорошим ответом на это было бы утверждение, что понимание в требуемой мере также передается вместе со свидетельством от субъекта к субъекту в случае, например, экспертного свидетельства. Но этот тезис, по меньшей мере, нуждается в обосновании. Например, уместно предположить, что такое условие должно выполняться в случае эффективной зависимости неэкспертного обоснования от экспертного. Но распространение такой зависимости на понимание нетривиально, так как эффективная передача эпистемических свойств одних полаганий, даже если может пониматься как достаточное условие
  71 Можно различить, как это часто и делают, между знанием языка в узком смысле и знанием языка в широком смысле. В узком смысле это знание отождествляют с наличием какой-то системы правил, набора символов и их значений и т. п. в когнитивном распоряжении субъекта, а в широком - еще и с перформативной способностью, отвечающей за применение элементов знания языка в узком смысле сообразно обстоятельствам. Здесь знание языка будет преимущественно пониматься в широком смысле.
  72 Скорее всего, релевантные показатели степени функциональности относительно всей совокупности задач и относительно каждой из них в отдельности не могут быть одинаковыми.
 
 69
 передачи подобных свойств некоторых других полаганий - например, связанных с первыми отношениями логической выводимости, выполнимой получателем знания - не может пониматься как такое условие передачи подобных свойств любых релевантных полаганий73). А следовательно, такое условие передачи эпистемических свойств не может быть одновременно условием передачи знания всех значений, требуемых для обеспечения понимания соответствующих экспертных суждений. Для этого требуется как минимум эффективная зависимость от экспертизы какого-то другого вида.
  Другое предложение состоит в том, что воспринимающий свидетельство может уже предварительно иметь требуемую степень понимания: если так, то требование ограниченности знания в ситуации доверия свидетельству случаями понимания может сводиться к требованию, чтобы знание не могло передаваться тем, у кого нет предварительного понимания 74. Но тогда от защитника коммуникации знания потребовалось бы либо обосновать, что каждый полагающий, независимо от своей социальной роли и других релевантных обстоятельств, в нормальных условиях может иметь предварительное понимание в нужной степени, либо показать, что для определенного класса субъектов (вероятнее всего, идентифицируемых с неэкспертами) передача знания возможна каким-то другим путем. Третье и, возможно, наиболее продуктивное предложение может состоять в признании некоммуницируемости понимания и критике необходимой зависимости знания от понимания в той степени, которая предполагает эпистемический индивидуализм обоснования. Это предложение выглядит лучше согласующимся с идеей нормативного эпистемического обоснования. Во всяком случае, если адекватное нормативное обоснование выполнимо в системах рассматриваемого вида при тех же общих условиях, что и коммуникация знания, то результаты обоих этих видов должны быть примерно в одной и той же мере независимы от понимания в тех случаях, где понимание предполагает эпистемический индивидуализм.
  Центральный вопрос, связывающий информативность полагания, основанного на свидетельстве в отношении содержания этого свидетельства, с пониманием: какая степень понимания свидетельства достаточна для репрезентации его содержания (или существенного 75 содержания)? Сильное требование сопоставляет этой степени то, что можно назвать совершенным пониманием, при котором высказывание другого вызывает в субъекте те самые (или в точности такие же) значения, которые имел в виду субъект высказывания, когда материализовывал его с коммуни-
  73 А именно полаганий, описывающих значения терминов и понятий, используемых экспертами в формировании своих экспертных суждений по некоему данному вопросу.
  74 См.: Welbourne M. The Community of Knowledge // Knowledge and Justification II / Ed. Sosa E. Dartmuth: Brookfield, 1994. P. 935.
  75 To есть влияющего на эпистемические свойства так основанного полагания в когнитивной системе полагающего.
 
 70
 кативной целью в форме произнесения или записи 76. Но мы вряд ли готовы ожидать такого совершенства от каждого нашего основывания полагания на чужом свидетельстве, так как, в общем, считаем верным, что знаем, что далеко не всегда можем в равной мере быть уверены в том, что имеем, в результате, именно те или такие значения, которые "заложены" в исходном высказывании, и вполне обоснованно можем считать также, что часто это как раз совсем не так. Поскольку мы тем не менее уверены, что способны эффективно использовать свидетельство другого для решения коммуникативных и эпистемических задач, мы вынуждены признавать, что нечто в нас самих делает это возможным, несмотря на несовершенство нашего понимания и многообразие степеней языковой компетенции, которую может демонстрировать неидеальный рациональный субъект.
  Весьма правдоподобное допущение состоит в том, что недостаток понимания может компенсироваться правильным выводом из предшествующего знания, уже имеющегося в наличии у субъекта, и даже, возможно, из информации, не вполне отвечающей условию знания, так же как и обоснованного полагания. Даже не зная язык высказывания в степени, достаточной для совершенного понимания, субъект может тем не менее понять его правильно в том смысле, что сделает из него вывод именно того вида, к которому это высказывание должно его подтолкнуть с точки зрения говорящего. Будет ли выполнение этого условия достаточным для знания или реализации соответствующей эпистемической цели, однако, не ясно, даже если принять, что понимание в таких случаях может быть достаточным для соответствия другим целям, отличным от собственно эпистемических.
  Пусть знание зависит от понимания. И пусть понимание, в свою очередь, состоит в чем-то вроде соответствия между представлениями воспринимающего нечто как свидетельство (и полагающегося на него), вызванными в нем этим свидетельством и составляющими репрезентацию его содержания (неважно, совокупного или же только относящегося к суждению), и собственным содержанием того, что воспринимается как свидетельство. Если в интеллектуальных силах субъекта усматривать с достоверностью только соответствия или отношения между своими собственными представлениями, то конституирующее понимание соответствие ему принципиально недоступно, вследствие недоступности чужих представлений или собственного содержания свидетельства вне контекста его непосредственной репрезентации. Это означает, помимо прочего, что даже в случае совпадения репрезентирующего содержания с репрезентируемым мы не можем говорить о понимании, если это совпадение не случайно, т. е. если что-то не гарантирует, что оно в подобных
  76 Ср.: "Пока слова человека не вызывают в слушающем те же идеи, для замещения которых первый использовал речь, он не говорит понятно (intelligibly)" (Локк Д. Эссе о человеческом разумении. Т. 3. Ч. 2. С. 8).
 
 71
 ситуациях должно иметь место. Но с интерналистской точки зрения подобный гарант не может оказывать прямого действия, т. е. обеспечивать репрезентативное соответствие непосредственно за счет доступа к репрезентируемому содержанию. Следовательно, способность понимать должна включать умение, так сказать, "возмещать" возможные несовпадения репрезентирующего содержания с репрезентируемым из источников, находящихся в сфере более непосредственного когнитивного доступа субъекта, чем само репрезентируемое содержание. Такую способность можно назвать компенсирующей, поскольку ее функция, по крайней мере, в рамках интерналистской концепции понимания, есть функция компенсации недостатка данных репрезентативного соответствия относительно требуемой степени понимания 77. Понятно, что эта способность может иметь как положительный эффект - действительно компенсировать недостаток когнитивного доступа в соответствующих ситуациях, - так и отрицательный - систематически вводить полагающего в заблуждение. Во втором случае понимание вряд ли может быть гарантировано подобным образом: следовательно, сама компенсирующая способность должна иметь адекватный источник, который бы обеспечивал ее эффективность в отношении компенсации недостатка данных репрезентативного соответствия.
  В каком отношении и в каком объеме знание языка составляет необходимое и достаточное условие понимания? Ученик в школе может репрезентировать то, что ему говорят, когда ему объясняют, например, что все тела падают на Землю с постоянным ускорением в силу закона всемирного тяготения, используя слова, значения которых совпадают в его идиолекте со значениями соответствующих слов в идиолекте источника, но при этом не понимать, что ему говорят. (Правда, все-таки уместно приписывать ему и в этом случае определенную степень понимания, а именно понимание слов.) Но понимание в этой ситуации может состоять в совпадении не только значений слов, но и предложения в целом относительно идиолектов говорящего и слушающего. Если тем самым предполагается, что понимание охватывает условия истинности для предложений такого вида в целом, то это уместно сопоставить с уже очень значительным уровнем понимания. Расширим его еще: пусть ученик также понимает (в аналогичном смысле понимания) функцию данного высказывания в данном контексте и даже - в чем состоят эпи-стемические обязательства, связанные с этой функцией для слушающего. Не исключено, между тем, что даже в этом случае, несмотря на то что предположенного и так, вероятно, слишком много для обычного уровня понимания, атрибутируемого среднему школьнику, этого не достаточно для обеспечения понимания в смысле совпадения существенного содержания свидетельства относительно идиолектов говорящего и слушающего, соответственно.
 77тЕе в принципе можно идентифицировать как часть знания языка.
 
 72
  При каких условиях, например, можно утверждать, что субъект понимает ссылку на физический закон и, соответственно, почему истинно то, что утверждается с использованием такой ссылки? Вряд ли эти условия исчерпываются даже пониманием всего, перечисленного выше. Правдоподобно будет предположить, что понимание подобной ссылки обычным учеником обычной школы, во всяком случае, должно чем-то уступать ее пониманию физиком. Так, маловероятно, чтобы слово "гравитация" в идиолекте ученика значило то же, что и в идиолекте ученого-физика. Это так относительно как связей дескрипций, определяющих данный термин, с другими полаганиями субъекта, так и связей термина с другими терминами идиолекта относительно контекстов употребления и условий уместности. Но и понимание физика может быть, вероятно, подвергнуто сомнению в том же смысле недостаточности конституирующих его связей в языке для репрезентации истинного содержания соответствующего свидетельства как элемента некой эталонной системы. Если так, то и экспертное понимание принципиально несовершенно, поскольку не основывается на всей совокупности связей релевантных видов. Тем не менее предполагается и, очевидно, вполне оправдано с точки зрения реалий социальной жизни, что даже весьма посредственный ученик (при определенной концентрации внимания, наличии желания и т. д.) может получить из школьного урока не что иное, как знание о том, что все тела падают на Землю с одинаковым ускорением в силу закона всемирного тяготения78). Поскольку здесь имеет место различие, в целом соответствующее различию между экспертным и неэкспертным типами понимания, рассмотренный пример можно трактовать как демонстрацию того, что если сказанное верно, то экспертное понимание требует другого - скорее всего, большего - знания определенной части языка, чем неэкспертное. Из этого, однако, не обязательно следует, что экспертное понимание требует в целом большего по сравнению с неэкспертным знания того языка, на котором выражено свидетельство.
  Если достаточное условие знания включает понимание выше некоего определенного уровня, то установление объема знания существенным образом зависит от определения этого уровня. Если при этом идея общей зависимости знания от понимания сохраняется в полном объеме, то из различия в уровнях понимания, требуемых для экспертов и не-
  78 Это знание, конечно, скорее всего, не будет содержательно равно аналогичному знанию ученого, вследствие различия в системных характеристиках того и другого. Знание этого ученым будет занимать определенное положение в системе, включающей знание того, как и почему происходит так, что тела падают на Землю с одинаковым ускорением в силу данного закона. Существенным отличием может быть здесь также то, что требования, предъявляемые к системности экспертного знания предполагают, чтобы, по крайней мере, три элемента этой системы - описание явления, его объяснение и описание его каузальной структуры - имели примерно равные показатели достоверности: такие, что обоснованное сомнение в одном из них будет достаточным основанием сомнения в других. Скорее всего, ничего подобного не требуется от системы, связи с которой демонстрирует аналогичный фрагмент знания, усвоенный учеником.
 
 73
 экспертов соответственно, может и даже должно следовать не что иное, как различие в объемах знания, доступного, соответственно, тем и другим. Весьма правдоподобно, что знание эксперта в сфере его экспертизы обычно отличается от знания неэксперта в этой сфере, и это, вероятно, применимо к любому реальному разграничению в рамках предметной сферы познания по принципу отличия экспертной оценки от неэкспертной. Но такое следствие, как принципиальная недоступность неэкспертам знания (примерно) в том объеме, в каком оно доступно экспертам, неприемлемо, коль скоро признается, что эпистемическая состоятельность системы зависит от ее способности обеспечить значительную или максимальную часть своих агентов знанием. С этой точки зрения принципиальное ограничение объема эпистемического обоснования, доступного неэкспертам по сравнению с подобным объемом, доступным экспертам, также выглядит неприемлемым следствием.
  В более слабом виде защищаемый тезис утверждает, что полагание, фундированное экспертным свидетельством и реализующее эффективную зависимость от этого свидетельства, может иметь такую же эпистемическую значимость, как и соответствующее полагание источника или такое же полагание, полученное в позиции надежной нормативно адекватной экспертизы, несмотря на существенные различия между знанием языка свидетельства, атрибутируемым эксперту, и подобным знанием, атрибутируемым неэксперту. Это убеждение поддерживается концепцией формирования значений выражений в процессе каузального взаимодействия между индивидами79). Согласно этой концепции, расхождение во внутрисистемных связях между выражениями, репрезентирующими содержание свидетельства в идиолектах эксперта и неэксперта соответственно, само по себе не конституирует различия между референциальныим значениями, по меньшей мере, определенных видов таких выражений. Конститутивными же в данном отношении полагаются определенные характеристики каузальных историй формирования соответствующих выражений как референциально значимых элементов индивидуальных идиолектов. Такой подход поддерживает разграничение между надежными и ненадежными источниками референциального значения, подобное разграничению между экспертами и неэкспертами, где первые характеризуются тем, что обеспечивают правильное значение выражения в случае эффективного взаимодействия, т. е. приводящего к успешному формированию навыка применять данное выражение так, как это делает источник (при прочих
  79 Основной тезис таких теорий состоит в том, что референциальные значения терминов некоторых видов (а именно собственных имен и имен так называемых естественных видов) формируются не контекстом их употребления и даже не столько их связями в языке, сколько их каузальной историей. Появление этих теорий связывают прежде всего с философскими взглядами С. Крипке, изложенными в его работе: Kripke S. A. Naming and Necessity. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1980. См. также: Putnam H. Mind, Language and Reality: Philosophical Papers. Cambridge: Cambridge University Press, 1975. Vol. 2. § 3, 4.
 
 74
 равных)80), а вторые нет. По аналогии с разделением эпистемического труда эту структуру можно назвать разделением лингвистического труда.
  Каузальная концепция референции допускает, что субъект может знать референцию выражения, являющегося частью его идиолекта, частично независимо от связей этого выражения в системе полаганий этого субъекга. Тогда для обеспечения достаточного для сохранения эпистемических свойств свидетельства уровня понимания такой ссылки, как, например, ссылка на закон гравитации, как минимум предполагающей понимание того, что значит "закон", "гравитация" или же "закон" и "закон х"81, требуется чтобы субъект узнал значения соответствующих терминов от экспертов или тех, кто узнал их от экспертов и сохранил это знание, а также надежный способ передачи такого знания. По-другому это требование можно сформулировать как требование, чтобы субъект был правильно социализован относительно соответствующей нормативной системы, каковой в данном случае является референциальная система конкретного публичного языка82). Тогда способность ученика понимать свидетельства может не отличаться принципиально от подобной способности ученого, даже несмотря на все различия в референциальной и, шире, семантической структуре их идиолектов. При этом вполне может сохраняться некая область свидетельств, относительно которых действительное понимание неэксперта будет явно уступать экспертному. Но это не значит, что существует принципиальная недоступность этого понимания неэксперту без того, чтобы он сам сделался экспертом в данной области.
  80 Это, в общем, соответствует тому, что выше было обозначено как непрямая эффективная зависимость. Метод включения соответствующего нового значимого элемента в идиолект источника, отвечающий условию надежности эпистемического стандарта, предусматривающего использование этого элемента для производства релевантных экспертных свидетельств, должен, очевидно, обеспечивать собственную надежность этого конкретного элемента в производстве новых значений в когнитивной системе эксперта, как минимум. Вряд ли такая надежность может быть определена непосредственно в терминах истинностной выводимости, поскольку значимый элемент когнитивной системы может не иметь в ней коррелирующего полагания. С другой стороны, функция истинностной выводимости может быть со доставлена, во всяком случае, определениям референциального значения терминов (причем как предложениям, выполняющим роль определений, так и процедурам определения) в качестве условия их адекватности, аналогичной адекватности нормативного обоснования, например так: адекватность определения референциального значения пропорциональна истинностной выводимости полаганий, сформированных в соответствии с этим определением, относительно системы (или множества систем) S. Но из того, что такое сопоставление возможно, конечно, не следует, что оно необходимо.
  81 Возможно, вероятно, и другое сочетание, равно отвечающее условию достаточности понимания.
 82 Правда, теории подобного вида разработаны только для такого специфического вида
 значения, как референция, а следовательно, с большим или меньшим основанием (насколько его дают такие теории) утверждать, что лингвистическое разделение труда может обеспечивать достаточный уровень понимания для передачи эпистемических свойств от полагания источника к полаганию, фундированному свидетельством, можно только относительно рефе-ренциально значимых составляющих коммуникации. Однако и этого может быть достаточно для эффективного нормативного обоснования как условия коммуникации знания.
 
 75
  Узнать достаточно о референции термина, чтобы понимать его так же хорошо, как эксперт, не равнозначно тому, чтобы пройти такой же путь в формировании значения этого термина, какой прошел сам эксперт и который, в частности, включает в себя овладение методами экспертной оценки. Для этого может быть достаточно только, чтобы значение данного термина в идиолекте субъекта было фундировано соответствующим образом, отвечающим условию эффективной зависимости. Основание такого значения может включать и экспертные свидетельства (или, скорее, последовательности освидетельствований); однако вряд ли это ведет к какому-то неприемлемому кругу в обосновании, так как от этих элементов, играющих в обучении языку, главным образом, иллюстративную и демонстративную роли, не требуется, чтобы они были эпистемически столь же безупречны, как и собственно нормативно обосновывающие свидетельства. Кроме того, для знания референции (в некой достаточной для коммуникации соответствующего объема знания степени) может быть не обязательно, чтобы субъект узнал ее от экспертов в той области, хорошему пониманию в рамках которой это знание призвано способствовать: оно может быть получено вполне эффективно, так сказать, "из вторых рук", "третьих рук" и т.д., при условии выполнения соответствующих каузальных условий для каждого из участвующих в передаче знания в этом случае неэкспертных источников. Поэтому уместно допустить, что разделение лингвистического труда может обеспечить эффективное обоснование чужим свидетельством без того, чтобы самому отвечать какому-то условию подобного рода и, соответственно, быть обеспеченным соответствующей позицией экспертной оценки, отвечающей условию эффективной зависимости относительно всех, кому требуется приписывать нужную степень понимания в системе.
  Тем не менее можно усомниться в том, что ученик способен так же хорошо понимать связь между физическим законом и тем, что объясняется посредством ссылки на него, а именно, почему такая ссылка сделает утверждение хорошим свидетельством в пользу его истинности. Для такого понимания может быть недостаточно понимать референции участвующих в свидетельстве терминов. Обычно различают, по меньшей мере, три типа понимания, конститутивных в отношении репрезентативности свидетельства, а стало быть, его эпистемической функции: это понимание слов и их комбинаций, границ осмысленности и т. п., понимание референциальных значений и понимание речевых и письменных конструкций в конкретных ситуациях83). Понимание первого типа должно обеспечиваться как
  83 Подобное разграничение между типами или уровнями понимания см., например, в: Welbourne M. The Community of Knowledge // Knowledge and Justification II / Ed. Sosa E. Dartmuth: Brookfield, 1994. P. 937-939. Здесь не дается четкого состава знания языка, требуемого для лексического понимания, но указывается, что на этом уровне различаются носители разных языков относительно воспринимаемого высказывания. Следовательно, эпистемически существенным вкладом этого понимания является не столько то, насколько
 
 76
 минимум чем-то вроде знания84) самых общих грамматических правил; но также, вероятно, его когнитивный фундамент может охватывать и знание словарных значений терминов, не имеющих явной референциальной функции в языке. Понимание этого типа, очевидно, составляет основу понимания высказываний вообще; но передача знания может не требовать, чтобы это понимание было всякий раз совершенным, так как всегда может обнаружиться группа случаев, в которых знание будет передаваемо, несмотря на степень понимания (этого уровня) ниже требуемой.
  Зная чужой язык в какой-то степени, субъект может не понять всех слов, содержащихся в высказывании, но тем не менее узнать что-то из этого высказывания. Можно ли говорить, что субъект при этом в целом его понял? Может, да, а может, нет: важно, что, не понимая, с чем что-то происходит, как утверждается в предложении, С5гбъект может узнать, что происходит, если он что-то понимает в том, что слышит; и достаточный уровень этого "что-то", скорее всего, не ограничен пониманием слов. Субъект может даже, в целом, знать достаточно о языке свидетельства, чтобы иметь реализуемую возможность узнать недостающие фрагменты. Он может знать, например, что непонятное слово можно посмотреть в соответствующем словаре, и он может частично узнать из самого высказывания, отсюда брать недостающие свидетельства и какие когнитивные процедуры применять, чтобы заполнить лакуны в знании соответствующего языка. Это может означать, что минимальный достаточный для передачи знания уровень понимания фактически в любом случае (возможно, за исключением каких-то специальных случаев, включающих оперирование высокотехническим языком, криптографией или сленгом) ниже некоего модельного. В пользу этого говорит, в частности, правдоподобное допущение восполняемости лакун в понимании на данном уровне за счет соответствующего понимания на других уровнях. И если оно верно, то наличие недостатка понимания на одном уровне не обязательно должно предполагать уточнение условия понимания, достаточного для передачи знания, а может, например, предполагать отказ считать передачу знания зависимой от совершенного понимания данного типа85.
 и как отличается воспринимающий от источника свидетельства своим идиолектом, сколько различие или сходство между ними как носителями одного или разных языков.
 84 Включая и соответствующие перформативные элементы.
  85 Можно было бы рассматривать адекватную ссылку на источники большего знания о предмете в случае недостаточного понимания как необходимое условие зависимости передачи знания от понимания этого типа. Адекватной в рг>.ссматриваемом смысле может быть ссылка, обеспеченная правильным ходом социализации субъекта в данном языковом сообществе. Но если даже следовать такому взгляду, вряд ли уместно формулировать это как общее условие передачи знания, а именно чтобы подобный аппарат ссылок был встроен в каждый компонент знания языка, ответственный за понимание на соответствующем уровне. Скорее всего, такое условие было бы равнозначно требованию, чтобы субъект, помимо прочего, знал референции всех терминов, референциально значимых в данном языке, встречающихся в свидетельстве. А это неприемлемо в той мере, в какой предусматривает совершенное понимание.
 
 77
  Но, пожалуй, в большей степени вопрос об уровне понимания, достаточном для эффективного нормативного обоснования и передачи знания соответственно, связан с выяснением роли понимания референции. Непонимание референциального значения не всегда можно, а то и вовсе невозможно, компенсировать обращением к словарю86). Но при определенной трактовке случаев, например, так называемой референци-альной непрозрачности высказывания, все они попадают в число случаев несовершенного понимания или даже полного непонимания референции. И если это непонимание некомпенсируемо, все они исключаются из числа потенциальных эпистемически ценных свидетельств. Если некто слышит высказывание, обращенное к нему: "Кошка сидит на коврике у двери", - он может понять это как утверждение, что какая-то кошка сидит на коврике у двери, или что, например, соседская, знакомая ему кошка сидит на этом коврике. Понимание субъектом референции в этом случае явно страдает несовершенством, но он тем не менее узнает кое-что существенное, а именно что на коврике у двери сидит какая-то кошка или соседская кошка, например.
  Уместно предположить в этой связи, что передача знания, скорее всего, обычно не затрудняется подобными недостатками понимания. И это может быть верно также для случаев, когда референциальная непрозрачность имеет место не только на уровне слушающего, но и на уровне говорящего: если последний тем не менее выражает какое-то знание, оно может быть передано первому. Для этого, вероятно, может быть достаточно того уровня понимания референции, который обеспечивают знание референций соседних референциальных терминов и какое-то знание значений прочих составляющих высказывания. Это предположение поддерживает, например, случай высказывания, в котором вместо слова "кошка" употреблено "штука". Положим, говорящий забыл, как называются объекты такого вида или случайно сказал "штука" вместо "кошка": даже если согласиться с тем, что референция слова "штука", употребленного в данном контексте говорящим, определяется его интенцией сказать здесь "кошка" и даже более конкретной интенцией, исключающей рефе-ренциальную неопределенность, понимание слова "штука" как "кошка" слушающим в такой ситуации не обеспечивается интенциональными характеристиками говорящего. Референции самого слова "штука", между тем, недостаточно для совершенства понимания, даже если слушающий вполне его понял. Тем не менее применительно к этому случаю уместнее предположить, что с пониманием референции все, в общем, в порядке, чем приписывать слушающему изощренные интерпретации. Непонимание, которое здесь может существенно влиять на эпистемические свойства полагания по свидетельству, скорее, соответствует недостатку понимания на уровне зависимости от конкретных коммуникативных обстоятельств.
  86) Ср.: Welbourne M. The Community of Knowledge // Knowledge and Justification II / Ed. E. Sosa. Dartmuth: Brookfield, 1994. P. 938.
 
 78
  Но что, если слово "штука" ничего определенного не значит ни в идиолекте слушающего, ни даже в идиолекте говорящего? Пусть это не "штука", а какая-нибудь "абракадабра": в этом случае понимание референции в этой части воспринимаемого высказывания, видимо, просто невозможно. Даже если слушающий приписывает слову "абракадабра" какое-то референциальное значение, исходя из контекста, это не случай понимания им этой части высказывания, так как для такого понимания потребовалось бы совпадение приписанного значения тому, с которым употребил его говорящий. И даже более того, понадобилось бы, наверное, чтобы это было не просто совпадение, а закономерный результат действия каких-то факторов87). Но пусть даже простого совпадения могло бы быть достаточно при прочих равных для передачи знания в подобных случаях. Все равно, требовать такого совпадения для них в качестве необходимого условия передачи знания означало бы ограничивать объем этих случаев только теми, когда говорящий наделяет данное слово во фразе определенным значением. Но последнее как раз совершенно не обязательно с точки зрения той коммуникативной задачи, которую оно призвано решить в составе фразы и которая фактически может сводится к привлечению внимания к чему-то определенному, находящемуся на коврике. При этом некоторые его характеристики могут быть непосредственно выведены из других референциальных значений: например, "сидит" в этом отношении явно может указывать на то, что имеется в виду нечто живое. Все это, пожалуй, свидетельствует в пользу вывода, что знание может не так уж сильно зависеть даже от понимания референции88).
  Основания атрибуции референции, в свою очередь, могут быть неправильными и тогда правильная референция в силу необоснованности ее атрибуции может еще не быть основанием передачи знания, даже если все остальные условия выполнены. Референция слова "кошка" слушающего может совпадать с референцией этого слова говорящего, как оно употреблено в данном высказывании, но на неправильном основании. И если знание все же зависит от обоснованности полагания, его выражающего, тс полагание, включающее такую референцию, будет, скорее всего, необоснованным именно в качестве репрезентации свидетельства, а следовательно, этот случай может подпадать под категорию действительного непонимания. Однако этот случай исключается, если требуемое совпадение референций имеет каузальное основание, а именно если ре-ференциальная значимость термина в идиолекте слушающего является
  87 С точки зрения каузальной концепции референции - следствие определенных связей между идиолектами источника и воспринимающего свидетельство соответственно.
  88 Ср.: "...референция и референциальное понимание может быть опосредовано неправильной информацией, а знание все равно может передаваться" (Welbourne M. The Community of Knowledge // Knowledge and Justification II / Ed. E. Sosa. Dartmuth: Brookfield, 1994. P. 939). Но вполне справедливым может оказаться и другое: а именно что "в определенных обстоятельствах передача знания может быть затруднена, даже несмотря на то что слушающий опирается исключительно на правильную референцию" (Ibid.).
 
 79
 следствием его референциальной значимости, подобной его референци-альной значимости в идиолекте говорящего. Тогда, если дано экспертное свидетельство, оно, при прочих равных, с этой точки зрения, скорее всего, просто не может быть не понято на референциальном уровне, что бы ни думал индивид в момент его восприятия о его референциальной структуре, в силу его адекватной каузальной фундированности. Но если так, то такого рода фундирование, по меньшей мере, может быть достаточным условием понимания чужого свидетельства в некоторых случаях.
  Однако и в том смысле понимания референции, который следует из ее каузальной трактовки, требование совершенства понимания на этом уровне не выглядит обязательным. Скорее всего, не обязательно, например, чтобы совершенное понимание такого рода соответствовало выполнению каузальной зависимости каждого элемента референциальной структуры репрезентации свидетельства от соответствующих элементов этого свидетельства89. Может быть, эпистемически достаточно, чтобы референциальная структура, коррелирующая с пониманием свидетельства, в целом имела каузальное основание, достаточное для ее трактовки как реализации эффективной зависимости от данного свидетельства или свидетельств данного вида. Не исключено, что для выполнения этого более слабого условия как раз в большей степени необходимо, чтобы понимание на других уровнях могло компенсировать недостаток понимания на референциальном уровне, выражающийся в невыполнении более сильного условия каузальной зависимости - строгой поэлементной зависимости на этом уровне90).
  Понимание на уровне зависимости от конкретных коммуникативных обстоятельств регулируется такими связями терминов с обстоятельствами и контекстами, которые не схватываются общими правилами или тем, что им соответствует на уровне реальной лингвистической компетенции субъекта. Определяют значения речевых актов или актов письма их функциональные характеристики, чаще всего выражаемые в понятии ин-тенциональности: что говорящий намеревался, хотел, предполагал этим сказать или какие задачи данная фраза в данном контексте призвана, или
  89 Это весьма сильное условие каузального обоснования понимания общего референци-ального значения свидетельства, требующее, вероятнее всего, от полагающего неэксперта уже знать так много о том, что ему предстоит узнать из этого свидетельства, что правильнее было бы счесть его членом соответствующего экспертного сообщества.
  90 С точки зрения каузальных теорий референции, вероятнее всего, общее условие каузального обоснования знания референции должно предполагать, что референциальные структуры идиолектов экспертов являются следствиями референциальной структуры первоисточников референциальности. Такой взгляд позволяет, в свою очередь, не выдвигать весьма сильное требование полной инвариантности нормативной референциальной структуры относительно всех возможных вариаций объема экспертов; но он имеет и свои нежелательные следствия. Во всяком случае, требование каузальной зависимости референциальной структуры идиолектов экспертного вида от соответствующей структуры идиолектов первоисточников было бы слишком нереалистично распространять на определение связи правильного вида для каждого термина.
 
 80
 нацелена, решить91). В этом отношении может быть даже не важно (конечно, до некоторой степени, определяемой, в частности, контекстом), какое именно предложение использовано и как оно структурировано референциально. Базисная предпосылка, стоящая за признанием зависимости передачи знания от речевой компетенции, состоит в том, что понимание на других уровнях может не гарантировать понимание речевого акта. И если понимание такого рода также необходимо для передачи знания, то, даже поняв в достаточной степени, что значат слова и предложения и на что они указывают, можно не узнать того, о чем они говорят в контексте данного конкретного употребления92). Речевой акт может быть подчинен интенции сообщения, т. е. собственно передачи некоего знания или предполагаемого знания, а может быть подчинен какой-то другой интенции. Предполагается, что и в последнем случае он несет в себе эпистемическую ценность как носитель информации, специфический по своим свойствам речевого акта, и правильное понимание интенции или, по-другому, цели высказывания составляет условие реализации этой ценности для воспринимающего. Но если понимание речевого акта или цели высказывания трактуется как понимание интенции говорящего, отвечающим такому пониманию результатом должна быть правильная репрезентация интенции в системе воспринимающего. Понимание интенции должно, по крайней мере, отличаться от ее простого угадывания, пусть и удачного. А следовательно, за каждым подобным результатом должен стоять метод, обоснованный относительно
  91 Известный тезис Л. Витгенштейна о значении как функции способов употребления выражения можно, по-видимому, расшифровывать так, что каузальные концепции референции будут в большей или меньшей степени несовместимы с ним. Так, акцентирование прагматического аспекта значения может иметь своим следствием трактовку значения выражения как в основном зависимого от обстоятельств его употребления, а именно производного от практических целей и интенциональньгх характеристик участников коммуникации. Если признается, что наряду с лингвистическим значением выражения, даже если его относительно независимое существование не отрицается, референция конституируется также (тем более, преимущественно) его перформативным контекстом, это практически исключает конститутивное влияние на референцию выражения его каузальной истории, если только соответствующий перформативный контекст полностью не определяется этой историей. Но если он и определяется такой историей в каких-то случаях употребления выражения, нет никакой необходимости в том, чтобы он всегда демонстрировал подобного рода зависимость. А следовательно, если интенциональные характеристики речевого акта конституируют референцию термина, использованного в этом акте, и не соответствуют тем, которые следуют для референциальной значимости этого термина из его каузальной истории, они должны, согласно такому подходу тем не менее иметь приоритет в конституировании, а не только в определении, референциального значения термина. (О роли перформативного контекста в формировании значения языковых выражений подробнее см.: Austin J. L. How to Do Things wi?h Words. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1962; Grice H. P. Studies in the Way of Words. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1989; Searle J.R. Speech Acts: An Essay in the Philosophy of Language. Cambridge: Cambridge University Press, 1969.)
  92 Этот аргумент, конечно, работоспособен только при условии, что речевой акт в принципе способен выражать какое-то знание сверх того, что заключено в его семантической структуре.
 
 81
 некой нормативной системы; и этот метод должен тогда быть в полном когнитивном распоряжении воспринимающего.
  Но из того, что нам известно о методах выяснения подлинной интенции говорящего, к которым мы - когда чаще, когда реже - прибегаем в повседневной практике, они требуют проделать работу, включающую примерно следующее: извлечь из памяти или других источников информацию, относящуюся к поведению данного говорящего в сходных ситуациях, а также, скорее всего, ту, которая характеризует его в более общих отношениях, провести оценку надежности атрибуции ему исходной интенции, экстраполировать этот результат на данный случай, скорректировать атрибуцию, если нужно, и т. п. Таким образом, субъект должен быть в этом случае способен на проведение вполне полноценной экспертизы. Но не это следствие само по себе неприемлемо: вполне даже правдоподобно звучит утверждение, что все мы, поскольку способны к успешной коммуникации друг с другом, являемся в большей или меньшей степени экспертами в сфере распознания чужих интенций. Важное негативное следствие для теории знания получается, если условие, требующее подобной экспертизы от субъекта полагания, основывающегося на чужом свидетельстве, утверждается в качестве необходимого для получения им таким путем знания. Ведь в этом случае между нормативным обоснованием и сохранением эпистемических свойств экспертного свидетельства в полагании, основанном на нем, оказывается брешь, с необходимостью заполняемая субъективным обоснованием на уровне понимания интенции говорящего.
  Предложение, позволяющее приемлемым образом нивелировать эту нежелательную зависимость нормативного обоснования от субъективных свойств обоснования, может, пожалуй, состоять в том, что понимание интенции обеспечивается в нужной степени пониманием на других уровнях - главным образом, пониманием референциальной структуры высказывания, - а следовательно, не зависит в такой степени от собственных когнитивных усилий субъекта. Но это в значительной степени противоречит нашим исходным интуициям, согласно которым, нормативная референциальная значимость предложения и его составляющих может отличаться от интенции, с которой это предложение использовано в высказывании. Неправильное понимание свидетельства относительно контекста включает два основных вида ошибок: а) неправильную атрибуцию источника свидетельства, в частности, основанную на ошибочной оценке степени его авторитетности, б) неправильное понимание характера речевого акта в более общем смысле, а именно принятие за свидетельство высказывания, выполняющего другую функцию в данном контексте. В принципе ошибка первого вида не составляет, скорее всего, частного случая ошибки в понимании интенции, так как если нечто выполняет функцию свидетельства, то это задает вполне определенное интенциональ-ное соответствие независимо от источника свидетельства. Что касается ошибки второго вида, то может ли референциальная структура воспри-
 
 32
 нимаемого с; достаточной надежностью гарантировать при условии ее понимания субъектом (в целом), что если это - свидетельство, то оно так именно и будет понято? Скорее всего, нет, так как ничто не может уберечь нас от этой ошибки, если формирование интенции речевого акта имеет достаточно независимый от формирования референциальной структуры этого акта источник.
  Можно было бы ожидать, что социализация способна гарантировать необходимость приписывания интенции свидетельствовать в определенных контекстах и что именно такая форма социализации лучше всего соответствует нормативному обоснованию. Но для этого следовало бы еще показать, как в таком случае гарантируется независимость эпистемических свойств полагания, основанного на таком понимании, от индивидуальных и ситуативных вариаций интенции, которые все равно могут иметь место даже в рамках подобной контекстуальной определенности. В результате можно прийти к допущению чрезмерного социального детерминизма. Кроме того, вследствие очень сильных условий реализуемости, сама идея нормативного обоснования окажется тогда под вопросом. Но из того, что понимание референции не является достаточным условием понимания речевого акта или интенции, не обязательно следует, что этого понимания (в совокупности с пониманием на лексическом уровне) не может быть достаточно для нормативного обоснования полагания93). "Вот кошка сидит на дорожке" может быть первой фразой песенки, которую субъект принялся сочинять - остальные фразы он, положим, произносит "про себя"; другой же ошибочно воспринял ее как свидетельство. Но если кошка действительно сидит на дорожке и оба при этом имеют в виду одну и ту же кошку и одну и ту же дорожку, несмотря на явную ошибку на уровне понимания интенции, в этой ситуации может быть передано и получено определенное знание. Основываясь на этом высказывании как на свидетельстве, субъект может узнать, что некая (или вполне определенная) кошка сидит на некой (или вполне определенной) дорожке, хотя с интенциональной точки зрения он не имел релевантного свидетельства, а стало быть, не был интерналистски обоснован в полаганиях, конституирующих данный фрагмент знания.
  Высказывание "Над всей Испанией безоблачное небо", прозвучавшее в конкретный день в конкретное время по радио на определенной волне, было воспринято одними из тех, кто его слышал, как сообщение о погоде, а другими как сигнал к действию. Очевидно, для того чтобы вторые сформировали то понимание, к которому было нацелено их мотивировать это высказывание, не требуется, чтобы они понимали референции составля-
  93 Конечно, фундированность свидетельством здесь и практически везде фигурирует в качестве важного и даже необходимого условия знания по свидетельству и, в более общем виде, передачи эпистемических свойств полагают от субъекта к субъекту. Но это условие может не быть столь сильным, чтобы предполагать фундированность свидетельством как фундированность речевым актом с интенцией свидетельствовать, и при этом может не утратить своей эпистемической ценности.
 
 83
 ющих это высказывание слов. Между тем, воспринимающий такую фразу как пароль формирует полагание, что пора действовать или какое-то релевантное полагание; выражает ли оно знание, и если да, то основано ли это знание на свидетельстве, выражаемом этим высказыванием в роли пароля, если оно его выражает? С одной стороны, в этом случае есть явная каузальная зависимость между восприятием данной фразы с определенным интенциональным значением и формированием соответствующего полагают; если ее нет, нечего и говорить о том, что данное полагание имеет какое-то эпистемическое отношение к данному речевому акту. С другой стороны, поскольку в качестве пароля в данном случае могла быть использована практически любая другая фраза, уместная в данном контексте с точки зрения его прямого назначения (в данном случае, "информировать о погоде"), включая ложные утверждения, восприятие такой фразы слушающим, понимающим ее как пароль, может быть, уместнее сопоставить с правильной стимуляцией, а формирование соответствующего полагания - с правильной реакцией на эту стимуляцию. Если это действительно пароль, то такое полагание, похоже, может выражать знание, например знание о том, что надо начинать действовать. Правда, мешает такой интерпретации все тот же элемент понимания, включенный в само восприятие высказывания как пароля: ведь именно это понимание "приводит в действие" процедуру установления значения пароля и прочие элементы координации с имеющимся уже знанием, которых здесь может потребовать от субъекта вывод нового знания. Если требование понимания на этом уровне неустранимо, то, по меньшей мере, грамматическая структура речевого акта имеет значение для получения знания о том, что нужно действовать немедленно (или о чем-то еще, имеющем отношение к делу)94). И если передача знания в таких случаях возможна в принципе, то она требует определенного уровня понимания и интенциональной составляющей высказывания. А если она не возможна, то, скорее, не потому, что невозможно его получение на основании свидетельства, а в силу того, что взаимодействие высказывания в контексте речевого акта и его восприятия в таком случае не вполне отвечает условию восприятия чего-то как свидетельства в пользу истинности чего-либо. В таком случае, скорее всего, требуется определенная степень понимания на лексическом и грамматическом уровне, но не обязательно - понимание на уровне референций. Но рассмотрим случай субъекта, воспринимающего высказывание, что р, не как пароль, а именно как сообщение о погоде, в то время как оно представляет собой пароль относительно интенциональных характеристик его материализации. Это может быть случаем передачи
  94 Разумеется, восприятие такого высказывания как пароля далеко не всегда обязательно ведет к формированию какого-то полагания: может быть, здесь достаточно автоматически принимаемого решения приступить к действию, не оформленного в пропозициональном виде. Но наш анализ ограничен теми случаями, когда такой пропозициональный результат имеет место и можно говорить (с большим или меньшим основанием) о пропозициональном знании.
 
 84
 знания, видимо, только если относительно действительного положения дел и интенциональной спецификации "сообщение" данное высказывание истинно95) и вызывает согласие слушающего (не знающего, что это пароль) на надежном основании, т. е. с такой степенью доверия, которая не превышает допустимую для эпистемического обоснования полагания, основанного на свидетельстве. Допустимая степень доверия определяется свойствами источника. В данном случае источник - стандартный для полаганий такого вида, и как таковой он, скорее всего, отвечает стандартным условиям надежности. Он "снабжен", так сказать, нестандартной интенцией, но вряд ли это может помешать ему быть проводником знания в рассматриваемом случае, как и в тех случаях, где никакой интенциональной нестандартности нет. Это подобно случаю получения ложного высказывания надежным методом; отличие же от этого случая состоит в истинности результата. Нельзя также утверждать, что в этом случае истинный результат представляет собой нечто случайное по сравнению с тем, как подобные результаты достигаются данным методом обычно, если сообщение соответствовало информации, полученной нормативно правильным для такой информации методом. Она только была использована с дополнительной интенцией, не имеющей отношения к истинности этой информации; но вряд ли этого достаточно для того, чтобы отказать стандартному воспринимающему в возможности получить на основании такого сообщения знание стандартным образом, пусть даже в не вполне стандартных обстоятельствах 96.
  Таким образом, если предложение, являющееся результатом экспертной оценки, полученной адекватным методом, воспринято как свидетельство в ситуации, когда употреблено экспертом с интенцией, отличной от интенции свидетельствовать о том, что утверждает это предложение, то полагание, являющееся следствием такой ошибки восприятия, может тем не менее так же точно отвечать условию фундированности экспертным свидетельством, как и полагание, являющееся следствием правильного
  95 То есть, по меньшей мере, такое, что, будучи использовано в данном случае в речевом акте сообщения, оно было бы утверждением истинного положения дел.
  96 Можно было бы еще оспорить это, если приписать субъекту осведомленность о нестандартности условий или доступность соответствующих свидетельств в соответствующей ситуации (а именно в ситуации обоснования): тогда в условие обоснования полагания, что над Испанией действительно ясно, можно было бы более или менее оправданно (да и это под вопросом) включить требование меньшего по сравнению со стандартной ситуацией такого рода доверия к информации, сообщаемой в таких интенциональных обстоятельствах. Однако величину, на которую доверие должно понижаться в подобных случаях, вряд ли можно эксплицировать каким-то простым способом. Если бы можно было выставить какое-то социальное обязательство в качестве требования к субъекту, чтобы он предпринял дополнительные усилия для выяснения нестандартности информативной ситуации, его можно было бы уличить в необоснованности соответствующего полагания вследствие невыполнения этого обязательства. Но мы знаем, что как раз такого социального обязательства для подобных случаев, скорее всего, не существует, и если бы оно было, то было бы в большинстве реальных ситуаций невыполнимо, что сделало бы получение знания гораздо менее доступным делом, чем мы привыкли его считать и каковую интуицию надеемся сохранить.
 
 85
 восприятия контекста высказывания данного предложения: как свидетельства при достаточной степени понимания, обеспечиваемой другими фрагментами знания языка. Функция фундирования неэкспертного полагания соответствующим экспертным полаганием с сохранением эпистемических свойств последнего с этой точки зрения выполняется, скорее, свидетельством не как определенным типом речевого акта, а как высказываемым предложением с определенными генетическими свойствами.
  Что касается высказывания неэкспертом предложения, формально отвечающего условию экспертного свидетельства, т. е. подобного такому же предложению, являющемуся результатом экспертной оценки адекватным методом, с интенцией, отличной от интенции свидетельствовать, то степень фундированности полагания, сформированного вследствие ошибочного понимания этого высказывания как свидетельства, экспертным свидетельством с сохранением его эпистемических свойств будет в этом случае, скорее всего, в значительной мере зависеть от связей этого предложения в идиолекте высказывающего его неэксперта. В этом случае определяющими могут быть (и, скорее всего, являются) каузальные связи соответствующих частей знания субъектом конкретного публичного языка с идиолектами носителей соответствующих нормативных структур. Неэксперт имеет шанс выступить в таком случае в роли эксперта (опять же, независимо даже от собственной интенции) постольку, поскольку его понимание референциальной структуры данного предложения само фундировано должным образом.
  Таким образом, семантическая структура нормативного обоснования требует, чтобы определенный уровень компетенции соответствовал пониманию на грамматико-лексическом и референциальном уровнях, но это требование, скорее всего, в гораздо меньшей степени распространяется на речевую или ситуативную компетенцию. Предположительно, достаточный для понимания, необходимого для коммуникации знания, уровень общей языковой компетенции значительно ниже, чем тот, что получится при суммировании полных компетенций, соответствующих трем рассмотренным уровням понимания, или даже неких желаемых степеней этих компетенций, где "желаемость" определяется, например, относительно носителя данного языка в качестве родного 91. С точки зрения реалистической каузальной концепции референции, субъект, владеющий языком L как родным, обычно может рассчитывать на лучшее понимание по сравнению с субъектом, для которого этот язык неродной, в ситуации, когда они оба формируют свои полагания, основываясь на свидетельстве, сформулированном на этом языке. И если бы знание по свидетельству непосредственно определялось степенью понимания референции, то из этого должно было бы следовать, что первый субъект имеет естественное преимущество и в получении знания в ситуациях такого рода. Но если учесть, что получение знания также может (и чаще всего, вероятно,
 97 А обычно еще и живущего в обстановке, где речевые акты данных типов привычны.
 
 86
 должно) включать в себя в качестве своего условия определенные показатели понимания на других уровнях и что эти показатели могут играть, так сказать, компенсирующую роль в отношении недопонимания ре-ференциальных значений в ситуации свидетельства, сформулированного на неродном языке, приведенное ограничение субъектов знания по свидетельству, сформулированному на языке L преимущественно и в некоем строгом смысле теми, для кого этот язык родной, пожалуй, будет выглядеть слишком строгим.
  Таковы в очень общих чертах условия коммуникации знания в системе с неравным доступом к данным, следующие из концепции знания как функции обоснования: в той мере, в какой приведенные соображения верны, эти условия не предполагают эпистемический индивидуализм ни на уровне обоснования, ни на уровне понимания. И поскольку это так, знание в такой системе может быть функцией нормативного обоснования с определенной каузальной структурой, более или менее отвечающей условию эффективной зависимости. Спецификация релевантных ограничений, при которых нормативное обоснование может быть эффективным средством (относительно реальных систем) или, иначе, достаточным условием коммуникации знания, однако, требует дальнейшего уточнения.
 
 Глава 2
 Эпистемическое обоснование в условиях самоорганизации знания
  Анализ коммуникации знания в системах с разделением эпистемического труда между экспертами и неэкспертами допускает следующие элементы эпистемического обоснования в качестве факторов, ответственных за коммуникацию знания в системах этого вида. Слабому в эпистемическом смысле обоснованию можно в релайабилистском ключе сопоставить принятие эпистемического полагания или вынесение эпистемического суждения субъектом собственными силами безотносительно к нормативной адекватности метода. Эпистемическая ценность слабого обоснования может определяться его нормативностью относительно самого полагающего и его когнитивных способностей, а именно тем, насколько полагающий склонен рассматривать следование этому методу как часть своего долга в случае его надежности относительно собственных индивидуальных репрезентаций прошлого субъективного опыта использования такого метода в подобных обстоятельствах. Но этот путь предусматривает интерналистское метаобоснование силами самого полагающего и будет требовать от него, если вообще выполнимо, способности к проведению экспертизы соответствующего вида, включая доступность соответствующих видов данных. Альтернативно эпистемическая ценность слабого обоснования может определяться его возможной надежностью в случае интерсубъективной нормативности. И она может, вероятно, в этом случае иметь неплохое основание, даже если не подкреплена экспертной оценкой со стороны действующей структуры нормативного обоснования1). С другой стороны, такой источник эпистемически ценного слабого обоснования, как его контрфактическая надежность при условии нормативности, можно интерпретировать как источник нормативного экспертного метаобоснования в конечном счете. Очевидно, "конечный счет" в этом случае может превратиться во что-то более весомое, только если как-то определены системные изменения - особенно, изменения в структуре нормативного обоснования, - которые должны произойти, чтобы слабое обоснование
  1 Так, например, если в системе S нет экспертов по некоему данному вопросу, коммуникация знания по этому вопросу в S, вероятнее всего, будет в значительной мере зависеть от того, насколько система способна продуцировать эпистемически ценное слабое обоснование, а также, разумеется, от того, насколько она способна обеспечить источник такого обоснования условиями, позволяющими ему трансформироваться в полноценный источник надежного нормативного обоснования.
 
 88
 данного вида получило интерсубъективную поддержку экспертной оценкой. И очевидно также, что эти изменения должны сами представлять собой изменения к лучшему относительно эпистемического потенциала или эпистемической состоятельности системы в сравнении с состоянием, в котором она фактически находится. Эта возможность, если допустима, показывает, во всяком случае, что даже высокие показатели фактической надежности стандарта как источника слабого обоснования могут быть дисквалифицированы соответствующими контрфактическими свидетельствами; и эти дисквалификаторы должны приниматься в расчет, если верно, что они могут соответствовать в целом лучшей по сравнению с фактической продуктивности системы в отношении знания.
  Сильному обоснованию тогда будет соответствовать нормативно адекватное обоснование вследствие: 1) экспертного способа получения полагания, или 2) не экспертного способа его получения из экспертного свидетельства при условии эффективной зависимости от него, или 3) наличия надежной поддержки экспертной оценкой. Поддержка экспертной оценкой связывает эпистемические свойства полагания с показателями, нормативно фигурирующими как адекватные основания приписывания свойств подобного рода: обычно это показатели надежности полагания или еще показатели его неопровержимости на некоем определенном множестве истинных полагают. Иногда такое множество определяют как множество всех истин2). Наиболее влиятельные способы спецификации релевантного множества истин определяют его в терминах истин, физически доступных полагающему, и таких, что обнаружение истины из этого множества в соответствующих обстоятельствах реализует некое социальное обязательство субъекта. Кроме того, в качестве условия релевантности опровергателя предлагается его собственная неопровержимость на тех же самых основаниях. Предполагается, что опровергатель, не отвечающий этому условию, не будучи, так сказать, подлинным опровергателем, неспособен дисквалифицировать индивидуальные основания полагания, а следовательно, его собственная опровержимость может трактоваться как своего рода "восстанавливающий" знание фактор в отношении исходного полагания 3.
  2 Но такая оценочная перспектива, как бы ни была эпистемологически привлекательна, судя по всему, недостижима ни для кого из нам подобных в стандартных ситуациях формирования суждения: никакие реальные субъекты в этом случае не годятся на роль экспертов по вопросу о неопровержимости. Конечно, она может быть достижима в каком-то особом акте прозрения или же посредством какого-то вывода, обосновывающего выстраивание всех прочих истин из некоего ограниченного данного числа согласно некоему данному алгоритму. Но мы не можем считать себя способными безошибочно отличить, когда в подобном акте будет дано именно множество всех истин, а когда нет, если как минимум он сам уже не принадлежит к числу надежных (в достаточной для обеспечения подобных результатов степени) способов получения соответствующего знания. Но это фактически все знание в его совокупности.
  3 Требование неопровержимости как своего рода дополнительное условие знания в случае истинности и обоснованности полагания опирается на широкий класс контрпримеров следованию знания из истинности и обоснованности. При этом обоснованность трактует-
 
 89
  Поскольку опровергатель - такое же полагание, как и другие, его эпистемическая ценность будет, очевидно, зависеть от его собственной обоснованности и, в случае если в этом качестве выступает чужое свидетельство - от надежности его источника. Но также ценность такого свидетельства как опровергателя может варьироваться вместе с показателями нормативной поддержки, которую оно имеет в системе. В этой связи множество релевантных для нормативной дисквалификации опровергателей должно быть ограничено опровергателями с соответствующей нормативной поддержкой. Разумеется, просто наличие такой поддержки еще не делает опровергатель эпистемически адекватным дисквалификатором эпистемических значений. То же самое, очевидно, относится и к ценности дисквалифицирующей способности опровергателя в отношении других опровергателей в качестве основания восстановления эпистемического значения полагания: она может зависеть существенным образом от того вида нормативной поддержки, которую данный опровергатель имеет в системе в сравнении с опровергаемым им опровергателем. Если "восстанавливающий" эпистемическое значение опровергатель только слабо обоснован, то дисквалификация опровергаемости полагания вследствие наличия такого опровергателя, пожалуй, не может иметь
 ся интерналистски, а опровергаемость - как контрфактическое условие возможности для данного полагающего иметь в наличии другой, расширенный, набор свидетельств, относительно которого, в случае основанности полагания на них, истинность данного полагания не следовала бы для полагающего или не следовала бы с такой же вероятностью, с какой она следует фактически из наличного основания. См. экспозицию концепции релевантных опровергателей в: Lehrer К., Paxson T. Knowledge: Undefeated justified true belief// The Journal of Philosophy. 1969. № 66. P. 225-237; Pollok D. The Gettier Problem // Empirical Knowledge / Ed. P. Moser. Rowman & Littiefield Publishers Inc., 1996; Goldman A. Discrimination and perceptual knowledge // The Journal of Philosophy. 1976. № 73. P. 771-791. Иногда говорят о дисквалификаторах или рациональных дисквалификаторах, понимая под этим то же, что и под опровергателями. В рамках данного анализа будет сохранено различие в объемах применения между терминами "опровергатель" и "дисквалификатор". За вторым предлагается зарезервировать указание на элементы: метаобоснования, а именно на основание дисквалификации эпистемической ценности полагания, так же, как его обоснования и обосновывающего стандарта. Наличие опровергателя не обязательно обусловливает дисквалификацию эпистемического значения; и высокие показатели неопровержимости не обязательно гарантируют недисквалифицируемость относительно специфической оценочной перспективы, каковой является перспектива метаобоснования. Это коррелирует с представлением о том, что основания дисквалификации могут быть более сильными, чем опровергаемость относительно какого-то специфицированного множества истин или полаганий, а основания недисквалифицируемости соответственно - более слабыми, чем неопровержимость. Дело в том, что если релевантное опровергаемости множество истин определено достаточно широко, чтобы реальные субъекты в системе не могли иметь к нему полноценного доступа в стандартных оценочных ситуациях (экспертизы), выполнимость дисквалификации, с одной стороны, и метаобоснования относительно показателей недисквалифицированности, с другой, будет зависеть в такой системе от того, насколько подобные результаты могут быть достигнуты, независимо от степени когнитивного доступа к показателям опровергаемости, обеспечиваемого системой. Наконец, экспертная поддержка может вообще опираться на такую концепцию знания, которая не содержит ссылок на опровергатели и показатели неопровержимости и тем не менее не исключено - быть адекватным источником сильного обоснования, включая обоснование дисквалификации эпистемических значений.
 
 90
 истинно "восстанавливающий" исходное эпистемическое значение полагания эффект, если, например, опровергаемый им опровергатель данного полагания обоснован в более сильном смысле.
  Очевидно, в значительной, если не в определяющей, степени эпистемическая состоятельность системы рассматриваемого вида зависит от ее способности обеспечить такие условия сильного обоснования, которые соответствовали бы адекватному эпистемическому обоснованию. Но для этого она должна обеспечивать не только нормативную действенность каких-то стандартов обоснования на некоем достаточном объеме своих агентов, но именно таких стандартов, которые отвечают условию эпистемической адекватности. Понятно, что подобная избирательность системы в отношении нормативно действующих в ней стандартов (пусть даже она должна распространяться только на стандарты обоснования или эпистемической оценки), если может, в принципе, характеризовать неидеальную систему с неравными когнитивными возможностями агентов, то вряд ли как некая способность вообще не допускать нормативной действенности любого неадекватного стандарта. Любая познавательная система может переживать кризис, но это не повод отказывать ей в эпистемической состоятельности, т. е. практически в том, что она продолжает быть способной к продуцированию после кризиса знания в том (примерно) объеме, в котором она его могла продуцировать до кризиса. Соответственно, дальше предлагается рассмотреть два вопроса: 1) что значит для системы обеспечивать избирательную способность в отношении своих источников сильного обоснования? и в том числе 2) как в границах одной реальной системы с неравными когнитивными возможностями ее агентов может быть реализована способность надежно различать между эпистемически адекватными стандартами и не таковыми?
  Вопрос об эпистемической адекватности нормативно действующих в системе S стандартов, вероятно, может быть решен на теоретическом уровне, если в этой системе реализуема экспертная позиция полноценного метаобоснования. А если на этой позиции может с такими же показателями надежности решаться еще и вопрос об эпистемической адекватности стандартов безотносительно к их нормативной действенности в S, то она, вероятно, может служить полноценным источником экспертизы по вопросу о лучшей для S структуре нормативного обоснования в целом с точки зрения таких свойств системы, как ее эпистемический потенциал и перспектива его наиболее полной реализации. Но при каких условиях метаобоснование вообще выполнимо на экспертной позиции в системе? Или, иначе говоря, при каких условиях экспертные свидетельства, имеющие своим объектом структуру нормативного обоснования в целом или ее существенные элементы (отдельные действующие стандарты), могут иметь адекватную системную поддержку? Прежде всего, адекватность, которая здесь имеется в виду, есть адекватность задаче коммуникации соответствующих фрагментов знания. А следовательно, адекватность экспертизы подобного рода в качестве реализатора метаобоснования может
 
 1
 
 91
 
 зависеть от тех же факторов, от которых в системах рассматриваемого вида зависит адекватность любой экспертизы, а именно от надежности источника и качества нормативной поддержки. Это предполагает как минимум, что такая экспертиза должна либо сама быть элементом сильного обоснования, либо быть им поддержана лучше, чем альтернативные экспертные свидетельства (реальные или воображаемые). Уместно также предположить, что в соответствии со спецификой задачи, если такого рода экспертиза выполнима, то, скорее всего, на особой позиции, представляющей, так сказать, точку зрения эпистемолога на проблему. Но она, вероятно, не обязательно должна быть реализуема только эпистемологами в системе, если верно, что "быть способной надежно различать между эпистемически адекватными и неадекватными стандартами" для системы значит не обязательно то же самое, что "позволять решить теоретический вопрос о надежном критерии эпистемической адекватности". Если так, то позиция метаобоснования, достижимая в системе для каких-то ее эпистемически ответственных агентов, не обязательно должна быть позицией, на которой решается теоретический вопрос метаобоснования. Предположительно, если такая позиция достижима в системе S как стандартный источник свидетельств в этой системе и может отвечать критериям надежности и нормативной поддержки, то она может обеспечивать такой результат, как обоснованный в сильном смысле учет системных характеристик полаганий, независимо от количества теории, которое включает ее реализация.
 § 1. Эпистемическая состоятельность как функция самоорганизации знания
  Как таковое, знание должно быть стандартным продуктом системы, претендующей на эпистемическую состоятельность, т. е. стабильно производимым в ситуациях, специфицированных относительно одних видов обстоятельств (например, эпистемических норм) и независимых от других (например, личностных особенностей индивидов). А стандартность такого результата, как знание, не обеспечивается одним только эпистемическим потенциалом системы, как бы он ни был высок. Условие стандартности может быть сформулировано в более слабом смысле как требование стабильного продуцирования знания в ситуациях специфицированных видов не менее, чем в объеме, достаточном только для сохранения некоего исходного знания. Или это условие может быть сформулировано в более сильном смысле как требование стабильного продуцирования знания в тех же ситуациях не менее, чем в объеме, достаточном для приращения исходного знания. Это различие, очевидно, предусматривает разные достаточные условия реализации эпистемического потенциала системы, если она его имеет, для обеспечения ее минимальной допустимой продуктивности в отношении знания, а также максимизации ее показателей этого вида. Кроме того, эпистемическая состоятельность
 
 92
 системы может зависеть от того, насколько она способна, так сказать, предотвращать использование своего потенциала для снижения своей общей продуктивности знания, а именно для сохранения или приращения ложных, но обоснованных в системе полаганий с частотой, угрожающей сохранению или приращению истинных полаганий в должном объеме.
  Если эпистемический потенциал системы может играть в ней не только роль источника знания, но и роль источника заблуждений, то продуктивность такой системы в отношении знания, очевидно, должна зависеть от ее способности реагировать неким определенным образом на такие изменения некоторых ее параметров, которые соответствуют превращению ее эпистемического потенциала в стандартный источник заблуждений (в недопустимом объеме, который, конечно, в свою очередь, требует определения). Это ставит эпистемическую состоятельность системы в зависимость от ее динамических свойств: от того, говоря в общем, насколько какие-то ее структуры, ответственные за эпистемические изменения в этой системе, так сказать, чувствительны к соответствующим изменениям других ее частей4). С точки зрения предусматриваемого результата - сохранения эпистемической состоятельности системы - динамические свойства, обеспечивающие такого рода чувствительность системы, уместно обозначить как ее способность к самоорганизации знания. Тогда с некоей совокупностью условий, выполнение которых соответствует обеспечению той или иной степени чувствительности системы к изменениям в функционировании ее эпистемического потенциала, можно сопоставить ту или иную степень самоорганизации знания. Ясно, что степень самоорганизации, требуемая для обеспечения чувствительности упомянутого вида в степени, которая исключала бы существенное снижение эпистемической состоятельности системы5), может отличаться от степени самоорганизации, достаточной для поддержания какого-то минимального уровня эпистемической состоятельности6).
  Если знание в системе есть функция обоснования в каком-либо существенном смысле, то условие самоорганизации знания должно выполняться хотя бы одним стандартом обоснования, реализованным в этой системе, чтобы она могла сохранять свой эпистемический потенциал работающим (в основном) на ее эпистемическую состоятельность. Иначе говоря, в этом случае не какие-то, а вполне определенные структурные элементы системы, а именно некоторые из тех, что отвечают в этой системе за нормативное обоснование, должны быть в указанном смысле чувствительными к соответствующим системным изменениям. Между
  4 А именно к тем, которые идентифицируются как способствующие ухудшению продуктивности системы в отношении знания.
  5 Где под "существенным" снижением эпистемической состоятельности может пониматься, например, значительное сокращение объема неэкспертных агентов, нормативно обоснованных относительно некоего определенного множества своих стандартных полаганий, но не обязательно только это.
 6 Хотя это зависит, пожалуй, и от типа системы.
 
 93
 тем, вероятно, для некоторых систем уместнее будет допустить для случая самоорганизации знания (в некой должной степени) его выполнимость какими-то элементами системы, не входящими в действующую структуру нормативного обоснования в этой системе, но реализуемые в ней в стандартных условиях7).
  Не любой способ реализации нормативного обоснования может соответствовать выполнению такого условия, как самоорганизация знания. Так, нормативно или привычно принятыми в системе могут быть способы формирования и оценки полаганий, отвечающие, например, некоему стандарту А, тогда как некий другой стандарт В, реализуемый и даже реализованный, но не в качестве нормативного источника обоснования в этой системе, в целом делал бы систему более продуктивной в отношении знания, если бы функционировал в ней на месте А, по сравнению с этим стандартом. Тогда, вероятно, эпистемическая состоятельность такой системы будет зависеть от того, как в ней может быть обеспечено замещение стандартом В стандарта А на всем объеме нормативной действенности последнего. Можно также предположить, что на свойство стандарта не быть замещаемым или сопротивляться замещаемости альтернативным стандартом в качестве нормативно действующего в S при условии (достаточного уровня) самоорганизации знания влияет характер его реализации нормативным обоснованием, а именно: является ли он сам нормативно обосновывающим стандартом и каков тогда его объем, или имеет ли он поддержку со стороны нормативного обоснования в системе и какова тогда "сила" этой поддержки?
  Поскольку нормативные связи в системе мы часто склонны приписывать исходя из объема привычных, распространенных, широко и систематически воспроизводимых и прочих подобных способов получения результатов определенных видов, безотносительно к источнику этих свойств, следует обратить внимание на различие между привычкой и нормативной зависимостью как разными источниками обоснования. То, что нормативно принято (например, определенный способ формирования полагания), принято вследствие наличия определенного артикулируемого стандарта, а то, что привычно, может быть принято в силу разных обстоятельств8) и используется в силу сложившегося порядка использования:, безотносительно к тому, что обеспечивает предполагаемые характеристики результатов (например, их достоверность). Эпистемической привычке может не соответствовать никакой эпистемический стандарт, следование которому было бы доступно кому-нибудь в системе (исключая разве что гениев). Действие по привычке может тогда отличаться от действия, нормативно
  7 "Стандартных" здесь значит, по меньшей мере, "не требующих от системы разрушительных или неприемлемых для нее с точки зрения продолжения ее функционирования как такового изменений для своего выполнения".
  8 Привычка может в основе своей иметь нормативную поддержку, и даже очень сильную, но может, в принципе, сформироваться и в силу действия каких-то иных факторов.
 
 94
 поддержанного каким-либо стандартом, каузальной неэффективностью, т. е. неспособностью привычки, самой по себе, в качестве условия полагания обеспечить для этого полагания передачу ему эпистемических свойств его основания - даже в том случае, когда она сама имеет своим источником надежную нормативную поддержку. Эта возможность обусловлена тем, что привычка может передаваться от субъекта к субъекту способами, не включающими с необходимостью референции к соответствующему или какому-либо вообще нормативному стандарту и, таким образом, сохраняться во времени без сохранения (исходной степени) нормативной поддержки. Действие же нормы предполагает сохранение нормативной поддержки при закреплении способа действия по определению9).
  Между тем, привычка может, вероятно, играть определенную и даже важную роль в поддержке и дисквалификации эпистемической ценности нормативного обоснования, если система такова, что никакое нормативное обоснование в ней не может эффективно (с должной надежностью и нормативностью) выполнять эту функцию. Это проблема эпистемического потенциала системы: но мы не вправе отказывать системам с не самым высоким эпистемическим потенциалом в эпистемической состоятельности, иначе пришлось бы отказать в способности продуцировать знание в достаточном для развития объеме чуть ли не всем вновь зарождающимся познавательным системам. Уместно, далее, предположить, что хотя в конкретной системе механизмы изменения конфигурации привычек и структуры нормативного обоснования, соответственно, могут различаться10), общие принципы изменений того и другого в целом подобны. И те и другие могут иметь эпистемически негативный эффект для системы и, следовательно, нуждаться в каком-то надежном "механизме" предотвращения или компенсации, предусматриваемом условием самоорганизации знания.

<< Пред.           стр. 2 (из 4)           След. >>

Список литературы по разделу